Онлайн чтение книги Остров Тамбукту
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Калио пылает. Снова среди туземцев. Зинга — пленница японцев. Капитан Сигемитцу гневается. «Союзник» становится пленником. Беседа со Смитом и Стерном. У Зинги в арестантской каюте.

I

Едва я поднялся на подводную лодку, как меня отвели к капитану Сигемитцу в его каюту. Не успел я перешагнуть порога, как он спросил:

— Ну что, сложат оружие?

— Нет. Они заявили, что будут драться до последнего человека.

Капитан закурил папиросу и нервно бросил горящую спичку на ковер, потом растоптал ее ногой.

— Я их уничтожу! Всех до одного уничтожу! На что они рассчитывают? На стрелы и копья? Но это сумасшествие! Вы объяснили вождю какие силы в нашем распоряжении?

— Объяснил. Он видел силу орудий и пулеметов. Все почувствовали ее на собственной спине и все же будут защищать остров до последней капли крови.

— До последней капли крови! — заорал разъяренный капитан, и на шее у него вздулись синие жилы. — Вся Азия на коленях перед нами, а тут кучка дикарей будет сражаться до последней капли крови! Это неслыханная дерзость. Они у меня захлебнутся в собственной крови! Вы сказали им это?

— Да.

— Ну и что же?

— Вождь предлагает...

— Ага, он предлагает условия! — перебил меня капитан.

— Да, он предлагает вам оставить остров.

— И только-то?

— Да, и только.

— Ладно! Этот дикарь у меня посмотрит, что значит иметь дело с японцами. Я сожгу их селения, уничтожу все и всех!

Он нажал кнопку звонка на письменном столе. В кабинет вошел подтянутый матрос в белых как снег гетрах и начищенных ботинках. Он шаркнул каблуками и замер, вытянув руки по швам.

— Скажи капитану Ямото, пусть поднимает якорь. Курс — ост, держаться от берега на два километра. По десять зажигательных снарядов на каждое селение.

— Есть поднять якорь. Курс — ост. Держаться от берега на два километра. По десять зажигательных снарядов на каждое селение, — отчеканил матрос, отдал честь и, повернувшись налево кругом, вышел из каюты. Через минуту залязгали цепи, застучали машины, подводная лодка напряженно затряслась, видимо, тронувшись с места.

Я похолодел, вспомнив, что первое селение по пути подводной лодки, — Калио. За каких-нибудь две минуты оно будет уничтожено и люди перебиты. И Зинга! Ведь она в Калио!..

— Разрешите сказать? — обратился я к капитану. Наверно, я был очень бледен, потому что он с удивлением посмотрел на меня.

— Скажите.

— Вы поспешили с вашим приказом.

— Я не могу терять времени!

— Не забывайте, что вы имеете дело с дикарями, которые не рассуждают как мы, цивилизованные люди.

— Меня не интересуют их рассуждения!

— Мне знакомы их нравы и обычаи...

— Меня не интересуют их нравы и обычаи! — раздраженно перебил меня капитан. Пепел от папиросы упал на блестящий лак стола.

— Почему не попытаться...

— Ну, что?

— Я хорошо знаю жителей первого селения, которое вы хотите уничтожить. Знаю и его вождя...

— Довольно с меня этих вождей! — крикнул капитан.

— Почему вы сердитесь? Я хочу вам помочь.

— Говорите!

— Я уверен, что, если поговорю с вождем селения, он согласится сдаться без боя.

— Почему вы так думаете? — Капитан потушил папиросу в фарфоровой пепельнице и сел против меня. — Ведь вождь сказал, что они будут сражаться до последней капли крови? Я из них выцежу до капли их нечистую кровь...

— Так сказал тана Боамбо, это правда. Он главный вождь всего племени. Но кроме него в каждом селении есть ренгати — предводитель селения. Так вот, предводитель селения, которое вы хотите уничтожить, мой близкий друг и даже в некотором роде родственник.

— Родственник? Вы издеваетесь надо мной!

— Нисколько. Потом я вам расскажу, как мы стали с ним родственниками. Полагаю, что он согласится сложить оружие. Почему не попытаться?

— Мы пришли сюда не для того, чтобы делать попытки! И никаких переговоров! Я поговорю с их малыми и большими вождями языком орудий и пулеметов!

Он встал, встал и я. Разговор был кончен.

Я вышел на палубу. Вдали показалось селение. Через час «заговорят» орудия, и Калио обратится в пепелище. Сколько невинных женщин и детей погибнет!.. Погибнет и Зинга. Нет! Нет! Я должен предотвратить несчастье, но как? Капитан неумолим!

Я снова подошел к нему. Он стоял на палубе и рассматривал в бинокль селение.

— Господин капитан!..

Он обернулся. Бинокль повис на груди.

— Я вам ручаюсь, что вождь Калио сдаст селение со всеми жителями без боя.

Капитан мрачно спросил:

— Вы ручаетесь?

— Да, ручаюсь! Я хорошо его знаю. Ходил к нему в гости. Мы с ним вроде сводных братьев. Я ему скажу, что вы его наградите...

— О, разумеется! — усмехнулся капитан, обнажив желтые зубы.

— Как только он сдаст селение, вожди всех остальных селений последуют его примеру. Они как овцы, — с болью сказал я, — пошла одна, другие сами двинутся за ней.

— Может быть, вы правы, — пробормотал капитан и, глянув на меня холодными глазами, спросил: — Но я одного не понимаю: почему вы так заботитесь о дикарях? Почему так беспокоитесь за них?

— Потому что... Как вам объяснить?.. Я хочу вам помочь. Ведь мы союзники. Кроме того, у меня есть невеста, которая живет в этом селении...

— Невеста? Разве эти дикари обручаются?

— Конечно...

— Хорошо! — кивнул головой капитан. — Объясните мне ваш план.

У меня не было никакого плана. Я просто хотел спасти жителей Калио — вот и все. Хотел спасти Зингу.

— Я сойду сам на берег, — торопливо заговорил я, — уговорю вождя и жителей селения сдаться без боя. Объясню им, что их ожидает, в случае если не согласятся. Они меня послушают. Если вы отнесетесь к ним хорошо, и другие селения откажутся от сопротивления.

— Хорошо! — снова кивнул головой капитан. — Надо экономить снаряды. Даю вам полчаса на переговоры. Как услышите сигнал — орудийный выстрел, сейчас же возвращайтесь на судно.

У меня вырвался вздох облегчения. Капитан на полчаса откладывал уничтожение селения, достаточно времени для того, чтобы туземцы бежали в джунгли, где никакой снаряд их не достигнет.

Подводная лодка бросила якорь в виду селения. Матросы спустили на воду резиновую лодку, и через полчаса я был на берегу.

Селение было безлюдно. Амбо, наверно, успел предупредить туземцев, и все ушли в горы. А может быть, люди издалека заметили подводную лодку и бежали. Но почему они оставили селение без защиты? Где стрелки? Если капитан увидит, что не встретит сопротивления, он высадит матросов на берег и предаст огню все хижины...

Я не собирался возвращаться на подводную лодку. Не было смысла дальше играть роль посредника, раз это было бесполезно. Капитан Сигемитцу хотел захватить остров, покорить или уничтожить все племена — и ничто не могло ему помешать в достижении этой цели. Нельзя ожидать пощады от людей, которые превратили весь мир в ад. В это время Германия и Япония находились в зените славы — на западе армии Гитлера достигли Ла-Манша, на востоке — Волги, на севере — Шпицбергена, на юге наступали в пустынях Африки, а японцы были, в Китае, и их подводные лодки сновали даже в Индийском океане. Кто мог убедить капитана, что ему не удастся покорить какое-то «дикое» племя?

«Да, — подумал я, — моя роль посредника кончена, пора идти в горы к Боамбо».

Приходилось торопиться, потому что скоро начнут стрелять орудия... И действительно, в ту же минуту раздался орудийный выстрел — условленный сигнал, звавший меня вернуться на судно. Но вместо того, чтобы идти на берег, я пошел в джунгли...

Едва я углубился в лес, стрела пропела над моей головой и вонзилась в дерево.

— Не пускайте стрел, комунатуа! — закричал я. — Не пускайте стрел, я ваш лапао!..

С ближайшего дерева соскочил молодой туземец и крикнул:

— Комунатуа! Это наш пакеги!

С соседних деревьев послезали и другие туземцы и окружили меня. Все намазали себе лица сажей, а тела разукрасили белыми полосами. В шевелюре торчали перья попугаев. Это была их военная «форма», и она действительно делала их страшными.

— Ты пришел с большой пироги, — сказал один из туземцев, свирепо смерив меня взглядом. — Ты был у желтых дьяволов. Ты наш враг.

Остальные подошли ближе с поднятыми копьями, готовые их всадить в меня.

— Да, я был у желтых дьяволов. Я теперь иду к тана Боамбо. Но перед этим хочу поговорить с вашим ренгати. Отведите меня к нему.

Стрелки повели меня на берег. Тут я увидел то, что капитан с подводной лодки даже в бинокль не мог разглядеть: в кустах и среди скал притаилось много стрелков, молча наблюдавших за подводной лодкой и готовых к бою. Среди них был и ренгати. Он встретил меня холодно.

Я объяснил ему, что Боамбо послал меня к желтым дьяволам предложить их вождю уйти отсюда со своими большими пирогами и оставить племя в покое. Но желтый вождь — уин биля (плохой человек) — и не хочет уходить. Он скоро начнет пускать «молнии» и сожжет все хижины.

— Но вы не пугайтесь, — обратился я ко всем туземцам. — Желтый вождь сожжет хижины, но до вас не доберется. Залягте и ждите. Если желтый предводитель пошлет стрелков, встретьте их как полагается.

— О, мы знаем! — сказал ренгати.

Сейчас японец мог привести в исполнение свою угрозу — обратить селение в пепелище. Ну что ж? Туземцы построят себе новые хижины в горах, но не преклонятся пред ним.

Капитан, вероятно, подумал, что я стал жертвой «черных дикарей», — как он презрительно называл туземцев, — и, может быть, представлял себе, как они пляшут вокруг костра, на котором я буду зажарен. Он едва ли допускал, что я мог добровольно остаться у туземцев и драться вместе с ними против своего «союзника».

Через полчаса, после сигнального выстрела, орудия открыли ураганный огонь. Снаряды со свистом пролетали над нашими головами и с грохотом разрывались в селении. Через несколько минут оно горело со всех сторон.

Подводная лодка подняла якорь и тронулась вдоль берега. Позже мы слышали новую канонаду: японцы обстреливали соседнее прибрежное селение...

II

Как храбро ни сражалось племя, оно не могло прогнать захватчиков с острова. Одной храбрости недостаточно для победы. Необходимо еще и мощное оружие, а туземцы располагали всего десятью ружьями, кроме стрел и копий.

Десятки тысяч лет назад человечество питалось кореньями, плодами и рыбой и редко мясом, потому что все звери, мясо которых может служить пищей для человека, были подвижнее его, а часто и сильнее. В те времена изобретение лука и стрел было эпохой в развитии человечества. Стрелой человек мог убить зверя на расстоянии. Стрелы и копья спасли человечество от голода и вырождения. Даже много позже, когда у человечества были уже железные щиты, мечи и броня, стрелы и копья все еще были опасным оружием. Ими древние греки победили троянцев, ими спартанцы защищали Фермопилы. Но теперь стрелы и копья не могли спасти племя занго от захватчиков. В сравнении с орудиями, пулеметами, ружьями и бомбами японцев, стрелы и копья были детскими игрушками. Известно, что когда турки воевали с византийцами и осадили Константинополь, у них было только одно единственное орудие и, если верить историкам, выстрелили из него только раз, но этот единственный выстрел решил исход битвы — византийцы сдали город. А у японцев было не одно, а четыре орудия...

И все-таки они не могли ни захватить остров, ни сломить сопротивление племени. Они разрушили и сожгли прибрежные селения, перебили много народу, но не могли проникнуть в глубь острова, да и не рисковали, потому что знали, что их ожидает на лесных тропинках.

Туземцы жили в неприступных джунглях так же свободно, как и раньше. Они не привыкли к роскоши и не чувствовали неудобств твердого ложа. Они спали на рогожах или сухой траве и папоротниках, а непроходимые джунгли охраняли их от захватчиков. На тропинках, которые шли от берега к новым селениям, днем и ночью бдели стрелки. Время от времени японцы пытались проникнуть по этим тропинкам в глубь острова, но стрелки быстро обращали их в бегство. При каждой такой попытке японцы оставляли по нескольку человек убитыми и ранеными, пока наконец совсем не отказались от этих вылазок. Они были хозяевами океана, но на самом острове владели узкой полосой земли и одним селением, которое сами превратили в пепелище.

И как раз у этого селения, вблизи залива, они начали усиленно строить укрепления. Днем мы наблюдали за ними с высот, а ночью более смелые стрелки подкрадывались к их окопам и неожиданно нападали на них, выводя из строя по нескольку матросов. Но и японцы не оставались в долгу. Иногда они подходили на лодках ночью к берегу у какого-нибудь полуразрушенного селения и пока одни сражались со стрелками, охранявшими берег, другие обыскивали хижины и всех, кого ловили в них, угоняли работать на укреплениях. Они не убивали пленных, потому что им были нужны рабы. А позже они прибегли к новой хитрости: гнали двух пленных туземцев по тропинке в джунглях и заставляли обезвреживать скрытые смертоносные стрелы. Но и эта хитрость провалилась. Стрелки, спрятавшиеся на деревьях, убивали японцев и освобождали пленных туземцев.

Только раз трем матросам удалось подкрасться к стану, в котором жила Зинга. Они прошли через джунгли, расчищая себе путь среди густых лиан топорами, и спрятались вблизи ручья, из которого женщины черпали воду для питья и стряпни. Не подозревая опасности, Зинга пришла за водой. Матросы схватили ее и увели. В стане слышали ее крики, и несколько человек стрелков сейчас же бросились по следам японцев, но те, стреляя из автоматов, исчезли в джунглях.

Похищение Зинги вызвало тревогу во всем стане. Оно показывало, что отдельные маленькие вражеские группы могут проникнуть в глубь джунглей, и туземцы немедленно приняли меры для того, чтобы это не повторилось. Были поставлены посты вокруг стана, которые посменно днем и ночью несли охрану. Если японцы еще раз дерзнут приблизиться к стану, их ждет верная смерть.

Узнав какое несчастье случилось с его дочерью, Боамбо ушел в свою маленькую хижину и закрыл лицо руками. Он долго стоял молчаливо и неподвижно. Он был совершенно убит. Я вошел к нему, но не знал, как его утешить. И в самом деле, что ему сказать? Я сам был потрясен. Зинга в руках у японцев! Пленница! Это ужасно...

Пришел Амбо. Он также узнал о похищении сестры и еще с порога крикнул:

— Ухожу! Прощай, набу! Я погибну, но прежде убью хотя бы человек десять врагов.

Я схватил его за руку:

— Присядь, дружок! Ты не спасешь Зингу! В лучшем случае убьешь одного, двух желтых дьяволов, но и тебя убьют.

— Все равно! — крикнул Амбо. — Я ухожу! Пусти меня!

Я сильно сжал его руку.

— Нет, не пущу тебя! — твердо сказал я. — Твое копье не поможет. Я сам попытаюсь спасти Зингу.

Боамбо сделал знак сыну сесть и, обернувшись ко мне, тихо спросил:

— Как ты ее спасешь?

— Пойду к желтому тана, а там посмотрю, что можно будет сделать.

Боамбо посмотрел на меня невидящим взором и сказал:

— Если дочь желтого тана попадет в руки наших стрелков, они освободят ее. Так и скажи желтому тана. Скажи ему, что мы мужчины и воюем с мужчинами. Позор! — промолвил он, набивая трубку. — Желтый тана воюет с женщинами! Он убивает детей и стариков! Позор!..

— Все ему скажу, — обещал я и вышел из хижины...

III

Вблизи селения я наткнулся на японский пост. Показал матросам пропуск, который мне давал право передвигаться по всему острову в любое время дня и ночи, и они повели меня к заливу. По пути повстречалось несколько человек туземцев, которые несли на плечах длинное и тяжелое бревно. За ними шел матрос с автоматом на груди. Все туземцы, взятые в плен, строили укрепления. Японцы торопились укрепить берега вокруг единственного залива, наверно, с намерением увеличить свои силы подводными лодками и другими боевыми единицами для того, чтобы отрезать путь англо-американскому флоту в Индию и Персидский залив. Но постройка укреплений не легкое дело. Нужно много рабочих, а японцы взяли в плен всего человек десять туземцев, которые походили на живые скелеты. Тяжелый труд с утра до вечера отнимал у них последние силы. Но еще больше их угнетало сознание, что они работают на своих врагов. Некоторые из них узнали меня. Я поздоровался, но они не ответили.

Я сел в пирогу и отправился на подводную лодку. Я кипел от возмущения. Охваченный бессильным гневом и горем, я даже не подумал о том, что скажу капитану Сигемитцу и как оправдаю мое бегство к туземцам.

Капитан Сигемитцу не ждал меня. Он удивился моему неожиданному появлению, но через одну секунду его глаза вновь стали холодными и лицо бесстрастным и непроницаемым.

— Что это значит, союзник? — спросил он, постукивая карандашом по столу и враждебно посматривая на меня. — Я думал, что ваш великий вождь давно вас съел вместе с потрохами, а вы возвращаетесь как ни в чем не бывало?

Хотя в его словах звучала ирония, но они мне подсказали, как оправдаться. О, я ему распишу такие ужасы о «свирепых дикарях», что у него волосы встанут дыбом! Но прежде чем я заговорил, вдруг он поднялся с кресла и, впившись в меня холодными глазами, со злобой процедил сквозь зубы:

— Я вас послал вести переговоры с нашими врагами, а вы остались у них! Вы знаете, как мы наказываем дезертиров и предателей?

— Прежде всего, выслушайте меня, — возразил я, — а потом думайте о наказании.

Он снова сел поудобнее в кресло.

— Говорите, я слушаю!

Я рассказал ему сколько же невероятную, столько и страшную историю. Как только я вышел на берег, «дикари» схватили меня и отвели к своему предводителю. Увидев меня, предводитель заревел как разъяренный зверь и велел живьем сжарить на костре.

— Врете! — неожиданно прервал меня капитан.

В этот момент он хитро смотрел на меня прищуренными глазами и кажется улыбался, потому что обнажил зубы, но это была «улыбка» тигра, который подкарауливает жертву.

Я растерянно замолчал. Холодный пот выступил у меня на лбу. Я вытер его и потупил взор. Мне показалось, что я хорошо сочиняю, но капитан не поверил, и это меня смутило.

— Когда вы пожелали сойти на берег уговорить предводителя сдаться без боя, вы утверждали, что он ваш родственник и первый приятель, не так ли? — спросил он.

Я кивнул головой, потому что это было правда. Капитан продолжал:

— Вы даже говорили, что ходили к нему в гости, не помните? Тогда вы были уверены, что он сдастся без боя, а теперь вы рассказываете, что он приказал вас зажарить живым на костре. Вы не находите противоречия в ваших словах? Я жду вашего ответа, союзник... Я хотел бы знать, когда вы меня обманывали, тогда ли, когда хотели отправиться к вашему родственнику, или сейчас?

— Все, что я вам тогда говорил, правда, — ответил я. — Но и то, что рассказываю сейчас, не обман. Увидев меня, мой родственник заревел как дикий зверь. Он был страшно разъярен, считая меня изменником. Он знал, что я бежал из его племени и ушел к вам, врагу. Ничего удивительного, что он хотел поступить со мной так, как поступают с предателем.

— Ну, а что произошло дальше? — холодно спросил меня капитан.

— Дикари привязали меня к дереву... А когда подводная лодка удалилась, развели большой костер, забили в барабан и пустились в бешеный пляс...

— Зачем им было разводить костер? — усомнился капитан. — Ведь все селение горело от наших снарядов.

— Да, — подтвердил я. — Селение горело, но они считали, что этот огонь зажжен нечистой силой и поэтому развели свой, священный огонь, добытый первобытным способом от трения двух сухих деревяшек. И начали свои дикие пляски. Вы представляете себе мое положение; привязанный к дереву, каждую секунду ожидая, что меня бросят в огонь... О, это было ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя...

— Вы говорите, что вас привязали к дереву? — опять перебил меня капитан.

— Да, они привязали меня к дереву...

— А вот я читал, — сказал капитан, глядя на меня подозрительно, — что дикари привязывают свою жертву у костра и пляшут вокруг нее.

— Да, — подтвердил я, — и я читал нечто подобное. Но эти дикари привязали меня далеко от костра. Ведь я вам сказал, что они считают свой огонь священным и не хотели его осквернять моей близостью...

— Осквернять? Не понимаю...

— Постараюсь вам объяснить. Я пакеги — белый человек или белый дьявол, который оскверняет все, чего коснется.

— Но... насколько я помню, вы утверждали, что они хорошо относятся к вам?

— Раньше, когда считали меня их другом — да. Но не забывайте, что сейчас я был их врагом. Они смотрели на меня, как на прокаженного привязали в стороне от костра, чтобы не осквернять его. А после, когда наплясались, отвязали от дерева и на руках понесли на костер...

Пот градом лил с моего лица. Я вытер его и спросил:

— Вы позволите закурить?

— Разумеется! — капитан подвинул папиросы и нетерпеливо поторопил:

— Продолжайте, я слушаю...

Он действительно напряженно слушал, облокотившись на письменный стол.

— Понесли меня на руках, чтобы бросить в костер, но в эту минуту прибежал туземец и сообщил, что желтые дьяволы схватили дочь главного вождя и увели на подводную лодку.

— Желтые дьяволы? Он так и сказал?

— Да, сэр, они так вас называют. Тогда я сказал: «Не троньте меня, и я спасу дочь главного вождя».

— Дочь главного вождя? — встрепенулся капитан, пристально глядя на меня. — Вы знаете ее?

— Знаю.

— Прекрасно, прекрасно!.. А дальше что произошло?

— А дальше я опять повторил туземцам: «Если вы меня не тронете, я попрошу желтого вождя освободить дочь тана Боамбо».

— И они вам поверили и освободили?

— Нет, конечно! Они не поверили и не освободили меня. Тогда я предложил им отвести меня к их главному вождю, и они согласились.

— Из огня да в полымя! — пробормотал капитан.

— Совершенно верно. Увидев меня, главный вождь раскричался: «Зачем вы привели сюда этого белого дьявола? Почему вы до сих пор его не съели?» А туземцы ответили: «Мы как раз разожгли костер и собирались его зажарить, когда узнали, что желтые дьяволы захватили дочь тана Боамбо и утащили на большую пирогу». Главный вождь еще больше разъярился и заорал: «Да, желтые дьяволы похитили мою дочь, но я жестоко им за это отмщу! Этот будет первой жертвой, — указал он на меня. — Зажгите костер и приведите других желтых дьяволов. Я голоден как шакал...»

— Постойте, постойте! — остановил меня капитан. — Разве они взяли в плен моих матросов?

— Да, они привели пять ваших матросов, связанными...

Капитан насторожился и поджал губы.

— Дальше?

— Дальше я сказал главному вождю: «Если тана Боамбо оставит в живых этих пятерых желтых человек, я спасу дочь тана Боамбо». — «Как? — спросил меня предводитель. — Как же ты ее спасешь?» — «Я пойду к желтому вождю и скажу, что тана Боамбо передаст ему живыми пятерых его стрелков, если желтый вождь освободит дочь тана Боамбо». — «Нет! — воскликнул предводитель. — Желтые дьяволы причинили много зла моему племени. Они наши враги, а мы прощаем нашим врагам только после того, как их зажарим и съедим». — «Пусть тана Боамбо хорошо подумает, раньше чем нас зажарит и съесть, — сказал я. — Если тана Боамбо меня не послушает, он никогда больше не увидит своей дочери». Но он не пожелал меня слушать и велел бросить нас в огонь. Меня и пятерых ваших матросов. Его ненависть к вам сильнее любви к собственной дочери. Тогда вмешалась жена предводителя. Как каждая мать, она бросилась в ноги мужу, зарыдала в голос, начала ломать руки и умолять... Вмешались и другие женщины, родственницы предводителя, — известное дело, женское сердце жалостливее сердца мужчины, — и предводитель сдался. Он приказал угасить костер и послал меня сказать вам, что, если вы освободите его дочь, он освободит пятерых ваших матросов. Если же нет, завтра же утром они будут зажарены и съедены.

— Так! — пробормотал капитан, потирая руки. — Хорошо, хорошо!.. Чудесно! Главный вождь в моих руках!

— Он в джунглях, и вы никогда его не поймаете, — возразил я.

— Он сам придет ко мне...

— Этого никогда не будет!

— Тем хуже для него и его дочери!

— А ваши матросы? — напомнил я. — Не забывайте, что пять ваших матросов...

— Вы о них не беспокойтесь, — перебил меня капитан и небрежно махнул рукой. — Во флоте императора-солнца существуют традиции. Каждый матрос, попавший живым в руки врага, не заслуживает снисхождения. Эти негодяи должны были умереть как герои, а не сдаваться живыми. Они запятнали и свою, и мою честь. Пусть их сожрут дикари — это послужит примером для других...

«Ужасный человек! — подумал я. — Без сердца, без чувств. Что делать?» Мне пришло на ум, что капитан вспомнил о чести. Сдавшись живыми, его матросы запятнали свою и его честь. Ну что ж! И у меня есть честь!..

— Я поклялся главному вождю, что его дочь будет освобождена, и только тогда он согласится оставить в живых ваших матросов и меня. Если вы ее не освободите, главный вождь скажет: «Белый варвар обманул. У него нет чести. Все белые и желтые — варвары, люди без чести...»

— Вы меня смешите, ха-ха! — сказал капитан и язвительно рассмеялся. — Неужели вам не безразлично, что подумает о вас этот дикарь?

— Совсем не безразлично. Мое понятие о чести...

— Оставайтесь при вашем понятии, — прервал меня капитан Сигемитцу, а дочь главного вождя останется моей пленницей. Или ее отец капитулирует, или...

— Или что? — насторожился я.

— Вы много хотите знать, союзник! — строго заметил капитан и встал.

Разговор был окончен. Зинга оставалась его пленницей, а я «союзником». Это было унизительно.

— Господин капитан, вы должны освободить эту девушку!

— Должен? — он посмотрел па меня через плечо.

— Да, должны! — мой голос прозвучал дерзко.

— Почему?

— Потому что она моя невеста!

Он повернулся ко мне, и, принужденно улыбнувшись, сказал:

— Союзник, я вам не верю. Мне известно, что дикари не обручаются и не венчаются. Эти вещи у них обделываются просто.

— Они обручаются и венчаются так же, как и мы, — возразил я. — И защищают свою честь гораздо больше, чем некоторые цивилизованные люди.

Капитан свистнул от удивления, потом сказал:

— Союзник, не говорите глупостей. Эта девушка — моя пленница и я поступлю с ней так, как мне заблагорассудится. Первым делом я ее сфотографирую и вставлю в альбом на память. У меня есть альбом с фотографиями девушек разных стран: китаянок, монголок, малаек, даже европеек. Настоящая дикарка среди них — это будет оригинально, не так ли?

— Вы этого не сделаете! — с возмущением крикнул я.

— А кто мне помешает, союзник?

— Моя честь и ваша совесть!

— Ваша честь, — он кисло усмехнулся. — Давайте говорить откровенно. Я признаю только одну честь — честь на поле битвы, и только одну честь Японии и императора-солнца. Я прибыл сюда, чтобы занять остров и превратить его в военную базу. Всякий, кто будет препятствовать моей задаче, будет беспощадно сметен с лица земли. Понятно, союзник? Тут нет места для романтики. Это девушка — дочь их главного вождя, а он мой враг.

— Но она моя невеста, а я ваш союзник!..

— Союзник? Ну, ладно! Тогда знайте, что мы не делимся рыбой, попавшей в наши сети. И я вам рекомендую поджать хвост, потому что не буду церемониться.

Он нажал кнопку на письменном столе. Вошел вестовой и отдал честь.

— Отведите этого юношу в камбуз! — приказал капитан.

— Что это значит?

— А вы не понимаете? До сих пор вы были моим союзником, а отныне пленником.

— Но это нечестно!

— Молчать! — топнул ногой капитан, и губы у него искривились от бешенства. — Посади свинью за стол! Вон!

Вестовой вытолкал меня за дверь и погнал в камбуз.

IV

Все было ясно. До тех пор пока капитан рассчитывал заманить племя переговорами, я был ему нужен, и он обходился со мной как с «союзником». А поняв, что переговоры бесполезны и я ему больше не нужен, он превратил меня в пленника и отправил на кухню на «почетную» работу, как и Стерна.

Мы со Стерном чистили и резали лук и картофель, мыли котлы, тарелки, кастрюли и стаканы, выливали помои, подметали и мыли пол, работали с утра до вечера. Но не столько нас угнетала работа, сколько грубое отношение кока Ясуды. То он нас ругал за крупно нарезанный картофель, то за мелко нарезанный. После обеда, когда отдыхал, он заставлял нас дежурить у его койки и отгонять мух. Он обращался с нами, как в свое время китайские мандарины со своими рабами.

Стерн и раньше недолюбливал судовых коков и не считал их настоящими моряками, а сейчас к Ясуде испытывал двойную ненависть. Потому что Ясуда был не только коком, но и нашим мучителем. Но Стерн закалил свою волю в морских бурях и, стиснув зубы, терпел грубости кока. Однажды он сказал мне:

— Если все японцы такие, как эта гадина и капитан Сигемитцу, японская нация должна быть стерта с лица земли.

— Нация не виновна, Стерн, — возразил я. — Японцы — хороший народ.

— Вы идеалист, — упрекнул меня Стерн. — Чрезмерно верите в добро и людей.

— Я верю в народ.

— А разве Ясуда и ему подобные не народ?

— Нет, они паршивые овцы в стаде...

— В таком случае, в японском стаде исключительно много паршивых овец, — изрек Стерн.

Он не скрывал своей ненависти к японцам и, проходя мимо них, не здоровался, а когда получал пинок от офицера или боцмана, не удостаивал злодея даже взглядом.

Стерн сказал мне, что только один раз видел Зингу, когда ее привезли на подводную лодку, и ничего не знает о ее дальнейшей судьбе. Он предполагал, что она заперта в каюте капитана, но я знал, что там ее не было. «Где Зинга и как ей помочь? — задавал я себе вопрос. — Хоть бы мне ее увидеть, поговорить с ней, успокоить!..»

Однажды, перенося из склада тяжелый ящик макарон, в узком коридоре, ведшем в камбуз, я натолкнулся на Смита. Он очень похудел. Обросшее щетиной, бледное увядшее лицо, с ввалившимися щеками; глаза лихорадочно блестели, рваная рубашка, лохмотьями свисала с плеч, а его коротенькие штанишки были вымазаны красной и синей краской — очевидно, его заставляли что-то красить на лодке.

— Как, и вас постигла наша участь? — удивился он, видя меня с ящиком па спине. — Ведь вы были союзником этих свиней?

— Победители не нуждаются в союзниках, — ответил я.

— Плохо, очень плохо! — вздохнул Смит. — Если эти бандиты захватят Азию, а Гитлер — Европу, не поздоровится ни Азии, ни Европе.

— Европа не кончается ни у Ла-Манша, ни под Сталинградом, — успокоил я его, — а Азия не от Шанхая до Кантона, ни даже до Тамбукту. Германцы биты под Москвой и Ленинградом...

— Правда? Кто вам сказал?

— Капитан подводной лодки.

— Неужели он перед вами признал это?

— Он признал, что Москва и Ленинград находятся в русских руках.

— О, я день и ночь буду молиться русскому богу! — воскликнул Смит. — Из-за этого Сигемитцу я возненавидел всех японцев!

— Почему вы их не подкупите?

— А чем? Кассетка с драгоценностями осталась на пожарище...

Говорят, что несчастье сближает людей. Это совершенно верно! Вот мы со Смитом сочувствовали друг другу и уже не испытывали взаимной неприязни. Более того, он даже начал молиться русскому богу.

В другом конце коридора показался вестовой капитана и куда-то исчез. Нам со Смитом нужно было расходиться.

— Не знаете ли где Зинга? — вполголоса спросил я его.

— В арестантском каземате под этой лестницей. Первая дверь направо...

Он показал мне дверь и ушел. Я занес ящик в камбуз, выбрался, незамеченный коком, и поспешил к лестнице. Там никого не было. Через «глазок» я заглянул внутрь каземата. Да, Зинга была здесь. Она сидела съежившись в углу и не спускала глаз с «глазка».

— Зинга! — едва слышно прошептал я. Она вскочила и подбежала к двери.

— Андо, это ты? Спаси меня, Андо! Спаси меня! — Попытаюсь...

— Я тут умру, Андо!

— Потерпи еще немножко Ночью попытаюсь открыть дверь...

Над головой раздались шаги. Кто-то сходил по железной лестнице.

— Ночью я опять приду, — сказал я и быстро отошел от каземата.

Смит поджидал меня в конце коридора.

— Что они хотят от девушки? — возмущался он. — Зачем привезли ее сюда? Это же не люди!

— Вы когда переменили ваше мнение? — спросил я. — Раньше вы предпочитали плен свободе, которой пользовались на острове.

— Не напоминайте мне этого, сэр... Я не знал японцев.

Из камбуза долетел крикливый голос кока, и Смит поторопился уйти.

Немного позже прибежал запыхавшийся вестовой Сигемитцу в камбуз и что-то залопотал по-японски, испуганно поглядывая на меня. Он выговорил только одно слово, которое я понял — капитано, — но и его было достаточно, чтобы догадаться, что капитан зовет меня. Я пошел за шустрым, подтянутым вестовым и думал: «Зачем меня зовет капитан Сигемитцу? Зачем я ему понадобился? О новых переговорах с туземцами и речи не может быть. Тогда — зачем? Может быть, он решил освободить Зингу, что бы завоевать сердце ее отца? Но этого не может быть. Капитану Сигемитцу был нужен сам предводитель или его голова, а не сердце и приятельство».

Вестовой постучал в дверь каюты. Капитан открыл и принял меня, осклабившись до ушей.

— Чья эта кассетка? — спросил он меня.

Только тут я заметил на полу кассетку Смита, покрытую копотью и обгорелую, но совсем сохранившуюся.

— Мои матросы нашли ее на одном из пожарищ в селении. Ваша?

— Нет.

— А чья? — вперил в меня глаза капитан. — Может быть, Смита?

— Не знаю.

Капитан послал вестового за Смитом. Через минуту он явился бледный, похудевший, изможденный...

— Ваша? — спросил капитан, указывая на кассетку. Смит вздрогнул и еще больше побледнел.

— Ясно! — сказал Сигемитцу. — Дайте ключ!

Смит немного помолчал, после резко заявил:

— Не дам!

Капитан вызвал вестового и велел ему обыскать плантатора. Немного спустя вестовой протянул капитану ключ от кассетки.

— О кей! — воскликнул довольный капитан и велел нам уходить.

— Этот мародер ограбил меня среди бела дня! — возмущался Смит, когда мы шли в камбуз. — Это не офицер! Да ведь капитан — настоящее чудовище!