Онлайн чтение книги Том 9. Лорд Бискертон и другие
ГЛАВА III

Есть мнение, что обитатели Великобритании — люди холодные и бесстрастные, эмоции которых трудно пробудить, и что настоящее чувство можно встретить лишь по ту сторону Атлантики. Солидное подтверждение тому представили резко контрастирующие методы изложения одного события, использованные газетой «Курьер Интеллидженсер» в Мэнгассете, штат Мэн, и ее старшей современницей, лондонской «Морнинг Пост», сообщившие — через полтора месяца после начала этой истории — о помолвке Энн Мун и лорда Бискертона.

Мэнгассет — деревушка, где родители Энн имели летний дом, а редактор «Курьера Интеллидженсера», у которого с эмоциями было все в порядке и который однажды видел Энн в купальном костюме, почувствовал — и совершенно справедливо, — что случай требует лирической ноты. Он соответствующим образом подтянулся — что потребовало определенного усилия, ибо у него было внушительное брюшко, нажитое исключительно сливками. Редактор всю свою жизнь был крайне воздержан, несмотря на то что его внешний вид свидетельствовал против того.

«Будущая невеста (писал указанный редактор) — девушка, наделенная удивительным обаянием и замечательной привлекательностью. Обладая очаровательными манерами, голосом сирены, чувствительностью тонкой, как аромат цветка, духом веселым, как щебетанье птиц, умом блестящим, как сверкающий узор на зимнем стекле, сердцем чистым, как роса, трепещущая на лепестке фиалки, она обратит жилище супруга в Эдемский сад, как обратила свой отчий дом, и звуки небесных арф, исполненные любовью, преданностью и нежностью, ниспошлют на молодую чету сладостнейшее блаженство, когда-либо волновавшее чувства экстатическим восторгом».

«Морнинг Пост» в своей бесстрастной, жесткой манере ограничилась простой констатацией фактов. Никакого пыла. Никакого волнения. Никакого смятения чувств. Событие было подано столь же безэмоционально, как информация о том, что ученики и ученицы школы на Берчингтон-роуд победили в конкурсе детских оркестров и получили кубок на северолондонском музыкальном фестивале в Кениш-тауне.

Итак:

Таковы газетчики в Лондоне. Поработав несколько лет на Флит-стрит, они делаются невосприимчивыми и не могут распознать разницу между кучей детей, дующих в тромбоны, и юношей и девой, начинающими долгий путь рука об руку. Если захотите взбудоражить журналиста, надо быть по меньшей мере маньяком-убийцей и заколоть полдюжины жертв.

Усталая пресыщенность «Морнинг Пост» не поразила, однако, читающую публику. В сотне постелей сотня молодых людей замерла, не донеся до рта чашку с чаем и скорбно глядя на газету. Для некоторых из них эта заметка имела зловещий смысл. Они сосредоточили ум, каким бы тот ни был, на устрашающем предзнаменовании, поданном фигурой, означенной в качестве жениха; и, прошептав себе под нос «Боже мой!», перешли к результатам бегов с тяжким ощущением, что ныне никто не может чувствовать себя в безопасности.

Но были и другие — и они составляли большинство, — кто упал на подушки и потухшим взором глядел в потолок, пока душа, прикрытая шелковой пижамой, терзалась мукой. Эти размышляли над несовершенством бытия и недостижимостью мечты. Они швыряли прочь тонкий ломтик хлеба с маслом и, когда в спальню с ворчаньем входил приставленный к ним лакей, чаще всего посылали его к черту.

То были молодые люди, которые танцевали с Энн, обедали с Энн, водили Энн посмотреть на пингвинов в Сент-Джеймском парке и которые, попадись им на глаза мэнгассетский «Курьер Интеллидженсер», сочли бы ее редактора писателем с чрезвычайно скудным воображением, в своем описании ни на йоту не приблизившимся к реальности.

Энн Мун, вращаясь в лондонских кругах, несомненно сделала свое присутствие в городе весьма ощутимым. Не может девушка с манерами сирены полтора месяца крутиться в городе, не нанеся ран сердцу-другому.

В столовой «Укромного уголка» на Малберри-гроув, Вэлли Филдс, 21, Берри Конвей просматривал утренние газеты, перед тем как отправиться на поезде в 8.45 в Лондон. Читать ему было трудно из-за суетливости Обломка Прошлого, имевшего обыкновение сновать туда-сюда во время завтрака, оглашая что-то вроде бюллетеня последних событий.

Миссис Уисдом была плотной и округлой. Она смотрела на Берри с неизбывной нежностью, как корова на турнепс. Для нее он по-прежнему оставался тем ребенком, которого она когда-то увидела. В ее поведении прослеживалась одна тема: умудренная Старость помогает беспомощной Юности бороться с тяготами жизни. Она не упускала ни единого слова или дела, которые могли бы сгладить ему тернистый путь и оградить от тьмы опасностей. Зимой она совала ему в постель ненавистные грелки. Летом, не стесняясь, напоминала о полезности фланелевого белья и призывала беречься сквозняков, ежели вспотеешь.

— Майор Флад-Смит, — произнесла она, имея в виду отставного вояку, проживавшего в «Лесном замке», через дом от них, — сегодня рано утром занимался в саду шведской гимнастикой.

— Да?

— А у кошки из «Мирной Заводи» случился обморок. Берри невольно задумался о странностях причинно-следственной связи.

— Я слыхала, фирма посылает мистера Болито в Манчестер. Мне Мюриел из «Заводи» сказала. Он хочет сдать «Заводь» в аренду, с мебелью. Я считаю, надо дать объявление в газеты.

— Неплохая мысль. Очень разумно.

Внимание миссис Уисдом отвлекло что-то в коридоре. Она отдрейфовала туда, и Берри услышал, как упала подставка для зонтиков. Обломок Прошлого тут же вернулась назад.

— Как только майор ушел, вышла его племянница и нарезала цветов. Я всегда говорю, какая приятная, хорошенькая девушка.

— Да?

— И что забавно, такая вроде счастливая.

— Что ж тут забавного?

— Ну как же, мастер Берри! Я ведь вам рассказывала, какая у нее беда?

— Не припомню, — отозвался Берри, переворачивая страницу. Может, и рассказывала, подумал он, но она несет столько чепухи, словно испытывая облегчение от всякого несчастья, которое случалось в округе, что поневоле разовьешь в себе защитную тугоухость.

Миссис Уисдом всплеснула руками и воздела к потолку глаза, как бы призывая себе на помощь силы справедливости.

— Просто ума не приложу, как я могла вам «Замка» не сказать! Мне сказала Глэдис из «Замка», а она узнала эту историю, когла прислуживала за столом, и еще как-то вечером, когда эта барышня пришла на кухню и захотела узнать, не приготовит ли она какую-то «тянучку». А потом осталась и сама сделала, это такое суфле, и рассказала им про свою беду, пока сбивала сахар с маслом.

— А! — сказал Берри.

— Она сама из Америки. Ее мамаша — сестра майора, она вышла замуж в Америке, и они жили в одном местечке под Нью-Йорком, которое называется, вы не поверите, Крепкая Шея. Ну и названьице для городка! Похоже, эта Шея, мастер Берри, кишмя кишит артистами, и наша соседка, ее зовут Кэтрин Вэлентайн, сдуру решила, что влюбилась в одного, захотела за него выйти, а он просто никто, артист какой-то. Отец, конечно, рассердился, отослал ее сюда, к майору, чтобы она избавилась от этого наваждения.

— А? — переспросил Берри. — Боже милостивый! Подумать только! Бисквит-то что учудил! Пропал парень. Бискертон! Я с ним вместе учился.

— Самоубийство совершил? — обрадованно вскричала миссис Уисдом. — Какой ужас!

— Не то чтобы самоубийство. Он обручился с одной американкой. Энн Маргарет, единственной дочерью мистера и миссис Томас Л. Мун из Нью-Йорка.

— Мун? — Миссис Уисдом наморщила лоб. — Уж не та ли это девушка, про которую мне говорила Глэдис из «Заводи», которой про нее говорила мисс Вэлентайн? Мисс Вэлентайн плыла на пароходе с какой-то мисс Мун, и я просто уверена, что Глэдис мне сказала, что она сказала, что ее звали Энн. Они очень подружились. Мисс Вэлентайн говорила Глэдис, что ее мисс Мун очень милая. Очень хорошенькая и привлекательная.

— «Морнинг Пост» про это ничего не пишет. Но если она хорошенькая и привлекательная, может, я ошибаюсь, что Бисквит продался за золото.

— Фу, мастер Берри! Как можно так говорить о своем друге!

— Так или иначе, ему повезло. Эта девушка наверняка купается в золоте.

— Надеюсь, вы никогда не женитесь на деньгах.

— Я — нет. Я романтик. Практически одна душа.

— Я всегда говорю, что любовь движет миром.

— Замечательно сформулировано, — сказал Берри. — Не удивлюсь, если вы окажетесь совершенно правы. Что, часы бьют? Мне надо торопиться.

Джордж, шестой граф Ходдесдон, отец жениха, не видел «Морнинг Пост» почти до одиннадцати часов. Он вставал поздно и поздно брался за газеты. Удовлетворенно ознакомившись с объявлением и поглаживая седые усы, он надел серый котелок и вышел навестить свою сестру, леди Веру Мейс.

— Доброе утро, Вера.

— Доброе, Джордж.

— Все на месте.

— Объявление? О, да.

Лорд Ходдесдон с почтением посмотрел на сестру.

— Как это тебе удалось?

— Мне? — Сестра подняла брови. — Удалось?

— Ну, чего там, — буркнул лорд Ходдесдон, который, как многие английские аристократы, был не склонен преувеличивать достоинства своего отпрыска. — Не хочешь же ты сказать, что такая девушка, как Энн Мун, приняла бы его предложение, если бы кто-нибудь не взрыхлил почву!

— Естественно, я сделала что могла, чтобы свести их.

— Еще бы!

— При каждом удобном случае я говорила ей о том, какой он обаятельный.

— Ну, это ты хватила! — недоверчиво воскликнул лорд Ходдесдон.

— Почему же? Когда захочет, он может быть очень симпатичным. По крайней мере — забавным.

— Он даже ни разу не одарил меня такой малостью, как улыбка, — сказал лорд Ходдесдон. — Если не считать одного случая, — поправился он, — когда пытался разжалобить, чтобы одолжить десятку. Большое счастье для него, что он встретил такую девушку.

Он расправил грудь под прекрасно скроенным жилетом, удовлетворенно перевел дух, и красивое лицо его озарилось внутренним светом.

— Впервые со времен Карла Второго наша семья увидит, как выглядят настоящие деньги, — сказал он.

Повисла пауза.

— Джордж, — произнесла леди Вера.

— Да?

— Выслушай меня внимательно, Джордж.

Лорд Ходдесдон окинул сестру почти нежным взглядом. Этим приятнейшим из утр он все видел сквозь розовый туман, но даже с такой поправкой готов был признать, что леди Вера выглядела чрезвычайно привлекательно. Честное слово, подумалось лорду Ходдесдону, год от года она делается все красивее. Он произвел в уме некоторые вычисления. Да, ей перевалило за сорок, но на вид больше тридцати двух не дашь. Он ощутил прилив гордости, который сделался еще явственней, когда лорд поймал в зеркале свое цветущее отражение. Что бы там о них ни говорили, но семья держит марку.

Однако вслед за восхищением безупречностью черт ее лица лорда Ходдесдона посетило сомнение по поводу того, нравится ли ему выражение, присущее им в данную минуту. Выражение довольно странное. Пожалуй, жесткое. Такое было у гувернантки, которая била его по рукам в детстве.

— Должна напомнить тебе, Джордж, что брак еще не заключен.

— Конечно. Естественно, нет. Объявление о помолвке только что напечатали.

— И посему будь добр, — продолжила леди Вера, и в глазах ее сверкнула сталь, — воздержись от намерения нанести визит мистеру Фрисби и просить у него небольшой заем. В данных обстоятельствах этого ни в коем случае i: e следует делать.

У лорда Ходдесдона перехватило дыхание.

— Неужто ты считаешь меня таким дураком? Беспокоить Фрисби!

— А разве ты не собирался это сделать?

— Конечно, нет. Определенно — нет. Я думал — мне показалось, по правде сказать, мне пришло в голову, что, может, ты захочешь мне толику уделить.

— Вот как?

— А что такого? — жалобно прогнусавил лорд Ходдесдон. — У тебя должны завестись денежки. Компаньонство — дело доходное. Когда три года назад ты опекала аргентинскую девчушку, ты получила пару тыщ фунтов.

— Тысячу пятьсот, — поправила сестра. — В минуту слабости — иначе этот приступ безумия не назовешь — я одолжила их тебе.

— Ах, да, — ничуть не смутившись, сказал лорд Ходдесдон. — Отчасти это так. Я как раз сейчас должен эти денежки получить.

— Чего не скажешь обо мне, — прозвенел серебряным колокольчиком голос леди Веры. Для ее брата он звучал набатом.

Повисла еще одна пауза.

— Ладно, нет так нет, — угрюмо согласился лорд Ходдесдон.

— Вот именно, — согласилась леди Вера. — Но кое-что я могу предложить. Я собиралась взять с собой Энн на ленч в ресторан «Беркли», но мистер Фрисби позвонил и пригласил меня поехать с ним на денек в Брайтон, так что я дам тебе денег и препоручу девицу.

Лорд Ходдесдон чувствовал себя как тигр, который изготовился оттяпать руку по локоть, а вместо этого получил сырную палочку, но успокоил себя с помощью великолепной ходдесдоновской философии, согласно которой немножко — все же лучше, чем ничего.

— Хорошо, — сказал он. — Я сейчас свободен. Давай десятку.

— Сколько?

— Ну, пятерку или сколько там.

— Ленч в «Беркли», — сказала леди Вера, — обойдется в восемь шиллингов шесть пенсов. На двоих — семнадцать шиллингов. Два шиллинга на чаевые. Возможно, Энн пожелает лимонада или другой воды. Набросим еще два шиллинга. Гардероб — шестипенсовик. Плюс кофе и экстренные расходы — полкроны. В общем, если я дам двадцать пять шиллингов, хватит с лихвой.

— С лихвой? — выговорил лорд Ходдесдон.

— С лихвой, — подтвердила леди Вера.

Лорд Ходдесдон суетливо пощипал усы. Он почувствовал себя, как пророк Илия в пустыне, когда бы кормившие его мясом и хлебом вороны вдруг набросились на него, чтобы разорвать в клочья.

— А если она захочет коктейль?

— Она не пьет коктейли.

— Зато я пью, — храбро сказал лорд Ходдесдон.

— И ты не пьешь, — заявила леди Вера, и ее сходство с бывшей гувернанткой сделалось поразительным.

Лорд Бискертон не был регулярным читателем «Морнинг Пост». Известие о том, что объявление о его помолвке было предано печати, он получил, когда Берри Конвей позвонил ему из конторы мистера Фрисби, чтобы поздравить. Он принял пожелания друга с подобающей благодарностью и чередом продолжил завтрак.

Он уже принялся за мармелад, когда явился его отец.

Лорд Ходдесдон нечасто навещал сына и наследника, но когда он покидал апартаменты леди Веры, ему неким неисповедимым путем навеяло мысль о том, что у Бискертона, вероятно, имеется под рукой определенная наличность, которой он захочет поделиться с человеком, подарившим ему жизнь.

— Э… Годфри, мальчик мой!

— Привет, хозяин.

Лорд Ходдесдон откашлялся.

— Э… Годфри, интересно знать, — путаясь в словах, сказал лорд Ходдесдон, — так случилось, что я в данный момент слегка на мели, и подумал, не мог бы ты…

— Отец, — удивленно откликнулся Бисквит, — не смеши меня. Ты что, пришел пощупать мой карман?

— Я думал…

— Как тебе могло взбрести в голову, что у меня есть чем поживиться?

— Я вообразил, что, может, мистер Фрисби сделал тебе небольшой презент.

— С какой стати?

— По случаю, э… — счастливого события. Как-никак, он дядя твоей невесты. Если уж это неподходящий случай…

— Неподходящий, — уверил его Бисквит. — Совсем неподходящий. Этот траченный молью старый тюфяк, на которого ты возлагаешь надежды, — единственный человек в этом огромном городе, который никогда не делает никаких презентов по случаю каких бы то ни было счастливых событий. Их семейный девиз — «Nil desperandum» — «Никогда не сдаваться».

— Очень плохо, — вздохнул лорд Ходдесдон. — А я-то надеялся, что ты меня выручишь. Мне остро необходима материальная поддержка. Твоя тетушка попросила меня угостить сегодня ленчем твою невесту в «Беркли», но у нее странные представления о том, во что это может обойтись. Она раскошелилась на двадцать пять шиллингов!

— Щедро, — серьезно сказал Бисквит. — Мне бы кто-нибудь отвалил двадцать пять монет. У меня один-единственный фунт на все про все до конца месяца.

— Неужто так плохи дела?

— Фунт, два раза по пенсу и двухпенсовик, если уж быть точным.

— Тем не менее, — заметил лорд Ходдесдон, — ты должен помнить, что у тебя блестящие перспективы. Ваше поколение мудрее нашего, мальчик мой. — Он пригладил усы и издал еще один горестный стон. — В молодости, — продолжил он, — моим величайшим недостатком была импульсивность. Мне следовало бы жениться на деньгах, как совершенно разумно поступаешь ты. До чего же ясно я теперь это понимаю! И ведь у меня была возможность — но я упустил ее. Богатые наследницы роем вились вокруг меня. Но я был романтик, идеалист. В ту пору твоя бедная матушка служила на выходах в «Гайети», и, посмотрев пьесу, в которой она играла, шестнадцать раз, я удосужился ее заметить. Она стояла в дальнем углу сцены, возле кулисы. Наши глаза встретились — нет, я ни секунды об этом не сожалел, конечно, — сказал лорд Ходдесдон. — Как же, имея такого сына! Но с другой стороны — да, ты показал себя более мудрым мужчиной, чем твой старый отец, мальчик мой.

Во время отцовского монолога Бисквит предпринял несколько попыток прервать этот поток красноречия. И наконец получил возможность заговорить.

— Тебе не следовало бы мешать в одну кучу Энн и твоих богатых невест, — с праведным гневом произнес он. — Ты говоришь так, словно мне, кроме денег, ничего не надо. Позволь мне заявить, что дело идет о любви. Настоящей любви. Я без ума от Энн. Не кривя душой скажу, что, когда я думаю о том, что девушка может быть одновременно такой обворожительной и вместе с тем богатой, ко мне возвращается вера в Провидение, вознаграждающее за добродетель. Она — прелестнейшее существо на свете, и будь у меня чуть больше чем фунт, два раза по пенсу и двухпенсовик, я бы сам повел ее сегодня на ленч.

— Девушка очаровательна, — согласился лорд Ходдесдон

— Но как тебе удалось ее уломать? — спросил он, когда к нему вернулось естественное отцовское недоумение.

— Эджелинг помог.

— Эджелинг?

— Эджелинг. Можно что угодно предъявить против нашего родового гнезда — содержать его стоит целого состояния, оно слишком велико, чтобы сдать в аренду, это адское бремя и прочее, но что у него не отнять — это очень романтическое место. Я сделал Энн предложение на старой лужайке — мы приехали в двухместном авто Бобби Блейтуэйта, — и, поверь мне, нет в мире девушки, которая смогла бы отказать в такой декорации. Голуби гулили, пчелы жужжали, вороны каркали, а заходящее солнце золотило покрытые плющом стены. Ни одна девушка не смогла бы отказать в этом окружении. Поверь, как бы ни насолил нам Эджелинг, он внес свою лепту в семейное благо и заслужил награду.

— Кстати, насчет награды, — подхватил лорд Ходдесдон, — приятно думать, что ты получишь сполна.

Бисквит горько рассмеялся.

— И не мечтай, — грустно сказал он и указал на кипу бумаг, лежавших на столе. — Взгляни сюда.

— Что это?

— Исполнительные листы. Если я сегодня не заплачу, завтра утром должен предстать перед судом графства.

Лорд Ходдесдон издал смертельный крик.

— Не может быть!

— Может. Эти ребята жаждут крови. Шейлок по сравнению с ними — сосунок.

— Боже милостивый! Ты понимаешь, ты осознаешь весь ужас? Если тебя приведут в суд, помолвка будет расторгнута. Для таких, как Фрисби, этот аргумент несокрушим.

Бисквит успокаивающе поднял руку.

— Не бойся, отец. Ситуация под контролем. Я принял меры предосторожности. Посмотри-ка.

Он выдвинул ящик стола, достал что-то оттуда, на секунду скрылся за этажеркой и вынырнул вновь. Лорд Ходдесдон сдавленно вскрикнул.

И имел на то причину. За исключением волос, унаследованных от матери, ничто в облике наследника не отвечало эстетическому чувству шестого графа. Теперь же в черном парике, скрывшем эти волосы, и с окладистой черной бородой он являл собой картину столь отталкивающую, что отцу позволительно было произвести столь странный звук.

— Вчера купил в «Кларксоне», — объявил Бисквит, с удовлетворением разглядывая себя в зеркале. — В кредит, конечно. Еще брови есть. Ну как?

— Годфри, мальчик мой… — Голос лорда Ходдесдона задрожал, как в минуты наивысшего волнения. — Ты выглядишь ужасно. Отвратительно. Мерзко. Как международный шпион или что-то в этом духе. Убери эту гадость немедленно!

— А ты бы меня узнал? — упорствовал сын. — Вот в чем штука. Если б, к примеру, ты был «Ховс и Довс. Сорочки — Галстуки — Белье», двадцать три фунта четыре шиллинга шесть пенсов, узнал бы ты за этим камуфляжем Годфри, лорда Бискертона?

— Конечно, узнал бы.

— Бьюсь об заклад — ни за что. Даже если бы ты был «Дайке, Дайке и Пинвид, Костюмы и Подтяжки», восемьдесят восемь фунтов пять шиллингов и одиннадцать пенсов. И я скажу, как я собираюсь опробовать этот маскарадный набор. Ты говоришь, вы с Энн пойдете на ленч в «Беркли»? Я приду туда, сяду к вам как можно ближе. И если Энн воскликнет: «Ба, да это мой Годфри!» — я позову официанта, отдам ему бороду, парик и брови, велю зажарить и съем.

Лорд Ходдесдон тихо простонал и закрыл глаза.