Из книги "Пространные записи рассказов об удивительном"

Онлайн чтение книги Классическая проза Дальнего Востока
Из книги "Пространные записи рассказов об удивительном"

Рассказ о тяжбе в драконьих чертогах Нгуен Зы[78]Рассказ о тяжбе в Драконьих чертогах 458. Государь Чан Минь Тоне - правил с 1314 по 1329 г. 459. ... соорудил пустую гробницу... - Если человек умирал на чужбине, сооружали гробницу без захоронения, там чтили память усопшего. 460. Сиятельный господин - здесь: княжеский титул, второй по значению при династии Чан, жаловался за заслуги; позднее давался младшим членам королевской семьи. Лю И опускался в озеро Дунтин... - В эпоху Тан в Китае некто Лю И повстречал дочь Повелителя вод озера Дунтин. Она открыла Лю II путь в Подводное царство и просила доставить отцу письмо. Потом Лю И женился на ней, и они жили в Драконьем дворце. ... Шань Вэнь пировал в Драконьих чертогах. - При династии Юань (1260-1368) в Китае Шань Вэнь был приглашен в Подводный дворец, написал для Повелителя вод тронную речь и был зван на изобильный пир. Зам - старинная мера длины, равна 432 м. 461. Цветы тыонг ви - индийская сирень. 462. ... феникс мог снова взлететь в облака... - В Китае у дочери государя страны Вэй-ло жил феникс. Вдруг царевна понесла; государь велел убить феникса и зарыть в лесу. Царевна родила дочь и поехала с нею в лес, запела там песню, и вдруг появился феникс, обнял дочь и улетел с нею за облака. ... конь воротился назад к пограничной заставе. -В древнекитайской книге "Хуайнань-цзы" говорится о старике, разводившем коней на заставе; один конь убежал через рубеж, но потом вернулся, приведя за собой прекрасную лошадь. Яшма по-прежнему нетронута, без изъяна... - В китайских летописях сказано, как один князь предложил соседу свою знаменитую яшму в обмен на пятнадцать городов: но посол соседнего князя заподозрил обман и вернул яшму "нетронутой". 465. Сюй Сунь - жил в Китае при династии Цинь (246-207 гг. до н. э.), помогал людям истреблять водяных чудищ. Шу Фэй при династии Чжоу славился отвагой и чудотворством; однажды зарубил двух змеев, напавших на его ладью. Ди Жэнь-цзе - вельможа эпохи Тан. Хэнань - одна из древнейших провинций Китая к югу от Хуанхэ.

В уезде Винь-лай (Непреходящая польза), что в округе Хонг-тяу - Благой земле, обитало когда-то великое множество водяных тварей. И люди, поставив в их честь вдоль реки более десятка храмов, поклонялись им и приносили жертвы. Иные из тварей со временем стали всесильными духами; когда просили их люди о ясной погоде или молили о дожде - всегда обретали просимое, поэтому на алтарях не угасали курения, а народ боялся и чтил их все сильнее.

При государе Чан Минь Тонге некий муж из семьи Чинь, удостоенный звания Наместника, был послан на службу в Хонг-тяу.

Жена его, Зыонг Тхи - урожденная Зыонг - отправилась как-то проведать родителей, и на возвратном пути ее ладья причалила у одного из тех храмов. Вдруг предстали перед Зыонг Тхи две неведомые девицы, подали ей раззолоченный ларец и сказали:

- Всеблагой повелитель велел отнести вам в подарок этот ларец, чтоб хоть подобной малостью открыть свои чувства. Рано или поздно, но знайте - в краю вод и туч увенчаются любовные чаянья и вознесетесь вы на драконе.

Сказали и тотчас исчезли. Зыонг Тхи отомкнула ларец и видит: лежит в нем багряный пояс - знак соединенья сердец, а на нем начертано такое стихотворение:

"Красавица, в чьих волосах на заколке

зеленый горит самоцвет,

Тоской по тебе переполнено сердце,

ему исцеления нет.

Прими же, избранница, этот подарок -

залог нашей будущей свадьбы

В хрустальных чертогах, где вскоре увидишь

светильников праздничный свет".

В страхе покинула она ладью и со служанкою отправилась дальше пешком. Возвратившись домой, Зыонг Тхи обо всем поведала мужу, и Чинь, растревоженный в свой черед, сказал:

- Водяные твари отныне станут тебя подстерегать и преследовать. Надо их всячески избегать. Не приближайся к пристаням, страшись подходить к берегу. А дождливыми, безлунными ночами придется до света нам жечь светильники и выставлять стражу.

Так они береглись почти полгода, но за все это время ничего не случилось. И вот настало полнолуние Середины осени. Видит Чинь: ночью на небе ни облачка, все стороны окоема чисты и прозрачны, сияет Млечный Путь, и луна со звездами светят ярко, как днем.

Обрадовался он и говорит:

- В такую ночь, когда луна светла, а ветер прохладен и тих, можно ни о чем не тревожиться.

Стали они угощать друг друга вином, опьянели и впали в беспамятство.

Вдруг нежданно-негаданно грянул гром, сверкнула молния. Вскочил Чинь, и что же: ворота, двери и окна - все на запоре, а жены пропал и след.

Поспешил он к храму: речная гладь не шелохнется под холодной луной, лишь на берегу видны одежды возлюбленной жены. Стал тут Наместник из рода Чинь скорбеть об утраченной жемчужине и загубленном цветке - горя его не передать словами. Застыл под открытым небом, не в силах перевести дух, не зная, как быть дальше.

Отчаявшись, бросил он службу и соорудил пустую гробницу у подножья Опорной горы. А сам укрывался рядом, в тесном жилище на возвышении. Глядело оно прямо на реку, где у самого берега темнели водовороты и омуты.

Чинь обычно поднимался к себе и, стоя у входа, любовался красивым видом. Всякий раз замечал он дряхлого старика с красным кошелем; по утрам старик уходил куда-то, а к вечеру возвращался.

"Странное дело! - думал Чинь. - На берегу, подле здешних омутов, - ни двора, ни деревушки. Откуда же появляется и куда уходит этот старик?"

Однажды обшарил он все окрест и убедился: повсюду нетронутые пески и никакого жилья, лишь редкий тростник да камыш колышутся над водой. Изумленный, Чинь решил обойти все ближние дороги и тропы и наконец отыскал старика. Тот сидел посреди Южного торжища и предсказывал будущее. Разглядев лицо старика, худое, но просветленное мыслью, Чинь догадался: если пред ним не книгознатец, ушедший от мира, и не мудрец, взысканный добродетелями, то, уж конечно, бессмертный, сошедший в земной мир.

Подружился он со стариком и, что ни день, приглашал к себе. Они угощались вином, ублажали себя чаем, в веселии проводя время. Старику вроде бы полюбилось радушие Чиня, но на расспросы об имени и родне не отвечал он ни слова, а лишь усмехался, распаляя сомнения Чиня и его любопытство.

Как-то поднялся Чинь ни свет ни заря и спрятался в тростниках - высмотреть тайно, в чем здесь дело. Мокрый от росы берег заволокло туманом. И тут увидал он старика, поднимавшегося из глубины вод. Подбежал к нему Чинь и пал на колени.

- Ну вот, - усмехнулся старик, - выходит, решили вы отыскать мои следы? Раз уж вам многое ведомо, открою все до конца. Я - Сиятельный господин, Белый дракон. Благо, на нынешний год пала великая сушь, я свободен и праздно провожу время. Но если бы Самодержец Нефрита повелел нам творить дожди, разве сумел бы я предсказывать людям будущее?

- В старину, - сказал Чинь, - Лю И опускался в озеро Дун-тин, и Шань Вэнь пировал в Драконьих чертогах. А ныне возможно ли мне, земному жителю, пройти по стопам древних?

- Что может быть проще! - ответил Сиятельный господин.

Концом своего посоха он провел по воде черту, река расступилась, и Чинь следом за Знатным драконом сошел в пучину. Не прошли они и половины зама, как увидал Чинь: земля и небо залиты светом, а впереди высятся чертоги, все - и жилые покои, и угощенье на столах - такое, какого не водится у людей.

Сиятельный господин принял гостя с великим радушием.

- Вот уж не думал, - сказал Чинь, - что убогому бедняку доведется побыть в таких хоромах. Прежде постигло меня небывалое горе, а сегодня случилась небывалая встреча! Не значит ли это, что зло будет наказано?

Знатный дракон стал его спрашивать. Поведал Чинь о несчастье, случившемся с Зыонг Тхи, и высказал надежду, что Сиятельный господин величьем своим и властью покарает бесчестную тварь. Ведь парусу, чтоб устремиться вдаль, нужен добрый ветер; и лис, желая возвыситься, ищет поддержки могучего тигра. Ах, если бы столь же полезной и благотворной оказалась и эта встреча! Так говорил Чинь.

- Хоть злоумышленники и не правы, но ведь Государь драконов облек их доверьем и властью, - сказал Знатный дракон. - Тем более каждый из нас - господин лишь в своих владениях, а над чужими не властен. Кто же дерзнет совершить проступок, которому нет прощенья? Кто поднимет закованных в панцири воинов и перейдет речные пределы?

- А могу ли я при дворе Государя драконов подать жалобу и требовать правосудия?

- Дело ваше пока еще темное. Вы намерены - безо всяких улик - обвинить могущественного врага. Боюсь, долг вашей мести не будет заплачен. Не лучше ли сперва найти верного человека: пусть все узнает, отыщет улики, а там расправиться с лиходеем - проще простого. Жаль, некому из моих приближенных доверить такое дело. Но будем искать и приглядываться.

Тут подошла к ним девица в синем платье и говорит:

- Я прошу, поручите мне это дело.

Чинь отнесся к ней уважительно, поведал о всех своих бедах и дал ей - как знак доверия - шпильку с зелено-голубым смарагдом.

Девица направилась тотчас в Хонг-тяу, к храму, где почитаем был дух Водяной змей. А там расспросила людей и узнала, что и впрямь урожденная Зыонг (ей даровано званье "Супруга из земли Красоты") живет в Лазуритовых чертогах посреди озера лотосов; ложе ее властелину дворца любезнее всех прочих, и она год назад родила сына.

Девица возликовала. Но в огромный дворец ей было не пройти, и она безо всякой пользы слонялась у ворот. А случилось все это в самый разгар весны, и цветы тыонг ви распускались повсюду, розовея на стенах, точно яркие блики зари. В притворном неведенье девица начала обрывать их, ломая ветки. Страж у ворот пришел в ярость. Но тут она сунула ему смарагдовую шпильку, как бы в возмещенье ущерба, и сказала:

- Могла ль я подумать, что высокородный оберегает ползучие эти цветы? Вот и осмелилась их оборвать. Вина моя велика. Но слабому телу не вынести бичей. Прошу вас, возьмите мою шпильку и отнесите хозяйке Лазуритового дворца. Может, простят мне мою вину и не назначат побоев. Я буду очень вам благодарна.

Страж послушал ее, взял пшильку и отнес Зыонг Тхи. Долго разглядывала она вещицу и наконец, притворись разгневанной, закричала:

- Экая невежа!.. Испортила мне всю розовую беседку!

И приказала связать девушку и доставить в сад. Улучив мгновенье, когда вокруг не было ни души, Зыонг Тхи потихоньку приблизилась к ней со шпилькой в руке и сквозь слезы спросила:

- Откуда она у тебя? Вещь эта некогда принадлежала моему мужу, господину Чиню.

Девица в синем платье открыла ей все как есть:

- Господин Чинь самолично и дал мне эту вещицу. Сейчас он гостит у Сиятельного господина Белого дракона. Тоскуя по вас, утратил он вкус к еде и лишился сна. Он послал меня к вам напомнить о верности нерасторжимым узам, когда-то соединившим вас.

Не успела она договорить, как вошла служанка и объявила: дух Водяной змей требует супругу к себе. Зыонг Тхи поспешно удалилась. Поутру она снова явилась, поговорила ласково с девицей и, вручив ей письмо, сказала:

- Передайте, прошу, господину Чиню, когда вернетесь, что бедная супруга его в дальнем краю вод все время думает и горюет о нем. Пусть порадеет он и постарается, чтобы, как говорится, феникс мог снова взлететь в облака и конь воротился назад, к пограничной заставе. Пускай не обрекает меня томиться до старости в водяном дворце, среди туч.

Вот что говорилось в письме:

"Многое горы сулят и моря обещают, но, увы, ожиданиям нашим не суждено сбыться. Бьет нас ветер, секут дожди, переполняя жизнь бедствиями и горем. За десять тысяч замов, через горы и реки шлю немногие, идущие от сердца слова. Ах, как изменчива и ненадежна моя судьба, как истомлена и обессилена плоть! Двое любящих, соединенные Небом, мечтали и после смерти быть вместе, в одной могиле. Не думали мы, что в одну-единую ночь все рухнет и я буду ввергнута в бездну. Увы, как утаить сверкающую жемчужину? Где скрыть искрящиеся каменья? Вот и должна я терпеть ненавистные ласки! Одежды мои осквернены, жизнь во мне еле теплится. Тоска моя беспредельна, как море; дни бесконечны, как годы.

О, сколько счастья - в беспросветном моем одиночестве - подарили Вы мне своей вестью! Сколько я пролила слез при виде смарагдовой шпильки! Гляжу я на вестницу Вашу, и сердце терзает боль. Пусть оступилась я, сделав неверный шаг, но ведь грешат - без вины - и полевые травы с цветами; а клятвам, что мы принесли друг другу навек, свидетели были высокое небо с огромной землей! Яшма по-прежнему нетронута, без изъяна, - бросайте от сердца злато на чашу весов и спешите ее выкупить".

Девица вернулась назад и обо всем рассказала.

- Теперь, - сказал Чиню Знатный дракон, - стоит затеять дело.

Тотчас оба они устремились к Южному морю, где и остановились у городских стен. Сиятельный господин вошел в город, оставив Чиня ждать за крепостными воротами. Вскоре увидел он человека, и тот отвел его во дворец.

Там восседал государь в багрянице, препоясанный жемчужным поясом. По обе руки от него теснились чины и царедворцы, и не было им числа. Опустился Чинь перед ним на колени и скорбным голосом изложил свою жалобу. Государь обернулся, подозвал одного из вельмож левой руки и приказал немедля доставить виновного. Тотчас же двое стражей отправились в путь.

Прошла половина дня, и они вернулись, ведя впереди себя дородного мужа, - черный его лик венчала алая шапка, а борода с усами торчали, как корешки бамбука из комеля. Достигнув середины двора, он преклонил колени.

Государь гневно возвысил голос:

- Слыхано ли, чтоб благородные званья венчали коварство и ложь?! Нет! Высокие звания - награда за подвиги и добродетель! И закон существует не смеха ради, а на страх лжецам и лихоимцам! За былые заслуги отдали Мы под твою руку обширные владения, поручив тебе печься о людях и быть им защитой. Но ты позабыл честь и предался алчности и любострастию! Что дал ты подданным, кроме нужды и горя?

Муж, доставленный во дворец, ответил:

- Человек, опорочивший меня, живет на земле, а ваш недостойный слуга - под водою. Каждому свое! Что же меж нами общего? Он возвел на меня напраслину, очернил, оклеветал безвинно! Если Величество поверит его наветам, восторжествует несправедливость, царский двор будет запятнан ложью, а я пострадаю напрасно. Но поможет ли это упрочить спокойствие среди верхов и в низах?

Тяжущиеся спорили и препирались без конца. Ответчик стоял на своем: он, мол, невиновен. И государь колебался, не зная, какое принять решение.

- Остается одно, - шепнул на ухо Чиню Сиятельный господин, - назвать имя и возраст Зыонг Тхи, чтоб ее вызвали для дознания.

Чинь так и сделал. Государь тотчас велел привести Зыонг Тхи.

День клонился уже к закату, когда воротились опять двое стражей и привели с Восточного моря красавицу в изысканном платье.

Государь спросил ее: - Где твой муж? Зыонг Тхи отвечала:

- Вон тот человек в синей одежде и есть мой муж. А человек в красном - мой лиходей. Увы, на беду мою, эта тварь похитила меня силой и держит в плену вот уже три года! Если милосердие, подобное солнцу, не озарит меня, дух мой иссохнет и плоть увянет от мерзкого любострастья. Ужели обречена я терпеть его до конца дней, не смея и глянуть людям в лицо?!

- О! - воскликнул в ярости государь. - Мы и помыслить не могли, чтоб злодей был настолько коварен! Высокие речи, праведные слова и грязное, похотливое нутро! Да за такие дела не жаль и предать его смерти!

Тут выступил вперед человек в голубом придворном платье, - был он Главным письмоводом Судебной палаты, - и сказал:

- Я, недостойный, слышал: награды, что жалуют под наплывом чувств, незаслуженны, и кары, наложенные во гневе, чрезмерны. Как говорится, остря клыки и когти, не расколи кувшина и не порушь изгороди. Пусть осужденный виновен, но ведь были у него и заслуги. За преступленье положено наказанье. Но, будь он и десять тысяч раз достоин казни, не лучше ль оставить ему жизнь, чтоб милосердием Величества он смог искупить прегрешенья. Нет, не казните его, а бросьте в темницу.

Государь похвалил справедливое слово и тотчас же вынес такой приговор:

- Слушайте и внимайте: люди в этой жизни, как путники на дороге, - один прошел, следом идет другой. Небеса не уклонятся от истины ни на волос: содеявший благо - обретает счастье: злодей - не находит успокоения. Закон издревле неизменен и ясен. Некогда, награждая былые заслуги, поставили Мы виновного правителем пограничного края. Ему бы творить чудеса добра! Он же выказал не благородство, обычное для драконов, а подлость и любострастие - свойства змеи. Безумства его и прихоти множились день ото дня. Закон - справедливомудрый - требует наказания. Горе ему, захватившему силой чужую жену себе на потребу! Да будет тяжким возмездие - на страх всем злодеям и лихоимцам! Женщина же, урожденная Зыонг, хоть и нарушила верность, но, став жертвой насилия, заслуживает состраданья. Пусть же она возвратится к своему первому мужу, а дитя, рожденное ею, оставит второму. Приговор Наш повелеваем исполнить без изъятий и промедленья!

Выслушав решение, дух Водяной змей понурился и ушел прочь. Царедворцы, стоявшие по левую и правую руку от государя, взглядом подали знак удалиться и Чиню.

Сиятельный господин, вернувшись домой, тотчас устроил достойный пир и подарил гостям дорогие подарки из носорожьего рога и панциря черепахи. Супруги Чинь, благодарные безмерно, низко поклонились ему и возвратились на землю.

Дома рассказали они обо всем родичам и домочадцам, а те радовались и дивились чудным делам.

Спустя какое-то время оказались у Чиня дела в Хонг-тяу. Проехал он мимо старого храма и видит: стены его какие совсем покосились, а какие и рухнули, каменные плиты с письменами треснули и поросли мхом; одно лишь дерево гао возносит в лучах заката белые цветы. Расспросил он древних стариков и старух и услышал:

- Год назад среди бела дня из ясного неба вдруг хлынул дождь, по реке заходили волны, и объявился огромный змей в десять чыонгов длиною, с синими плавниками и красным гребнем. Змей устремился на север, а следом за ним вереницей плыли сто или больше змеенышей. С той поры в храме чудеса совсем прекратились.

Сосчитал Чинь время по пальцам и понял: случилось все это в тот день, когда разбиралась его тяжба.

* * *

Нравоучение. Увы! Чтобы выстоять против насилья - поклоняются духам и приносят им жертвы; желая избегнуть беды - поклоняются и приносят жертвы. Так уж ведется: чуть что - кланяться и подносить дары. Но, откликаясь на моленья и просьбы, не должно ли различать их смысл? А не то, ублаготворив одного молящегося, можно навредить многим.

Дух Водяной змей за свои злодеянья отделался ссылкой. Великодушье государя здесь было поистине неуместным. А обойдись он с преступником, как некогда Сюй Сунь или Шу Фэй, - все бы остались довольны. Потому-то Ди Жэнь-цзе, когда стал наместником в Хэнани, просил у государя разрешения снести тысячу и семь сотен храмов и алтарей, недостойных поклонения.

Вот уж, поистине, благое дело.

Рассказ о злых делах девицы Дао [79]Рассказ о злых делах девицы Дао 465. В пятый год "Унаследованного изобилия". - См. прим. к с. 416. 466. Река Круглой серьги (Ньи-ха) - древнее название излучины Красной реки неподалеку от столицы. Первая восточная сходня (Донг-бо-дэу) -столичная пристань на Красной реке; при Чанах здесь проводились смотры войск и кораблей. 467. Ляп - государство в древнем и средневековом Китае. ... просит доступа на Тридцать третье небо. - По буддийским представлениям, на небе Индры (главного божества индуистов, признаваемого и буддистами) в каждой из четырех сторон расположено по восемь небес, а в центре - Тридцать третье небо, где возродилась мать Будды - Майя и находится блаженная столица Индры. Кажется: вот они бросятся в реку, как некогда царские вдовы. - Речь идет о женах мифического китайского императора Шуня, утопившихся после его смерти в реке Сян. Влаги священной черпнув из ущелия Цао... - Во времена династии Лян буддийский монах Чжи Яо плыл на лодке в Китай и, достигнув речки Цао-си, почуял сладостный дух, зачерпнул воды из Цао, понял, что место это свято, и основал там пагоду. Тянется Дао, как прежде тянулась, к парчовой накидке певицы. - В Китае в эпоху Тан знатные люди, довольные пением певицы, набрасывали ей на голову кусок дорогой парчи. ... был на Празднике лотоса некогда Тао бессмертный обманут. - Настоятель Дунлиньской пагоды Хуэй-юань создал сообщество Белого лотоса и пригласил в него великого поэта Тао Юань-мина; поэт якобы согласился прийти, если его угостят вином, но вина не дали, и Тао, рассердясь, ушел (эта версия вьетнамского комментатора расходится с некоторыми китайскими источниками). 468. Врата Прозренья, Самосозерцанья... -В оригинале - "врата бодхи", то есть истинного прозрения (прозрения через созерцанье). 469. С Южной галереи глядя в ночь... - Во времена династии Цзинь в Китае вельможа Соу Лян любил глядеть на луну с Южной галереи. 471. В год, на котором в месяцеслове сошлись знаки Земли и Буйвола... - 1349 г. Девять источников - аллегорическое название Подземного (загробного) царства. Поученье шести подобий. - Поученье (буддийск.), где мирская жизнь уподоблена сновиденью, миражу, пузырям на воде, туману, мимолетности, кратчайшему мигу. ... оставишь пределы четырех материков. - По представлениям буддистов, земной мир состоит из четырех материков, "оставить" их - значит закончить земное существование. 473. Книга "Лэн-янь" - сборник буддийских текстов, появившийся в Китае в эпоху Тан и не имеющий санскритского оригинала. 474. ... как некогда Ша Мыня и его людей осудил государь Вэй... - В Китае при династии Вэй (220-264) в одной из пагод было найдено оружие и подземелье, где прятались женщины; государь велел казнить ее настоятеля Ша Мыня и всех монахов, сжечь священные книги и разбить статуи.

Легкомысленная девица из уезда Ты-шон (Благосклонные горы) по имени Дао Тхи - урожденная Дао, по прозванью Хан Тхан - "Хладный берег", была искусна в сочиненье стихов и словесной игре. В пятый год "Унаследованного изобилия" при государях из дома Чан попала она в число дворцовых прислужниц и с той поры - что ни день - представала перед государем на игрищах и пирах. Однажды государь поплыл в ладье на прогулку по реке Круглой серьги и достиг Первой восточной сходни. Здесь он в рассеянности прочитал две строчки стихов:

"Плотен туман, глух колокольный звон,

Гладок песок, шеренги деревьев длинны".

Никому из вельмож и царедворцев не под силу было продолжить государевы стихи, одна лишь Дао, не задумываясь, подхватила рифму:

"Берег хладен, рыба клюет луну,

Гусь на рассвете криком тревожит руины".

Государь довольно долго хвалил ее, и с той поры Дао - по первым словам стиха - стали звать "Хладный берег".

Но когда король Зу Тонг умер, она, очутясь за дворцовыми воротами, взяла себе обыкновение захаживать в дом Блюстителя посольских и дворцовых дел Нгуен Ньыок Тяна. Жена Тяна, бездетная и очень ревнивая, вообразила, будто Хан Тхан спуталась с ее мужем, схватила ее и избила до полусмерти.

Разъяренная, Хан Тхан продала свои заколки и украшения из дорогих каменьев и злата и наняла лихих людей, чтобы забрались в дом вельможи и отомстили бы за нее.

Но люди ее тотчас были схвачены слугами Тяна и на дознании показали на Хан Тхан. Пришлось ей - с испугу - обрить голову и в шафранной монашеской рясе бежать прочь из города и укрыться в пагоде "Стопа Будды". Здесь предалась она изученью молитв и канона и уже через месяц-другой весьма преуспела.

Построила она себе келью с алтарем, созвала сочинителей и попросила сложить надпись для доски, прикрепляемой обычно у входа. Явился на это собрание и некий школяр лет четырнадцати - пятнадцати из соседней деревни. Пренебрегая его малолетством, она сказала язвительно:

- Выходит, отрок этот - знатный стихотворец? Хорошо бы взглянуть на его искусство.

Школяр, вроде и не рассердясь, удалился, вызнал всю подноготную Хан Тхан и сложил такие стихи:

"Слушайте, люди: милостив Будда, недаром зовется он Постижимым и Отрешенным.

Истинный праведник, чистый душою, может неправду истиной сделать.

Тот, кто идет по пути совершенства, отыщет благую обитель

В лесах, на вершинах, у горных потоков и почитаемым станет.

Я почитаю пагоду эту, Дао ее возвела на священной вершине,

Пленница звонких пьянящих созвучий

В пагоде этой ищет укрытья.

Губы ее - лепестки абрикоса, стан ее - ива, язык сладкозвучный слагает напевы Лян, знаменитого песнями края.

Солнце сияет, рассеялись тучи. Очи воздев, красавица просит доступа на Тридцать третье небо.

Кажется: вот она бросится в реку, как некогда царские вдовы.

Волосы в горе она распустила, густые, как черные тучи.

Мир этот видит она в сновиденье, но в царстве духов лишь половина того сновиденья,

В шелесте ветра слышатся Дао сладкие звуки, струн перезвоны, трели свирели.

Дао алтарь посещает не часто, чаще поет и играет,

А ведь покровы отшельницы легче, чем одеянье для танца.

Влаги священной черпнув из ущелия Цао, сразу же к зеркалу тянется дева,

Хоть не затихло напевное слово молитвы и отзывается долго в стропилах.

Может быть, Дао свыкается с жизнью благочестивой,

Но не оставила прежних привычек, давних замашек.

Горестно ей, что никто не внимает ее искусному пенью,

Только постриглась она и немедля плюнула на поученья.

Что ей монашеское одеянье! Тянется Дао, как прежде тянулась, к парчовой накидке певицы.

Все благочестье - обман и притворство.

Так был на Празднике лотоса некогда Тао бессмертный обманут.

Колокол смолк. Вечереет. И чай уже выпит. Пойду восвояси.

В горы уйду, отыщу там пещеру глухую, залягу и высплюсь на славу".

Завершив свое сочиненье, он переписал его покрупнее и прилепил у входа в пагоду. Окрестный люд - ближний и дальний - спешил наперебой выучить стихи.

Хан Тхан, увидав это, покинула пагоду и скрылась. Прослышав, будто пагода Поучений истинного пути в округе Хай-зыонг (Светлое море) стоит в превосходном месте между красивыми горами и чудными водами, а оберегают храм преподобный старец

Фап Ван - "Вездесущее облако истины", и нестарый летами монах, Во Ки - "Отрешенный своекорыстия", Хан Тхан явилась туда и попросила пристанища.

Фап Ван, не соглашаясь на это, сказал Во Ки:

- Девица сия несдержана нравом и легко разгорается любострастием; годы ее самые что ни на есть пылкие, а красота великолепна. Надобно нам поостеречься, - ведь сердце людское не камень, красота чарует нас и туманит разум. Пусть розовый лотос и не пятнит черная грязь, но ведь бывает - и малое облако затмевает луну. Отыщи подобающие слова и откажи ей, чтоб не раскаяться после.

Но Во Ки не внял ему и позволил Хан Тхан остаться. А Фап Ван, разгневанный, перебрался на гору Феникс.

Хан Тхан же, хоть и поселилась в святом и тихом месте, старых привычек своих не оставила. И всякий раз, поднимаясь на гору, в храм, надевала шелковое платье и глаженые шаровары, красила губы и пудрила щеки. Предел любострастия рядом с нами, и добродетель легко уязвима. Во Ки и Хан Тхан соединились на ложе любви. Они полюбили друг друга и в опьянении страстью были точно весенние мотыльки или дождь после долгой засухи. Отныне им было не до молитвенных бдений.

День за днем слагали они стихи, она - строку, он - другую, воспевая всяческие красоты гор. Стихов этих много, всех и не перепишешь, позвольте предложить лишь некоторые.

Тучи в горах

По сумрачным глубинам небосвода

Тяжелые проходят облака.

Дождливым утром, на заре вечерней

Со всех сторон плывут издалека.

Ленивый служка при ленивом бонзе,

Способны оба спать и спать века.

Врата Прозренья, Самосозерцанья

Закроет чья прилежная рука?

Дождь в горах

Темные выси дол окропили водой,

С шумом протяжным дождь ниспадает густой,

С горных вершин осыпаются чистые перлы,

Падает с неба на землю звезда за звездой.

Сыростью зябкой воздух прохладный пропитан,

Влаги дыханье в дом проникает пустой.

В комнате нет ни души, только тьма и безмолвье,

Ночь на исходе, мрак поредел за стеной.

Ветер в горах

До утра всю ночь ярился ветер,

Слышался зловещий свист и стон,

А теперь цветов сверкают краски,

Зеленеют листья шумных крон.

Льется колокола звон протяжный,

В чистый уплывает небосклон,

О каком противоречье мира

Говорит тревожный этот звон?

Луна в горах

Из-за чащ восходит к небу свет,

Разливаясь, озаряя дали.

На горе поставлен ясный диск,

Пламя в этом светится зерцале.

Ласкою озарены сердца,

И глаза от счастья замерцали.

С Южной галереи глядя в ночь,

Что вздыхать о тяготах в печали?

Пагода в горах

Шорохи в косых тенях таятся,

Затевают с бликами игру.

Пряно пахнет старый ствол коричный,

Сосны запевают на ветру.

Слышится разноголосый щебет,

Эхо откликается в бору.

Вспомнит ли когда-нибудь о ближнем

Тот, кто в суетном гостит миру?

Послушник в горах

Ты родился в горах, в этой чаще лесной вырастал.

Лет немало промчалось, и зим пролетело немало.

Ты привык с облаками шутить, зори песней встречать,

Ты луну в небесах окликал вечерами, бывало.

Ты со стаями птичьими все эти годы дружил,

Был собратом косули и другом лесного марала,

И порою завесу дымящихся туч пред тобой

Раздвигали родители на крутизне перевала.

Гиббон в горах

Карабкаешься по крутому склону,

В листве мелькаешь, прячешься за пнем,

Печальным криком оглашаешь чащи

Так жалобно, что часто слезы льем.

Ведешь друзей, как верный провожатый,

Захочешь пить - склонишься над ручьем.

Уходишь, ты уже за облаками,

Недостижим в убежище своем.

Птица в горах

И дни и недели проводишь ты за облаками,

Над кручей паришь ты и плавно садишься на сук,

В тенях предвечерних мелькаешь ты легкою тенью,

Когда ты поешь, откликаются горы вокруг.

Летишь на бугор, держишь сладкую ягоду в клюве,

Банановый плод или тоненький сочный бамбук,

Ты прыгаешь с ветки на ветку в листве шелестящей,

Кружишься, порхаешь среди беззаботных подруг.

Цветы в горах

Алые, вы расцвели весной

И на каждой ветке запылали, Юг и север, запад и восток

В расписном парчовом покрывале,

Долы полонил ваш аромат,

Он пьянит в лесу, на перевале,

С сотворенья мира сколько раз

Распускались вы и опадали.

Листья в горах

Крохотным, нет вам числа, вы - зеленый разлив,

Весь вы простор затопили от края до края.

Осень приходит - и, желтые, сохнете вы,

Снова весна - вы бушуете, зелень густая.

Вы одеваете ветви, на этих ветвях

Звонко щебечет пернатых веселая стая.

Клонится солнце к закату, колышетесь вы,

Продолговатые тени на землю бросая.

Они любили друг друга без памяти и ни о чем, кроме радостей и утех, не могли и помыслить.

В год, на котором в месяцеслове сошлись знаки Земли и Буйвола, Хан Тхан понесла и оттого занемогла. Болезнь то отпускала ее, то возвращалась снова. Она прохворала всю весну и лето. Само собою, ей нужен был лекарь. Но Во Ки не знал целебных снадобий и не умел врачевать болезни. Вот и случилось Хан Тхан в муках умереть родами.

Во Ки горевал безмерно. Он поместил до погребенья останки ее в конце западной галереи и с утра до ночи стучал в крышку гроба, плача и сетуя:

- О возлюбленная, из-за меня умерла ты неправедной смертью. Отчего не дано было нам умереть вместе? Как я хотел бы разделить твое одиночество у Девяти источников! При жизни умом и познаньями затмевала ты прочих людей, и, если обрела ты чудотворную силу, прошу: уведи меня поскорее под землю. Невмоготу мне видеться снова с праведным старцем Фап Ваном.

Спустя месяц-другой Во Ки захворал от скорби и горя. С полгода маялся он, не вкушал ни похлебки, ни риса. Однажды ночью явилась ему Хан Тхан и сказала:

- Была я изменчива и непостоянна. Искала опоры у врат Будды, но не отлепилась сердцем от суеты и праха. Надо мной тяготело суровое предопределенье, и нас разделила судьба. В этой жизни нам не было счастья в любви, лишь смерть свяжет нас воедино. Жду, что постигнешь ты поученье шести подобий и оставишь пределы четырех материков. Надеюсь, покинув на время царствие Будды, воротишься ты к Девяти источникам, чтобы и я сумела поднять свой лик к всемогущему Будде и, в смерти обретя превращенье, снова родиться и искупить былые грехи.

Умолкла и скрылась.

С той поры недуг его день ото дня становился все тяжелей и опасней. И когда преподобный Фап Ван, прознав обо всем, спустился к нему с горы, хворь была уже неисцелима. Они лишь глядели один на другого, заливаясь слезами. Вскоре Во Ки скончался.

В ту ночь бушевал ветер с дождем, сорвал он в столице немало крыш и порушил многие стены. А жена Блюстителя посольских и дворцовых дел Нгуен Ньыок Тяна увидала во сне, будто в левый бок ее, у самой подмышки вгрызлись два змея. С той ночи понесла она и во благовременье родила двоих сыновей; первенца нарекли Лаунг Тхук-"Дракон-отрок", а другого Лаунг Куи - "Дракон-дитя". Оба, едва отлучили их от груди, умели уже говорить, а к восьми годам преуспели в словесности. Отец с матерью не чаяли в них души.

Однажды стояло жаркое лето. Ньыок Тян наслаждался прохладною тенью на высокой галерее, дверь которой глядела вниз, на дорогу. Вдруг на дороге показался нищий монах. Подле дома Блюстителя он замешкался, устремил на него взор, как бы не в силах двинуться дальше, и сказал с сокрушеньем:

- Экая жалость, такие хоромы обречены стать логовом водяных змеев! Беда!..

Ньыок Тян от страха изменился в лице и опрометью кинулся вслед за монахом. Сперва тот стал запираться: мол, болтал безо всякой причины и подозрения Тяна напрасны. Но Ньыок Тян не отступился, улещал его и упрашивал, и монах открыл ему наконец, что дом его заполонила нечисть. Если это не кара, предопределенная в прошлом, то, наверное, наказанье за грехи нынешней жизни. И спустя пять месяцев в его доме не останется ни одной живой души.

Ньыок Тян возопил, моля уберечь его от напасти, и тогда монах сказал:

- У меня глаз наметанный и верный. Покажите мне всех ваших родных и домочадцев. А я, если опознаю кого, дам вам знать - постучу по этому горшку. Но помните: стоит вам выдать себя хоть единым словом, и беда разразится в тот же миг.

Ньыок Тян вызвал всех поклониться монаху. Монах оглядел их и покачал головой.

- Нет, - сказал он, - все они ни при чем.

И снова спросил, не остался ли кто-нибудь в доме. Ньыок Тян самолично вошел в дом и кликнул своих сыновей, сидевших в книжном покое. Едва оба отрока вышли, монах постучал по горшку и стал их нахваливать:

- Ах, что за сыновья, истинное сокровище! Уж кому суждены великие свершенья и громкая слава, так это - им обоим.

- Из какой же пагоды принесло вас с вашими похвалами? - в сердцах отвечали отроки.

И, взмахнув полами одежды, они удалились в дом. Ньыок Тяну все это пришлось не по душе. А монах простился с ними и ушел.

Ночью Лаунг Куи заплакал и сказал Лаунг Тхуку:

- Чую я, этот сладкоречивый монах явился сюда неспроста. Как бы он чего не пронюхал, - ведь нам тогда несдобровать.

Но Лаунг Тхук отвечал, смеясь:

- Одолеть нас мог бы только старец Фап Ван. У прочих одним мановеньем руки исторгнем мы заговорные амулеты. Да и Ньыок Тян, видя в нас свою плоть и кость, ничего не заподозрит. Уймись, нам не о чем вовсе тревожиться.

А Ньыок Тян, утратив покой и сон, встал и бродил бездумно. И сквозь незатворенное до конца окно услышал невольно их разговор. В отчаянье не знал он, как ему быть, что делать.

На другой день, сказавшись занятым, он удалился из дома и стал обходить одну за другой знаменитые пагоды, спрашивая повсюду о преподобном старце, принявшем имя Фап Ван - "Вездесущее облако истины".

Спустя месяц или более добрался он и до горной пагоды Поучений истинного пути. Там некий отрок-послушник сказал ему, будто еще во младенчестве слышал такое имя, но старец тот давно удалился на далекую гору. И, указав на гору Феникс, добавил:

- Он во-он на той вершине.

Ньыок Тян подобрал тотчас полы одежды и начал взбираться на гору. Пройдя четыре или пять замов, достиг он места, где обитал старец. Фап Ван почивал на лежанке, и храп его был подобен грому. По правую и левую руку от него стояли двое служек. Завидя восходившего согнутым в три погибели Ньыок Тяна, отроки стали гнать его с бранью и криком своим разбудили преподобного.

Ньыок Тян пал перед ним ниц и поведал о приведшем его сюда несчастье.

Преподобный усмехнулся и молвил:

- Как же вы, господин мой, так обознались? Ведь я - дряхлый старец, не служу в важных храмах, и ноги моей давно уже не было в городах. Мне дано лишь теперь обретаться в келье из трав и листьев да, пройдя по голой земле, возжечь куренья и прочитать раз-другой молитвы по книге "Лэн-янь". Где уж мне до заклинаний и чародейств?

- А высокосовершенный Будда не избегал состраданья и из него построил свой плот, жалеючи тех, кто носился в волнах бескрайнего моря бедствий, и спасая иных, утопавших вконец одурманенными в потоке грехов и соблазнов. Не он ли желает, чтоб все и каждый достигли Просветления, осененные добром? И если вы, учитель, откажетесь мне помочь, как сможете вы и впредь утверждать истинное учение?

Тут старец возрадовался и дал свое согласие. Тотчас воздвиг он на горе алтарь, повесил на всех четырех его сторонах светильники и, взяв в руки кисть, начертал красной краской волшебные письмена. Не прошло и одной стражи, как густые черные тучи заволокли алтарь на десять чыонгов вокруг. Налетел холодный вихрь, и люди затрепетали от страха и стужи. Преподобный поднял в руке посох, указуя им и отдавая приказы. Временами выходил он из алтаря с видом яростным и гневным.

Ньыок Тян укрылся в хижине, стоявшей на отшибе, стараясь тайком углядеть хоть что-нибудь. Но ничего не было видно. Потом в небе послышались стоны и плач, но вскоре умолкли, и тучи растаяли.

Наутро преподобный взял камень, окрасил его желтой охрой и, начертав на нем письмена, вручил Ньыок Тяну с такими словами:

- Ежели, воротясь восвояси, увидите нечисть в каком ни на есть обличье, бросьте немедля в нее этот камень, и последние беды исчезнут.

Возвратился домой Ньыок Тян и видит: все сидят с удрученными лицами и плачут. Жена рассказала, что прошлой ночью, в час третьей стражи, их сыновья взялись за руки, бросились в колодец и утонули; а вода из колодца поднялась и едва не затопила крыльцо. Мертвые же тела детей поставлены до погребенья в южном саду; дожидались лишь Ньыок Тяна, чтобы предать их земле.

- А перед смертью они ничего не говорили? - спросил Ньыок Тян.

- Нет. Сокрушались только, что пожили мало. Еще бы месяц-другой, довели бы дела до конца. Да вроде какой-то неистовый старец вдруг все загубил.

При этих словах она снова заплакала навзрыд.

Ньыок Тян утешил ее, и они отправились вместе в южной сад. Отворил он крышки гробов и видит: мертвые сыновья превратились в желтых змеев. Взял Ньыок Тян заветный камень, бросил, и оба змея рассыпались в прах.

Тотчас собрали супруги много золота и шелка и понесли с благодарностью преподобному Фап Вану. Но добрались они до места, а вокруг никаких следов, стоит только келья из трав и листьев, вся поросшая мхом, и нигде ни души. Огорчились супруги и отправились восвояси.

* * *

Нравоучение. Увы! Ложные верованья могут лишь причинить вред. Ну а ежели к ним вдобавок преступать приличия и законы, тут уж и говорить нечего!

Недостойный этот Во Ки, будучи прелюбодеем, дал волю своему похотливому нраву; лгал он не только людям, но и Будде, коему поклонялся. А потому, будь он осужден на смерть, как некогда Ша Мыня и его людей осудил государь Вэй, никто бы не усмотрел в этом ни малейшей несправедливости.

Ну, а сам Ньыок Тян, ужели он без вины? Отвечу: ежели он, вельможа, таков, - кого же тогда называть безупречным правителем?! Ростки наказанья уже взошли и могли обернуться бедой.

Содеявший да претерпит, - в этом нет ничего удивительного.

Рассказ о покинутой пагоде в уезде Восточных приливов [80]Рассказ о покинутой пагоде в уезде Восточных приливов 475. При государе Зиан Дине из дома Чан... - Дом Чан- здесь: династия Поздних Чанов (1407-1413). Государь Зиан Динь - младший сын короля Чан Нге Тонга; поднял в 1407 г. восстание против захвативших Дай-виет китайцев, но был разбит, взят в плен и увезен в Китай (1409 г.). Когда полчища Нго отступили... - Речь идет об изгнании из Дай-виета китайских войск (1428 г.). Красногребенчатые утки (вьетнамск. нган) - птицы семейства утиных с пестрым оперением и мясистым красным гребнем. 478. Ле - мера объема, равна 1, 036 л. ... выдрать в саду сахарный тростник, подражая древнему Военачальнику Тигриной головы! - Гу Ци-чжи, полководец китайской династии Цзинь, имевший звание Военачальника Тигриной головы, славился пристрастием к сахарному тростнику. 479. Изваянья обоих Стражей истинного пути. - Речь идет о дхар-мапалах (санскритск.) - охранителях закона, изваяния которых стоят у входа в буддийский храм. ... хаук ши по имени Су в правление дома Сун... - Имеется в виду Су Дун-по, друживший с настоятелями буддийских храмов. ... чанг нгуену из рода Лыонг у нас при государях Ле. - Чанг нгуен - высшая степень, присваивавшаяся на конкурсных экзаменах. Речь идет о Лыонг Тхе Вине (1441-?) -знаменитом вьетнамском ученом, дипломате и литераторе, входившем в Собранно двадцати восьми светил словесности. ... вроде Хань Чан-ли... - Имеется в виду китайский поэт Хань Юй.

Во времена государей из дома Чан, наверно, не было места, где бы не поклонялись нечистым духам, обосновавшимся в буддийских молельнях и храмах - в пагоде Желтой реки и в пагоде Бронзового барабана, в пагодах Умиротворенного жития и Кротчайшего чада, в пагоде Всепроникающего сияния и под навесом Лазурной яшмы. Возведены они были повсюду, а людей, что постриглись в монахи и монахини, было великое множество - чуть ли не половина всех жителей.

Но особо сильны поклонения эти и верованья были в уезде Восточных приливов - Донг-чиеу. Пагод с часовнями построено было в каждой большой деревне с десяток, а в малых деревушках по пяти или шести; и были они снаружи обнесены изгородями, а внутри расписаны красным и золотым лаком. Каждый человек, одолеваемый недугом, верил в одно лишь "несуществованье", и во всякое время по всем праздникам у алтарей тесно было от молящихся и приносящих дары. Сам Будда выглядел милосердным и щедрым, - молящийся вроде всегда обретал просимое, - и чудотворная сила его слыла безмерной. А потому почитанье и вера людская росли, и смел ли кто в них усомниться!

При государе Зиан Дине из дома Чан война полыхала круглый год. Многие селения были сожжены, а пагод с часовнями уцелело едва по одной из десятка; да и те, что остались, брошенные на волю падающих дождей и летучих ветров, поблекли на пустошах, среди диких трав и кустарников, покосились, скособочились, а местами рухнули.

Когда полчища Нго отступили, народ воротился к привычным своим трудам. Служилый человек по имени Ван Ты Лэп прибыл править уездом и, найдя запустение и разруху, тотчас велел податному люду во всех общинах вязать тростник и ладить плетенки, чтобы восстановить хоть часть разрушенного. Просидел он в уезде год и видит: тамошний люд страдает от воровства; пропадает напрочь все, что только возможно съесть, -от кур со свиньями и красногребенчатых уток с гусями до рыб из пруда и плодов из сада.

И сказал Ты Лэп самому себе: "Я ведь прибыл оберегать эту землю и управлять ею. Но мне не несут жалобы, по которой я мог бы разобрать злодейства воров, - видно, нет во мне твердости, чтобы унять их, а робость с уступчивостью только во вред делу. Сам я во всем и виновен".

Но потом Ты Лэп решил: воровство это - сущий пустяк и не стоит особенных опасений; довольно будет из ночи в ночь отряжать в деревнях тайные дозоры.

Неделя прошла, дозорные никого и в глаза не видели, а воровство продолжалось по-прежнему. Со временем лиходеи, и вовсе утратя страх, стали таскать кувшины с хмельным прямо из кухонь, заходить в дома, приставать к хозяйским женам и детям. Бывало, соседи всем миром нагрянут, окружат их, а они исчезнут неведомо куда.

Узнав об этом, Ты Лэп засмеялся и сказал:

- Зря мы так долго валили все на воров, здесь явно козни чертей и злых духов. От них - вся маета.

И отправился он собирать искусных чародеев и заклинателей, прося усмирить нечисть. Творили они колдовство и заклятья - день ото дня все усерднее, а лихие дела продолжались пуще прежнего. Устрашился Ты Лэп, созвал деревенский люд и стал советоваться:

- Вы ведь в прежние времена поклонялись Будде. Но давно уже, из-за войны, неусердны в молитвах и возжиганье курений, потому он и не помог вам, не спас от несчастий и бед. Отчего бы вам не отправиться в пагоду и не помолиться Будде? Вдруг, вам на счастье, это поможет.

Тотчас поспешили люди в часовни и пагоды, зажгли куренья, совершили положенные обряды и начали молиться:

- Мы, недостойные, поклоняемся небесному Будде, давно уверовали мы и всею душой уповаем на данный Буддой закон. Ныне восстали черти и оборотни, изводят не только нас, но и вредят шести бессловесным тварям. Неужто же Будда сидит и молча взирает на это? Ведь есть в нем жалость и состраданье? Склонясь, умоляем явить милосердие и великодушье, чтобы народ не шатался в мыслях, чтоб и люди и твари обрели покой. А мы, недостойные, всем миром будем за то благодарны безмерно. Ведь только улеглись беспорядки и смута, нет у нас самих насущного пропитанья, не на что даже доставить сюда малый кусок древесины или изразец черепицы! Но обещаем, когда заживем мы богаче, почтительно подновить и отстроить часовни и пагоды в награду за нынешнее благодеяние.

Той же ночью случилось воровство еще злее прежних. Ты Лэп не знал, как дальше и быть. Но тут услыхал он о просвещенном Выонге в уезде Ким-тхань (Золотая крепость), отменно гадавшем по книге "Ицзин", и тотчас отправился узнать, что он предскажет. Просвещенный Выонг, закончив гаданье, сказал:

"С колчаном кожаным,

Полным стрел,

На добром коне,

Летящем, как птица,

Одетый в холщовый

Наряд стрелка, -

Прискачет всадник,

И чудо свершится".

И так объяснил свои слова:

- Если хотите избавиться от напасти, завтра же поутру, выйдя налево из уездных ворот, отправляйтесь в южную сторону. Когда увидите человека, одетого и снаряженного, как сказано, знайте: именно он может изгнать нечисть. Просите его, зовите, не слушайте никаких отказов.

На другой день Ты Лэп вместе со старцами сделали все, как сказал просвещенный Выонг. Они глядели во все глаза, - дорога заполнялась прохожими, но не было между ними ни одного подходящего.

Солнце клонилось уже к закату, и они, приуныв, едва не собрались обратно; но тут появился с гор человек верхом на коне, в полотняной одежде, с луком за спиной. Бросились они к нему и преклонили колени. Человек этот изумился и стал их расспрашивать, тут они - все разом - выложили свою просьбу.

- Ну можно ли так полагаться на прорицанья! - засмеялся всадник. - Я с малых лет занимаюсь охотой, не покидаю седла, не выпускаю из рук лука. Вчера услыхал я, будто бы на горе Кротчайшего родителя полным-полно жирных оленей и добрых зайцев, и вот решил поохотиться. Откуда мне знать, как ставят алтари и колдуют? А стрелять по бесплотным духам я не умею!

Ты Лэп про себя решил: человек этот знатный чудотворец, но чурается славы волшебника, боясь излишних хлопот, и живет себе беззаботно в горах в обличье стрелка и наездника.

Тотчас он стал зазывать и просить его всячески.

Человек видит, не отказаться ему никак, и нехотя дал согласие. Пригласил его Ты Лэп в уезд, на постоялый двор, а там уж готово ложе под пологом с циновками и тюфяком. Убрано все богато, уход за ним и уваженье, словно бы он - святой.

"Они принимают меня с таким почтеньем, - подумал гость, - считая великим чародеем. Но ведь на самом деле я ничего в этом

не смыслю. Чем отплачу я им за заботу? Да и зачем мне в это ввязываться? Если вовремя не оберегусь, не скроюсь, настанет день моего позора".

Долго не медля, около полуночи, когда все вокруг сладко спали, он потихоньку покинул уезд. Направился он на закат и достиг дощатого моста. Небо было туманным и темным, поздняя луна еще не взошла. И вдруг он видит: какие-то люди огромного роста, весело перекликаясь, поднимаются с поля. Спрятался он в укромном месте и решил посидеть в засаде, покуда не выяснит, что они там затеяли. А пришельцы мгновенье спустя сунули в пруд ручищи, взбаламутили воду и давай хватать без разбора рыбу, большую и малую. Мечут ее в отверстые рты, жуют, заглатывают и вдобавок, поглядывая друг на друга, приговаривают со смехом:

- А рыбешка-то хоть куда! Вот так, с толком да не торопясь, и расчувствуешь вкус. Еда эта будет получше цветов да курений, которыми вечно они нас потчуют! Жаль, не довелось ее раньше попробовать.

А один, хохоча, воскликнул:

- Право слово, головы наши велики, да глупы! Сколько времени нас люди обманывали. Если уж и расщедрится кто из них да притащит жертвенный рис, все одно - отсыплет тебе ле-другой, не больше, а ты изволь умудрись набить себе брюхо, куда и тысяча канов упрячется. Да еще карауль им вечно у входа. Не будь у нас этаких славных деньков и продолжайся наш пост по-прежнему, жизнь поистине ничего бы не стоила!

Другой сказал:

- А я - так и раньше едал скоромное; не был, как вы, целомудренным. Да вот беда, народ обеднел вовсе, нечем даже меня одарить. В брюхе - ничего, во рту - пусто. Я уже забыл, чем мясо-то пахнет, точь-в-точь как святой Конфуций, когда он в земле Ци три месяца не прикасался к мясному. Что-то сегодня ночь холодна и вода студена, боюсь, нам здесь долго не выстоять. Не лучше ли дочиста выдрать в саду сахарный тростник, подражая древнему Военачальнику Тигриной головы!

И повели они друг друга в сад, где рос сахарный тростник, начали выдергивать его, обдирать кожуру и высасывать сок.

Тут человек, сидевший в засаде, наложил стрелу, натянул тетиву и, выстрелив внезапно, пронзил сразу двоих. Грабители заголосили, бросились прочь и, пробежав десяток-другой шагов, все куда-то исчезли.

Была лишь слышна их перебранка:

- Говорил ведь, нынче и день дурной, и час, не надо ходить! Не послушались, пеняйте теперь на себя!

Человек тогда криком стал созывать народ. Люди в деревне переполошились, вскочили, засветили фонари, зажгли факелы и, разделясь, побежали в погоню по разным дорогам.

При свете увидали они на земле кровавый след и тотчас пустились по нему - прямиком на закат. Пройдя более половины зама, достигли они заброшенной пагоды, вошли и видят: стоят, покосившись, посреди пагоды изваянья обоих Стражей истинного пути, а спина у каждого глубоко пробита стрелою. Начали люди качать головами да прищелкивать языком: чудное, мол, дело, такого еще не бывало. Навалились они и опрокинули оба изваяния наземь.

Тут послышался чей-то странный голос:

- Захотели брюхо набить... Думали ль, что от этого рассыплемся в прах? А ведь всему виной этот старый олух - Водяной дух. Втравил нас в беду, а сам небось спасся. Мы же из-за него погибаем. Горе нам, горе!

Послали тогда часть людей в храм Водяного духа. А там стоит истукан из глины. Вдруг видят: обличье его изменилось, лицо сделалось иссиня-бледным, словно его окропили индиго, а на губах налипла рыбья чешуя. Тотчас разнесли и этого истукана.

Правитель уезда Ван Ты Лэп опорожнил все лари и сундуки, чтобы отплатить тому человеку за его благодеянье, и он, отягченный, отправился восвояси. А нечисти с той поры не видно было нигде и следа.

* * *

Нравоучение. Увы! Учение Будды поистине бесполезно и даже весьма вредоносно. Послушаешь громкие слова - вроде бы сострадание и доброта всеобъемлющи, а станешь доискиваться воздаянья - все очень туманно и ускользает, как ветер меж пальцев. Но ведь почтенье и вера людей дошли до того, что многие разорялись дотла, жертвуя на пагоды.

Взглянем на это суровым и беспристрастным оком: ежели в полуразваленной пагоде творились такие бесчинства, сколько же зла и бед в красивых и шумных храмах, где теснятся молящиеся!

И все ж, сколько бы раз благой государь или добронравный военачальник ни пытались искоренить ложную веру, им это не удавалось. Ибо среди почитаемых и просвещенных мудрецов всегда находились ее приверженцы, подобные хаук ши по имени Су в правление дома Сун или чанг нгуену из рода Лыонг у нас при государях Ле.

Такое могло бы случиться, лишь уродись сотни мужей вроде Хань Чан-ли да соберись они воедино. Нагрянули бы, спалили все книги и захватили дома.

Рассказ о девице по имени Туи Тиеу[81]Рассказ о девице по имени Туи Тиеу 480. Нгуен Чунг Нган (1289-1370) - выдающийся государственный деятель, ученый и поэт; действительно был наместником в Ланг-зианге. ... год, на котором в месяцеслове сошлись знаки Земли и Пса... - 1358 г. 484. Квартал Мира и согласия (Тхаи-хоа) - один из старейших кварталов Тханг-лаунга в северо-западной части столицы. Званье "Опора державы" (Чу куок) - одно из высших придворных званий, жаловалось за особые заслуги. Они любовались цветами... - В Дай-виете, как и в соседних странах, существовал обычай "любованье цветами" - дерева май (разновидность сливы) - весной, персика - под Лунный новый год и т. д. 482. И тучи над землями Цин небосклон застилают. - Идиоматическое выражение для обозначения густых черных туч, восходит, очевидно, к стихам средневекового китайского поэта Сыкун Ту. Где храбрый Кун-но или Сюй Цзюнь знаменитый? - Кун-но (Куньлуньский раб) и Сюй Цзюнь - персонажи средневековой китайской литературы; храбрецы, помогавшие соединиться разлученным влюбленным. ... как же вернуть мне мою драгоценную яшму? - Намек на стихотворение китайского поэта Ду Му (803-852), герой которого, вынужденный покинуть родину, получает в дар от друга поднос с рисом и дорогую яшму; взяв поднос, он возвращает яшму. С тех пор "вернуть яшму" - значит возвратить сокровище владельцу. ... бумажный листок, на подобном когда-то писала Сюэ Тао... - В эпоху Тан в Китае поэтесса Сюэ Тао сочиняла короткие стихи и потому нарезала бумагу небольшими листками. Хэси - область древнего Китая к западу от Хуанхэ. ... как Мэн Гуан, я не поднимала до самых бровей поднос. - При династии Хань в Китае женщина по имени Мэн Гуан, почитая мужа, подавала ему еду, подняв поднос до бровей. Здесь героиня намекает, что ни к кому не питала сердечной склонности. Игрою на каме, как древле Чан Цин знаменитый, никто еще сердце мое не сумел полонить. - Кам - пятиструнный щипковый музыкальный инструмент. Чан Цин (прозванье китайского поэта Сыма Сян-жу) - см. прим. к с. 77. Я чтила высокий талант стихотворца Ду Му... - По мнению вьетнамского комментатора, речь идет о стихах, сочиненных Ду Му на пиру у вельможи, где певицы сравниваются с цветами. 483. ... как в давнее время другую, // меня на дороге похитил злодей... - Героиня сравнивает себя с красавицей Лю, возлюбленной танского поэта Хань Хэна, которую тоже похитил вельможа. Хань Хэн написал, что поломаны ветки у ивы и ствол... - Здесь намек на стихи, посланные поэтом красавице Лю и построенные на игре слов, так как имя се "Лю" означает "ива". ... но снова жемчужницы к старым прибьет берегам. - По преданию, у берегов Хоп-фо (см. прим. к с. 386) водились раковины-жемчужницы, которые при дурных правителях уходили в глубину, а при справедливых - возвращались к берегу. ... увы, как говорится, над землей Чу дождь, а в Яне - солнце... - Чу и Янь - государства на крайнем юге и севере Китая; фраза эта - намек на разобщенность влюбленных. ... горевала о бедном лепешнике... - Танский принц Нин Ван похитил жену лепешника, но она, живя во дворце, горевала о муже; принц призвал его и отпустил с ним жену восвояси. ... бросилась с галереи наземь... - Во времена династии Цзинь в Китае Чжао Ван-лунь, чтоб овладеть красавицей Люй Чжу, убил ее мужа; но она, храня верность супругу, бросилась с дворцовой галереи и разбилась насмерть. 485. ... скорее, как говорится, обмерю пядью великую гору У... - Здесь, видимо, намек на бытовавший в китайской словесности образ духа горы У, сводившего влюбленных; другое значение фразы - безнадежность затеянного предприятия. ... заводить речь о возвращении жемчуга. - В давние времена в Китае Линь Си нашел на постоялом дворе сумку, полную жемчуга, вернул ее владельцу и отказался от награды. ... или Чан-ли, который отпустил прекрасную Лю-чжи. - Чан-ли (прозванье китайского поэта Хань Юя) охладел к пытавшейся бежать из его дома наложнице Лю-чжи и отпустил ее восвояси. 486. Кто же, ища дорогую жемчужину, уляжется перед пастью Черного дракона? - Некогда в Китае юноша достал со дна моря бесценную жемчужину; отец объяснил ему, что жемчужину выронил во сне из пасти дракон, а не засни чудище, сыну б несдобровать. 487. ... как некогда Вэй или Хо... - Вэй Цин и Хо Цзюй - знаменитые полководцы династии Хань. ... спустились в округ Небесной вечности... - Вьетнамцы говорят не "ехать с севера на юг", а "спускаться" и наоборот, соответственно - "подниматься". Округ Небесной вечности (Тхиен-чыонг) - родина первых чанских королей (современная провинция Нам-ха, ДРВ). ... седьмой год "Великого правления"... - "Великое правление" - один из девизов царствования Чан Зу Тонга (1358-1369); здесь - 1365 г. ... едва перестав быть супругой Чыонга, стала соложницей Ли. - Чыонг (китайск. Чжан) и Ли - очень распространенные фамилии; фраза означает женское непостоянство. ... стоит покончить с сомнениями в Сяцае, вновь заблуждаешься в Янчене. - Сяцай и Янчен - уезды в древнем китайском царстве Чу, где было множество красавиц и куда съезжались якобы отовсюду титулованные и чиновные мужи. Здесь почти дословно цитируется ода китайского поэта Сун Юя.

Муж родом из земли Киен-хынг (Зримое благополучие? по имени Зы Нюан Ти, прозванный "Новым творением", был известен уменьем слагать стихи, а особенно песни. В столице распространялось благоуханье его славы, и лицедеи с певцами за каждую сочиненную им песнь дарили ему великие деньги. На исходе лет "Унаследованного изобилия", при государях из дома Чан, явился Зы по какому-то делу на прием к военачальнику округа Верной реки - Ланг-зианг, звали его Нгуен Чунг Нган.

Тот, узнав о приходе Зы, поспешил ему навстречу и учинил роскошный пир в Плавучем чертоге зеленой яшмы, вызвав туда более десятка певиц, дабы пеньем своим и плясками потешали пирующих. Была среди них и прекрасная собою девица по имени Туи Тиеу - "Пьянящий шелк". Сиятельный Нгуен спросил Зы:

- Не приглянулась ли вам какая из них? Которая из девиц вам по сердцу, ту и прошу принять от меня в подарок.

Вновь зазвучала музыка, и Зы прочитал нараспев такие стихи:

"Сколько здесь лотосов белых прошло,

чудом возникли на миг,

Их неземные чисты голоса,

светел божественный лик.

Разгорячил нас напиток пьянящий.

Шелк охладил белоснежный.

Нежный напев из страны Цзяннань

в душу волненьем проник".

Сиятельный Нгуен, смеясь, обратился к Туи Тиеу:

- Итак, учитель отметил тебя перед всеми.

Зы в тот день захмелел до беспамятства и, очнувшись уже среди ночи, видит: Туи Тиеу сидит подле него. Возблагодарил он в душе несказанно сиятельного Нгуена, а поутру, прежде чем уйти восвояси, отправился выразить ему свою признательность.

- Девица эта, - сказал сиятельный Нгуен, - весьма хороша и изысканна, берите ее, учитель, и любите как должно.

Зы тотчас и увез ее в Киен-хынг. Туи Тиеу, одаренная ясным умом, всякий раз, когда Зы читал книги, тоже училась украдкой и вскоре весьма преуспела. Тогда он принес сочиненья о составлении писем и ответов и стал обучать Туи Тиеу. Года не прошло, как она повела всю его переписку.

В год, на котором в месяцеслове сошлись знаки Земли и Пса, Зы, намереваясь держать испытанья в столице, уложил вещи и собрался в дорогу; но, не в силах расстаться с Туи Тиеу, взял с собой и ее. Добравшись до места, сняли они себе жилье в квартале Мира и согласия, подле речного устья.

Однажды, в первый день нового года Туи Тиеу подбила подружек отправиться в пагоду у башни Небесного воздаяния и воскурить благовония пред изваянием Будды. В эту же пору вельможа из рода Тхэн, пожалованный званьем "Опора державы", гулял переодетый по улицам и, увидав красоту Туи Тиеу, силой увлек ее в свой дом.

Зы подал жалобу на государево имя, но род Тхэн был влиятелен и силен, и потому суды и палаты избегали выносить свой приговор, а судьи откладывали кисти, не смея вникать в эту тяжбу.

Вконец опечаленный, он и думать забыл про науки да испытанья. Однажды шел он понурясь за город и повстречал множество всадников. Они любовались цветами и теперь возвращались в столицу. Впереди голосили глашатаи, позади двигалась стража. Вид у всех был торжественный и важный; дорогие заколки и булавки градом сыпались на дорогу, повсюду переливался багрянец. Под конец Зы увидел Туи Тиеу: восседая в носилках, затянутых цветастым шелком, она проплывала под ивами.

Хотел он броситься к ней, но окружали ее люди именитые и знатные; оробел он и лишь проводил ее страстным взглядом. Слезы ручьями побежали по его лицу, и он не промолвил ни слова.

Туи Тиеу прежде завела себе двух дроздов-пересмешников, и вот однажды Зы, указуя на них перстом, сказал:

- Хорошо вам, малые твари, всякий день милуетесь друг с дружкой, не то что я - маюсь на пустой и холодной подушке. Отчего бы вам не расправить крылья и не доставить любимой мое письмо?

Дрозд, услыхав его, закричал и запрыгал, вроде бы собираясь в путь. Тотчас Зы написал письмо и привязал к птичьей лапке. В письме говорилось:

"Вчера промелькнули под ветками ивы так быстро носилки,

Что мы не успели обмолвиться словом.

Несчастные, слезы тайком мы стирали, страдая в разлуке.

Теперь нас туманная ночь разделяет, а были мы вместе.

Жилище вельможи хранят бесконечные двери, замки и засовы.

И утром печалимся и вечерами страдаем в тоске друг по другу.

Ведь старое чувство - оно не слабеет.

Тоска и отчаянье связаны в узел.

Читая стихи, вспоминаю тот праздник, где мы повстречались,

И голос - твой голос, высокий и чистый,

И неповторимую снова я слышу мелодию дана.

Мой дар драгоценный! Впервые домой тебя вел я в тот вечер.

Еще наша страсть не успела вполне разгореться.

Так рано с тобою нас лезвие зла разделило.

Крик дикого гуся печален, и ласточек щебет невесел,

И тучи над землями Цинь небосклон застилают.

Стемнеет - в глубокой тоске раздвигаю наш полог парчовый,

Прижмусь к твоему одеялу, холодную ткань обнимаю.

Где наши утехи на ложе лиловом под пологом алым?

Я так одинок, так мне грустно в покое для чтенья.

Сверчка стрекотанье и дождь - как созвучны две эти печали!

За тонкой стеной безысходность и холод,

С утра перелетные гуси рыдают, кричат в непроглядном тумане.

Грустит вечерами свирель одиноко, и по ветру стелются звуки.

Молчу, чтоб страдания скрыть, слово мне вымолвить трудно.

И только над книгами молча склоняюсь.

Ни в чем не могу я найти утешенья.

Но как же унять эту боль, эту муку?

Но как же мне доступ найти во дворец ненавистного мне царедворца?

Где храбрый Кун-но или Сюй Цзюнь знаменитый?

Ну как же вернуть мне мою драгоценную яшму?

Как мне донести до тебя мои тайные мысли?

Я этой бумаги клочок посылаю,

Ему лишь могу я доверить печали".

Дрозд улетел и опустился у полога близ ложа Туи Тиеу. Она, прочитав письмо, тотчас раскрыла бумажный листок, - на подобном когда-то писала Сюэ Тао, - и, обмакнув в тушечницу кисть, сравнимую по совершенству с кистью из Линьчуаня, написала ответ. В письме говорилось:

"Я бедная девушка Туи Тиеу, в простой родилась я семье.

Росла я, друзья меня песням учили,

Училась приятному я обхожденью,

Постигла тайны игры на дане, напевы страны Хэси.

Но никогда еще из раболепства, как Мэн Гуап, я не поднимала до самых бровей поднос.

Могла ли я знать, где опору найду

И кто мне когда-нибудь счастье вручит?

Игрою на каме, как древле Чан Цин знаменитый, никто еще сердце мое не сумел полонить.

Я чтила высокий талант стихотворца Ду Му за стихи о красавицах юных, цветущих в покоях дворца.

Зерно - к янтарю, железо - к магниту, а я потянулась к тебе,

К тебе я, счастливая, прислонилась, как стебелек маниока к сосне.

Чудом была наша встреча, как будто в Обители духов случилась она.

Но так же, как в давнее время другую, меня на дороге похитил злодей,

И мы, друг для друга рожденные, стали отныне несчастнейшими из живых,

И счастье для нас обернулось несчастьем и худшим из зол,

Сношу я позор и обиду терплю,

Робею, страшусь я ударов судьбы.

Я пищу вкушаю и сплю по ночам, потому что страшусь умереть, никогда не увидев тебя.

Разлука не в силах любовь мою вырвать из сердца, вовеки не в силах она мою память убить.

Я так изменилась в разлуке, я стала другой,

Волос не чешу, а к помаде и не прикоснусь,

Светильник мой гаснет, и вечною стала пора непогожей весны.

А в зеркало гляну: сквозь слезы - морщины.

Я больше не в силах глядеть.

Но птица мне весть принесла, и надеюсь опять,

Хоть горечь разлуки, увы, нестерпима для нас.

Хань Хэн написал, что поломаны ветви у ивы и ствол,

Но снова жемчужницы к старым прибьет берегам.

Тревоги меня одолели, печали и страхи...

Но как все могу я в письме описать!.. "

С этого дня Туи Тиеу, опечалясь вконец, занемогла. Вельможа в званье "Опора державы" спросил у нее:

- Ты, верно, томишься по тому юнцу, торговавшему стихами?

- Само собою, - отвечала она, - узы страсти еще не распались, горе не стало легче, клятва не разлучаться друг с другом еще не поблекла, хоть и нарушен обет жить и состариться вместе. Нынче, увы, как говорится, над землею Чу дождь, а в Яне - солнце; ивы увяли, а персики свежи! И потому еще в древности некая женщина, презирая богатство и знатность, горевала о бедном лепешнике, а другая, отвергнув мирские утехи, бросилась с галереи наземь. О, как они были правы!

И с этими словами она вознамерилась сдавить себе горло платком и умереть. Тогда вельможа, кривя душою, сказал:

- Мы и сами частенько задумывались об этом. Утешься же и озаботься исцелением плоти; рано или поздно пригласим Мы сюда поэта Зы Нюан Ти, дабы продлилась твоя давняя любовь. Ведь ты ни в чем не повинна. Отчего же, отвергая предначертанья судьбы, ты ищешь бессмысленной смерти?

- О, если так, - отвечала она, - позвольте мне, ваша милость, согласиться с дарованным обещаньем. Ежели нет, жизнь моя сегодня и оборвется!

Вельможа в званье "Опора державы", не в силах противиться, пригласил к себе Зы, посулил возвратить ему Туи Тиеу и объявил:

- Мы при дворе достигли высочайших должностей и званий; власть Наша велика, жалованье обильно. На угощенье гостей Мы, что ни день, изводим не один амбар риса. Мы пригласили вас безо всякого злого умысла. Где вам взять деньги на прожитье, когда в столице рис не дешевле жемчуга, а дрова - в цене коричного дерева? Не лучше ли вам, коль не боитесь молвы, поселиться здесь, во избежанье расходов?

Тотчас распорядился он прибрать небольшой покой, где Зы мог бы читать книги, и всякий день посылал к нему для услуг молоденькую служанку. А когда в доме затевался пир, хозяин неизменно приглашал и Зы.

Вельможа всегда встречал его сладкими словами; однако о возвращенье Туи Тиеу не было и речи. Как-то Зы обиняками завел о том разговор. Но вельможа не согласился с гостем и сказал:

- В любовных делах все одинаковы. И, думаем Мы, она тоскует по вас, точь-в-точъ как и вы по ней. Но ведь она совсем недавно хворала и потому не может встретиться с вами. Потерпите немного, куда вам торопиться.

А Туи Тиеу, узнав о переезде Зы, только и чаяла с ним увидеться. Но в доме было такое множество служанок, наложниц и младших жен и такой за всеми велся неусыпный надзор, что случая ей не представилось.

Однажды, когда вечерний прием во дворце еще не закончился, а дома служанки, наложницы и младшие жены отошли ко сну, Туи Тиеу прокралась украдкой в книжный покой возлюбленного. Сам он, увы, отлучился куда-то, но она увидала начертанные на стене два стихотворения. Вот они.

I

Возле крыльца на замшелых камнях

старые туфли стоят.

Холод проник в приоткрытую дверь,

дом этой стужей объят.

Всюду глухое безмолвье царит.

Где она, синяя птица?

Нет ни души на пустынном дворе.

Солнце плывет на закат. 

II

Холодом скован лунный дворец

в хмуром пустынном краю.

Заперты двери. Когда же опять

фею увижу мою?

Знаю, не хватит мне нежных слов.

их растерял я в разлуке,

И, ничего не в силах сказать,

слезы напрасно лью.

Она собралась было начертать - тем же размером - два ответных стиха; но тут послышался шум у ворот: это вельможа воротился домой из дворца; и ей, понятное дело, стало не до стихов.

Тогда подослала она в покои, где жил Зы, свою ближайшую служанку по имени Киеу Оань - "Прелесть и чистота", и та попросилась остаться у него на ночь. Зы стал прогонять ее прочь, но Киеу Оань сказала:

- Госпожа моя, Туи Тиеу, нарочно прислала меня сюда. Зная, как горюет одинокий ее супруг, госпожа велела угождать вам на ложе, словно бы это она сама была подле вас.

Зы согласился. С этого дня известья из женских покоев доходили к нему и от него к возлюбленной без промедленья.

А тем временем приспела новогодняя ночь, и Зы, улучив мгновение, обратился к вельможе в званье "Опора державы" с такой речью:

- Влекомый возвышенной страстью, поселился я в вашем доме. Но вижу, увы, что скорее, как говорится, обмерю пядью великую гору У, чем услышу отрадную весть. А дни бегут, месяц уходит за месяцем, и скоро году конец. Я уж не смею и заводить речь о возвращении жемчуга. Прошу дозволения хоть из-за шторы взглянуть на нее, перемолвиться словом и распроститься.

Вельможа согласился с ним и сказал:

- Еще день-другой, и наступит благая ночь. И Мы намерены уподобиться И Чэну, даровавшему свободу Цзинь Кэ, или Чан-ли, который отпустил прекрасную Лю-чжи. Решили Мы не препятствовать чужой любви и усладить вашей радостью Наше зренье и слух.

Зы, ответив согласием, удалился.

Едва настала условленная ночь, зажег он светильник и присел, томясь ожиданьем.

На исходе первой стражи услыхал он вдруг из-за купы бамбуков стук деревянных подошв и растворил навстречу двери. Но это была служанка в синем платье. Зы спросил, что ей надобно, оказалось: она принесла чай.

Прошло время, и снова услышал он шорох там, где росли цветы; приподнявши полы, поспешил он узнать, кто идет, и увидел на сей раз отрока-слугу.

Ждал он и ждал, время перевалило за полночь, а Туи Тиеу не появлялась. Тут он и вовсе отчаялся.

На другой день Зы сказал Киеу Оань:

- Будь добра, передай госпоже: ослепленный любовью, поверил я лживым словам. Ах, ежели нам не дают и единого раза увидеться и перемолвиться словом, тщетно надеяться, будто когда-нибудь снимут запоры и отпустят ее на волю! Останься я здесь и дольше, сердце мое - рано или поздно - вспыхнет от ревности, затею лихое дело и загублю последнюю нашу надежду, а они все одно своего добьются. Нет, прочь! Прочь отсюда! Кто же, ища дорогую жемчужину, уляжется перед пастью Черного дракона?

Но Туи Тиеу вновь отослала к нему Киеу Оань с такими словами:

- Если еще задержалась я в этой жизни и не умертвила себя, подобно Люй Чжу, так оттого, что ты был рядом. Но ты решил уйти. Неужто расстанемся, ни о чем не условясь? Слыхала я, есть старый обычай, любезный и нынешним государям: в первую новогоднюю ночь поджигать шутихи и огненное древо на берегу реки. Столичный люд набивается туда поглазеть на огни. - не пройти, не продохнуть. Если не охладел ты ко мне и не хочешь меня покинуть, будем в ту ночь дожидаться друг друга. Это - единственный случай для феникса соединить разбитые узы супружества. Прошу тебя - не уходи!

И Зы тотчас решился.

Вельможа в званье "Опора державы", узнав, что Зы просит его отпустить, вздохнул с облегчением и, не скупясь, подарил на прощание много денег и шелку.

Зы удалился с тяжелою ношей. По дороге встретил он старого своего слугу.

- Отчего ты так исхудал - сам на себя не похож? Какое у тебя горе? - спросил слуга.

Зы открыл ему все и рассказал об обещанье Туи Тиеу.

- Дело твое, - сказал старый слуга, - легче легкого. Позволь, я тебе помогу.

В первый день нового года хозяин и слуга отправились вместе к Восточной пристани и, само собою, увидели Туи Тиеу, стоявшую на берегу. Старый слуга тотчас приблизился к ней тихонько, достал из рукава железную дубинку и давай молотить без разбору окружавших ее слуг. Носильщики, отроки с зонтами и балдахинами разбежались кто куда, а старик подхватил Туи Тиеу и унес.

Завидев друг друга, влюбленные смеялись и плакали. Потом испугались, как бы вельможа, узнав обо всем, не пустился в погоню и не настиг их. Туи Тиеу сказала:

- Он подл и труслив: на словах - победителен, как Вэй или Хо, а встретясь с врагом, побежит, крича от страха. У дверей его вечно толпятся люди, дом его доверху набит золотом, серебром и дорогими каменьями - одному лишь пожару под силу извести его достоянье. Преступленьям его нет счета! Он погряз в злодеяниях, и долго такое продлиться не может. Однако пока его род влиятелен и богат, нам надо остерегаться. Самое лучшее - скроем свое обличье и заметем следы, затаившись в деревне; во избежанье беды укроемся от чужих глаз.

Зы признал ее правоту, и тотчас они втайне спустились в округ Небесной вечности (Тхиен-чыонг) и поселились в доме у своего друга из рода Ха.

На седьмой год "Великого правления" вельможа в званье "Опора державы" был предан суду за хищенья и незаконные траты. А Зы воротился в столицу, удостоился на испытаньях степени тиен ши, и они с женою вместе состарились.

* * *

Нравоучение. Увы! Государь, верный своему долгу, постыдится иметь подданным неверного человека; а достойный муж, верный своему долгу, постыдится взять в жены неверную женщину.

Но Туи Тиеу, певица и лицедейка, не была добродетельной, и непостижимо, отчего Нюан Ти так страстно ее любил. За ее доброту? Но ведь она, как говорится, едва перестав быть супругой Чыонга, стала соложницей Ли. За ее красоту? Но ведь, как говорят, стоит покончить с сомнениями в Сяцае, вновь заблуждаешься в Янчене.

Вот так, недооценивая значенье житейских дел, терпишь позор и поношение, живя с дурным человеком; гладишь голову тигра, касаешься его усов, а там - еще самую малость - и угодишь к нему в пасть.

Таков и Нюан Ти, человек поистине темный и недалекий.

Рассказ о военачальнике Ли[82]Рассказ о военачальнике Ли 487. Сиятельный князь Данг Тат. - Данг Тат был при Хо Куи Ли (см. выше) наместником округа и сохранил свой пост после китайской оккупации 1407 г.; узнав о восстании Зиан Диня, перебил китайцев в своем округе, присоединился к принцу и успешно возглавил армию повстанцев; но вскоре Зиан Динь по ложному навету казнил его (1409 г.). 490. Прошу почтительно царский суд... - Здесь: суд Повелителя Неба, высшая инстанция, определявшая воздаяния за добро. Судилище Южного созвездия. - Во вьетнамской мифологии упоминаются два брата-близнеца, духи Южного созвездия (Южного Креста) и Полярной звезды, рожденные смертной женщиной, зачавшей их в преклонном возрасте и носившей почти шесть лет. За мудрость и добронравие Самодержец Нефрита взял их на небо и поставил одного (Духа Южного созвездия) ведать рождениями, а другого - смертями. 491. Государев суд . - Здесь: суд Повелителя Подземного царства Зием Выонга, где и происходит действие рассказа. ... не спутают здесь жеребца вороного с гнедою кобылой. - Государь царства Цинь в Китае Му-гун (659-621 гг. до н. э.) послал придворного Цзю Фан-гао выбрать ему резвого коня. Вернувшись, Цзю Фан-гао сообщил, что выбрал гнедую кобылу; однако государю привели вороного жеребца. Но главное - конь оказался резвым. 492. Хун Ян - вельможа ханьского императора Чэн-ди (32-7 гг. до н. э.) захватывал чужие земли и выгодно их сбывал. Ян Су - военачальник династии Суй (589-619), прославился своей жестокостью не только к врагу, но и к собственным солдатам. 493. Девятая темница - метафорическое обозначение Подземного царства.

Когда Зиан Динь, государь из дома Поздних Чанов, взошел на престол в уезде Обретенной помощи (Мо-до), смельчаки со всех четырех сторон света, из ближних и дальних краев, явились к нему на подмогу и, сплотясь воедино, создали войско, названное Государевым подспорьем.

Муж из уезда Донг-тхань (Восточная твердыня) по имени Ли Хыу Ти, выходец из землепашцев, был нравом свиреп, силен и ловок в бою. Сиятельный князь Данг Тат пожаловал Ли званием Командующего полками, поставил во главе ополчения и двинул на неприятеля.

Облеченный высокой властью, Ли тотчас начал творить беззакония. Воров и лихоимцев возлюбил он, как кровных сородичей, а на ученых мужей и книжников глядел как на злейших врагов. Он тешил свое любострастие и ненасытную алчность, скупая сады и земли; строил себе хоромы, разоряя и раскапывая пашни под пруды; сгонял с насиженных мест односельчан и соседей, расширяя свое именье, и отовсюду из прочих уездов тащил на свой двор необычные цветы и диковинные камни. Весь окрестный люд обязан был на него работать: старшего брата тотчас сменял младший; муж возвращался домой, на смену спешила жена - у всех ныли плечи и кровоточили руки, люди изнемогали; но он не внимал их пеням, ничто не трогало его сердца.

Однажды прибрел к его двери гадатель, - из тех, что прорицают будущее по очертаньям лица, - и попросил милостыню, обещая открыть хозяину его судьбу. Ли велел прорицателю взглянуть на его обличье, и тот сказал:

- Для дела нет ничего полезней нелицеприятных слов, как в исцеленье недуга ничто не сравнится с горьким зельем. Ежели вы, господин, будете терпеливы, я скажу все как есть. Не отвергайте из-за горечи самый плод, ибо тогда буду я скован и робок.

- Ладно, - ответил Ли, - будь по-вашему.

Тогда прорицатель молвил:

- Злодеянья, пускай и давние, всегда очевидны, и высшее правосудие не ошибется даже на самую малость. А потому, предрекая будущее, надобно прежде всего доискаться смысла, - ведь облик лица - это еще не обличье души. Вот вы, Командующий полками, нравом свирепы и недобры; презирая людей, вы чтите одно лишь богатство и власть свою употребляете ради насилья и зла. Вам только бы дать волю похоти и алчбе да исполнить свои желания. Вы идете наперекор велениям Неба и будете им, само собою, наказаны. От беды вам не уйти!

Ли засмеялся:

- У Нас под рукою войска и крепости, и сами Мы не выпускаем из рук протазан! Силой поспорим Мы с вихрем и молнией, и Небу, сколь оно ни искусно, с Нами не совладать! Где уж ему свалить на Нас беду?!

Прорицатель сказал:

- Командующий полками уповает на свою силу и ловкость, и слова, вижу, здесь бессильны. Но вот есть у меня связка малых жемчужин. Прошу, посмотрите на них, и вы увидите воочию свою судьбу. Угодно ли глянуть?

И он достал из рукава связку жемчужин.

Ли поглядел и видит: печи пылают огнем, кипят котлы; рядом вроде бы люди, да на плечах у них щерятся бесовские хари; у одних в руках толстые веревки, у других - ножи с пилами, а сам он в цепях и колодках ползает подле котла с кипящим маслом, озираясь в тоске и страхе.

Спросил он, есть ли какой-нибудь путь к спасению, и прорицатель изрек:

- Корни зла глубоки, и ростки возмездия вот-вот прорастут. Спасение лишь в одном - тотчас, немедля разогнать всех до единой служанок с наложницами, напрочь порушить сады с прудами, отречься от власти и смиренно склонить главу перед Небом. Всей вины, конечно, уже не избыть, но, возможно, отпадет хоть одна из десяти тысяч.

Ли погрузился в раздумье, потом ответил:

- Нет, будь что будет, учитель, не сделать мне этого! Да и кто же из опасения перед грядущими и пока неясными бедами откажется от насущных давно затеянных дел?

После того он еще пуще предался буйству и похоти, убивал и рубил головы, не зная пощады.

Мать его, разгневанная вконец, сказала:

- Всякому живущему жизнь любезна, а смерть ненавистна. Отчего убиваешь ты всех без разбора? Думала ль я, дожив до старости, увидеть дитя свое в мерзком обличье смертоубийцы!

Сын военачальника Ли по имени Тхук Кхоан тоже всегда сдерживал отца, но Ли по-прежнему не знал удержу и меры. Как вдруг сорока лет от роду умер он у себя в дому.

Прохожие на дорогах судили об этом на все лады и говорили друг другу:

- Муж, содеявший много добра, погибает от вражеского оружия; а тот, кто вершил зло, умирает дома своей смертью! Где же она, небесная справедливость?

Был раньше у Тхук Кхоана друг по имени Нгуен Куи, человек прямодушный, чтивший долг и правила чести, но три года назад он умер. Вышел однажды Тхук Кхоан поутру на прогулку и вдруг повстречал на дороге Нгуен Куи.

Тот сказал:

- Скоро родителя твоего поведут на судилище. Я ради старой дружбы пришел упредить тебя об этом. Хочешь, я завтра вечером пришлю за тобой и ты сам все увидишь? Только, если проговоришься хоть словом, не миновать мне беды.

Сказал и тотчас куда-то исчез.

В назначенный срок Тхук Кхоан уселся в малом покое и стал ждать. В полночь и впрямь увидал он воинов с конскими головами, и доставили они его в огромный дворец. Наверху восседал государь, а вокруг люди в железных панцирях и медных шлемах с секирами, молотами и кривыми мечами стояли рядами торжественно и стройно. Вдруг слева, огибая их, вышли четыре чина. Одним из них оказался Нгуен Куи. Все четверо с записями в руках преклонили колена перед красным государевым столом.

Первый начал читать:

- Служилый муж Имярек при жизни был справедлив и тверд и не заискивал перед имущими власть. Чем выше становился он чином, тем скромнее был и достойней, и, наконец, не щадя себя, умер во имя отчизны, покрыв ее блеском славы. Прошу почтительно царский суд претворить этого мужа в небожителя.

Второй сказал:

- В некой семье жил Такой-то, человек алчный и грязный; вымогал он дары и взятки, а получив чин, преисполнился гордыни и спеси; презирая людей добронравных, он не выдвинул ни единого достойного и одаренного мужа, полезного государству. Прошу почтительно судилище Южного созвездия искоренить самое имя его.

Третий сказал:

- В неком округе проживал муж из рода Ха, всеми силами творивший добро, хотя сам, у себя в дому, и не ел досыта; а когда, после недавней войны, нагрянул великий мор, предписаниями его составлено было лекарство, коим спаслись люди - числом более тысячи. Прошу почтительно даровать ему новое рождение в семье, отмеченной счастьем, и пусть потомству его удача сопутствует в трех поколениях, дабы воздать должное за спасение стольких людей.

Четвертый сказал:

- В некой деревне жил мужлан из семьи Динь, вечно он ссорился с братьями и враждовал с роднею; а после, употребив во зло неопытность малолетних племянников, подделал десяток расписок и отобрал у них все поля и земли, не оставя и клочка, куда удалось бы воткнуть шило. Я бы хотел, чтобы он родился заново в доме убогого бедняка, маялся от голода и жажды, ютился на пустырях и в канавах, претерпевая за то, что обирал и грабил людей.

Государь согласился со всеми их предложеньями.

Следом за ними справа, огибая ряды, вышел еще один муж в красной одежде и, тоже преклонив колена перед красным столом, доложил:

- В делах, порученных моему ведомству, значится Имярек из некого рода, человек упрямый и неразумный, творивший всякие беззакония. Год уже, как заключен он в темницу, но еще не предстал перед судьями. Прошу разрешения вызвать его сюда, в Государев суд.

И зачитал обвинение. Вот оно.

- Молвить осмелюсь:

День сотворенья небес и земли - это срок появленья

женских начал и мужских, то есть темных и светлых.

Эти начала присущи и людям и тварям и резко различны:

там зло - здесь добро,

там боязнь - здесь бесстрашье.

Столько причин здесь и переплетений,

Что невозможно их всех перечислить.

Небом начертаны судьбы людей, и не всякий способен

к прозренью прийти,

к состоянию Бодхи:

Сущность людей порождает поступки, она неизменна,

и нрав человеку дается навечно, до гроба -

то темный, то светлый.

Люди поэтому столь нетерпимы, жестки и пристрастны,

И потому столько подлостей в мире творится.

Зло и добро неизбежно влекут за собой воздаянье,

не спутают здесь жеребца вороного с гнедою кобылой.

Связаны тесно деяние и воздаянье, так же, как эхо со звуком,

как с тенью предметы.

Связь эту просто понять и представить - нехитрое дело.

Люди поистине глупы в деяньях своих и упрямы,

Сколько угодно у них оснований найдется для злобы.

Сколько меж ними грызни из-за мелкой корысти.

В омут они попадут иль в колодец - и сами себя

с удовольствием топят,

Роют, без всякого смысла и цели каналы какие-то

и подземелья,

И, прозябая во тьме постоянно,

Мерзкие, жалость они вызывают.

Лишь небеса всемогущие в силах все взвесить, разъять,

рассудить и рассудок вернуть потерявшим рассудок.

Вот для чего и темницы построены, - чтобы томились там

души злодеев, чтоб было другим неповадно.

Но разве можно забыть преступленья?

Разве деянья его поправимы?

Вот он, ничтожнейшее насекомое, Ли недостойный

стоит перед вами.

Он, как букашка, бессилен и жалок,

Тучи и те, как ни зыбки, - надежней.

Где бы он ни был, к чему б ни стремился,

всюду встречали его наважденья.

Он презирал все творенья словесности,

мудрость считая ничтожной.

Он почитал лишь богатство и золото и потому

отнимал его силой,

Нивы чужие и пашни присваивал, был он Хун Яну подобен,

Словно Ян Су, он убийствами тешился,

тысячи жизней сгубил он,

Был он зловредней пантеры и тигра,

невинных чернил, клеветою губил их и хитростью.

Столь непомерны его злодеяния, что не поместишь их в горных

ущельях, в долинах речных, на равнинах.

Алчность толкала его на поступки бесчестные,

Лживым он был, двоедушным, лукавым.

Надо карать его полною мерой,

Так, чтоб другим это было уроком.

Едва было оглашено до конца обвинение, как страж привел Хыу Ти, бросил распростертым ниц у входа, взял бич и ударил его с неистовой силой, - кровь так и брызнула липкой струей. Хыу Ти застонал громко и жалобно: боль была невысима.

Вдруг сверху послышался голос:

- Разве меж вами не поделены ведомства для быстроты дознания?! Отчего это дело затянулось на целый год?!

Муж в красной одежде ответил:

- Винам его и злодействам нет счета, оттого и не смел я решать все на скорую руку. Теперь обвиненье закончено и представлено высокому суду. Преступления таковы: он домогался чужих жен и прелюбодействовал с чужими дочерьми! Каков должен быть приговор?

Государь сказал:

- Причина здесь та, что утонул он, погряз в волнах любострастия. Пусть кипящей водою промоют ему нутро, чтобы похоти негде было возникнуть!

Царедворцы, стоявшие по правую и левую руку от государя, тотчас схватили Хыу Ти и бросили в кипящей котел; тело его разорвалось и увяло. Затем, взяв живую воду, они окропили его, и в мгновение ока Хыу Ти снова был без единого изъяна, как все люди.

- Он отнимал у людей землю и рушил чужое имущество! Каков должен быть приговор?

Государь сказал:

- Причина здесь та, что его захлестнуло потоком алчности и стяжательства. Пусть изогнутым лезвием вытащат из него кишки, чтоб неоткуда было подняться жадности!

Царедворцы тотчас разрезали Хыу Ти живот и извлекли наружу печень, кишки и прочие внутренности. Затем, взяв ветку тополя, помахали над ним, и Хыу Ти оказался цел и невредим.

- Он дошел до того, что поганил и рушил древние могилы. В отношеньях с роднею преступал веления долга! Каков должен быть приговор?

Святой государь долго молчал, потом произнес:

- Последнему безумству нет никакой меры! Назначь Мы ему муку на древе Меча и горе Ножа, в расплавленной меди и под железными батогами - все одно будет мало. А потому заточить его в узилище Девятой темницы! И пусть ему стиснут голову кожаными ремнями, а в ноги вонзят раскаленные шила; пусть ястреб проклюет ему грудь и ядовитые змеи прокусят брюхо! Пускай это длится вечно, во все существованья, и не будет ему вовеки спасения и исхода!

Адские стражи без промедленья уволокли Хыу Ти прочь.

И тут Тхук Кхоан, прятавшийся в расщелине стены, выглянул тайком и горько заплакал. Но стражи тотчас руками заткнули ему рот, вывели прочь и швырнули с неба на землю.

Содрогнувшись, пришел он в себя и видит: родичи с домочадцами сидят вокруг и плачут. Они рассказали: он второй уже день мертв, просто, заметив, что грудь его по временам чуть колышется и вроде не вовсе еще холодна, они не посмели его хоронить.

Долго не медля, Тхук Кхоан оставил жену и детей, раздал имущество людям и сжег все до одной долговые записи. Потом он ушел в лес, стал собирать целебные травы и совершенствовать дух.

Свое приключение Тхук Кхоан хранил в тайне; кроме него, обо всем знал лишь кое-кто из старых слуг, вот почему случай этот почти неизвестен.

* * *

Нравоучение. Увы! Небеса беспристрастны и бескорыстны; пускай широки ячеи небесной сети, сквозь них никому не пролезть. А потому, если кто при жизни избегнет возмездия, все одно - будет наказан потом, после смерти. Но ежели вдруг беда постигает человека при жизни, он не понимает: должен ли он после того ожидать еще кары за гробом, - вот что ему неясно. Оттого и не счесть в земной жизни бунтарей, упрямцев и тугодумов. Будь им, к примеру, все понятно и ясно, их бы тогда и уговорами не сподвигнуть на злое дело.

Но некий Ли все увидал и, узнав наперед, стал бесчинствовать пуще прежнего. Это самые падшие и подлые люди, их не переделать, и нечего о них рассуждать.

Рассказ о повелителе демонов ночи [83]Рассказ о Повелителе Демонов ночи 493. На исходе лет "Многократного сияния". - "Многократное сияние" - девиз правления Чан Куи Кхоанга (внука короля Чан Нге Тонга), поднявшего в 1409 г. восстание против китайцев; в 1413 г. был разбит, схвачен и отправлен в Китай; по дороге утопился в реке. В годы войны и минской оккупации погибло множество людей, вымирали целые деревни. Некому было хоронить покойников, совершать положенные обряды на могилах и у алтарей предков. Считалось, будто тени умерших, лишенные приюта и пропитания, рыщут среди живых. 495. ... попирая права Небесного творца... - Имеется в виду Повелитель превращений (Хоа Конг). Повелитель мрака - то есть Зием Выонг. 497. Янь Хуэй - ученик Конфуция, жил бедно, в глухом переулке; но благодаря своей справедливости и уму был назначен после смерти Письмоводом при Повелителе Подземного царства. Чан-цзи - прозванье китайского поэта Ли Хэ (790-816); по преданию, с детства изнурял себя занятиями и оттого рано умер. 498. ... умер от голода Дэн, владея медной горой... - Дэн Тун был любимцем китайского императора Вэнь-ди (II в. до н. э.). Узнав, что Дэну предрекли голодную смерть, Вэнь-ди подарил ему медную гору и разрешил лить монету. Дэн разбогател; но новый император отнял у него гору и все добро, и Дэн умер с голоду. ... Чэ, появясь на свет, лишил достояния Чжу. - Бедняку Чжу Шу явился во сне дух и сказал, что ему достанутся на время деньги некоего Чэ. Вскоре Чжу разбогател, но засуха сгубила его урожай, и он с остатками имущества бежал на чужбину. По дороге неизвестная женщина попросилась переночевать под его колесницей, вдруг родила сына и назвала его Чэ (Колесница). Потом все деньги Чжу достались этому мальчику. ... разбушевался ветер у горы Маян... - По преданию, поэт Ван Во (647- 675), торопившийся в Наньян на состязание стихотворцев, причалил свою лодку у горы Маян на берегу Янцзы. Дух-повелитель вод обещал ему во сне помощь. Попутный ветер наполнил парус, и к утру Ван Бо был в Нань-яне. ... молния расколола плиту с письменами у пагоды Цзиньфу. - По преданию, к китайскому вельможе Фань Чжунь-яню (989-1052) явился школяр, сетуя на нужду. Вельможа, выдав ему бумагу и тушь, велел снять в пагоде Цзиньфу тысячу копий с надписи знаменитого каллиграфа и продать их в столице. Но не успел тот начать работу, нагрянула буря, и молния разбила стелу. Янь и Минь - ученики Конфуция Янь Хуэй и Минь Цзы-цянь, славившиеся своей сыновней почтительностью. ... вроде Ло или Лу... - Известные китайские литераторы Ло Бинь-ван (?-684) и Лу Чжао-линь (ок. 641-680 гг.); они стремились к "естественной" жизни, пренебрегая суетой и не заискивая перед власть имущими. Правитель танской столицы бранил их за то, что они литературные занятия предпочли службе, и предрек им дурной конец. II Лу Чжао-линь, заболев, утопился в реке, а Ло Бинь-ван примкнул к мятежу и был казнен. М. Ткачев

Рассказ о повелителе демонов ночи

Удивительный муж из семьи Ван по имени Зи Тхаыь, уроженец земли Куок-оай (Величье державы), нравом был истинный воин и не поддавался соблазнам и чарам нечистой силы. Чертовы луноцветья, иначе говоря - любострастье, бесовскую похоть и дьявольскую красу, что и словами не описать, он презирал и нисколько их не страшился.

На исходе лет "Многократного сияния" при государе из дома Чан люди умирали и гибли во множестве. Души безвинно погибших, не найдя приюта и успокоения, собирались толпами и в поисках пропитанья ломились в двери харчевен, а не то еще подстерегали гулящих девиц, желая развлечься с ними. Всякого, кто им противился, поражал тяжкий недуг; а ежели кто пытался унять их молитвами и заговорами, убеждался: заклятья бессильны. И демоны царили в полях подле города, не ведая страха и опасений.

Но вот однажды Зи Тхань, выпив вина, вскочил на коня и выехал из города. Бесы и демоны в страхе разбежались все до единого. А он, торопясь, стал их окликать и уговаривать:

- Вы ведь храбрые воины, только вас подкосила злая судьба. Знайте, Мы к вам пришли ради вашей же пользы. Постойте! Не убегайте!

Демоны один за другим воротились, обступили Зи Тханя и пригласили его сесть на высокое место. Усевшись, он их спросил:

- Вы страсть как любите изводить людей, губите их и казните. А почему, чего ради - неясно.

Они отвечали:

- Желаем умножить свое воинство.

- Но разве, вредя живым, вы умножите войско?! Да и потом, прибавится войско - не хватит питья и пищи; а где меньше людей - там и излишек. Какой, не пойму, прок от разлюбезных вам дел? Попробуй выпусти вожделения на свободу, а там потока не запрудить; дай волю злу, и тигры с волками покажутся рядом с тобою кроткими созданиями. Это - о вас! И еще - иные, корысти ради, не брезгуют даже тряпицей и, утоляя алчность, не дрогнут разбить пенал с кистью или расколотить вазу. Вот вы рыщете всюду, выискивая кувшины, бутыли с хмельным, добывая рис и похлебку. Вы сеете горе, разносите беды, попирая права Небесного творца, как говорится - вопиете под крышами и заглядываете в дома, навлекая на себя людской гнев. Вам-то оно в удовольствие, но Мы - Мы устыдились бы этого. Небо и то творит свою волю добром, а не силой; люди предпочитают рождать, а не убивать. Как вы дерзнули в своей гордыне перекраивать судьбы?! Нет, Повелитель Неба не потерпит такого, и грянет неотвратимая кара! Где вы тогда укроетесь от правосудья и казни?!

Демоны в удручении молвили:

- Увы, мы грешили невольно, без злого умысла. Не было нам счастья в жизни и в смерти не повезло. Чем нам насытить голод, где приютиться? Горестно белым костям истлевать во мхах и травах, на желтых песчаных буграх, под студеным ветром и росами. Вот и скликаем друг друга - искать сообща пропитанье. А тут еще близится изменение судеб, и уготованы людям новые беды и разрушенья. Оттого Повелитель мрака и не ставит препон - куда бы мы ни устремили набег. И опасаемся мы: грядущий год будет еще пострашнее нынешнего.

Тут кухари затеяли пир, ставя куда попало невысокие столы и подносы с яствами. На расспросы же, что откуда, они отвечали: буйвол, забитый на мясо, уведен из соседней деревни, а водка - целый бочонок - украдена в ближнем селенье.

Зи Тхань в еде и питье был скор, словно вихрь. И демоны, видя такое, радовались и говорили друг другу:

- Вот бы кого нам в вожди и предводители!

Потом обратились они к Зи Тханю:

- Жаль, в нашей вольнице всяк себе голова. Нет у нас мудрого предводителя, и узы наши непрочны. Вас, милосерднейший. Повелитель, нам послало само Небо.

- О! - отвечал Зи Тхань. - Мы равно могучи в делах словесных и бранных! И Нам любой чин по плечу! Но ведь из Царства мрака к живым не найти дороги, как же оставим Мы здесь Нашу старую мать?

Демоны тут сказали:

- Ах нет, мы просим лишь Повелителя употребить свою силу и власть. Днем будем мы скрываться, каждый в своих пределах, а по ночам - слать к вам гонцов с докладом. Повелителю вовсе и нет нужды уходить к Девяти источникам. Разве посмели бы мы вас этим обременять?

- Вы обратились к Нам сами, - заявил Зи Тхань, - по собственной воле. Знайте же, есть у Нас шесть условий, и, если не присягнете вы следовать им во всем, уговор невозможен.

Демоны отвечали согласием, прося разрешенья на третью ночь вернуться и возвести алтарь для клятвы.

Все собрались в срок. Опоздал лишь один старый демон. И Зи Тхань тотчас велел отрубить ему голову. Демоны затрепетали от страха. А Зи Тхань объявил им свою волю:

- Отныне не смеете вы пренебречь ни одним Нашим приказом, - не вернетесь к своим похотливым привычкам, не будете рушить своими кознями человеческие судьбы, не грабить станете вы людей, а помогать им в беде, днем не возьмете чужого обличья, ночью не соберетесь в лихие ватаги! Всех, кто Нам будет покорен, примем под Нашу руку, а смутьянов Мы покараем без всякой жалости. Извольте-ка вдуматься в Наши слова, дабы не каяться после.

Затем разбил он их на разряды, поделил на дружины и распорядился: что б ни случилось, тотчас ему докладывать.

Так прошло более месяца, и однажды, когда Зи Тхань предавался праздности, пришел к нему некто, назвался послом Повелителя мрака и передал приглашенье Владыки. Зи Тхань совсем уж решился его отвергнуть, но незнакомец сказал:

- Это ведь воля пресвятого Зием Выонга. Видя вашу решительность и твердость, он намерен пожаловать вам высокий чин. Вам не грозят ни малейшие утесненья, и, право, отказываться не стоит. Прошу вас, возьмите срок подлинней - на раздумье; а там уверен, вы захотите сами пожаловать к нам. Я вас встречу тогда на дороге.

Умолк и исчез неведомо куда.

Зи Тхань потребовал к себе демонов и стал их расспрашивать.

- Почтительно сообщаем, - ответили демоны, - все чистая правда. Просто мы не успели сами известить Повелителя. Недавно Зием Выонг, видя броженье и неспокойствие в мире, учредил четыре Приказа демонов и, поставив над каждым военачальника, дал им власть казнить или миловать и право решать людские судьбы. Сила их велика, не то что у прочих чинов. Слава же ваша, о Повелитель, известна повсюду, сам Зием Выонг знает о ней и слышал все, что мы говорили про вас. Вот и решил он пожаловать вам эту высокую должность.

- Ну, а ежели говорить без обиняков, удача Нам выпала или несчастье? - спросил Зи Тхань.

- В преисподней у Зием Выонга достойных мужей оделяют не хуже избранников Будды. Подкупом там ничего не добьешься и случаем не продвинешься. Верный долгу, пусть мал и низок, возвысится, о нечестивце же, взысканном славой, не будет и речи. Кому, как не вам, править, учить и вразумлять? Но если Повелитель, из-за приверженности к семье, заколеблется и промедлит, должность достанется другому, а нас это опечалит.

Щелкнул Зи Тхань языком и ответил: - Хоть смерть ненавистна, по слава и власть не даются даром. Ведь тонкая кисть от тонины своей скоро сотрется, и срубят сосну из-за густых ветвей; фазану грозит беда не из-за ярких перьев, и не от белизны своих бивней умирает слон; диких гусей стреляют не потому, что они не гогочут, - лишь никчемный конский каштан долго живет на свете. Янь Хуэй тридцати двух лет от роду стал Письмоводом в Подземном царстве, а Чан-цзи, когда он сочинил описанье Небесных чертогов, едва было двадцать семь. Праведному человеку при яшзни негоже отягощаться златом и ступать по дорогим каменьям - лучше оставить навек по себе добрую славу. Ради чего же обречены Мы склонять голову в этом нечистом мире? Нет, долгожительство не сравнится с раннею смертью!

Тотчас привел он в порядок дела по дому и умер.

В те времена сельский житель по имени Ле Нго, задушевный приятель Зи Тханя, странствовал по Светлой земле Куе и поселился там на постоялом дворе. Однажды, едва пробили первую стражу, Ле Нго увидал благородного всадника, окруженного челядинцами и слугами. Они подошли спросить разрешения на постой. Хозяин, подняв штору, вышел навстречу гостю. Тут Ле Нго изумился, до того всадник своим голосом напоминал Зи Тханя, только лицом он слегка отличался от умершего друга.

Ле Нго направился было к дверям, избегая гостя, но тот сказал:

- Давний друг сразу узнал вас, а вы - ужель вы его не вспомнили?

Тут гость открыл свое имя, происхожденье и должность в Подземном царстве и сказал, что ради старинной дружбы отыскал Ле Нго и пришел повидаться с ним.

Без промедления сняв кафтан из овчины, Зи Тхань послал хозяина за вином, чтобы выпить и развеселиться.

Осушив чашу-другую, Ле сказал:

- Я ведь держался всегда добродетели не напоказ, а душою и сердцем. Ни в чем не искал я корысти, никому не чинил зла. Я ль не учил других, в меру сил и познаний, и сам не стремился постигнуть еще неведомое? Не обольщался я смутными мечтами, не желал чрезмерного. За что же лишен я добра и пропитания и ищу чужих милостей? Почему мои чада плачут от голода, а жена горюет и жалуется на стужу? Отчего, воротясь восвояси, не нахожу я и хижины, где бы укрыться от ветра, а выходя в путь, не имею даже шляпы из листьев - прикрыться от дождя? За что отовсюду валятся на меня напасти и беды? Вот из друзей моих многие достигли чинов и мест, а дарованьями мы равны, хоть молва о нас и различна. Почему же одним выпадает счастье, а другим - нужда и горе?

- Как ни молись, - ответил Зи Тхань, - не выпросишь знатности или богатства, и бедность предрешена судьбой. Потому и умер от голода Дэн, владея медной горой; а Чэ, появясь на свет, лишил достояния Чжу. И не по этой ли самой причине разбушевался ветер подле горы Маян и молния расколола плиту с письменами у пагод Цзиньфу? Когда бы не рок, неужто все люди высокого нрава, как Янь или Минь, не вознеслись бы к голубым облакам, а искусные сочинители, вроде Ло или Лу, оставались простолюдинами? Вот и выходит: несотворенное - совершается волею Неба, непрошеное - даруется судьбой. Лучший удел достойного мужа - бедность, не знающая лести, и умеренность, чуждая соблазнов. Всяк на своем поприще пусть радеет, сообразуясь с делами, - не более. Ибо везения и неудачи, падения и взлеты никому из людей не подвластны. Давно было выпито вино, а они - и раз и другой вытянув фитиль фонаря - толковали о том, о сем и не могли наговориться.

Когда на другой день сошлись они для прощанья, Зи Тхань, удалив всех прочих, сказал другу:

- Я выполняю указ Повелителя Неба. Величество приказывает, в дополнение к прежним моим обязанностям, возглавить воинство моровых поветрий и развести его по округам и уездам. К поветрию должно прибавить голод и смуту. Достоянье людское пойдет прахом, ото всего добра едва останется половина, а то и поменее. Все, чьи истоки счастья мелки и скудны, разорятся вконец. Жаль, жребий вашей семьи непрочен, и, думаю, не избежать вам беды. А потому возвращайтесь скорей восвояси, полно вам мешкать в чужих краях.

- А я ведь надеялся прибегнуть к вашей помощи и защите, - сказал Ле. - Ужель это невозможно?

- Увы, - отвечал Зи Тхань, - живете вы же в моих землях, и заступить рубежи я не властен. К северу от Янцзы - моя вотчина, а все, что западнее, - под рукой военачальника из семьи Динь. Мое войско - демоны в черных одеждах, они сохранили еще зачатки добра; но демоны в белом из полчища Диня большею частью злы и коварны. Вам хорошо бы заранее приготовиться ко всему.

- Что же мне делать? - спросил Ле.

- Каждый наш полководец по ночам выводит в поход более тысячи демонов - разносить поветрие по городам и весям. Надо бы вам поставить у дома столы да подносы с питьем и едой. Демонов после долгой дороги одолеют, конечно, голод и жажда, и они, не задумываясь, накинутся на угощение. Ну, а вы сами спрячьтесь в укромном месте, покуда их трапеза не подойдет к концу. Тогда выходите и падайте перед ними ниц. Кланяйтесь, но "ни о чем не просите. Кто знает, не повезет ли, не выйдет ли вам облегченье?

Тут они оба заплакали и распрощались.

Едва воротился Ле Нго домой, вспыхнул жестокий мор. Жену и детей свалил тяжкий недуг, они никого уже не узнавали.

Тотчас Ле сделал все, как сказал Зи Тхань, и ночью приготовил у себя на дворе обильное пиршество. Само собою, слетелось множество демонов. Поглядели они друг на друга и говорят:

- Голодны все мы ужасно! Как же уйти от этого угощения? Не грех и выпить здесь чашу-другую вина.

Не медля, собрались они в круг и подняли чаши. Посредине степенно уселся некто в багряной одежде, прочие же почтительно стали поодаль, держа в руках кто нож или молот, а кто и счетную книгу.

Дождавшись, покуда их трапеза не подошла к концу, покинул Ле Нго свое убежище, пал на колени и начал без устали кланяться. Демон в багрянице крикнул:

- Зачем это отродье оскверняет нам пиршество?!

Прочие отвечали:

- Наверное, он - хозяин всего угощения. Семью его поразил недуг, и он молит о милосердии.

Демон в багрянице бросил в сердцах свою счетную книгу и крикнул:

- Слыхано ль, ради убогой снеди менять предначертанья судьбы?!

- Но мы, - возразили прочие, - вкусили уже от его щедрот! Как же не внять его просьбе и не помочь ему? Пусть угрожают за это нам кары и даже смерть - мы готовы па все!

Демон в багрянице задумался, потом взял кисть, раскрыл свою книгу и, зачеркнув красной тушью более десяти слов, удалился.

День-два спустя в семье у Ле все исцелились. И он, тронутый благодеянием друга, поставил близ дома алтарь, где поклонялся его памяти.

Односельчане, бывало, приходили туда с молитвой и всегда обретали просимое.

* * *

Нравоучение. Увы! Как можно презреть дружбу, одну из пяти истинных добродетелей?

Хорош ли, плох ли рассказ о Повелителе демонов ночи - об этом не стоит и спорить. Одно лишь достойно упоминанья и разговора - встреча Зи Тханя с другом, - ведь он, избавя Ле Нго от страшной беды, доказал: для истинной дружбы и смерть не помеха.

Ужель не раскаются, не устыдятся, слушая этот рассказ, все, чье содружество прочно лишь на пирах, за яствами и вином, чья верность и мужество меняются и исчезают вместе с превратностями судьбы и кто, отвернувшись, не признает друзей, попавших в беду.


Читать далее

Классическая проза Дальнего Востока. Введение 13.04.13
Китайская проза IV -XVIII вв.
Китайская проза 13.04.13
Из "Записок о поисках духов" 13.04.13
Из "Продолжения записок о поисках духов" 13.04.13
Из "Записок о ревности" 13.04.13
Из книги "Новое изложение рассказов, в свете ходящих" 13.04.13
Из книги "Высокие суждения у зеленых дворцовых ворот" 13.04.13
Из книги "Новые рассказы у горящего светильника" 13.04.13
Из книги "Продолжение рассказов у горящего светильника" 13.04.13
Из сборника "Описание удивительного из кабинета Ляо" 13.04.13
Из книги "О чем не говорил Конфуций" 13.04.13
Из "Заметок из хижины "Великое в малом" 13.04.13
Из бессюжетной прозы разных веков 13.04.13
Корейская классическая проза
Корейская средневековая проза в ее историческом и жанровом развитии 13.04.13
Из "Исторических записей о трех государствах" 13.04.13
Из "Дополнений к истории трех государств" 13.04.13
Из "Восточного изборника" 13.04.13
Из сборника "Гроздья рассказов Ёнджэ" 13.04.13
Из сборника "Разные рассказы из страны, лежащей к востоку от моря" 13.04.13
Из сборника "Простые рассказы Оу" 13.04.13
Из сборника "Маленькие рассказы от скуки" 13.04.13
Из "Новых рассказов, услышанных на горе Золотой черепахи" 13.04.13
Из "Жэхэйского дневника" 13.04.13
Вьетнамская классическая проза
Вьетнамская проза средних веков 13.04.13
Из книги "Собрание чудес и таинств земли Виет" 13.04.13
Из книги "Записи дивных речений в саду созерцания" 13.04.13
Из "Посланий военачальникам" 13.04.13
Из книги "Дивные повествования земли Линь-нам" 13.04.13
Из книги "Сочинения, оставленные государем Тхань Тонгом из дома Ле" 13.04.13
Из книги "Десять заповедей о неприкаянных душах" 13.04.13
Из книги "Пространные записи рассказов об удивительном" 13.04.13
Классическая проза Японии
Классическая проза Японии (введение) 13.04.13
Повесть о старике Такэтори 13.04.13
"Дневник путешествия из Тоса в столицу" (Фрагменты) 13.04.13
Из "Записок у изголовья" 13.04.13
Повесть о блистательном принце Гэндзи 13.04.13
Из книги "Стародавние повести" 13.04.13
Из книги "Дополнения к рассказам из Удзи" 13.04.13
Из "Сказания о доме тайра" 13.04.13
Из "Записок от скуки" 13.04.13
Из "Повестей от всех краев земли нашей" 13.04.13
Из книги "Пять женщин, предавшихся любви" 13.04.13
Из повести "Женщина, несравненная в любовной страсти" 13.04.13
Из "Двадцати рассказов о непочтительных детях в нашей стране" 13.04.13
Из книги "Пространные записи рассказов об удивительном"

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть