Онлайн чтение книги Остров Тамбукту
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. День большой охоты. Заблуждения Амбо. «Я хочу тебя убить!» Конец неожиданного поединка.

I

Однажды утром я услышал голос Боамбо, который кричал перед моей хижиной:

— Вставай, Андо! Идем! Сегодня день большой охоты!

День большой охоты был настоящим праздником для туземцев. Все задолго до этого говорили о нем и готовились так, как у нас хорошие хозяева готовятся к жатве и молотьбе. Мужчины делали себе новые копья и стрелы, подтягивали тетиву па луках, а женщины плели из лыка новые мешки или чинили старые иглами из рыбьих костей. Готовился и Боамбо. Несколько дней я учил его стрелять из ружья. Сначала он пугался сильных выстрелов, но потом привык и, радуясь как ребенок, показывал на деревьях следы от пуль, выпущенных им. Учились стрелять и другие охотники, получившие ружья. Между ними был и Амбо. В последнее время он подружился с капитаном Стерном, и каждое утро оба ходили на охоту в лес. Иногда выстрелы слышались в селении и пугали детей. Однажды Стерн сказал мне, что сын вождя научился прекрасно стрелять. Когда я его спросил, почему не зовут и меня на охоту, Стерн пожал плечами, а после признался, что сын вождя не хочет встречаться со мной.

Я и раньше замечал, что Амбо избегает меня, а когда мы случайно встречались, отвечал на мое приветствие легким кивком головы и спешил отойти. «За что он сердится? — задавал я себе неоднократно вопрос и старался открыть хотя бы один мой поступок, который мог его обидеть. — Нет, я ничем его не огорчал. Арики был виноват во всем. Этот проклятый старик стал между нами как стена и стремился нас рассорить, но почему Амбо его слушал?»

— Слышишь бурум? Он уже созывает людей, — прервал мои мысли Боамбо. — Ну, пошли!

— Войди, выкури трубку, пока я приготовлюсь, — позвал я его и открыл дверь в мою хижину.

Вождь вошел с ружьем за плечами и патронташем поверх разноцветных поясов. Он был возбужден, и голос его звучал плотнее и мужественнее.

Я вымылся и одел охотничий костюм, подаренный мне Смитом. Когда ему стало ясно, что он не сможет уберечь все свое имущество, плантатор стал необычайно щедрым: кроме охотничьего костюма и сапог, он подарил мне голландскую пенковую трубку.

Я был уже готов, когда пришел сам мистер Смит, тоже одетый в охотничий костюм, в новых сапогах из желтого шевро и с пером попугая на зеленой шляпе. Ружье на новом ремне свободно висело на плече.

— Вы тоже идете на охоту? — спросил я его.

— Почему нет? — удивленно взглянул на меня Смит. — Мне надоело целыми днями валяться в тени.

— Вот как? — усмехнулся я. — А вы помните, что я вам сказал недавно.

— А что вы мне сказали?

— Я вам сказал, что туземцы с радостью ходят на работу, потому что без труда их жизнь стала бы адом.

— Охота не труд, а развлечение, — возразил Смит. — Но чего нам спорить? Я не желаю портить себе настроения.

Он и в самом деле был весел и, по дороге на площадку, беззаботно посвистывал и шутил с встречавшимися людьми.

— Смешной пакеги, — шепнул мне Боамбо. — Ты как-то мне сказал, что в своей стране он был очень сильным человеком. Это верно?

Я кивнул утвердительно головой.

— Раз так, пакеги в его стране — наверно, очень слабые люди.

Недавно и Зинга мне сказала то же самое, И она, подобно отцу, судила о силе людей по их мускулам, а не по их богатству, которое давало им власть над бедными.

Люди со всех концов селения собрались на большую площадку. Всюду слышались возбужденные голоса. Все торопились, только старики и дети стояли в стороне и жалели, что не могут участвовать в этом шумном торжестве.

Охотники были готовы. Боамбо вышел вперед, махнул рукой, и они тронулись длинной вереницей. За охотниками шли женщины с мешками на плечах, в которых были ямс, бананы, таро и даже горшки.

По обеим сторонам тропинки возвышались кокосовые пальмы, хлебные и тиковые деревья, до сорока метров высотой, панданы с толстыми надземными корнями, служившими дереву опорой, и ветки которых оканчивались очень длинными и узкими листьями.

Тропинка уходила все глубже и глубже в лес. Тут деревья были гуще и выше. Это были настоящие джунгли, переплетенные густой сетью лиан, вившихся вокруг стволов и ветвей деревьев до самых верхушек и перебрасывавшихся на соседние деревья или свисавших вниз, до самой земли.

Стволы деревьев были покрыты паразитными растениями, эпифитными бромелиями и орхидеями с белыми, красными, розовыми или коричневыми цветами. Несколько раз мы переправлялись через один и то же ручей с прозрачной и прохладной водой. Мы шли в полумраке, хотя был солнечный, светлый день. Отовсюду веяло теплой влагой. На листьях переливались мелкие капли росы. На ветках деревьев прыгали юркие гиббоны и тревожно скулили. Зеленые и желтые попугаи издавали пронзительные крики, но туземцы привыкли к ним и не обращали на них внимания.

Только в середине дня мы достигли вершины. Мы снова попали под лучи солнца, и жара стала невыносимой. Мы остановились в тени деревьев, чтобы перекусить и отдохнуть. Отсюда на север виднелся океан, величественный и безбрежный, а на юг, в низине, простиралась довольно широкая долина, пересеченная полноводной рекой. Туземцы назвали ее Коломоной — спокойной и величественной, и она действительно была такой. Она брала свое начало в западной части острова, собирала по дороге много ручьев, стекавших с соседних гор, и вливалась в океан у селения Калио. По ее берегам, поросшим густой зеленью, не было видно ни одного селения. Очевидно, эта плодородная долина не была населена.

— Райская долина, сэр! — восторженно воскликнул Смит.

Его восторг удивил меня, так как я думал, что плантатор не способен восхищаться красотами природы. И как будто, чтобы оправдать такое мое мнение, он продолжил:

— Знаете какую прекрасную плантацию можно создать в этой чудной долине, если иметь с десяток тракторов...

— И сотню рабов, — ввернул я, но плантатор замечтался и не слышал.

— Тысячи гектаров могут быть засажены полезными деревьями, — продолжал он, — и столько же — сахарным тростником. А когда задымят трубы сахарного завода... Эх! Как подумаю, какое богатство пропадает напрасно, меня просто в дрожь бросает. А эти водопады с гор? Сколько электрической энергии кроется в них, сколько лесопильных заводов и деревообрабатывающих фабрик могли бы они привести в движение!..

— А чьи будут эти плантации и фабрики? — спросил я.

— Того, кто доставит машины.

— А что будет с туземцами? Смит поморщился и махнул рукой:

— Будьте спокойны, каждый из ваших туземцев будет получать то, что ему нужно. Несколько бананов и таро — этого совершенно достаточно.

— А все остальное превратится в золотой поток, который потечет в несгораемый шкаф Смита, не так ли?

— Вы всегда ищете крайних результатов, — упрекнул меня плантатор. — Ну что ж, поговорим о золотом потоке. Почему бы мне или кому-нибудь другому не использовать этих огромных богатств, раз туземцы не знают, что с ними делать? Вы знаете какой кофе будет здесь расти, какое какао, какой ароматный чай? И какой строительный материал может выйти из этого прочного как сталь тикового дерева? А кокосовые пальмы, о которых сейчас никто не заботится. На них висят миллионы фунтов стерлингов, и если кто-нибудь сумеет их сорвать, он сделает доброе дело для человечества, уверяю вас.

— Почему кто-нибудь, а не люди?

— А кто будут эти люди, сэр? Дикари? Но они ничего не умеют делать, вы сами видите.

— Научатся, будьте спокойны.

— Управлять тракторами? Не смешите меня, сэр.

— Не только тракторами, а и самолетами научатся управлять. Посмотрите, что делают внуки русских крепостных. Они превратили свою землю в райский сад...

— Понимаю, — прервал меня Смит. — Вы намекаете на социализм.

— Не намекаю, а открыто говорю о нем. Только социализм может превратить этот остров в цветущий сад, в котором все будут трудиться для счастья всех.

Плантатор встал, посмотрел на меня свысока и процедил сквозь зубы:

— Фанатик!..

И отошел в тень соседнего дерева.

«Волка как не корми, все в лес смотрит», — подумал я.

Охотники снова тронулись в путь. Теперь тропинка шла по горному хребту. Тут были поляны, покрытые высокой травой аланг-аланг, встречались и толстые деревья с низкими стволами и густыми ветками, листья которых опадали в засушливые зимние месяцы. Южные крутизны, с которых вода стекает быстрее, были покрыты ксерофитными лесами, местами непроходимыми, ввиду густого сплетения веток с острыми шипами. Мы не смогли бы пройти через эту настоящую колючую проволоку, если бы туземцы предварительно не расчистили колючие ветки по сторонам тропинки. И как будто для украшения, среди этой колючей проволоки возвышались стройные деревья с круглыми кронами, которые весной покрывались розовым, желтым и красным цветом.

Тропинка свернула вправо, и охотники начали спускаться по южному склону. Тут лес был реже, чем на северном склоне. Иногда приходилось перебираться через глубокие овраги — тогда под нами разверзались опасные пропасти, а над головами нависали высокие отвесные скалы. На одну такую скалу над пропастью влезли Зинга и Канеамея. Я был под скалой и вздрогнул при виде их.

— Иди сюда! Иди сюда! — закричала мне Зинга и, протянув вперед руки, замахала ими как крыльями.

Я быстро вернулся назад по тропинке и забрался на скалу.

— Не свешивайтесь, упадете! — оттащил я их от опасной пропасти.

Здесь, вдали, они увидели Амбо и пошли за ним, но он исчез неизвестно куда.

— Прячется от нас, — грустно сказала Канеамея.

Она была рассеянна и огорчена, едва отвечала на мои вопросы и постоянно озиралась вокруг, наверно искала глазами Амбо. А Зинга, наоборот, была весела — это было видно и по лицу, и по глазам, и по ее улыбке, — но и она сдерживалась и редко громко смеялась, как будто опасалась, что своим смехом обидит свою грустную подругу. Я объяснял по-своему различные настроения двух девушек: одной — печальной, другой — веселой. Зинга, знала о нашей встрече с Канеамеей в моей хижине в ту бурную ночь и о том, что было между нами, но она, наверно, заметила холодное отношение Канеамеи ко мне и, может быть, это ее радовало. А у Канеамеи были причины сердиться на меня. Я действительно ее обидел. Она принесла мне белые листы Арики, а я, не догадываясь о причине ее позднего посещения, торопился поскорее ее выпроводить, опасаясь, что кто-нибудь может ее увидеть в моей хижине в такой поздний час.

Мы пошли вниз по крутой тропинке. Охотники ушли вперед, и нам приходилось их догонять. Канеамея шла молча, с опущенной головой, задумчивая. Она явно избегала моего взгляда, а Зинга часто оборачивалась назад и улыбалась. На одной крутизне лиана, за которую я схватился, оторвалась и я упал, перевернувшись несколько раз на лету. Зинга так громко хохотала, что распугала птиц, и они заметались у нас над головами.

К вечеру мы дошли до берега большой реки, и все занялись делом: мужчины наловили рыбы, а женщины развели костры и приготовили ужин. Мы ели похлебку из рыбы с лепешками из теста хлебных плодов.

После ужина Боамбо дал знак рукой, я бурум забарабанил, как перед атакой. Охотники сбежались, вооруженные копьями, луками и стрелами, и окружили вождя. Боамбо вновь поднял руку, и бурум умолк. Наступила напряженная тишина. Охотники молча ждали, что им скажет Боамбо. Он вскочил на камень и, оглядев собравшихся, начал речь. Кто станет долахо — первым охотником? Тот, кто настигнет кро-кро и пронзит его в сердце. В награду он получит похвалу и рога с убитого им животного, но без права их носить как украшение, потому что это право имеют только ренгаты и вождь. Не следует убивать детенышей кро-кро, они будут убиты в будущем году на большой охоте, если вырастут до тех пор.

Речь Боамбо была деловая и очень короткая. После нее люди разбрелись по берегу искать удобных мест для ночлега.

II

На другой день, еще на заре, Боамбо разделил охотников на две группы и велел им рассыпаться в цепь на несколько шагов один от другого. Цепь своими краями упиралась в подножия двух гор, между которыми лежала долина. Когда все было готово, Боамбо подал знак, и две шеренги тронулись вперед с пронзительными криками: одна — на восток, другая — на запад. Спугнутые охотниками, дикие балийские быки бантенг, которых туземцы называют кро-кро, убегали с полей в горы, чтобы укрыться в густых лесах, но там на каждой тропинке сидели в засаде охотники, которые выскакивали навстречу и убивали их своими копьями.

Я пошел с Боамбо на запад, но Амбо догнал нас, едва переводя дух, и предложил мне идти с ним на восток.

Это меня удивило. Сын вождя до сих пор явно избегал встреч со мной, ходил на охоту с капитаном, и ему и в голову не приходило позвать меня, а тут вдруг он переменил свое отношение ко мне. Почему? Что ему взбрело в голову? Я отказался идти с ним, но он настаивал. Вниз по течению реки больше кро-кро, чем вверх по течению. А там, где Коломона вливается в океан, находится селение Калио, в которое мы ходили однажды с ним. Там я опять встречу знакомых, увижу ренгати и Ладао...

Я опять отказался. Тогда Амбо разозлился и гневно закричал:

— Я знаю почему ты не хочешь! Да, да, знаю!

— Почему!

— Потому что боишься меня!

Он держался вызывающе.

— Чего мне бояться? — посмотрел я на него удивленно.

— Так, боишься. Арики правду говорит, что ты трус.

Я знал, что Арики меня ненавидит, но почему Амбо поддается его козням? Почему держится со мной, как с врагом? Я подумал, что пришло время мне с ним объясниться, и решил пойти с ним.

Мы зашагали по тропинке вдоль реки, под тенистыми деревьями. Шли молча: я — впереди, Амбо — на несколько шагов сзади. Он не спешил, отставал, и я должен был его поджидать.

— Пойдем скорее, догоним охотников, — попытался я его подогнать.

Амбо не ответил. Он небрежно перебросил ружье за плечо дулом вниз: видимо, охота его не интересовала. А я хотел убить зверья больше всех других охотников и стать долахо — первым охотником. Тогда любой род племени занго пожелает меня усыновить, потому что каждый род гордился своим долахо. Но если я вернусь с большой охоты с пустыми руками, все будут смеяться надо мной. «У пакеги есть уда, которая испускает гром, а он не убил ни одного кро-кро!» Может быть, как раз этого хотел Амбо и потому не торопился настигнуть охотников...

— Я пошел на охоту, а не на прогулку, — сказал я и, ускорив шаги, добавил: — Я присоединяюсь к охотникам, а ты делай, что хочешь.

— Постой! — гневно крикнул Амбо.

Я обернулся и увидел, что он снял ружье с плеча. Глаза у него горели.

— Что ты хочешь? — спросил я его.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне все о дочери Арики. Все! — повторил он. В его голосе звучали вызов и угроза.

— Что значит «все»?

— Ты знаешь, что это значит! — резко сказал Амбо.

Его ответ заставил меня задуматься. Неужели сын вождя знает, что Канеамея показывала мне белые листы, которые Арики старательно скрывал от меня? Неужели видел, как она приходила в мою хижину в ту бурную ночь? И неужели это он выпустил стрелу, которая вонзилась в стену точно над моей головой? Не может быть! Нет, нет! Амбо не способен на такую подлость.

— Хорошо, я все тебе расскажу, — сказал я. — Но сначала ты мне скажи, чья была стрела, которая однажды ночью вонзилась в стену моей хижины как раз над моей головой?

Мы стояли — друг против друга. Я тоже снял ружье с плеча и крепко держал в руках.

— Стрела была моя, — признался Амбо.

— Значит, ты хотел меня убить?

— Если бы хотел убить, не пустил бы стрелы над твоей головой.

— Я тогда наклонился, и стрела пролетела над головой.

— Не смеши меня, — мрачно сказал Амбо. — Я нарочно пустил стрелу, когда ты наклонился.

— Почему?

— Потому что хотел тебе напомнить, что я хороший стрелок. Ты это забыл.

— Ты можешь убить друга из засады?

— Нет! Я не пакеги. Я сын занго, — гордо ответил Амбо.

— Да, я не сын вашего племени. Я пакеги. Но я до сих пор никого не убил и не собирался убивать кадитами.

Амбо поморщился.

— Понимаю, — сказал он смущенно. — Я хотел убить Арики. Но почему? Опять-таки из-за тебя!

Он был прав и, так как мне нечего было возразить, я мягко сказал:

— Чего мы спорим? Что нам делить? Чем я тебя обидел? Скажи!

Амбо заговорил о той бурной ночи и о Канеамее. Он видел, как она вошла в мою хижину и ждал, спрятавшись за деревьями, пока она не выйдет.

Канеамея хотела стать его сахе, но я ее соблазнил, и она отказалась от него. Я хотел, чтобы она сделалась моей сахе, но Арики не соглашался. Да, да — Арики не был согласен, и я никогда не стану главным жрецом. Никогда!

— Это Арики тебе так сказал?

— Да, Арики. Он тебя ненавидит.

— Арики лжет. Я никогда не хотел стать даго Канеамеи. Никогда! — повторил я, повысив тон.

— Арики говорит правду. Ты лжешь. Ты хочешь стать рапуо. Нет, нет! Этого никогда не будет!

Я решил прекратить этот неприятный разговор и сердито сказал:

— Чего ты хочешь в конце концов? Скажи!

— Я хочу, чтобы ты оставил Канеамею в покое.

— Канеамею? — через силу усмехнулся я. — Чего ты заботишься о ней? Она не из твоего рода. Ты не имеешь права ее защищать.

Амбо снова смутился. По обычаям племени только член рода Канеамеи имел право требовать у меня отчета, если я ее действительно чем-нибудь обидел. А сын вождя не был из ее рода. Кроме того, я ничем не обидел Канеамеи и не понимал, почему Амбо поверил лжи Арики. Неужели ему неизвестно, что главный жрец способен поссорить самых лучших друзей?

— Ты видишь, что ты не прав, — мягко сказал я ему. — Подумай хорошенько и, когда закончится большая охота, мы опять поговорим.

— Нет, сейчас поговорим! — злобно процедил сквозь зубы Амбо.

— Чего тебе от меня надо? — раздраженно крикнул я.

— Только одного: убить тебя!

— Ну что ж! Вот я! — и шагнул к нему. — Стреляй!

— Нет, — отступил он шаг назад. — Я убью тебя как человека, а не как собаку. Я не хочу драться на копьях или стрелах, потому что ты не умеешь обращаться с ними. Но зато, хорошо стреляешь из ружья. Чего молчишь? Или ты испугался? О, Арики прав! Ты трус!

Я почувствовал, как в горле у меня пересохло и кровь ударила в голову. Амбо был действительно дерзок.

— Кто будет стрелять первым? — спросил я его.

— Как хочешь. Решай...

— Хорошо, я буду стрелять первым. Согласен? Или отказываешься?

Но Амбо и не думал отказываться. Он знал, что я хороший стрелок, и все же согласился на то, что бы я стрелял первым. Это было равносильно самоубийству.

— Иди вон к тому дереву и приготовься, — сказал я. — Считаю до трех и стреляю. Если я тебя не убью, ты считай до трех и стреляй.

Я думал, что в последний момент он испугается и откажется от поединка, но ошибся. Амбо быстро подошел к дереву и поднял голову, словно хотел сказать: «Стреляй, ненавистный пакеги, я не боюсь тебя!»

Я прицелился прямо в голову.

— Раз!

Руки у меня дрожали. Амбо молчал.

— Два!

Расстояние между нами было невелико. Я прицелился. Оставалось надавить на собачку, и сын вождя упал бы мертвым.

— Три! — крикнул я, поднял ружье вверх и выстрелил в воздух.

Я почувствовал слабость, ноги и руки у меня дрожали от пережитого сильного волнения. Я оперся на ружье и сказал:

— Теперь твоя очередь. Стреляй!

— Нет! — крикнул Амбо. — Ты не стрелял как следует. Ты издеваешься надо мной, но ты от меня не уйдешь! Сейчас мы будем с тобой драться, как охотники. Скроемся в лесу в различных местах и будем друг друга подкарауливать. Каждый из нас будет стрелять в другого, как только его найдет. Ты можешь опять стрелять в воздух, но знай, что я тебя убью, как только найду, берегись! Большая охота начинается!

И он исчез в лесу, прежде чем я опомнился. Я стоял как вкопанный и не знал что мне делать. Прятаться в лесу и подкарауливать друг друга, как звери подкарауливают свою добычу — это было ужасно!

— Берегись! — услышал я голос Амбо. — Большая охота начинается.

В ту же секунду раздался выстрел, пуля просвистела у меня над головой, и перебитая ветка упала к моим нотам. Я поспешно подполз к стволу ближайшего дерева. Очевидно, сын вождя не шутил. Он залег в чаще и подкарауливал меня. Через минуту опять раздался выстрел и пуля попала в ствол дерева, за которым я спрятался. Амбо стрелял точно туда, где я прятался. Нужно было поскорее уйти с этого опасного места.

Я пополз через зеленые кусты к другому дереву, потом перешел в густой кустарник и притаился, затаив дыхание. Кругом было тихо. Сердце у меня громко стучало. В горле пересохло; я чувствовал нестерпимую жажду, но не мог ее утолить, хотя река была близко. Нужно было остерегаться. Амбо меня подкарауливал и малейшая неосторожность могла мне стоить жизни.

Я лежал в кустах и прислушивался. Высоко надо мной на ветку сел пестрый, хохлатый попугай. Я нечаянно пошевелился, попугай испугался и вспорхнул. Раздался выстрел, и пуля просвистела над моей головой. Птица меня выдала, и я опять пополз дальше. Открыл одну ямку и залег в ней. Я притаился и ждал неподвижно.

Через некоторое время я услышал шорох, который приближался. Я взял ружье на изготовку и замер. Неужели Амбо откроет меня в этой почти непроходимой чаще? Я снова пополз и вылез на берег реки. Тут, по крайней мере, Амбо не мог напасть на меня со стороны реки, а только со стороны леса. Но все же мне следовало быть настороже. Во время охоты туземцы пробираются через лесную чащу настолько бесшумно, что даже преследуемые звери не чуют их присутствия. А, как известно, у зверей гораздо более острый слух, чем у людей, и более развитое обоняние.

Насторожившись, я вдруг услышал голос Зинги, которая звала меня, затем и голос Канеамеи. Они, вероятно, искали меня и Амбо, но я не решался откликнуться, боясь, чтобы меня не обнаружил сын вождя. И он, наверно, слышал голоса девушек, но молчал.

— Андо! Андо! — звала меня Зинга. — Где ты, Андо!

Я молчал. Через минуту позвала и Канеамея:

— Амбо, где ты? Откликнись, Амбо!

Дочь главного жреца и сестра Амбо искали нас. Они прошли совсем близко от кустов, в которых я притаился, но не видели меня. Тогда я выпрямился, и они подошли ко мне.

— Где Амбо? — спросила меня Канеамея. Она была растревожена.

Я промолчал. Обе девушки с удивлением смотрели на меня.

— Тана Боамбо сказал, что вы пошли в эту сторону. Мы слышали выстрелы!.. Где Амбо!

— Я здесь! — неожиданно откликнулся Амбо и показался в кустах всего шагах в десяти от нас.

Я содрогнулся, увидев его. Как это ему удалось так близко подкрасться ко мне? Если бы не пришли его сестра и дочь главного жреца, он бы, наверно, обнаружил, меня. Его лоб и грудь были покрыты крупными каплями пота. По всему было видно, что и он пережил ужасные минуты.

— Иди сюда! — позвала его Канеамея. — Слышишь, Амбо? Иди сюда!

Когда сын вождя подошел к нам, она продолжила:

— Я знаю, ты сердишься. И на меня, и на Андо. Но знай, что Андо не виноват.

— Нет, виноват! — возразил Амбо, мрачно глядя себе под ноги. — Арики все мне рассказал.

— А сказал он тебе, зачем я ходила в хижину Андо в ту бурную ночь?

— Нет, не сказал. Он не знает, что ты ходила.

— Знает! — подчеркнуто сказала Канеамея. — Я сама ему сказала. Но не сказала, зачем ходила. Не сказала, потому что боялась его. Если бы он узнал правду, он бы убил и меня, и Андо. Но правды я ему не сказала. А тебе скажу, хочешь? — Амбо, нахмурившись, молчал. — Хочешь? — повторила Канеамея. — В ту проклятую ночь, я сама ходила в хижину к Андо и принесла ему белые листы.

— Ты отнесла ему белые листы? — встрепенулся Амбо.

— Да, — кивнула головой Канеамея. — Я принесла ему белые листы. Андо видел белые листы. Они ему сказали все, что говорят и моему набу.

— О, если Арики узнает! — воскликнул Амбо.

Канеамея махнула рукой, словно желая его остановить, и быстро заговорила:

— Он не узнает. Ведь ты ему не скажешь?

— Это все? — спросил смягчившимся голосом Амбо.

— Нет, не все. Андо никогда не хотел стать моим даго. Однажды набу очень рассердился на Андо. Он сказал, что опять бросит его в Большую воду, и я испугалась. Тогда я сказала набу: «Набу, белый человек неплохой. У него есть нанай кобрай, и все люди его любят. Если ты велишь людям бросить белого человека в Большую воду, все племя тебя возненавидит». Набу рассердился, поссорился со мной и раскричался. Тогда я ему сказала: «Набу, я хочу стать сахе белого человека». Набу опять раскричался. Но после, подумав, согласился и послал меня позвать Андо к нам. Набу предложил ему стать моим даго. Он сказал ему, что сделает его наследником семи поясов мудрости и рапуо племени, но Андо отказался. Понял?

— Понял.

— Я еще что-то тебе скажу, — усмехнулась Канеамея. — На празднике Дао я стану твоей сахе. Ты доволен?

Лицо Амбо вдруг прояснилось, глаза засияли радостным блеском. Он старался овладеть собой, но не трудно было заметить охватившее его волнение.

— А теперь пожми руку Андо, — прибавила Канеамея. — Он не виноват.

Амбо сейчас же протянул мне руку и добродушно улыбнулся. И я понял, что он больше не ненавидит меня, что он любил меня даже и тогда, когда хотел убить.

— Теперь я все понял, — сказал он взволнованно. — Арики обманул меня. Он сказал: «Андо хочет стать даго Канеамеи и получить семь поясов мудрости и белые листы!

— Нет, Амбо, это неправда, — отрицательно покачала головой Канеамея.

— Понял, — сказал Амбо. — Арики обманул меня. Он сказал мне: «Убей Андо! Убей его!», и я хотел его убить. Но теперь я понял все. Андо не виноват.

Он замолчал. Видимо, не хотел больше говорить перед Канеамеей об ее нечестном отце.

— Забудем плохое, — сказал я ему. — Давай обещаем друг другу, что больше не будем слушать Арики, и наша дружба будет горячей, как солнце, и вечной, как луна.

— Обещаю! — снова сжал мне руку сын вождя и повторил: — Наша дружба будет горячей, как солнце, и вечной, как луна.

Это была клятва, которую племя занго считало священной, и никто никогда ее не нарушал.

После этого мы расстались. Амбо и Канеамея пошли вперед и скоро исчезли в лесу, а мы с Зингой тронулись по другой тропинке. Мы шли молча через густой лес. Голоса охотников не долетали сюда — они ушли далеко вперед. Кругом царила полная тишина. Не было гиббонов на деревьях, не слышно было птичьих голосов. Я ждал, что Зинга заговорит первой, но опа молчала.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил я ее.

— Берегись Арики, — промолвила Зинга.

Это предупреждение я слышал много раз и от нее, и от ее отца, и от Амбо. Оно не было новостью для меня. Я знал очень хорошо Арики и отлично понимал, что он способен на любую подлость.

— А о Канеамее ничего не скажешь? — спросил я.

— Канеамея хорошая. Она не как ее отец. Она тебе обещала показать белые листы и пришла ночью, когда запрещено входить в чужие хижины. Она тогда поняла, что ты не хочешь ее взять твоей сахе. И она сказала себе: «Пакеги не для меня. Я стану сахе Амбо».

— Очень хорошо, — сказал я. — А ты станешь моей сахе?

Она усмехнулась и кивнула головой.

— Когда будет большой праздник? — спросил я.

— Через одну луну, — ответила Зинга. — Тогда наше племя усыновит тебя. Но сейчас ты должен убить побольше кро-кро, стать долахо.

Она была права. Большая охота должна была закончиться в тот же вечер, а я еще не убил ни единого кро-кро. Вдруг Зинга схватила меня за руку и остановилась.

— Смотри, — прошептала она, показывая на быка, который передними ногами залез в реку и, задрав голову, тревожно нюхал воздух. Он походил на наших быков, с темно-серой шерстью, с острыми крутыми рогами, но с большим брюхом, которое ему придавало неповоротливый вид.

Я прицелился и выстрелил. Бедное животное! Оно вздрогнуло от неожиданного грома, встало на дыбы и одним прыжком оказалось на берегу, но передние ноги у него подкосились, и оно рухнуло на землю. Когда мы подошли, бык уже издох, но глаза у него были открыты, словно он смотрел на меня, как живой, и спрашивал: «Зачем ты меня убил?»

У каждого охотника был свой отличительный знак, вырезанный на копье или стрелах. По этому знаку туземцы распознавали, чья стрела или копье сразили животное. У меня не было стрел, и поэтому я вырезал на палке свой отличительный знак — две перекрещивающиеся черточки, вроде знака умножения X, — забил палку у головы быка и быстро отошел.

Мы снова тронулись вдоль берега, где лес был особенно густой. Тут искали спасение дикие быки, успевшие ускользнуть от копий и стрел охотников. Через некоторое время мы услышали шорох, кусты пришли в движение, и на тропинку выскочил дикий бык. Увидев нас, он остановился, поднял голову и свирепо уставился на нас, потом зафыркал, опустил голову и пошел на нас. Я прицелился и выстрелил. Бык подскочил, заревел и бросился на нас. Зинга закричала и прыгнула в реку. Я едва успел спрятаться за ближайшим деревом, и бык пронесся мимо, не задев меня рогами. Он остановился и обернулся. Бык стоял шагах в десяти от меня, и я видел, как трепетали его ноздри и горели глаза. Заметив меня, он снова опустил голову, готовясь наброситься на меня. Я прицелился в лоб и выстрелил. Ноги быка на бегу сразу подкосились, и он упал всего в трех-четырех шагах от дерева, за которым я прятался. На этот раз я попал ему в голову, как раз между рогами. Рана была смертельной. Бык задрыгал ногами, замотал головой, громко хрипя, потом вытянулся и уже больше не пошевельнулся.

Тут я понял, насколько опасна охота на диких быков. Чтобы убить кро-кро своими стрелами и копьями, туземцы должны его окружить с нескольких сторон и метать стрелы и копья с близкого расстояния. Если его не убьют при первом нападении, бык свирепеет и бросается на своих врагов. Когда бык догонит охотника, туземец ложится па землю, и животное испуганное человеческой хитростью, перепрыгивает через него и гонится за другим охотником. В это время в него со всех сторон летят копья и стрелы и вонзаются в его тело...

За охотниками шли несколько туземцев, которые свежевали убитых животных, разрезали туши на большие куски и относили их в стан охотников. Они собирали стрелы, и по ним судили, кто сколько дичи убил.

Поздно ночью все охотники собрались в стане. Боамбо сообщил результаты большой охоты. Я убил больше всех: двух кро-кро и одну дикую свинью, и вождь объявил меня первым охотником.

Так закончилась большая охота.