Онлайн чтение книги Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого
414

Известие об отречении Государя произвело неожиданное движение в Сводном гвардейском полку, в защитниках царскосельского дворца: раз император отрёкся – то они теперь не связаны присягою. А раз так – то они должны подчиниться Временному правительству. И офицеры не могли спорить – они и сами стали думать так. (У них уже замечали и прежде левый тон.)

После этого не могла спорить и государыня. И она дала согласие, что от Сводного полка и от Конвоя будет послано по одному офицеру и по 4 нижних чина – «делегатами» в Государственную Думу. С вечера они и уехали, ночью были приняты там, – но к счастью подтверждено им: продолжать охрану дворца, – а могли бы и отменить?… Впрочем после этой поездки вся ситуация уже и изменилась – невидимо и беззвучно: если они отметились в лояльности новому порядку (беспорядку) – то вот уже дворец и был взят.

Сегодня такие же делегации в Думу поспешили послать дворцовая полиция и дворцовая прислуга…

Но начальника дворцовой полиции и начальника дворцового управления – арестовали тем не менее. И не выпустили генерала Гротена. Всех их держали, кажется, в Лицее.

Доктора Боткина чуть не арестовали в Петрограде у пациента.

А среди царскосельских гвардейских стрелков творилось что-то ужасное: сами выбирали себе командиров, не отдавали чести, курили прямо в лицо офицерам, да даже и арестовывали их направо и налево.

И агитаторы от них уже забраживали в дворцовые части, присматривались.

Кто ж мог теперь разделить: где черта?…

И приехали моряки от гвардейского экипажа – и забрали своё оставленное знамя. И требовали своих офицеров.

И в таком окружении – уже начавшемся плену – предстояло теперь жить неизвестно как долго.

С прокалывающей болью распорядилась государыня сказать конвойцам: пусть отпарывают все царские вензеля.

– Да как же это, Ваше Величество?! Сердце холодает!

– Снимайте, снимайте. Не хочу кровопролития. Меня опять будут винить во всём.

А ещё – просил принять его граф Адам Замойский, так растрогавший государыню несколько дней назад своим появлением. Теперь – с тем же независимым гордым достоинством он заявил, что отречение – снимает с него звание флигель-адъютанта, снимает обязанность быть тут, – и просил отпустить в Ставку. И кроме того теперь он, как поляк, должен отдать себя служению Польше.

Принесли во дворец малые газетки, теперь эти гадкие «Известия» вместо всех прежних (тоже дрянных) – и в ней на всю страницу только и поместилось что – два отречения крупно, двух братьев, одно за другим.

Теперь, когда уже не было сомнения, что всё именно так произошло, ничего не остановить, можно было вчитываться в достойные благородные фразы никиного отречения.

Или удивляться странному решению Михаила: поклониться Учредительному Собранию. Неужели так может распорядиться монарх, получивший корону? Ах, Миша, Миша, слабый человек.

А во всём этом было и облегчение: бедный Алексей не получит корону, увы, но зато теперь он спасён ото всех мытарств, спасён для родителей. Теперь – он неразрывно будет с ними.

В газетах не было, но все уверенно говорили, что революция – и в Германии! Вильгельм – убит, сын его – ранен!

Насколько государыня до вчерашнего дня не верила решительно никаким слухам – настолько теперь она не могла уже в них и сомневаться. Началась в мире – ужасная полоса бед, и вот грянула и над Вилли – не досталось ему порадоваться русской революции!

А – что в Дармштадте? А – с братом Эрни что?

Весь мир пошёл кругом, весь мир падает. И – почему так одновременно? Или это – масонский заговор? Безусловно так. Они и эту войну подожгли. Они и подрывались под монархии давно.

Но весь ураганный вихрь этих дней научил Александру – её бессилию. Последние годы – как рвалась она и напрягалась направлять государственный ход! Назначать лиц на должности и указывать им, что делать. Но вот открылось, что всё это было впустую, всё – тщета, и человек бессилен.

Есть ли ещё планы и бодрость у Ники? Но сама она – уже не сделает ни движения государственного. Не шевельнётся. Не существует. Научена.

А вчера поздно вечером вдруг позвали её к телефону – прямому из Ставки. О современное чудо, о облегчение – услышать прямой голос мужа, хотя ослабленный, как из-под земных пластов, наваленных на грудь.

Обещал, что скоро, скоро вернётся.

Голос, едва сильней дыхания, тени слов ещё различаются по каким-то контурам, а сам родной любимый голос можно только сердцем угадать, по интонациям.

Но уже – не чувства его. И – о чём говорить, когда теперь всё подслушивают?

Как дети? Трудно: у Анастасии температура растёт, пятна всё больше, у Ольги плеврит, у Ани плеврит. Одна радость – Алексею лучше, он весел.

Знают ли дети? Нет, ещё не говорила…

Успела предупредить, чтоб не верил в измену Конвоя, это всё – недоразумение!

И успела узнать, кто же именно были те два – скота! – приехавшие вырывать отречение.

Измысленное дьявольское унижение! – послать именно этого хама свинью Гучкова, личного мстительного врага. Ещё этой горечи недоставало в чаше страдальца!

Только растравилась разговором. Всё недосказано.

А утром сегодня – прорвалась телеграмма от Ники, из Ставки же. Он – получил её вчерашнюю телеграмму, о счастье, восстанавливалась связь! Но у самого была фраза: отчаянье проходит.

Проходит? – да, слава Богу. Но то, что он, изумительно сдержанный, решился слово это поместить в открытую телеграмму, – распахнуло Александре всю чёрную бездну, пережитую мужем. Та была ещё черней, чем можно вообразить.

Сегодня днём в зелёной комнате со спущенными занавесками, где лежали все дети, дописывала вчерашнее письмо. Вчера та офицерская жена не уехала, и можно было ещё дописать с ней. Она бралась теперь ехать и дальше – в Могилёв, и передать письмо.

Боюсь думать, что ты выносишь? Как ты там – совершенно один? – это сводит меня с ума. (О, догадается ли тем временем – прислать письмо вот так же, с кем-нибудь, с нарочным?)

О! придут лучшие времена, и ты, и твоя страна будут сторицею вознаграждены за все страдания. Нельзя падать духом, христианство учит нас верить до последнего вздоха. Впереди – ещё воссияет светло, и Бог ещё воздаст сторицею за страдания монарха.

Вон, погибла, растерзана Сербия – это кара за то, что они убили своего короля и королеву.

Не может быть, чтобы Господь судил и России такой жребий.

Когда не хватает человеческого соображения и человеческих сил – высокие души имеют свой выход, – выход в веру! И Александра – умела отдаваться этому возносящему порыву в небо. Чем было вокруг темней и сдавленней – тем ярче сиял над ней небесный колодец. Это были минуты – и часы – мистического экстаза, когда дано было ей видеть другим, высоким зрением!

Он отрёкся – но может быть именно так он и спас царство сына! Незапачканная корона ещё вернётся на чистую голову сына!

Ещё наступят хорошие времена, поворот к свету. Ещё наступят великие и прекрасные времена для всей России! Чует сердце – это всё не кончится так просто и уныло. Бог с небес – пошлёт помощь.

Недаром наступает сегодня Крестопоклонная неделя!

Когда недостаёт человеческого соображения – открывается путь, доступный лишь избранному пониманию: чудо!

О мой герой! Мы снова увидим тебя на престоле, вознесенным обратно твоим народом. Ты будешь коронован – самим Богом, на этой земле, в своей стране!

Вот говорят: после отречения люди вне себя от отчаяния. И среди войск – начинается движение протеста. Они все – обожают своего Государя. Я чувствую: армия восстанет! – и вознесёт тебя снова на трон!