Онлайн чтение книги Старшины Вильбайской школы The Willoughby Captains
XXIV. НЕДОРАЗУМЕНИЕ

Вечер только что описанного нами дня прошел в Вильбае очень оживленно. Все три отделения переживали впечатления этого дня, но каждое переживало по-своему. Отделение директора радовалось самолюбивой радостью главных победителей. Победа школы была забыта за славными подвигами пятерых героев отделения. Сами герои, конечно, молчали; зато их восторженные поклонники наперерыв кричали, что вся честь победы принадлежит им, что если б не они, то школа «провалилась бы». «Теперь никто не посмеет сказать, что во время гонок мы взяли приз только благодаря несчастному случаю с лодкой Паррета; теперь всем ясно, что мы умеем побеждать без всяких случайностей», говорили они. Героев чествовали, не жалея легких, так что под-конец они не знали, куда им спрятаться от этих чествований.

В отделении Паррета торжество было несравненно умереннее. Как честные вильбайцы парретиты, конечно, радовались победе, одержанной школой, или, вернее, старались радоваться. Как могли они забыть, какою ценой была куплена эта победа? Победа эта означала не более, не менее, как конец их царствования в школе. Во всем этом досаднее всего было то, что они так много хвастались. Теперь всякий имеет право смеяться над ними и, разумеется, воспользуется этим правом. И здесь, как и в отделении директора, сами герои молчали; за них говорили другие. Самые ярые из патриотов отделения, как, например, Парсон, Бошер и компания, пытались было доказать, что сегодняшняя партия не может идти в счет, что им сегодня просто не везло; но все, да и сами они, понимали, что это объяснение несколько натянуто. В конце концов парретиты принуждены были с прискорбием сознаться, что слава покинула их, по крайней мере на этот год.

Бескорыстнее всех радовались вельчиты. С одной стороны, соперничество между двумя отделениями их не касалось; с другой — они не были теперь теми безучастными зрителями чужого торжества, какими бывали в прежние годы: теперь у них был свой герой — Риддель, и над его-то головой разразился их шумный восторг. Ему раз десять прокричали «ура» и оставили его в покое только тогда, когда он ушел и заперся в своей комнате.

— Если бы вы знали, друзья, как мне надоели все эти дрязги между нами и парретитами! — говорил в этот вечер Ферберн, который вместе с Котсом и Портером пришел к Ридделю, чтобы спастись от бурных чествований своего отделения.

— Кто же заводит эти дрязги? Уж конечно, не мы. Чем виноваты мы, например, что играли сегодня лучше их? — сказал Портер.

— Ну да, а между тем они теперь говорить с нами не хотят, отворачиваются, — подхватил Котс. — Глупцы! Даже не могут скрыть своей зависти…

— Я думаю, что на их месте и мы вели бы себя не лучше, — заметил Ферберн и прибавил, обращаясь к Ридделю: — Знаешь, дружище, отлично ты сделал, что перешел в отделение Вельча: у вас спокойнее.

Риддель улыбнулся:

— Да, мы пока не заразились вашим честолюбием: браним и хвалим, кого нам вздумается. Но нельзя сказать, чтоб у нас было спокойнее: послушайте-ка, что они выделывают…

И действительно, младшее поколение вельчитов заявляло в эту минуту о своих чувствах так усердно, что Ридделю пришлось наконец извиниться перед гостями и приступить к своим обязанностям старшины. Ферберн, Портер и Котс слышали, как Риддель отворил дверь в дортуар, в котором происходило шумное заседание, и как вслед за тем в честь его раздалось дружное «ура»; потом Риддель что-то сказал, и шум стал стихать и скоро перешел в обыкновенный говор. Для трех классных старшин отделения директора такое доказательство влияния старшины на своих подчиненных было целым откровением.

— Как это ты ухитрился угомонить их так скоро? — спросил Котс Ридделя чуть не с завистью, когда тот вернулся к ним. — У нас в таких случаях никогда не обходится бес щелчков, да и те не всегда действуют. Поделись с нами, пожалуйста, своим секретом.

Риддель засмеялся:

— Секрет очень прост: они теперь помешались на крикете, а я пригрозил им, что не позволю им играть против парретитов, если они не угомонятся.

Такое объяснение было, конечно, очень просто, но не совсем понятно. Все знали, что раньше такие угрозы старшины ни на кого не действовали. Но каковы бы ни были причины приобретенного им влияния, влияние это было несомненно: в этот вечер вмешательство его больше не понадобилось.

— Пойдут теперь пересуды по поводу сегодняшней партии, — сказал Котс, после того как тема о примерном поведении вельчитов была исчерпана,

— Нет худа без добра, — отозвался на это Ферберн: — теперь перестанут, по крайней мере, перемалывать на все лады это проклятое дело с гонками.

С чего пришло ему в голову заговорить об этом именно теперь? Риддель, не думавший в эту минуту о Виндгаме, вздрогнул и переменился в лице при этом напоминании. Гости его продолжали между тем перекидываться замечаниями на поднятую тему.

— Это правда. Чем скорее забудут об этих несчастных гонках, тем лучше, — говорил Портер.

— Замечательно, однако, что так-таки и не дознались, кто подрезал шнурок; даже и подозрений ни на кого не было. Уж не поторопились ли мы тогда решить, что это было сделано нарочно? Не была ли это простая случайность?

Последнее замечание Ферберна было обращено к Ридделю. Риддель торопливо ответил:

— Да, конечно… — Но, спохватившись, что солгал, поправился: — То есть нет, это была не случайность. Я убежден, что это не могла быть случайность.

На этот раз замешательство старшины, было так явно, что не заметить его было невозможно. Мальчики переглянулись в недоумении, и Портер поспешил переменить разговор.

— Слыхали вы, господа, что Сильк поссорился с Джильксом? И любопытно то, что никто не знает, из-за чего.

— Говорят, из-за какого-то пари, — сказал Котс.

— Они ведь давно ссорятся, — заметил Ферберн.

— Да, но теперь окончательно поссорились; они даже не говорят друг с другом.

— А жаль: славная была парочка, — засмеялся Котс.

— Нет, я рад, что они разошлись, — сказал Ферберн. — Может быть, теперь они оставят в покое Виндгама; они совсем было испортили бедного мальчика. Помнишь, Риддель, ты мне говорил?

Но Риддель, несмотря на все усилия, не мог выговорить ни слова, и разговор продолжался без него.

— Не понимаю, чего его так к ним тянуло, — сказал Портер.

— Кажется, они действовали на него страхом. Сильк намекал мне, что знает про Виндгама что-то не совсем хорошее, — сказал Котс.

— Хорошо, что он от них отстал. Он славный малый. Теперь он ног под собой не чует от радости, что попал во вторую партию игроков. Такой смешной! Он уверял меня, что к следующей партии, против Темпльфорда, непременно выпишет сюда своего брата. То-то было бы хорошо!

Риддель сидел, как на горячих углях; весь этот разговор был для него сплошной пыткой. Конечно, он понимал, что его друзья не подозревают о том, как тесно связано с Виндгамом происшествие во время гонок, но от этого ему не было легче. Больше всего он боялся, как бы своим молчанием не выдать тайну раньше времени, а между тем никак не мог заставить себя принять участие в разговоре. Поэтому, когда его гости поднялись, чтоб идти к себе, он очень обрадовался. Он сказал, что не пойдет провожать их через двор, и попрощался с ними сухо, как им показалось, — во всяком случае, совсем не так, как встретил их час тому назад.

— В жизни своей не видал такого чудака, как этот Риддель, — сказал Котс двум другим, когда все они вышли. — Целый вечер был человек как человек, и вдруг точно его муха какая укусила. Заметили вы, как он надулся под конец? Точно ему было неприятно, что мы пришли.

— Не думал он дуться, а просто он не любит, когда говорят о гонках, — сказал Ферберн. — Ведь ты знаешь, какой он щепетильный. Я уверен, что до тех пор, пока это дело не разъяснится, он будет себя считать ответственным за него.

— Нет, тут что-то другое. Мне кажется, что он знает что-то об этом деле, — заметил Портер.

— Я знаю только, что когда заговорили о гонках, у него было такое виноватое лицо, точно он-то и есть герой этой проделки, — сказал со смехом Котс.

Три друга, переходившие двор в эту минуту, наткнулись на Виндгама, который быстро шагал им навстречу.

— Куда ты? — окликнул его Ферберн с подобающей начальническою строгостью в голосе. — Разве ты не знаешь, что скоро половина девятого?

— Я хотел сбегать к Ридделю. Я мигом вернусь, — ответил мальчик. — Я не был у него целых четыре дня.

Виндгам произнес это с таким пафосом, что Ферберн расхохотался.

— Удивительно, как Риддель пережил такую долгую разлуку! Ну, иди, да смотри к девяти часам непременно возвращайся: сегодня по случаю беспорядка отделение запирается ровно в девять.

— Будьте покойны! — И, довольный таким длинным отпуском, Виндгам начал было распространяться о своих сегодняшних впечатлениях.

Но Ферберн замахал на него руками:

— Слышал, слышал! Ступай болтай обо всем об этом Ридделю, мне это уже надоело. Идемте, друзья!

Но в этот вечер Виндгаму не удалось поделиться впечатлениями со своим другом, да и попал он к нему не так скоро, как рассчитывал. В коридоре отделения Вельча он наткнулся на Силька. Они не встречались со дня выборов, когда Виндгам, вопреки запрещению Ридделя, убежал в Шельпорт вдвоем с Сильком и, разумеется, по его наущению.

— Виндгам! Вот так сюрприз! Ты, конечно, ко мне? — обратился к нему Сильк заискивающим тоном.

— Нет, я к Ридделю, — ответил Виндгам сухо. При имени Ридделя Сильк сделал гримасу. «А я еще так ласково обошелся с этим глупым мальчишкой!» подумал он. Ему стало досадно на себя, и он решил, что поставит на своем, то есть не пустит Виндгама к Ридделю.

— Зачем тебе к Ридделю? — спросил он мальчика. — Пойдем лучше ко мне. Кстати, мне надо поговорить с тобой.

Но Виндгам отвечал прежним тоном:

— Нет, спасибо, я не пойду к тебе.

— Почему?

— Потому что не хочу. — И мальчик хотел пройти дальше.

Но Сильк не любил, когда не признавали его власти.

— А что, если я потребую, чтобы ты зашел ко мне? — выговорил он дрожащим от гнева голосом и загородил Виндгаму дорогу.

— Пропусти меня, — сказал тот, не отвечая на вопрос.

— Скажи прежде, отчего ты не хочешь зайти ко мне.

— Оттого, что мне нечего у тебя делать.

— А, так ты вот как! Ну, хорошо же… — И Сильк посторонился.

Не столько эти слова, сколько тон их напугал Виндгама. Неужели Сильк хочет пожаловаться на него директору за «Аквариум» и за другие прежние его проделки? Но ведь он и сам в них участвовал… Впрочем, он такой хитрый, что сам-то сумеет вывернуться, а всю вину свалит на него, Виндгама. Как ни стыдился мальчик своего малодушного страха, он не в силах был от него отделаться. Сделав несколько нерешительных шагов, он остановился и проговорил, не глядя на своего мучителя:

— Говори здесь то, что ты хотел мне сказать.

— Нет, ведь ты сказал, что нам с тобой не о чем разговаривать… Лучше я расскажу всей школе, как ты…

— Что ты, Сильк!.. Ведь ты обещал, что никому не скажешь! — закричал бедный мальчик в испуге. — Пойдем в твою комнату.

Сильк повернулся и пошел вперед с торжествующим смехом, а Виндгам последовал за ним, проклиная ту минуту, когда ему вздумалось навестить Ридделя.

— Я хотел только сказать тебе, что мне не нравится твоя дружба с Ридделем, — сказал Сильк Виндгаму, когда они пришли в комнату первого. — Я его не люблю и вовсе не желаю, чтобы ты к нему бегал.

— Отчего?.. И, наконец, не все ли тебе равно, с кем я дружу? — пролепетал удивленный Виндгам.

— Совсем не все равно. Кто мне поручится, что ты не проболтаешься Ридделю обо мне и Джильксе?

— Ну вот! Конечно, я этого не сделаю: ведь я дал вам слово.

— Положим, и я верю, что ты нас не назовешь, но если тебе вздумается покаяться ему в своих прегрешениях, ну, хоть насчет «Аквариума», то понятно, что он догадается, с кем ты туда ходил.

— Я ни слова не говорил ему об «Аквариуме», — сказал Виндгам.

— Советую тебе и не говорить — ради твоей же пользы… А что, Виндгам, — сказал вдруг Сильк, круто меняя враждебный тон на прежний, заискивающий, — скажи правду: ведь это Риддель настроил тебя против меня?

Виндгам покраснел.

— Нет… то есть да… он советовал мне меньше быть с тобой и с Джильксом, потому что я теряю много времени и…

— Ну, все равно, почему. Словом, советовал. Я был в этом уверен… Ну, а ты…

К счастью для Виндгама, в комнату ворвалась в эту минуту шумная ватага вельчитов; он воспользовался этим и убежал.

Он вошел к Ридделю далеко не тем веселым и беззаботным мальчиком, каким выходил из своего отделения полчаса тому назад. Сильк напомнил ему о том, что он так старался забыть, и за тревогами, которые подняло в нем это напоминание, у него выскочил из головы даже крикет. Риддель, ходивший по комнате, обернулся при входе посетителя и стоял, не зная, как заговорить с ним.

Виндгам заговорил первый:

— Ведь к вам теперь опять можно приходить, да? Я пришел вам показаться: верно, вы удивились бы, если б я не пришел сегодня.

— Да, эта возня с крикетом отнимала все время: некогда было видеться, — отвечал Риддель не совсем впопад.

Как только Риддель упомянул о крикете, Виндгам забыл все свои беды и оседлал своего конька:

— Не правда ли, Риддель, какая прелесть была сегодняшняя игра! Как ловко мы… то есть вы их отделали! Эту игру не скоро забудут. Если б вы слышали, что делается у нас! Столпотворение, да и только! А парретитам-то какой нос натянули, просто чудо!..

— Да, да, это хорошо, — проговорил рассеянно Риддель, — но я все-таки рад, что все это кончилось: ужасно мало времени оставалось для занятий… Что ж, будешь ты по-прежнему ходить ко мне по вечерам?

— Разумеется. Положим, у нас пойдет теперь практика для темпльфордской партии, но это мне не помешает приходить.

Пока мальчик болтал, Риддель молча ходил из угла в угол. Он думал о том, не заговорить ли ему теперь же о своих подозрениях. Его останавливало только то, что он все еще не решил, как он вообще поступит. Он знал, что одно его слово может погубить мальчика в глазах товарищей или даже испортить всю его жизнь. Как старшина школы он был обязан вывести его на свежую воду. Будь на месте Виндгама кто-нибудь другой — Сильк или Джилькс, например, — ведь он не стал бы покрывать их. Значит, и Виндгама он покрывать не должен. Раз дело идет о чести школы, всякое личное чувство должно быть отброшено. А между тем Ридделю было смертельно жаль мальчика, и не только ради его брата, но и ради него самого: несмотря ни на что, он любил Виндгама и считал его хорошим. Что же ему делать?.. Не могло ли тут выйти ошибки? Может быть, Виндгам и не виноват… Нет! Риддель вспомнил про ножик и про то, как он ему достался, и, наконец, этот памятный вечер накануне гонок… Нет, ошибки быть не могло… Был только один исход — это чтобы Виндгам сознался в своем проступке добровольно. Может быть, тогда удастся упросить директора, чтобы он его простил. Риддель давно замечал, что Виндгам от него что-то скрывает; как будто и хочет что-то сказать, но не решается… Может быть, это и есть именно то, что он подозревает? Не это ли привело его и сегодня? Может быть, если помочь ему, он и сознается… Риддель решился попробовать.

— Что ты поделывал эти дни? — обратился он к мальчику серьезно, но ласково. — Не накуролесил ли опять чего-нибудь?

— Нет, некогда было, — отвечал, улыбаясь, Виндгам. — Крикет да уроки — тут и думать-то о другом некогда.

— Ну, а вообще доволен ты собой последнее время?

— Последнее время — да.

— А не находишь ли ты, что этого мало? — продолжал Риддель, стараясь не смотреть на мальчика.

— Как мало? Я не понимаю… — проговорил тот с удивлением.

— Мне кажется, что если мы сделали что-нибудь дурное, то мало не делать этого вперед, а надо постараться… постараться исправить то, что мы сделали.

Виндгаму становилось неловко.

— Да, конечно… Только как же это исправить? Только тем и можно исправить, что не делать дурного в будущем.

— Представь себе, что в прошлом году ты взял у меня взаймы деньги. Неужели же все, что ты должен сделать, — это не занимать у меня в этом году?

— Нет, разумеется, нет, — я должен отдать вам свой долг.

— Ну, так и тут: если в прошлом у тебя есть какой-нибудь… одним словом, не совсем хороший поступок, ты прежде всего должен в нем сознаться.

Виндгам вспыхнул и потупился.

— Я знаю, о чем вы говорите… и это правда, то есть лучше сознаться. Но я не могу, — проговорил он едва слышно.

— Как не можешь! Стоит только захотеть, — сказал Риддель твердо.

Виндгам поднял на него глаза, полные слез.

— Право, не могу, Риддель, не заставляйте меня, — повторил он и, видя, что Риддель молчит в нерешимости, прибавил: — Ведь все равно вы об этом знаете.

— Знаю, но…

В эту минуту зазвонил колокол к перекличке. Виндгам бросился к двери.

— Очень прошу вас, Риддель, не говорите никому того, что знаете… Ах, зачем я это сделал! — И он убежал.

Риддель продолжал ходить по комнате. Сердце его сжималось мучительной жалостью. «Очень прошу вас, не говорите того, что знаете!» Этот крик звенел в его ушах и вызывал слезы на глазах. «Бедный мальчик! Воображаю, что делается у него на душе, — думал Риддель, — и как, должно быть, тяжело было ему все это время… Конечно, он ребенок и способен забываться минутами, но сегодня было видно, как его мучит проступок… И отчего он не хотел сознаться? Ему самому было бы легче… Впрочем, можно ли его за это винить? Кто сознается в такой вещи? Бедный, бедный мальчик!»

Риддель сел к столу, опустив голову на руки, и просидел так далеко за полночь. Давно не переживал он таких тяжелых минут.