Онлайн чтение книги Игра в кошки-мышки Death Turns the Tables
Глава 5

Девушка на телефонной станции читала «Подлинные сексуальные истории».

Порой Флоренс посещали сомнения, в самом ли деле эти истории подлинные. Но конечно же журналы не рискнут печатать вранье, да и, кроме того, истории производили очень правдивое впечатление. С завистливым вздохом Флоренс подумала, что героини рассказов, как бы им ни доставалось, всегда одерживали верх. Но никто пока не пытался обесчестить ее столь заманчивым образом. А эта жизнь белых рабынь пусть даже, нечего и сомневаться, просто ужасна, но все же…

На панели вспыхнула красная лампочка, и раздалось жужжание зуммера.

Флоренс еще раз вздохнула и подключилась. Она надеялась, что ее не ждет очередной звонок типа того, что состоялся несколько минут назад: какая-то женщина позвонила из таксофона и хотела заказать разговор без оплаты. Флоренс вообще не любила женщин. Но девушки из этих историй — уж они-то знали доподлинную жизнь, хотя потом и раскаивались в содеянном. Они посещали шикарные казино. Они встречались с гангстерами и имели дело с убийцами…

— Номер, будьте любезны? — сказала Флоренс.

Ответа не последовало.

Громкое тиканье часов в маленьком помещении операторской сообщило, что уже половина девятого. Эти звуки успокаивали Флоренс. Часы продолжали тикать в течение того долгого периода молчания, пока линия оставалась открытой, а девушка снова погрузилась в мечтания.

— Номер, будьте любезны? — повторила она, очнувшись.

И тут все это и произошло.

Очень тихий, но торопливый мужской голос прошептал: «Дюны». Коттедж Айртона. Помогите!» А затем за этими сбивчивыми словами последовал выстрел.

В данный момент Флоренс не поняла, что это был выстрел. Она ощутила лишь, что в наушниках раздался резкий треск, и она испытала такую боль в ушах, словно в мозг ей вонзились стальные иглы. И, отшатнувшись от панели, успела услышать стон, шарканье ног и дребезжащий удар.

Наступило молчание, нарушаемое только тиканьем.

Хотя Флоренс испытала острый приступ паники, головы она не потеряла. Через мгновение она оказалась у стола и посмотрела на часы, что помогло ей прийти в себя. Она кивнула. Пальцы привычно подключили другой номер.

— Полицейский участок Тауниша, — ответил молодой, но полный серьезности голос. — У телефона констебль Уимс.

— Альберт…

Голос изменился.

— Я же тебе говорил, — раздался торопливый шепот, — никогда не звони сюда, когда…

— Но, Альберт, тут совсем другое! Просто ужасно! — Флоренс сообщила ему, что ей довелось услышать. — И я подумала, что мне лучше…

— Очень хорошо, мисс. Благодарю вас. Мы займемся этим.

На другом конце линии констебль Уимс повесил трубку.

Его одолевали сомнения, смешанные со страхом. Он повторил сообщение сержанту, который почесал могучий подбородок и задумался.

— Значит, судья! — сказал он. — Скорее всего, там ничего особенного. Но если кто-то пытался пришить старика… проклятие, это же на нас свалится! Садись-ка на свой велосипед, Берт, и гони туда что есть мочи! Поторопись!

Констебль Уимс оседлал свою машину. От полицейского участка Тауниша до коттеджа судьи было примерно три четверти мили. Уимс покрыл бы их за четыре минуты, если бы не помеха, встретившаяся ему по дороге.

Уже основательно стемнело. Несколько ранее, вечером, пролился дождь, и, хотя потом несколько развиднелось, теплая весенняя ночь была безлунной и сырой. В луче света от фонарика на руле велосипеда Уимса поблескивал темный асфальт прибрежного шоссе. Уличные фонари, стоявшие на расстоянии двести ярдов друг от друга, лишь подчеркивали темноту, которую разрезали редкие конусы света. Они покачивались от порывов ветра, словно деревья у береговой полосы; соленый запах моря щекотал ноздри, и в ушах Уимса стоял гул прибоя, бьющего в волноломы.

Он уже различал свет в окнах коттеджа судьи, стоявшего на некотором отдалении справа от дороги, когда в глаза ему брызнул свет фар машины, на которую он едва не налетел. Автомобиль был припаркован на чужой стороне дороги.

— Констебль! — позвал его мужской голос. — Эй, констебль!

Уимс инстинктивно притормозил, поставив для упора ногу на землю.

— Я хочу сообщить вам, — продолжал голос. — Там какой-то бродяга… пьяный… мы с доктором Феллоусом…

Наконец Уимс узнал этот голос. Он принадлежал мистеру Фреду Барлоу, чей коттедж располагался дальше по берегу по направлению к Хорсшу-Бей. Молодой Уимс испытывал к мистеру Барлоу безграничное почтительное уважение, сравнимое лишь с тем благоговением, которое он питал к судье.

— В данный момент не могу останавливаться, сэр, — выдохнул он, возбужденно переводя дыхание. Он может повысить свою репутацию в глазах мистера Барлоу, поделившись с ним информацией, ибо мистер Барлоу вполне заслуживает доверия. — В доме мистера Айртона произошла какая-то неприятность.

Из темноты донесся встревоженный голос:

— Неприятность?

— Стрельба, — сказал Уимс. — По мнению телефонного оператора. В кого-то стреляли.

Когда Уимс, взявшись за руль, нажал на педали, он увидел, что мистер Барлоу обошел машину, оказавшись в конусе света от уличного фонаря. Лишь потом он припомнил выражение худого лица мистера Барлоу, освещенного с одной стороны: полуоткрытый рот и прищуренные глаза. Он был без шляпы и одет в спортивную куртку и грязные фланелевые брюки.

— Гони! — мрачно сказал Барлоу. — Гони изо всех сил! Я сразу же за тобой.

С силой нажав на педали, Уимс увидел, что спутник держится рядом с ним, длинными шагами без усилий покрывая расстояние. Уимса смутило, что кто-то может бежать с такой скоростью, обходя представителя закона. Он снова с силой нажал на педали, чтобы оторваться, но фигура продолжала держаться рядом. Уимс уже задыхался, когда соскочил с велосипеда у ворот судьи Айртона, где у него и произошла другая встреча.

Констанс Айртон, чей светлый силуэт смутно просматривался в темноте, стояла сразу же у ворот. Она покачивалась, обхватив руками стойку деревянного штакетника; порывы ветра путали ей волосы и играли подолом юбки. При свете велосипедного фонарика Уимс увидел, что она плачет.

Барлоу просто стоял рядом, глядя на нее; первым подал голос констебль.

— Мисс, — сказал он, — что случилось?

— Не знаю, — ответила Констанс. — Я не знаю! Вам лучше зайти туда. Нет, не ходите!

Она протестующе выкинула руку, но это не помогло, потому что Уимс уже открыл калитку. Гостиная в бунгало оказалась залита светом; на всех трех французских окнах не имелось портьер, а одно было полуоткрыто. Взгляду констебля открылись травянистые участки и сырая земля под окнами. Уимс, сопровождаемый Барлоу, подошел к открытому окну.

Полицейский констебль Альберт Уимс был честным добросовестным трудягой; он обладал спокойным воображением, которое, случалось, порой подводило его. По пути он пытался представить, что же там могло случиться. В основном возникали образы убийцы, покушавшегося на жизнь судьи, а он, Уимс, успевал прибыть как раз вовремя, чтобы в схватке героически скрутить преступника и получить рукопожатие жертвы, которая, по крайней мере, в соответствующих выражениях успеет высказать ему свою благодарность.

Но зрелище, представшее его глазам, не имело с этой картиной ничего общего.

Мертвец — бездыханный, как колода, — лежал лицом вниз на полу у стола, стоящего в дальнем конце комнаты. И это был не судья Айртон. Труп принадлежал черноволосому мужчине в сером костюме. Он получил пулю в затылок, как раз за правым ухом.

Сильный желтый свет настольной лампы позволял рассмотреть четкие очертания пулевого отверстия под линией волос, вокруг которого запеклась кровь. Скрюченные пальцы мертвеца, как когти, вцепились в ковер, кожа на тыльной стороне кистей собралась морщинами. Стул, стоявший рядом со столом, валялся на полу. Телефон был сброшен со стола: он лежал рядом с жертвой, и сорванная с рычагов трубка гневно гудела у уха мертвеца.

Но не это зрелище заставило констебля Уимса оцепенеть от ужаса, не веря своим глазам. Это был вид судьи Айртона, сидящего на стуле в пяти футах от трупа с револьвером в руках.

Судья Айртон дышал медленно и тяжело. У него было мертвенно-бледное лицо, хотя маленькие глазки, обращенные, казалось, куда-то внутрь себя, выглядели совершенно спокойно. Маленький револьвер, выполненный из хромированной стали, с черной ребристой рукояткой поблескивал в свете настольной лампы и центральной люстры. Словно поняв наконец, что он держит оружие, судья Айртон протянул руку, и револьвер, негромко звякнув, упал на пол рядом с шахматным столиком.

Констебль Уимс слышал этот звук так же, как до него из-за окна доносились гул и грохот волн прибоя. Но все эти звуки были совершенно бессмысленны. И те и другие раздавались в пустоте. Его первые слова — скомканные и инстинктивные — потом долго вспоминались остальными участниками этой сцены.

— Сэр, что вы делаете и что вы сделали?

Судья набрал полную грудь воздуха, остановил взгляд своих маленьких глаз на Уимсе и откашлялся.

— Самый неуместный вопрос, — сказал он.

Уимс испытал прилив облегчения.

— Я знаю! — сказал он, отмечая цвет и очертания лица убитого и его изысканного костюма. Сделав над собой усилие, он решился: — Преступный мир. Гангстеры. Ну, вы понимаете, что я имею в виду! Он пытался убить вас. А вы… ну, естествен но, сэр!..

Судья задумался.

— Вывод, — сказал он, — столь же необоснованный, сколь и неуместный. Мистер Морелл был женихом моей дочери.

— Это вы убили его, сэр?

— Нет.

Это односложное слово было произнесено с тщанием, после которого стало ясно, что допросу пришел конец. Ситуация привела Уимса в крайнюю растерянность, ибо он понятия не имел, что теперь делать. Будь это кто другой, а не судья Айртон, Уимс задержал бы его и доставил в участок. Но доставить судью Айртона в полицейский участок — это было тем же самым, что покуситься на устои закона. Так нельзя поступать по отношению к высокому судье, тем более что и сейчас от его взгляда холодеет кровь. Уимса прошибло испариной. Он молил Бога, чтобы тут оказался инспектор и снял с него груз ответственности.

Вынимая блокнот, Уимс замешкался и уронил его на пол. Он рассказал судье о прерванном телефонном звонке, на что тот ответил удивленным взглядом.

— Не хотите ли сделать заявление, сэр? Например, рассказать, что тут произошло.

— Нет.

— Вы хотите сказать, что не можете?

— В данный момент. Не сейчас.

— Не хотите ли рассказать инспектору Грэхему, сэр, — с надеждой сказал Уимс, — если я попрошу вас проехать со мной в участок и повидаться с ним?

— Вот телефон, — скупым жестом, не меняя положения рук, сплетенных на животе, указал судья. — Будьте любезны позвонить инспектору Грэхему и осведомиться, не может ли он приехать сюда.

— Но я не могу притрагиваться к этому телефону, сэр. Это же…

— На кухне есть отвод. Используйте его.

— Но, сэр!..

— Воспользуйтесь им.

Уимс чувствовал себя так, словно кто-то подтолкнул его в спину. Судья Айртон сидел не шевелясь. Руки его были сложены на животике. Тем не менее, он вел себя как хозяин положения, словно это кого-то другого нашли с пистолетом в руке над трупом, а судья Айртон бесстрастно взирает на эту сцену из судейского кресла. Уимс предпочел не спорить и отправился на кухню.

Фредерик Барлоу проник в гостиную через французское окно; сжатыми кулаками он упирался в бедра. Если судья и удивился при его появлении, то не подал и виду; он просто смотрел, как Барлоу закрыл дверь за Уимсом.

В уголках глаз Барлоу собрались небольшие четкие морщинки. Он сжал челюсти, с агрессивным видом в упор глядя на судью. Вцепившись в отвороты своей спортивной куртки, он стоял с таким видом, словно готовился к схватке.

— Таким образом вы еще можете отделаться от Уимса, — столь же бесстрастно, как и судья, сказал Барлоу. — Но я думаю, с инспектором Грэхемом это не получится. Равно как и с главным констеблем.

— Может, и нет.

Барлоу ткнул пальцем в труп Морелла, который производил омерзительное впечатление:

— Ваша работа?

— Нет.

— Положение у вас достаточно плохое. Вы это понимаете?

— Неужто? Посмотрим.

Это было сказано с откровенным тщеславием, тем более странным, что оно исходило от Хораса Айртона. Барлоу буквально ошеломила эта спокойная надменность; она расстроила его, ибо он понимал уровень угрожающей опасности.

— Что вообще произошло? По крайней мере, мне-то вы можете рассказать.

— Понятия не имею.

— Ох, да бросьте!

— Будьте любезны, — сказал судья, прикрывая глаза ладонью, — выбирать выражения, когда говорите со мной. Повторяю, я не знаю, что тут произошло. Я даже не знал, что этот парень находится в доме.

Он говорил без всяких эмоций, но взгляд его маленьких живых глаз то и дело обращался к закрытой двери, а ладонями он спокойно и неторопливо поглаживал подлокотники кресла; жест этот дал понять Барлоу, что судья напряженно размышляет.

— Сегодня вечером я ждал мистера Морелла, — сказал он, — для делового разговора.

— Да?

— Но я был не в курсе дела, что он явился. Сегодня суббота, и вечером миссис Дрю покинула дом. Я был на кухне, готовя себе обед. — Он брезгливо поджал губы. — Было ровно половина девятого. Я только что открыл банку аспарагусов — да, это смешно, хотя вы не улыбаетесь, — когда услышал выстрел и какой-то звук, предположительно от упавшего телефона. Я вошел в гостиную и увидел мистера Морелла в том виде, в каком вы его видите. Вот и все.

— Все? — откликнулся Барлоу, всем своим видом изображая бесконечное терпение. — Все?!

— Да. Все.

— Но револьвер. Что вы о нем скажете?

— Он лежал на полу рядом с ним. Я поднял его. Признаю, что допустил ошибку.

— Слава богу, хоть это вы признаете. Подняв револьвер, вы сели в кресло, где, держа его в руках, провели не менее пяти минут?

— Да. Я всего лишь человек. Я был изумлен иронией судьбы…

Барлоу был готов предположить, что старик сошел с ума. С точки зрения логики так оно и выглядело. Тем не менее, инстинкт подсказывал ему, что судья Айртон никогда еще не был спокойнее и сдержаннее, чем в данный момент. Это чувствовалось и в выражении глаз, и в посадке головы. Но в то же время убийство в порыве эмоций оказывает странное воздействие на состояние душевного равновесия.

— Вы же понимаете, что это убийство, — напомнил Барлоу.

— Вне всяких сомнений.

— Ну же! Так кто его совершил?

— Можно предположить, — уточнил судья, — тот, кто изъявил намерение зайти в открытый дом, воспользовавшись парадной дверью или открытым окном, после чего пустить мистеру Мореллу пулю в голову.

Барлоу стиснул кулаки:

— Вы, конечно, позволите мне действовать от вашего имени?

— В самом деле? Почему вы собираетесь действовать от моего имени?

— Потому что, похоже, вы не понимаете всей серьезности положения!

— Вы недооцениваете мой интеллект, — сказал судья, скрещивая толстенькие ножки. — Минутку. Разрешите мне напомнить вам, что, прежде чем занять судейское кресло, я занимался уголовными расследованиями, будучи ближайшим помощником моего покойного друга Маршалла Холла. И если наши детективы знают различных трюков больше, чем я, то я им даю право повесить меня. — Он сдержанно улыбнулся. — Вы, я вижу, не верите ни одному моему слову, не так ли?

— Я этого не сказал. Но сами вы поверили бы всему сказанному, сиди вы в судейском кресле?

— Да, — спокойно сказал судья. — Я отношу к своим достоинствам тот факт, что довольно редко ошибаюсь в оценке человека или истины, когда сталкиваюсь с ней.

— Тем не менее…

— Встает вопрос о мотиве. Любое законодательство, как вы должны знать, включает в себя исследование мотивов. Имеются ли какие-то причины считать, что я хотел убить этого не очень приятного, но безобидного молодого человека?

В этот момент в гостиной появилась Констанс Айртон.

Похоже, судья неподдельно удивился. Он приложил руку колбу, но не смог скрыть выражения крайнего огорчения. «Он любит ее так же сильно, — подумал Барлоу, — как и я, но проявление этого человеческого чувства столь же странно, как и его высокомерие».

— Я и не знала, что ты так заботишься обо мне… — вырвалось у Констанс, и она была готова снова разразиться слезами.

— Что ты здесь делаешь? — спросил судья.

Констанс пропустила его слова мимо ушей.

— Он был всего лишь гнусным… — Девушка была не в силах закончить фразу. Повернувшись к Барлоу, она продолжала держать палец направленным на труп Морелла. — Он заставил папу пообещать ему три тысячи фунтов, если он меня бросит. Конечно, я подслушивала. Вчера. Когда вы говорили обо мне. Естественно! А кто бы воздержался? Я подкралась и слушала; сначала я была так потрясена, что не верила своим ушам, а потом просто не знала, что делать. Когда я слушала эти слова, мне казалось, что у меня вырвали сердце.

Она переплела пальцы.

— Я не могла себе представить… сначала. Так что я продолжала улыбаться и притворяться. Вплоть до своей смерти Тони не догадывался, что я все знала. Я смеялась и веселилась вместе с ним. И вернулась с ним в Таунтон. Все время я думала: «Когда я наберусь смелости сказать, что он гнусный…» — Она замолчала. — Наконец я поняла, что надо делать. Я решила подождать, пока он сегодня вечером не встретится с папой. А когда он возьмет в руки свои драгоценные деньги, я войду и скажу: «Не плати ему ни пенса — я все знаю об этой свинье».

Констанс облизала пересохшие губы.

— О, это было бы потрясающе! — сказала она высоким, полным торжества голосом. — Но сегодня я не смогла следовать за ним, потому что он уехал в Лондон. Он объяснил мне, что едет поговорить со своим юристом относительно нашей свадьбы. Понимаешь, он все время улыбался и на прощание поцеловал меня, хотя не мог дождаться, когда избавится от меня. А потом… снова ничего не получилось. Я наняла машину, чтобы вечером успеть сюда, но она поломалась. Поэтому я и опоздала. Я допустила ошибку. Появись я тут пораньше или вмешайся вчера, все это можно было бы предотвратить. Я рада, что он мертв. Он разбил мое сердце. Может, глупо так говорить, но он это сделал! Так что я в самом деле рада его смерти. Но ты не должен был этого делать, ты не должен был!

На лице судьи Айртона не дрогнул ни один мускул.

— Констанс, — тихо сказал он холодным голосом, — ты хочешь увидеть своего отца в петле?

Настала мертвая тишина, давящее воздействие которой подчеркивал испуганный взгляд девушки. Она сделала жест, словно хотела закрыть рот ладонью, а затем застыла, прислушиваясь. Все они молча слушали. Но до их слуха доносился лишь шум прибоя, когда звякнула дверная ручка, дверь в холл открылась, и на пороге бесшумно возник констебль Уимс.