Онлайн чтение книги Приключения Перигрина Пикля The Adventures of Peregrine Pickle
Глава LXXXVIII

Его навещает Пелит. — Он завязывает дружбу с ньюмаркетскими аристократами и одурачен знатоками своего дела

Когда со всем этим было покончено и наш герой на время избавился от увлечения женщинами, он вернулся к прежнему своему разгульному образу жизни в компании городских щеголей и без устали подвизался среди проституток, буянов, шулеров, констеблей и мировых судей.

В разгар таких развлечений его посетил однажды утром старый его дорожный спутник Пелит, чей вид вызвал у него удивление и беспокойство. Хотя погода стояла суровая, на нем был тот самый тонкий летний костюм, в каком он разгуливал по Парижу и который был теперь не только поношен, но кое-где даже заплатан; его чулки, благодаря неоднократной процедуре, известной у людей бережливых под названием «подвертывания», свисали на лодыжки, как мешки для пудингов; рубашка его, шафранового цвета, была только что выстирана и просвечивала сквозь многочисленные прорехи в штанах; свои собственные волосы он заменил прокопченным париком с бантом, и этого парика никакой мукой уже нельзя было побелить; глаза у него ввалились, физиономия странно вытянулась, и, казалось, он постарел на двадцать лет с той поры, как расстался с нашим героем в Роттердаме.

Несмотря на эти явные признаки упадка, он, приветствуя Перигрина, притворялся довольным и благодушным, делал жалкие попытки казаться веселым и безмятежным, выразил свою радость по случаю свидания с ним в Англии, принес извинение, что так долго не являлся, чтобы засвидетельствовать свое почтение, и сослался на то, что после возвращения в Англию работал на особ знатных и понимающих толк в искусстве, которые требовали от него скорейшего окончания кое-каких картин.

Перигрин принял его с тем сочувствием и учтивостью, какие были свойственны его натуре, осведомился о здоровье миссис Пелит и семейства и спросил, здесь ли его друг доктор. По-видимому, живописец снова стал относиться неприязненно к этому джентльмену, о котором заговорил с презрением.

— Доктор, — сказал он, — так затуманен тщеславием и самомнением, что достоинства его не выступают рельефно. Они сливаются с фоном. Картина лишена колорита, дорогой мой сэр. Это все равно что рисовать луну за тучей; не видно было бы ничего, кроме густой массы облаков с крохотным светлым пятнышком в центре, которое служило бы только для того, чтобы, так сказать, сделать тьму видимой. Вы меня понимаете! Послушайся он моего совета, быть может это пошло бы ему на пользу; но он слепо верит в свои суждения. Да будет вам известно, мистер Пикль, что по возвращении нашем в Англию я посоветовал ему сочинить маленькую изящную и остроумную оду на мою Клеопатру. Бог мне судья, я думал, что она сослужит службу и поможет ему завоевать известность; ибо, как вы знаете, сэр Ричард говорит:

Кстати, в этих строках есть живописнейшее противопоставление: «твою» — «моей», «погибнуть» — «жить», «мне» — «твоей». Это великолепно! В конце концов Дик был молодец! Как он это ловко выразил! Но вернемся к этому несчастному молодому человеку; поверите ли, в ответ на мое дружеское предложение он задрал нос и забормотал по-гречески нечто не заслуживающее повторения. Дело в том, дорогой мой сэр, что пренебрежительное отношение к нему света привело его в дурное расположение духа. Он считал, что современные поэты завидуют его гениальности и, стало быть, стараются сокрушить ее, тогда как всем прочим не хватает вкуса и понимания, чтобы оценить ее. Что касается меня, я причисляю себя к этим последним; помните, что говорит у Вилли Шекспира шут о клятве придворного? То же и со мной: если я поклянусь гениальностью доктора, что лепешки никуда не годятся, а они тем не менее хороши, разве я не дал ложной клятвы? Как бы там ни было, он покинул столицу в великом негодовании и поселился в Дербишире, неподалеку от холма с двумя вершинами, напоминающего Парнас, и с колодцом у подножья, который он назвал Ипохреной. Ей-богу, если он останется там жить, то скоро сделается горьким, как хрен! Он был бы рад случаю вернуться к котлам с мясом в земле Египетской и поухаживать за обиженной царицей Клеопатрой. Ха! Вот кстати вспомнил! Да будет вам известно, мой добрый сэр, что за этой самой египетской принцессой охотилось столько кавалеров, сведущих в искусстве, что, клянусь жизнью, я очутился в затруднительном положении, ибо, уступая ее одному из них, я поступил бы неучтиво по отношению ко всем его соперникам. Но никому не хочется обижать друзей; во всяком случае я почитаю своим долгом избегать малейших признаков неблагодарности. Быть может, я не прав. Но у каждого свой обычай. По этой причине я предложил всем кандидатам устроить лотерею или розыгрыш, чтобы у каждого были равные шансы на благосклонность Клеопатры, и пусть фортуна решит, кому достанется награда. Этот план вызвал всеобщий восторг, и так как взнос равен такой ничтожной сумме, как полгинеи, решительно весь город перебывал у меня, чтобы подписаться. Но я им ответил — слуга покорный! Джентльмены, вы должны вооружиться терпением, покуда я не удовлетворю своих друзей! К таковым я имею честь отнести мистера Пикля. Вот список претендентов. И если его украсит имя мистера Пикля, надеюсь, что, несмотря на заслуженный им успех у молодых леди, от него хоть разок ускользнет эта маленькая ведьма, именуемая мисс Фортуной! Хи-хи-хи!

С этими словами он отвесил тысячу пресмешных поклонов и подал бумагу Перигрину, который, видя, что число подписчиков ограничивается сотней, заявил, что, по его мнению, надежды живописца слишком скромны, ибо, вне сомнения за такую картину и пятьсот фунтов — плата невысокая, тогда как за нее назначено только пятьдесят. На это неожиданное замечание Пелит ответил, что он не притязал на оценку картины знатоками, но, определяя стоимость своих произведений, должен был считаться с варварским невежеством века, в который живет.

Наш герой мгновенно понял цель этого розыгрыша, являвшегося не чем иным, как ловким способом избавиться от плохой картины, которую нельзя продать и за двадцать шиллингов. Но, вместо того чтобы смущать бедняка, терпевшего нужду, каким-либо намеком на эту догадку, Перигрин выразил желание получить шесть шансов, если это не нарушает его плана, а живописец, после некоторого колебания, снизошел к его просьбе исключительно из уважения и дружбы, хотя, поступая таким образом, он, по его словам, принужден был исключить из списка кое-кого из ближайших своих приятелей. Получив деньги, он дал Пиклю свой адрес и выразил желание, чтобы тот, когда ему будет удобно, посетил принцессу, которая — в этом он уверен — встретит его во всеоружии своих чар, дабы пленить его воображение; затем он удалился, чрезвычайно довольный успехом своего визита.

Хотя любопытство подстрекало Перигрина взглянуть на картину, которая, по его предположениям, должна была соответствовать нелепым странностям живописца, но ему не хотелось сталкиваться с неприятной альтернативой — либо хвалить произведение вопреки голосу совести и здравого смысла, либо хулить его к невыразимому огорчению бедного творца; вот почему он и не подумал вернуть визит живописцу. Так он и не узнал ничего о розыгрыше.

Примерно в это время он получил приглашение провести несколько недель в поместье одного лорда, с которым завязал знакомство в пору своего разгула, описанного нами выше. Так как его лордство славился своей ловкостью и успехом на скачках, дом его был наводнен знатоками и любителями этого спорта, о котором только и шел разговор, и в результате Перигрин постепенно усвоил некоторые сведения о лошадях и скачках, ибо, если исключить трапезы и возлияния, дни были целиком посвящены осмотру конюшен его лордства, уходу за лошадьми и верховой езде.

Наш герой смотрел на эти развлечения с удовольствием, а также с любопытством; он считал лошадь красивым и изящным созданием и испытывал глубокое наслаждение, наблюдая ее бег. За короткий срок он познакомился со всеми лошадьми в конюшнях и заинтересовался резвостью каждой из них; в то же время он удовлетворял и свою жажду знания, наблюдая, как их тренируют к скачкам. Его лордство видел и поощрял это увлечение, из которого надеялся извлечь выгоду; он устроил для развлечения Перигрина несколько состязаний и польстил его проницательности, позволив ему выиграть первые заключенные им пари. Таким образом, в нем искусно взрастили страсть к азарту и склонность полагаться на собственное суждение, вопреки мнению тех, кто всю жизнь посвятил изучению скачек. Он поехал с милордом в Ньюмаркет и тотчас был намечен как законная добыча всеми собравшимися там знатоками, из которых многие нашли способ его одурачить, несмотря на все предостережения и увещания его лордства, желавшего сохранить его для себя.

Почти немыслимо для человека, даже для самого осторожного или флегматического, остаться равнодушным зрителем в этой суматохе. Демон игры парит в воздухе, как ядовитый чад, неуклонно отравляя умы всех присутствующих заразой, которая передается от одного к другому подобно тому, как распространяется паника. Перигрин заразился этим эпидемическим недугом в тяжелой форме и, проиграв несколько сот фунтов в период ознакомления с различными плутнями, заключил в компании со своим знатным другом весьма значительное пари, решив поставить ни больше ни меньше как три тысячи фунтов. В сущности он не рисковал бы такой значительной суммой, если бы уверенность его не укреплялась советами и участием его лордства, который отважился на такую же ставку. Эти союзники обязались под угрозой потери шести тысяч фунтов пустить экипаж, запряженный четверкой, на три круга, состязаясь с другой четверкой; и наш герой имел удовольствие видеть противника отставшим в первом и втором заезде; но вдруг одна из его лошадей сдала, вследствие чего победа была у него вырвана чуть ли не из рук, и ему пришлось понести убытки и навлечь на себя презрение.

Он был глубоко опечален этой неудачей, которую приписывал своему сумасбродству и опрометчивости, но скрыл свое огорчение, ибо его партнер отнесся к проигрышу с философическим спокойствием, утешая себя, а также и Пикля, надеждой возместить потерю в следующий раз. Однако наш молодой джентльмен невольно удивлялся и даже завидовал его душевному равновесию, не ведая того, что его лордство ухитрился остаться в выигрыше благодаря этой беде; а Перигрин, чтобы исправить дело, купил несколько лошадей по рекомендации своего друга и, отложив возвращение в Лондон, посетил вместе с ним все прославленные конские состязания в Англии, где в результате превратностей фортуны ухитрился утроить свои потери.

Но надежды его как будто росли вместе с неудачами. В начале зимы он вернулся в город, глубоко убежденный в том, что фортуна в конце концов ему улыбнется и что в следующем сезоне он пожнет плоды своего опыта. Пребывая в такой уверенности, он, казалось, отбросил всякую мысль о благоразумии и бережливости. Прежние его траты были ничтожны по сравнению с теми, какие он позволял себе теперь. Он абонировался в оперу и на несколько концертов в различных частях города; облагодетельствовал немало больниц; приобрел коллекцию ценных картин; снял дом и меблировал его роскошно и со вкусом; запасся в большом количестве французскими винами и устраивал грандиозные празднества для своих знатных друзей, которые в благодарность за это осыпали его комплиментами и настаивали, чтобы он воспользовался их влиянием и расположением.