Онлайн чтение книги Очень недолгая сенсация Four Days' Wonder
1 - 14

Дженни раньше никогда не ночевала под открытым небом, но имела об этом довольно полное представление. Леди Барбара бежала от заключения ненавистного брака, переодевшись в мужской костюм, и много ночей провела в стогах сена; то же самое Нэд Треджеллис, который бежал от заключения в тюрьму, переодевшись в женское платье. Оба они восторженно отзывались о своем опыте. «Клянусь небом, — говаривал юный Треджеллис, — я просто заболеваю, когда мне снова приходится ночевать в четырех стенах»; а леди Барбара (при совершенно других обстоятельствах) заявляла: «Когда я не могу провести ночь под небесным балдахином, клянусь, я не ложусь спать вовсе». В таком случае хорошо бы им было пожениться, но, к сожалению, они были из разных книг. Дженни до двух не давал заснуть козодой, а в четыре ее разбудила навозная муха, так что она не ощутила особого восторга. Задолго до того, как фермер надумал встать, она уже спустилась со своего стога, чувствуя себя невыспавшейся, и сказала себе, что к таким вещам, очевидно, придется привыкать.

И все-таки она это сделала. Она спала под открытым небом — одна-одинешенька. Много ли девушек могут сказать это о себе? И вот она снова на берегу своей речки, она начинает новый день. Несмотря на то что все тело щекотала и колола сенная труха, она ощущала уверенность в себе, и это ее поддерживало. Она совершила потрясающий поступок.

Выкупаться? Ей не избавиться от этих травинок, если она не выкупается. Тут есть маленькая бухточка, где берега круто спадают вниз к песчаному дну. Никто не встает так рано, поблизости никого нет. Стоит ли? Она огляделась вокруг. Никого не было. Она слезла вниз, сняла рюкзак, ботинки и платье, приготовила полотенце. Теперь она была в пижаме, в пижамах часто ходят. Она умылась. Пора. Она влезла на берег и еще раз огляделась. Все спокойно. Снова вниз. Раз, два, три — ух!.. Она лежала на спине, вода катилась вокруг нее и поверх нее, солнце светило сквозь ольховые ветви, птицы пели — клянусь небом, я просто заболеваю, когда мне снова приходится купаться в фарфоровой ванне.

Она лежала так, радуясь тому, что это она, настоящая Дженни, которая сумела ускользнуть от мисс Уинделл и от всего мира. Но было прохладно. Она позволила воде накрыть ее с головой, села, глотая ртом воздух и вылезла. Быстро вытерлась и оделась. Уселась на солнышке, весело грызя шоколад. Теперь ей было хорошо и внутри, и снаружи, и она была готова ко всему. Гусар, разве не весело? Разве я не стала другой? Вскоре она уже шагала вперед, подумывая о завтраке.

До обычного времени завтрака оставался еще час, когда она встретила Художника.

«Ой! — сказала себе Дженни. — Тут кто-то пишет этюд».

Она собиралась пройти мимо, быть может, поздороваться, но он заговорил с ней, и его голос оказался приятнее, чем у Бродяги.

Он сказал, не поворачиваясь к ней:

— Вы, случайно, не натурщица?

— Боюсь, что нет, — ответила Дженни и на минутку остановилась.

— Ох, какая жалость.

— Вам нужна натурщица? — спросила Дженни, ей вдруг пришла в голову мысль.

— Ну, в общем, да.

— Зачем? То есть для чего? — Она должна в ближайшее время каким-то образом заработать.

— Для водяной нимфы или русалки. Вы не против стать водяной нимфой или русалкой? Другими словами, наядой?

— Что на них надето?

— Ничего, — ответил Художник.

— Тогда, боюсь, я не смогу, — неохотно отказалась Дженни.

— Так и думал, что вы не сможете.

— А натурщица смогла бы вам позировать?

— Наверное. Если бы я хорошо ее попросил.

— Забавно, — задумчиво пробормотала Дженни. А затем объяснила: — То, что к этому привыкают.

— Верно. И натурщица, и художник.

— Как забавно.

— Но если посмотреть с другой точки зрения, забавна именно одежда.

— Да, это зависит от того, как смотреть.

— Именно это, — сказал Художник, — я и имел в виду.

Дженни немного помолчала, затем спросила:

— Я бы, наверное, смогла, правда?

— Нет, — ответил Художник, — наверное, нет.

— Тем не менее под открытым небом все кажется другим. Я хочу сказать, если я спрошу: «Вы женитесь на мне?», а вы ответите «Думаю, что нет», это вполне нормальный вопрос, и вполне правильно ответить «нет», раз вы не собираетесь этого делать.

— Именно так.

— Мне очень жаль. Вы не против, если я посижу и понаблюдаю за вами?

— Нисколько. Вы разбираетесь в живописи?

— Боюсь, что нет.

— Это хорошо.

Он продолжал писать, а Дженни наблюдала за ним.

— Существует много такого, о чем ничего не знаешь.

— Практически обо всем.

— Вы живете поблизости?

Он показал кистью куда-то за плечо.

— Я живу там, на ферме. В одной-двух милях отсюда.

— Ой! Удивительно!

— Почему?

— Я спала в их стоге прошлую ночь. Как вы думаете, они не рассердятся?

— Уверен, они были бы в восторге, если бы узнали об этом.

— Надеюсь, они не будут сердиться.

Художник, уныло переводя взгляд с холста на речку и обратно, спросил:

— Именно так вы и живете?

— Что вы имеете в виду?

— В стогах сена.

— О нет, я путешествую, — гордо ответила Дженни.

— Как это делается? Мне всегда хотелось узнать.

— Ну, ты идешь с рюкзаком…

— То есть то, что мы называем «ходить пешком»?

— Ну да. И спишь в стоге сена и все…

— То есть, то, что мы называем «спать под открытым небом»?

— Да. Ну, вот и все, я думаю.

— Понятно. Я рад, что наконец понял, в чем дело. И вы путешествуете совсем одна?

— Да, — ответила Дженни, — и это довольно забавно.

— Скорее всего. А как вы обращаетесь к себе, когда разговариваете сама с собой?

— То есть, как меня зовут?

— Именно так.

Дженни едва удержалась, чтобы не сказать «Дженни Уинделл».

— Глория Харрис, — произнесла она.

— Вы не можете всерьез хотеть, чтобы вас называли мисс Харрис, — сказал Художник, немного подумав.

— Да! — горячо согласилась Дженни.

— И я так думаю. Что же касается имени «Глория», против него я не возражаю.

— Удивительно, — сказала Дженни, — я всегда думала, что это красивое имя, а сейчас оно кажется мне довольно глупым.

— А как вас называли в школе?

— Я не посещала школу.

— Жалость. Это могло бы дать нам более широкий выбор.

Неожиданно Дженни вспомнила, что у нее с собой два платка с вышитой на них буквой «Н». Вдруг она уронит платок!

— Глория Харрис не полное мое имя, — сказала она.

— Я так и предполагал.

— Меня зовут Глория Наоми Харрис. На самом деле я Наоми. Я хочу сказать, для друзей.

— Это гораздо лучше. А теперь, — сказал Художник, — хотя вы не проявляете никакого интереса к этой теме, я назову вам свое имя.

— Ой, я хочу узнать. Правда, хочу, — честно созналась Дженни. — Назовите, пожалуйста.

— Дерек Фентон.

— Ой!

— Именно.

— Вы имеете отношение к Арчибальду Фентону?

— Нет. Он имеет отношение ко мне.

— Я имею в виду…

— Так случилось, что мы братья. Я, — объяснил Художник, — благовоспитанный брат.

— Удивительно.

— Ничуть, если вы видели Арчибальда, — сказал Художник.

— Я имею в виду, удивительно, потому что… — Тут Дженни замолчала. Она не была уверена, может ли Глория Наоми Харрис быть знакома с Нэнси Фейрбродер. Безопаснее, если они не будут знакомы. — Я имею в виду, ну, потому что все знают Арчибальда Фентона. «Стадо овец» и все прочее.

— Вы читали «Стадо овец»?

— О да!

— Вы должны рассказать мне об этой книге.

— А вы ее не читали? — удивилась Дженни.

— Нет.

— Но разве вы не должны были прочесть?

— Ну, он же не видел этой картины, — заметил Дерек.

— Забавно, — сказала Дженни, — вчера в омнибусе две девушки говорили на эту тему.

— О картине? — удивился Дерек.

— Нет-нет, я имею в виду книгу.

— Об этой картине, — сказал Дерек с нажимом, — будут говорить в такси.

Забавно, подумала Дженни, ведь они еще толком не видели друг друга. Она проходила позади него; она уселась позади него, и он ни разу не обернулся к ней. Сейчас она разглядывала со спины его загорелую шею, а он переводил взгляд с картины на реку, с реки на картину, на палитру, на картину, снова на реку; бросая реплики, так сказать, через плечо. Иногда она видела линию его подбородка, смуглого и мощного. Волосы сзади коротко подстрижены — не как обычно у художников, но, возможно, он не такой уж хороший художник, — и это на самом деле оказалось потрясающе. Удивительно, прожить столько лет — восемнадцать — и никогда прежде не видеть, как выглядит сзади мужская стрижка.

— Вы ведь намного моложе брата, правда?

— Да.

— И вы никогда не читали его книг?

— Нет.

— Почему?

— Вдруг бы они мне понравились.

— Но… но ведь это основание, чтобы прочитать их, правда?

— Ну, дело в том, что я не люблю Арчибальда.

— О! — Она немного подумала и спросила: — Почему? — Казалось удивительным, что брата можно не любить.

— В мире много людей, нельзя же любить их всех. Поэтому я… не люблю Арчибальда.

Дженни попробовала вспомнить еще каких-нибудь братьев, которые бы не любили друг друга. Ей пришли в голову только Иаков и Исав.

— Он украл у вас наследство? — спросила она.

— Да, в некотором роде.

— Каким образом? Или вы не любите говорить об этом?

— Я обожаю говорить об этом.

— Ну, и как же?

— Видите ли, я унаследовал фамилию Фентон, а он пришел и испортил ее.

— Испортил? — возмущенно переспросила Дженни. — Он прославил ее.

— Именно об этом я и говорю. Он испортил ее для меня. Как только я называю себя, все говорят… ну, то же, что сказала Глория Наоми Харрис.

— Что же я сказала? — задала себе вопрос Дженни, наморщив лоб. — Да, вспомнила. Но ведь вы должны испытывать гордость.

— Я испытываю. Гордость барахтаться в волнах от парохода славы Арчибальда, если вы улавливаете смысл метафоры. Я представляю себе день, — продолжал он мечтательно, — когда самодовольный, самонадеянный Арчибальд в сопровождении дворецкого с зычным голосом появится в полной народа гостиной, и, услышав его имя, все гости бросятся к нему с вопросами: «Скажите, скажите же, имеете ли вы какое-то отношение к Дереку Фентону?» Вот почему, — сказал мистер Дерек Фентон, указывая на холст круговым движением руки с зажатой в ней кистью, — я делаю это. В частной жизни я занимаюсь виноторговлей.

Услышав, что он виноторговец, Дженни поначалу пришла в замешательство. Молодая девушка, чей опыт с алкоголем сводился к одному коктейлю, не обладала той чувствительностью, которая позволила бы ей оценить пропасть между продажей бургундского и продажей овсяного печенья. Но повторное изучение его спины и затылка убедило ее в том, что такой человек, как он, не может продавать бутылки, скорее всего он владелец chateau ^[18] во Франции, вокруг которого растут виноградные лозы, — нечто вроде джентльмена-садовника, а это просто потрясающе. Но она решила не обсуждать с ним вопросы виноторговли на случай, если это не так.

— Простите, что я спрашиваю, — вдруг сказал Садовник после нескольких трепетных минут наедине с Искусством, — но в перерывах между вашим пребыванием… или, точнее, не-пребыванием в роли речной нимфы, вы где-нибудь живете?

— В Сент-Джонс-Вуде, — ответила Дженни, не подумав.

— А, понятно, лесная нимфа. Тогда я задам еще вопрос: бывает ли у дриад Сент-Джонс-Вуда когда-нибудь завтрак?

— Да, разумеется, — улыбнулась Дженни.

— Расскажите мне, — попросил Дерек, — об этом все.

— То есть, что я ем на завтрак?

— И пьете, и рассматриваете, и от чего отказываетесь, и воротите нос, а чего съедаете две порции.

— По разному. Обычно я съедаю грейпфрут, и тост, и омлет, и джем, и яблоко. И, конечно, кофе.

— Мне сегодня не везет, — сказал Дерек. — Я надеялся, вы скажете: апельсин, и булочки, и крутое яйцо, и масло, и банан. И, конечно, молоко.

— Да? — в замешательстве пробормотала Дженни.

— Если бы вы это перечислили, мы бы открыли вон ту хозяйственную сумку и посмотрели бы, что нам туда положили.

— О! — восторженно воскликнула Дженни. — Вы приглашаете меня позавтракать?

— Непременно, как говорят у нас в Америке.

— А вы были в Америке?

— И да, и нет, — сказал Дерек.

— Либо были, либо нет, — рассмеялась Дженни. — Разве не так?

— И да, и нет, если вы улавливаете смысл.

— Боюсь, не совсем.

— Однажды я отплыл в сторону Америки, но на борту было шестьдесят американцев, которые так много и так громко расспрашивали меня об Арчибальде, что я понял: не стоит и пробовать ужиться среди ста пятидесяти миллионов американцев.

— И что вы сделали?

— Вернулся.

— Вы хотите сказать, сразу же?

— Как только корабль повернул обратно.

— И вы совсем не видели Америки?

— Я видел Нью-Йорк со стороны реки, — восторженно произнес мистер Дерек Фентон, — когда садилось солнце, и меня никто не спрашивал, как Арчибальд выглядел в детстве, а этого достаточно. Так вы принимаете мое приглашение?

— Позавтракать? С удовольствием!

— Прекрасно.

Он выпрямился. Теперь они стояли лицом друг к другу. Она попыталась определить для себя, как он выглядит, запомнить его облик, чтобы потом, когда она уйдет отсюда и больше никогда его не увидит, можно было иногда думать о нем. Был ли он красивым или безобразным, высоким или низким? Она едва ли понимала. Она понимала только, что он нравится ей, он не может не нравиться, что, если рассказать ему о Гусаре, он все поймет, что, даже если рассказать ему о тете Джейн, он все поймет правильно. Она вспомнила о Бродяге и подумала, что он тоже, в сущности, очень мил, если узнать его получше. Дерек Фентон делал милым любого… И вдруг ей стало жарко, и она быстро отвернулась, чтобы не было видно лица, потому что ей вспомнился их разговор о водяных нимфах, когда на одну удивительную минуту в этом утреннем солнечном свете мир казался таким далеким от всего, чему ее когда-либо учили, а она вдруг ощутила что быть у него натурщицей — водяной нимфой — вовсе не ужасно, а просто, естественно и прекрасно. Теперь вдруг она поняла, что он единственный в мире человек, которому она никогда, никогда не могла бы позировать в таком виде.

— Это, — сказал Дерек, разбивая яйцо о носок башмака, — завтрак, а не государственное учреждение. Если я спрошу вас что-то неподходящее, просто небрежно передайте мне масло, и я буду знать, что я на скользкой почве. Хорошо?

— Да, — ответила Дженни. — Спасибо.

— Итак, грубо и в общих чертах, куда мы отсюда идем?

— Вы хотите сказать, куда я иду?

— В чьем стогу вы собираетесь ночевать сегодня?

— Ну, — осторожно начала Дженни, — я как бы иду к побережью.

— Если вы идете в том направлении, что раньше, когда мы встретились, вы доберетесь до него в Нортумберленде. Вы, случайно, не в Норвегию направляетесь?

— Нет.

— Держите масло под рукой на всякий случай. Вы убегаете от кого-то или от чего-то?.. Спасибо. И соль, если вам не трудно. — Он намазал булочку, макнул яйцо в соль и принялся жевать.

— Мне очень жаль, — сказала Дженни, умоляюще глядя на него.

— Все в порядке. Еще один вопрос, и мы сможем перейти к апельсину. Сколько вам лет, Наоми?

— Восемнадцать.

— Вы уверены, что не шесть?

— Восемнадцать, правда.

— Или шестьсот?

— Ну хорошо, на самом деле восемнадцать с половиной.

— Какая разница? Хотите апельсин?

— Спасибо.

— Если в восемнадцать лет не делать того, что хочется, то когда же? Ответ: никогда.

— Разве в тридцать нельзя?

—  Мне тридцать, и я не могу делать то, что мне хочется.

— Правда не можете? — удивилась Дженни.

— Нет. Я хотел бы написать солнечный свет на воде, но не могу. Я хотел бы убить Арчибальда, но не должен этого делать. Я хотел бы… — он бросил на нее быстрый взгляд и закончил: — о, много всего. Ну хорошо, послушайте, Дриада.

— Да?

— Вы слушаете?

— Да.

— Ну, начнем. Вы собираетесь путешествовать от стога к стогу, очень хорошо. Я живу у Бассеттов, и это тоже очень хорошо. Вы представляете себе мисс Бассетт только как женщину, которая печет чудесные булочки, и думаете, что на другие добродетели ее просто не хватит. Вы ошибаетесь. Она обладает всеми мыслимыми добродетелями. Она — мать для тех, кто нуждается в матери, и тетушка для тех, кто любит тетушек. В написанном мной портрете, — сказал мистер Фентон, переходя на восторженный тон, — который висит в ее гостиной, отражены все эти качества. Даже мотив булочек проходит сквозь него — я бы сказал — мастерски.

— Как бы мне хотелось посмотреть на него, — сказала Дженни, заразившись его восторженностью.

— К этому мы и стремимся. Чтобы сделать все должным образом, мы сейчас вернемся к стогам сена. Сено, несомненно, может быть отличной постелью. У американцев, как я обнаружил за время своих путешествий в эту удивительную страну и обратно, есть даже такое выражение «завалиться на сено».

— Как забавно! И что оно означает?

— Оно означает лечь спать. По пути в Нортумберленд вам придется заваливаться на сено весь следующий месяц или около того. Если же ваше нортумберлендское паломничество всего-навсего оправдание ночевок в стогу, то тем же самым можно прекрасно заниматься по соседству с Бассеттами, как вы обнаружили прошлой ночью. Мы попросим фермера Бассетта не накрывать стог, пока мисс Харрис будет им пользоваться. Но если просто хочется побыть вне Лондона или, — осторожно сказал мистер Фентон, — как иногда бывает, оставаться неузнанным и незамеченным, раствориться в пейзаже, пока погоня не пройдет мимо, тогда, я снова вас спрашиваю, что может быть более подходящим, чем ферма Бассеттов?

— Вы хотите сказать, — нетерпеливо спросила Дженни, — что я могу остаться там?

— А почему нет? Но я предлагаю романтический и замысловатый способ, приличествующий дриаде, наяде и — если предположить, что вы поднимались на Конститьюшн-Хилл, — ореаде. Послушайте, как бы вы отнеслись к тому, чтобы назваться вымышленной фамилией?

Мисс Харрис залилась румянцем.

— Разумеется, вы шокированы, — сказал Дерек, — но иногда это довольно забавно.

— Да, действительно, — подтвердила мисс Харрис.

— Хорошо. Тогда почему бы вам не стать моей сестрой?

— Вашей сестрой?

— Я знаю, что вы сейчас думаете. Вы говорите себе: «Господи, тогда Арчибальд тоже станет моим братом», и приходите в ужас от этой мысли.

— О нет, нет, — с жаром принялась отрицать Дженни. — Мне кажется, это чудесная мысль.

— Ну, вы одна из самых храбрых девушек, которых я когда-либо встречал. Но нельзя требовать слишком многого. Вы будете моей единокровной сестрой, а Арчибальд всего лишь вашим единокровным братом. Вы кончили завтракать?

— Спасибо, да.

— Вы курите? Конечно, нет, раз вы дриада.

— Спасибо, нет.

— Теперь я должен подумать минуты две.

К тому времени, как трубка раскурилась, он был готов.

— Вы — мисс Наоми Фентон. Вы собирались в пеший поход с подругой. Как ее имя?

Нэнси Фейрбродер? Нет, он может вспомнить имя секретаря брата. Эсетилин Питт? Никто не поверит в такое имя.

— Нэнси Питт, — сказала Дженни.

— Хорошо. Вы и мисс Питт шли — куда, как мы скажем?

— В Эндоувер?

Дерек бросил на нее быстрый взгляд:

— Вам известен Эндоувер?

— Я проезжала его вчера. А что?

— Я понял. Вы сумеете найти обратную дорогу к нему?

— Наверное. — Она задумалась. — Да, уверена, что найду.

— Прекрасно. Значит, в Эндоувер.

— Почему вы на меня так посмотрели?

— Как?

— Словно вам это совсем не нравится.

— Вы очень сообразительны.

Вторая гувернантка Дженни, с которой они учили названия европейских столиц, говорила, что Дженни очень прилежна и подает большие надежды, а третья, с которой они от столиц перешли к «Жизни пчел» ^[19], считала, что Дженни любознательна и что ее поведение в высшей степени удовлетворительно, но еще никто не называл ее сообразительной. Она зарделась.

Дерек объяснил:

— У человека, которого я не люблю, в Эндоувере есть загородный дом. По счастью, сейчас он не там.

— Ваш брат? — сообразила Дженни.

— Свойственник, — сдержанно сказал Дерек, — по имени Арчибальд. Продолжим. В Эндоувере ваше путешествие прервалось. Может быть, мисс Питт растянула лодыжку? Или ее призвали к постели больного дядюшки Томаса?

— Лодыжка. Как бы дядя узнал, что она в Эндоувере?

— Вы предусмотрительны. (Дженни снова зарделась.) Она растянула лодыжку и вернулась омнибусом в Танбридж-Уэллс, а затем в город. Ей не хотелось портить вам отдых, и она настояла, чтобы вы не провожали ее. Но вы вряд ли сможете продолжать ваше путешествие в одиночку.

— Почему? — перебила Дженни.

— Потому что, — ответил мистер Фентон после некоторого пребывания в задумчивости, — вы обещали своему сводному брату Дереку не делать этого.

— Да, поняла.

— Прекрасно. Вы, наверное, удивитесь, но у Бассеттов есть телефон, хотя, слава Богу, нет радио. В Эндоувере вы вспоминаете, что ваш сводный брат Дерек остановился на ферме Бассеттов. Посадив мисс Питт в омнибус, вы идете на почту и звоните Бассеттам. Дерека нет на месте, и вы беседуете с миссис Бассетт. Здесь действует много Бассеттов, но это не важно. Вы просите миссис Бассетт передать вашему брату, что вы придете к чаю, и интересуетесь, нет ли у нее, случайно, свободной комнаты, поскольку вы путешествовали с подругой, которая растянула лодыжку… но нам не обязательно повторять все это снова. Вы следите за мной?

— Это не трудно, — сказала Дженни. — А у нее есть свободная комната?

— Есть. Сейчас есть. Нам нужно тайно вернуть вас назад, в Эндоувер. Как вы шли вчера?

— Первую милю вдоль реки, а потом отошла от нее и дальше шла по дороге.

— Кого-нибудь встретили?

— Одного человека.

— Мужчину или женщину?

— Разговаривали с ним?

— Да. Мы… мы немного побеседовали, — торопливо сказала она.

— Кто это был?

— Довольно милый человек средних лет, — ответила Дженни.

— Вы хотите вернуться тем же путем или пойдете по дороге?

— Думаю, что лучше по дороге, — сказала Дженни. Каким-то странным образом она ощущала, что Гусар покинул ее и что без него она не будет такой смелой. Каким-то странным образом она поняла, что впредь будет зависеть от присутствия этого другого человека, занявшего место Гусара. Без него на берегах речек и в стогах сена было страшно.

— Это безопаснее, — согласно кивнул Дерек. — Нехорошо получится, если вы встретитесь со стариной Бассеттом у вашего стога, в то время как должны быть на пути в Танбридж вместе с мисс Питт. Хорошо, я сейчас расскажу вам, как пройти. Но не торопитесь. Вы позвоните из Эндоувера около половины первого. Скажите миссис Бассетт, что идете через поля вдоль реки, и спросите, не могу ли я встретить вас, так как вы не очень хорошо знаете дорогу. Я выйду после обеда и приведу вас на ферму. Тем временем пообедайте сами и идите тем же путем, что вчера. Ну как?

— Чудесно, — сказала Дженни, энергично кивая.

Мисс Наоми Фентон взяла телефонную трубку.

— Это ферма Бассеттов? — спросила она.

— Да, это говорит миссис Бассетт, — отозвался уютный материнский голос, явно принадлежавшей женщине, пекущей чудесные булочки.

— Говорит мисс Наоми Фентон. Могу ли я поговорить со своим братом?

— Мистера Фентона сейчас нет. Передать ему что-нибудь?

— Я звоню из Эндоувера. Я хотела спросить, что, если я зайду сегодня ближе к вечеру и выпью с ним чаю.

— Думаю, он будет очень рад, мисс. Что сказать ему, в котором часу вас ждать?

— Ну… Это говорит миссис Бассетт?

— Да, мисс.

— Ну… Вы знаете, я путешествовала с подругой, а ей пришлось вернуться, и я хотела бы узнать, не могу ли я остановиться там же, где брат, потому что я осталась одна, и хотела бы узнать, что, если… но, я думаю, у вас нет свободной комнаты.

— Есть, мисс, если вас устроит одна спальня.

— Да, конечно, именно одна спальня.

— У мистера Фентона есть гостиная, и вы сможете там вместе обедать и отдыхать по вечерам, а если вас устроит только спальня, то я приготовлю вам хорошую комнату…

— Это было бы чудесно.

— Хорошо, мисс, я скажу ему, и мы будем ждать вас к чаю.

— Спасибо вам. Да, миссис Бассетт…

— Я слушаю, мисс.

— Я спрашивала дорогу, и мне сказали, что, если я пройду к реке мимо мельницы, а потом по берегу, то выйду к вашему дому…

— Все верно, мисс. Если вы пойдете по реке, то это около шести миль, но…

— Вы не скажете мистеру Фентону, что я иду этой дорогой и не попросите его встретить меня? И скажите, что я примерно в половине второго отправлюсь в путь от мельницы, и…

— Не беспокойтесь, мисс, он вас встретит. Это совсем близко от реки.

— Ну да. То есть, я хочу сказать мы там шли сегодня утром, и моя подруга растянула лодыжку…

— О Боже, мисс, какая жалость.

— Ну да, можно сказать, вывихнула, поэтому она решила, что должна вернуться, а еще у нее дядя не очень хорошо себя чувствует, и она подумала, что ей стоит вернуться, и поэтому…

— Да, мисс. Я обязательно скажу мистеру Фентону, и ручаюсь, мы сделаем все, чтобы вам было удобно.

— Спасибо вам большое. До свидания, миссис Бассетт.

— До свидания, мисс Фентон. А я пока приготовлю для вас комнату.

— Спасибо вам большое. До свидания.

— До свидания, мисс.

Миссис Бассетт вернулась к своей готовке.