Онлайн чтение книги Цена соли The price of salt
Глава 4

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, — с улыбкой произнесла женщина.

— Здравствуйте.

— Что-то не так?

— Все в порядке.

По крайней мере, женщина ее узнала, подумала Тереза.

— Есть ли у вас какие-нибудь любимые рестораны? — спросила женщина, когда они зашагали по тротуару.

— Нет. Было бы неплохо найти тихий, но в этом районе таких нет.

— У вас есть время пройтись до Ист-Сайд? Нет, вы не успеете, если у вас в запасе всего лишь час. Мне кажется, я знаю одно местечко в паре кварталов к западу по этой улице. Как думаете, вы успеете?

— Да, конечно.

Было уже 15 минут первого. Тереза знала, что ужасно опоздает, но это не имело никакого значения. Они не стали разговаривать по дороге. Толпа то и дело разлучала их, и один раз женщина с улыбкой взглянула на Терезу поверх тележки, доверху груженой платьями. Они вошли в ресторан с потолком из темных деревянных балок и белыми скатертями, который чудесным образом оказался тихим и полупустым. Они расположились в большой деревянной кабинке, и женщина заказала коктейль из виски и горькой настойки без сахара и предложила Терезе взять такой же или херес, а когда Тереза заколебалась, отослала официанта с заказом.

Она сняла шляпу и провела пальцами по своим белокурым волосам, сначала с одной стороны, потом с другой, и посмотрела на Терезу.

— И как вам в голову пришла такая милая идея послать мне открытку на Рождество?

— Я вспомнила о вас, — сказала Тереза. Она смотрела на маленькие жемчужные серьги — свет так удивительно играл на них, что они совпадали то с цветом волос, то с цветом глаз своей хозяйки.

Тереза считала женщину красивой, но сейчас ее лицо было словно размытым, потому что она не могла осмелиться посмотреть на него прямо. Женщина достала что-то из своей сумочки — губную помаду и пудреницу — и Тереза засмотрелась на футляр от помады — золоченую безделушку, маленькую шкатулку в форме сундучка. Она хотела посмотреть на губы женщины, но мерцающие, словно огонь, серые глаза были так близко, что легко отвлекли ее на себя.

— Вы ведь там не так долго работаете, да?

— Нет. Всего около двух недель.

— И надолго там не задержитесь, скорее всего.

Она предложила Терезе сигарету. Тереза взяла одну.

— Нет. У меня будет другая работа, — она наклонилась к зажигалке, которую держала для нее женщина, к тонкой руке с продолговатыми ногтями, покрытыми красным лаком, и с россыпью веснушек на тыльной стороне.

— И часто на вас находит вдохновение отправлять открытки?

— Открытки?

— Рождественские открытки?

Она улыбнулась сама себе.

— Конечно, нет, — сказала Тереза.

— Что ж, за Рождество.

Она коснулась бокала Терезы своим и выпила.

— Где вы живете? На Манхеттене?

Тереза ей рассказала. На Шестьдесят третьей стрит. Ее родители умерли, добавила она. Последние два года она жила в Нью-Йорке, а до этого в школе в Нью-Джерси. Тереза не стала говорить, что школа была полурелигиозной, епископальной. Она не упомянула сестру Алисию, которую обожала, и о которой думала так часто, вспоминая ее светло-голубые глаза, некрасивый нос и ее любящую строгость. Но со вчерашнего утра сестра Алисия отошла далеко на задний план, вытесненная женщиной, которая сейчас сидела напротив Терезы.

— А чем вы занимаетесь в свободное время?

Лампа на столе делала ее глаза серебристыми, полными жидкого света. Даже жемчужина на мочке ее уха выглядела живой, как подрагивающая капля воды, готовая сорваться от малейшего прикосновения.

— Я… — стоило ли рассказывать ей, что она обычно работает над сценическими макетами? Иногда делает наброски и пишет красками, иногда вырезает что-то вроде силуэтов кошачьих голов и крошечных фигурок для своих балетных декораций? Но что больше всего ей нравится совершать долгие прогулки, брести практически куда глаза глядят? Что больше всего ей нравится просто мечтать? Тереза чувствовала, что ей не нужно было говорить об этом. Она чувствовала, что глаза женщины не отпустят ее, пока не проникнут в самую суть. Тереза снова пригубила свой напиток, он ей нравился, хотя на вкус он был, как сама эта женщина, — подумала она, — пугающий и глубокий. Женщина кивнула официанту, и прибыли еще два напитка.

— Мне это нравится.

— Что? — спросила Тереза.

— Мне нравится, что мне прислал открытку кто-то незнакомый. Так и должно случаться в Рождество. И в этом году мне это особенно понравилось.

— Я рада, — Тереза улыбнулась, размышляя, серьезно ли та говорит.

— Вы очень красивая девушка, — сказала женщина. — И очень чувствительная тоже, не так ли?

«Точно так же она могла бы сказать и о кукле», — подумалось Терезе, с такой небрежностью женщина назвала ее хорошенькой.

— Я думаю, что вы великолепны, — сказала Тереза с храбростью, которую придал ей второй напиток, и ей было все равно, как это могло прозвучать, потому что она знала, что женщина и так это знает.

Та рассмеялась, откинув голову назад, и звук этот был прекраснее музыки. В уголках ее глаз образовались маленькие морщинки, а красные губы сжались, когда она затянулась сигаретой. Мгновение она смотрела куда-то мимо Терезы, опираясь локтями на стол, а подбородок положив на руку, в которой держала сигарету. Она вся была словно нарисована сплошной длинной линией, тянувшейся от талии облегающего черного костюма до расширения плеча, а затем к светловолосой голове с тонкими, непослушными прядями волос, забранными наверх. «Ей, наверное, тридцать или тридцать два, — подумала Тереза, — а ее дочери, которой она купила саквояж и куклу, лет около шести или восьми». Тереза легко могла вообразить светловолосую девочку с загорелым и счастливым лицом, со стройным, хорошо сложенным телом, игривую и веселую. Но лицо ребенка, в отличие от лица женщины, с ее невысокими скулами и, скорее, скандинавскими чертами, было туманным и неопределенным. А муж? Тереза не могла представить его вообще.

Тереза сказала:

— Я уверена, вы подумали, что открытку на Рождество вам прислал мужчина, да?

— Подумала, — сказала она сквозь улыбку. — Я подумала, что послать мне открытку мог продавец из отдела лыж.

— Простите.

— Нет, я в восторге, — она откинулась на сидении. — Я очень сомневаюсь, что пошла бы с ним на обед. Нет, я в восторге.

Неясный и слегка сладкий запах ее духов настиг Терезу снова, запах, навевающий образ темно-зеленого шелка, который принадлежал только ей, как запах особенного цветка. Тереза подалась навстречу ему, глядя на свой бокал. Она хотела оттолкнуть стол в сторону и броситься в ее объятия, зарыться носом в зелено-золотой шарф, который был плотно повязан на ее шее. Один раз тыльные стороны их рук случайно соприкоснулись на столе, и в месте касания кожа Терезы сама по себе тут же ожила, скорее даже загорелась. Тереза не понимала, что происходит, оно просто происходило, и все. Тереза взглянула на лицо женщины — та почему-то слегка отвернулась — и мгновенное чувство полуузнавания вновь охватило ее. А еще она понимала, что так не бывает. Она никогда не видела эту женщину прежде. Если бы видела, неужто она могла бы ее забыть? В наступившей тишине Тереза чувствовала, что они обе ждут, пока заговорит другая, хотя молчание еще не стало неловким. Прибыли их блюда. Шпинат, запеченный с яйцом в сливках, слегка дымился и источал аромат сливочного масла.

— Как так случилось, что вы живете одна? — спросила женщина, и прежде чем Тереза опомнилась, она уже рассказала ей историю своей жизни.

Но без скучных подробностей. Шестью предложениями, как если бы это все значило для нее меньше, чем где-то прочитанная история. В конце концов, разве имел значение тот факт, была ее мать француженкой или англичанкой? Или венгеркой? И был ли ее отец ирландским художником или чехословацким юристом? Был он успешен или нет? Отдала ли ее мать в Орден Святой Маргарет, как трудного, крикливого ребенка или как трудного, замкнутого ребенка восьми лет от роду? Или была ли она там счастлива? Потому что сейчас, начиная с сегодняшнего дня, она была счастлива. И ей не нужны были ни родители, ни ее бывшее окружение.

— Что может быть скучнее, чем истории о прошлом? — сказала Тереза, улыбаясь. — Разве что будущее, у которого еще нет никакой истории.

Тереза не размышляла над этим. Это было правильно. Она все еще улыбалась, как будто только что научилась это делать, и теперь не знала, как остановиться. Женщина улыбнулась в ответ, радостно и удивленно, и Тереза подумала, что может быть, она над ней посмеивается.

— Откуда эта фамилия Беливет? — спросила женщина.

— Она чешская. Ее изменили, — объяснила Тереза неловко. — В Чехии обычно…

— Она очень необычная.

— А вас как зовут? — спросила Тереза. — По имени?

— Мое имя? Кэрол. Пожалуйста, не называйте меня Кароль.

— Пожалуйста, не называйте меня Сереза, — сказала Тереза, произнося английское «th» как «с.»

— Как вам нравится, чтобы оно произносилось? Тереза?

— Да. Именно так, как вы сказали, — ответила она.

Кэрол произнесла ее имя на французский манер, Терез. Тереза привыкла к десяткам вариантов собственного имени, а иногда и сама произносила его по-разному. Ей нравилось, как Кэрол выговаривала его, и ей нравилось, как двигаются при этом ее губы. Неопределенная тоска, которую она раньше лишь смутно сознавала, теперь стала осознанным желанием. Это было такое нелепое, такое смущающее желание, что Тереза изгнала его из своих мыслей.

— Что вы делаете в воскресенье? — спросила Кэрол.

— Я еще не знаю. Ничего особенного. А вы что делаете?

— Ничего… в последнее время. Если вы как-нибудь захотите навестить меня, милости прошу. По крайней мере, поблизости от того места, где я живу, есть несколько деревушек. Не хотели бы вы приехать и прогуляться в это воскресенье? — сейчас серые глаза смотрели прямо на нее, и впервые Тереза встретила их взгляд. В нем плескалась частичка юмора, Тереза ясно ее видела. И еще что-то? Еще — любопытство и вызов.

— Да, — ответила Тереза.

— Что за странная вы девушка.

— Почему?

— Будто не с этой планеты, — сказала Кэрол.