Онлайн чтение книги Винтовая лестница The Circular Staircase
ГЛАВА ВТОРАЯ

Колени у Лидди подкосились, и она опустилась на пол. Я стояла, окаменев от изумления. Лидди начала тихонько постанывать. У меня тоже от волнения дрожали руки. Но я нагнулась к ней и стала ее трясти.

— Прекрати, — говорила я ей шепотом, — это всего-навсего женщина. Возможно, одна из служанок Армстронгов. Встань и помоги мне найти дверь. — Она снова застонала. — Хорошо, — сказала тогда я, — придется мне тебя здесь оставить. Я ухожу.

После этого она пошевелилась и поднялась. Пока мы нащупывали в темноте дорогу и, наталкиваясь на мебель, пробирались в бильярдную, а потом в гостиную, она все время держала меня за рукав. Вдруг зажегся свет, и у меня возникло такое чувство, что за каждой застекленной дверью стоит человек и смотрит на нас. Исходя из того, что произошло потом, можно с уверенностью сказать, что в этот вечер мы находились под пристальным наблюдением. Мы быстренько осмотрели все окна и двери и поднялись на второй этаж. Я не выключила свет. Эхо вторило нашим шагам, словно мы двигались в пещере. У Лидди вдруг перестала поворачиваться шея — вероятно, оттого, что она все время оборачивалась назад, и она отказалась ложиться в постель.

— Разрешите мне остаться в будуаре, мисс Рэчел, — умоляла она. — Если вы не согласитесь, я буду сидеть в коридоре у вашей двери. Не хочу, чтобы меня убили во сне!

— Если ты собираешься быть убитой, ведь это уже совершенно неважно, будешь ты в это время спать или нет. Но ты можешь остаться в комнате, если ляжешь на диван. Когда ты спишь в кресле, то сильно храпишь.

Она была слишком испугана, чтобы возмутиться. Но через некоторое время подошла к спальне и заглянула в дверь. Я в это время укладывалась в кровать, собираясь почитать перед сном книгу Драммонда «Духовная жизнь».

— Это была не женщина, — сказала она мне, держа в руках туфли, — а мужчина в длинном пальто.

— Какая женщина была мужчиной? — спросила я, не поднимая глаз, чтобы Лидди не продолжала разговор. Она вернулась к себе и легла на диван.

Было одиннадцать часов, когда я наконец собралась спать. Несмотря на то, что я делала вид, будто мне все безразлично, я заперла дверь, выходящую в коридор, и увидев, что задвижка на фрамуге над дверью не входит в паз, осторожно, чтобы не разбудить Лидди, поставила перед дверью стул и, взобравшись на него, положила на край притолоки маленькое зеркальце, чтобы в случае, если дверь будут открывать, оно упало и разбилось, что наделало бы шуму.

После этого легла спать, зная, что все необходимые меры предосторожности приняты.

Я уснула не сразу. Лидди разбудила меня, когда я начала засыпать, войдя в спальню и заглядывая под мою кровать. Разговаривать со мной она, однако, побоялась и вышла из комнаты, тяжело вздыхая.

Где-то внизу часы пробили одиннадцать тридцать, одиннадцать сорок пять, двенадцать, и свет в доме погас. Электростанция к этому времени заканчивает работу, и служащие ее уходят домой. Если у кого-то праздник, то служащим обычно платят, чтобы те выпили горячий кофе и поработали еще пару часов. Но в эту ночь свет выключили в двенадцать. Как я и предполагала, Лидди уснула. На нее никогда нельзя было положиться. Она не спала и готова была болтать, когда в этом не было необходимости, но если была нужна, то всегда засыпала. Я позвала ее раз или два, но в ответ услышала только храп. Тогда я встала с постели и зажгла свечу.

Моя спальня и будуар находились над большой гостиной. На втором этаже вдоль всего дома протянулся длинный коридор, по обе стороны которого располагались комнаты. В левом и правом крыле дома в главный коридор, как в реку, стекались узенькие ручейки-коридорчики. Планировка была очень простой. И как раз тогда, когда я легла в кровать, мне показалось, что в левом крыле кто-то ходит. Я буквально застыла с тапочкой в руке и прислушалась. Но это не был звук шагов. Кто-то постукивал металлом по металлу, и этот звук отдавался в пустых коридорах, как звон колокола, возвещавшего конец света. Казалось, что-то тяжелое, возможно кусок железа, катилось вниз по деревянной лестнице, ведущей в комнату для игры в карты.

Потом наступила тишина. Лидди пошевелилась, а затем захрапела снова. Я была вне себя от возмущения. Сначала она не давала мне спать своими глупыми выходками, а теперь спит как убитая. Я подошла к ней, чтобы разбудить. Нужно отдать ей должное — она проснулась тотчас же.

— Вставай, если не хочешь, чтобы тебя убили в постели.

— Где? Что?! — завопила она и вскочила с кровати.

— В доме кто-то есть. Вставай. Нужно добраться до телефона.

— Только не в холл, — задыхаясь, прошептала она. — только не в холл, мисс Рэчел. — Она пыталась не пускать меня. Но я крупная женщина, а Лидди маленькая. Кое-как мы подошли к двери. В руках у Лидди была медная подставка для дров. Она едва смогла поднять ее, не говоря уже о том, чтобы ударить ею кого-то по голове. Я прислушалась. Ничего не услышав, приоткрыла дверь в коридор. Там было очень темно, и если бы кто-то в нем появился, мы бы не смогли его увидеть. Моя свеча только усиливала мрачное впечатление. Лидди завизжала и потянула меня обратно в комнату. Дверь захлопнулась, и зеркало, которое я поставила, упало и ударило ее по голове. Это окончательно деморализовало нас. Мне понадобилось время, чтобы убедить ее, что это не жулик ударил ее сзади. Но когда Лидди увидела на полу осколки зеркала, она еще больше расстроилась.

— Кто-то умрет! О, мисс Рэчел, кто-то умрет!

— Кто-то действительно умрет, — ответила я ей строго, — если ты не замолчишь, Лидди Аллен.

Итак, мы просидели с ней до утра, думая о том, хватит ли нам свечи и каким поездом нам надо уехать обратно в город. О, было бы прекрасно, если бы мы поутру не изменили этого своего решения и уехали, пока еще было не поздно!

Наконец взошло солнце. Я смотрела в окно и видела, как деревья начали приобретать свои истинные очертания, перестав напоминать призраков. На горе за долиной забелели строения Гринвуд-клуба. Парочка дроздов прыгала по кустам, купаясь в росе. И только когда на дорожке сада появился мальчик, носивший нам молоко, и окончательно рассвело, я нашла в себе силы выйти в холл и осмотреться. Там все стояло на своих местах, как и вечером: сундуки и чемоданы, которые следовало отнести в кладовку. Сквозь матовое стекло окна коридор осветился красно-желтым светом, что способствовало улучшению настроения…

Томас Джонсон прошаркал по дороге в половине седьмого, и мы услышали, как он ходит по первому этажу, открывая ставни. Я вынуждена была пройти с Лидди в ее комнату наверху. Она была уверена, что найдет там что-то ужасное. Когда же этого не случилось и наступившее утро придало ей смелости, она даже разочаровалась.

Надо ли говорить, что в этот день мы не вернулись в город? Когда мы нашли маленькую картинку, упавшую со стены в гостиной, Лидди успокоилась. Однако меня это ни в чем не убедило. Даже принимая во внимание мое нервное состояние и то, что ночью в тишине все звуки кажутся более громкими, я не могла поверить, что эта картинка, упав, могла наделать столько шуму. Чтобы проверить, я снова бросила ее на пол. Она бесшумно упала, а рамка окончательно сломалась. Оправдывая себя, я подумала, что если Армстронги вешают свои картины так, что те падают сами по себе, и сдают дом, в котором живут привидения, то они сами, а не я, должны отвечать за разрушение принадлежащих им вещей.

Я предупредила Лидди, чтобы она никому не рассказывала об этом, и позвонила в город, разыскивая прислугу. После завтрака, который был довольно невкусен, хотя Томас и старался (нужно отдать должное его доброте), я занялась расследованием того, что произошло ночью. Звуки исходили со стороны левого крыла, и не без некоторого колебания я начала свое расследование именно оттуда. Вначале ничего не нашла. Но с тех пор стала более наблюдательной, хотя тогда это чувство у меня еще не было развито. Маленькая комната для игры в карты, казалось, была нетронутой. Я стала искать следы ботинок или отпечатки пальцев, что обычно делают сыщики, хотя, возможно, они поступают так только в художественной литературе. Ничего не обнаружив, я подошла к винтовой лестнице. Здесь картина была совсем иной.

На верхней площадке лестницы стояла высокая плетеная корзина, в которой было сложено белье, привезенное нами из города. Она стояла на краю верхней ступени, загораживая проход, а на следующей ступеньке была длинная свежая царапина. Три ступеньки ниже тоже были поцарапаны, но уже меньше, царапина постепенно уменьшалась, как будто что-то падало, ударяясь о каждую ступеньку. На четырех следующих ступенях царапин не было, а на дереве пятой ступеньки виднелась круглая вмятина. Вот и все, что я увидела. Этого, конечно, было мало. Но я была уверена, что накануне этих царапин не было.

Это подтверждало мою теорию в отношении звуков, которые я слышала ночью, когда подумала, что с лестницы скатывается что-то железное. Четыре ступени оказались нетронутыми. И я решила, что это могла быть железная палка, которая ударилась о две-три ступеньки, потом перевернулась, перескочила несколько ступеней и с шумом упала на пол.

Железные палки, как вы понимаете, с лестницы ночью самостоятельно не падают. Однако, вспомнив о фигуре не веранде, которую мы видели, можно было бы объяснить этот железный шум. Но — и это меня больше всего удивило — все двери в это утро было заперты, все стекла целы, окна закрыты, и дверь, которая вела из карточной комнаты на веранду, запиралась на замок, ключ от которого находился у меня, а замок был цел.

Я решила, что кто-то пытался нас обокрасть, что было естественным объяснением, но вору помешал этот упавший предмет, разбудивший меня. И все же я не могла понять двух вещей: каким образом этот вор смог убежать, раз все двери и окна заперты, и почему он не захватил с собой наше столовое серебро, которое, в отсутствие дворецкого, оставалось на первом этаже?

Под предлогом ознакомления я попросила Томаса Джонсона показать мне дом и обошла его весь, включая подвал. Безрезультатно. Все было в полном порядке. В доме имелись все удобства, и у меня не было причин думать, что я заплатила слишком много, когда снимала его. Если, конечно, не думать о ночи и последующих за ней чередой таких же беспокойных ночах и о том, что полицейский участок расположен довольно далеко от имения.

Во второй половине дня из деревни Казанова приехала машина, полная прислуги. Водитель подвез их к служебному входу, высадил, а потом подъехал к парадной двери, где я ждала его.

— Два доллара, — ответил он на мой вопрос. — Я беру деньги только за дорогу в один конец, обратно еду бесплатно. Мне придется возить их все лето, поэтому я делаю вам скидку. Когда они выходят из вагона, я говорю им: «Ну вот, опять приехала прислуга для хозяев из Солнечного — кухарка, горничная и так далее». Да, мэм, вот уже шесть лет подряд каждое лето я вожу их, и они не держатся здесь больше месяца. Думаю, они не привыкли к деревне и одиночеству.

С появлением прислуги я стала храбрее, а к вечеру Гертруда сообщила нам, что они с Хэлси приедут из Ричфилда около одиннадцати вечера на машине. Мы повеселели. И когда Бьюла, моя кошка, умнейшее животное, нашла около дома заросли валерьяны и стала в них кататься в экстазе, я решила, что правильно сделала, выехав наконец-то на природу.

Лидди постучала в мою дверь, когда я одевалась к обеду. Она еще не пришла в себя, но, как мне кажется, больше думала о разбитом зеркале и о том, что это плохая примета, чем о чем-либо другом. Она — что-то держала в руке, затем осторожно положила эту вещь на туалетный столик.

— Нашла в бельевой корзине. Должно быть, это принадлежит мистеру Хэлси, но как она могла попасть туда?

Это была половина запонки уникальной формы, и я внимательно на нее посмотрела.

— Где ты нашла ее? В самом низу корзины?

— Нет, на самом верху, — ответила Лидди. — Хорошо, что она не выпала, когда перетаскивали корзину.

Когда Лидди ушла, я взяла запонку и поднесла к глазам, чтобы получше разглядеть. Я никогда не видела ее у Хэлси. Запонка итальянской работы: на перламутре с помощью тонюсеньких проволочек укреплены малюсенькие жемчужины, в центре которых располагался маленький рубин. Была она довольно оригинальна, но самое интересное было то, что Лидди нашла ее именно в той корзине, которая загораживала проход на лестничной площадке.

В этот вечер экономка Армстронгов, молодая хорошенькая женщина, заняла место миссис Ролстон, и я очень обрадовалась. Она выглядела так, будто могла заменить десяток таких, как Лидди. Глаза у нее были черные и очень живые, подбородок упрямый. Звали ее Энн Уотсон. В этот день я впервые как следует пообедала.