Возвращаясь с преддипломной практики, Аркадий заехал к матери Жени. «Смотрины» прошли успешно.
И вот…
По тротуару, огибающему общежитие, шла группа студентов. Они направлялись к трамвайной остановке. Впереди шли девушки, в центре — Женя. Веселые, они держали друг друга под руки. Чуть отстав от них, вышагивали Аркадий, Федор, Виктор, Борис Костенко, шествие замыкал Семен Бойцов.
Все они были празднично одеты. Ребята в отличие от девушек держались степенно, немного торжественно.
Во всех четырех этажах окна были раскрыты — выходной день, студенты отдыхали. Некоторые, обнажившись до пояса, в полной уверенности, что их никто не видит, принимали первые солнечные ванны. Другие, подперев руками головы, читали. Вот девушка с четвертого этажа, перегнувшись через подоконник и рискуя свалиться вниз, беседует с подругой с третьего этажа; вот в окне крайнего отсека несколько голов склонилось над шахматной доской. Сухие звуки ударов о мяч и вскрики доносятся с площадки, что за углом общежития.
Как только процессия девушек и ребят появилась на тротуаре, фигуры в окнах пришли в движение.
— Товарищи, куда?
— В загс!
— Счастливо, Женя, Аркадий!
— Ни пуха ни пера!
— Аркашка, дружище, возьми в свидетели!
— Достаточно, хватит!
Какой-то озорной студент с газетным колпаком на голове, опираясь коленкой о подоконник, заиграл на гитаре марш.
Сверху закричали:
— Девочки, ловите!
И букет цветов полетел вниз.
Аркадий поймал его.
— Спасибо!
Долго еще шумели студенты в окнах.
…Вечером — свадьба.
Все хлопоты по организации ее взяли на себя Федор и Надя.
Директор упорствовал:
— Нет у меня таких фондов — свадебных. Обращайтесь в профком, — говорил он, отвернув от просителей квадратную лысую голову с кустиком седых волос над ушами и быстро что-то отыскивая в бумагах.
— Но в профкоме сейчас нет денег, Илья Степанович… — говорила Надя таким тоном, словно она сама выходила замуж и все счастье ее теперь было в его руках.
Можно было подумать, что директор не одобрял ничего, что шло вразрез с учебным планом.
— Что значит свадьба? — говорил он удивленно, беря телефонную трубку и набирая номер. — Почему, собственно, свадьба? Товарищи, ведь здесь учебное заведение. Алло! Мне Ивана Петровича! Никаких свадеб! Куда смотрят общественные организации, комсомол?.. Этак все студенты переженятся, и не будет инженеров, а только супруги. Алло! Нет Ивана Петровича? Тем хуже для Ивана Петровича! — Вдруг засмеялся и, положив трубку, повернул подобревшее лицо. — Ну, пишите заявление! Диктую… — Федор присел к столу, приготовился писать. — Директору технологического института имя рек… Написали? Так. Это очень важно. Дальше… Комитет комсомола… Удобно так будет?
— Удобно, — сказал Федор.
— Комитет комсомола просит вас оказать помощь нуждающемуся студенту пятого курса… зачеркните «пятого курса»… товарищу Ремизову и выдать единовременное пособие в размере…
Взяв бумажку из рук Федора, прочел, шевеля губами, размашисто подчеркнул: «Бух. Разрешаю», — и протянул Федору.
— Желаю счастья молодоженам!
— Спасибо! — в один голос сказали Федор и Надя.
Выйдя в коридор, Надя сказала смеясь:
— Шутник он. В хорошем настроении, да?
— Дела успешно идут, вот и в хорошем настроении.
— Ну, Федор, работы сегодня! Я побежала в магазин… Ты сходи в столовую, выпроси радиолу… Молодожены ушли в город. Вернутся — все должно быть готово. Да пригласи Ванина и Трунова. И жен, смотри, и жен! Не забудь.
Федор пошел приглашать. Ванин, выслушав его, смутился.
— Почему же именно меня?
— Мы вас очень просим, Александр Яковлевич.
— Спасибо, спасибо. Непременно будем, — поспешно согласился он.
Антон Павлович, узнав, в чем дело, встрепенулся.
— О-о! — протянул он басом и наклонил голову к плечу. Он всегда так делал, когда был приятно польщен. — Большая честь, большая честь… Придем, обязательно придем… Благодарю вас!
…Вечером, когда мягкие весенние сумерки затушевали линии домов и в саду робко и одиноко прищелкнул соловей и выжидательно смолк, чуткую тишину вспугнули бойкие звуки радиолы. Они вырвались из открытого окна второго этажа, мешаясь с голосами, смехом людей, звоном посуды и аплодисментами. Качались, плыли вальсы в воздухе, настоянном на запахах весны…
Уже давно хозяйничала ночь, перестали вспыхивать синие огоньки трамваев у Парка культуры и отдыха, а из открытого окна все еще лились звуки.
Потом долго в окнах виднелись парочки, но соловьям уже никто не мешал. Они выщелкивали, высвистывали — нежно, неистово, призывно, тревожа людей: не спите, не спите, на земле весна…
У дверей комнаты, где жили подруги, Марина осторожно высвободила руку.
— Я у девочек ночую. Спокойной ночи, Федор… Спать, спать… Я очень много выпила, Федор… Мы завтра с тобой поговорим. Обо всем, обо всем…
Дотронулась до его руки.
— Ты можешь до завтра?
В темноте не видно его лица. Он сказал, затаив вздох:
— Хорошо, Марина.
Он держал ее пальцы. Он не хотел уходить. Все очень странно: так было хорошо там, на свадьбе Жени и Аркадия. Марина сидела рядом, веселая, близкая… А только вышли — опять отчуждение, холод…
— Спокойной ночи, Федор. — Помолчала, не двигаясь, не освобождая пальцев. — Иди, Федор! Спи. Мне хорошо сегодня.
— Ты мне завтра все скажешь?
— Я тебе завтра все скажу. Иди.
Что «все?» «Давай разойдемся, Федор». Не так-то много — можно сказать и сейчас.
Но она не хочет. Она медлит, приоткрыв дверь.
— Я тебе сказала: спокойной ночи, Федор. Ты не слышал?
Мягкий, почти ласковый голос. Черт возьми, действительно, что он стоит как истукан?
— Спокойной ночи, Марина!
Повернулся и пошел прочь, в темноту коридора.
Марина вошла в комнату. Темно. Нади нет. Она легла на кровать, и сразу все поплыло вокруг… Пьяна, пьяна…
— «Каким вином нас угощали!» — повела рукой и засмеялась. Какое глупое и смешное состояние! В глазах качаются лица… Вот Женя, счастливая, похорошевшая… Аркадий, предупредительный и элегантный… Ванин, довольный, захмелевший, подтягивает Трунову… Они пели песни своей молодости.
Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки широкой, —
гремел бас Трунова, переплетаясь с мягким тенором Ванина.
Ради славного труда,
Ради вольности веселой
Собралися мы сюда…
Молодежь с заговорщицкими лицами перекрывала их голоса:
Штурмовать далеко море
Посылает нас страна!
Потом танцевали и опять пили вино.
Много вина. Все плывет… Пустая койка Жени… Платье в незакрытом гардеробе… Темный абажур…
Почему так долго не идет Надя? Вот она и Виктор будут счастливы. Что им может мешать? Надя — умница. У нее только все где-то внутри. Полюби ее — она расцветет вся, доверчиво, щедро.
Нет, не надо ни о чем думать. Надо попытаться уснуть. Голова кружится… Женя говорит: хочешь уснуть — вспомни сорок знакомых лысых. В сущности, она не пара Аркадию… Он серьезный, умный… Ну, дурачится иногда — это от хорошего такого… душевного здоровья… А на самом деле он очень серьезный. А она… не поймешь — девчонка. Не пара? А вот будут счастливы… Аркадий так хорошо влияет на нее. Да-а…
— Надя, что ты так долго?
— Я давно уже пришла.
— Иди сядь ко мне.
Надя села у изголовья. Марина затихла, закрыв глаза.
— Ну что — ты будешь спать, а я сторожить? — засмеялась Надя.
— Нет, я не сплю, — необычайно живо, раскрывая глаза и улыбаясь, произнесла Марина. Подняв голову, она подперла ее рукой. — Знаешь, Надя, я ведь с вами последние месяцы…
— Как?
— Уезжаю в Томск, к отцу.
— Совсем?
— Не знаю.
— Я не понимаю тебя. А учиться?
— Учиться я буду.
Марина притянула подругу к себе, обняла ее за плечи.
— Поживу у него каникулы, а потом… покажут дела. Я, Надя, поняла одно: так, как я жила, нельзя дальше… Я стала уважать в себе человека, Надя. Что я была? Муж и ребенок — один свет в окошке. Да, меня сперва… вот, как в физической химии вещество, перенесли из одной фазы в другую, а меня… от отца в эту трудную жизнь — и перехватило дыхание. А потом… думаю: ведь эта трудная жизнь — она настоящая и есть. Ах, нелегко сразу понять это!.. Я вот танцами да театрами увлекалась… глупость какая! У меня сейчас такое состояние, будто я стою у порога… пусть трудной, но хорошей-хорошей жизни… И знаешь, кто… я верю… поможет мне… переступить этот порог?
Она умолкла, открыто и светло глядя на подругу. Надя сидела, грустно поникнув.
— Нет, я тебе ничего не скажу, — вдруг встревоженно произнесла Марина и медленно опустила голову на подушку, отвернула лицо к стене.
Неожиданно подумала о том, что, сколько бы ни протянулось ожидание приезда Стрелецкого — пусть год, пусть два, — она все равно раньше, чем увидит его, не может не только оставить мужа, но ей неловко даже признаться сейчас себе, и тем более подруге, в своем чувстве к Анатолию. Марина не раздумывала уже над тем, любит ли она Федора или нет. Все ее душевные силы были сосредоточены на ожидании Стрелецкого. Федор, как раньше, стоял в стороне. Если она и думала о Федоре, то лишь так, будто вопрос о чувстве к нему давно был решет.
Но сейчас она вдруг вспомнила вчерашнюю беседу с братом. Виктор ей сказал: «Дурные примеры заразительны». Он имел в виду отца. Марина не знала, легко ли отцу было бросить семью, но о том, тяжело ли ей будет оставлять Федора… да еще ребенок… она об этом совершенно не думала! И это ее испугало — самое главное не успела решить!
И, стараясь отдалить эти мысли о главном, чувствуя в них угрозу своему тревожно-радостному ожиданию приезда Анатолия, она опять заставила себя думать лишь о нем. Скорее бы он приезжал! Как медленно ползет время!
Но почему Анатолий ничего не пишет?
Она об этом подумала потому, что не могла ничего отыскать в памяти нового, связанного с их отношениями. У них мало было встреч. Его молчание почему-то не огорчало ее. Она и сама не писала ему.
Ей было хорошо так ожидать Анатолия, без писем, теряться в догадках, рисовать будущую встречу.
— Спи, Надя, — тихо сказала Марина, — уже утро…
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления