Онлайн чтение книги Медные монеты на алтарь предков Copper Coins
Глава 37 - Театральная труппа (2)

Мужчина с лицом в шрамах выглядел жестоким, не из тех, с кем легко поладить, однако в действительности был добр сердцем. Точнее сказать, путешествующие с ним мужчины и женщины, старики и дети — все были сердечны. После того как мужчина с лицом в шрамах поговорил с ними, они не только не выказали ни малейшего нежелания, но и по собственной инициативе переместились, предоставив Сюэ Сяню и остальным полностью пустую повозку.

В такую снежную погоду передвигаться сельскими дорогами в межгорье было немного трудно. Вероятно, из опасения, что кто-то отстанет, все лошадиные повозки были связаны верёвками — одна тащила за собой другую, а в самом конце ехала ослиная упряжка с одеждой и прочими вещами.

Плотно обвернув голову и лицо и сунув за пазуху крепкого вина, мужчина со шрамами сел впереди ведущей повозки и позвал других, чтобы помогли убрать деревянные тормозные колодки из-под передних колёс.

— Снялись с тормоза, усаживайтесь понадёжнее, — выкрикнул он назад и сразу же погнал экипаж с места.

Сюэ Сянь и остальные расположились в третьей повозке; хотя на месте для четверых сидело пятеро, тесно всё равно не было, главным образом потому, что Цзян Шинин был по-настоящему чрезвычайно тощим, а Лу Няньци фигурой был самое большее с подростка. Конечно, места всем досталось ничуть не мало.

Сюаньминь обычно не очень-то любил взаимодействовать с людьми, кроме Сюэ Сяня, никто не смел вести себя бесстыдно с ним. Сидя в повозке, все, разумеется, боязливо сторонились его. Что до Сюэ Сяня…

Когда бы Каменный Чжан ни видел его, это было словно мышь заметила кошку; каждый раз, когда тот бросал на него взгляд, у него немела кожа на голове, будто в любой момент на него, ни с чем не считаясь, с Девятого Неба обрушится чудесная молния.

Так что когда они занимали места в повозке, Каменный Чжан, Лу Няньци и Цзян Шинин в исключительном молчаливом взаимопонимании сели с одной стороны, другую оставив двум старейшим, задевать которых было неудобно каждому.

Сюэ Сянь держал в руках чёрное платье, которым закрывал себе голову и лицо. Сидя прямо, он оглядел противоположную сторону, взглянул рядом с собой и, улыбаясь снаружи, но не внутри, сказал, обращаясь к Каменному Чжану и остальным:

— Вот уж благодарен вам, а.

Каменный Чжан с кислым лицом молча отвернулся назад. «Очевидно, что здесь три человека, так почему он уставился именно на меня?»

Мужчина с лицом в шрамах вместе с этой группой, вероятно, постоянно ездил по миру, и тянувшие повозки лошади с ослом неслись стремглав, наученные сообразительности. Всего один человек на ведущем экипаже контролировал направление и скорость, и повозки позади уверенно следовали друг за другом; это весьма берегло человеческие усилия.

Изнутри повозка была, можно сказать, полностью обустроенной. Окно закрывала намеренно прибитая гвоздями штора из очень толстого войлока, тяжёлая, она не поднималась так просто и не пропускала запросто ветер.

Между расположенных с двух сторон сидений размещался узкий деревянный столик в самый раз по высоте — и не мешал ногам, и можно было поставить что-нибудь из вещей. В верхнем углу повозки жестью был приколочен держатель в форме полудуги, а в нём — маленькая лампа, можно было налить в неё масла и положить фитиль и в любое время снять и зажечь. По обе стороны опрятными стопками лежали тонкие одеяла — небольшие, из тех, которыми пожилые люди зимой прикрывают колени и ноги, чтобы защититься от ветра.

— Здесь обо всём позаботились, — Каменный Чжан тщательно осмотрелся и вздохнул: — Похоже, люди эти в пути круглый год, повозки для них почти как дом.

Перед тем как они погрузились в экипаж, старушка из попутчиков мужчины с лицом в шрамах сердечно пожаловала им медную печку, сказав, что она поможет немного согреться в повозке, и дала им небольшой узел:

— Внутри еда, в повозке припасено вино, если замёрзнете — съешьте немного с вином, это разогреет тело. Предстоит проехать две горные дороги, а в снежную погоду путь скользкий, не уверена, что доберёмся до уездного города впереди к ночи, не сидите голодными.

Вслух Каменный Чжан говорил: «Ни к чему, ни к чему, стыдно принять, стыдно», однако руки его крепко-накрепко удерживали медную печку даже без намёка на стыд.

Внутри повозки пусть было и чуть лучше, чем снаружи, однако всё равно не так чтобы тепло.

Каменный Чжан прижимался к медной печке, грея закоченелые пальцы, и, не в силах ничего с собой поделать, постоянно бросал взгляды на стопку одеял, однако он был отделён от них Лу Няньци и Цзян Шинином — если опрометчиво вытянуть руку мимо двух человек, чтобы взять, движение будет чересчур громким. Перед Сюэ Сянем, этим Старейшим, он не слишком хотел поднимать какой-либо шум, что мог привлечь его внимание.

Каменный Чжан пару раз повращал глазами, повернулся к Лу Няньци и предложил:

— Возьми одеяло, поделимся одним — поставим печку между нами и накроем колени, идёт?

Лу Няньци непроизвольно взглянул на него, и хотя в выражении его лица не читалось брезгливости, однако это было почти то же самое:

— Ни к чему, мне не холодно, укрывайтесь сами.

Удерживая печку в ладонях и не желая отпускать, Каменный Чжан указал подбородком на руки Лу Няньци:

— Посмотри на свои пальцы, они ведь замёрзли. У тебя бывали язвы? Пасмурно и сыро, а ты не засунул руки в рукава, так они пересушатся и замёрзнут, и оглянуться не успеешь, как язвы заставят тебя пожалеть. Они чешутся и опухают, легко перемёрзнуть до того, что полопается кожа и плоть, и если язва выскочит на суставе, это будет особенно невыносимо, только согнёшь палец, она растрескается, мясо вывернется наружу, ты…

Лу Няньци дёрнул уголком рта, не подавая ни единого звука, потянул сбоку тонкое одеяло и неохотно бросил на колени:

— Вы бы замолчали.

Его тон звучал прямо-таки наполовину Лу Няньци, наполовину — Лу Шицзю, точно упёртый, не признающий приличий костяк обернули слегка сдерживающей шкурой.

Каменный Чжан не придал значения его тону, непочтительному к старшему, с превеликим удовольствием как следует укрыл одеялом их колени и протиснул внутрь медную печку. Обжигающе горячая, она в мгновение ока согрела всё под одеялом, жар сквозь кожу проник до самых костей, поднимаясь по замёрзшим почти до онемения ногам; действительно чрезвычайно приятно.

Пускай Лу Няньци упрямился, но вскоре после того, как его укрыли, его мертвенно-белое от холода лицо чуть смягчилось. Он пошевелил пальцами и наконец всё-таки сунул руки под одеяло.

— Эге! Так-то лучше, — заговорил Каменный Чжан. — Сколько же тебе лет, что ты такой упрямец-то? Бояться холода — дело ничуть не срамное.

Лу Няньци отвернул лицо, принимая всю эту надоедливую болтовню за пролетающий мимо ушей ветер.

— Не будешь хоть немного прикрывать колени в своём возрасте, состаришься — и в пути не сможешь ходить вовсе, — с чувством продолжал распространяться Каменный Чжан тоном бывалого человека. Погрузившись в повозку, он как начал говорить, так и не прекращал, всё жужжа и жужжа; тоже талант.

Вот только едва он договорил эти слова, как и сам ощутил, что где-то ошибся. Стоило поднять глаза, и он как раз встретился взглядом с Сюэ Сянем, что «в пути не мог ходить вовсе».

Лицо Каменного Чжана разом задеревенело, он боязливо втянул шею и сказал, кашлянув:

— Я, я замолкаю, замолкаю.

Он затих, и Цзян Шинин, до сих пор не открывавший рта, потёр виски и всё же заговорил спокойно и неспешно:

— Только что у повозки ты удержал меня за руку и сказал не расспрашивать, что ты имел в виду? Они…

Цзян Шинин непроизвольно выглянул наружу сквозь щель войлочной шторы и сказал, понизив голос:

— Они странные? И мы всё равно сели в экипаж?

Едва услышав это, Каменный Чжан сказал:

— Они ведь не разбойники какие, нет? Они дали и печку, и еду, негодяи уж не стали бы.

Договорив, он сам себе отвесил пощёчину и сказал:

— Это точно последняя фраза, на этот раз и правда замолкаю.

Лу Няньци закатил глаза с отчуждённым выражением, как будто не выносил этого болтающего без умолку мужчину рядом, но из-за холодности Лу Шицзю через силу сдерживался и не открывал рта.

Не посидев спокойно хоть сколько-нибудь, Сюэ Сянь принялся старательно искать в углу повозки вино, о котором говорила старушка, и пока искал, сказал им:

— Некоторые упоминания здесь — табу, не к месту рассказывать. Впрочем, я заметил только что, как из двух неплотно завязанных узлов, что они перенесли на ослиную упряжку, выглядывала ткань одежд.

— А-а, я тоже заметил, — сказал Цзян Шинин. — Пёстрые. Смотрел когда-нибудь спектакли? Мне кажется, те одежды весьма похожи на театральные костюмы.

Отыскав флягу, Сюэ Сянь сначала взял её в руки и передал тепло, с бульканьем вскипятив вино.

— До чего ароматное вино, — прошептал он и подхватил сказанное Цзян Шинином: — Зачем мне смотреть спектакли? Есть спектакли, достойные меня?

Цзян Шинин молчал, про себя думая: «Тоже верно, куда уж чужой игре до твоих представлений».

— Могу я сказать ещё одно? — спросил Каменный Чжан.

— Кто-то затыкает тебе рот, тебе вырвали язык, что ты не можешь говорить? — раздражённо бросил Сюэ Сянь. — Не болтай попусту, переходи сразу к делу.

— Только что, когда они садились в экипаж и сходили, перенося вещи, я прошёлся к ослиной упряжке и взглянул на неё разок, — сказал Каменный Чжан. — Этот молодой господин предположил верно, в той телеге сложено немало вещиц для фехтования, есть ещё и гонг, и барабан. Они в самом деле играют в театре, люди из тех, у кого ни семьи, ни дома, собрались вместе в театральную труппу, что странствует по всему миру. Тот с тремя шрамами на лице, должно быть, глава труппы, я сосчитал остальных, есть и старые, и молодые — хуадань и лаодань, сяошэн и чжэншэн, а кроме них — и хуалянь с чоуцзюэ[1]. В самый раз для сравнительно крупных спектаклей, есть все, кто нужен.

[1] Дань — женские персонажи. Хуадань, или дань-цветок, — жизнерадостная молодая девушка с лёгкими движениями и в ярких одеждах, в её игре главное — жесты и мимика, а не пение. Лаодань, или старуха-дань, — солидная пожилая госпожа, для неё на первом месте вокал. Шэн — мужские персонажи. Чжэншэн — главный мужской персонаж. Сяошэн — благовоспитанный юноша с тонкими чертами лица без бороды и кольчуги, особенность исполнения в том, что он поёт и говорит фальцетом. Хуалянь («раскрашенное лицо»), или цзин, — отрицательный мужской персонаж. Чоуцзюэ, или просто чоу, — комичные второстепенные персонажи. Их грим отличается белым пятном на лице, игра канонизирована меньше, чем у прочих ролей, они могут импровизировать в диалогах и монологах. Традиционно все роли исполняли мужчины. Почитать о персонажах традиционной китайской оперы можно здесь: https://studychinese.ru/articles/8/88/

Театральных трупп в округе Аньцин было в самом деле немало. Некоторые располагались в театрах, и на их долю выпадало меньше ветров и дождей, жизнь их проходила чуть легче. Ещё некоторые обрели громкое имя, прославившись в народе. А некоторые не имели никакой постоянной сцены, исходив и север и юг, и запад и восток, они неизменно разъезжали по миру и ставили вольные спектакли; именитые труппы приглашали выступить в театре пару раз, а от случая к случаю они просто сооружали примитивные подмостки на углу улицы или окраине деревни.

— Прежде тот старший брат сказал, что они тоже направляются в сторону Цинпина, — заговорил Цзян Шинин. — Если есть табу, то не будем об этом. Раз уж вы не запретили нам садиться в экипаж, значит, на совместном пути не должно возникнуть никаких серьёзных проблем, верно?

— Нужно лишь не ступать на путь, на который ступать нельзя, и обойдётся без каких-либо сложностей, — ответил Сюэ Сянь.

Договорив, он бросил обжигающе горячую флягу на деревянный столик.

Каменный Чжан, тайком потирая руки, потянулся, чтобы взять флягу. Сюаньминь, сидевший аккурат напротив него, вдруг щёлкнул кончиками пальцев, и Каменный Чжан ощутил, как его запястье не понять как ударило что-то. Должно быть, удар пришёлся на сухожилие, и рука тут же ослабла.

— Это вино нельзя пить, — сказал Сюаньминь холодно, даже не взглянув на него.

— А? — испугался Каменный Чжан, в голове его пронеслось бесчисленное множество догадок, и он смущённо отдёрнул руку. Подумав немного, он взглянул на узел, что дала ему старушка. — Тогда эту еду…

— Ешь. Съешь — и нас будет четверо в повозке, станет чуть просторнее, — сказал Сюэ Сянь.

Каменный Чжан молчал.

Слегка на взводе, Сюэ Сянь взмахнул рукой.

Внутренний жар неуклонно нарастал, и хотя он изводил не так, как когда Сюэ Сянь был тонким дракончиком, всё равно было ни разу не приятно. Он только и мог, что непрерывно собирать этот жар в ладони, а затем искать что-то хоть сколько-нибудь прохладное, чтобы сбить температуру. Если скопившееся было не рассеять, он не мог вполне смирить свой нрав.

Молча уставившись в потолок повозки, он как будто бы нечаянно опустил руку под деревянный столик и взялся за ножку.

Спустя примерно время для чашечки чая экипаж тряхнуло, Цзян Шинин и остальные, застигнутые врасплох, все трое завалились вперёд и непроизвольно упёрлись руками в край столика.

— С-с-с!.. — мгновенно втянул воздух Цзян Шинин.

Каменный Чжан откровенно вскрикнул.

Лу Няньци резко отдёрнул руку и бросил взгляд на Сюэ Сяня:

— Продолжишь сжимать, и этот столик подрумянится.

Сделавший дурное дело, Сюэ Сянь притворился, что не слышал, застывшим взглядом посмотрел наружу сквозь щель у шторы, затем без слов отнял руку и устроил её на краю сиденья.

Прошло время для ещё одной чашечки чая, и Сюаньминь, качнув головой, взял его прямо за запястье и убрал обжигающую лапу, сказав:

— Хватит, накрой другое место.

Это сиденье настолько горячее, можно ли на нём ещё сидеть?

Сюэ Сянь подумал немного и прижал руку к двери экипажа.

Уже совсем скоро во всей повозке потеплело, а затем мало-помалу стало жарко.

Лу Няньци, подперев голову, без лишних слов снял одеяло, укрывающее колени, и впихнул медную печку в объятия Каменному Чжану.

Цзян Шинин молча отдёрнул штору на окне повозки и украдкой дважды глотнул свежего воздуха. Для привыкшего к иньскому холоду блуждающего призрака столь высокая температура была не на шутку надоедливой. Они были совсем как баоцзы на бамбуковом решете, кожица уже приготовилась, и подержи их на пару ещё чуток — начинка тоже дойдёт.

После очень долгого томления Сюаньминь всё-таки заговорил равнодушно:

— Продолжишь нагревать ещё, и, боюсь, в повозке прибавится три свободных места.

Три баоцзы, что вот-вот можно будет вынимать из парильни, с позеленевшими лицами смотрели на Сюэ Сяня.

Веки этого Старейшего дрогнули, он милостиво убрал руку, а после хотел дотянуться до лампы, но на полпути его запястье пальцами перехватил Сюаньминь.

Если он резко раскалит тонкую фарфоровую посудину, та может взорваться на месте.

Сюэ Сянь хотел тронуть железный обод на двери повозки, но Сюаньминь снова поймал его за запястье.

Можно ли как попало раскалять дверной обод? Раскалённый, потеряет форму, и дверь уже никак не открыть.

Перехваченный несколько раз подряд — и каждый раз негодяем был именно этот Святоша, — Сюэ Сянь взорвался тут же. Он скосил на Сюаньминя глаза, а затем вдруг вытянул обе лапы и без долгих разговоров запихнул их Сюаньминю в воротник:

— Заградишь мне путь снова, я обезумею от жара и сварю и тебя тоже, веришь?!

Сюаньминь не находил слов.

Трое напротив вытаращили глаза и разинули рты, но никто не осмелился что-то взболтнуть, страшно боясь, что стоит заговорить — и касаться будут уже их собственной шеи. Все они сейчас же опустили глаза, молча глядя в пол.

Не в силах жить так и дальше, Небеса вот-вот перевернутся…

Как раз во время суматохи в повозке от передовой лошади послышалось резкое ржание, мужчина с лицом в шрамах выкрикнул протяжное «Ну!», а вслед принялся, не прекращая, успокаивать лошадь:

— Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Не бойся.

Вынужденные немедленно остановиться, экипажи позади все качнулись, лошади несколько раз взволнованно всхрапнули.

— Почему мы вдруг резко остановились? — у Цзян Шинина занемела шея, он продолжил: — У нас неприятности?

Он посмотрел на Сюэ Сяня и произнёс тихо:

— Что ты сказал раньше? Пока не происходит ничего особенного, сложностей не возникнет, так? Мы же… мы же не настолько неудачливы?

С тех пор как Сюэ Сянь сделал таинственное предупреждение, он всю дорогу просидел с замершим сердцем, смертельно боясь чего-то. Однако… есть хорошая пословица: чего боишься, то и случается.