Онлайн чтение книги Том 9. Лорд Бискертон и другие
V

Китайские фонарики с помощью осколка луны освещали Парк Развлечений, о котором с полной уверенностью можно было сказать одно — сейчас и лучший друг его не узнал бы! Обычно парк отличали спокойствие и чинность, даже скучноватость. Там гуляли няньки с детьми. Шептались осторожные влюбленные. Посиживали пожилые джентльмены читая «Figaro» и «Le Petit St. Rocqueois». Вся атмосфера навевала вязкое спокойствие, а узнав название парка, человек невольно делал вывод, что местных жителей легко развлечь.

Но нынешним вечером все переменилось. Повсюду высыпали, как сыпь, столы, официанты и бутылки. На маленькой эстраде наяривал духовой оркестр, и никаким шумом гулянья его было не заглушить. Вокруг эстрады, нередко — в опасной близости к ней, выделывали антраша веселящиеся жители Сен Рока. Праздник гремел вовсю!

В разгаре было веселье и у Супа с виконтом. Суп в тесном союзе со случайной дамой откалывал свои замысловатые па, сделавшие его имя знаменитым на вечеринках иллинойских бутлеггеров, виконт же, предпочитавший свободу, вытанцовывал в одиночку, причиняя немалые неудобства всем и каждому.

Пэки не танцевал, и Гедж тоже. Он станцевал, правда, раза два в начале вечера, но, споткнувшись нечаянно о собственные ноги и довольно чувствительно ударившись об эстраду, удалился за столик и теперь, темно насупившись, поглядывал на веселящихся с неодобрением и неприязнью. Его томило глубокое отвращение ко всем собратьям. Душой он опустился в бездны.

Сколько написано о вреде алкогольных стимуляторов, но для человека мыслящего подлинным доводом против перебора должно стать то, что после определенной границы рюмочка вина перестает поднимать настроение, но опускает его как можно ниже. Как очень скоро обнаружил Пэки, за столом с хорошо выпившим приятелем никогда не знаешь, на каком ты свете. Радужно начинаешь вечерок с приветливым Джекилом и вдруг — бац! — на тебя уже косится угрюмый Хайд.

За обедом и час-другой после Веллингтон Гедж выказывал все признаки человека, питающегося медвяной росой и вкушающего райское молоко. Он сиял благожелательностью и добродушием. Дитя могло бы играть с ним; мало того, этому дитяти еще и на конфеты бы перепало. И, ничуть не подозревая, что он уже не в обществе добродушного Чирибла, Пэки был преисполнен бодростью и оптимизмом.

То, что настроение у Геджа переменилось, и теперь он стал, скорее, Шопенгауэром после дурной ночи, Пэки и в мыслях не имел. Правда, прыти у обитателя Шато что-то поубавилось, но ведь, честно говоря, пора бы уже ему и прекратить хоть на минутку-другую свои возгласы и песни.

Словом, и не подозревая об истинном положении дел и очутившись наконец наедине с Геджем, Пэки начал подводить разговор к теме, наиболее близкой его сердцу.

— В Шато «Блиссак», значит, живете? — начал он.

Гедж точно бы и не слышал, все тем же горящим глазом взирая на танцующих. Нижняя челюсть у него выдвинулась вперед, и он тяжко сопел.

— В Шато «Блиссак», значит, живете, мистер Гедж?

— Э?

Пэки повторил свой вывод в третий раз, и его приятель с минутку посидел молча, прокручивая реплику в уме. Внимательный наблюдатель отметил бы, что замечание удовольствия ему не доставило.

— В Шатллбиссак?

— Да.

— Я там ж-живу?

— Да.

— А кто говорит, н-нет?

— Я сказал, вы живете там, правда? Гедж насупился.

— Если какой тип посмеет заявить, что я там не ж-живу, — выговорил он, — я ему по носу вмажу! Да-с, сэр! Еще ч-ч-че-го!

— Нет-нет! Все говорят, что вы там живете.

— Хр-ш-ш-ш, — с обманчивым спокойствием проговорил Гедж, но в спокойствии этом таилась явная угроза.

И он опять погрузился в сумрачное молчание, а Пэки только сейчас заподозрил, что перед ним уже не прежний обаятельный собутыльник, и слегка обеспокоился. Но так много держалось на нем, что он попытался снова.

— Дом, должно быть, чудесный!

— Э?

— Дом, говорю, чудесный. Должно быть.

— Что — ДОЛЖНО?

— Шато.

— Какое еще Ш-шато?

— Шато «Блиссак».

— Н-зна, — буркнул Гедж.

Теперь Пэки приуныл всерьез. Стало очевидно, что выудить официальное приглашение от упившегося вдребадан хозяина будет нелегко. Он пожалел, что не затронул этой животрепещущей темы за обедом.

Случилась минутка сразу после первой бутылки шампанского, когда Гедж явно собрался пригласить к себе хоть весь белый свет.

От раздумий Пэки оторвало приглушенное шипение. Гедж с откровенной ненавистью взирал на танцующих.

— Фрынцуззы! — фыркнул он.

— Извините?

— Что пло-хо в на-шем мире? — заскрежетал зубами Гедж. — Фрынцуззв много. Трпыть н-не мо-гу. Посол? Ну, это! Нет-с, сэр! Прям счас! Знаешь, что я отвечу им? Я отвечу: «Нет, с-сэр!». Кто этот г-гад зеленый?

— Это виконт.

— Что за вкнт?

— Виконт де Блиссак.

— Ух, врежу!

— Вы так полагаете?

— Д-да! И бачки прыткт.

— Прошу прощения?

— Пжылт.

Наступила пауза, которую Гедж использовал с толком, швырнув мокрой пробкой от шампанского в проходящую парочку.

— Вы говорили про бачки…

С неожиданным пылом сосед развернулся к нему.

— А ч-что? Нет, ч-что? Слушш! Зн-чт, этт ммша грит, снтехнка в порядке. Так? В плнм прядке. Ха-ха! А бачок прткает! А? Ч-что? Ба-чок. Как тут не вм-зать? Н-нет, ты ск-жи, как не вм-зать? Прр-те-ка-ет, ик! Бчк.

— Н-да, это плохо, — дипломатично отозвался Пэки.

— Э?

— Плохо, я говорю.

— Куда хже! — сурово заключил Гедж.

Пэки выждал несколько минут, но Гедж свое явно отговорил. Разыскав полбулочки, он подбрасывал ее на ладони, словно решая, то ли швырнуть в дирижера, то ли в тучного, средних лет галла с окладистой бородой, явившегося на Праздник (хотя лучшие друзья и старались отговорить его) швейцарским альпинистом.

— Бачок протекает? Верно?

— Что знчт — врн, не врн?! Я сам видл.

— А вот хотелось бы мне, чтобы вы его и мне показали.

— Э?

— Я говорю, мне бы очень хотелось взглянуть на этот ваш бачок.

— Чуш-шь! Ты — тут, бчк — в Шыто.

Разумеется, Пэки предпочел бы отложить решение вопроса на другой, более подходящий момент, но реплика была настолько соблазнительной, что жалко было упускать.

— Почему бы вам не пригласить меня туда?

— К-куда?

— В Шато.

— Каки-таки Шыто?

— Шато «Блиссак».

Гедж бешено бабахнул по столу. Просьба каким-то таинственным образом сыграла роль последней соломинки.

— Прям! Еще ч-что! Нет, сэр! Не прглшу! Не нравиш-шся ты мне. А, ч-что? И не-че-го фыр-кать!

— Я вздохнул.

— Н-неч! Вздохнул он! Ха-ха!

Пэки пошел на компромисс, подпустив в свой взгляд молчаливого укора.

— А я и не знал, что не понравился вам.

— Ну, зныш-шь! — с пылом подтвердил Гедж. — А к-му ты пнравшсь?

— За обедом я подумал было, что нам с вами предстоит великая дружба.

Гедж задумчиво нахмурился, стараясь припомнить, что же такое происходило за обедом.

— Мне уже рисовалось, что вы бросаетесь мне на шею и умоляете, чтоб я приехал погостить в Шато, да на подольше.

— Чт за Шыто?

— Я по-прежнему говорю о Шато «Блиссак».

— Д я тм живу! — тоном первооткрывателя воскликнул Гедж.

— Я знаю.

— То-то! — Гедж с отвращением уставился на Пэки. — Что это у тебя за ух-х?

Пэки объяснил, что это — память об одном ноябрьском дне, когда он ринулся лечь костьми за старый добрый Йейл, и, с помощью одиннадцати симпатяг-принстонцев, ему это почти удалось.

— Йы-л-л?

— Я в Йейле играл в футбол.

— Прям! — издевательски расхохотался Гедж. — Еще ч-что! Этт в Йы-йл! В по-гре-муш-ку тм играйт, а не фтбыл!

Пэки вздрогнул, уязвленный до глубины души. Желание добиваться симпатии этого пузатого пьяницы вдруг смыло волной бешенства, оскорбленной гордости патриота. Человек, перед которым стоит цель победить, многое может претерпеть от косоглазого коротышки, да, многое, но не поношение родного университета.

— Д-дъ! В по-гре-муш-ку с бо-ба-ми! — твердо повторил Гедж. — В Клфырнь, вот где футбол! Этт ваш Йыйл против них не иг-ра-ет. Н-нет, ср! Соображают потому что!

Пэки очень сочувствовал Джейн и жалел, что не может способствовать ее интересам, внедрившись в Шато «Блиссак» и взломав для нее сейф, но унижаться дольше перед человеком с такими чудовищными взглядами никак не мог. Он поднялся, и Гедж уставился на него стеклянным взором.

— Куд-да?

— Домой.

— Да-да, двигай, пъка не схло-по-тал по но-су. Пэки хранил гордое молчание.

— Закажи еще шмпынск! — попросил Гедж.

— Сам заказывай.

Бесцеремонность этого ответа вызвала в Гедже мгновенную смену настроения. Глаза его налились слезами, и он свалился головой прямо в блюдечко с мороженым.

— Никто меня не любит! — прошептал он.

— Значит, есть у людей разум, — определил Пэки.