Онлайн чтение книги Барчестерские башни
ГЛАВА XVIII. Гонения на вдову

На следующее утро мистер Слоуп был в ранний час вызван к епископу и отправился к нему, не сомневаясь, что его преосвященство, подученный женой, встретит его гневно и повторит те же упреки, которые она обрушила на него накануне. Мистер Слоуп, решив, что от епископа он, во всяком случае, этого не потерпит, вступил в его туалетную весьма воинственным шагом — и нашел епископа в самом кротком и благодушном расположении. Его преосвященству нездоровилось: он пожаловался на головную боль и на желудок, но настроение у него было прекрасное.

— А, Слоуп! — сказал он, пожимая протянутую руку капеллана.— Я жду архидьякона Грантли, но что-то расхворался. Боюсь, вам придется заменить меня.— И доктор Прауди объяснил, что нужно будет сказать доктору Грантли: его самым мягким образом следует поставить в известность о том, что после отказа мистера Хардинга место смотрителя было предложено мистеру Куиверфулу, который его и принял.

Мистер Слоуп вновь повторил своему патрону, что решение это, по его мнению, не вполне разумно — проделал он это sotto voce[18]Вполголоса (итал.)..

Однако и такая предосторожность была недостаточной, и во время его краткой речи епископ еле заметным, но весьма зловещим движением большого пальца указал на дверь, которая вела из туалетной во внутреннее святилище. Мистер Слоуп понял и умолк, но ему стало ясно, что отныне они с его патроном — союзники, что они вступают в желанный ему комплот и что назначение мистера Куиверфула будет последней жертвой, принесенной на алтарь супружеской покорности. Все это мистер Слоуп прочел в легком мановении епископского пальца — и прочел правильно. Не было нужды в пергаментах, печатях, заверениях, пояснениях и клятвах. Сделка была заключена, и мистер Слоуп протянул на этом руку епископу. Тот верно истолковал чуть более крепкое пожатие и подтвердил это взглядом.

— Прошу вас, мистер Слоуп,— сказал он громко,— будьте с архидьяконом как можно учтивее, но втолкуйте ему, что мистер Хардинг лишил меня возможности исполнить его желание.

Сказать, что во время этой беседы миссис Прауди сидела в спальне, прильнув ухом к замочной скважине, значило бы непозволительно очернить ее. Нет, она была слишком благовоспитанна. У замочных скважин и дверных щелей подслушивают только горничные! Это миссис Прауди знала твердо и не снизошла до подобной низости, но она расположилась как можно ближе к двери, чтобы, не прибегая к столь плебейской уловке, заручиться тем же преимуществом, которым заручилась бы горничная.

Но ей удалось расслышать лишь немногое, и это немногое ввело ее в заблуждение. Она не видела дружеского рукопожатия, не заметила заключения сделки и не догадывалась о коварном намерении этих двух предателей низвергнуть ее во всей ее славе, выбить чашу из ее рук прежде, чем она успеет сделать первый глоток, лишить ее власти до того, как она испробует ее сладость! Да, они были предателями — спутник ее жизни и змея, которую она вытащила из безвестности и пригрела у самого жаркого в мире очага! Но у них не было ее душевного величия. И хотя они сплотились против нее, битва еще не была выиграна.

Мистер Слоуп не сомневался, что доктор Грантли не пожелает его видеть, и не ошибся. Архидьякон, войдя во дворец, был встречен запиской. Мистер Слоуп изъявляет ему свое уважение и пр. и пр. Епископ болен и весьма сожалеет и пр. и пр. Мистер Слоуп осведомлен о взглядах епископа и с соизволения архидьякона будет иметь честь и пр. и пр. Архидьякон, однако, своего соизволения не дал и, прочтя записку в передней, скомкал ее, буркнул, что он сожалеет о нездоровье его преосвященства, и удалился, не ответив на записку мистера Слоупа даже устно.

“Болен! — сказал себе архидьякон, яростно усаживаясь в карету.— Он просто отъявленный трус. Он боится меня принять. Болен!” Сам архидьякон в жизни не болел, а потому не верил, что болезнь и в самом деле может кому-то помешать принять посетителя. Всякую ссылку на болезнь он считал обманом и в настоящем случае был не так уж далек от истины.

Мистер Грантли приказал везти себя к дому на Хай-стрит, где жил его тесть, узнал там, что мистер Хардинг отправился к дочери, и поехал туда. Когда архидьякон вошел в гостиную, он кипел бешенством, но уже не столько из-за слабодушия епископа, сколько из-за злодейства капеллана.

— Нет, вы поглядите! — сказал он, швыряя мистеру Хардингу смятую записку.— Мне сообщают, что я могу, если хочу, иметь честь увидеться с мистером Слоупом. И это после того, как сам епископ назначил мне час!

— Но он пишет, что епископ болен,— сказал мистер Хардинг.

— Чушь! Неужели вас может обмануть подобная уловка? Вчера он был совсем здоров. Нет, я увижусь с епископом и прямо выскажу ему все, что думаю о его поведении. Я с ним непременно увижусь, а не то в Барчестере ему станет жарко!

Элинор тоже была в комнате, но доктор Грантли в гневе ее не заметил. Теперь она наивно сказала ему:

— Вы напрасно не поговорили с мистером Слоупом, доктор Грантли. Мне кажется, так было бы лучше.

Архидьякон в ярости повернулся к ней. Если бы она призналась, что выходит замуж за мистера Слоупа, он скорее усомнился бы, что она душой и телом принадлежит партии Слоупа — Прауди, чем теперь, услышав эти ее слова. Бедняжка Элинор!

— Говорить с ним! — взревел он, испепеляя ее взглядом.— С какой стати мне было унижаться и ронять себя в глазах света и в моих собственных, входя в соприкосновение с подобным человеком? До сих пор я имел дело только с джентльменами и никому не позволю навязывать мне иное общество!

Бедный мистер Хардинг прекрасно понял намек архидьякона, — в отличие от Элинор. Она никак не могла понять, почему архидьякон считает, что ему навяжут скверное общество, если он ради ее отца снизойдет до короткого разговора с мистером Слоупом.

— Вчера я говорила с мистером Слоупом почти час,— произнесла она с достоинством,— и не вижу, чем это могло меня унизить.

— Возможно,— ответил он.— Но позвольте мне самому решать, как вести себя в подобных случаях. И вот что, Элинор: ради вашей же пользы научитесь следовать советам ваших друзей. Иначе в один прекрасный день окажется, что у вас нет друзей, советам которых вы могли бы следовать.

Элинор покраснела до корней волос. Но даже теперь она не поняла, что имел в виду архидьякон. С тех пор как она овдовела, мысль, что ее могут полюбить и что может полюбить она сама, еще ни разу не приходила ей в голову. И, уж во всяком случае, не мистер Слоуп вызвал бы подобную мысль.

Тем не менее, Элинор густо покраснела, так как почувствовала, что ее обвиняют в чем-то недостойном,— и ей стало еще больнее оттого, что отец не встал на ее защиту, хотя только ради него она смирилась с ролью поверенной мистера Слоупа. Она передала отцу все подробности их беседы, и, хотя он не вполне согласился с ней в том, что касалось планов мистера Слоупа относительно богадельни, все же он, по-видимому, не считал, что она поступила дурно, приняв капеллана.

Она слишком рассердилась, чтобы смиренно промолчать. Впрочем, она не привыкла смиряться перед свояком и они не были друзьями.

— Я не поняла вас, доктор Грантли,— сказала она.— Кажется, я не повинна ни в каких поступках, которых не одобрили бы мои друзья. Мистер Слоуп был здесь для того, чтобы узнать, хочет ли папа вернуться в богадельню, и я ответила ему, так как считала, что намерения у него самые хорошие.

— Самые хорошие! — насмешливо повторил архидьякон.

— По-моему, вы очень несправедливы к мистеру Слоупу, но я уже говорила об этом папе, а так как вам, доктор Грантли, по-видимому, неприятны мои слова, я, с вашего разрешения, оставлю вас с папой.— И она спокойно вышла из комнаты.

Все это очень расстроило мистера Хардинга. Он видел, что его зять и старшая дочь не сомневаются в намерении Элинор выйти замуж за мистера Слоупа. Сам он не мог этому поверить, и все же нельзя было отрицать, что общество мистера Слоупа ей как будто приятно. Она постоянно виделась с ним, и он был единственным холостяком, чьи визиты она принимала. Она защищала его, когда при ней возмущались им, хотя и знала, как антипатичен он ее близким. Кроме того, мистер Хардинг сознавал, что, пожелай она и в самом деле стать миссис Слоуп, у него нет нравственного права ее отговаривать. Она сама себе госпожа, а он не мог бы сказать, что брак со столь респектабельным священником, как мистер Слоуп, ее опозорит. О том, чтобы поссориться с Элинор из-за этого брака и порвать с ней, как грозил сделать архидьякон, мистер Хардинг просто не думал. Если Элинор решит выйти за этого человека, ему придется преодолеть свое отвращение к нему. Его Элинор, делившая с ним былые счастливые дни, осталась бы его любимой дочкой, зеницей его ока. Пусть другие отрекутся от нее, он этого не сделает. Если ему суждено на склоне лет сидеть за одним столом с единственным в мире человеком, внушающим ему жгучую неприязнь, он смирится и с этим. Все, что угодно, лишь бы не потерять дочь!

Это смятение чувств мешало мистеру Хардингу стать на сторону Элинор против архидьякона или на сторону архидьякона против Элинор. Правда, он мог бы и не подозревать ее ни в чем подобном. Да, мог бы. Но, увы, мистер Хардинг не был совершенен. Нерешительный, слабовольный, склонный подчиняться чужому влиянию, не уверенный в себе, он был далек от совершенства. К тому же этот брак, который внушал такое отвращение архидьякону и который был бы столь же отвратителен нам, хорошо знающим мистера Слоупа, не казался мистеру Хардингу чудовищным, ибо в своей душевной кротости он не возненавидел мистера Слоупа так, как ненавидел его архидьякон или ненавидим его мы.

Однако когда его дочь вышла из комнаты, на сердце у него было невыносимо тяжело. И как обычно в минуту грусти, он начал наигрывать тихую мелодию на воображаемой виолончели, медленно водя одной рукой взад и вперед, словно она держала смычок, а другой перебирая невидимые струны.

— Она за него выйдет, это ясно, как дважды два четыре,— объявил не склонный к философствованию архидьякон.

— Надеюсь, что нет,— вздохнул ее отец.— А если да, то что я могу ей сказать? У меня нет права возражать против него.

— Нет права! — воскликнул архидьякон.

— Нет права, как у ее отца. Он такой же священник, как я, и, быть может, хороший человек.

С этим архидьякон никак не мог согласиться. Однако громоздить обвинения против Элинор в ее же гостиной было неловко, поэтому они ушли и продолжали разговор, прогуливаясь под вязами собора. Мистер Хардинг сообщил зятю, зачем — а вернее, якобы зачем — мистер Слоуп был у Элинор в последний раз. Однако он сказал, что не верит в дружеские чувства мистера Слоупа.

— Я не могу забыть, как он держался со мной,— сказал мистер Хардинг.— Так скоро его мнение перемениться не могло.

— Все ясно! — воскликнул архидьякон.— Хитрый Тартюф! Он думает купить дочь, оказав услугу ее отцу. Он хочет показать, какой он влиятельный, какой добрый и как много готов сделать ради ее beaux yeux[19]Прекрасные глаза (франц.).. Да, все ясно. Но с нами ему не сладить. Мистер Хардинг,— сказал он с чувством, наклоняясь к собеседнику и сжимая его локоть,— вам, пожалуй, лучше совсем лишиться богадельни, чем получить ее такой ценой!

— Лишиться? Но ведь я ее уже лишился. И мне не нужно это место. Я обойдусь без него. Я отступлюсь. Я сейчас же пойду и напишу епископу, что я отказываюсь.

Он был бы только рад, если бы ему позволили избежать таким образом всех хлопот и неприятностей. Но этот исход не соответствовал намерениям архидьякона.

— Нет-нет! Ни в коем случае! — сказал доктор Грантли.— Богадельня останется за нами. Я в этом уверен. Но без помощи мистера Слоупа. В этом случае лучше ее лишиться. Однако мы ее получим назло ему. Эйрбин приедет в Пламстед завтра — вам следует поговорить с ним.

Они зашли в соборную библиотеку, которую барчестерские священники превратили в своего рода клубную комнату, где они писали проповеди, а иногда письма, и читали богословские труды, а иногда — газеты и журналы. Пожалуй, богословские труды реже покидали полки, чем могли бы предположить сторонние наблюдатели при взгляде на фасад здания. Там два союзника обсудили план дальнейших действий. Архидьякон написал епископу письмо, резкое, но в рамках приличий, в котором изложил права своего тестя на место смотрителя и выразил сожаление, что ему не удалось утром увидеть его преосвященство. О мистере Слоупе он вообще не упомянул. Затем они условились, что на следующий день мистер Хардинг поедет в Пламстед, и после долгих обсуждений архидьякон решил включить в это приглашение и Элинор, чтобы уберечь ее от ухаживаний мистера Слоупа.

— Неделя-другая покажет ей его в истинном свете,— сказал он.— И можно не опасаться, что мистер Слоуп явится за ней туда.

Элинор несколько удивилась, когда ее свояк вернулся и очень любезно пригласил ее поехать в Пламстед с отцом. Она поняла, что отец вступился за нее. И ради него она решила скрыть свое возмущение и приняла приглашение архидьякона. Однако она объяснила, что на следующий день приехать не сможет, так как приглашена на чай к Стэнхоупам. Она может приехать послезавтра, сказала она, с отцом, если он ее подождет, или одна.

— К Стэнхоупам? — сказал архидьякон.— А я и не знал, что вы так коротко с ними знакомы.

— Я и сама этого не знала до вчерашнего визита мисс Стэнхоуп. Но она мне очень нравится, и я обещала поехать к ним поиграть в шахматы.

— У них будут гости? — спросил архидьякон, все еще опасаясь мистера Слоупа.

— Нет,— ответила Элинор.— Мисс Стэнхоуп сказала, что они никого не ждут. Но она слышала, что Мери уехала на несколько недель, а ей говорили, что я люблю шахматы, вот она и заехала.

— Что же, это очень мило,— заметил бывший смотритель.— Правда, они больше похожи на иностранцев, чем на англичан, но это, вероятно, не мешает им быть хорошими людьми.

Архидьякон благоволил к Стэнхоупам и возражать не стал. Они решили, что мистер Хардинг отложит свой визит в Пламстед на один день и привезет туда Элинор с малюткой и нянькой.

Мистер Слоуп, бесспорно, стал в Барчестере важной фигурой.