Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 15 - Лекарский серебряный колокольчик (1)

Советник Лю был потрясён, тело его застыло, глаза округлились, от страха он даже забыл дышать.

Совершив слишком много злодеяний, однажды не осмелишься взглянуть в лицо родной матери. Контраст между его жалким видом и видом заплаканного Лю Чуна был ярким, более того — ироничным.

Старшая госпожа Лю вытерла слёзы, посмотрела на советника Лю, и всхлипы её постепенно затихли. Её глаза по-прежнему были мутными от застилавших их слёз, и оттого в уже спокойном выражении лица особенно явно проступала глубокая печаль.

— Почему ты дрожишь? — старшая госпожа Лю сдерживала своё невыразимое горе. — Неужели ты ещё боишься, что матушка придёт за твоей жизнью?

Советник Лю бессознательно замотал головой, лицо его было мертвенно бледным, губы дрожали. Он заговорил, запинаясь:

— Сын только… только…

Он сказал всего несколько слов, и ему так сдавило горло, что он не мог продолжить. Он низко склонил голову, хватая воздух ртом, и торопливо сменил позу — встал на колени и пал ниц, яростно ударяясь лбом о пол перед старшей госпожой Лю:

— Сын по глупости поверил во враньё того даоса и в миг помутнения сознания совершил злодеяние, сын был непочтителен к матушке!

Закончив свою короткую речь, он дал волю слезам и уткнулся разбитым до крови лбом в пол, будто не мог больше вымолвить ничего связного.

— Что ты сделал? — Сюэ Сянь смотрел на съёженную спину советника Лю, и его одолевало крайнее отвращение, ясно проступающее на лице. Его характер всегда был прямолинейным, и наиболее постыдным он считал попытки оправдать себя окольными путями. Сыновняя непочтительность — это именно что сыновняя непочтительность, а эгоизм и вероломство — это эгоизм и вероломство; чтобы сваливать всю вину на даоса, действительно нужно не иметь ни стыда, ни совести. И такими небылицами он хотел одурачить родную старую матушку.

Старшая госпожа Лю не проронила ни слова, всё ещё безмолвно глядя на советника Лю. Кто бы ни увидел, как его родной, вскормленный лично сын дожил до подобного, неминуемо ощутил бы тяжесть на душе. Она молчала очень долгое время, затем сказала с тихим вздохом:

— Для хлопка нужны две ладони.

Если ты не заинтересован, даос может хоть распускать цветы словами — ты не станешь верить.

Услышав её слова, лежащий на коленях ниц советник Лю вмиг закаменел. Он осторожно приподнял голову, глядя на старшую госпожу Лю, надеясь рассмотреть подсказку в её глазах, но не увидел, чтобы у неё были намерения свирепого духа.

Старшая госпожа Лю снова вздохнула и поманила его рукой:

— Подойди ближе.

Пожилая госпожа, вероятно, от природы обладала спокойным характером, и тон её оставался мягким — только в нём сквозила беспомощность.

В такой беспомощности не таилось ненависти, и, расслышав это, советник Лю колебался лишь мгновение, прежде чем подползти к старшей госпоже Лю ближе. В глазах его даже вспыхнул проблеск надежды — в конце концов, действительно обратившийся свирепым духом не способен говорить в таком тоне. Быть может, ещё есть шанс разрешить всё мирно.

— Посмотри на матушку, — тихо сказала старшая госпожа Лю.

— Я в самом деле очень давно не смотрел на матушку как следует, — получив цунь, советник Лю решил подобраться к чи[1].

[1] Получив цунь, подбираться к чи — об алчности, можно сравнить с «дай ему палец, потребует всю руку». В одном чи десять цуней. 1 цунь равен примерно 3,33 см.  

Старшая госпожа Лю поглядела на него, а затем занесла руку, словно для пощёчины!

Хлоп!

Никто не мог и предположить, что она вдруг поступит так, и все как один оцепенели на мгновение.

С выражением глубокого потрясения советник Лю даже закрыл лицо рукой.

— Матушка, ты… — он не мог связать и пары слов.

— Ай… И у меня руки чешутся, — с чувством выдохнул Сюэ Сянь.

Сюаньминь промолчал.

Советник Лю, видимо, был слишком ошеломлён, потому не услышал шёпота Сюэ Сяня. Он ещё долго закрывал лицо, прежде чем сумел снова собраться с мыслями:

— У меня, у меня не было выхода, у меня и правда не было другого выхода. С самого начала я пригласил даоса ради тебя, — закончив бормотать эту фразу, он словно нашёл вдруг способ объясниться: — Изначально я позвал даоса именно ради тебя. Твоё здоровье становилось всё хуже и хуже, тело всегда изгибалось на одну сторону, и этот шарлатан Цзян сказал мне, что одна болезнь у тебя влечёт за собой другую, потому выздороветь полностью почти невозможно. После этого я и решил найти даоса. Матушка, ты, верно, не понимаешь, северо-восточная комната, в которой ты жила, хорошо расположена, и тот даос сказал мне, что если её как следует подготовить, то она сможет даже взрастить живую плоть на костях мертвеца. Я лишь хотел, чтобы тебе стало лучше как можно раньше. Но… Ох…

— Разве не в северо-восточной комнате живёт твой младший сын Лю Цзинь? — усомнился Сюэ Сянь.

Услышав этот вопрос аккурат между вздохами, советник Лю безотчётно пояснил:

— Цзинь-эр переселился туда позднее!

— Я знаю, — выдохнула старшая госпожа Лю после продолжительного молчания. Она смотрела на советника Лю, как будто погрузившись в воспоминания. — Ты не только позволял мне оставаться в хорошей комнате, но и наведывался каждый день, приносил чай и воду, а когда меня парализовало и я не могла подняться с постели, ты, как только выдавалась свободная минута, приходил и заботился обо мне… Матушка всё помнит.

И всё же до чего противоречивым может быть человек. Называть себя непочтительным сыном, в то время как преданно исполнял свой долг перед родителями. Говорить, что был достойным сыном, когда после пары слов даоса смотрел в сторону, пока его собственную мать заключали под домом. Можно сказать, он использовал всякую возможность — не упуская ни единой.

— Однако же… — продолжила вдруг старшая госпожа Лю, — когда ты заточил меня здесь, я поняла, почему ты позволял мне занимать хорошую комнату. Ты взял жизнь моего Чун-эра взамен. Эта пощёчина была за Чун-эра, — договорив, старшая госпожа Лю неожиданно подняла руку.

Хлоп!

Вторая пощёчина обрушилась на другую сторону лица советника Лю.

— А эту я даю тебе от имени семьи доктора Цзян! — старшая госпожа Лю продолжила неспешно: — Лекарства в мой последний день заменил ведь ты? Хотя моё сознание было не слишком ясно, я всё же ощутила, что лекарство отличается. Я родила тебя, и я понимаю твои потаённые мысли… — она покачала головой и вздохнула: — Ты видел лишь, что матушке так или иначе не становится по-настоящему лучше, и ты вёл себя как преданный сын перед еле живым человеком, так тяжело трудился, пусть результата быть не могло. Заработал репутацию — и довольно, после прислушался к глупым обещаниям того приглашённого даоса и отправил матушку в путь пораньше, не так ли?

Советник Лю сидел на коленях совершенно безмолвный.

— Ты сделал то, что сделал, но тебе действительно не следовало перекладывать вину на доктора Цзян. Пусть тогда я уже не могла видеть и говорить, я по-прежнему слышала, о чём болтают служанки. Из-за тебя доктор Цзян незаслуженно окончил жизнь как шарлатан, неужели ты не чувствуешь вину?

Пожилая госпожа закрыла глаза. Вот уже сколько её освобождённое тело поддерживало форму, и фигура её менялась, бледнела, даже черты лица на глазах теряли чёткость.

— Я твоя матушка, Чун-эр — твой сын. С семьёй расплачиваются по-семейному, с посторонними — как с посторонними. Матушка толкала для тебя жернова в течение трёх лет, можно считать, это было исполнением обязательств перед ребёнком; Чун-эр столько прожил в этой комнате — и так выплатил долг за то, что ты воспитывал его двадцать лет… Следовательно, тебе всё ещё нужно вернуть долг семье Цзян.

— Матушка, матушка, что ты имеешь в виду? — советник Лю поднял голову, выражение лица его было потерянным и встревоженным.

— Именно таковы долги — их не прощают, всегда необходимо платить, — старшая госпожа Лю всмотрелась в него в последний раз и повернулась к Сюаньминю: — Учитель, не должна ли я отправиться в путь?

Она, вероятно, приняла Сюаньминя за одного из тех буддийских монахов, что помогают умершим обрести покой, потому и спросила тихо.

Сюаньминь опустил на неё взгляд, затем указал рукой на жернова.

Не дожидаясь, пока он заговорит, пожилая госпожа кивнула, видимо, понимая, что он имел в виду. Она обернулась к Лю Чуну. Этот дурачок, что плакал, свернувшись клубком, теперь поднял голову, он не вполне осознал, что именно сказала бабушка, но вдруг среагировал на движение старшей госпожи Лю:

— Бабушка… ты, ты устала?

— Верно, бабушка очень устала, — мягко ответила старшая госпожа Лю. — Нужно немного поспать.

— Значит, позднее, когда я буду жечь золотые слитки, я смогу увидеть тебя?

— Всё, что ты скажешь, бабушка услышит, вероятно, ты не сможешь увидеть бабушку, но бабушка всегда будет… приглядывать за тобой, — договорив, старшая госпожа Лю развернулась и исчезла в каменном жёрнове.

Сюаньминь вытянул руку за каменной пластиной, поднял лежащего на полу Цзян Шинина, вернувшегося к изначальной бумажной форме, обернулся и вышел из комнаты.

— Учитель! Учитель! Моё лицо… — советник Лю, на мгновение оцепеневший, спотыкаясь, побежал следом. Дрожа и прижимая ладони к лицу, он воскликнул: — Почему оно опухло?!

Сюаньминь бросил на него взгляд.

Он сразу увидел, что обе щеки советника Лю неожиданно сильно распухли, на них проявились два легко различимых отпечатка пощёчин. Они были кроваво-красными, и даже жирная кожа истончилась, под ней ясно как день проступила сеть сосудов — совсем как паучья. Вид и впрямь довольно страшный.

— Обиженные души не могут касаться людей, — сказал Сюаньминь.

В мгновение ока лицо советника Лю распухло настолько, что ему было сложно говорить:

— Тогда почему я…

— У претерпевшего несправедливость обиженного духа есть возможность однажды потребовать справедливости, — пояснил Сюаньминь. — Можно оставить отметину на теле нанёсшего обиду.

В лице советника Лю отразился испуг:

— Оставить отметину, а после? Она вернётся за моей жизнью?

Сюаньминь ответил холодно:

— Она оставила их не для себя, а для твоего сына Лю Чуна и семьи доктора Цзян. Каждый из них жестоко пострадал из-за тебя, и всё это будет возвращено тебе.

Что посеешь, то и пожнёшь.

— Не уходи, не уходи, спаси меня! Учитель, спаси меня… — советник Лю плюхнулся перед Сюаньминем на колени, прополз несколько шагов и намертво вцепился в подол его монашеских одежд.

Сюэ Сянь, упирающийся грудью в талию Сюаньминя, заговорил внезапно:

— Именуемый Лю, я спрашиваю тебя! Был ли ты в середине лета этого года хоть однажды в Хуамэне в провинции Гуандун?

Советник Лю в панике невольно решил, что вопрос задал Сюаньминь, и закачал головой, повторяя:

— Никогда, никогда, ни разу не бывал в столь далёких краях.

Ответив, он, дрожа, продолжил умолять:

— Спаси меня, спаси меня…

— Как такое возможно? — спросил Сюэ Сянь холодно.

— Правда, чистая правда! Ни слова лжи, как бы я посмел обмануть тебя? — советник Лю выглядел так, точно вот-вот начнёт бить лбом о землю. И впрямь непохоже на притворство.

Но ведь как такое может быть? Если он никогда не был в Хуамэне, то как оказался отмечен кровью?! Сюэ Сянь всматривался в кровавую метку возле уха, на которую первым указал Сюаньминь, и был одновременно взвинчен и озадачен.

— Если ты хоть что-то утаиваешь…

— Я бы не посмел, не посмел, как бы я мог… Точно! — сейчас, уповая на помощь, советник Лю выглядел чрезвычайно оживлённым, он словно сожалел, что нельзя рассечь и раскрыть череп, чтобы дать другим лично увидеть его мысли. — Точно! Ты упомянул Хуамэн в провинции Гуандун, и я неожиданно вспомнил одного человека, который прибыл оттуда, рыбака. Но у меня с ним не было никаких дел, я только купил у него жемчужину — как будто золотую, но не совсем…

— Жемчужину?! Как она выглядит? — услышав сказанное, Сюэ Сянь немедленно перебил советника Лю. Он вспомнил вдруг знакомый звон, зазвучавший, когда его утянуло в ловушку построения, и не удержался от нового вопроса: — Где эта жемчужина сейчас?

Советник Лю весь сжался и забормотал невнятно:

— Она…

— Что ты бубнишь?! Громче! — Сюэ Сянь, столкнувшись с увиливанием в столь критический момент, вмиг пожалел, что не может просто подцепить его когтем и забросить в Южно-Китайское море.

— Даос сказал, эта золотая жемчужина переполнена духовной энергией, он вплавил её для меня в жёрнов… — советник Лю резко втянул голову в плечи.

Сюэ Сянь ошеломлённо молчал, внутренне негодуя: «Ты, мать твою, вплавил тело истинного дракона в жёрнов? Почему бы тебе, мать твою, не запихнуть себя туда?»

Он был охвачен такой злостью, что замахал лапами.

Сюаньминь, видя, что он больше ничего не говорит, снова занёс ногу для шага.

— Ты не можешь уйти, не можешь уйти, спаси меня, спаси же меня… — советник Лю вдруг снова схватил Сюаньминя за край подола, готовый скорее умереть, чем отпустить.

Сюаньминь коротко посмотрел на него — и внезапно присел на корточки. Он шёпотом прочёл фразу, которую советник Лю не смог понять, как будто цитату из старинных писаний.

Договорив, он стукнул его тыльной стороной руки по лбу. Советник Лю ощутил, как в голове у него загремело, точно десять тысяч колоколов зазвонили в унисон.

Ошеломлённый радостью, он забормотал:

— Исчез, отпечаток исчез?

Сюаньминь посмотрел на него и ответил спокойно:

— Только подтверждение — долг неизбежно будет возвращён.

Услышав, советник Лю мгновенно застыл.

Сюаньминь с лёгкостью оторвал схваченный советником Лю край своих одежд, поднялся и ушёл.

Советник Лю резко опомнился и принялся восклицать:

— Буддисты, буддисты всегда милосердны…

Не поворачивая головы, Сюаньминь широкими шагами направился к выходу и ответил небрежно:

— Этот бедный монах никогда не взращивал в себе милосердие.