Онлайн чтение книги История Оливера Oliver’s Story
36

— Что вы предпочитаете, доктор?

— Пирог с лимоном.

Джоанна Стайн, доктор медицины, протянула руку через прилавок и положила себе на поднос кусок пирога. Этот кусок и два черенка сельдерея составляли ее ланч. Она сообщила мне, что соблюдает диету..

— Странная диета, — заметил я.

— Ничего не могу с собой поделать. Я страшная сластена. Сельдерей требуется для очистки совести, — сказала она.

Прошло уже две недели после моего возвращения. Первые дни я чувствовал усталость, еще несколько дней — вялость. А потом, как бы вернувшись к исходной точке, я просто почувствовал себя одиноким.

Разница заключалась только в одном.

Два года назад горе вытеснило все остальные чувства. Сейчас я знал, что нуждаюсь в обществе какого-нибудь человека. Какого-нибудь симпатичного человека. Я не собирался сидеть и упиваться своим горем.

Единственное, что мешало мне позвонить Джоанне Стайн, была необходимость сочинить какую-нибудь дурацкую историю, которая объяснила бы, где я так долго пропадал.

Но она ни о чем меня не спросила.

Когда я позвонил ей, она просто сказала, что рада слышать мой голос. Я пригласил ее пообедать. Она предложила ланч у себя в больнице. Я немедленно примчался, и вот мы с ней сидим за столиком.

Когда я приехал, она поцеловала меня в щеку. Я ответил тем же. Мы спросили друг друга, как дела, и обменялись общими фразами. Мы оба много работали и были страшно заняты. И так далее. Я рассказал новый анекдот о вице-президенте Спиро Агню. Она рассмеялась. Нам было легко друг с другом.

Потом я спросил, каковы ее успехи на медицинском поприще.

— Слава Богу, в июне моя работа здесь оканчивается.

— А что дальше?

— Два года в Сан-Франциско. В университетском медицинском центре. На зарплате, почти равной прожиточному минимуму.

От Нью-Йорка до Сан-Франциско, как я быстро подсчитал в уме, несколько тысяч миль. Не будь ослом, Оливер. Не промахнись хотя бы на этот раз.

— Калифорния — это прекрасно, — сказал я, чтобы протянуть время.

Я собирался провести уикенд в Крэнстоне. Может, пригласить ее поехать туда со мной — просто в гости к моему другу. Она найдет общий язык с Филом. Для начала совсем неплохо.

И тут раздался ответ на мое последнее замечание.

— Дело не только в Калифорнии. Это связано с моим другом, — сказала Джоанна.

Ага. С другом. Вполне логично. Жизнь продолжается и без тебя, Оливер. Или ты воображал, что она будет сидеть и страдать в одиночестве?

Интересно, видно ли по моему лицу, что я разочарован?

— Да? Очень рад это слышать. Он врач?

— Разумеется, врач. С кем еще можно познакомиться на такой работе?

— Он любит музыку?

— Пытается играть на гобое, но не слишком преуспел.

Зато он явно преуспел по части Джоанны.

Однако хватит совать свой нос в чужие любовные дела, Оливер. Покажи, что тебе на это наплевать и перемени тему.

Наступила небольшая пауза. Я прихлебывал кофе.

— Могу я говорить с тобой откровенно, Оливер? — тихонько шепнула Джоанна.

— Конечно, Джо.

— Мне очень неловко, но… Я хочу еще кусок пирога.

Я галантно достал для нее пирог, притворившись, будто беру его себе. Джоанна Стайн, доктор медицины, выразила свою вечную благодарность.

Час ланча вскоре подошел к концу.

— Желаю тебе удачи в Сан-Франциско, — сказал я на прощанье.

— Пожалуйста, не пропадай.

— Ни в коем случае, — сказал я и медленно отправился в свой офис.

Спустя три недели наступил перелом.

После многолетних угроз отец действительно достиг 65-летнего возраста. Это событие торжественно отмечалось в его конторе.

Самолет, на котором я летел, опоздал на час из-за снегопада. Когда я вошел, многие гости уже успели изрядно нагрузиться пуншем. Я окунулся в волнующееся море твида. Все говорили о том, какой замечательный парень мой отец. Скоро они запоют ему хвалебный гимн.

Я вел себя как подобает. Я беседовал с партнерами отца и с членами их семей. Сначала с мистером Уордом, дружественным ископаемым, и с его детьми — будущими ископаемыми. Потом с Сеймурами, некогда веселой парой, чья беседа ныне сводилась к одной-единственной теме — их сыну Эверетту, вертолетчику во Вьетнаме.

Матушка стояла рядом с отцом, принимая послов с далеких барреттовских предприятий. Среди приглашенных был даже представитель профсоюза текстильщиков.

Я с легкостью его вычислил. Джейми Френсис был единственным гостем, на котором не красовался твидовый костюм от фирмы «Брукс» или «Дж. Пресс».

— Жаль, что вы опоздали, — сказал мне Джейми. Нам надо было послушать мою речь. Ваш отец — прекрасный человек. Вы должны им гордиться. Я почти тридцать лет вел с ним переговоры и ручаюсь, что лучше не бывает.

Я утвердительно кивнул. Джейми явно вознамерился повторить для меня свой приветственный спич.

— В пятидесятых годах все хозяева разбежались, словно крысы, построили фабрики на юге и бросили своих рабочих на произвол судьбы.

Он не преувеличивал. Сегодня почти все фабричные поселки Новой Англии превратились в города-призраки.

— Но ваш отец позвал нас к себе и сказал: «Помогите нам выдержать конкуренцию…»

— И что было дальше? — спросил я, словно Джейми нуждался в поощрении.

— Мы сказали, что нам нужны новые машины. Ни один банк не спятил настолько, чтобы дать ему кредит…

— Джейми перевел дух. — И тогда мистер Барретт вложил в дело свои деньги. Три миллиона долларов для спасения наших рабочих мест.

Отец никогда мне об этом не рассказывал. Но ведь я его и не спрашивал.

— Но сейчас он тоже в затруднительном положении, — сказал Джейми.

— Почему?

Он глянул на меня и произнес по слогам: — Гонконг.

Я кивнул.

Он продолжал: — И Тайвань. А теперь еще и Южная Корея. Черт бы их всех побрал!

— Да, мистер Френсис, — сказал я. — Это грязная конкуренция.

Я знал, о чем говорю.

— Будь мы не в офисе вашего отца, я бы еще покрепче выразился. Он действительно прекрасный человек, Оливер. Не такой, как некоторые другие Барретты — не в обиду вам будь сказано.

— Да, — подтвердил я.

Я перевел взгляд на противоположную сторону комнаты, и на том месте, где стоял мой отец, внезапно увидел совершенно другого человека. Человека, разделявшего со мной чувство, которое, как я всегда думал, было ему совершенно неведомо.

Но в отличие от меня, он не только говорил, но еще и много чего делал.

Справедливость восторжествовала в ноябре. После нескольких неудачных сезонов Гарвард, наконец, одержал победу над Йелем. Решающими факторами оказались Господь Бог и наша защита. Первый ниспослал на землю сильный ветер, помешавший атаке нападавших, а вторая остановила их последний натиск. Весь стадион расплылся в улыбках.

— Это было прекрасно, — сказал отец, когда мы возвращались в деловую часть Бостона.

— Просто фантастика! — сказал я.

Отец поставил машину недалеко от Стейт-стрит на стоянку своего офиса.

И мы двинулись в ресторан на пиршество, состоявшее из омаров и банальностей.

Отец шел весьма энергичным шагом. Несмотря на свой возраст, он все еще пять раз в неделю занимался греблей на реке Чарльз. И сохранял отличную форму.

Наш разговор был отчетливо ориентирован на футбол. Отец ни разу не спросил — и я почувствовал, что и не спросит, — чем кончился мой роман с Марси. Не коснулся он и других тем, которые считал запретными.

И потому я перешел в наступление.

Когда мы проходили мимо офиса «Барретт, Уорд и Сеймур», я начал:

— Отец…

— Да?

— Я хотел бы поговорить с тобой о банке.

Он посмотрел на меня. Не улыбнулся. Но было видно, что он изо всех сил сдерживает свои чувства. Как опытный спортсмен, он приберегал решающий рывок до финишной прямой.

Это не было внезапной причудой. И, тем не менее, я так и не сказал отцу, какими извилистыми путями я пришел к решению стать продолжателем семейного дела. Ибо для этого потребовалось немало времени.

В отличие от моих обычных решений, я думал о нем каждый день (и каждую ночь) с тех пор, как полгода назад вернулся с юбилея отца.

Прежде всего я понял, что больше не смогу любить Нью-Йорк. Ибо это не тот город, где можно излечиться от одиночества.

Кроме того, я стал смотреть на свою семью совсем другими глазами. Но возможно, дело даже не в этом. Может, дело в том, что мне просто захотелось вернуться домой.

До сих пор я старался стать кем угодно, лишь бы не задумываться о том, кто я на самом деле.

А на самом деле я — Оливер Барретт. Четвертый.