Онлайн чтение книги Отныне и вовек From Here to Eternity
23

А человек, о спасении души которого так тревожились все вокруг, был в эту минуту совершенно спокоен и, подымаясь по лестнице отеля «Нью-Конгрес», вовсе не осознавал себя грешником.

Старое знакомое настроение, какое бывает только в увольнительную, снова завладело Пруитом, и тихий голос нашептывал ему, что до завтрашнего утра обычный ход жизни приостановлен, что завтра он снова сможет думать о своих прегрешениях, а пока не стоит портить то, что ждет его впереди. Пусть у него отобрали горн — ладно, он будет жить без горна. Зато у него есть сейчас другое, что поможет заполнить пустоту, только надо постараться это другое не потерять, потому что скоро оно ему, может быть, очень понадобится. И сейчас гораздо приятнее думать только о Лорен. Лорен — имя-то какое! Не кличка проститутки, а настоящее имя, имя женщины. И когда он повторял его, оно звучало по-особому, мелодией, созданной только для него, как будто ни одна другая женщина никогда не носила такого имени. А он возьмет и переведется из этой спортсменской роты, гори она синим пламенем! Что его остановит? Снова попадет в нормальную армейскую часть, снова будет нормально, на совесть служить. И вернет себе сержантские нашивки, потому что теперь звание снова будет что-то для него значить.

Но тут он вспомнил, что из этой роты его не переведут.

Не переведут так не переведут. Ну и что с того? Что это меняет? А ни черта! Через год всему этому и так конец. Она же все равно собирается работать здесь еще год. А тебе через год как раз подойдет срок возвращаться в Штаты, в эту же пору в тысяча девятьсот сорок втором. Он радостно, громко постучал в железную дверь, внезапно с ясностью представив себе, как все это будет: тихий, солидный военный городок на отшибе, сонно дремлющий день за днем, что-нибудь вроде гарнизона Джефферсон или Форта Райли, добротные кирпичные казармы, стриженые газоны и чистые тротуары в густой полуденной тени старых высоких дубов, стоявших там еще до того, как индейцы сиу кокнули Кастера[24] Кастер Джордж Армстронг (1839—1876) — известный своей жестокостью американский генерал, сражавшийся с индейцами., — вот в какое местечко надо будет определиться; дома для сержантского состава там тоже кирпичные, а не здешняя фанера на соплях, и там можно будет сразу же ввести ее в местное общество, в тот тесный узкий круг, куда семейные сержанты принимают только своих. Не зря же говорят старые служаки вроде Пита Карелсена, что самые хорошие жены получаются из проституток. После всего, что им выпало, проститутки умеют ценить маленькие радости, многие бывалые люди именно так говорят. «Старики» сплошь и рядом женятся на проститутках. Взять хотя бы Лысого: жена Доума была в Маниле проституткой. Нет, Лысого лучше брать не будем, у него жена филиппинца, это не считается, это все равно что ты бы женился на Вайолет. Но ты не хочешь жениться на Вайолет, ты хочешь жениться на Лорен. И если она мечтает о спокойной, размеренной жизни, что может быть лучше какого-нибудь скромного военного городка, где вот уже шестьдесят девять лет ничего не меняется и не изменится еще лет шестьдесят.

Да и вообще какого черта! Она могла бы выйти за него замуж хоть сейчас, хоть сегодня, и работала бы себе дальше еще год, она же все равно решила остаться еще на год, его это не колышет. Порядочность? Ха-ха! Много она ему дала, эта порядочность! Из порядочности шубу не сошьешь. Все эти чинные дамы с их рассуждениями о порядочности просто стараются прикрыть грехи молодости, когда они тоже были еще живые. Потому что, когда человек живой, это слегка неприлично, и окружающим как-то неловко. Идите вы, милые дамы, знаете куда? Так-то!

— Пру, вы?

Миссис Кипфер любезно впустила его в дверь.

— Вот уж, право, не ждала вас так скоро. Это сюрприз.

— Дела идут? — Он ухмыльнулся, ощущая, как все вокруг плывет волнами, густо пропитанное пахнущим цирковыми опилками праздничным настроением. У миссис Кипфер был чуть взъерошенный вид. Нет, букетик на платье был все так же свеж, просто скрытая камера несколько врасплох застигла даму с рекламы столового серебра, когда мадам пожимала руки приглашенным на прием или пыталась направить в достойное русло беседу с напившимся гостем, которого муж привел к ним на обед.

— Правда, кошмар? — сказала она.

Обе гостиные были набиты битком, солдаты, которым негде было сесть, расхаживали по коридору, перебрасываясь шуточками, два музыкальных автомата вели между собой непрекращающуюся войну, взмыленные девушки хлопали дверьми, «шпильки» со скрежетом царапали пол, и все это было похоже на запущенный полным ходом сборочный конвейер оборонного завода. В облаках табачного дыма расползался сильный запах смеси разных духов, мужской голос во второй гостиной пьяно соревновался с музыкальным автоматом, а из глубины коридора кто-то истошно вопил: «Где же полотенца?»

— Кто не знает, может подумать, у нас тут съезд республиканцев, — устало заметила миссис Кипфер.

— Или даже Всеамериканский съезд ветеранов, — сказал Пруит.

— Нет, только не это!

—  Где полотенце?!

Миссис Кипфер поморщилась.

— Гортензия! Жозетта просит полотенце. Она в седьмом номере.

— Сейчас. — Равнодушная черная глыба колышущегося жира нехотя сдвинулась с места. Равнодушная даже к мукам, которые причиняли ей безжалостно врезанные в ее плоть белая наколка и крохотный передничек.

— И посмотри, кому еще нужны полотенца. — Миссис Кипфер рассеянно провела пальцами по щеке. — И пошевеливайся!.. Гортензия! Ее действительно зовут Гортензия. Ужас, правда? Прямо как в кино. Но я не знаю, что бы я без нее делала. Минерва такая лентяйка. Она сегодня больна. В день получки она всегда больна. И я ничего не могу с ней поделать. — Она вздохнула. — Эта мне Минерва! У меня всего две горничные, понимаете. В «Сервисе» их по меньшей мере четыре. Но это и естественно — самое большое заведение в городе.

— А где Лорен? — спросил Пруит.

Миссис Кипфер легонько взяла его под руку и улыбнулась лучезарной понимающей улыбкой.

— Ах, вот оно что. Пру! Так вы поэтому пришли именно в день получки? Как же вам удалось? Одолжили у кого-нибудь? Только чтобы прийти к нам сегодня и увидеть Лорен?

— Зачем мне одалживать? — Верхняя губа и шея у него разом одеревенели. — Если вас интересует, — сдавленно сказал он, — я сегодня кое-что выиграл, вот и решил съездить в город. Пока снова все не проиграл.

— Что ж, с вашей стороны это очень разумно. — Миссис Кипфер продолжала ему улыбаться, склонив голову немного набок. — А сколько же вы, дружок, выиграли?

Безотчетный страх острым ножом рассек его раздражение пополам, половинки отлетели в стороны, оставив после себя абсолютную пустоту, и он судорожно полез в карман, как человек, привыкший считать и пересчитывать каждый цент. Бумажник был на месте. К нему вернулось дыхание.

— Сколько? — повторил он. — Около сотни.

— Ну что ж, неплохо.

— Можно бы и больше. — Он вспомнил, что потратил доллар на две порции виски, когда выпил, чтобы в мозгу захлопнулась дверка и отсекла то, о чем не надо думать (бывает, что эту дверку необходимо срочно захлопнуть, а петли так часто заедают), и теперь от двадцатки оставалось девятнадцать долларов. Минус доллар на такси в оба конца (сегодня он не может добираться на попутных, рисковать нельзя), итого восемнадцать. Ночь с Лорен — пятнадцать, сейчас забежать к ней по-быстрому — трешка, и все это даже без бутылки. Слишком уж впритык, попробуй тут чувствовать себя уверенно.

Миссис Кипфер искоса глядела на него и улыбалась.

— Я, дружок, целиком и полностью одобряю ваш вкус. Но в дни получки Лорен всегда пользуется очень большим спросом. В гостиной есть еще две-три девушки, они пока не заняты.

— Ничего. — Ему захотелось рассмеяться ей в лицо. — Я не спешу. Вы мне просто скажите, где ее искать.

Миссис Кипфер пожала плечами:

— Как хотите. Она в девятом номере. Это прямо по коридору до конца. Вам лучше подождать в коридоре, пока она выйдет. Простите, дружок, опять стучат.

Он ухмыльнулся ей вслед, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться — она даже не догадывается, как близко к истине то, что она заподозрила, — и повернулся, чтобы пройти через холл в коридор.

— Извините, мальчики, но у нас все забито, — объясняла миссис Кипфер в окошко. — Мне просто негде вас принять… Вы, ради бога, извините… Что ж, если вы так считаете, это ваше дело. Очень жаль… Пру-у! — окликнула она его.

— Да?

— Пьяные в стельку, — шепнула она, отойдя от двери. — Я хотела вас спросить, как там сержант Тербер?

— Кто?

— Милт Тербер. Он же, кажется, еще никуда от вас не перевелся?

— Нет, — сказал он. — Пока здесь.

— Он так давно к нам не заходил, я уж думала, он вернулся на континент. Передайте ему от меня привет. Не забудете?

— Не забуду. Обязательно передам. — Уж это он не забудет. Утром после построения подойдет к Церберу и все ему передаст.

— Знаете, вашим мальчикам повезло, что у вас такой старшина.

— Вы думаете? — Пруит поднял брови. — Да, я тоже так считаю. Вообще у нас все так считают. — Ну и ну, подумал он. Ну и ну! Цербер! Кто бы знал?! Ну и ну. Интересно, то ли еще будет?

Дверь девятого номера была открыта, и оттуда выходил техник-сержант морской пехоты, на рукаве у него под шевронами была горизонтальная планка, а не привычное пехотное «коромысло». Он на ходу завязывал галстук. Было удивительно, как Пруит мгновенно уловил в нем все до последней мелочи и как все это сразу стало ему важно. Пока сержант шел по коридору, он не отрываясь смотрел ему вслед.

Лорен вышла почти тотчас за сержантом и быстро зашагала по коридору, выстукивая «шпильками» отрывистое стаккато. Он увидел ее с резко отозвавшейся в сердце внезапностью, как будто это был снимок в натуральную величину, который поймал ее в движении, а она потом сошла с фотографии прямо в коридор — одна рука с зажатой между пальцами белой пластмассовой фишкой придерживала на спине расстегнутое платье, в другой была полная до верху бутылка с коричневой жидкостью, которую она, чтобы не пролить, слегка покачивала из стороны в сторону, как официантка, несущая чашку с кофе. Она шла очень быстро и, проходя мимо Пруита, чуть отвела плечи в сторону, пытаясь разминуться с ним в узком, забитом людьми коридоре.

— Эй, — окликнул он ее, — Лорен!

— Привет, дорогой.

— Эй! Подожди! Куда ты?

— Мне некогда, котик. Ко мне до тебя еще человека три-четыре.

Она вдруг увидела его и остановилась.

— Ой, это ты? Привет! Ну как ты там? — Она взглянула в конец коридора.

— Как я? — И это все, что она может ему сказать? Он лихорадочно искал, что бы ей ответить, время бежало, а в голове не было ни одной мысли. — У меня все прекрасно, — запинаясь, сказал он. — А ты как?

— Вот и хорошо. — Она глядела в конец коридора. — Котик, ты загляни ко мне… — Она посмотрела на свои часики, — ну, скажем, через полчаса, а? Раньше я никак не смогу, миленький.

— Да? — У Пруита свело горло, будто он проглотил что-то вяжущее. — Послушай, — ему пришлось напрячь все силы, чтобы выговорить это. — Послушай, ты меня помнишь?

— Конечно, помню, глупый. — Она прислонилась к стене и глядела в конец коридора. — Ты думал, я могу тебя забыть? Мне просто сейчас некогда разговаривать, миленький. Ты бы зашел через полчаса, давай так и договоримся.

— Ладно, бог с ним. Не надо. — Он отступил на шаг, все еще ничего не соображая.

— Наверное, все равно бы ничего не вышло, — сказала Лорен. — Через полчаса будет уже целая очередь. Человека четыре, не меньше.

— Ясно. Миссис Кипфер мне объяснила, что ты тут нарасхват. Бог с ним. Не буду тебя отвлекать.

— Знаешь что, — она обвела глазами коридор, — их здесь вроде никого нет. Может, я сумею пропустить тебя без очереди. Хочешь?

— Мне твои одолжения не нужны.

Она перестала смотреть в конец коридора и взглянула на него, в глазах ее появилось беспокойство, они ожили, ожили в первый раз за все это время, как будто она только сейчас увидела, что перед ней не просто очередной клиент.

— Ну зачем ты так? А на что, собственно, ты рассчитывал?

— Не знаю.

— Ты пришел в неудачное время, вот и все. Я же здесь не развлекаюсь. Это моя работа, сам понимаешь.

— Твоя работа? — повторил он. — А ты забыла? Три дня назад приходил тут к тебе один. До утра остался. И твердо обещал, что сегодня придет снова. На всю ночь. Помнишь? Это же я, он самый. Мы тогда с тобой целых три часа в постели проговорили.

— Конечно, помню.

— Ничего ты не помнишь. Забыла даже, как меня зовут.

— Почему же? Конечно, помню. Ты Пру. Ты меня тогда еще спросил, почему я этим занялась, и я тебе рассказала. Вот видишь? Я все помню.

— Вижу, — сказал он.

— Знаешь что, иди сейчас в девятый номер и жди меня. Я буду через пять минут. Ты пока можешь там раздеться.

— Нет, спасибо. Если не возражаешь, я лучше подожду, когда ты будешь посвободнее. Поточный метод меня никогда особенно не привлекал.

Она сделала шаг, чтобы уйти — в третий раз, — но вернулась и посмотрела ему в глаза. И все же взгляд ее продолжал скользить куда-то в сторону.

— Из этого тоже ничего не выйдет. Пру, — мягко сказала она. — Со мной сегодня уже договорились на всю ночь.

— Что? — Во рту у него совсем пересохло, и он пожевал губами, чтобы накопилась слюна. — В ту ночь ты ничего такого не говорила. Ты тогда сказала… Зачем ты мне морочишь голову?

— Я тогда не знала. Сегодня день получки, забыл? — терпеливо объясняла она. — Я за один такой день могу набрать вот этих жетонов, — она помахала перед ним белой пластмассовой фишкой, — больше, чем за весь оставшийся месяц. А сегодня здесь будет гулять большое начальство из Шафтера, и они заранее сняли чуть ли не весь дом. Утром позвонили миссис Кипфер и специально просили, чтоб она меня на ночь не занимала.

— Но ты же мне обещала, черт возьми! — возмутился он. — Почему ты ей не сказала? — Остановись, подумал он, зачем ты клянчишь? Разве ты не чувствуешь, когда тебе не рады? Ты уже потерял почти все, хочешь потерять и это?

— Послушай, — у Лорен лопнуло терпение, — неужели ты не можешь понять? Когда приезжает начальство, миссис Кипфер все закрывает. Думаешь, офицерам понравится, если их здесь увидят солдаты?

Ну и стерва, подумал он, ну и подлюга эта миссис Кипфер, все ведь знала!

— А мне наплевать, понравится им или не понравится! Я на это плевал, поняла?

Здоровенный солдат в гражданском, такой толстый, что вполне мог бы быть первым поваром, энергично работая локтями, протиснулся между ними и двинулся дальше. Пруит с надеждой посмотрел на него.

— Эй, ты, рожа! Ослеп, что ли? Куда прешь, болван?! — рявкнул Пруит, но толстый даже не обернулся. Паразиты! — подумал он, — и не облаешь никого, чтоб они все сдохли!

— Тебя бы все равно сюда не впустили, — говорила Лорен, — даже если бы я отказалась. А я бы только потеряла на этом деньги. Шафтерские всегда платят много. Кидают деньги пачками. Что им какие-то пятнадцать долларов? Девушки за одну такую ночь зарабатывают больше, чем за целую неделю. Мне самой обидно, Пру, но что я могла сделать?

— Тебе обидно? А мне, думаешь, как? Ей обидно, — повторил он. — Ей очень обидно. Я ждал этой ночи как не знаю чего! — Что с тобой, Пруит? — подумал он. — Заткнись. Где твоя гордость?

— Ну извини. А вообще, почему ты вдруг решил, что у тебя на меня какие-то права? Ты мне, между прочим, не муж.

— Да уж, это я как-нибудь понимаю. Господи, Лорен, но почему?

— Мы тут с тобой разговариваем, а мне каждая минута стоит восемьдесят центов…

— Какие большие деньги! Ай-я-яй!

— …и на ночь меня все равно никто не отпустит. Я тебе предлагаю, давай пропущу тебя без очереди. Только говори быстро, хочешь или нет? Мне из-за этого и так придется чуть ли не на уши встать.

Все правильно, подумал он. Женщины очень практичный народ.

— Ну? Что ты молчишь? — торопила она.

Он смотрел на нее, на ее рот, слишком большой на худом, почти детском лице, которое сейчас нетерпеливо хмурилось, и ему хотелось сказать ей, чтобы она шла со своим предложением куда подальше, сказать, чтоб она катилась к черту, а потом повернуться и уйти из этого сумасшедшего дома. Но вместо этого он услышал свой голос, произнесший: «Хорошо», и возненавидел себя за это слово.

— Вот и отлично. Иди в девятый номер. И раздевайся. Я только сдам жетон и вернусь.

И тотчас ушла, очень быстро, а он смотрел, как она торопливо несется по коридору, лавируя в толпе, словно бегун, огибающий препятствия в кроссе по пересеченной местности. Какой-то солдат протянул руку и остановил ее, она улыбнулась, что-то ему сказала, потом рассердилась и побежала дальше.

Еще один Пруит, подумал он. Потом прошел в девятую комнату, чувствуя, как пустота в нем постепенно заполняется гневом, но гнев непрерывно просачивается наружу. Он сел на кровать. Картина, которую он рисовал себе, когда шел сюда, до сих пор стояла у него перед глазами, и от этого в душе все было мертво.

Он услышал в коридоре ее шаги. Но когда он поднял глаза, дверь уже захлопнулась, чиркнула молния, и платье полетело на стул. Она вдруг остановилась и непонимающе посмотрела на него.

— Ты даже не разделся?

— Что? А, да, действительно. — Он встал с кровати.

Казалось, Лорен сейчас расплачется.

— Я же тебе сказала, чтобы ты разделся, пока я хожу. Господи! Я тебя пустила вперед, без очереди, просто по знакомству, а ты даже не хочешь мне помочь.

Пруит стоял и глядел на нее. Он не мог выдавить из себя ни слова.

— Ладно, не сердись, — наконец сказал он. — Дай мне на тебя посмотреть.

— Хорошо.

Он протянул ей три доллара.

Она откинула влажные волосы, падавшие на неспокойные, торопливые глаза, плоский островок между тугими маленькими грудями поблескивал от пота.

— Ты же знаешь, в день получки время ограничивают. Гортензия может постучать в любую минуту.

Он выпрямился, глядя на нее. Глухая боль, от которой занемели скулы, поползла вниз, опустилась по спине вдоль позвоночника и тяжело осела в желудке кислым комком. Она лежала раздетая на кровати, нетерпеливо ждала и, повернув голову, с раздражением смотрела на него.

— Ты мог бы прийти ко мне завтра. И остался бы на всю ночь… Миленький, постарайся побыстрее. Иначе придется отложить до следующего раза.

И тотчас, будто в подтверждение ее слов, в дверь бесцеремонно постучали, и Гортензия заорала:

— Девятый номер, закругляйтесь! Мисс Лорен, время вышло.

— Сейчас! — крикнула Лорен. — Ну постарайся же, — задыхаясь, шепнула она. — Иначе я должна отдать тебе корешок чека и перенести это на другой день.

Стараться ради чего?

— К черту. — Он встал, вынул из брюк носовой платок в вытер пот со лба.

— Что с тобой сегодня?

— Наверно, слишком много выпил. — Он надел брюки. Потом надел рубашку. Потом снова вытер платком лицо. Ботинки надевать было не надо.

— Очень жалко, что так получилось, Пру. Правда.

— Чего ты извиняешься? Ты сделала, что могла. Все очень профессионально.

Когда Лорен протянула ему картонную карточку — корешок чека — и сдачу, она была похожа на школьницу, которая провалилась на экзаменах и попала в список исключенных. Ей хотелось восстановить свою репутацию.

— Придешь завтра?

— Вряд ли. — Пруит поглядел на лежащие у него на ладони полтора доллара: завтра хватило бы заплатить за такси. — Не завтра, так в другой раз, в монастырь можешь пока во уходить.

Он порвал картонную карточку пополам и аккуратно положил на кровать.

— Отдай это какому-нибудь другому трехминутнику. Я насчет своей потенции не волнуюсь.

— Если ты так решил, то пожалуйста.

— Да, я так решил.

— Ладно. Все. Я должна идти. Может, еще увидимся.

Глядя, как она одевается и уходит, он надеялся, она скажет что-нибудь еще, что-то важное, ему хотелось, чтобы она сделала попытку к примирению, которую сам он сделать не мог. Даже в минуту гнева он не хотел разрушать то, что между ними было. Она остановилась у двери, оглянулась на него, и он понял, что она ждет от него первого шага. Но он не мог. Это должна была сделать она. Но она тоже не могла. И ушла.

Он кончил одеваться в одиночестве. От испарений пота воздух в комнате был душный и влажный, как перед грозой, но, когда он вышел в коридор, там оказалось не лучше, и тяжелая, так и не выплеснувшая накопленную энергию, слишком густая кровь стучала у него в висках и глазах. Его лицо было налито этой кровью, на спине рубашки и сзади на брюках уже расплылись пятна пота. Да, подумал он, раньше с тобой такого не случалось. Что-то в тебе изменилось. То ли ты стал хуже, то ли лучше. Он чувствовал себя разбитым и был очень зол.

Проходя по коридору, он увидел Морин. Она вышла из своей комнаты передохнуть и стояла в дверях. Кто-то сумел пронести ей бутылку, и Морин была сильно навеселе.

— Ха! Посмотрите, кто пришел, — пробасила она. — Привет, малютка. Чего это мы такие мрачные? Не можешь попасть к своей единственной и неповторимой?

— Хочешь, зайду к тебе?

— К кому? Ко мне?! Малютка, а что случилось с твоей Принцессой-на-горошине?

— Ну ее к черту. Я лучше пойду к тебе.

— Принцессу, бедняжку, сегодня на части рвут. Солдатики по любви истосковались. Черт, почему я не похожа на девственницу? Мужикам нынче требуются не шлюхи, а матери. Чтоб было за кого прятаться. Тебе надо жениться, малютка, вот что.

— Хорошо. Давай поженимся.

Морин перестала зубоскалить и внимательно посмотрела на него.

— Нет, жена тебе не нужна. А вот выпить тебе надо, ой как надо! Я же вижу, что с тобой.

— Чего ты там видишь? Ты даже не знаешь, в чем дело.

— Со мной такое тоже бывает, только у меня это раза два-три в неделю. А в году пятьдесят две недели, вот и умножь на пятьдесят два. И так всю жизнь. Ты мне голову не морочь, малютка. Старуха Морин соображает.

— Так ты пойдешь со мной? Или не хочешь?

— Пойти можно, только легче тебе от этого не станет. Бери-ка ты, малютка, свои денежки, чеши в ближайший бар и надерись в доску. Тебе только это поможет. Я знаю.

— Ты что, ясновидящая? Я у тебя совета не прошу.

— А я его все равно тебе даю.

— Можешь оставить себе.

— Помолчи. И слушай, что я говорю.

— Хорошо, молчу. Говори.

— Вот я и говорю. Я знаю, что это такое. Как будто тебя запихнули в ящик, а он тебе на два размера мал, и воздуха там ни черта, и ты уже задыхаешься, а вокруг все смеются, веселятся, тру-ля-ля, песни, пляски. Вот что сейчас с тобой.

Она посмотрела на него.

— Ну предположим, — смущенно сказал Пруит. — Валяй дальше.

— Дальше? Значит, так… Со мной это все время. И выход только один — напиться в доску. Я на себе проверила. Ты, главное, усвой: никто в этом не виноват. Это все система. И винить некого.

— Такое не очень-то усвоишь.

— Точно. Это трудно. Потому и надо расслабиться и напиться. А иначе никогда не усвоишь. Понял?

— Ладно. Пойду напьюсь. Только по дороге попрощаюсь с миссис Кипфер. Скажу ей все, что я думаю насчет бандерш с хорошими манерами. Старая курва!

— Ни в коем случае. С миссис Кипфер даже не связывайся, понял? Ты и рта раскрыть не успеешь, как она вызовет патруль. Хочешь прокуковать месяц в тюрьме? Лучше иди и напейся.

— Ладно, — сказал он. — Ладно. Слушай, и что, неужели ничего нельзя сделать? Может, все-таки…

— Нет. Ничего. Потому что никто не виноват. Все дело в нашей системе. Ты должен усвоить: никто не виноват.

— Я в это не верю. — Он положил трешку назад в бумажник. — Но все равно. Я тебя понял.

— Вот и хорошо. А теперь давай чеши. Ты, может, думаешь, я тебя усыновила? Мне тут некогда с тобой лясы точить.

— Иди к черту, — улыбнулся он.

— Следующий! — заорала Морин, едва он закрыл дверь.

Он все еще улыбался, когда миссис Кипфер любезно открыла ему дверь на лестницу, и он без всякого труда сдержал себя, не сказал ей ни слова и только ухмыльнулся.

Ты должен запомнить: никто не виноват, все дело в системе, внушал он себе. Чего ты ждал в день получки? Что тебя встретят с духовым оркестром? Что будет эскорт мотоциклистов? Она просто занята, вот и все. Представь себе, что в день большой распродажи ты зашел в универмаг к своей девушке и хочешь поболтать с ней за прилавком, а вокруг покупатели вот-вот измордуют друг друга до смерти.

— Все дело только в этом, — сказал он ступенькам лестницы. — Она должна зарабатывать себе на жизнь. Как того требует наша система. Что, не правда?

Все дело только в этом, сказал он себе.

Но жесткий, плотный, кислый комок гнева, осевший в желудке, так и лежал там, непереваренный.

Наверное, Морин права. Тебе надо напиться. Надо напиться и успеть рассиропиться, пока ты не перестал верить ее словам. И нечего заговаривать себе зубы, не поможет. Чего ж удивляться, что в этой треклятой стране, в этом треклятом Двадцатом Веке столько алкоголиков!

Какое все-таки имя! Лорен! Идеальное имя для проститутки — романтичное, аристократическое и очень женственное. Лорен прелестная, девушка честная, Лорен — жемчужина Хоутел-стрит! Как тебе могло прийти в голову, что это — красивое имя, что это — имя женщины? — ядовито подумал он.

Что ж, раз так, он пойдет на угол к ресторану «У-Фа», вот куда. Он пойдет в бар, тот, что в подвале, и пропьет там свои тринадцать пятьдесят, тогда посмотрим, как мы будем себя чувствовать. А как мы будем себя чувствовать? Великолепно — вот как. А потом он сядет на автобус и поедет на Ваикики, где обещал быть Маджио, у того там сегодня встреча с его голубым приятелем Хэлом, потому что сегодня день получки, а Маджио уже раздал долги и остался без гроша. Вот мы их и проведаем. И еще слегка выпьем за их счет. Чем черт не шутит, если он здорово напьется, то, может, тоже сумеет подцепить себе какого-нибудь «клиента»? Все остальное он уже пробовал. Что ему мешает провести разведку и в этом направлении?