Онлайн чтение книги Том 9. Лорд Бискертон и другие
ГЛАВА I

1

Майским полднем, когда деловой Лондон делает паузу в трудах, дабы восстановить силы за ленчем, в кофейном зале клуба «Трутни» на Доувер-стрит произошло приятнейшее событие — встреча школьных друзей. Годфри, лорд Бискертон, сын и наследник шестого графа Ходдесдона, угощал своего некогда закадычного дружка Джона Бересфорда Конвея.

В то утро, направляясь в Сити, чтобы обсудить с управляющим банка небольшую проблему, связанную с превышением кредита, лорд Бискертон случайно столкнулся с Берри Конвеем на Корнхилл. Последний раз они виделись три года назад, и теперь в поведении лорда, когда он смотрел через стол на своего визави, сквозил легкий упрек, вроде того, с каким взыскательный постановщик блошиного театра возвращает на место свою артистку, скакнувшую прочь из загончика.

— Невероятно! — сказал он.

Лорд Бискертон был молодым человеком с рыжей шевелюрой и такого же разительного оттенка растительностью над верхней губой, которую можно было принять за робкий набросок будущих усов. Он с чувством налегал ножом и вилкой на лежавшую перед ним жареную подметку.

— Совершенно невероятно, — повторил он. — Никак не могу успокоиться. Заинтригован. Вот сидим мы, два птенчика, с одной стороны — ты, с другой — я, которые когда-то были не разлей вода. Наша дружба была каноном братской любви. И убей меня Бог, если мы хоть раз видались с того самого лета, когда Ореховый Прутик выиграла юбилейный гандикап. Уму непостижимо.

Берри Кон вей чуть заерзал на стуле. Он выглядел смущенным.

— Надеюсь, что мы все же скучали друг по другу.

— Но в какой мере? — Лорд Бискертон был настроен дойти до самых глубин. — Вот что мне желательно знать. В какой мере? Я бываю везде. На бегах, в ресторанах, театрах, словом, всюду. Любого спроси, тебе скажут, как трудно меня обойти. Я отравляю жизнь чертовой прорве народу. «Мать моя, — сетуют они, — опять ты!» — и бросаются в первый попавшийся переулок затем лишь, чтобы столкнуться со мной лоб в лоб. И как только тебя миновала чаша сия?

— Вот оно, фамильное везение Конвеев.

— Тогда почему ты меня не искал? Тебе должно быть известно, где я обретаюсь. В телефонную книгу заглянул бы.

Берри покатал пальцами хлебный шарик.

— Далек я теперь от тех дней, — ответил он. — Живу в пригороде, в Вэлли Филдс.

— Не женился, а? — с внезапной тревогой спросил лорд Бискертон. — Не обзавелся женушкой или другой такой бедой?

— Нет, живу с Обломком Прошлого. Бывшей нянькой. Она, кажется, до сих пор себя ею считает, — сказал Берри, и лицо его омрачилось. — Когда я нынче утром уходил из дома, она кричала вслед, не забыл ли я надеть теплые кальсоны.

— Мой дорогой! — Лорд Бискертон удивленно поднял брови. — К чему такие интимные подробности? Не стоит позволять себе лишнего. Старушка хлопочет вокруг тебя? Что ж, таковы они все, старые няньки, — добавил он, передернувшись от неприятного воспоминания, — Моя однажды поцеловала меня на перроне Паддингтонского вокзала, загубив мой авторитет в школе на целый семестр. А почему ты не отцепишь от себя эту болячку? Назначил бы ей ренту.

— Ренту! — усмехнулся Берри. — На какие шиши? Скажу тебе, Бисквит, всю правду. Я потому выпал из нашего круга, живу за городом и перестал видеться со старыми приятелями, что оказался на дне. У меня нет ни гроша.

Названный Бисквитом уставился на него.

— Ни гроша?

— Ну, я, может, преувеличил. Если быть точным, сейчас мои дела получше, чем года два назад, потому что я получил работу секретаря у Фрисби, американского финансиста. Но он платит мне всего несколько фунтов в неделю.

— Так ведь секретарь должен знать стенографию и прочую скукоту?

— Я научился стенографировать.

— Да что ты! — изумился Бисквит. По-видимому, это откровение заставило его наконец представить себе драматизм ситуации во всем его мраке. — Тебе, должно быть, пришлось нелегко.

— Именно так. Если бы один старый хрыч, от которого я абсолютно ничего не ожидал, не одолжил мне две сотни фунтов, я бы, наверное, помер с голоду.

— Да что же такое стряслось? — спросил Бисквит, сбитый с толку. — Ты в школе считался чуть ли не миллионером. Идешь, а в карманах звенят монеты. Бутерброд с джемом себе и товарищу — раз плюнуть. Куда же ухнули денежки? Что разладилось?

Берри мешкал с ответом. За последнее время он истосковался в одиночестве, и возможность поделиться невзгодами с сочувствующим собеседником выглядела соблазнительной.

— Ты вправду хочешь услышать историю моей жизни, Бисквит? — осторожно спросил он. — Тебе не наскучит?

— Наскучит? Что ты, мой дорогой! Да я горю от нетерпения. Выкладывай всю подноготную. Прямо с самого начала. Детство — окружение — гениальные задатки, унаследованные по мужской линии, — все, что полагается.

— Ну смотри, ты сам этого хотел. Бисквит задумался.

— Когда мы впервые встретились, — сказал он, — тебе было, помнится, лет четырнадцать. Обидчивый подросток, голенастый, красноухий, но над тобой стоило потрудиться, имея в виду твое огромное богатство. Откуда оно у тебя было? Только честно!

— От тети. Дело в том, что я был единственным ребенком…

— Ну, одного этого хватит.

— Моя мать умерла, когда я родился. Отца я никогда не знал.

— Я иногда сожалею о том, что знаю своего, — вставил Бисквит. — У шестого графа есть свои плюсы, но временами он просто невыносим. Так почему ты не знал своего отца? Ты был необычным ребенком?

— Он погиб в железнодорожной аварии, когда мне исполнилось три года. Тогда меня усыновила его тетка. Она как раз потеряла мужа, который оставил ей состояние. Он, кажется, заработал его производством джута. Те самые денежки, которые, по-твоему, звенели у меня в карманах. Единственное, что я о нем запомнил, — бакенбарды.

— В три года ты, должно быть, был пренеприятнейшим субъектом, — задумчиво протянул Бисквит. — Ты и в четырнадцать был не подарок. А уж в три на тебя, наверное, никаких нервов не хватало.

— Напротив. Ханна мне часто говорила…

— Что за Ханна?

— Ханна Уисдом. Которая за мной присматривает.

— Понятно. Та самая, которая следит за твоим нижним бельем. Мне было показалось, что ты ввел в нашу беседу сексуальный мотив.

— Ханна часто говорила, что в своем бархатном костюмчике я выглядел чистым ангелочком. У меня были длинные золотые локоны…

— Гадость какая, — сурово прервал его Бисквит. — Прекрати. Есть вещи, о которых не говорят при мужчинах. Давай ближе к теме. Ты остановился на богатой тетке. Итак, что же дальше?

— Она баловала меня, как принца. Отправила учиться в школу, потом в Кембридж, окружила самой утонченной роскошью.

Бисквит нахмурился.

— Очевидно, — сказал он, — где-то тут и зарыта собака. Только пока не пойму, где.

— Собака, — сказал Берри, — вот где. В то золотое беззаботное время, когда мы с тобой бездумно перебрасывались чернильными бомбочками, моя тетя, как теперь выясняется, так же бездумно просаживала свой капитал. Не знаю, пыталась ли она добывать золото из морской воды, но если нет, это единственная причуда, которая не пришла ей в голову. Всякому, кто возникал на ее горизонте с настолько бредовой идеей, чтобы от нее шарахались все здравомыслящие люди, она со всех ног бежала выписывать чек.

— Женщинам, — прокомментировал Бисквит, — нельзя доверять чековые книжки. Я всегда это говорил. Они все чокнутые.

— Два года назад она умерла, оставив мне свое состояние. Оно состояло из трех тонн ценных бумаг, выпущенных фиктивными компаниями. Вот и все, что мне досталось.

— Из князей в грязи, значит.

— Да.

— Ужасно, — констатировал Бисквит. — Иначе не скажешь.

— На мое счастье, адвокат моей тети, некто Эттуотер, имеет обыкновение появляться в трудную минуту, чтобы поддержать веру в человека. У него рыбьи глаза и деревянная физиономия, а когда он приходил к нам обедать, то всегда щелкал меня по носу как истый джентльмен старой закалки, если я осмеливался проронить хоть слово. Но видит Бог, под этой грубой внешностью… Словом, он одолжил мне двести фунтов — две сотни настоящих, весомых фунтов. Если у меня когда-нибудь появится сын, он будет наречен именем Эбнезера Эттуотера.

— Лучше ему не появляться, — заметил Бисквит.

— Эти деньги просто спасли мне жизнь. Три месяца я прочесывал Лондон в поисках хоть какой-то работы. А по ночам в поте лица изучал стенографию и машинопись. Наконец меня взял секретарем один человек из экспортно-импортной компании. Месяц назад он отошел отдел и рекомендовал меня своему коллеге и приятелю. Таким образом Фрисби вошел во владение моим бренным существованием. Вот почему, — заключил Берри, — я живу за городом и не общаюсь с Бискертонами и прочей золотой молодежью. Самое обидное, что, как раз когда разразилась эта катастрофа, я собирался отправиться в кругосветное путешествие на грузовом судне. Конечно, пришлось отказаться.

Бисквит изобразил крайнее изумление.

— Ты хочешь сказать, что избегал меня, потому что тебе не повезло? Ты стыдился своей бедности? В жизни не слыхал ничего глупее.

Берри зарделся.

— Легко тебе говорить. Нельзя водиться с людьми, которые намного богаче тебя.

— Кому нельзя?

— Никому.

— А я всю жизнь вожусь, — гордо ответил лорд Бискертон, — и если Бог не выдаст, и дальше собираюсь с ними водиться, покуда не стану совсем стар и сед. И представь себе, я нисколько не богаче тебя. Я знаю, что такое деньги, только понаслышке.

— Шутишь!

— Нисколько. Если хочешь узнать, что такое настоящая нищета, посмотри на мое семейство. Я разорен. Мой папаша разорен. Моя тетка Вера разорена. Просто эпидемия банкротства. Я задолжал всем лавочникам в Лондоне. Отец неделями не ест мяса. А тетя Вера, вдова полковника Арчибальда Мейса, кавалера Ордена Виктории, вынуждена писать утешительные статейки в вечерние газеты. Знаешь, их печатают на последней странице о том, что где-то всегда светит солнце и нам надо жить и радоваться, как птичкам на ветке. Бедная женщина попала в такие стесненные обстоятельства, что сделала попытку занять денег у меня. У меня, ты только подумай! Когда мне самому впору петь Лазаря.

Он засмеялся своим воспоминаниям. Затем, отведав фруктового салата, снова посерьезнел и вывел мораль.

— Корень зла, дружище, в том, что сегодня графы ничего не значат. Все равно что играть в наперстки. Если тебе кто предложит сыграть в наперстки, дай в глаз и беги. А уж быть сыном и наследником графа и того хуже.

— Мне всегда казалось, что ты купаешься в деньгах, Бисквит. У тебя же огромное поместье в Сассексе…

— В том-то и беда. Слишком огромное. Прорва ненасытная. Я знаю, что ввело тебя в заблуждение. Это общая ошибка. Ты видишь фотографию в «Сельской жизни»— граф стоит в небрежной позе у северо-восточного фасада своего родового гнезда в Лоамшире, и говоришь: вот счастливчик, вот бы с кем познакомиться! Тебе и невдомек, что в тот момент, когда щелкнул затвор, этот бедолага ломал голову, где бы достать деньжат на краску для этого самого фасада. Я уж не говорю о земельном налоге, налоге с дохода, налоге со сверхприбыли и так далее, из-за них фамильный чулок совсем оскудел, старина. Вот ведь в чем дело, — сказал Бисквит, подводя итоги. — Если Англия хочет иметь счастливую, сытую аристократию, она не должна воевать. Или одно, или другое.

Он вздохнул и погрузился в глубокое молчание.

— Жаль, что мне не удалось найти способ заработка, — резюмировал он свои соображения. — На бегах у меня ничего не получается. И с бриджем не везет. Тем не менее способ должен быть. Посмотри на всех этих богатых зануд, которые снуют туда-сюда. Они же нашли выход. Я на днях прочитал в одной книжке, как один тип подходит к другому на улице — совершенно незнакомому, но сразу видно, что богатому— и шепчет на ушко — первый тип шепчет — «Хочу вам сказать словечко, сэр!» Это второму типу, ты понимаешь. «Хочу вам словечко сказать, сэр: я знаю вашу тайну!» И все — второй тип делается белым как бумага и обеспечивает первому безбедное существование до конца жизни. Чем не вариант?

— Тянет лет на семь, надо думать.

— Ладно, если я на такое решусь, дам тебе знать. А ежели меня отправят в Бастилию, ты будешь меня навещать и просовывать хлеб через решетку.

Он съел сыр и вернулся к предыдущей теме.

— А что это ты говорил насчет кругосветного путешествия? — спросил он. — Насколько я помню, ты сказал, что тебе перекрыли кислород именно когда ты его планировал. По-моему, это бред. Что за идея — путешествовать вокруг света на грузовой посудине?

— Просто мне захотелось оторваться и отправиться навстречу приключениям. Помнишь, у Киплинга: «И я хочу в Бразилию, к далеким берегам!».

— Ш-ш-ш! — стыдливо зашипел на него Бисквит. — Дружище! Здесь нельзя декламировать стихи! Это против клубных правил. Есть специальный циркуляр.

— Я на днях беседовал с одним субъектом, — начал Берри, и глаза у него загорелись. — Он только что вернулся из Аризоны. Рассказывал про Мохавскую пустыню. Занимался там изысканиями. Я почувствовал себя орлом в клетке.

— Чем?

— Орлом в клетке.

— Почему?

— Потому что понял — мне никогда не выбраться из Вэл-ли Филдс и не увидеть ничего стоящего.

— Ты видел меня.

— Представь только, Гранд Каньон!

Лорд Бискертон послушно прикрыл глаза.

— Ну представил, — сказал он. — И что?

— Разве у меня есть шанс увидеть Гранд Каньон?

— А что, нету? Берри передернулся.

— Ты слышишь, что я говорю? — спросил он.

— Как не слышать, — с энтузиазмом ответил Бисквит. — Ни слова не упустил. Но твое утверждение кажется мне путаным и необоснованным. Насколько я понимаю, ты желаешь прокатиться в Бразилию. И вроде бы страдаешь оттого, что не можешь. А почему не можешь? Бразилия открыта для всех желающих в любое время года. Разве не так?

— Ты забыл про Эттуотера и деньги, которые он мне одолжил? Я не могу с ним расплатиться, если не заработаю денег. А как я заработаю, если брошу все и отправлюсь гулять по свету?

— Ты собираешься с ним расплачиваться? — удивился Бисквит.

— Разумеется.

— В таком случае не о чем говорить. Если ты намереваешься идти по жизни, щепетильно выплачивая долги, — с ноткой суровости произнес Бисквит, — то должен смириться с тем, что тебе не гулять по свету.

Повисла пауза. Лицо Берри омрачилось.

— Меня иногда такое беспокойство одолевает, — сказал он. — Просто не знаю, куда себя девать. С тобой это бывало?

— Никогда. Мне и в Лондоне хорошо.

— А мне нет. Этот субъект, который из Аризоны приехал, рассказывал, как они там в пустыне работают.

— Вот уж что меня не прельщает.

— Идешь под палящим солнцем, спишь под звездным небом, сверлишь дырки в монолитной скале…

— Полный идиотизм. И выпить негде, правильно я понимаю? Что ж, если тебе именно этого недостает, скажи спасибо. Скажи спасибо, что тебя миновала чаша сия. Ничего страшного, что ты чувствуешь себя креветкой в желе.

— Я не говорил, что креветкой. Я сказал — орлом.

— Это одно и то же.

— Совсем не одно и то же.

— Ну ладно, — примирительно ответил Бисквит. — Как знаешь. Пусть будет по-твоему. Но получается, что ты не можешь осилить долг в две сотни фунтов? Неужели в наследстве твоей тетушки совсем ничего ценного не оказалось?

— Одни бесполезные бумажонки.

— А какие конкретно?

— Всех не упомнишь. На пять тысяч от какой-то Федеральной лакокрасочной компании, еще три тысячи от компании развития чего-то там… Да, и еще одной шахты. Забыл, какой.

— Ба! Ты владелец шахты? Тогда дело на мази.

— Да это пустышка, как все приобретения моей тетушки.

— Но что все-таки за шахта?

— Я особенно не вникал, что зря утруждаться, если в ней ничего нет. Какие-то медные копи, кажется. Рудник — «Мечта Сбывается». По мне это не мечта, а чистый кошмар.

— Берри, старина, — сказал Бисквит. — Повторяю тебе со всей ответственностью, что дело на мази. На кой она нужна, эта медь, понятия не имею. В карманах ее носить — звон один. Кошелек набить — одна тяжесть. И что на нее купишь? Вечернюю газету или упаковку пластыря. Тем не менее общеизвестный факт — народ хлебом не корми, дай завладеть медными приисками. Тебе надо немедленно продать эту шахту, отдать старику Эттуотеру его деньги (если ты зациклился на своей безумной затее), одолжить мне, сколько сможешь, из оставшейся суммы, а потом отправляться на все четыре стороны и делать, что душе угодно.

— Сколько можно повторять, что в этой «Мечте» никакой меди нет!

— Зато в мире полным-полно чокнутых. Черный будет день для старой доброй Англии, когда в ней не найдется хоть одного чудака, желающего купить шахту, пускай и пустую. Ты говоришь, в твоей шахте ничего нет? Ну и что из этого? Мой папаша однажды купил акции нефтяной скважины, так там не только нефти, но и самой скважины не было. Осмелюсь заметить, что если ты бросишь взгляд окрест себя, то обнаружишь дюжину идиотов, которые спят и видят отдать тебе несколько тысяч за эту штуковину.

Берри схватился за край скатерти. Чтобы разжечь его воображение, достаточно было ничтожной искры.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно.

Глаза у Берри засверкали огнем.

— Если мне удастся найти человека, который дал бы денег, чтобы заплатить долг Эттуотеру, я бы тут дня не остался. Я бы сел на первый пароход, отправляющийся в Америку, и двинул бы на Запад. Представь только такую картину, Бисквит. Пустыня, простирающаяся на мили и мили вокруг, каменные утесы, очертания которых тонут в мареве. Караванные пути. Пурпурно-алые горы. Мужчины в сомбреро и синих комбинезонах.

— Опасный, должно быть, народ, — заметил Бисквит. — Держись от них подальше, послушай моего совета. Ты что, покидаешь меня? — спросил он, видя, как Берри подымается с места.

— Боюсь, мне надо идти. Пора на работу.

— Уже?

— У меня перерыв один час, и сегодня неподходящий день, чтобы нарушать правила. У старика Фрисби опять диспепсия, а в этом состоянии он сердит.

— Ну тогда двигай, раз должен, — сказал отходчивый Бисквит. — И не забудь насчет рудника. Жалко, что у меня не было тетки, которая отказала бы мне что-нибудь этакое. В моей жизни две тетки. Одна из них — Вера, о которой я уже говорил. Вторая, почтенная Каролина, отошла в лучший мир несколько лет назад, задолжав мне два фунта шесть пенсов, которые взяла на такси.

2

В то время как Берри Кон вей, неохотно оторвав себя от дружеского застолья, входил в вагон подземки, который должен был доставить его в Сити, к трудам насущным, Т. Патерсон Фрисби, его хозяин, сидел в конторе на Паддингтон-лейн, 6, и разговаривал по телефону со своей сестрой Джозефиной.

Т. Патерсон Фрисби, невысокий человек, имел такой кислый вид, будто его долго выдерживали в крепком маринаде. Лицо его, когда он взялся за трубку, выражало крайнюю степень недовольства. Сестра всегда вызывала у него раздражение, особенно по телефону, когда ее природная склонность к болтливости достигала невыносимых пределов; к тому же он жестоко страдал от несварения желудка, о каковом и упомянул Берри в беседе с лордом Бискертоном.

Готовность к мукам нисколько не снижала их интенсивности. Напротив, к физическим страданиям добавлялись терзания духовного свойства. Целая медицинская кафедра убеждала мистера Фрисби воздерживаться от жареной утки, и как правило, у него хватало силы воли следовать этому совету. Но вчера вечером искушение сделалось слишком сильным. Он безвольно и безрассудно набросился на фаршированную утку, продемонстрировав здоровый крестьянский аппетит. Сегодня его настигло неминуемое возмездие. В довершение всего позвонила Джозефина.

— Алло? — произнес мистер Фрисби, как бы взывая из бездны.

Он взял таблетку пепсина и бросил ее в рот — не тем полным достоинства жестом, каким величественный монарх швыряет в толпу золотые монеты, а неохотным движением человека, вынужденного сунуть подаяние назойливому попрошайке. Он знал, что желудочная кислота будет делать свое черное дело, покуда не ублажишь ее этой подачкой.

В мире так много прекрасного, что жаль, казалось бы, тратить время на пищеварение мистера Фрисби, и тем не менее долг историка — не отворачиваться от темных сторон жизни и видеть ее во всей полноте.

— Алло? — произнес мистер Фрисби. Ему ответило чистое сопрано.

— Патерсон!

— Угу.

— Это ты?

— Угу.

— Послушай.

— Слушаю.

— Ну так слушай.

— Слушаю! Сказал же. Давай к делу. И побыстрее. Не забывай, что каждая минута обходится мне в сорок пять монет.

Дело в том, что миссис Мун говорила из своих апартаментов на Парк-авеню в Нью-Йорке. Хотя эта женщина могла позволить себе любые траты, для мистера Фрисби транжирство даже чужих денег было невыносимым. Сам он владел двадцатью миллионами долларов и любил в них каждый Цент.

— Патерсон! Послушай!

— В чем дело?

— Ты меня слышишь?

— Конечно, слышу.

— Ну так слушай. На следующей неделе я еду в Японию с Генри Бессмерсом.

Мистер Фрисби издал тихий стон. Его лицо, напоминающее лошадиную морду, исказилось болью. Нет, желание сестры отправиться в Японию, которая гораздо дальше, чем Нью-Йорк, он вполне одобрял. Его душу ранило то, что она проматывала наличность, извещая его об этом факте. Для такого случая достаточно почтовой открытки из Токио с крестиком и надписью «Это мой номер» на одном из гостиничных окон.

— Только ради этого ты и звонишь? — спросил он сдавленным голосом.

— Нет. Послушай.

— Я уже слушаю.

— Дело касается Энн.

— Ах, Энн… — пробурчал мистер Фрисби, почувствовав некоторое облегчение. Он питал довольно прохладный интерес к делам сестры, но ее дочь, пожалуй, даже любил. Они не виделись несколько лет, поскольку смещение центра его деловой активности увело его прочь от родной земли, но сохранил память о племяннице как о хорошенькой девчушке с приятными и непосредственными манерами.

— Правда, Патерсон! Я всю голову с ней сломала.

Мистер Фрисби снова издал бурчание, на этот раз означающее, что, по его мнению, это не вяжется с планами столь далекого путешествия.

— Патерсон!

— Ну?

— Слушай.

— Я слушаю!

— Я говорю, голову изломала с этой Энн.

— Это я уже слышал.

— Знаешь, что она учудила на прошлой неделе? Мистер Фрисби заерзал, как будто только что обнаружил, что сел в муравейник.

— Каким чертом я мог узнать? Я что, по-твоему, — ясновидящий?

— Она отказала Кларенсу Дамфри, сыну Мортимера Дж. Дамфри. Объявила, что он зануда. А Кларенс — милейший молодой человек. Он не пьет, не курит и унаследует миллионное состояние. А знаешь, что она сказала мальчику Бурвашей?

— Что это за мальчик Бурвашей?

— Томбли Бурваш. Ты знаешь. Сын Дуайта Н. Бурваша. Она сказала, что выйдет за него, если он ударит полисмена.

— Что сделает?

— Ударит полисмена.

— Какого полисмена?

— Все равно какого. Сказала, что он сам может выбрать полисмена. Томбли, натурально, отказался. Он на такое не способен. И вот так всегда. Я отчаялась выдать ее замуж и живу в постоянном страхе, что она убежит с первым встречным. Она безумно романтична. Ни один добропорядочный молодой человек ей не годится. О Господи! Я как-то ее спросила, кого она хочет в мужья, и что она ответила? Смесь Джина Танни с Т.Э. Лоуренсом и Линдбергом и чтобы был похож на Рональда Колмена. Так что, поскольку я еду в Японию, мне кажется, лучше всего будет отправить ее на лето в Англию. Может быть, встретит кого-нибудь… ну, приличного.

Мистер Фрисби закашлялся.

— Слушай, — решительно сказал он, нечаянно впадая в плагиат. — Если ты надеешься повесить ее мне на шею…

— Разумеется, нет. Холостяцкий образ жизни, который ты ведешь, не годится для юной девушки. Она должна общаться с порядочными людьми. Я хочу, чтобы ты дал объявление в газеты о том, что требуется дама с титулом. Энн сможет у нее жить и выезжать с ней в свет.

— А-а, — с облегчением протянул мистер Фрисби.

— И когда будешь выбирать, поосторожней с титулом. Миссис Генри Бессмер рассказывала, что один друг присоветовал ей леди Такую-то, а она оказалась всего-навсего вдовой человека, которого удостоили рыцарским званием за то, что он был мэром какого-то городишки в Ланкашире, когда король открывал там ратушу или что-то в этом роде. Запомни, настоящих аристократок зовут по имени — леди Агата Так-то или леди Агата Сяк-то. Значит, она дочь герцога или графа.

— Ладно.

— Дело хлопотное, но куда денешься. А как твой люмбаго?

— У меня его нет.

— Не глупи. Я знаю, ты очень мучишься.

— Чем-чем? Скажи по буквам.

— Лисица, юность, майонез…

— Господи! — воскликнул мистер Фрисби, едва не плача. — Ты оплачиваешь звонкой монетой каждую букву! Вот тараторка.

— Кто-кто?

— Туша, амфора, роза, амфора, туша, окно, роза, кнопка, амфора. Ради Бога, повесь трубку, пока тебя не отправили в долговую тюрьму!

После того как гвалт на другом конце провода утих, мистер Фрисби несколько минут сидел в глубокой задумчивости. Потом протянул руку за целлулоидными манжетами, лежавшими возле чернильного прибора. Тяга к удобству была у него сильнее стремления к элегантности, и, принимаясь за работу, мистер Фрисби их отстегивал. В минуты нервных потрясений их блестящая поверхность будила в нем литературные наклонности. Манжеты для Т. Патерсона Фрисби служили тем же, чем скрижали для поэта.

Взяв один из этих пошлых предметов, он нацарапал на нем следующую pensee:[16]Мысль (франц.).

«Джозефина — зараза».

Слова эти написанного внесли в его душу некоторое успокоение. Но неудовлетворенность осталась. Он лизнул карандаш и внес поправку:

«Джозефина — опасная зараза».

Теперь гораздо лучше. Сильнее. Определеннее. Даже когда слова льются из самого сердца, писателю приходится шлифовать текст, придавая ему яркость и сочность.

Удовлетворенный шедевром, он придвинулся к столу и вернулся к работе.

Примерно через четверть часа его известили, что опять на проводе Нью-Йорк. И тут же, покрыв расстояние в три тысячи миль, до него донесся мелодичный голос юной девушки.

— Алло! Дядя Патерсон?

— Угу.

— Привет, дядя Патерсон! Это Энн.

— Догадался.

— Как здорово слышно, правда? — беззаботно произнес голос. — Ну как будто…

— Сидишь в соседних комнатах, — вздохнул мистер Фрисби. — Знаю. В чем дело?

— Какое дело?

Мистер Фрисби тихонько простонал.

— По которому ты звонишь, — объяснил он, воздевая очи в направлении небес, которые, чуял он, не могли благословить такое издевательство над человеком.

Энн счастливо рассмеялась.

— Да так, ничего особенного, — сказала она. — Просто захотелось немножко поболтать. Доставить себе удовольствие. Мне еще ни разу не случалось звонить по трансатлантическому кабелю. Какое счастье сознавать, что наш разговор обходится маме по десять долларов за слог! Дядя Патерсон!

— Угу.

— Как твой люмбаго?

— Черт бы его побрал!

— Надеюсь, что поберет, — сочувственно отозвалась племянница. — И все же, как он?

— Лучше.

— Прекрасно. Мама с тобой разговаривала?

— Угу.

— Блеск! Представляю, какой счетец ей выпишут! Она сказала, что отправляет меня в Лондон?

— Угу.

— Я отплываю на «Мавритании» в пятницу.

— Угу.

— А как там, в Лондоне?

— Паршиво.

— Почему?

— Потому.

— Для меня это земля обетованная, — убежденно заявила Энн. — Здесь у нас вокруг одни мультимиллионерские сынки, и почему-то так складывается, что отпрыски богачей все как на подбор одна кислятина. Зануда на зануде. К тому же я с ними с детства знакома. Может ли девушка проникнуться нежностью к человеку, которого помнит с тех пор, как он под стол пешком ходил в костюмчике лорда Фаунтлероя? Хочется познакомиться с людьми другого сорта. Хочется завести роман. Должно же быть где-то в мире место роману, а, дядя Патерсон?

— Нет!

— Я не согласна. Мне нужен мужчина из тех, про которых пишут в книжках. Впервые встретив девушку, он заглянет ей в глаза, воскликнет: «Друг мой!» — и немедленно заключит в объятия. Мне плевать, пусть он будет хоть амбал портовый и без гроша в кармане. Кстати, дядя Патерсон, мама сказала, что, если я в Англии найду себе неподходящую пару, она всю ответственность возложит на тебя. Я подумала, тебе надо знать заранее.

— Повесь трубку! — рявкнул мистер Фрисби с необычным для себя жаром.

Он с грохотом швырнул трубку, бросил взгляд на манжеты, чтобы утихомирить бушевавший в груди вулкан, но, не почувствовав облегчения, прибегнул еще к одной таблетке пепсина. Потом оперся подбородком на кулак и устремил взгляд в будущее, которое теперь виделось ему мрачнее прежнего.

Он с горечью вспомнил, как радовался браку сестры. Еще надел чертовски неудобный костюм и сорочку с жестким воротничком… Радовался он и рождению крошки Энн. Не сетуя, раскошелился на серебряную купель. Прошли годы, и вот чем все это обернулось!

Он прекрасно понимал, какое значение вкладывает его сестра в понятия «вся ответственность» и «неподходящая пара». Мало того, он знал, как проявит себя ее неудовольствие, если чадо, переданное на попечение дяди, заключит брачный союз с неугодной личностью. Она примчится в Лондон и накинется…

Резкий звук ударил в ухо, как взрыв бомбы. Телефон опять зазвонил в самый неподходящий момент. Мистер Фрисби отпрянул, как стреноженный скакун, и вернулся к действительности.

— Алло, — выдохнул он.

— Это кто? — спросил чей-то голос. Голос был женский, и мистер Фрисби, мобилизовав остатки рыцарства, удержался от привычного ответа.

— Мистер Фрисби слушает, — коротко бросил он.

— О! — отреагировал голос— Доброе утро, сэр. Я хотела спросить, вы часом не знаете, надел мастер Берри теплые кальсоны?

Финансист глотнул ртом воздуха.

— Знаю ли я — как вы сказали?

— Вы ведь тот самый мистер Фрисби, у которого работает мистер Конвей?

— У меня есть такой секретарь.

— Тогда вы спросите, надел он теплые кальсоны? Погода что-то сыровата, а он такой слабенький.

Если бы пророк Иов вошел в этот момент в кабинет, Т. Патерсон Фрисби пожал бы ему руку и сказал: «Старина, теперь я понимаю, каково тебе было». Страдальческая морщина прорезала его лоб. Больше всего на свете, полном неприятных неожиданностей, он не терпел звонков персоналу по его личному телефону. А уж звонки об исподнем резали его ножом по сердцу.

— Не вешайте трубку, — сдавленно сказал он и нажал кнопку на столе.

Раздался резкий звонок, а вслед за ним в комнату вошел личный секретарь мистера Фрисби, загорелый и подтянутый.

Берри Конвей мало походил на чьего бы то ни было личного секретаря. Он плохо соответствовал этой роли. Конечно, трудно очертить некие жесткие правила, которым должна отвечать внешность секретаря; во всяком случае ей следует хотя бы приблизительно отвечать определенным ожиданиям. Скажем, отнюдь не помешали бы очки в роговой оправе и легкая бледность.

Берри Конвей — поджарый, атлетически сложенный, с внешностью боксера полулегкого веса, который принимает по утрам холодный душ и при этом поет — был далек от идеала. Лицо у него было чисто выбритым, тело мускулистым. А мистер Фрисби, даже в те минуты, когда не страдал желудочными коликами, имел наружность совсем иного рода. Его подспудно оскорблял вид маячившего перед ним человека. Берри мог был взять мистера Фрисби одной рукой и съесть как цыпленка; и подчас вечерами, после трудов праведных, сожалел о том, что этого еще не сделал. Дело в том, что мистер Фрисби умел быть неприятным.

Вот и сейчас он сделался неприятным.

— Эй, вы! — рубанул он. — Что вы о себе воображаете? Почему ваши друзья звонят сюда? Какая-то полоумная баба требует вас к телефону. Ответьте ей.

Разговор, последовавший затем, продлился недолго. Невидимая собеседница говорила — и, по-видимому, наступательно, — а Берри, рдея лицом и ушами, робко отвечал: «Конечно, нет — сегодня ведь тепло — я хорошо себя чувствую — да хорошо, хорошо!». — И, положив трубку, всем своим видом он выражал стыд и смятение.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Это моя старая няня.

— Няня?

— Бывшая няня. Она никак не может примириться с мыслью, что я уже вырос.

Мистер Фрисби шумно вдохнул.

— Она спросила — меня спросила — надели ли вы теплые кальсоны.

— Знаю, — залившись краской, ответил Берри. — Этого больше не случится.

— А вы надели? — спросил мистер Фрисби с понятным любопытством.

— Нет, — коротко ответил Берри.

— Уфф! — выдохнул мистер Фрисби.

— Сэр?

— Живот болит, — пояснил финансист. — У вас бывало несварение желудка?

— Нет, сэр.

Мистер Фрисби неодобрительно смерил взглядом секретаря.

— Так-таки не бывало? Ну ничего, еще будет. И у вас, и у вашей няньки заодно. Запишите: племянница — титулованная леди — газеты.

— Простите, сэр…

— Вы что, по-английски не понимаете? — спросил мистер Фрисби. — Моя племянница приезжает из Америки на Лондонский Сезон, и ее мамаша желает, чтобы я поместил объявление в газеты, что требуется титулованная дама в качестве компаньонки. Не понимаю, что тут неясного. Мне кажется, это доступно любому, кто имеет хоть чуточку серого вещества. Поместите объявление в «Тайме», «Морнинг пост» и так далее. Сформулируйте как знаете.

— Да, сэр.

— Хорошо. Все.

Берри направился к двери. Дойдя до нее, он остановился. Ему в голову пришла мысль. Как человек добросердечный, он старался по возможности совершать добрые поступки. Ему показалось, что сейчас явилась как раз такая возможность.

— Могу я кое-что предложить, сэр?

— Нет, — ответил мистер Фрисби.

Берри не так-то просто было обескуражить.

— Я просто подумал, что леди Вера Мейс может вам подойти.

— Кто?

— Леди Вера Мейс.

— Кто такая?

— Сестра лорда Ходдесдона. Она вышла замуж за человека по фамилии Мейс.

— Откуда вы его знаете?

— Я учился в школе с ее племянником, лордом Бискертоном.

Мистер Фрисби с интересом взглянул на своего работника.

— Что-то я не пойму, — протянул он. — Вы якшаетесь с верхушкой аристократии, в школу ходите с их племянниками, а сами работаете у меня в конторе…

— За смешное жалованье, сэр? Истинно так. История довольно грустная. Меня усыновила богатая тетушка, которая вдруг превратилась в бедную.

— Действительно грустно, — заметил мистер Фрисби, вынимая из флакончика таблетку пепсина.

— Если бы, — предположил Берри, — вы выразили сочувствие в виде небольшой прибавки…

— Идите к черту, — прервал его мистер Фрисби. — Переменим тему.

— Хорошо, сэр. Поговорим о леди Вере Мейс.

— Вы с ней знакомы?

— Виделся однажды. Она как-то приехала к нам в школу и выставила угощение. Кофе, орешки, клубничное желе, два вида джема, два вида кекса, мороженое и сосиски с картофельным пюре, — перечислил Берри, в сердце которого это воспоминание хранило неувядаемую свежесть.

У мистера Фрисби воспоминание о еде вызвало иную реакцию. Его чувствительный желудок произвел четыре мощных спазма и затих.

— Не говорите о таких вещах, — сказал он, передернувшись всем телом. — Даже не заикайтесь о еде в моем присутствии.

— Хорошо, сэр. Так я могу передать леди Вере, чтобы она к вам обратилась?

— Если хотите. Вреда не будет.

— Огромное вам спасибо, сэр, — сказал Берри.

Он не мешкая вышел в коридор и позвонил в клуб «Трутни». Как он и ожидал, лорд Бискертон оставался на месте.

— Алло? — сказал Бисквит.

— Это Берри.

— Высказывайся побыстрей, старина, — сказал Бисквит. — Слушаю тебя внимательно. Только в темпе, потому что ты оторвал меня от крайне напряженной игры. Что случилось?

— Бисквит, я помогу тебе наварить деньжат.

На другом конце провода произошел эмоциональный взрыв.

— Да ты что!

— Похоже, что так. Бисквит впал в задумчивость.

— А что я должен делать? — спросил он. — На убийство я вроде не очень гожусь, и фальшивые деньги вряд ли сумею печатать. Не пробовал никогда. Но постараюсь.

— Племянница старика Фрисби приезжает из Америки на Сезон. Ей нужна компаньонка.

— Ах так, — разочарованно протянул Бисквит. — А я тут с какого боку припека? Ты хочешь, чтобы я нанялся на эту работу, ловко прикинувшись вдовствующей герцогиней? Зря ты беспокоишь занятого человека этакой ерундой, Берри. Честно ли пробуждать надежды, чтобы махом их разбить?

— Осел ты, братец. Я думал, это дело подойдет твоей тетке.

— А! — Бисквит переменил тон. — Теперь понимаю. Понимаю твою мысль. Работа для тети Веры, так? Недурно. Это денежное дельце, так?

— Ну конечно. Еще какое денежное!

— И она с этим справится, она такая! — сказал лорд Бискертон. — Ну, ты молодец! Прямо манна небесная.

— Так позвони ей и введи в курс. Если дельце выгорит, тебе обломится от ее доходов.

— Думаешь? — переспросил Бисквит. — Думаешь, обломится? Я, естественно, буду настаивать на комиссионных, а уж мы с тобой поделим их пополам — ты получишь долю как автор идеи, а я за тетушку.

— Идея не моя, — сказал Берри. — Я тут ни при чем. Я просто посредник, Санта Клаус.

Лорд Бискертон умилился.

— Берри! Это благородно. Да, именно так. Благородно. По-нашему, по-скаутски. Настоящий друг. Скажи, а каковы шансы моей родственницы зацепиться за эту крайне выгодную должность?

— Очень большие. Если она вовремя подсуетится и вырвется вперед.

— Я заставлю ее попыхтеть через полчаса.

— Передай, чтобы она позвонила на Паддингтон-лейн, 6, и спросила мистера Фрисби.

— Обязательно. Да наградят тебя небеса за то, что ты сегодня сделал. Удача впервые улыбнулась нашему семейству за годы, годы и годы. Надо отметить это событие. Вечером устрою пир!

3

Если бы мистер Фрисби принадлежал к той породе людей, которые способны замечать оттенки чувств на лицах своих подчиненных, при последней встрече с секретарем он, должно быть, обратил бы внимание на необычную веселость в его поведении. Берри обладал живым темпераментом, который легко зажигался любой блеснувшей грезой, и чем глубже он вдумывался в идею, поданную Бисквитом, тем более привлекательной она ему казалась. Он сам себе удивлялся — как за столько лет не удосужился подумать о том, чтобы извлечь какие-то деньги из медных копей.

Конечно, в этой шахте еще не нарыли руды даже на одну дверную ручку, но, как справедливо заметил Бисквит, в мире полным-полно чудаков. Ежедневные газеты свидетельствовали об этом каждое утро. Один покупает у первого встречного золотые кирпичи, другой со всех ног бежит отдать все, что имеет, случайному знакомому, чтобы только подтвердить ему свое доверие.

Было бы неплохо посоветоваться на этот счет с хозяином. Известно, что Т. Патерсон в курсе медных дел — он президент компании «Прыткая Ящерка» — и в перерывах между приступами диспепсии бывает близок к гениальности. Наблюдательному человеку не составит труда заметить приближение такого светлого момента и припасть к источнику мудрости прежде, чем он вновь иссякнет.

Однако пока аудиенцию пришлось отложить, потому что прибыла леди Вера Мейс. Тетушка Бисквита была не из тех женщин, кто станет мешкать, когда в воздухе пахнет деньгами. Она явилась точно в три тридцать.

— Пришла леди Вера Мейс, сэр, — сказал Берри. — Пригласить?

— Угу.

— А можно мне потом обратиться к вам по личному делу?

— Угу.

Берри вернулся в свою комнатушку и предался мечтам. Время от времени он возвращался мыслями к переговорам, происходившим в кабинете мистера Фрисби. Хорошо бы Бисквитова тетя зацепилась за место. Когда-то она была добра к нему, школьнику, а теперь вот оказалась на мели. К тому же и Бисквит получил бы комиссионные, так что как ни кинь — всем бы подфартило.

Она просто должна получить эту работу, размышлял Берри. Беспощадное время не позволило ей узнать бывшего школьника и возобновить знакомство, но в других отношениях оказалось к ней благосклонным. Леди Вера оставалась сногсшибательно красивой, как в те времена, когда навещала племянника и угощала его приятелей. Все тот же нежный серебристый голос, все те же изысканные манеры. Или он, Берри, ничего не смыслит в жизни, или она с ходу сразит Т. Патерсона.

Резкий звук звонка вывел его из раздумий. Войдя в кабинет, он застал хозяина в одиночестве. Т. Патерсон Фрисби сидел, откинувшись на спинку кресла, и выглядел, как подобает великому финансисту, довольно рассеянным. На устах его блуждала ухмылка, причем глуповатая. А в петлице красовалась роза, которой прежде не было.

— Ну? — спросил он, выпрямляя спину при виде Берри.

— Слушаю, сэр.

— Что вы хотите?

— Что вы хотите, сэр? Вы позвонили. Мистер Фрисби очнулся от забытья.

— Ах, да. Запишите.

— Слушаю, сэр.

— Пим, Пятница.

— Простите, сэр?

— Я пригласил леди Веру Мейс на ленч в ресторан «Пим», — расшифровал мистер Фрисби. — Она желает посмотреть биржу.

— Понимаю, сэр.

— Насчет объявлений. Не надо их давать. Нет нужды.

— Нет нужды, сэр.

— Я договорился с леди Верой. Она будет опекать мою племянницу, когда та явится.

— Да, сэр.

Мистер Фрисби вернулся в состояние транса. Глаза его полузакрылись, и хотя лицо еще хранило кисловатое выражение, он выглядел почти по-человечески.

— Замечательная женщина, — пробурчал он. — Она меня вылечила.

— В самом деле, сэр?

— Она сказала, это чисто нервное, — продолжил мистер Фрисби, как лектор, не обращающий ни малейшего внимания на аудиторию. — Она сказала, что от лекарств нет никакого толку. Надо, сказала она, думать о чем-нибудь приятном. Впустите в душу солнечный свет, сказала она. Она сказала: «Представьте, что вы маленькая птичка на ветке. Что бы вы делали? Вы бы пели. Итак…».

Он внезапно замолк. Должно быть, увидев себя маленькой птичкой, он вернулся к действительности.

— Да, весьма замечательная женщина, — сказал он и отрешенно взглянул на Берри. — Так что вы хотели? Что-то насчет ваших личных дел. Что такое?

Берри почувствовал, что поймал крайне благоприятный момент. Настроение хозяина как нельзя способствовало тому, чтобы подать добрый совет кому-то из малых сих. Он не был таким благодушным и дружелюбным с того дня, как Объединенные Купоны подпрыгнули на двадцать пунктов.

— Я насчет рудника, сэр. Ну, этого… У меня акции…

— Что за рудник?

— Медный.

Проблески гениальности застыли на лице мистера Фрисби кристаллами льда.

— Вы скупаете акции медных компаний? — с угрозой в голосе переспросил он. — Позвольте заметить вам раз и навсегда, молодой человек, что я не позволяю своему персоналу заниматься биржевыми спекуляциями.

Берри поспешил занять оборонительную позицию.

— Я и не занимаюсь, — сказал он. — Это мой рудник. Мой собственный. Мне принадлежит. Я хозяин.

— Бросьте дурака валять, — сурово отрезал мистер Фрис-би. — Какой, к черту, из вас хозяин?

— Мне тетя его завещала.

И второй раз за этот день Берри вытащил на свет свою фамильную историю.

— Понятно, — резюмировал сметливый мистер Фрисби. — Где же этот рудник?

— Где-то в Аризоне.

— Название?

— «Мечта Сбывается», — застенчиво пролепетал Берри. — «Жаль, — подумал он, — что первый владелец, давая имя своему детищу, не выбрал что-нибудь менее напоминающее название популярной песенки».

— «Мечта Сбывается»?

— Да.

Мистер Фрисби подался вперед и, облокотившись о столешницу, разглядывал вечное перо. Видимо, он снова впал в транс.

— Там никакой меди не добывают, — продолжал Берри виноватым тоном. — Но я за ленчем поговорил с одним человеком, и он сказал, что, если присмотреться, всегда можно найти человека, который хочет приобрести рудник.

Мистер Фрисби вернулся к жизни.

— А?

Берри повторил свое соображение.

— Что ж, можно, — заметил он, — если повезет найти дурака. Они, как известно, рождаются каждую минуту.

— Я вот хотел узнать: вы не посоветуете мне, как лучше обделать это дельце?

— Вы говорите, там ничего не добывают?

— Да.

— Тогда нельзя рассчитывать, что много выручишь.

— Я и не рассчитываю, — сказал Берри.

Мистер Фрисби взял перо, оглядел его и положил на место.

— Я вот что скажу, — начал он. — Как ни странно, у меня есть на примете один тип, Хоук. Дж. Б. Хоук. Возможно, он примет ваше предложение. Он как раз по этой части — покупает всякую бесполезную собственность. А вдруг из этого получится что-нибудь дельное? Если хотите, я с ним свяжусь.

— Большое спасибо, сэр.

— М-да, м-да… Надо будет его разыскать. Если предложить задешево, он возьмет не глядя. Так и быть, я с ним свяжусь.

— Огромное спасибо!

— Не стоит благодарности, — ответил мистер Фрисби.

Берри вышел из кабинета. Мистер Фрисби снял трубку и назвал номер.

— Хоук? Это Фрисби.

— Слушаю вас, мистер Фрисби, — почтительно ответил голос на другом конце провода.

Голос был низкий и хриплый. Слыша его, можно было предположить, что его владелец краснолиц и излишне тучен.

— Надо повидаться, Хоук.

— Слушаюсь, мистер Фрисби. Прийти к вам в контору?

— Нет. В Гросвенор-хаус. Около шести.

— Хорошо, мистер Фрисби.

— Не опаздывайте.

— Хорошо, мистер Фрисби.

— У меня все.

— Хорошо, мистер Фрисби.

4

Люди, которых мистер Фрисби собирал для переговоров в своей резиденции Гросвенор-хаус, всегда демонстрировали подчеркнутое послушание. Всем своим видом они показывали, насколько четко понимают, что ступили на священную территорию. Краснолицый субъект вошел в гостиную ровно в шесть почти на цыпочках.

Дж. Б. Хоук был одним из тех нужных людей, которые обитают на периферии волшебного мира финансов и живо откликаются на обращение «Эй, вы!», исходящее от любого из больших финансистов, пожелавших воспользоваться их услугами. Готовность угодить являлась основным свойством мистера Хоука. Он пошел бы, куда бы его ни послали, и сделал бы все, о чем бы ни попросили.

— Добрый вечер, мистер Фрисби, — произнес Дж. Б. Хо-ук. — Как поживаете?

— Не ваше дело, — отвечал мистер Фрисби. — Есть одна комбинация.

— Слушаю, мистер Фрисби.

— Как вам известно, я президент «Прыткой Ящерки».

— Да, мистер Фрисби.

— Рядом с нашими копями — одна малютка, «Мечта Сбывается». Несколько лет стоит заброшенной.

— Понимаю, мистер Фрисби.

— Я получил письмо от моих директоров. Им почему-то взбрело в голову завладеть этим рудником. «Прыткая Ящерка» расширяется, и, возможно, им понадобилась земля для строительства жилищ рабочим или чего-то в этом роде. Они не вдаются в подробности. Я хочу, чтобы вы…

— Выявил владельца, мистер Фрисби?

— Не перебивайте, — обрезал его Т. Патерсон. — Владелец мне известен. Это мой секретарь, некто Конвей. По его словам, он получил рудник по наследству. Я хочу, чтобы вы пошли к нему и купили рудник для меня. Дешево.

— Да, мистер Фрисби.

— Я не хочу засвечиваться в этом деле. Если молодой Конвей узнает, что за его собственностью охотится «Прыткая Ящерка», он взвинтит цену.

— Понимаю, мистер Фрисби.

— И не торопитесь с покупкой. Я сказал ему, что свяжусь с вами, но вы в данный момент в Америке. Не надо проявлять слишком большой заинтересованности. Я дам сигнал, когда действовать.

— Слушаюсь, мистер Фрисби.

— Хорошо. Это все.

Т. Патерсон Фрисби по-наполеоновски кивнул, давая понять, что переговоры закончены, и Дж. Б. Хоук, чуть не ударившись лбом при поклоне, пятясь удалился.

Покинув зал аудиенции, мистер Хоук поднялся наверх и свернул в коридор, ведущий в американский бар. При его появлении там, мужчина, сидевший на табурете, потягивая коктейль, встал с места.

— Ну? — спросил он.

Он устремил на мистера Хоука вопрошающий взгляд. Это был один из тех невероятно гладко выбритых людей неопределенного возраста и невыразительных черт лица, которые немедленно ассоциируются с миром скачек. Именно на бегах Дж. Б. Хоук и свел знакомство с этим джентльменом. Звали его Келли, в кругах, в которых он вращался, он был известен как капитан Келли, хотя, в каком полку он имел честь служить, никому не было ведомо.

Капитан увлек мистера Хоука в уголок и еще раз окинул цепким взглядом.

— Чего он хочет? — спросил он.

С того момента, как Дж. Б. Хоук покинул гостиную мистера Фрисби, манеры его претерпели изменение к худшему. Его почтительная вкрадчивость исчезла, как не бывала.

— Старый хрыч, — с отвращением сказал он, — всего-навсего нанял меня агентом по покупке какой-то бездействующей медной шахты где-то у черта на куличках.

Он рассеянно жевал зубочистку. Приглашение в резиденцию мистера Фрисби взбудоражило его и пробудило надежды на солидные комиссионные. Но он вышел оттуда разочарованным.

— На кой ему сдалась какая-то заброшенная шахтенка? — спросил капитан Келли, не отрывая пристального взгляда от лица партнера.

— Говорит, она расположена рядом с «Прыткой Ящеркой», — уныло ответил мистер Хоук. — Земля понадобилась для застройки.

— Гм, — протянул капитан Келли.

— Я ему не нужен. Любой конторский мальчишка управился бы с этим делом за милую душу. Я только время потеряю.

Капитан Келли перевел взгляд на муху, которая села ему на рукав, и внимательно изучал те суетливые движения, которые мухи в таких случаях производят. Ничего нельзя было прочесть на его лице, но, судя по тому, что он перестал говорить, мистер Хоук догадался, что он начал думать.

— Ну? — спросил мистер Хоук не без некоторого раздражения. Невозмутимость товарища подчас выводила его из терпения.

Легким движением локтя капитан согнал муху.

— Гм, — вновь произнес он.

— Что ты хочешь сказать?

— Подозрительно все это, — сказал капитан.

— Что именно?

— То, что ему вдруг понадобилась эта штука.

— По-моему, ничего странного.

— Это потому, что ты дурак, — бесстрастно констатировал капитан. — Первое, что приходит в голову, это что на месторождении открыли новую жилу.

— Чепуха, — ответил мистер Хоук. — Я как раз в курсе дела. Мне случилось побывать в тех краях несколько лет назад. И знаю этот рудник, и парня, который дал ему идиотское название «Мечта Сбывается». Его фамилия Хиггингботом, изыскатель с Перевала Бурра, он застолбил участок десять лет назад. И с тех пор по сию пору там не добыли ни унции меди. Не поручусь, что разработки не прекратились через полгода после вскрытия шахты.

— Зато «Прыткая Ящерка» процветает.

— Ну и что с того, что процветает?

— А то, что они могли пронюхать, что их жила идет прямехонько на соседскую территорию.

— Ишь ты! — удивился мистер Хоук. Его не слишком проворные мозги впервые за время беседы пришли в движение.

— Я слыхал, такое бывает.

— И я слыхал, — сказал мистер Хоук.

Он с волнением взглянул на собеседника. Перед ним забрезжили радужные видения.

— Надеюсь, ты не ошибся, — сказал он.

— Во всяком случае, мне так кажется.

— Да тут же большие деньги зарыты!

— Еще бы! — подтвердил капитан.

— Послушай-ка, — сказал мистер Хоук.

Он из предосторожности понизил голос и заговорил о деле. Капитан время от времени одобрительно кивал.