Онлайн чтение книги Очень недолгая сенсация Four Days' Wonder
1 - 23

Был день рождения мисс Джулии Трехерн. Ей исполнилось тридцать девять. Она сидела в постели, рядом поднос, на коленях письма и пакеты, как распечатанные, так и еще не открытые. Выглядела она восхитительно.

В свой тридцать девятый день рождения Джулия решила лениться и собиралась оставаться в постели, пока не придет пора готовиться к встрече за ленчем. Подготовка всегда была занятием долгим, хотя и захватывающим. Полчаса в ванной, полчаса перед зеркалом, полчаса на то, чтобы решить, что надеть и одеться в выбранный наряд. Ленч назначен на половину второго. Она может не вставать до половины двенадцатого. А сейчас только десять. О благословенная постель!

Ей было тридцать девять, но благодаря ее стараниям за туалетным столиком, никто не мог поверить в это, поскольку одним из недостатков Новой Косметической эры было то, что поиски молодости, пусть и успешные, становились нескончаемыми. В своем натуральном виде, доступная лишь взорам мужа и горничной, мисс Трехерн выглядела не больше, чем на тридцать. Пытаясь с помощью косметики изобразить двадцатидвухлетнюю девушку, какой она, судя по свидетельствам ее артистической карьеры, никак не могла быть, она сразу же оказывалась дамой лет сорока пяти. Но ее лицевые кости были вылеплены так удачно, что этой красоты ничто не могло скрыть.

Раздался легкий стук в дверь. Она взяла с постели зеркальце, взбила волосы и сказала:

— Генри, дорогой, входи.

Вошел муж.

— Ну, милый, уже позавтракал? — произнесла Джулия, усиливая голос, чтобы он мог достичь балкона, тем самым увеличивая пространство спальни. — В этот раз тебе приготовили омлет, как ты любишь?

— Да, отлично, спасибо.

— Потому что я могу еще раз поговорить об этом.

— Спасибо, уже все в порядке. Чудесно, что ты не забываешь о таких вещах.

— Да, милый, если я не хорошая жена, то кто же?

— Ангел.

— Ты не прав, милый. Ангелы определенно не могут быть хорошими женами. Им чего-то не хватает. По крайней мере, — сказала Джулия, затрепетав ресницами, — мне так говорили. — Ресницы, которые будут трепетать при беседе с Нашим Театральным Корреспондентом над столиком с ленчем, окажутся длиннее и к тому же другого цвета, но Джулия будет трепетать ими не менее искусно.

— Радуешься своему дню рождения?

— Посмотри! — Она протянула руку и пошевелила пальцами.

— Нравится?

— Я в восторге. Спасибо, милый. Подойди поцелуй меня.

— С удовольствием.

Прошло минут пять, и Джулия сказала:

— Это один из наших самых долгих поцелуев. Ты не опоздаешь? — Она взяла зеркальце, посмотреть, что от нее осталось.

— Вероятно. Когда мы теперь увидимся? Пообедаем вместе где-нибудь в Сити? Давай. Почему бы нет?

— Извини, милый, я обещала Берти.

Губы его сжались, это была непроизвольная реакция множества мужей при упоминании имени Берти.

— Обязательно?

— Боюсь, что да. Мы уговорились.

— Я имею в виду, что…

— Я знаю, что ты имеешь в виду, милый.

— Что ж, ладно, — сказал Генри, пожав плечами. — Мы можем поужинать вместе после спектакля, если хочешь.

— Ты знаешь, я это ненавижу.

— Как правило, да. Но не по особым поводам.

— Милый, я обещала поужинать с О.Д.

— С этим хамом?

— Именно.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты…

— Милый, пока я помню, что он хам, все в порядке.

— На что он сейчас нацелился?

— На Шекспира. И, подозреваю, уже задолго до того, как я стала за ним присматривать.

— Почему надо было выбрать именно твой день рождения?

— О Небо! — воскликнула Джулия, простирая к нему руки. — Если я не договорюсь, чтобы начать играть Джульетту в тридцать девять лет, то когда и начинать?

— Да, я понял… У тебя дивные руки.

— Знаю. Как и у Джульетты. «В последний раз ее обвейте, руки!» ^[28] Ах нет, это Ромео. Проклятие, я опрокинула молоко. Милый, забери поднос, пока не пролилось на постель, а потом уходи сам. Мы можем съесть вместе ранний обед, если хочешь, но я знаю, ты не любишь ранних обедов.

— Нет, давай. Где-нибудь около театра. Я вернусь к шести. До свидания, дорогая.

Его руки обвили Джулию в последний раз, она запротестовала:

— О Генри, не надо больше, — и потянулась за зеркальцем.

Генри ушел.

Три пакета оставались неоткрытыми. В одном была книга. От Джона. Ну, это не настоящий подарок на день рождения, поскольку он давно обещал подарить эту книгу. В другом — о Боже! Снова от дочери Эрментруд, девятнадцатилетней Глэдис Уокер. Вот уже девять лет Глэдис обожает мисс Трехерн и на каждый день рождения дарит ей что-то, сделанное собственноручно. Пора ей, подумала Джулия, выйти за какого-нибудь красавца военного и уехать с ним в Индию.

Третий пакет пришел по почте. Интересно, от кого, думала Джулия. Очень любопытно. Из Эндоувера. Название было ей незнакомо. Чей это почерк? Неизвестно.

Джулия разрезала бечевку и обнаружила письмо и коробочку. Что сначала — открыть коробочку и посмотреть, что ей прислал этот неизвестно кто, или прочесть письмо и понять, кто же он? Она закурила сигарету, снова взяла зеркальце и посмотрелась. Что это за пятнышко на подбородке? Проклятие. Нет, ничего нет. Она бросила зеркальце на постель и открыла письмо.

Арчибальд Фентон. Отлично! Она прочитала письмо. Отлично! (Что у нее было намечено на воскресенье?) Она открыла коробочку. Отлично!

Джулия смотрела на часы с буквой «Д», выложенной мелкими бриллиантами, и думала, какие они хорошенькие и как это мило с его стороны (ведь он высокий, стройный, кажется, так), и на самом деле он не должен был дарить такую вещь; все это время она мысленно пыталась выделить его из сотни мужчин, которые могли послать ей часы с мелкими бриллиантами, но не сделали этого. Эта попытка оказалась сложна для Джулии, потому что для нее все мужчины, кроме мужа, были одинаковы; просто мужчины, которые говорили забавные вещи, или делали комплименты, или расплачивались с официантом, их можно было называть «дорогой», а если у каждого из них был собственный характер (она полагала, что был), и душа, и стремления — у Джулии никогда не было времени заниматься их изучением, а у самих у них не было стремления проявить себя. Возможно, потому что этого нельзя сделать ни за ленчем, ни за ужином, ни когда танцуешь, ни когда одеваешься, ни на коктейлях, а другого времени у нее не было. Про женщин все понятно, одну женщину отличишь от другой с первого взгляда, но десяток мужчин, пытающихся произвести хорошее впечатление, совершенно одинаковы, и в их лицах нет ничего запоминающегося.

Все время, пока она раздумывала над этим и играла часами, ее не оставляла мысль, что что-то похожее уже было. Где она видела похожие часы? Кто еще дарил ей похожие часы? Кому еще Арчибальд Фентон дарил похожие часы? Определенно что-то где-то…

— Боже мой! — воскликнула Джулия и схватила зеркальце, и посмотрелась, чтобы увидеть, насколько она удивлена. — Клара!

— Да, мэм? — спросила Клара, поспешно всовывая голову в дверь.

— У вас в кухне есть последняя вечерняя газета? И утренние тоже. Принеси все. Быстрее!

Три минуты на изучение газет, две на обдумывание плана. Она всегда реагировала быстро.

— Берти, это ты?

— Алло!

— Это Джулия. Послушай. Я хочу, чтобы ты был около Скотланд-Ярда в — я соберусь быстро — в половине двенадцатого и ждал меня.

— Где?

— Скотланд-Ярд. Скот-ланд-Ярд.

— Ты арестована?

— Оставь шуточки, Берти. Это серьезно. Послушай. Приготовь двух фотографов. Мисс Джулия Трехерн входит в Скотланд-Ярд. Понял?

— Могу я задать вопрос, в чем дело?

— Я потом расскажу. Когда вечерние газеты идут в печать?

— Весь день.

— Да, конечно. Я не подумала. Ну хорошо, договорились.

— Ты не можешь хотя бы намекнуть мне, о чем речь?

— Хорошо. Это совершенно секретно, пока я не скажу. Берти, это касается убийства в Обурн-Лодже!

— Боже милосердный! А я все думал, как бы связать тебя с этим делом. Господи, мы можем использовать…

— Погоди, послушай. Я не совсем уверена…

— Но ведь ты не Дженни, правда?

— Идиот, Дженни восемнадцать лет.

— Поэтому я и спрашиваю.

— Очень мило с твоей стороны. Увидимся, когда я выйду, и я расскажу тебе, как мы сможем этим воспользоваться.

— Ты уверена, что выйдешь? У них ничего нет против тебя?

— О Небо, нет, со мной все в порядке. Я должна дать важные показания…

— Это слишком хорошо. Ты будешь свидетельницей на процессе…

— Послушай, Берти. Ни слова, пока я не разрешу тебе. Может быть, я не права, но не думаю. Теперь нам надо не совершить ошибки. Есть в этом Скотланд-Ярде главный вход, или там много маленьких, или что? Как близко ты сумеешь подъехать? Я возьму такси и…

— Ничего подобного. Я заеду за тобой.

— Но…

— Я сейчас договорюсь с фотографами и решу, где их поставить… Пожалуй, ты будешь расспрашивать полисмена перед воротами…

— Отлично, Берти. Найди высокого полисмена, если сумеешь. Высокого и красивого.

— Думаю, придется обойтись тем, какой будет. А затем я заеду за тобой и по дороге объясню тебе, что говорить. В одиннадцать пятнадцать. Хорошо?

— Да, я должна спешить. Боже, как я должна спешить!

Она положила трубку, бросила взгляд в зеркало, чтобы проверить, нет ли каких изменений в ее облике, и соскочила с постели.

— Ну, — сказал инспектор Меригольд, подкручивая усы симметричным жестом обеих рук и глядя на стену перед собою, — посмотрим, что нам удалось выяснить. Я буду излагать все по порядку, и если что-то неясно, ты так и скажешь. Верно?

— Верно, — подтвердил сержант Бэгшоу.

— Итак, убийца — невысокий полный тип, ведущий малоподвижный образ жизни. Это нам известно от Хатча. Верно?

— Верно, — подтвердил сержант Бэгшоу.

— Верно. Человек, который закладывал часы Дженни, тоже невысокий полный тип, хотя относительно его малоподвижного образа жизни еще ничего не выяснено. Верно?

— Верно, — подтвердил сержант Бэгшоу.

— Верно. В качестве рабочей гипотезы мы можем допустить, что в одном и том же деле не могут быть замешаны два невысоких полных типа. Верно?

— Верно, — подтвердил сержант Бэгшоу.

— Теперь следи внимательно, Бэгшоу. Отсюда я делаю вывод, что убийца — невысокий полный тип со светлыми усиками, потому что у невысокого полного типа, который закладывал часы Дженни, были светлые усики, а мы установили, что так как в одном и том же деле не могут быть замешаны два невысоких полных типа, это один и тот же невысокий полный тип. Верно?

— Верно, — подтвердил сержант Бэгшоу.

— Дальше. Человек, который закладывал часы Дженни, сказал, что его зовут Уильям Мейкпис Теккерей, воспользовавшись, таким образом, именем знаменитого литературного классика. Естественно сделать вывод, что он сам имеет отношение к литературе, так как знаком с литературными трудами означенного Уильяма Мейкписа Теккерея. Верно?

— Подождите минутку, — сказал сержант Бэгшоу, подняв большую ладонь, — а как же я? Я знал про Теккерея, хотя не имею отношения к литературе.

— Твои сведения о нем получены по долгу службы. Это другое дело.

— Действительно другое, — согласился Бэгшоу.

— Хорошо. С одной стороны, мы видим, что человек, который закладывал часы Дженни, имеет отношение к литературе, с другой, мы видим, что человек, убивший Джейн Латур, склонен к малоподвижному образу жизни. Сложив два и два, мы приходим к выводу, что убийца — невысокий полный тип со светлыми усиками и ведет малоподвижный образ жизни, занимаясь литературными трудами. Верно?

— Верно, — подтвердил сержант Бэгшоу.

— Верно. Мы получим дальнейшие доказательства этого, если дальнейшие доказательства будут необходимы, на основании того, что убийца мог, предположительно, вращаться в тех же кругах, что его жертва, которая была актрисой и как таковая могла вращаться в тех же кругах, что невысокий полный тип, имеющий отношение к литературе. Верно?

— Верно, — подтвердил сержант Бэгшоу.

— Верно. Идем дальше. Оставив в стороне вопрос о дальнейшем выяснении вопроса, что представляет собой Дженни, жертву или сообщницу, мы располагаем фактом, что два поступивших сообщения могут быть расценены как прямое и непрямое известие от убийцы, одно — это почтовая открытка отправленная из окрестностей Блумсбери, другое — телефонный звонок из окрестностей Танбридж-Уэллса. Кроме того, доктор Хатч сказал нам, что убийца, несомненно, левша. Итак, — обратился инспектор Меригольд к сержанту Бэгшоу, — суммируя все перечисленное, мы приходим к следующему выводу. Нам нужен невысокий полный писатель-левша со светлыми усиками, занимающийся литературными трудами, который живет в Блумсбери и имеет загородный дом в окрестностях Танбридж-Уэллса, куда мог отвезти девушку. Понимаешь, что я имею в виду?

— Это верно, — подтвердил сержант Бэгшоу.

— Ну, — сказал инспектор после паузы, во время которой подкручивал усы, — теперь нам надо найти его.

— Это верно, — в очередной раз подтвердил сержант Бэгшоу.

Сержанту Бэгшоу рисовались туманные картины. Он видел себя одетым с ног до головы на манер человека, имеющего отношение к литературе, вращающимся в литературных кругах в Блумсбери, вовсю высматривая полного человека, прислушиваясь, не упомянет ли кто Уильяма Мейкписа Теккерея. Такая перспектива не радовала сержанта, так как не зная, что две главные школы художественной литературы — это Школа Пива и Школа Джина, он полагал, что на долгое время будет обречен на ячменный отвар и диетические хлебцы, с чем у него по какой-то причине всегда ассоциировалась литература. Однажды — возможно, в буфете Британского музея — он встретит невысокого полного типа со светлыми усиками, и они поговорят о Теккерее, а потом он пригласит этого типа выпить с ним ячменного отвара и закажет две маленькие порции, а этот тип возьмет свой стакан левой рукой, и тогда, наконец, он будет знать ТОЧНО.

Но перспектива казалась мрачной. Сержант Бэгшоу тяжело вздохнул и с тоской вспомнил об эдмонтонском убийце, который самым любезным образом давал ему возможность ходить то на одни, то на другие бега, а потом в полном замешательстве сдался на Эпсомском ипподроме.

— Пропустите ее, — сказал инспектор в телефонную трубку.

Сержант очнулся от кошмара и поднял голову.

— Прислали из Скотланд-Ярда, — объяснил инспектор. — Джулия Трехерн, актриса. Хочет что-то рассказать. Вероятно, приятельница этой Латур.

Появление Джулии был обставлено великолепно, хотя и несколько экстравагантно. Фотографы остались ждать, пока она не покинет полицейский участок.

— Мисс Трехерн? — спросил инспектор, поднимаясь со стула. — Прошу вас, садитесь. Это э-э… ваш муж?

— О Господи, нет, — засмеялась Джулия, — это Берти Клинк.

— Э-э…

— Сопровождает и защищает меня. Вы не возражаете?

—  Здесь вы в полной безопасности, мисс Трехерн, — заверил Меригольд с галантным поклоном.

— Я никогда не бываю в безопасности рядом с по-настоящему красивым мужчиной, инспектор. С двумя по-настоящему красивыми мужчинами, — поправилась она, подарив сержанта Бэгшоу любезной улыбкой.

Инспектор, несколько задетый соседством Бэгшоу, чтобы отделить себя от нижестоящих, сказал:

— Постойте, мисс Трехерн, последний раз я имел удовольствие видеть вас в «Бинг Бойз» ^[29], если не ошибаюсь.

Улыбка мисс Трехерн погасла, она холодно попросила:

— Берти, объясни этому джентльмену разницу между мной и Джорджем Роуби.

Берти объяснил. Инспектор откашлялся и официально спросил мисс Трехерн, не будет ли она так добра изложить свое дело.

Джулия не стала излагать. Очень медленно она открыла свою сумочку, вынула оттуда коробочку, открыла коробочку и вытащила из нее нечто в тонкой оберточной бумаге, развернула бумагу и положила перед инспектором маленькие украшенные бриллиантами часики.

— Напомни за ленчем рассказать забавную историю про одного малыша в зоопарке, — обратилась она к Берти сценическим шепотом. — Я едва не забыла.

У инспектора Меригольда не было времени задуматься, при чем тут зоопарк. Он неотрывно смотрел на часики, потом перевернул и уставился на их оборотную сторону.

— Где вы это взяли, мэм? — спросил он.

— Прислал один из моих друзей. У меня сегодня день рождения.

— Мисс Трехерн сегодня исполнилось тридцать лет, — объяснил Берти.

— Могу я узнать имя этого друга?

— Арчибальд Фентон, — ответила Джулия с важностью, поскольку среди многих известных ее знакомых Арчибальд Фентон был не последним.

— Род занятий?

— Простите?

— Род занятий мистера Фентона?

— Что вы имеете в виду? — озадаченно спросила Джулия.

— Как он зарабатывает на жизнь?

Джулия, повернувшись к Берти, только вздернула брови, а он объяснил, очень четко выговаривая слова, как будто его собеседник был глухим иностранцем:

— Он пишет.

— Он написал «Крестное знамение» ^[30] и «Гекльберри Финна», — объяснила Джулия.

— И «Ламмермурскую невесту» ^[31], — добавил Берти.

— Но стихотворение, начинающееся «Феи танцуют в нашем саду» ^[32], — сказала Джулия, — написал не он.

Инспектор и сержант покивали друг другу. Затем инспектор, поглаживая усы дрожащими пальцами, спросил:

— Не ошибусь ли я, мэм, утверждая, что мистер Фентон — невысокий полный джентльмен?

— О нет!

—  Нет, мэм? — удивленно переспросил инспектор.

— Как бы ты описал его, Берти? — спросила Джулия, раздумывая, может ли быть, что она ошиблась.

— Да почти так, — сказал Берти. — Коротенький и толстый.

— Ах! — Инспектор торжествовал.

— Тогда кто же высокий, стройный? — словно в забытьи, прошептала Джулия.

Берти, неправильно поняв ее, подсказал, прикрывая рот рукой:

— Один — инспектор, а другой — сержант.

— А, не важно, — нетерпеливо отмахнулась Джулия.

— И буду ли я прав, мэм, утверждая, что у него светлые усики?

Вдруг она его вспомнила.

— А, этот! Да-да, верно, светлые усики.

— И левша?

Джулия не была уверена. Она могла сказать только, что для пожатия он протягивает правую руку.

— Ну, ты понимаешь, о чем я, Берти. Я ни разу не видела, как он что-то бросает, или играет в теннис, или что другое.

— А теперь, мэм, не могли бы вы рассказать мне немного больше об обстоятельствах получения подарка. Он был отдан вам лично или…

— Нет, прислан по почте.

— Прилагалось ли к нему письмо?

— Разумеется.

— Могу я взглянуть? — спросил инспектор, протягивая руку.

— Боюсь, что нет, — ответила Джулия, качая головой и при этом сладко улыбаясь ему. — Видите ли, оно довольно личное.

— Боюсь, что я вынужден настаивать, мэм.

— Какая чепуха! В жизни не слышала такой чепухи. Берти, ты когда-нибудь слышал такую чепуху?

— Не думаю, что мистер…

— Клинк. Знаете Берти Клинка? Берти, я думала, тебя знает вся полиция.

— Не думаю, что мнение мистера Клинка поможет нам. Могу я увидеть это письмо, мэм?

Пожав плечами, Джулия открыла сумочку, вытащила письмо Арчибальда и прижала к груди.

— Я буду чувствовать себя очень неловко во время ленча, — сказала она с упреком. — Я, наверное, буду морщиться при каждом глотке, и люди подумают, что у меня что-то с пищеварением. Берти, ты должен объяснить им.

Инспектор встал. Берти тоже.

— Берти, — сказала Джулия радостно, — он хочет напасть на меня.

Инспектор сел. Берти тоже.

— Должен предупредить вас, мэм, — сказал Меригольд сурово, — что ваше поведение расценивается как попытка помешать торжеству правосудия…

— Что за чепуха!

— Самое важное для меня — узнать, где было написано письмо.

— Ну, дорогой мой, почему же вы сразу этого не сказали? Теперь я поняла… Вы все не против посмотреть в потолок, пока Берти не сосчитает до десяти? Все это заходит гораздо дальше, чем я думала.

На счете «семь» Джулия сказала:

— Феррис, Эндоувер, Танбридж-Уэллс, — и оба полисмена с торжествующим видом обменялись кивками.

— Вы не знаете, мисс Трехерн, каким образом к нему попали эти часы?

— Ну, я думаю, он увидел их у ростовщика и подумал, что «Д» подойдет для имени «Джулия». Это часы Дженни, верно?

— Но ведь он за городом?

— О! Тогда, возможно… — Она перестала пудриться и взволнованно повернулась к инспектору: — Но вы же не думаете…

Инспектор приказал Бэгшоу:

— Позвони Уоттерсонам, пусть кто-нибудь придет и опознает их.

Бэгшоу вышел.

— Берти! Неужели в меня влюблен убийца?

— Похоже на то. Ты когда-нибудь фотографировалась вместе с ним?

— Нет.

— Жалость, — печально сказал Берти.

Инспектор встал.

— Благодарю вас, мэм. Я должен оставить часы у себя, вы понимаете?

— Конечно, если это часы Дженни.

— Благодарю вас. До свидания. И передайте привет этому милому… то есть, до свидания этому…

— Пошли, — сказал Берти, стискивая ее локоть.

Они вышли. Когда они оказались у выхода на улицу, Берти что-то шепнул ей и отстал, чтобы завязать шнурок. Джулия вышла одна с видом…

МИСС ДЖУЛИЯ ТРЕХЕРН ВЫХОДИТ

ИЗ ПОЛИЦЕЙСКОГО УЧАСТКА НА МЭРРИОН-ПЛЕЙС