Онлайн чтение книги Я приручила бешеного пса своего бывшего мужа I Tamed My Ex-Husband’s Mad Dog
1 - 25

Но несмотря на это, ублюдок сражался очень хорошо. Сэр Гленсия однажды был поражен, увидев, как Вильгельм сражается на скале.

<Было время, когда я хотел иметь такого сына.>

<Мой сын здесь.>

Маркграф Гленсия рассмеялся, несмотря на упреки Пернахи Гленсии, стоявшей за ним. Сотни варваров уже были убиты у подножия скалы.

Это была односторонняя резня.

Это было верно, даже учитывая выгодную местность. Варвары, сражавшиеся изо всех сил на протяжении более двух лет, потеряли большую часть своих лидеров и теперь представляли собой разношерстную группу. Тем временем черный и стройный рыцарь с головой выше варваров носил меч и вел себя как сумасшедший.

Вильгельм вырос за последние два года и теперь был более устрашающим, чем большинство рыцарей. Окружение Вильгельма больше напоминало рыночную бойню, чем поле боя. Вокруг валялись кровь и трупы. Маркграф кратко прокомментировал эту сцену, которая была одновременно жестокой и нежелательной для его союзников.

<Но, глядя на это лично, лучше этого не иметь. У лорда Людена, должно быть, тоже болит голова.>

<Статья Людена, которую вы слушаете, также находится здесь. И, милорд, я не думаю, что у вас будет сильно болеть голова.>

Дитрих, стоявший рядом с маркграфом, парировал. К тому времени Дитрих стал таким же надежным, как сын маркграфа Гленсии. Это было немного в другом смысле, чем у Вильгельма.

В то время как Вильгельм убивал варваров в количестве ста человек, Дитрих был человеком, который спокойно управлял своими войсками и завершил битву, в которой погибла бы сотня человек, жертвой всего десяти человек. Так что маркграфу ничего не оставалось, как спасать. Маркграф Гленсия удивленно посмотрел на Дитриха.

<Потому что Ссамдак — нежная овца перед нашим господином. … … Возможно.>

Что такое может быть? Альцен подумал об этом позже. Маркграф рассмеялся.

<Если что-то подобное вдруг развернётся, у меня заболит голова.>

<О чем ты говоришь?>

<Люди, которые дерутся как сумасшедшие собаки, не могут быть нежными овцами. Либо собака одета в овечью шкуру, либо овца притворяется сумасшедшей. А для парня с ножом никто не сходит с ума.>

<Здесь много парней с ножами.>

<Это значит, что ублюдков много.>

Сказав это, маркграф пару раз взмахнул мечом, который я держал в руках, словно хвастаясь. Он сказал, что он тоже был одним из этих ублюдков. Соседние рыцари засмеялись.

<Итак, скажите лорду Людену, чтобы он не слишком радовался. Наличие такого сына наверняка вызовет у тебя головную боль. Глядя на эту ситуацию, я думаю, что сын, похожий на лису, был бы лучше. Если сумасшедший сын так расстроится, он даже не узнает своих мать и отца и убьет меня, потому что думает, что собирается его зарезать.>

<Ах, да.>

Лисица Гленсии заворчала. В любом случае, я думал, что все кончено. Как бы хорошо ни сражался Вильгельм, он был всего лишь рыцарем, которого маркграф не собирался брать под свое командование.

Но когда война подошла к концу, ситуация немного изменилась.

<Отец. Разве мы на самом деле ничего не сделали?>

— осторожно спросил Пернаха у отца. Маркграф громко застонал.

<Верно… … .>

Это нормально — радоваться, когда война закончилась. Однако маркграф Гленсия этому не очень обрадовался. Вильгельм Натантинский, или, вернее, Люденский, обезглавил вождя, и варвары разошлись. Правильнее было бы сказать, что они практически вымерли.

Император завоевал народную поддержку, но у маркграфа Гленсии разболелась голова.

Весенняя война фактически была ежегодным событием. Таким образом, империя позволила маркграфу Гленсии иметь около 10 000 частных солдат. Но варвары рассеялись. С кем же теперь будут сражаться 10 000 солдат маркграфа?

Лорд с огромной частной армией в 10 000 человек представлял огромную угрозу для империи. Император наверняка постарается сократить численность частной армии маркграфа. Было бы лучше, если бы это закончилось только сокращением штатов. Минимум три года назад можно было сократить штаты. Но сейчас это было невозможно.

Потому что Линке Ху умер. Два старых генерала, образовавшие две стены империи. Это было после маркграфа Гленсии и Ринке. Однако Линке Ху погиб во время участия в беспорядках в Сараваке. И все, что осталось, это маркграф Гленсия.

У императора не было силы, которая могла бы сдержать маркграфа Гленсии, остававшегося независимым ребенком. Маркграф тоже видел это и впал в отчаяние.

Самая большая проблема – это расформирование рядовых. Прошло более 20 лет с тех пор, как маркграф командовал армией в 10 000 солдат. Всю свою жизнь эти солдаты занимались военными. Я буду рад, когда война закончится и я вернусь домой. Не было ответа при расчете возможности того, что они плавно освоятся в родном городе. Что могут сделать люди, которые всю жизнь прожили, убивая людей?

сельское хозяйство? Мы не можем ожидать, что они будут зарабатывать на жизнь сельским хозяйством в течение года. Если бы их отпустили и вернули домой, была очень высокая вероятность того, что 10 000 человек, ушедших домой, превратились бы в бандитов.

Далее, в непосредственной опасности находятся территории ниже северной границы. Лорды под началом маркграфа Гленсии. Самое смешное, что императора, похоже, эти вопросы не волнуют.

Кто мог унаследовать откровенный характер Мишеля Аланка? Даже если солдаты переоделись ворами, существовала очень высокая вероятность того, что император откажется от этого как от проблемы, которую необходимо решать в каждой провинции.

В том, что все? Они будут нацелены на ветеранов с меньшим количеством рядовых. Север теперь плотно забит во главе с маркграфом Гленсии. Потому что был враг народа. И даже если общий враг, варвары, исчезнет, преданность, которая разделялась на протяжении многих десятилетий, не исчезнет так просто.

Так что было совершенно очевидно, что подумает император. Устранение центральной точки. Таким образом, маркграф Гленсия начал поиск опытных рыцарей.

Большинство рыцарей с радостью присягнули маркграфу на верность. Особенно это касалось рыцарей севера. Теперь, когда война закончилась, рыцарям нечего было делать на этой территории. Теперь, когда наступил мир, существует высокая вероятность того, что лорды почувствуют себя обремененными выплатой жалованья своим рыцарям и выгонят их в течение нескольких лет. Не было никаких оснований отказываться работать на высокооплачиваемого генерала под руководством известного военного, чтобы не быть выгнанным.

Дитрих из Людена был среди них номером один. Но он умер незадолго до окончания войны. Поэтому следующим приоритетом маркграфа Гленсии, естественно, был Вильгельм. Потому что не было никого, кто бы так хорошо воевал.

***

Рейнхардт открыл глаза. Было утро. Пока я протирал сонные глаза, мое внимание привлекло что-то странное. Моргнув пару раз и сосредоточившись, я увидел белый хлеб.

'… … хлеб?'

Некоторое время спустя Рейнхард сказал: «Ахаха» и в итоге громко рассмеялся, лежа. Потому что было очевидно, кто принес хлеб на мою кровать. Она встала с кровати, взяла белый хлеб и замесила его руками. Мягкий белый хлеб, казалось, давно выпекался и почти потерял свою теплоту.

"Но. Несмотря на то, что он вырос, он все еще тайно входит и выходит из комнаты лорда. "Милый."

Она крутила хлеб, думая о отвратительном лице рыцаря, затем откусила от него кусок и встала с кровати. Рейнхардт по своей привычке часто пропускал завтрак. Вполне естественно, что Вильгельм, который всегда вставал рано и тайно оставлял свою порцию хлеба на завтрак на ее кровати, исчез.

«Эта маленькая штучка уже так выросла».

Рейнхардт посмотрел на откушенный им хлеб, рассмеялся, а затем пробормотал: Я не знаю, когда он вошел и вышел из моей комнаты, но я подумал, что должен что-то сказать. Но вскоре эта мысль исчезла. Разве Дитрих не учил его, что взрослые мальчики не должны заходить в женские комнаты без разрешения?Я не могла не подавиться этой мыслью.

Она с громким звуком выплюнула хлеб изо рта.

'Вот дерьмо. Так оно и было.

Она закусила губу, когда вспомнила, что Дитриха Эрнста больше нет на свете.

«Будь ты проклят, Мишель Аланкес. Детеныш этой собаки».

Когда она увидела возвращенный гроб, она упала, заплакала и подумала: Мишель Аланкес забрал у меня не только отца, но и другого человека. Ненависть, которая, как я думал, была временно ослаблена из-за того, что я цеплялся за территорию Людена в течение трех лет, ярко горела. Она сжала кулаки так сильно, что на ладонях остались следы от ногтей.

«Как мне его убить?»

Грубо говоря, сейчас такой возможности нет. Причина, по которой она удержала поместье, заключалась в том, чтобы убить Мишель, но идти было слишком далеко.

В вотчине размером с Хеллку, которую она вырастила в своей прошлой жизни, возможно только 3000 рядовых солдат. Это также было возможно, если действовать очень медленно и тайно.

Но территория Людена другая. Хотя территория большая, жителей здесь всего около 3000. Также плотность населения не высока, поэтому если посмотреть на разбросанных жителей территории, то может быть большая разница. Хотя говорят, что иммигранты прибывают, это только начало. Он отличался от 3000 рядовых по весу.

То же самое верно, даже если присутствует Вильгельм.

Изначально она хотела как следует воспитать Вильгельма вместе с Дитрихом и превратить его в достойного военачальника. Даже если бы там было лишь небольшое количество солдат, я верил, что с армией калибра Вильгельма будет возможность подойти к столице с хорошим планом.

Но Дитриха больше нет. Вильгельм вырос, но для Рейнхарда он все еще выглядел как мальчик, который раньше краснел передо мной и не заслуживал доверия. Я подумывал вернуться на флагман, если где-нибудь услышит лис или адъютант, но Рейнхардт решил, что, по крайней мере, так.

Я был в растерянности.

Она не знала, как Мишель Аланкес воспитал Билла Колонну из его прошлой жизни в такого военного командира. У кого учился Билл Колонна и как его выбрал Мишель, было скрытой информацией. Она впала в отчаяние, что ничего не может сделать, хотя в ее руках были лучшие карты: Билл Колонна и Вильгельм.

<… … Солдат нет! Какая польза от рыцаря, у которого нет солдат под командованием!>

Я вспомнил слова, которые выкрикнула лисица из Гленсии. Рейнхардт посмотрел на хлеб в своей руке.

«Я бы хотел выпить стакан вина вместо мягкого хлеба. Дерьмо.'

Пробормотала она про себя. В том, что сказала Пернаха Гленсия, не было ничего плохого. Я отказался, сказав, что это невозможно, потому что я не могу отпустить руку, которую держал, но она страдала от двойственности.

Я знаю. Я должен был, по крайней мере, создать солдата, которым можно было бы командовать.

Что ты можешь сделать с максимум сорока двумя охранниками, Вильгельм? Не лучше ли для тебя, если я просто отправлю тебя в Гленсию?

В лучшем случае мой отец дал мне новую жизнь, но Рейнхардта мучило чувство саморазрушения, когда он не знал, что он может сделать.

— Возможно, мне не следовало резать этого ублюдка.

— пробормотал Рейнхард, сжимая в руке остатки хлеба.

Я до сих пор отчетливо помню момент, когда вернулся к жизни. В то время я так много думал о последних 15 годах своей жизни, что на мгновение мне показалось, что я сплю. Она взяла меч своего отца и ударила Мишель ножом.

«Если бы я собирался это сделать, я должен был сделать это правильно».

Я должен был ударить его ножом в сердце. Если не… … . Рейнхард отбросил хлеб и схватил меня за левую грудь. Я запыхался. С момента возвращения в эту жизнь она ни разу не пожалела о том, что покалечила Мишель.

Но теперь, когда Дитрих умер, она сожалела об этом.

Если то же самое должно было случиться снова, возможно, мне следовало отступить и увидеть возможность. Если бы вы шаг за шагом проследили свои шаги по прошлой жизни, нашли бы вы подсказку? Я снова получил Hellcar... … .

"снова… … ».

Кончики ее пальцев побелели. Это потому, что вы сильно нажимаете, как будто царапаете край стола.

«Нет, даже если бы мне была дана третья жизнь, я был бы таким же».

Сила, которую Рейнхардт мог собрать в тот момент, была именно такой, и столько же был гнев, который он мог собрать. Сожалеть о том, что, вернувшись, я стану лучше, было пустой тратой времени. Она снова сжала кулак.

«Должен быть способ. Есть выход… … .'

Не было никакого способа. Теперь, когда война закончилась, ситуация изменилась, и у Райнхардта появилась возможность попробовать. Проблема в том, что у нее нет сил поддержать это.

В конце концов, доходит ли дело до первого раза? Рейнхардт ударил себя в грудь и с силой открыл и закрыл ящик стола. Обложка «Заброшенной книги чрезвычайно холодного региона» была ненадолго показана миру, а затем снова появилась.

«… … Опять же, и что тогда?

Рейнхард внезапно поднял голову. В тени, мимо которой она прошла, даже не осознавая этого, стоял знакомый молодой человек. Мое сердце, испуганное на мгновение, быстро упало.

«… … Вильгельм. что. — Ты не вышел?

— Я собирался уйти, но ты открыл глаза.

Вильгельм беззвучно подошел к ней, опустился на колени перед ней, когда она сидела за столом, взял тыльную сторону ее руки и нежно поцеловал. Движение было свободным и плавным, как вода, и Рейнхардт посмотрел на макушку своей черной головы, как будто он смотрел на незнакомца, а затем внезапно расстегнул халат. Это произошло из-за слишком небрежной одежды.

Но поцеловав ее, Вильгельм поднял голову и улыбнулся, как будто его даже не заботило ее платье.

«Лорд Гленсия вернулся».

«… … уже? когда?"

"Вчера вечером. Скорее, я хочу кое-что спросить. линия."

Нет, он ушел расстроенный, потому что раскритиковал меня за то, что я съел лошадь. Или ты заметил, что я подумывал проткнуть иголкой каждую веснушку? Райнхардту было любопытно, но он коснулся щеки Вильгельма большим пальцем.

«Почему это было так срочно, что ты проделал весь путь до того места, где я спал?»

Вильгельм незаметно отругал ее за то, что она пришла в спальню женщины по собственному желанию, но Вильгельм, казалось, не понял, что она имела в виду, потерся щекой о тыльную сторону ее руки и заискивая перед ним.

«Тебе нравится земля?»

«… … земля?"

Разве не следует спрашивать об этом при передаче земли? Нет, почему он спрашивает такие случайные вещи? Высокомерная мысль пришла в голову Рейнхардту. Она лукаво улыбнулась.

"почему. «Дайте мне землю?»

"Ты хочешь это?"

«Нет человека, который ненавидит землю».

"Сколько?"

"много."

Вильгельм рассмеялся. Рейнхардт тоже улыбнулся. Горничная, служившая мне в прошлой жизни, однажды с широкой улыбкой рассказала мне, как ее сын сказал: «Позже я стану богатым и сделаю свою маму счастливой!» Он говорит, что собирается дать мне импульс прямо сейчас. Она думала, что в этом нет ничего страшного.

Однако Вильгельм не говорил в будущем гипотетическом времени. Рейнхард вскоре поняла, что это значит.