Онлайн чтение книги Классическая проза Дальнего Востока
Из книги "Новое изложение рассказов, в свете ходящих"

Из главы 1. "Поступки высокодостойные"

Лю-и Цин

* * *

Сюнь Цзюй-бо приехал к больному другу. В ту пору случилось на область нашествие хуских разбойников. Друг сказал Цзюй-бо: "Мне время умирать, а вы уезжайте". Цзюй-бо ответил: "Я так долго ехал, чтобы быть рядом с вами, а вы отсылаете меня! Попрать долг ради спасения жизни? Не таков Цзюй-бо!" Явились разбойники. Пришли к Цзюй-бо, спрашивают: "Нас большое войско, вся область разбежалась; и дети, и старики, и женщины. Как же ты, мужчина, один решился остаться?" Цзюй-бо сказал: "Друг мой болен. Я остался подле. Я пусть умру, а он будет жить". Разбойники сказали: "Люди, не ведающие долга, вторглись в царство долга". Они повернули войска и ушли восвояси. Область получила мир.

* * *

Гуань Нин и Хуа Синь как-то вместе пололи в огороде овощи и наткнулись на золотую пластину. Гуань продолжал мотыжить, словно это была черепица или булыжник. Хуа подобрал пластину с земли и отшвырнул в сторону. В другой раз сидели они рядом на циновках и читали, когда мимо дома проехал какой-то сановник. Нин продолжал читать как ни в чем не бывало, а Синь оторвался от книги и. пошел взглянуть на выезд. Нин отодвинул в сторону свою циновку, сел от него поодаль и сказал: "Вы мне больше не друг".

Из главы 2. "Меткие речения"

Однажды в детстве братья Чжуны, Юй и Хуэй, воспользовавшись тем, что отец их прилег вздремнуть, подобрались к кувшину с винной настойкой. А отец в это время проснулся, но притворился, что спит. Юй совершил поклон, а затем выпил вино, Хуэй же

выпил без поклона. Отец подошел к ним и спросил у Юя, почему тот совершил поклон. Юй ответил: "Само по себе винопитие - совершение этикета, вот почему я и не посмел не поклониться". Тогда отец спросил Хуэя, почему тот не совершил поклона. Хуэй ответил: "Само по себе воровство - нарушение этикета. Вот почему я и не посмел поклониться".

Из главы 2. "Меткие речения"

Однажды в детстве братья Чжуны, Юй и Хуэй, воспользовавшись тем, что отец их прилег вздремнуть, подобрались к кувшину с винной настойкой. А отец в это время проснулся, но притворился, что спит. Юй совершил поклон, а затем выпил вино, Хуэй же

выпил без поклона. Отец подошел к ним и спросил у Юя, почему тот совершил поклон. Юй ответил: "Само по себе винопитие - совершение этикета, вот почему я и не посмел не поклониться". Тогда отец спросил Хуэя, почему тот не совершил поклона. Хуэй ответил: "Само по себе воровство - нарушение этикета. Вот почему я и не посмел поклониться".

Из главы 10. "Уветы"

Сунь Сю любил охотиться на фазанов. Едва наступала пора, он пропадал на охоте целые дни. Вся свита увещевала его: дескать, малая тварь, стоит ли она такого пристрастия. Сю отвечал: "Стоит и - весьма! Пусть и малая тварь, а естественностью своей превзойдет иного человека!"

* * *

Случилось так, что кормилица ханьского государя У-ди совершила вне дворца проступок, и государь решил наказать ее. Кормилица обратилась к Дунфан Шо за помощью. Шо сказал: "Тут языком не возьмешь... Сделайте вот что: когда будете уходить с аудиенции, обернитесь на государя несколько раз, но не говорите ни слова. Быть может, и будет надежда на успех". Кормилица явилась перед государем. Шо присутствовал в свите и в решительный миг промолвил: "До чего глупа! Уж не думает ли она, что государь воспомнит о своем милостивом к ней расположении в ту пору, когда она его еще грудного кормила?" Государь, хоть и отличался крутым нравом и твердым сердцем, все же в душе сохранил к ней привязанность. И в порыве сострадания повелел не наказывать ее.

Из главы 19. "Женщины добродетельные и прекрасные"

У ханьского государя Юань-ди было великое множество наложниц, и он повелел художникам нарисовать их всех, дабы приглашать их, сообразуясь с портретами. Наложницы стали наперерыв подкупать живописцев. Ван Мин-цзюнь, прекрасная статью и ликом, сочла это унизительным для себя. И художник исказил ее внешность. Вскоре после того приехали гунны заключать мир и попросили у государя красавицу в подарок. Государь распорядился отправить Ван Мин-цзюнь. Но когда ее к нему привели, он пожалел о своем решении. Однако имя уже было объявлено, а он не захотел изменять своей воли. Пришлось ей отправиться в путь.

Из главы 21. "Мастерство"

Смотровая башня пагоды Воспарения к облакам выстроена была весьма искусно. Все бревна перед постройкой выверили по весу, так что ни одно из них даже слегка не давило на соседнее. И хотя вздымалась башня столь высоко, что, случалось, раскачивалась по ветру, но сама пагода стояла прочно. Однажды на пагоду поднялся вэйский государь Мин-ди. Решив, что башня в опасности, он приказал возвести подпорки. А башня вскорости рухнула. Говорят, что было нарушено равновесие.

Из главы 23. "Необузданность"

У Лю Лина был запой, и его мучила жесточайшая жажда. Он стал просить у жены вина. Но жена вылила вино, разбила плошку, и принялась плакать и стенать, и, увещевая Лю Лина, сказала так: "Господин пьет чрезмерно, это опасный для жизни путь, надобно с вином покончить!" Лин ответил: "Верно! Только сам я не могу себя обуздать. Придется мне дать клятву духам. Готовь жертвенное вино и мясо". Жена ответила: "С почтением повинуюсь". Расставила вино и мясо перед алтарем и попросила Лина произнести клятву. Лю Лин опустился перед алтарем на колени и поклялся такими словами:

Он придвинул к себе вино и мясо и напился весьма основательно.

Лю Лин во хмелю давал себе полную волю. Как-то случилось, что он, напившись, снял с себя всю одежду и развалился голым в своих покоях. В таком виде его и застали и начали над ним смеяться. Лин же ответил так: "Я небо и землю почитаю для себя за крышу и стены, а дом да комнаты - за исподнее свое! Пристало ли господам заглядывать ко мне в подштанники?"

* * *

Ван Цзы-ю жил в Шаньине. Как-то ночью пошел сильный снег. Ван проснулся, открыл дверь и велел принести себе вина. Посмотрел - кругом все белым-бело. Тогда он встал и пошел бродить. На память ему пришли стихи Цзо Сы "Приглашение отшельнику", и тут он вспомнил о Дай Ань-дао. А Дай в это время жил у горы Яньшань. И вот Ван ночью сел в лодку и поехал к нему. Приехал он туда только утром. Подошел уже к самым дверям, да не вошел, а повернул назад. Его потом спросили, почему? Цзы-ю ответил: "Я поехал под влиянием чувства, а чувство прошло - к чему же мне было видеться с ним".

Волшебное изголовье

Шэнь Цзи-цзи [6]Волшебное изголовье Шэнь Цзи-Цзи (VIII в.) Перевод новеллы (буквальное название: "Записки о случившемся в изголовье") дается по книге "Гуляка и волшебник", Танские новеллы (VII- IX вв.), "Художественная литература", М., 1970. 54. В седьмом году Кайюанъ - то есть в 719 г. Кай-юань (букв.: "Начало эры") - один из девизов правления танского императора Сюань-цзуна (правил с 712 по 756 г.). ... по дороге в Ханьдань . - Ханьдань - местность в нынешней провинции Хэбэй. 55. ... взял жену из рода Цуй, что из Цинхэ. - Род Цуй из Цинхэ был одним из самых богатых и знатных домов в VII-VIII вв., говорили, что их богатство едва ли не превосходит государеву казну. ... для сдачи экзаменов на степень цзиньши... - Цзиньши - высшая ученая степень, присуждавшаяся после сдачи экзаменов в столице. ... сменил свое грубое платье на облачение секретаря-редактора государственных бумаг. - Выдержавшие экзамены в столице совершали тут же специальную церемонию смены обычного платья на официальный чиновничий костюм. Секретарь-редактор - невысокая должность в дворцовой библиотеке., которая обычно давалась только что выдержавшим экзамен на степень цзиньши; проявившим на ней усердие вскоре предоставлялись более высокие посты. ... начальником над стражею в Вэйнань... - то есть начальником местной военной охраны. Вэйнань - местность в современной провинции Шэньси. ... историографом, фиксирующим жесты и поступки императора. - В обязанности такого историографа вменялось составление подневных записей всего, что совершал государь лично. Тунчжоу - область в современной провинции Шэньси. Шэнь - область в современной провинции Хэнань. ... наместником в Бяньчжоу. - Бяньчжоу - старинное название города Кайфэна в провинции Хэнань. 56. ... императорским ревизором в Хэнани. - Танский Китай был разделен на десять больших провинций (Хэнань - одна из них). В каждую назначался постоянный императорский ревизор, который должен был контролировать местное чиновничество. ... против племен жун и ди. - Жун - название тангутских племен, а ди - монгольских. ... туфаньский полководец... - Туфанями в эпоху Тан назывались тибетские племена и их государство. Чжулун - одно из тибетских племен. Гуа - крепость в районе Дуньхуана в современной северо-западной провинции Ганьсу, была захвачена туфаньцами в 727 г. ... военный наместник Ван Цзюнъ-чжо был убит... - Талантливейший танский полководец, наместник западных областей был убит уйгурами в том же, 727 г. возле озера Кукунор, куда он подошел с войсками, преследуя туфаньцев. ... с главой Главного Секретариата Империи Сяо Суном, - Главой Большой имперской канцелярии Пэй Гуан-тином. - И Сяо Суя, и Пэй Гуан-тин - реальные исторические деятели; Сяо, например, был назначен на этот пост в 729 г. и пробыл на нем четыре года, Пэй получил назначение в следующем, 730 г. Во главе Большой имперской канцелярии в то время стояли Юй Вэнь-жун и Хань Сю. 57. Цин - мера площади, в ту эпоху от 560 до 750 акров. Хуанчжоу - земли на территории современного Вьетнама. 58. Гао Ли-ши (685-762) - видный политический деятель, фаворит государя.

В седьмом году Кай-юань был среди даосских монахов некий старец Люй, постигший тайны бессмертия. Как-то раз по дороге в Ханьдань остановился он на отдых на одном постоялом дворе.

Сняв шапку и распустив пояс, сидел он, облокотившись на свой мешок. Вдруг взгляд его упал на юношу. Это был некий Лу. Одет он был в куртку из грубой шерсти, но приехал на вороном скакуне. Лу ехал на охоту, да заглянул по дороге на постоялый двор. Усевшись на одну циновку со старцем, юноша принялся болтать и шутить с самым беспечным видом. Но, взглянув ненароком на свою перепачканную землею простую куртку, Лу вдруг сказал с глубоким вздохом:

- Тяжко сознавать, что рожден ты на великое дело, а не нашел себе в жизни достойного места!

- Я-то подумал: вот счастливец, он и здоров и молод. И вдруг слышу, вы не довольны, ропщете на свою судьбу... С чего бы это? - усмехнулся старец.

- Что ж, по-вашему, мне выпала счастливая судьба? - спросил юноша. - Разве для этого я рожден?

- Значит, вы думаете, что достойны лучшей доли? Какой же, позвольте полюбопытствовать?

- Великий муж является в этот мир, чтобы замечательными делами прославить свое имя. Он покидает пост полководца лишь затем, чтоб стать главным министром, ест из священных треножных сосудов, услаждает слух изысканной музыкой. Если род его процветает, а семейство богато, можно сказать, что жизнь его удалась. Молодые годы провел я в ученье, углубил свои знания в странствиях. Я все думал: наступит время, выдержу экзамен и облачусь в одежды чиновника. И что же? Я в расцвете сил, достиг совершенного возраста, а все копаюсь в земле, ну не обидно ли это? - сетовал юноша.

Едва он закончил, как глаза его стали слипаться, и на него напал сон. В эту минуту хозяин поставил варить просо. Старец вытащил из мешка изголовье и, протянув его юноше, сказал:

- Прилягте на мое изголовье, и мечты ваши о славе сбудутся непременно.

Изголовье было из зеленого фарфора с отверстиями по бокам. Юноша склонил голову, собираясь прилечь, как вдруг увидел, что отверстия начали медленно расширяться и озарились светом. Тогда юноша встал, вошел внутрь и оказался у своего дома.

Через несколько месяцев он взял жену из рода Цуй, что из Цинхэ. Девушка была очень красива. Вскоре Лу начал богатеть. Одежды его и лошади день ото дня становились роскошнее. Юноше больше не приходилось сетовать на судьбу.

На следующий год Лу был выдвинут для сдачи экзаменов на степень цзиньши и выдержал испытания.

Вскоре он сменил свое грубое платье на облачение секретаря - редактора государственных бумаг. Потом император лично проэкзаменовал его и назначил начальником над стражею в Вэй-нань, затем неожиданно он был переведен на должность цензора Двора внешних обследований, а позже - историографом, фиксирующим жесты и поступки императора. Одновременно ему было поручено редактирование императорских рескриптов и манифестов.

Через три года его перевели из Тунчжоу на должность правителя области Шэнь. Лу от природы любил нелегкий труд земледельца. Он приказал прорыть в западной части Шэнь оросительный канал в восемьдесят ли длиной, чтобы воды на полях было в достатке. Канал этот принес местным жителям благоденствие. Они поставили камень, на котором увековечили добродетели Лу. Затем он был военным наместником в Бяньчжоу, имперским ревизором в Хэнани и, наконец, губернатором столичного округа.

В этом самом году император предпринял военный поход против племен жун и ди, желая приобщить их к славе и величию своей империи. Пользуясь случаем, туфаньский полководец Симо-ло и чжулунский Манбучжи захватили крепость Гуа. Военный наместник Ван Цзюнь-чжо был убит. События эти привели к большой смуте в крае, что лежит между реками Хуанхэ и Хуаншуй. Император, вспомнив о талантах Лу как полководца, освободил его от обязанностей цензора Двора внешних обследований и помощника главы Большой императорской канцелярии и назначил военным наместником Западного края. Лу нанес врагам страшное поражение, срубил семь тысяч голов, очистил от врага огромный край величиной в девять сотен ли и возвел там три больших крепости, чем защитил эти земли от будущих набегов. Жители пограничных селений установили на вершине горы в Цзюйяне каменную плиту, увековечившую эти деяния.

По возвращении ко двору он был пожалован императорской грамотой с присвоением почетного титула. Благосклонность к нему императора достигла зенита. Он был назначен помощником главы Палаты чинов, затем возведен в начальники Казначейской Палаты управления государственных дел и одновременно получил пост Главы цензората. Все признавали его безупречность и достоинство. Но могущество Лу возбудило зависть одного из главных министров. Лу очернили посредством наветов и сплетен, и он был переведен в Дуаньчжоу правителем области.

Однако через три года он был возвращен ко двору и назначен чиновником, находящимся постоянно в распоряжении принца крови. Не успел он опомниться, как к нему перешли многие дела Главного секретариата империи и Большой императорской канцелярии. Десять с лишним лет вершил Лу государственные дела наравне с главою Главного секретариата империи Сяо Суном и главою Большой императорской канцелярии Пэй Гуан-тином. Он получил право высказывать свое суждение относительно тайных приказов самого наследника трона и по три раза в день виделся с императором. За советы свои и услуги он прозван был "Мудрым советником".

Однако завистливые сослуживцы Лу, желая ему навредить, возвели на него напраслину: будто стакнулся он с одним из начальников пограничных войск и замыслил измену. Император повелел заточить Лу в тюрьму. Чиновники в сопровождении воинов уже были у ворот его дома, готовые взять его под стражу. Лу, потрясенный, в смятенье и страхе обратился к жене и детям:

- У нашей семьи в Шаньдуне было пять цинов прекрасной земли. Можно было жить припеваючи. Нам не грозили ни голод, ни лютая стужа. Что за нелегкая погнала меня на службу? Вот к чему это все привело! Как желал бы я оказаться сейчас в короткой куртке из грубой шерсти на своем вороном скакуне на Хань-даньской дороге. Увы, это теперь невозможно!

Выхватив меч, он хотел заколоть себя, да жена удержала. Так он избежал погибели, но все его сторонники были преданы смерти, сам же он уцелел лишь благодаря заступничеству одного из евнухов: смертную казнь заменили ссылкою в Хуаньчжоу.

Прошло несколько лет. Император, убедившись, что Лу невиновен, возвратил его ко двору в должности начальника Главного секретариата империи, пожаловал ему титул яньского князя и удостоил множества неслыханных милостей.

К этому времени у Лу уже было пять сыновей: Цзянь, Чуань, Вэй, Ти и И, все не лишенные талантов. Цзянь получил степень цзиныни и был назначен внештатным секретарем Аттестационного ведомства. Чуань получил пост цензора Двора по общим вопросам. Вэй определен был главою Двора императорских жертвоприношений, а Ти стал военным главою в уезде Ваньнянь. Цзи, самый талантливый из всех, уже в двадцать восемь лет стал левым советником императора. Все сыновья переженились на девушках из самых знатных домов Поднебесной. В семье Лу родилось более десяти внучат.

Еще дважды ссылали его на пустынные окраины, и каждый раз ему снова удавалось возвыситься. Ссылка сменялась возвышением, возвышенье - падением. За пятьдесят с лишним лет он много раз возносился на вершину могущества и снова падал в бездну немилости.

От природы расточительный и невоздержанный, любил он праздность и наслаждения. Женские покои его дворца были полны певиц и наложниц удивительной красоты. Государь беспрестанно жаловал ему в дар то тучные земли, то великолепную усадьбу, то красавиц, то знаменитых скакунов, - всего и не счесть.

Но вот наконец Лу стал дряхлеть, недуги одолели его. Несколько раз обращался он с просьбой отпустить его на покой, по всякий раз получал отказ. Когда же Лу заболел, посланники государя, обгоняя друг друга, спешили к нему справиться о его здоровье. Его врачевали знаменитые лекари. Кто только не побывал У него! Чувствуя приближенье конца, Лу подал прошение на высочайшее имя:

"Ваш покорный слуга ведет свой род из Шаньдуна. Усладой его были сады и поля. Мудрой судьбой послан я был па высочайшую службу, где удостоился высших наград. Был я взыскан государевой милостью и достиг высоких постов. Вы удаляли меня от Двора лишь затем, чтобы сделать наместником, возвращали помощником Вашим. В перемещениях сих, среди дел и трудов, незаметно шло время, бежали годы. К прискорбию моему, случалось мне обмануть Высочайшее Ваше доверие, не подняться на вершину государственной мудрости, чем навлекал я Высочайшее недовольство, огорчал Вас и озабочивал. Дни шли за днями, неприметно подкралась старость. В этом году перевалил я за восемьдесят, а в такие годы у человека лишь три заботы: тяга к покою, страдания и болезни да ожидание близкой смерти. Глубоко сожалею, что более не могу быть Вам полезен. Надеюсь в Вашем Высочайшем ответе найти радость и утешенье. Не смею долее незаслуженно пользоваться Вашей неисчерпаемой милостью и прошу не числить меня с этих пор среди Ваших мудрых помощников. Не умея выразить Вам свою преданность и любовь, нижайше прошу Вас принять мою смиренную благодарность".

Ответ императора гласил:

"Ваши высокие добродетели сделали вас Нашим ближайшим помощником. Вы покидали Наш Двор только затем, чтоб оградить Нас от врагов, возвращались к Нам, неся с собой мир и процветание. Более двадцати лет царят в империи Нашей покой и благоденствие, поистине вы - опора Нашего государства. Ваша болезнь что корь у ребенка: дня не пройдет, как вы уж понравитесь. К чему огорчать себя опасеньями, что недуги ваши навечно? Нами отдан приказ верховному полководцу Гао Ли-ши срочно скакать к вам и ждать там известий о вашем здоровье. Выздоравливайте, берегите себя. Без сомнения, болезнь ваша скоро пройдет".

В тот же вечер Лу умер.

...Лу потянулся и пробудился от сна. Видит: он все на том же постоялом дворе, рядом сидит старец Люй, хозяин все еще варит па пару просо. Юноша присел на корточки и удивленно воскликнул:

- Неужели то был лишь сон?

- Таковы мечты человека о славе, - ответил юноше старец. Долго сидел Лу, разочарованный, наконец с благодарностью молвил:

- Только теперь начинаю я постигать пути славы и позора, превратности нищеты и богатства, круговорот потерь и удач, суетность наших земных желаний, всего, к чему я так страстно стремился. Благодарю вас за урок.

Дважды склонившись в земном поклоне, юноша удалился.

Жизнеописание красавицы Ли

Бо Син-цзянь [7]Жизнеописание красавицы Ли Бо Син-Цзянь (?-862) Перевод новеллы дается по книге "Гуляка и волшебник" с некоторыми уточнениями. 59. Госпожа Цяньго - почетный титул, пожалованный героине, видимо, вместе с землями по реке Цянь (притоку реки Вэй) в провинции Шэньси. Чаньань - столица Танской империи. ... годы правления под девизом "Небесная драгоценность". - "Небесная драгоценность" (Тянь-бао) - один из девизов правления танского императора Сюань-цзуна, приходившийся на 742-756 гг. Чанчжоу - местность в нынешней провинции Цзянсу. Синъянский князь - Синъян - уезд в современной провинции Хэнань. ... когда он познал волю Неба - то есть в пятьдесят лет. ... пора надеть шапку совершеннолетия. - То есть ему исполнилось двадцать лет. "Тысячеверстный скакун" - метафора талантливого многообещающего человека. ... послали на экзамены. - В эпоху Тан в каждой области местные власти выбирали талантливых юношей для посылки на экзамены в столицу. "Выдающийся талант" было тогда неким почетным званием, присваиваемым наиболее способным студентам. Пилин - уезд в округе Чанчжоу, где служил его отец. Бучжэнли - квартал, непосредственно примыкавший с запада к императорским дворцам. Квартал Пинкан ("Спокойствия и здоровья") был расположен как раз между Восточным рынком и юго-восточным углом императорского города, там жили в основном певицы и гетеры. 61. ... пробили четвертую стражу. - С наступлением сумерек в Китае на городских башнях отбивали начало каждой из пяти двухчасовых ночных страж (с 7 часов вечера до 5-ти утра). С наступлением темноты ворота всех кварталов Чанъани закрывались до утра, и ходить разрешалось лишь внутри кварталов. Нарушителей арестовывал ночной патруль. ... за воротами Яньпин - то есть практически за городом. Ворота Яньпин находились на юго-западной окраине столицы, в противоположном конце города. 62. ... служить вам изголовьем и циновкой - то есть стать женой. 65. ... и запел похоронную "Песнь о белом коне" - погребальную песнь, в которой говорится, что жизнь человеческая мимолетна, как тень белого коня. ... пел траурную песню "Роса на стеблях" - древнюю печальную песнь, в которой жизнь человека уподобляется росе на стрелках лука-порея. 66. ... до восточных ворот квартала Аньи. - Аньи - квартал, примыкавший с юга к Восточному рынку. 67. Лян - мера веса, в эпоху Тан около 40 граммов, использовалась и как обычная денежная единица. 68. ... сочинение на тему "Говори с государем прямо, увещевай его настоятельно" - обычная тема, полагающаяся в ту эпоху на втором экзаменационном туре. 69. Чэнду - крупный город, сейчас центр юго-западной провинции Сычуань. ... чтобы не оборвались жертвоприношения вашим предкам - то есть, чтобы она родила ему сыновей, которые продолжат его род. ... провожу вас за реку - то есть реку Цзялинцзян. Цзяньмэнь - город в Сычуани. Посмертное имя. -В старину китаец после смерти получал особое посмертное имя, которое только и употреблялось для усопшего. Шесть обрядов - подношение невесте сговорных даров, осведомление об ее родословной, подношение подарка в знак помолвки после гадания о будущей судьбе брачующихся, подношение дорогих материй в знак окончательного заключения союза, назначение срока свадьбы и подношение традиционного гуся, отправление свадебного поезда за невестой. ... вступали в брак отпрыски владетельных семей Цинь и Цзинь. - Символ успешного заключения брака; правящие дома княжеств Цинь и Цзинь (VI в. до н. э.) во избежание междоусобиц заключали между собой браки. 70. ... подле хижин, сооруженных у могил родителей, выросли линчжи. - Высшая форма траура по родителям требовала, чтобы сын в течение длительного срока жил в специальной маленькой временной хижине подле самих могил. Линчжи - по китайским поверьям, волшебная трава, дарующая бессмертие. ... несколько десятков белых ласточек свили гнезда. - По древним поверьям, семью, под крышей которой свили гнезда белые ласточки - предвестницы благополучия, ожидали знатность и богатство. Тайюань - крупный город в нынешней провинции Шаньси. Цзиньчжоу - область в нынешней провинции Шаньси, к востоку от тогдашней столицы. ... смотрителем казенных перевозок по воде и суше. - В обязанность чиновника входила организация перевозок продуктов для армии и собираемых на местах податей. ... годы под девизом "Эра чистоты" - то есть в годы Чжэньюань (785 - 804); "Эра чистоты" - один из девизов правления государя Дэ-цзуна. Ли Гун-цзо (763-869) - известный новеллист, автор новеллы "Жизнеописание правителя Нанькэ" и других произведений. Лунси - местность в Северо-западном Китае, в нынешней провинции Ганьсу. ... года под циклическими знаками "ихай". - Китайцы обозначали года с помощью сочетания двенадцати циклических знаков. Год "ихай" здесь 795 г.

Красавица Ли, госпожа Цяньго, была певичкой в городе Чанъ-ань, но душевная чистота ее была столь необычайной, что заслужила всяческой похвалы; поэтому я, цензор, облеченный судейскими полномочиями, Бо Син-цзянь, записал ее историю.

В годы правления под девизом "Небесная драгоценность" жил некий правитель области Чанчжоу, Синъянский князь; имя его и фамилию я опущу и не стану указывать. Все его высоко почитали, он славился своим богатством, дом его был полон челяди.

В то время, когда он познал волю Неба, сыну его приспела пора надеть шапку совершеннолетия. Блестящий сочинитель изысканных стихов, юноша не имел себе равных, и современники восхищались им. Отец любил его и гордился им, называя "Тысячеверстным скакуном нашего дома".

Уездные власти заметили его талант и послали на экзамены. Юноша собрался ехать; отец щедро снабдил его всем, что было лучшего из одежды, лошадей, повозок, дал много денег, чтобы можно было нанять столичных учителей, и обратился к нему с напутственными словами:

- Я уверен, что с твоим талантом ты выйдешь победителем из первого же сражения, но на всякий случай я обеспечиваю тебя на два года всем, что только может тебе понадобиться. Все к твоим услугам, распоряжайся по своему усмотрению.

Юноша тоже был уверен в себе и считал, что первое место на экзаменах у него уже в руках.

Он выехал из Пилина и через месяц с лишним прибыл в Чанъ-ань, где поселился в квартале Бучжэнли.

Как-то раз, возвращаясь с прогулки на Восточный рынок, юноша въехал в восточные ворота увеселительного квартала Пин-кан, чтобы посетить приятеля, жившего к юго-западу. Доехав до улицы Минкэцюй, он увидел дом: ворота узкие, дворик тесный, но само здание высокое и величественное. У приоткрытой двери, опираясь на плечо молоденькой служанки с высокой прической, стояла девушка; такой красоты и изящества еще не бывало на свете. Увидев ее, юноша невольно придержал коня и все смотрел на нее, не мог наглядеться, топтался на месте и не мог уехать.

Нарочно уронив на землю плеть, он стал дожидаться своего слугу, чтобы тот поднял ее, а сам тем временем не отрывал глаз от красавицы. Она отвечала ему пристальным взглядом, словно разделяя охватившее его чувство. Так и не решившись заговорить с ней, юноша в конце концов уехал.

С этой минуты он словно лишился чего-то. Пригласил к себе приятеля, хорошо знавшего все увеселительные места в Чанъани и рассказал ему все.

- Это дом коварной и корыстолюбивой женщины - госпожи Ли, - сказал приятель.

- Доступна ли красавица? - спросил юноша.

- Госпожа Ли очень богата. Все ее прежние возлюбленные - люди из именитых и владетельных семей, она привыкла к щедрым подаркам. Если не потратишь на нее несколько сотен тысяч монет, она и слышать о тебе не захочет.

- Да хоть бы и миллион - неужели пожалею! Лишь бы только она согласилась, - пылко воскликнул юноша.

На следующий день, надев лучшую свою одежду и взяв с собой всех своих слуг, он отправился к красавице. Как только он постучал в дверь, девочка-служанка сразу же открыла ему.

- Чей это дом? - спросил юноша.

Ничего не ответив, девочка убежала в дом, крича:

- Это тот господин, что вчера уронил плеть!

Красавица очень обрадовалась:

- Пусть старая госпожа его задержит, а я сейчас принаряжусь и выйду, - сказала она.

Услышав эти слова, юноша был счастлив. Когда его провели в дом, навстречу ему вышла седая сгорбленная старуха - мать красавицы.

Отвешивая низкие поклоны, юноша подошел к ней и спросил:

- Я слышал, что у вас сдается внаем свободное помещение. Это правда?

- Боюсь, что наша жалкая, тесная лачуга не подойдет такому почтенному человеку. Разве я посмею предложить ее вам?

Старуха провела юношу в просторную, очень красиво убранную комнату для гостей. Усевшись напротив юноши, она сказала:

- У меня есть дочь, нежное и слабое существо, таланты ее совсем ничтожны, но она любит принимать гостей. Мне хотелось бы представить ее вам.

И она велела красавице выйти к гостю. Чистые, прозрачные зрачки, белые кисти рук, грациозная походка так поразили юношу, что он вскочил с места, не решаясь поднять на нее глаза. Обменявшись с девушкой поклонами и положенными приветствиями, он наконец взглянул на нее и понял, что такой красоты ему еще никогда не доводилось видеть.

Юноша снова сел на свое место. Приготовили чай, подали вино, посуда сверкала чистотой. Прошло много времени, стемнело,

пробили четвертую стражу. Старуха спросила, далеко ли живет юноша.

- В нескольких ли за воротами Яньпин, - нарочно солгал юноша, надеясь на то, что его пригласят остаться, раз ему так далеко ехать.

- Барабан уже пробил, - сказала старуха. - Вам надо поспешить, чтобы не нарушить запрет.

- Я так наслаждался милым и ласковым приемом, оказанным мне, что не заметил наступления ночи, - ответил юноша. - Мне предстоит дальняя дорога, а в городе у меня нет родных. Как же мне быть?

- Если вы не пренебрегаете нашей убогой лачугой и собираетесь в ней поселиться, так что же дурного в том чтобы переночевать здесь? - сказала красавица.

Юноша несколько раз поглядел на старуху, и та наконец сказала:

- Ладно, ладно.

Тогда юноша позвал своего слугу и велел принести кусок двойного шелка, который он попросил принять в качестве небольшого возмещения за ужин. Красавица засмеялась и остановила его:

- Гостю не подобает так поступать. Сегодняшние расходы пусть лягут на наш жалкий дом, не побрезгуйте нашей грубой пищей. А вы угостите нас в другой раз. - Юноша настаивал, но она не соглашалась.

Перешли в западный зал. Занавеси, циновки, ширмы, широкие ложа слепили глаза своим блеском, а туалетные ящички, покрывала и подушки поражали роскошью и утонченным изяществом.

Зажгли свечи, подали ужин, кушанья были превосходно приготовлены и очень вкусны. Когда убрали посуду, старуха удалилась. Беседа юноши и девушки становилась все оживленней; они смеялись, шутили, обменивались любезностями...

- Вчера, когда я случайно проезжал мимо вашего дома, - сказал юноша, - вы стояли в дверях, и ваш образ запал в мое сердце. Всю ночь я провел в мыслях о вас, во сне и за едой думал о вас неотступно.

- То же было и со мной, - ответила красавица.

- Я приехал сюда не просто для того, чтобы снять у вас жилье, а в надежде, что вы подарите мне счастье, о котором я мечтал всю жизнь. Не знаю, какова будет ваша воля.

Не успел он это сказать, как вошла старуха и спросила, о чем они говорят. Юноша рассказал ей. Старуха улыбнулась:

- В отношениях между мужчиной и женщиной главное - желание. Когда любовь взаимна, даже воля родителей ей не преграда. Но ведь моя дочь - деревенщина, как может она служить вам у вашей подушки и циновки?

Юноша подошел к ней, низко поклонился и сказал:

- Считайте меня вашим слугой и кормильцем!

С этой минуты старуха стала смотреть на него как на любимого зятя. Выпив еще одну-две чары, они разошлись по разным комнатам.

На следующий день юноша перевез свои вещи в дом Ли и поселился там. С тех пор он начал сторониться людей своего круга и не встречался больше с прежними друзьями. Теперь он водил компанию только с актерами и певичками и тратил все время на пирушки и всякие увеселения. Кошелек его быстро опустел; тогда он продал повозку и лошадей, а затем и своих слуг.

Минул год с небольшим, а от его былого богатства и следа не осталось. Старуха стала отпоситься к нему с холодком, но любовь красавицы стала еще сильнее.

Как-то раз красавица сказала юноше:

- Мы с вами уже год как вместе, а потомства у нас все нет. Мне приходилось слышать, что дух Бамбуковой рощи безотказно отзывается на обращенные к нему мольбы. Я хочу отправиться туда, чтобы принести ему жертву. Как вы на это смотрите?

Ничего не подозревавший юноша, очень обрадовался. Он заложил в лавке свою одежду и на вырученные деньги купил мясо жертвенных животных и сладкое вино. Вместе с красавицей посетил храм, и они совершили там моление. На другой день вечером они пустились в обратный путь. Красавица ехала в своей повозке, а юноша следовал за ней на осле. Когда стали подъезжать к северным воротам квартала, красавица сказала юноше:

- В переулочке к востоку отсюда - дом моей тетки. Мне бы хотелось отдохнуть, да и ее повидать. Вы позволите?

Юноша согласился. Не проехали они и ста шагов, как показались большие ворота. Юноша заглянул в щелку, увидел большое здание. Служанка, следовавшая за повозкой, сказала: "Приехали".

Юноша спешился; из дома вышел какой-то человек и спросил:

- Кто изволил пожаловать?

- Красавица Ли, - ответил юноша.

Слуга ушел в дом доложить. Вскоре вышла женщина лет сорока с лишним. Поздоровавшись с юношей, она спросила:

- Где же моя племянница?

Красавица вышла из повозки, и женщина пожурила ее:

- Почему столько времени не вспоминала обо мне?

Поглядев друг на друга, обе рассмеялись. Красавица представила тетке юношу; тот вежливо поклонился. Обменявшись приветствиями, прошли в сад, находившийся у западных ворот. На

холме, в густых зарослях бамбука, виднелся павильон: тихий пруд и уединенная беседка рождали чувство полной отъединенности от мира.

- Это собственный дом тетушки? - спросил юноша.

Красавица улыбнулась, но не ответила, заговорив о другом.

Подали чай и редкостные плоды. Не успели закончить трапезу, лак вдруг прискакал какой-то человек и, осадив взмыленного от быстрой скачки ферганского коня, закричал:

- Старая госпожа тяжко больна! Она без сознания! Немедленно возвращайтесь домой!

- Сердце мое в тревоге, - сказала красавица тетке. - Я поскачу домой верхом, а потом отошлю лошадь назад, и вы приедете с моим господином.

Юноша настаивал на том, чтобы сопровождать красавицу, но тетка и служанка стали с жаром уговаривать его остаться и даже загородили ему дорогу, мешая выйти из ворот.

- Старуха, наверное, уже умерла. Вы должны остаться и обсудить с нами, как устроить похороны, чтобы помочь ее дочери в беде. Зачем вам сейчас ехать с ней?!

Так и задержали его. Потом стали подробно обсуждать, что потребуется для похорон и жертвоприношений. Свечерело, а лошадь все не присылали.

- Почему же никто не едет? - удивлялась тетка. - Вы бы, сударь, поспешили вперед, чтобы разузнать, а я приеду вслед за вами.

Юноша поскакал на осле, доехал до дома, глядит, а ворота наглухо заперты и запечатаны. Не помня себя от удивления, он стал расспрашивать соседа. Тот ответил:

- Собственно говоря, госпожа Ли арендовала этот дом только на время. Срок договора истек, и старуха выехала отсюда еще две ночи назад.

- Куда она переехала? - спросил юноша.

- Не сказала куда.

Юноша хотел немедленно пуститься в обратный путь, чтобы расспросить тетку красавицы, но уже совсем стемнело. Поневоле пришлось ждать до утра. Сосед дал ему поесть и пустил переночевать, взяв под залог его верхнее платье. Гнев юноши был так велик, что он до самого утра не сомкнул глаз. Едва забрезжил свет, как он оседлал осла и снова отправился к тетке красавицы. Долго стучал он в ворота; никто не отзывался. Несколько раз принимался кричать, наконец вышел какой-то слуга.

- Где госпожа? - спросил его в тревоге юноша.

- У нас нет никакой госпожи, - удивленно ответил слуга.

- Да ведь вчера вечером была, почему вы ее прячете? - возмутился юноша. Потом он спросил, чей это дом.

- Сановника Цуя. Вчера какой-то человек нанял этот двор

на короткий срок, сказал, что ждет приезда родственника из дальних краев. Еще не стемнело, как все уехали. Охваченный горем и смятением, юноша совсем потерял голову. Только теперь он понял, что его обманули. Совершенно убитый, вернулся он в свое старое жилище в квартале Бу-чжэнли.

Хозяин дома пожалел его и приютил, но юноша был так потрясен, что три дня не принимал пищи и тяжело заболел. Дней через десять ему стало совсем плохо. Боясь, что юноша уже не встанет, хозяин дома перевез его на рынок в лавку похоронных принадлежностей.

Прошло некоторое время; люди из лавки жалели юношу и кормили его в складчину. Постепенно бедняга начал вставать, опираясь на палку. Вскоре он уже смог помогать другим. Тогда хозяин лавки стал почти каждый день посылать его сопровождать похоронные процессии, носить траурный балдахин. Этим юноша и кормился.

Прошло несколько месяцев, юноша совсем окреп, но каждый раз, когда слышал траурные песнопения, он скорбел о том, что не он умер, начинал рыдать и долго не мог успокоиться. Возвращаясь с похорон, юноша повторял погребальные песни, а так как он был очень талантлив, то в скором времени так преуспел в этом искусстве, что певца, равного ему, не сыскать было во всей столице.

Его хозяин издавна соперничал с владельцем другой лавки похоронных принадлежностей, что находилась в Восточном ряду. Там были носилки и повозки редкой красоты, но зато с похоронными песнопениями у них не ладилось. Зная, насколько искусен юноша в песнопениях, хозяин восточной лавки дал ему двадцать тысяч и переманил к себе. Друзья и клиенты этого хозяина, видя способности юноши, всячески поощряли его и учили его новым мелодиям. Так прошло несколько недель, но никто не знал об этих тайных занятиях.

Как-то раз владельцы лавок похоронных принадлежностей заспорили между собой. Один из них предложил:

- Давайте устроим выставку похоронных принадлежностей на улице Тяньмэнь, посмотрим, у кого товары лучше. Проигравший выкладывает пятьдесят тысяч на угощение. Согласны?

Составили договор, для верности скрепили его печатями и устроили выставку. Народу собралось видимо-невидимо; несколько десятков тысяч человек. Надзиратель квартала доложил об этом начальнику городской стражи, начальник городской стражи довел до сведения правителя столицы. Горожане сбежались со всех сторон, в домах почти не оставалось людей. Смотр начался утром и продолжался до полудня.

Кун Кай. Путешествие Чжун Куя - главы бесов (фрагмент). XIII в.

Лавка в Западном ряду оказалась в проигрыше: и повозки, и носилки, и похоронные принадлежности - все там было намного хуже. Вид у владельца лавки был очень пристыженный. Но вот он установил помост в южном углу улицы, и на него поднялся длиннобородый старик с колокольчиком в руках. Несколько человек встали позади него. Старик разгладил бороду, поднял брови, скрестил на груди руки, поклонился и запел похоронную "Песнь о белом коне". Кончив петь, он огляделся по сторонам с видом победителя, словно был уверен, что соперников ему не найдется. Все хвалили его исполнение, и сам он был уверен, что он единственный в своем роде и никто не может его превзойти.

Владелец другой лавки похоронных принадлежностей установил помост в северном углу. Вскоре на помост поднялся молодой человек в черной шапке, сопровождаемый пятью-шестью людьми, в руках он держал опахала. Это был наш юноша.

Оправив одежду и медленно обведя взглядом толпу, он начал петь высоким гортанным голосом с поразительным искусством. Он пел траурную песню "Роса на стеблях", и чем выше брал он ноты, тем чище звучал его голос, и эхо сотрясало деревья в соседней роще. Еще не отзвучали последние звуки, а слушатели всхлипывали, скрывая свои слезы.

Осмеянный толпой, владелец похоронных принадлежностей в Западном ряду вконец смутился. Выложив потихоньку пятьдесят тысяч, он незаметно скрылся. А люди стояли вокруг, как завороженные, никого не замечая, кроме певца.

Незадолго до этого был оглашен императорский указ, предписывавший начальникам пограничных областей раз в год прибывать ко двору; называлось это "представлением докладов". С этой целью приехал в столицу и отец юноши. Вместе с другими сановниками одного с ним ранга он переоделся и тайком пошел поглядеть на необычную выставку. С ним был старый слуга - зять кормилицы его пропавшего сына. Слуга вгляделся, вслушался - и узнал юношу, но не посмел сказать об этом, а только заплакал горькими слезами.

Удивившись, отец юноши спросил слугу, в чем дело, и тот сказал:

- Этот певец очень похож на вашего пропавшего сына.

- Моего сына убили разбойники, чтобы завладеть его богатством. Как же это может быть он? - возразил отец, но тоже не смог сдержать слезы и поспешил уйти. Слуга подбежал к тем, кто был с юношей, и стал расспрашивать:

- Кто это пел? Может ли быть что-нибудь чудесней!

- Сын такого-то, - ответили ему.

Когда слуга спросил, как его зовут, оказалось, что он изменил и имя. Дрожа от волнения, слуга стал протискиваться через толпу, чтобы взглянуть на юношу поближе. Увидев его, юноша изменился в лице и хотел было скрыться, но слуга схватил его за рукав и закричал:

- Разве это не вы?

Они обнялись, заливаясь слезами. Потом слуга повел своего молодого хозяина к отцу. Но тот набросился на юношу с упреками;

- Ты опозорил наш род. Да как ты осмелился показаться мне на глаза?!

Он вывел юношу из дома и завел в восточный конец Абрикосового сада, что лежит к западу от пруда Цюйцзян. Тут он сорвал с сына одежду и начал избивать его плетью. Удары сыпались сотнями. Не в силах вынести страшной боли, юноша упал замертво, а отец ушел, оставив его лежать на земле.

Но среди тех, кто обучал юношу песнопениям, нашелся человек, заподозривший неладное; он велел одному из приятелей юноши потихоньку следовать за ним; тот видел, как жестоко расправился с юношей отец, и сообщил об этом товарищам; все очень опечалились. Двое взяли тростниковую циновку и пошли туда, где лежал юноша, чтобы прикрыть его мертвое тело. И вдруг они заметили, что под сердцем еще теплится жизнь. Они подняли его, стали приводить в чувство, понемногу он начал дышать глубже. Тогда его на циновке отнесли домой, стали поить через бамбуковую трубочку. Так прошла ночь, и наконец он очнулся.

Прошел целый месяц, но юноша не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Раны его начали гноиться, от них шел тяжелый запах. Товарищи измучились, ухаживая за ним. У них иссякло терпение, и однажды вечером они бросили его на дороге. Прохожие, жалея несчастного, бросали ему объедки, так что он не умер с голода. Прошло десять раз по десять дней, и юноша начал вставать на ноги с помощью палки. В лохмотьях, завязанных сотней узлов, чтобы они не развалились, с треснувшей тыквенной чашкой в руках, он бродил по городу, выпрашивая подаяние. Зима уже сменила осень; по ночам юноша устраивался на ночлег в навозных кучах, а днем скитался по рынкам и лавкам.

Однажды утром повалил сильный снег. Подгоняемый холодом и голодом, юноша брел по улице и жалобно просил милостыню. Если бы люди услышали его, то не могли бы остаться безучастными, но снег валил не переставая, и почти все двери были закрыты.

Юноша добрел до восточных ворот квартала Аньи и пошел вдоль кирпичной стены к северу. Миновав домов семь или восемь, он увидел чуть приоткрытые ворота... Это был дом красавицы Ли, но юноша этого не знал и продолжал стонать:

- Я умираю с голоду и холоду!

Крик его раздирал душу, слушать его было нестерпимо.

- Это господин! Я узнаю его голос, - сказала красавица служанке и выбежала из дому.

Несчастный почти лишился человеческого облика, до того он был худ и покрыт струпьями.

Взволнованная до глубины души, красавица спросила:

- Вы ли это, господин?

Но юноша был так потрясен, так разгневан, что не мог вымолвить ни слова и только кивнул головой. Красавица крепко обняла его и, прикрыв своим вышитым рукавом, ввела в западный флигель. Теряя голос от волнения и горя, она прошептала:

- Это я виновата в том, что вы дошли до такого!

Сказав это, она лишилась чувств. Тут прибежала встревоженная старуха и закричала:

- Что случилось?

- Это господин такой-то, - сказала очнувшаяся девушка.

- Гони его отсюда! Зачем ты его привела? - кричала старуха, но красавица, строго взглянув на нее, ответила:

- Нет! Этот юноша из благородной семьи. Когда-то он ездил в богатой повозке, носил золотые украшения, придя же в наш дом, он быстро лишился всего. С помощью подлой хитрости мы его выгнали. Это бесчеловечно! Мы погубили его карьеру, сделали его посмешищем. Ведь любовь отца и сына установлена Небом; по нашей вине отец его разлюбил, чуть не убил и бросил погибать... Посмотрите, до чего он дошел! Все в Поднебесной знают, что я причина этому. У него при дворе полно родни, и если кто-нибудь из власть имущих займется расследованием этой истории, нам придется плохо. Раз мы обманывали Небо, дурачили людей, то и духи отвернутся от нас. Не будем же сами навлекать на себя несчастье! Вы были мне вместо матери целых двадцать лет, и если посчитать все расходы, то они не составят и тысячи лянов золота, Сейчас вам шестьдесят, я обеспечу вас деньгами на двадцать лет вперед и больше не буду от вас зависеть; я поселюсь с моим господином отдельно от вас, но мы будем жить неподалеку и сможем видеться с вами утром и вечером. Я так хочу, и этого достаточно!

Видя, что волю девушки ей не сломить, старуха нехотя согласилась. После расчета с ней у красавицы осталось сто лянов. Она сняла помещение домов через пять к северу, вымыла юношу, одела в новую одежду; сначала поила его рисовым отваром и кислым молоком, а дней через десять стала кормить отборными яствами.

Накупила ему нарядных шапок, туфель, носков. Не прошло и нескольких месяцев, как раны на его теле стали заживать, а к концу года юноша совершенно поправился. Однажды красавица сказала ему:

- Теперь вы уже окрепли духом и телом. Поразмыслите как следует, много ли прежних знаний сохранилось у вас в памяти.

Подумав, юноша ответил:

- Пожалуй, лишь малая толика того, что я раньше знал.

Красавица приказала подать повозку и отправилась на прогулку. Юноша сопровождал ее верхом на коне. Доехав до книжной лавки, прилепившейся с южной стороны питейного заведения с флажком наверху, она дала ему сто лянов серебра, чтобы он купил себе все нужные книги. Уложив покупки в повозку, они вернулись домой. Ли попросила юношу отогнать от себя все заботы и думать только о занятиях.

Каждый день до глубокой ночи занимался он с необычайным усердием и прилежанием, красавица же сидела напротив него и ложилась спать, лишь когда начинал брезжить рассвет. Заметив, что юноша устал, она советовала ему отдохнуть за сочинением стихов иль поэм. Через два года он далеко продвинулся вперед, прочитав все книги, написанные в Поднебесной. Однажды он сказал красавице:

- Теперь, пожалуй, можно внести мое имя в списки экзаменующихся.

- Нет еще, - возразила красавица. - Вам надо заниматься с еще большим рвением, чтобы быть готовым ко всем трудностям.

Прошел еще год, и красавица сказала:

- Вот теперь можно сдавать экзамены.

На экзамене он прошел первым, слух о нем дошел до Палаты церемоний. Даже люди значительно старше его годами, увидев его сочинения, преисполнялись к нему уважением и тщетно старались добиться его дружбы. Красавица же сказала:

- Это еще не все. Талантливый муж, сдавший экзамены первым, может рассчитывать на место при дворе и на признание во всей Поднебесной. Но ваше прошлое ставит вас в худшее положение, чем других ученых. Поэтому вам придется заострить свое оружие, чтобы выиграть и следующую битву. Только тогда вы сможете соперничать с самыми знаменитыми мужами и стать первым среди них.

Юноша стал трудиться еще усерднее, чем прежде, слава его все росла. В том году были объявлены специальные экзамены для отбора выдающихся ученых. По высочайшему указу со всех концов страны созывались достойнейшие. Юноша написал сочинение на тему: "Говори с государем прямо, увещевай его настоятельно".

Имя его оказалось первым в списке выдержавших экзамены. Он получил назначение на должность военного советника в области Чэнду. Все сановники рангов чуть ниже первых министров стали его друзьями. Когда он собирался отправиться к месту службы, красавица сказала ему:

- Теперь, когда вы вновь обрели подобающее вам положение, я больше не испытываю чувства вины перед вами. Я хочу оставшиеся мне годы посвятить уходу за старухой матерью. А вам надлежит вступить в брак с девушкой из знатной семьи, чтобы не прервались жертвоприношения вашим предкам. Не уроните своего достоинства неравным браком. Берегите себя! Теперь я должна вас покинуть.

- Если ты оставишь меня, - воскликнул юноша, зарыдав, - я покончу с собой!

Но красавица была непреклонна. Юноша долго и страстно умолял ее; наконец она уступила:

- Я провожу вас за реку, но когда мы доедем до Цзяньмэня, вы должны будете отпустить меня.

Юноша согласился. Через месяц с лишним они прибыли в Цзяньмэнь. Еще до их отъезда отец юноши был отозван из Чан-чжоу и назначен на должность правителя округа Чэнду и инспектора земель к югу от Цзяньмэня. Через двенадцать дней отец юноши прибыл в Цзяньмэнь, и юноша послал свою визитную карточку и сам явился на почтовую станцию. Сначала отец не решался поверить своим глазам, но, увидев на визитной карточке посмертное имя и ранги своего отца, был потрясен до глубины души. Приказав сыну подойти к нему, он обнял его и заплакал. Долго он не мог прийти в себя и наконец произнес:

- Теперь мы снова с тобой - отец и сын, как прежде!

Он стал расспрашивать юношу, и тот рассказал ему все, что с ним случилось. Отец был поражен его рассказом и спросил, где красавица.

- Она проводила меня до этого места, но теперь я должен отпустить ее домой.

- Так не годится! - сказал отец.

На рассвете он приказал подать упряжку и вместе с сыном отправился в Чэнду, а красавица осталась в Цзяньмэне, где нарочно для нее возвели хоромы. На следующий день по его приказу свахи занялись устройством счастья двух семей, надлежало подготовить шесть обрядов для встречи невесты, как это водилось, когда вступали в брак отпрыски владетельных домов Цинь и Цзинь. Когда все обряды были свершены и она принесла годичные жертвоприношения, Ли стала образцовой женой и рачительной хозяйкой дома. Все в семье мужа высоко ценили и почитали ее.

Несколько лет спустя родители юноши умерли, сын и невестка строго соблюдали траур. Подле хижин, сооруженных у могил родителей, выросли линжи, на каждом стебле было три цветка. Местные власти доложили об этом императору. Когда же несколько десятков белых ласточек свили гнезда под крышей их дома, то император был поражен и повысил юношу в чине. Когда срок траура кончился, его стали назначать на все новые важные посты; на протяжении десяти лет он достиг должности правителя нескольких областей. Красавице был пожалован титул госпожи Цяньго. У них было четверо сыновей, все они стали крупными чиновниками, даже самый низший по рангу и тот был, кажется, правителем города Тайюань. Сыновья женились на девушках из знатных семей, и по мужской и по женской линии все их потомки были имениты; такой знатной семьи и в столице было не сыскать!

Поразительно! Продажная певичка, а какая душевная чистота, даже самые добродетельные женщины древности вряд ли превосходили ее! Да разве может не перехватить дыхание от этого?!

Старший брат моего деда был правителем области Цзиньчжоу, затем его перевели в податное управление, а потом назначили смотрителем казенных перевозок по воде и суше. На всех этих трех постах он сменил героя этого повествования, поэтому знал его историю во всех подробностях.

В годы под девизом "Эра чистоты" мне довелось беседовать с Ли Гун-цзо родом из Лунси о женщинах высокой добродетели, и я рассказал ему историю госпожи Цяньго.

Слушая меня, Гун-цзо даже захлопал в ладоши от восторга; он-то и уговорил меня составить это жизнеописание.

И вот, напитав кисть тушью, я последовал его совету, изложил эту историю, чтобы сохранить ее в веках. Писал в восьмую луну, осенью года под циклическими знаками "и-хай" Бо Син-цзянь из Тайюаня.

Жизнеописание Ин-ин

Юань Чжэнь [8]Жизнеописание Ин-Ин Юань Чжэнь (779-831) Перевод новеллы печатается по книге "Гуляка и волшебник" с небольшими уточнениями. 71. Дэн Ту-цзы - герой известной поэмы в прозе "Дэн Ту -сладострастник" Сун Юя (IV в. до н. э.). Дэн Ту-цзы был сановником чуского князя, завидуя славе Сун Юя, он пытался оклеветать поэта, говоря, что Сун Юй развратник. Князь хотел удалить поэта из дворца, но тогда Сун Юй написал поэму, в которой поведал, что уже три года по нему безуспешно вздыхает красавица - дочь соседа, а он ни разу не удостоил ее взглядом. У самого же Дэна жена "с лохматой головой, с кривулей вместо уха и с рваной заячьей губой, и зубы редки, и боком как-то ходит, сутулая какая-то. Да ко всему тому парша у ней и геморрой. Дэн Ту же обожает ее и дал ей родить пятерых. Вы хорошенько взвесьте, государь, который же из нас двоих любитель женщин, сладострастник настоящий" (перевод В. М. Алексеева). И князь понял беспочвенность обвинений против красавца поэта. Имя же Дэн Ту-цзы с тех пор сделалось нарицательным для сладострастного мужчины, готового сблизиться с любой женщиной. ... поехал в город Пу. - Пу (Пучжоу) -тогда крупный город к востоку от таской столицы, на территории современной провинции Шаньси. Хунь Чжэнь - знаменитый полководец, прославившийся победами над туфанями и назначенный военным губернатором в районе к северу от Пучжоу, где он и умер в 799 г. ... евнух Дин Вэнь-я. - В танскую эпоху обычно посылали евнухов наблюдать за военными губернаторами, чтобы они не подняли мятежа. Ду Цюэ - в те годы был правителем Тунчжоу, недалеко от Пу, и после смерти Хунь Чэня государь приказал ему отправиться правителем в Пу и ревизором района к северу от Пучжоу. 72. ... в седьмую луну года "цзя-цзы"... а сейчас у нас год под циклическими знаками "гэн-чэнь" правления под девизом "Эры чистоты"... - Год "цзя-цзы" - первый год шестидесятилетнего цикла, обозначаемого сочетанием двенадцати особых циклических знаков. Год "гэн-чэнь" - "Эры чистоты", то есть семнадцатый год шестидесятилетнего цикла - 800 г. по европейскому летоисчислению. 73. Осведомление об именах - то есть расспросы о родословной невесты. ... искать в лавке, где торгуют сушеной рыбой. - Намек на притчу известного даосского философа IV в. до н. э. Чжуан-цзы, в которой рассказывается о том, как мудрец увидал в сырой дорожной колее пескаря, который умолял принести ему воды, дабы спасти жизнь. Мудрец пообещал подвести к нему воды из Западной реки, на что пескарь ответил: "Достань я воды хоть мерку или несколько пригоршней, остался бы в живых. Чем говорить то, что сказали вы, благородный муж, лучше уж заранее искать меня в лавке с сушеной рыбой" ("Чжуан-цзы", гл. 26; см. "Атеисты, материалисты, диалектики древнего Китая", вступительная статья, перевод и комментарии Л. Д. Позднеевой, М., 1967, с. 278). Ср. с японской новеллой "Запоздалая тысяча" в наст. томе. ... написал Весеннюю песню - то есть любовные стихи. 76. ... играла мелодию "Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор"... - знаменитая в танскую эпоху мелодия, заимствованная из Западного края и восходящая к буддийским песнопениям. Под нее танцевала знаменитая красавица Ян Гуй-фэй, в которую был влюблен император Сюань-цзун (правил с 712 по 756 г.). Видя ее пестрый наряд, он дал и соответствующее название мелодии. Говорили, будто это музыка, которая звучит в лунных дворцах у тамошних фей. Цунь - китайский вершок, около 3 см. 77. ... подобно тому, кто увлек женщину игрой на цитре. - Речь идет о знаменитом поэте древности Сыма Сян-жу (179-117 гг. до н. э.), который своей игрой на цитре пленил красавицу, молодую вдову Чжо Вэнь-цзюнь, дочь богача; поскольку родные не разрешали им пожениться, Чжо Вэнь-цзюнь бежала с поэтом и стала его женой. ... бросить в вас челнок. - В "Истории династии Цзинь" в "Жизнеописании Се Гуня" рассказывается, что в молодости он был влюблен в дочь своего соседа и постоянно приставал к ней. Как-то она сидела за ткацким станком и, рассерженная, бросила в него челнок, выбив Се Гуню два зуба. "Своего не добился, да еще и зубы потерял", - говорили о нем. ... на бамбуке следы моих слез. - Намек на древнее предание о женах мифического государя Шуня, которые безутешно оплакивали его кончину на берегу реки Сян. От их слез бамбук на берегу стал пятнистым. Такой сорт бамбука растет там и поныне. 78. Ян Цзюй-юань (760-832) - поэт, друг автора новеллы Юань Чжэня. Ты прекрасней Пань-лана. - Пань-лан, или Пань Юэ (247-300) - поэт, прославившийся своей красотой. Когда он проходил по улице, девушки кидали в него цветы и плоды, чтобы обратить на себя внимание. Юань Чжэнь из Хэнани - то есть сам автор этой новеллы. "Страны металла" хозяйка. - Имеется в виду богиня Хозяйка Запада Си-ван-му, так как по древнекитайским представлениям западу соответствовал один из пяти элементов, а именно металл. Юноша, чистый, как яшма - то есть посланец Небесного государя. 79. ... к северу мимо Лояна. - К северу от города Лояна, на реке Ло, как описывает поэт III в. Цао Чжи, он будто бы встретился с феей реки Ло. ... на восток от дома Сун Юя... - См. прим. к с. 71. Утка с селезнем... - Утка и селезень - традиционный символ супружеской пары. 81. На гору Сун улетели. - Гора Сун в Хэнани считалась самой высокой из пяти священных пиков Китая. ... Сяо ши // Скрылся в высокой башне. - Сяо Ши - легендарный музыкант древности, жил в IV в. до н. э. Прославился игрой на флейте. В него влюбилась дочь циньского князя Му-гуна и стала его женой. Князь построил для них башню Фениксов, в которой они прожили лет десять, а потом будто бы улетели на фениксах на небо. 81-82. Синь, государь династии Инь, и Ю, государь династии Чжоу... - Речь идет о Чжоу Сине, последнем государе династии Инь (правил с 1191 по 1154 г. до н. э.), который прославился исключительной жестокостью и порочными наклонностями. Увлекшись красавицей Да-цзи, он забросил все государственные дела и привел династию Инь к гибели. Ю (или Ю-ван) - государь династии Чжоу, правил с 781 по 771 г. до н. э. По преданию, тоже погиб, увлекшись красавицей Бао Сы. Желая рассмешить свою возлюбленную, он приказал зажечь огни на сигнальных башнях. По сигналу все князья примчались в столицу, решив, что напал неприятель, чем насмешили Бао Сы. В другой раз, когда действительно на столицу напали враги и были зажжены сигнальные огни, князья уже не явились. Враги взяли город, а государь был убит. Оба эти примера постоянно приводятся конфуцианскими историографами как случаи гибели царства из-за женщины. 82. Ли Гун-чуй - настоящее имя Ли Шэнь (?-846) - крупный сановник и поэт, слава которого соперничала со славой Юань Чжэня. Цзинъаньли - квартал в южной части тогдашней столицы Чанъань. 83. ... звали Ин-ин... - то есть "Иволга". Китайцы любили давать детям имена по названиям зверей и птиц. Впоследствии это детское имя заменяется взрослым именем. Замужних женщин обычно вообще звали по фамилии мужа - госпожа такая-то.

В годы под девизом "Эра чистоты" жил студент по фамилии Чжан. Человек необычайно мягкого характера и утонченной души, красивый, с изящными манерами, он отличался высокой принципиальностью и чуждался всего недостойного.

Иногда он принимал участие в прогулках и пирушках друзей, но когда все предавались бурному веселью, словно боясь упустить мгновенье, он лишь для вида делил веселье, не позволяя себе ничего лишнего. Так он достиг двадцати трех лет, не зная женщин. Друзья удивлялись этому, и Чжан говорил в свое оправдание:

- Вот, скажем, Дэн Ту-цзы, он ведь не был по-настоящему влюблен в женскую красоту, а просто предавался распутству.

Я же искренне восхищаюсь красавицами, но еще не повстречал такой, которая могла бы ответить на мое чувство. Как бы мне объяснить вам? Ведь необыкновенную красавицу надолго не привяжешь к себе, а я способен на настоящее чувство.

Спрашивающие удовлетворялись этим объяснением.

Как-то раз Чжан поехал в город Пу. В десяти с чем-то ли к востоку от города находился буддийский монастырь "Обитель всеобщего спасения", и Чжан решил остановиться там. Случилось так, что одна вдова по фамилии Цуй, возвращаясь в Чанъань, проезжала через Пу и остановилась в том же монастыре. Госпожа Цуй происходила из рода Чжэнов; мать Чжана тоже была из этого рода. Сочлись родством, и оказалось, что вдова Цуй приходится Чжану теткой по женской линии.

В том году в Пу умер полководец Хунь Чжэнь. Находившийся при нем евнух Дин Вэнь-я мало смыслил в военном искусстве, и войско, воспользовавшись похоронами полководца как удобным моментом для мятежа, подняло бунт. В городе начались грабежи.

Семья Цуй путешествовала в сопровождении большого количества слуг и рабов и везла с собой множество ценных вещей. Оказавшись в чужом месте, приезжие дрожали от страха, не зная, к кому обратиться за помощью.

Чжан был в приятельских отношениях с местными военачальниками и добился, чтобы его родственникам дали надежную охрану; благодаря этому их никто не тронул.

Дней десять спустя в Пу прибыл Ду Цюэ, посланец императора, со специальным указом, предписывающим ему возглавить городской гарнизон. Ду Цюэ ввел строгие порядки, и солдаты пришли в повиновение.

Госпожа Цуй была безгранично благодарна Чжану за оказанную им помощь. Она пригласила юношу в зал для приезжих, где было приготовлено богатое угощение, и обратилась к нему со следующими словами:

- Ваша тетка, одинокая вдова, после смерти супруга осталась с двумя малыми детьми на руках. К несчастью, мы попали сюда в тревожное время и спаслись лишь благодаря вашей помощи. Я, мой маленький сын и юная дочь обязаны вам жизнью! Такое благодеяние нельзя сравнить с обычной услугой. Сейчас я позову моих детей, чтобы они засвидетельствовали уважение своему старшему брату и благодетелю и хоть в ничтожной мере отблагодарили вас за оказанную им милость.

Она позвала своего сына Хуань-лана, миловидного славного мальчика лет десяти. Затем крикнула дочери:

- Выйди и поклонись своему старшему брату: он спас тебе жизнь!

Немного подождали, но Ин-ин не захотела выйти и попросила извинить ее, сославшись на нездоровье. Мать рассердилась:

- Твой старший брат Чжан спас тебя. Если бы не он, тебя бы похитили мятежники. Как же ты можешь обижать его отказом выйти?!

Прошло много времени; наконец Ин-ин вышла; в домашнем платье, личико блестит, без всяких украшений, волосы не уложены в сложную прическу, только щеки слегка нарумянены. Девушка была поразительно хороша собой, красота ее ослепляла и волновала. Пораженный Чжан смущенно приветствовал Ин-ин. Та села рядом с матерью. Поскольку мать заставила ее выйти к гостю, то взгляд у нее был застывший, вид огорченный, казалось, она вот-вот лишится сознания. Чжан спросил, сколько ей лет. Мать ответила:

- Она родилась в седьмую луну года "цзя-цзы" правления нашего императора, а теперь у нас год под циклическими знаками "гэн-чэнь" правления под девизом "Эра чистоты", так что ей сейчас семнадцать лет.

Чжан пытался понемногу вовлечь Ин-ин в разговор, но девушка молчала. Тем и кончилось это первое знакомство.

С той поры Чжан, совершенно покоренный красотой девушки, только и думал, как бы дать ей знать о своих чувствах, но удобного случая все не представлялось.

Служанку семьи Цуй звали Хун-нян. Чжан не раз вежливо здоровался с ней и наконец улучил случай открыть ей свое чувство. Ошеломленная служанка прервала его и в смущении убежала. Чжан пожалел о своем поступке. На следующий день служанка снова пришла. Чжан чувствовал неловкость и стал извиняться, больше уже не заговаривая о своих чувствах. Но служанка сама начала разговор:

- Ваши слова, сударь, я не посмела передать барышне, не решусь передать их и никому другому. Но ведь вы, как мне известно, состоите в близком родстве с семьей Цуй. Почему бы вам не воспользоваться оказанным им благодеянием и не посвататься к барышне?

Чжан запротестовал:

- С детства у меня был не такой характер, как у других молодых людей. Даже находясь в компании кутил, я никогда не заглядывался на красоток. А теперь я словно в дурмане. С первой встречи голову потерял. Последние несколько дней иду и забываю куда, сажусь за стол и забываю о еде; боюсь, что и дня без нее не проживу. Если начать сговор через свах, то обмен брачными подарками, осведомление об именах - все это займет месяца три, к тому времени мои останки придется искать в лавке, где торгуют сушеной рыбой.

Служанка ответила:

- Целомудрие и скромность служат надежной защитой моей барышне. Даже почтенные люди не решились бы задеть ее слух каким-нибудь вольным словечком. А уж советы простой служанки она не станет слушать. Но она сочиняет прекрасные стихи и постоянно твердит их нараспев, печально устремив взор вдаль. Попробуйте смутить ее сердце любовными стихами. Другого пути я не вижу.

Чжан очень обрадовался, тотчас же написал "Весеннюю песню" в двух стансах и отдал служанке. В тот же вечер Хун-нян снова пришла к Чжану и вручила ему изящный листок тонкой бумаги:

- Вот, барышня велела вам передать.

На листке были написаны стихи, называвшиеся "Ясная луна в пятнадцатую ночь", они гласили:

 "Я жду восхода луны  У западного павильона.  Легкий подул ветерок,  Тихо дверь приоткрылась...   Тени цветущих ветвей  Вдруг на стене колыхнулись.  Сердце мне говорит:  Это пришел любимый"

( Здесь и далее стихи в переводе В. Марковой. )

Чжану показалось, что он понял тайный смысл стихов. Был четырнадцатый день второй луны. К востоку от флигеля, где жила семья Цуй, росло абрикосовое дерево. Взобравшись на него, можно было перелезть через стену.

И вот на следующий вечер Чжан влез на дерево и перелез через стену. Когда он подошел к западному флигелю, дверь была приоткрыта. Служанка спала, и Чжан разбудил ее.

- Зачем вы пришли сюда? - вскрикнула Хун-нян в испуге.

- Твоя барышня в письме назначила мне встречу, - слукавил Чжан. - Пойди скажи ей, что я здесь.

Вскоре Хун-нян вернулась:

- Идет, идет! - повторяла она.

Чжана охватили и радость и страх, но он был уверен в успехе. Однако, когда Ин-ин пришла, она была одета скромно, держалась е достоинством и дала юноше суровую отповедь:

- Нет слов, вы, наш старший брат, оказали нам великое благодеяние. Вы спасли нашу семью! Поэтому моя добрая матушка и доверила вам своих детей, приказав нам лично выразить свою признательность. Зачем же вы прибегли к услугам бесстыдницы служанки и прислали мне непристойные стихи? Вы начали с того, что проявили благородство, защитив нашу семью от надругательства, а кончили тем, что сами нанесли мне оскорбление. Выходит, вы спасли меня от насильников, чтобы самому предложить мне позор? Какая же разница между ними и вами? По правде говоря, я хотела утаить ваши стихи от моей матери, хотя прикрывать безнравственность грешно. Но показать их матери означало бы причинить неприятность тому, кто сделал нам добро. Я думала послать вам ответ через служанку, но побоялась, что она не сумеет передать вам моих истинных мыслей. Хотела прибегнуть к короткому письму, но вы могли бы неверно его истолковать. Вот почему я решилась написать эти нескладные стихи. Мне надо было объясниться с вами лично. Я стыжусь того, что была вынуждена нарушить приличия, но единственное, чего я хочу, это - чтобы вы одумались и вели себя как подобает, не нарушая приличий.

Сказав это, Ин-ин повернулась и быстро ушла. Чжан долго стоял в растерянности. Наконец он перелез через стену и, совершенно убитый, вернулся к себе.

Прошло несколько дней. Как-то вечером Чжан в одиночестве спал на веранде; внезапно кто-то разбудил его. Вскочил в испуге, смотрит, а перед ним Хун-нян. В одной руке у нее подушка, в другом - сложенное одеяло. Прикоснувшись к плечу юноши, она прошептала:

- Идет, идет! Чего же вы спите?!

Положила подушку и одеяло рядом с постелью Чжана и ушла. Чжан долго сидел, протирая глаза. Ему все время казалось, что это сон. Но все же он оправил одежду и сидел, ожидая, в приличествующей позе. Наконец пришла Ин-ин, поддерживаемая служанкой. Пришла и прелестно смутилась, обворожительно прекрасная, такая истомленная на вид, словно у нее не было сил двигаться, совсем не похожая на ту строгую девушку, какой была в прошлый раз.

Был вечер восемнадцатого числа. Косые лучи лупы, сияющие, как хрусталь, озаряли половину постели. Охваченному неописуемым восторгом Чжану казалось, что его посетила бессмертная фея, а не земная девушка. Время летело незаметно, вот уже ударил колокол в монастыре - близился рассвет. Хун-нян пришла поторопить девушку, и та, беззвучно заливаясь слезами, ушла, так и не сказав за всю ночь ни слова. Хун-нян поддерживала ее под руки. Придя в себя, Чжан встал и спросил себя в сомнении: "Не сон ли это?" Рассвело, и он увидел следы белил у себя на плече, одежда сохранила аромат духов, на постели еще блестели невысохшие слезы...

После этого дней десять от Ин-ин не было никаких вестей. И вот однажды Чжан принялся сочинять стихи в тридцать строк на тему "Встреча с небесной феей". Не успел закончить, как вдруг пришла Хун-нян. Он вручил ей листок со стихами, чтобы она передала их своей барышне. С этих пор Ин-ин стала снова допускать его к себе. Утром он тайком выходил из ее комнаты, вечером, крадучись, приходил. Почти месяц длилось их счастье в западном флигеле. Когда Чжан спрашивал, что будет, когда узнает мать, Ин-ин отвечала:

- Я ничего не могу поделать! - и старалась прекратить разговор.

Через некоторое время Чжан собрался ехать в Чанъань. Он заранее сказал об этом Ин-ин. Она ничего не возразила ему, но вид ее был так печален, что тронул бы любого. Две последние ночи перед отъездом Чжану не удавалось ее повидать, и он так и уехал на запад, не простясь с ней.

Прошло несколько месяцев, и Чжан снова приехал в город Пу. Свидания с Ин-ин возобновились, они встречались много раз.

Ин-ин была превосходным каллиграфом и отлично владела литературным слогом. Чжан много раз просил ее что-нибудь показать ему, но она отказывалась. Он пробовал своими стихами вызвать ее на ответ, но безрезультатно. Тем она и отличалась от других, что, обладая выдающимися талантами, делала вид, что ничего не умеет. Будучи красноречива, редко вступала в разговор. Питая глубокие чувства к Чжану, не выражала их в словах. Когда ее охватывала сильная тоска, она умела казаться безразличной, и выражение радости или гнева редко появлялось на ее лице.

Иногда вечерами Ин-ин в одиночестве играла на цитре. Мелодии были так печальны, что надрывали душу. Подслушав ее игру, Чжан просил ее продолжать, но она не захотела больше играть. Это еще больше усилило его страсть.

Близилось время государственных экзаменов, и Чжану надо было ехать в столицу. Вечером, накануне отъезда на запад, Чжан не говорил больше о своей любви, а лишь грустно вздыхал, сидя рядом с Ин-ин. Зная, что близка разлука, Ин-ин, сохраняя почтительный вид, мягко сказала: - Сначала обольстили, потом бросили! Так оно и должно было случиться. Я не смею роптать! Вы обольстили, вы и бросаете, - воля ваша. Теперь конец всем клятвам в верности до самой смерти! К чему же вам печалиться, уезжая? И все-таки вы огорчены, а мне нечем вас утешить. Вы часто говорили, что я хорошо играю на цитре, а я все стыдилась играть при вас. Но теперь вы уезжаете, и я исполню ваше желание.

Она приказала смахнуть пыль с цитры и тронула струны. Играла она мелодию "Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор", но почти сразу же звуки стали такими скорбными, что напев сделался неузнаваемо печальным. Все, до кого доносились звуки этой музыки, грустно вздыхали. Ин-ин вдруг прервала игру, оттолкнула цитру, по щекам ее текли слезы. Она убежала в комнату матери и больше не выходила.

На рассвете Чжан уехал.

В следующем году он потерпел неудачу на экзамене и решил остаться в столице. В письме к Ин-ин он излил все волновавшие его чувства. Вот ее ответ - в моем неискусном изложении:

"Я прочла Ваше письмо, полное глубокой любви ко мне. В чувствах любящих радость слита с грустью. Вы были так добры, что прислали мне в подарок пару резных заколок и пять цуней губной помады, чтобы я украшала свою прическу и красила губы. Хотя я очень благодарна Вам за внимание, но для кого мне теперь украшать себя? Я гляжу на Ваши подарки, и меня охватывают воспоминания, а тоска моя все растет. Вы заняты делом в столице, Вам необходимо оставаться там, чтобы добиться успеха на экзаменах. Я недостойна Вас, мне остается только испытывать боль от нашей разлуки. Но такова судьба, что тут еще можно сказать!

С прошлой осени я живу как в тумане, словно утратив себя. На людях заставляю себя говорить, улыбаться, а ночью, когда остаюсь одна, не перестаю лить слезы. Даже сны мои и те полны слез. Иногда во сне мы становимся близки, как прежде, и печальные мысли о разлуке снова бередят душу, но видение обрывается, прежде чем кончается тайное свидание. Опустевшее место на ложе еще кажется теплым, но тот, кто в моих мыслях, по-прежнему далеко.

Кажется, будто мы расстались вчера, а новый год уже пришел на смену старому. Чанъань - город соблазнов и наслаждений, захватывающий в путы чувств. Какое счастье, что Вы не забыли меня, недостойную, и постоянно вспоминаете! Никогда я, ничтожная, не сумею по-настоящему отблагодарить Вас за это. Клятву же нашу о вечной верности я не нарушу! Раньше, благодаря нашему родству, нам довелось встретиться на пиру у моей матери. Служанка уговорила меня повидать Вас, и это привело к тайным свиданиям. Юноша и девушка не сумели совладать со своим чувством. Вы вели себя, подобно тому, кто увлек женщину игрой на цитре; у меня же, презренной, не хватило сил бросить в Вас челнок. Я стала преданно служить у Вашей подушки и циновки, чувство мое все росло. По своей глупости и простоте я полагала, что так будет всегда. В тот день, когда мы узнали друг друга, я не смогла совладать с собой и вот до какого позора дошла! Больше уже я не могу надеяться подавать полотенце и гребень. Пока жива, буду жалеть об этом. Но слова напрасны, остается лишь сдерживать рыдания!

Если по своему великодушию Вы не забудете меня, одинокую и несчастную, и снизойдете ко мне, то и после смерти я буду питать к Вам благодарность. А может быть, Вы, считающий себя выше всяких условностей, отвергнете мою любовь, погонитесь за большой удачей, пренебрегая тем малым, что принадлежит Вам, и прежнюю нашу близость сочтете для себя позорной, а наши клятвы - недостойными внимания. И все равно, даже когда кости мои истлеют, чувство мое к Вам не ослабнет, и моя душа, носясь по ветру и блуждая по холодной росе, будет вечно верна Вам. Живая и мертвая я буду верна Вам, больше мне нечего сказать. Слезы падают на бумагу, а чувство мне не излить! Берегите себя! Умоляю, берегите себя!

Яшмовый браслет - эту игрушку моих детских лет - я посылаю Вам, чтобы Вы носили как украшение на поясе. Яшмовый - потому, что яшма тверда и чиста, браслет - потому, что непрерывен, не имея начала или конца. Еще посылаю Вам моток спутанного шелка и бамбуковую ступку для измельчения чайных листьев. Эти вещи не стоят и взгляда, но они выражают мои желания: пусть будете Вы неподдельны, как яшма, пусть воля Ваша будет цельной, как этот браслет. На бамбуке следы моих слез, смятение моей тоски - как спутанный шелк. Я посылаю эти вещи как знак моей вечной любви к Вам. Сердце мое рядом с Вами, хотя тело мое далеко от Вас и на встречу нет надежды. И все же тайные мечты могут соединить две любящие души, разделенные расстоянием в тысячу ли. Берегите себя! Весенний ветер так опасен, ешьте побольше и теплее одевайтесь, чтобы не простудиться. Будьте осторожны в речах и берегите себя, обо мне же, недостойной, не беспокойтесь излишне".

Чжан показал это письмо кое-кому из своих приятелей, поэтому многие его современники узнали эту историю. Друг его Ян Цзюй-юаиь, прекрасно писавший стихи, написал "Стихи о девице Цуй". Вот они:

 "Ты прекрасней Пань-лана.  Что яшма в сравненье с тобой?  В саду зацвели орхидеи,  Едва лишь растаял снег.   Поэт отзывчиво-чуткий,  Ты болен весенней тоской.  Прочел письмо от любимой:  В каждой строке печаль".

Юань Чжэнь из Хэнани написал продолжение к поэме Чжапа "Встреча с небесной феей". Стихи его гласили:

 "Лунный прозрачный луч  Проник сквозь плетеные шторы.  Уже огоньки светлячков  В густой синеве замелькали.   Край отдаленных небес  Начал тускнеть и меркнуть.  Ближних деревьев листва  Все темней и плотнее.   Среди бамбука в саду  Дракон на свирели играет.  Возле колодца поет  Феникс на ветке утуна.   Влажны шелка одежд,  Вечерней овеяны дымкой.  Подвески тихо звенят,  Колеблемы легким ветром.   Держит пурпурный жезл в руке  "Страны металла" хозяйка.  Духом парит в облаках  Юноша, чистый, как яшма.   Поздняя спустится ночь -  Сердце его тоскует,  Ранний блеснет рассвет -  Слезы дождем польются.   Играют жемчужин огни  На туфлях ее узорных.  Дракон меж пестрых цветов  Горит на расшитой одежде.   На яшмовой шпильке летит  Феникс в огненном оперенье.  На шарфе прозрачном ее  Красная радуга блещет.   "Здесь город, - сказала она, -  Зарос, словно пруд, цветами.  В столицу вернуться хочу,  Где стоит чертог государя.   Долгий-долгий вел меня путь  К северу мимо Лояна.  Случай забросил меня  На восток от дома Сун Юя... "   Сперва на его мольбу:  "Нет!" - отвечала сурово,  Но в юном сердце ее  Уже пробудилась нежность.   Склонила голову вниз,  Тень порхнула цикадой.  Тихо пошла - и летят  Нефритовые пылинки.   Лицо обратила к нему -  Сыплется снег лепестками.  В томленье легла на постель,  Сжала подушку в объятьях.   Утка с селезнем в тростниках  Шеи свои сплетают.  Зимородков чета  Наслаждается счастьем в клетке.   Черные брови слились  В одну черту от смущенья.  Алые губы мягки  И горячи, как пламя.   Дохнула - и пролилось  Благовоние орхидеи.  Сияет во тьме нагота  Безупречною белизною.   Не распрямиться. Не встать.  Не приподнимешь руку.  После боренья страстей  Сразу отхлынули силы.   Бегут по ее лицу  Бисером капельки пота.  Черные пряди волос  Разметаны в беспорядке.   Думалось, радость любви  Тысячи лет продлится.  Вдруг - мерно удары гудят...  Пробили пятую стражу.   Любовь оставляет всегда  Горечь воспоминаний.  Чем сильнее горела страсть,  Тем больнее ранит разлука.   На усталом ее лице  Следы глубокой печали.  Она находит слова  Одно другого прекрасней.   Дарит ему браслет  В знак верности нерушимой.  Клянется, что никогда  Своей любви не изменит.   Слезы и ночью видны  Там, где смыты белила.  Как летящий прочь светлячок,  Лампа едва мерцает.   Время любви бежит,  Словно конец свой торопит.  Уходит счастливая ночь,  Пришло нежеланное утро.   Он аиста оседлал  И к дальней Ло возвратился.  Звуки свирели ввысь  На гору Сун улетели.   Еще одежда его  Хранит аромат знакомый.  Еще на подушке его  Следы румян багровеют.   В печальных скитаниях он  Заглохший пруд посещает,  Но думой стремится туда,  Где чистый сияет лотос.   Простая лютня поет  О журавле одиноком,  А взор поневоле следит,  Как лебеди тянутся к югу.   Необъятна стремнина вод.  Не переплыть вовеки.  Далека небесная высь.  Никогда ее не достигнуть.   Облачко вдаль унеслось.  Разве его удержишь?  Смолкла музыка... Сяо Ши  Скрылся в высокой башне".

* * *

Друзья Чжана, услыхавшие об этой истории, были очень удивлены, но Чжан все-таки решил порвать связь с Ин-ин. Юань Чжзнь, который был особенно близок с Чжаном, спросил его о причине этого.

- Всегда было так, -ответил Чжан, - что женщины, которых Небо одарило необычайной красотой, приносили беду, если не себе, так другим. Если бы барышню Цуй полюбил какой-нибудь богатый и знатный человек, то и с ним у нее не было бы счастья. Почуяв свою силу, она обернулась бы драконом, сеющим страшные беды, или чудовищем, несущим гибель. Не знаю, каких превращений можно было от нее ждать! Синь, государь династии Инь, и Ю, государь династии Чжоу, были всевластными правителями огромной империи, но они погибли из-за женщин. Народ возмутился против них. И до наших дней этих правителей все продолжают осуждать. Моей добродетели не хватило бы на то, чтобы одолеть губительные чары, поэтому я и поборол свое чувство к ней.

Все слышавшие слова Чжана вздохнули с сожалением.

Год спустя Ин-ин выдали замуж, Чжана тоже женили. Случилось ему проходить мимо дома, где жила Ин-ин, и он зашел туда и попросил ее мужа сказать ей, что двоюродный брат просит позволения повидать ее. Муж передал, но она не вышла. Чжан был так огорчен, что это было видно по выражению его лица. Узнав об этом, она тайком написала стихи, в которых говорилось:

 "Истаяло тело мое, исхудало,  Увял цвет моей красоты.  Без роздыха мечусь на постели,  А встать с нее силы нет.   Не потому от людей убегаю,  Что взглядов досужих страшусь,  Но вам, признаюсь, на глаза показаться  Мне было бы стыдно теперь".

Так и не встретилась с ним...

Через несколько дней, когда Чжан собирался уезжать, она снова прислала ему стихи на прощанье:

 "К чему теперь вам похваляться,  Что отказались от меня?  С какою силой оболыценья  Просили вы моей любви!   И если к нам вернетесь снова,  Прошу вас только об одном:  Любовь, что вы мне подарили,  Отдайте молодой жене".

С этих пор они уже не получали больше вестей друг о друге.

Большинство современников Чжана хвалило его за то, что он сумел исправить свою ошибку.

Встречаясь с друзьями, я часто заводил разговор об этой истории, чтобы те, кто знает о ней, не вели себя подобным образом, а поступающие так же, как Чжан, не упорствовали в своих заблуждениях.

В девятой луне года "Чжэньюань" правитель канцелярии Ли Гун-чуй ночевал у меня дома, в квартале Цзинъаньли. Во время беседы мы коснулись этой печальной истории. Ли Гун-чую она показалась необыкновенной, и в назидание потомкам он написал "Песнь об Ин-ин". Барышню Цуй в детстве звали Ин-ин, поэтому Гун-чуй так назвал свое произведение.

Гуляка и волшебник

Ли Фу-янь [9]Гуляка и волшебник Ли Фу-Янь (IX в.) Перевод новеллы (в оригинале "Ду Цзы-чунь") дается по книге "Гуляка и волшебник" с небольшими изменениями. 83. ... на смену династии Северная Чжоу пришла династия Суй - то есть в конце 80-х годов в VI в. ... у западных ворот... - Рынки в Чанъани имели по двое ворот с каждой из четырех сторон. Одни западные ворота вели к увеселительному кварталу Пинканли, другие - к соседнему кварталу Сюаньянли. 84. ... у Подворья персов. - В Чанъане в ту эпоху жили тысячи персидских купцов, торговавших своими товарами и державших свои харчевни и подворья. Были там и зороастрийские храмы. Ши Цзи-лунь (или Ши Чун) - знаменитый богач, живший в IV--V вв.; И-Дунъ - прославленный богач, живший в древности. 85. ... в Заоблачную беседку. - Заоблачная беседка, стоящая на вершине горы Хуашань, до сих пор является одной из достопримечательностей тех мест. Девять Яшмовых дев - богини времени в даосской мифологии, им подвластны годы и дни соответствующих циклов. Зеленый дракон и Белый тигр. - Зеленый дракон - символ востока, а в китайской алхимии - киновари; Белый тигр - символ запада, а в алхимии - свинца. 87. ... его высшие и животные души предстали перед Ямараджей. - Речь идет о душах хунь и по, одна из которых, по представлениям древних китайцев, после смерти покидает тело, а вторая остается при трупе. Яма-раджа - китайское Яньлован - владыка Преисподней, образ которого китайцы заимствовали из буддизма. 88. ... жена советника Цзя. - Герой имеет в виду историю, приведенную в древней "Летописи Цзо": "В прошлом некий вельможа Цзя, будучи уродлив, взял в жены красавицу. В течение трех лет он не мог добиться от нее ни слова, ни улыбки. Как-то он отправился с ней в пойму реки на охоту. Подстрелив фазана, Цзя принес его жене, и тут в первый раз она улыбнулась и заговорила. Увидев это, вельможа сказал: "Поистине не следует пренебрегать никакой своей способностью. Ведь не умей я стрелять, ты бы так никогда и не улыбнулась мне и не заговорила со мной" (перевод И. И. Соколовой). 89. ... лишь одну любовь не смог ты побороть. -По даосским представлениям, чтобы стать бессмертным, необходимо начисто отрешиться от семи эмоций: радости, гнева, скорби, страха, любви, ненависти и вожделений.

В те годы, когда на смену династии Северная Чжоу пришла династия Суй, жил некий Ду Цзы-чунь.

Молодой повеса и мот, он совершенно забросил дела семьи. Не знал удержу в своих прихотях, проводил время в кутежах и буйных забавах и очень скоро пустил по ветру все свое состояние. Попытался Цзы-чунь искать приюта у родственников и друзей, но не тут-то было: всякий знал, какой он бездельник.

В один из холодных зимних дней, оборванный, с пустым брюхом, шатался он по улицам Чанъани. Настал вечер, а поесть ему так и не удалось. И вот, сам не зная, зачем он сюда забрел, оказался он у западных ворот Восточного рынка. Жалко было смотреть на него. Голодный, измученный, стоял он, глядя на небо, и время от времени протяжно вздыхал.

Вдруг перед ним остановился, опираясь на посох, какой-то старик и спросил:

- Что с тобой? Отчего ты все вздыхаешь?

Цзы-чунь открыл ему душу, негодуя на родственников и друзей за их бессердечие. Лицо юноши красноречивее слов говорило о его страданиях.

- Сколько ж тебе надо, чтобы жить безбедно? - спросил старик.

- Да тысяч тридцати - пятидесяти, думаю, хватит, - ответил Цзы-чунь.

- О нет, мало! - воскликнул старик.

- Сто тысяч.

- Нет.

- Ну так миллион.

- Нет, и этого мало.

- Три миллиона.

- Трех миллионов, пожалуй, хватит, - согласился старец.

Он вытащил из рукава связку монет и, отдавая ее Цзы-чуню, сказал:

- Вот тебе на сегодняшний вечер. Завтра в полдень я жду тебя у Подворья персов на Западном рынке. Смотри не опаздывай. Цзы-чунь явился точно в назначенный срок и в самом деле получил от старца целых три миллиона. Старик ушел, не пожелав назвать ни имени своего, ни фамилии.

А Цзы-чунь, получив в свои руки такое богатство, принялся за прежнее. Казалось ему, что дни невзгод навсегда миновали. Он завел добрых коней, щегольские одежды и с компанией прихлебателей не вылезал из домов певиц, услаждая свой слух и взор музыкой, пеньем и танцами, а делом заняться и не думал. За два года он спустил все деньги.

На смену роскошным одеждам, экипажам и лошадям пришли одежды и лошади попроще и подешевле. Лошадей сменили ослы, а когда и ослы исчезли со двора, пришлось ходить пешком. Под конец Цзы-чунь снова впал в прежнюю нищету. Не зная, что предпринять, очутился он у рыночных ворот и хотел было снова дать волю жалобам. Но не успел он и слова вымолвить, к нему подошел тот же самый старик.

- Как! Ты опять в таком состоянии? - удивился он, взяв Цзы-чуня за руку. - Сколько же тебе нужно на этот раз?

Устыдившись, Цзы-чунь ничего не ответил. Старик настой-чиво продолжал спрашивать его. Однако Цзы-чуню было так совестно, что он поблагодарил старика и отказался.

- Ну ладно, завтра в полдень будь на старом месте, - велел ему старик.

Как ни мучил стыд юношу, он все же явился к месту встречи и получил десять миллионов монет.

Пока у него не было денег в руках, Цзы-чунь сурово упрекал сам себя, всячески клялся употребить их с пользой и прибылью, да так, чтоб превзойти прославленных богачей Ши Цзи-луня и И-дуня. Но получил он деньги - и все добрые намерения пошли прахом. Соблазны одолели его, и он зажил по-старому. Не прошло и двух лет, как сделался он беднее прежнего и снова пришел, голодный, к воротам рынка. И опять, все на том же месте, он повстречал старика. Сгорая от стыда, Цзы-чунь закрыл лицо руками и хотел было пройти мимо, но старик ухватил его за полу халата.

- Плохо же ведешь ты свои дела! - с упреком сказал старик и, вручая ему тридцать миллионов монет, добавил: - Если и они не пойдут тебе впрок, стало быть, тебе на роду написано прожить в бедности.

"Когда я, беспутный повеса, промотал свое состояние и пошел по миру, никто из моих богатых родственников не позаботился обо мне. А этот чужой старик выручил меня уже три раза. Чем могу я отплатить ему?" - сказал сам себе Цзы-чунь и обра-тился к старцу:

- Я больше не растрачу попусту денег, которые вы так щедро мне подарили. Нет, я устрою все свои семейные дела, дам хлеб и кров моим бедным родственникам, выполню все свои обязательства. Я полон к вам такой глубокой привязанности, что решил, покончив с делами, отдать себя в полное ваше распоряжение.

- Этого я и хотел, - сказал старик. - Когда ты устроишь свои дела, приходи повидать меня. Я буду ждать тебя через год в пятнадцатый день седьмой луны возле двух священных деревьев Лао-цзы на горе Хуашань.

Почти все бедные родичи Цзы-чуня жили в местах, расположенных к югу от реки Хуай, и потому он купил в окрестностях Янчжоу большой участок земли размером в добрую сотню цинов, построил в пригороде отличные дома, открыл сотню с лишним гостиных дворов возле проезжих дорог. И дома и земли он роздал своим бедным родичам. Потом переженил племянников и племянниц и перевез на родовое кладбище прах своих близких, захороненных в чужих краях. Он расплатился со всеми, кто был к нему добр, и свел счеты с врагами. Едва он устроил свои дела, как подошло время встречи.

Цзы-чунь поспешил к условленному месту. Старик уже поджидал его в тени двух кедров, что-то напевая. Вместе они поднялись на вершину горы Хуа в Заоблачную беседку. Пройдя более сорока ли, увидели чертоги, которые, верно, не могли принадлежать простым смертным. Сверкающие облака парили над высокими крышами, в небе кружились аисты.

В середине главной храмины, воздвигнутой на самой вершине горы, стоял котел для приготовленья пилюль бессмертия. Был он огромен, более девяти чи вышиной. Пурпурно-лиловые блики пламени ложились на окна и двери. Вокруг него стояли девять Яшмовых дев, а спереди и сзади Зеленый дракон и Белый тигр. День начал склоняться к закату. Старец, сбросив мирскую одежду, предстал перед Цзы-чунем в желтом уборе и платье священнослужителя. Взяв три пилюли из белого камня и чарку вина, он подал их Цзы-чуню и велел тут же растворить их в вине и выпить. Затем расстелил у западной стены тигровую шкуру и, усадив на ней Цзы-чуня лицом к востоку, приказал ему:

- Остерегись произнести хоть слово! Что бы ни предстало пред взором твоим: высокие боги, мерзкие черти, ночные демоны, дикие звери, ужасы ада, твои близкие, связанные и изнемогшие в пытках, - знай, это все лишь наваждение, морок. Не издавай ни звука, храни спокойствие и не пугайся: они не причинят тебе вреда. Крепко запомни мои слова!

Сказав это, он удалился. Оглядевшись вокруг, Цзы-чунь ничего не заметил, кроме корчаги, до краев заполненной водой. В огромной храмине было пусто.

Но едва даос исчез, как вдруг горные кручи и долины покрылись множеством колесниц и тьмой всадников. Запестрели знамена, засверкали боевые топоры и воинские доспехи. Крики сотрясли небо и землю. Среди всадников был один, по всему видно - главный предводитель. Был он великан, ростом более чжана. Его доспехи и броня на его коне слепили глаза блеском чистого золота. Он ринулся прямо в храмину с яростным криком;

- Кто ты, дерзнувший не склониться предо мной?

Сотни воинов, вооруженных мечами и луками, обнажив клинки, устремились вперед, на Цзы-чуня, и стали грозно вопрошать, что он здесь делает и как его зовут. Цзы-чунь упорно молчал.

Воины пришли в неистовое бешенство, они кричали, что надо отрубить ему голову, спорили, кому поразить его стрелами. Голоса их были подобны грому. Цзы-чунь не отвечал. Полководец впал в крайний гнев - и исчез. Вдруг явились в великом множестве свирепые тигры, смертоносные драконы, грифоны и львы, гадюки и скорпионы. С рыком и ревом они заметались перед Цзы-чунем, грозя схватить и растерзать, сожрать и растоптать его. Ни единый мускул не дрогнул в лице Цзы-чуня. Мгновенье - и все рассеялось.

Затем хлынул страшный ливень, грянул гром, и молнии разорвали тьму, будто огненное колесо прокатилось по небу. Одна молния сменяла другую. Они так ослепительно сверкали, что Цзы-чунь не мог даже глаз открыть. Миг - и вода залила двор и стала быстро подниматься. Потоки, стремительные, как вспышки молний, ревели, подобно раскатам грома. Казалось, рухнули горы, реки покинули русла и ничто не остановит потопа. В мгновение ока волны нахлынули на Цзы-чуня, но он продолжал сидеть, словно ни в чем не бывало.

Тут вдруг снова появился полководец, ведя за собой служителей Ада с буйволиными головами, демонов с устрашающе злобными мордами. Они принесли кипящий котел и водрузили его перед Цзы-чунем. Вокруг котла стали демоны с длинными копьями по два зубца на каждом.

- Назови свое имя, и ты свободен! - крикнул полководец. - А не назовешь, берегись! Эти демоны вырвут твое сердце из груди и бросят тебя в кипящий котел.

Цзы-чунь продолжал хранить молчание. Тогда привели жену Цзы-чуня и бросили ее, связанную, у подножья ступеней.

- Назови свое имя, и ты спасешь ее! - крикнул полководец.

И опять Цзы-чунь не проронил ни звука. Демоны били его жену и пороли кнутом, пускали в нее стрели и метали ножи, варили в котле и жгли огнем. Она исходила кровью и, не в силах вынести мучений, вскричала:

- Я уродлива и тупоумна и, конечно, не стою вас. Но вы позволили мне прислуживать вам с полотенцем и гребнем, и я честно служила вам десять лет. Теперь я во власти демонов и терплю страшные муки. Я бы не осмелилась вас просить, если б это стоило вам унижений, но одно ваше слово - и они пощадят меня. Кто сравнится с вами в жестокости? Вы можете спасти меня одним словом - и молчите!

Она кричала и молила, проклятья и упреки прерывались слезами. Видя, что этим его не пронять, полководец сказал Цзы-чуню:

- Может, ты думаешь, мы остановимся перед убийством твоей жены?

Он приказал принести топор, которым разрубают мясные туши, и начал медленно рубить жену Цзы-чуня на куски, начиная с ног. Она испускала дикие вопли, но Цзы-чунь и не взглянул на нее.

"Этот негодяй весьма поднаторел в дьявольском искусстве, - решил полководец. - Нельзя оставить его в живых".

И он приказал своим приближенным убить его. Когда Цзы-чунь был умерщвлен, все его высшие и животные души предстали пред Ямараджей.

- Это и есть дьявольское отродье с горной вершины Заоблачная беседка? Схватить его и низвергнуть в преисподнюю, - повелел Ямараджа.

Ему лили в глотку расплавленную медь, секли его железными батогами, колотили вальками, молотили жерновами, клали на огненную лежанку, варили в котле, гнали. на гору, сплошь утыканную ножами, заставляли взбираться на деревья, ощетинившиеся острыми копьями, - не было пытки, которой бы его не подвергли. Но, твердо храня в сердце слова даоса, Цзы-чунь все стерпел, не проронив ни звука. Служители Ада доложили своему владыке, что у них в запасе нет новых пыток, все исчерпаны.

- Этот мерзавец с черной душой, - изрек свой приговор Ямараджа, - не достоин родиться мужчиной. Быть ему в новом Рождении женщиной и явиться на свет в семье Ван Цюаня, Управителя уезда Даньфу области Сун.

И Цзы-чунь родился девочкой. Она была слабенькой и много хворала. Не проходило и дня, чтоб ее не кололи лечебной иглой или не пичкали каким-нибудь снадобьем. То упадет в огонь, то свалится с кровати... Но, как бы ни было ей больно, она ни разу не вскрикнула. Девочка выросла и стала редкой красавицей, но никто никогда не слышал от нее ни единого слова. В семье все считали ее немой. Нередко девушке чинили всякие обиды и притесняли ее, а она все молчала.

Один ученый-цзиныни из их краев по имени Лу Гуй прослышал о ее красоте и прислал к ней сватов. Семья было отказала, заявив сватам, что девица нема, но Лу Гуй заупрямился:

- Разве нужен язык, чтобы стать хорошей женой? Она еще будет примером для иных длинноязыких.

Семья согласилась, и Лу женился на девушке, совершив все положенные по обычаю обряды. Супруги зажили в любви и согласии. Спустя сколько-то времени жена принесла сына. Мальчику едва сравнялось два года, а он был смышлен и разумен не по летам.

Но в глубине души Лу не верил, что жена его в самом деле нема. И вот однажды, взяв сына на руки, он заговорил со своей женой. Она молчала. Так и эдак пробовал он вытянуть из нее хоть слово, но напрасно.

Лу пришел в великую ярость и закричал:

- В прежние времена жена советника Цзя так презирала его, что он не мог добиться от нее ни слова, ни улыбки. Но как-то раз увидела она, сколь ловко муж ее стреляет фазанов, улыбнулась и заговорила... Я же не так уродлив, как этот Цзя. И что он умел? Только стрелять фазанов, а я владею литературным даром.

Но ты все же не снисходишь до разговора со мной. Мужчине не нужен сын, рожденный матерью, что так презирает его отца!

Взяв ребенка за ножки, он хватил его о камень. Ребенок ударился головкой и убился, кровь забрызгала все вокруг. Мать любила ребенка всем сердцем. Позабыв о запрете, она, не помня себя, закричала отчаянным криком.

Не успел крик замереть, как Цзы-чунь уж сидел на прежнем месте. Перед ним был даос. Шла пятая стража. Пламя вдруг огромным снопом вырвалось через крышу наружу и охватило дом со всех четырех сторон, грозя обратить его в пепел.

- О, как глубоко я ошибся в тебе! - со вздохом молвил даос.

Схватив Цзы-чуня за волосы, он сунул его в котел с водой.

Мгновенье - и пламя погасло.

- Твое сердце, сын мой, - сказал даос, - отрешилось от гнева и радости, скорби и страха, ненависти и вожделений. Лишь одну любовь не смог ты побороть. Это было последнее испытанье.

Не исторгни гибель ребенка крика из уст твоих, мой эликсир был бы готов и ты бы стал бессмертным. Воистину труден путь к бессмертию. Правда, я могу вновь приготовить мой эликсир, но жизнь твоя слишком крепко привязана к этому бренному миру. Что же! Живи человеком!

И он указал Цзы-чуню путь назад, к людям. Цзы-чунь с усилием встал на ноги и заглянул в котел. Огонь погас. Внутри котла лежал железный стрежень толщиною в руку, длиною в несколько чи. Сбросив с себя верхнюю одежду, даос начал резать стержень ножом.

Вернувшись домой, Цзы-чунь горько упрекал себя за то, что не сумел сдержать клятвы, и решил попытаться исправить свою ошибку.

Спустя немного времени Цзы-чунь еще раз поднялся на эту горную вершину, но все на ней было дико и пусто. Вздыхая от напрасных сожалений, возвратился он домой.