Онлайн чтение книги Очень недолгая сенсация Four Days' Wonder
1 - 9

Хотя инспектор Джеймс Меригольд работал в полиции уже давно, он никогда раньше не занимался убийствами. Пожалуй, это единственное, чем он еще не занимался. Он охранял большинство турнирных крикетных матчей на стадионе «Лордз», сидя рядом белым щитом на границе крикетного поля и в перерывах поднимаясь, чтобы сказать: «Покиньте площадку, пожалуйста» — тем зрителям, кто задерживал возобновление игры. Взявшись за руки с другими полисменами, он преграждал доступ толпе на фешенебельные свадьбы. Однажды он остановил лошадь, которая, завидев памятник принцу Альберту, вдруг заспешила назад в свою конюшню, но была остановлена констеблем Меригольдом и возвращена владельцу, а поскольку владелец оказался членом парламента, в вечерних газетах появилась короткая, но лестная заметка об этом полисмене. В другой раз он регулировал движение на Гайд-парк-корнер, в то время как стадо овец переправляли с пастбищ в Грин-парк; и хотя его фотография за этим занятием (с подписью «Сельский Лондон») производила такое впечатление, что именно овцы регулировали движение, а сам сержант Меригольд отправился пропустить стаканчик, подобные вещи разожгли его честолюбие и подготовили к Самому Главному его делу, к Тайне Обурн-Лоджа.

Первым делом он арестовал Джорджа Парракота. Для ареста существовало три причины.

1. Он первым нашел тело.

2. Он привлек внимание к носовому платку Дженни.

3. Он очевидно Утаивал Что-то.

— Вот платок, инспектор, — сказал мистер Парракот почти сразу же, как они вошли в комнату. — Не знаю, имеет ли он к этому какое-либо отношение, но…

— Мы дойдем до него, — ответил инспектор, привычно подняв руку, которой в свое время останавливал сотни омнибусов. — Будем действовать по порядку, мистер… э-э…

— Парракот.

— Мистер Парракот, и таким образом все будет в порядке. Теперь, пожалуйста, пройдите туда, пока я не буду готов разговаривать с вами.

Тело изучили, сфотографировали, унесли.

—  Именно туда, — сказал инспектор мистеру Парракоту, ноги которого уже фигурировали на двух фотографиях. — Посидите там в уголке и не двигайтесь, пока я не скажу вам, что можно выходить.

— Относительно платка, — начал Джордж некоторое время спустя. — Не хочу, чтобы вы подумали…

— Придет время, и мы займемся платком, мистер э-э…

— Парракот.

— Парракот, мы дойдем до этого. — Он огляделся. — Ну, что вы говорили о каком-то платке?

— Вон там на кресле лежит платок.

— Да?

— А вы знаете, моя жена… я хочу сказать, на платке вышито «Дженни».

— Да?

— А мою жену зовут Лора.

— Мы займемся миссис Парракот позже, — сказал инспектор. — Думаю, мы начнем с самого начала и попробуем все привести в порядок. — Он вытащил записную книжку. — Ваше имя?

— Парракот.

— Просто Парракот?

— Джордж Парракот.

— Не следует ничего скрывать. Теперь, мистер Парракот, будьте добры, дайте отчет о своих передвижениях в это утро и объясните, каким образом вы совершили это ужасное открытие…

— Ну, дело было так.

Он дал отчет. Он объяснил. Он ясно дал понять, что вся ответственность лежит на нем, и только на нем; что хотя он не нанес этого удара, однако, если присяжные из его собратьев — сельских жителей (некоторые из них, возможно, Старые Фелсбриджеанцы) сочтут, что укрывательство чужого тела в собственной гостиной настолько дурно, что практически неотличимо от убийства, тогда он готов принять то, что его ожидает, вплоть до Высшей Меры, при условии, что его жена Лора…

— Послушайте, — сказал инспектор Меригольд, все больше и больше проникаясь подозрениями, — вы сказали, вашу жену зовут Лора?

— Да, — торопливо ответил Джордж. — Лора Мэри Парракот.

— А здесь, — сказал инспектор, беря носовой платок, — вышито «Дженни»?

— Да.

— Тогда чей же он?

Мистером Парракотом овладело прекраснодушие.

— Мой, — сказал он просто и подергал галстук.

— По-моему, вы сказали, что ваше имя Джордж Парракот, — заметил инспектор, водя пальцем по записной книжке в поисках более ранней записи.

Мистер Парракот очнулся.

— Э-э… да, — ответил он.

— Тем не менее на ваших носовых платках вышито «Дженни»?

— Нет, не совсем, — сказал Джордж.

— Что вы имеете в виду под «не совсем»?

— Ну… — Джордж задумался, что он имел в виду.

— Вы хотите сказать, что кто-то по имени Дженни дал вам этот платок и вы с ним не расстаетесь?

— Боже мой, нет, — торопливо ответил Парракот, сознавая, что зашел слишком далеко. — Нет, нет, разумеется, нет. На самом деле, — произнес он слабым голосом, — это не мой платок.

— Зачем же вы сказали, что ваш?

— Ну…

— Уж не собираетесь ли вы, — строго произнес инспектор Меригольд, — Препятствовать Торжеству Правосудия?

— Право же, нет, — запротестовал мистер Парракот.

— Сознаете ли вы, — сурово продолжил инспектор Меригольд, — что Препятствовать Торжеству Правосудия это Чрезвычайно Серьезное Преступление?

— Я… я не так понял вас. Это вовсе не мой платок.

— Тогда чей?

— Я не знаю… я хочу сказать, что я… Ну, конечно! — Мистера Парракота вдруг озарило. — Джейн Латур! Дженни!

— А кто это, могу я поинтересоваться, — Джейн Латур?

— Это же была она. — Он мотнул головой в сторону двери.

Инспектор вновь послюнил палец и пролистал несколько страниц назад.

— Пять минут назад вы говорили, что никогда раньше не видели умершую и не имеете представления, кто она.

— Ну да, в некотором смысле, но я хочу сказать…

— Мистер Парракот, в ваших собственных интересах советую вам быть Очень, Очень Осторожным.

— Что я хочу сказать, моя жена… — Он прервался. — Нет, нет, я хочу сказать, я… я сказал жене, которая… которая, как я говорил… я позвал ее сюда, на самом деле она была у себя в спальне, как бы то ни было, я сказал, ну да, сказал сам себе: «Похоже, это Джейн Латур», сказал я, а жена спросила « Кто это?», а я ответил « Ты не знаешь, дорогая, я просто видел ее однажды в спектакле», и, знаете, фотографии, и…

— Думаю, — изрек инспектор Меригольд, — мне лучше поговорить с миссис Парракот.

— О, — воскликнул Джордж, — это обязательно?

— Лора Парракот, вы ведь так сказали? — Он раскрыл чистую страницу в записной книжке.

— Ведь вы пощадите ее, насколько возможно? Понимаете, о чем я говорю? Она всего лишь женщина, и… женщина довольно деликатная… и все прочее.

Инспектор Меригольд обходился без клубного галстука, но он был спортсмен и джентльмен. Его обращение изменилось. В первый раз он сделался дружелюбным, человечным, понимающим.

— Все в порядке, сэр, — сказал он, чуть ли не подмигнув, — в Деликатном Положении, да?

— Э-э, да, — беспомощно отозвался мистер Парракот. И, убедившись, что мистер Парракот солгал в третий раз, инспектор арестовал его.

Если бы Джорджа Парракота в оковах препроводили в полицейский участок на Мэррион-плейс, тогда (тревожная мысль) эта история могла бы быть написана по-иному. Поскольку плакат.

ЗНАМЕНИТАЯ АКТРИСА

НАЙДЕНА МЕРТВОЙ

ИЗВЕСТНЫЙ ЗАВСЕГДАТАЙ КЛУБА

АРЕСТОВАН

наверняка попался бы на глаза Нэнси в Лондоне, если не Дженни в Танбридж-Уэллсе, и Дженни — каким бы бессмысленным ни показался ей этот арест, ведь мистер Парракот не имел никакого отношения к тете Джейн — примчалась бы обратно, чтобы спасти ему жизнь.

По счастью, инспектор Меригольд не совершил этого. Мистер Парракот, считавший себя по приказу инспектора арестованным, но пока без наручников, дожидался в холле в компании сержанта Бэгшоу, пока не закончится осмотр гостиной. Бэгшоу, всегда очень общительный в подобных случаях, рассказывал ему о последних минутах эдмонтонского убийцы, но Джорджу не удавалось выжать из себя ничего, кроме «Невероятно!» по мере того, как один жуткий эпизод сменялся другим. Как, думал он, Лора поднимется наверх?

Он беспокоился напрасно. Как только тело было убрано, Лора вновь стала сама собой. Выведя инспектора из заблуждения и простив ему на минуту арест Джорджа, она открыла ему глаза на одну-две другие вещи.

Умершая была Джейн Латур, актриса, как любой, имеющий глаза, мог убедиться сам…

Джейн Латур никто не называл Дженни. Близкие друзья звали ее Тото, как любой, умеющий читать, мог убедиться сам…

Они сняли дом через «Хэрродс». Владелец умер. Нет, не убит. Просто умер. Поверенными была контора «Уоттерсон, Уоттерсон и Хинчоу». Мистер Хинчоу-младший встретился с ней в этом доме и ввел ее в курс дела…

Мистер Парракот никогда не общался с мисс Латур. Не того типа женщина…

И тут она вспомнила. Она так и знала, что было что-то связанное с Джейн Латур. Конечно! Ее настоящее имя Джейн Уинделл. Она дочь генерала Оливера Уинделла…

Все это имело решающее значение. Обурн-Лодж принадлежал мисс Уинделл. Той, что умерла…

Она не могла сразу вспомнить все это. А если инспектор будет говорить в таком тоне, она вообще ничего не скажет.

Инспектор Меригольд покорно извинился. Миссис Парракот мило улыбнулась ему. Инспектор Меригольд подкрутил усы и улыбнулся в ответ; и метафорически завязал узелок на память, чтобы освободить Джорджа, который, совершенно очевидно, не был в этом замешан, это Семейное Дело. Очень красивая женщина эта миссис Парракот. Она бы чудесно выглядела на стадионе «Лордз», проходя по площадке после перерыва на ленч.

— Я могу сказать вам еще одно, — лукаво начала Лора.

— Прошу вас, мэм.

— Я только что заметила, поэтому не спрашивайте, почему я не сказала раньше. — Она произнесла это так очаровательно, что инспектор не обиделся, но лишь удивился, насколько личный тон приобретает беседа. — Окно, — сказала Лора.

— Окно? — Он повернулся на стуле.

Лора смущенно засмеялась.

— Да нет, глупости. Конечно, это вы его открыли.

— Нет, мэм, конечно, нет. А в чем дело?

— Ну… оно не было открыто, когда мы вернулись.

— Что? — Инспектор встал и неуклюже прошагал к окну.

— Конечно, это мог сделать Джордж, пока ждал вас, — сказала Лора, чуть не испортив все дело.

Но опоздала. Инспектор уже стоял у окна. Он выглянул наружу. Увидел отпечатки. Он таинственно поманил к себе миссис Парракот.

Они выглянули вдвоем.

— Видите?

— Следы! — возбужденно воскликнула Лора.

— Убийца, — торжественно заявил инспектор.

— Дженни, — сказала Лора.

— Да, Дженни.

Они подняли головы и кивнули друг другу.

— А теперь, — сказал инспектор Меригольд с мрачной решимостью, — будем искать Дженни.

Он взглянул на часы и решил, что примется искать ее после перерыва на ленч.

У Арчибальда Фентона была жена и шестеро детей, и поначалу ему казалось, что это многовато. Не только потому, что семерых трудно содержать. Он не мог отделаться от ощущения, что они создавали не тот фон для критика Самой Современной Школы. Друзья, спрашивая его при встрече «Ну, как семейство?», определенно относили его к числу викторианцев. Так Диккенс мог бы приветствовать Уилки Коллинза и, без сомнения, неоднократно это проделывал. Но успех «Стада овец» заставил Фентона понять, что семья — именно тот фон, который ему нужен. Человек, который вернул «крепость», «силу характера», «запах хмеля», «привкус елизаветинских времен» и «раблезианскую грубоватость» английскому роману (цитаты из различных статей в журнале «Обсервер»), прекрасно жил, ограничившись шестью детьми; и хотя нельзя сказать, что он испытывал по этому поводу благодарность к Фанни, но и не винил ее, ибо сам настоял на том, чтобы приписать все заслуги себе. Она выполняла, так сказать, роль издателя собственного мужа.

Он обнаружил и еще одно преимущество в том, чтобы иметь большую семью. Когда Фанни была молода, ее счет в банке обладал большей привлекательностью, чем фигура. Естественно, что потребности всех этих детей существенно уменьшили счет, и, наверное, неудивительно, что значительно утяжелили фигуру, и, несомненно, сейчас ее фигура производила гораздо большее впечатление, чем банковский счет. Арчибальд не имел ничего против некоторой крепости фигуры в мужчинах, крепости, которая ни в коем случае не могла и не должна была переходить в тучность; да и он сам, к примеру, обладал некоторой дородностью, вполне приятной полнотой фигуры, как нельзя лучше соответствовавшей грубоватости его работ. Но Фанни была женщиной, и, что ни говори, ее полнота зашла слишком далеко. Поэтому хорошо, что хлопоты в детской удерживали ее дома, в то время как ее муж, совершенно очевидно, был свободен в своих передвижениях. Даже если бы Фанни была красавицей с точеной фигуркой, Арчибальд предпочитал блистать в одиночестве, быть единственным центром всеобщего внимания. Более того, ни один настоящий художник не может сохранить эту тайну, эту замкнутость, которой профаны ждут от своих художников, в присутствии того, для кого он вовсе не тайна… и от кого он, строго говоря, никогда не замыкается.

Это отступление относительно семейства мистера Арчибальда Фентона не дает нам ничего, кроме факта, что дом писателя в Блумсбери был полон. Правда, самая большая комната служила Арчибальду рабочим кабинетом, но жаль, что при ней не было хотя бы маленького чулана. Для его секретаря.

В 9.30 приходила мисс Фейрбродер и просматривала письма, которые для нее оставил мистер Фентон.

В 10.15 мистер Фентон входил в кабинет. Мисс Фейрбродер вставала, а мистер Фентон говорил что-нибудь о погоде или о том, как выглядит его секретарь.

С 10.15 до 1.10 мистер Фентон диктовал.

В 1.10 мистер Фентон уходил в свой клуб.

В 1.15 мисс Фейрбродер обедала вместе с семейством, что позволяло мистеру Фентону платить ей немного меньше, а самой мисс Фейрбродер давало представление об обязанностях бонны на случай, если бы ей когда-либо пришло в голову сменить род занятий.

В два часа мисс Фейрбродер возвращалась одна в рабочий кабинет и печатала то, что застенографировала утром.

В 4.30 мисс Фейрбродер уходила, по большей части встречаясь с мистером Фентоном в дверях, в таком случае он спрашивал «Уже?», а она отвечала «Да», что соответствовало действительности.

С пяти до семи мистер Фентон один в своем кабинете готовил мысленно — или в карандашных набросках — очередную порцию на следующее утро.

В восемь часов, совершенно готовый, вплоть до монокля в кармашке, мистер Фентон уходил ужинать.

В девять часов миссис Фентон укладывала всех членов семейства (за исключением, разумеется, мистера Фентона) в постель.

В десять часов, когда мистер Фентон, выкурив сигару, выходил к дамам, она укладывалась сама.

И в этот день в конце июня, в 4.30, Нэнси поспешила в свою квартирку в Челси. Дженни не выходила у нее из головы весь долгий день. Перестук клавиш машинки продолжался, грохот Оксфорд-стрит и слабый шум с тихой площади долетали в окна, на которых пахла герань; но в какой-то момент Нэнси мысленно оказалась в самом сердце Кента. Она пряталась среди стогов сена, в то время как погоня проходила мимо, или переходила вброд ручей, чтобы сбить со следа ищейку… и в следующий момент, неохотно простившись со своими бежевыми бриджами, она уже снова оказывалась в Лондоне. Если бы только она могла быть вместе с Дженни (отправляясь в настоящее путешествие, причем каждая, разумеется, в своей собственной одежде), как бы им было весело!..

Тук-тук-тук. Тук-тук. (Что же могла сделать Дженни?) Тук-тук-тук. Тук.

Интересно, как она будет выглядеть в зеленом крепжоржетовом платье Дженни. Конечно, не совсем ее цвет. Тук-тук-тук…

Наконец-то рабочее время закончилось, она освободилась. Пребывая в мечтах, она поспешила к омнибусу и там, на верхней площадке, вдруг столкнулась с действительностью. На плакате значилось:

ИЗВЕСТНАЯ

АКТРИСА

УМЕРЛА

Нэнси прикинула, кто бы это мог быть, и понадеялась, что не Глэдис Купер ^[17].

Следующий плакат был более пространным:

УЭСТ-ЭНДСКАЯ

АКТРИСА

НАЙДЕНА МЕРТВОЙ

Нэнси вздохнула с облегчением — почти наверняка это не Глэдис Купер. А «найдена мертвой» означает, что там, где она умерла, никого не было, то есть, возможно, это самоубийство. Нэнси попыталась представить, на что это похоже… когда совершаешь самоубийство. Во всяком случае, Глэдис Купер не стала бы этого делать.

ТАЙНА

УЭСТ-ЭНДСКОГО

УБИЙСТВА

ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ

Это об убийстве в Ноттинг-Хилле? Шарманщик на деревянной ноге?

МЕРТВАЯ АКТРИСА В

УЭСТ-ЭНДСКОМ

ОСОБНЯКЕ

Да, подумала Нэнси, это уэст-эндская актриса. Глэдис Купер живет в Хайгейте. Забавно было бы увидеть плакат «ЖИВАЯ АКТРИСА В НОРТ-ЭНДСКОМ ОСОБНЯКЕ». Если попытаться, можно придумать множество забавных плакатов.

УБИТА

ИЗВЕСТНАЯ

АКТРИСА

Ну вот, подумала Нэнси. Значит, не шарманщик! Хотела бы я знать, кто это! Мне кажется, ее убила дублерша! Они всегда так поступают. Чтобы получить роль! Думаю, что этот театр будет закрыт сегодня вечером. Интересно, а если…

И затем, когда она доехала до Слоан-сквер, два следующих плаката сказали ей все.

ТАЙНА

БРОМПТОН-РОУД

ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ

было написано на одном. А на другом:

ДЖЕЙН

ЛАТУР

ПОСЛЕДНИЕ СОБЫТИЯ

«Дженни! — мысленно вскрикнула Нэнси. — О Дженни, дорогая!» И бросилась по ступенькам из омнибуса на площадь.

Нэнси вытащила второй лист из машинки, подложила его под первый и устроилась читать, время от времени одобрительно кивая головой. Хорошее письмо. Она была готова поспорить, что даже сам Арчибальд Фентон при всей своей репутации не сумел бы написать такого письма. Оно содержало все, что было задумано шесть вариантов назад.

Возможно, давний опыт войны на Пиренейском полуострове научил Эсетилин Питт крайней осторожности во время переписки с другом в присутствии неприятеля; но осторожность действительно была необходима. Ведь если дом англичанина все еще обладает целостностью и в какой-то степени (по его желанию) внешним видом крепости, его корреспонденция уже давно перестала быть частным делом. Как только письмо попадает в руки Ее Величества министра почт, оно оказывается во власти министра внутренних дел, который ищет в нем лотерейные билеты, или военного министерства, которое ловит изменников. Что может быть более обнадеживающим средоточием подобных поисков, думала Нэнси, чем почтовое отделение в Танбридж-Уэллсе? Танбридж-Уэллс известное место, там живут удалившиеся от дел Адмиралы, Генералы и Государственные Чиновники из Индии: замечательные люди с установленным, но несоразмерным доходом и неистребимой верой в собственные возможности увеличить его. Кому, как ни Адмиралу, небрежно играющему на тотализаторе, или Генералу, который продает коварной иностранной державе свой экземпляр «Воинского устава армии Великобритании» 1886 года издания, как нельзя лучше подойдет невинный, на первый взгляд, псевдоним «Глория Харрис»?

Таким образом Нэнси прекрасно понимала, что ее письмо Дженни было скорее публичным, чем частным сообщением. Но оно должно было послужить ответом на в высшей степени частное письмо Дженни и содержать следующие пункты, понятные для Дженни и ничего не дающие полиции.

1. Я все знаю, дорогая Дженни, и, конечно, помогу тебе.

2. С одеждой все в порядке, я нисколько не сержусь из-за того, что ты взяла какие-то вещицы дополнительно.

3. Я поняла, что нельзя надевать зеленое платье из жоржета и шляпку.

4. Я заложу часы и отправлю тебе большую часть денег, потому что этого слишком много за вещи, которые ты взяла.

Держа все это в уме, Нэнси уселась за машинку и после шести попыток результатом ее стараний стало следующее письмо:

«Бродячий зверинец», вторник.

Дорогая Глория!

Чудесно было получить от тебя весточку. Надеюсь, ты отлично проводишь отпуск. У меня никаких особых новостей за исключением двух новых экспонатов, появившихся в зверинце вчера, но я их еще не видела. Это сестры. Конечно, мы все потрясены Убийством Джейн Латур, потому что одна из девушек — Берта Холлоуэй — ты ведь видела ее, когда приходила — на носу очки и голову вытягивает вперед, как черепаха — так вот, Берта видела ее во всех этих русских пьесах, она ее обожала, и, конечно, мы прочли совершенно все о ней, поэтому на самом деле это неудивительно, я хочу сказать, что ее убили, но Берта говорит, что все это неправда. Очевидно, она как-то получила у Джейн Латур автограф, но я не понимаю, что это доказывает. Берта говорит к тому же, что «Дженни», которую разыскивает полиция, это не ее незаконнорожденная дочь, я хочу сказать, не дочь Джейн Латур, как многие считают, но Берта не знает, кто это, и никто другой не знает, даже полиция, я хочу сказать, по-настоящему не знает. Но, разумеется, они непременно скоро это выяснят по носовому платку и по следам и тогда, я полагаю, примутся искать ее всерьез.

Ну вот, каково тут в Лондоне — сидишь и слушаешь разговоры мисс Берты-Черепахи о дурацком убийстве, а самой страшно хочется побыть на солнышке, как ты, и послушать пение птиц. Я купила новое платье из крепжоржета — синее — и чудо что за шляпку на распродаже, но не могу сейчас их носить, поэтому очень аккуратно отложила и остаюсь верна коричневому (во всяком случае, в такую погоду!), еще я продала несколько вещей, трикотажное платье, ты, наверное, помнишь, и белье, которое всегда надевала к нему, оно еще совсем неплохое, и еще одну-две вещи, получила за них вполне хорошую цену, во всяком случае, очень приличную. На самом деле у меня еще нет этих денег, я получу их завтра и вместе с какими-то другими за дополнительную работу и теми, что я получила по почте от тетушки Мэри на день рождения, я смогу прислать тебе пять фунтов в счет того, что у тебя занимала, а может быть, и больше . Поэтому очень важно, чтобы ты прислала мне адрес, по которому я могла бы их отправить, а ты получила бы их в целости и сохранности, ведь я всегда говорю, что на отдыхе много денег не бывает, особенно если отдыхаешь, путешествуя, как ты сейчас. Поэтому не забудь.

До свидания, дорогая Глория, я бы очень хотела путешествовать вместе с тобой, но, если хорошенько подумать, мне лучше побыть здесь.

Любящая тебя Э.П.

P.S. Сознайся, я была права, настояв, чтобы ты взяла пижаму? В Лондоне я не ношу пижам, но думаю, что за городом и, конечно , если спать под открытым небом, пижама просто необходима.

Самое лучшее, думала Нэнси, вкладывая написанное в конверт, что вот это письмо, которое будет дожидаться адресата на почте в Танбридж-Уэллсе, вполне обычное, мало того, оно еще придаст Глории Харрис то, что мистер Фентон именует фоном. Для нее будет безопасно и даже мудро оставить его на виду, чтобы каждый, кто бы ни прочел его, убедился, что Глория Харрис — реальная личность. С так называемым фоном.

Нэнси добилась ощущения фона в первых шести вариантах. Сочинить седьмой пришлось из-за адреса.

Написать свой настоящий адрес в верхнем правом углу письма означало оставить улику. Если письмо попадет в Чужие Руки, одна из этих рук может тяжело лечь на плечо Нэнси (если пожелает) и отвести ее куда захочет. Но не написать никакого адреса, как она сделала поначалу, значило бы создать для Глории Харрис слишком расплывчатый фон. Подлинное письмо непременно должно иметь какой-то адрес. Написать фальшивый? Придумать адрес ничего не стоит, но попади письмо в чужие руки, фальшь легко обнаружилась бы, а Дженни попала бы в затруднительное положение. А потом Нэнси осенила блестящая мысль. «Зверинец». Так может называться множество заведений. Пансион, Общежитие для Молодых Женщин, Магазин, секретарский колледж, школа для девочек: Э.П. могла написать такое письмо из любого из них. Нужно только слегка изменить текст там и тут, возможно, вскользь упомянуть о «Зверинце». Значит, предстояло напечатать седьмой вариант, но это не так много для того, чтобы получить в конце концов Истинный Шедевр.

Она наклеила марку и взяла конверт с собой, отправляясь на прогулку в Южный Кенсингтон. Южный Кенсингтон был абсолютно безопасен, там столько всяких зверинцев… По дороге она размышляла об Э.П. Не об Эсетилин Питт, такое имя не могло бы сейчас существовать, а об Элис Питман. Тридцать пять лет, — думала она, — добрая, честная, склонная к потливости, наполовину гувернантка (без свидетельства), наполовину заведующая хозяйством в большом детском саду с постоянно проживающими при нем воспитательницами. Воспитательницы настолько молоды, что думают о себе как о «девочках», а Берта Холлоуэй преподает английский и учит детей играть в спектаклях, а Элис Питман (конечно, секретарь руководительницы детского сада и многое другое, поскольку пользуется пишущей машинкой) на самом деле зовется мисс Питман, но ей нравится думать, что ее называют Элис и считают одной из «девочек», а Глория Харрис…

Но как получилось, что у мисс Питман есть такая подруга, как Глория Харрис? Ну, это несложно. Прежняя воспитанница…

Получается настоящий рассказ…

Может быть, написать как-нибудь рассказ? Ведь мне знакомы все уловки, думала Нэнси.

Почему бы не перекрасить зеленое платье из креп-жоржета?

Почему бы нет?

Она могла бы…

Письмо было опущено в почтовый ящик, но прежде чем оно дошло до Глории Харрис, она обрела совершенно новый фон.