Онлайн чтение книги Верное сердце
17

…Шли по лесу учитель Шпаковский и Гриша Шумов.

Шпаковский сегодня был серьезен и молчалив. Только один раз, увидев перед собой непроходимые на вид заросли ельника — там и тропок-то никаких не было видно, — он не удержался, сказал Грише:

— «Сусанин, Сусанин, куда нас ведешь…»

В ельнике было тихо и прохладно. Огромный рыжий комар плясал на пробившемся сюда тоненьком, как игла, луче солнца. Лазоревыми космами висел лишайник на темной коре старой ели. Гриша огляделся. Лес теперь казался ему знакомым. И ель эту он будто видел уже раньше, или, может быть, ее сестру, такую же молчаливую и сумрачную. Он огляделся. Корчевье где-то неподалеку. Да вот и стук топора послышался… Гриша зашагал дальше, за ним учитель.

Они вышли на открытое место. Толкунчики серым облачком заколыхались над головой: к погоде.

Попалось болотце. Гриша обошел его стороной, из уважения к штиблетам Шпаковского. Про это болотце, должно быть, и говорил Иван, когда посылал мальчишек к Кириллу Комлеву.

Иван, Иван… Грише страшно захотелось рассказать про него учителю: есть, мол, в этом лесу такой человек, которого ищет, подымая пыль по дорогам, целое войско: драгуны… Можно не называть по имени, а просто сказать: есть в лесу такой человек.

Удержался Гриша, ничего не сказал.

Обойдя стороной болотце, подошли они к корчевью.

На низких пеньках сидели молчаливые женщины в платочках, с узелками, с мешочками в руках, — сидели так, словно ждали кого-то.

Шпаковский остановился в нерешительности.

Но из-за дерева уже показался Кейнин и приветственно махал учителю рукой. Шпаковский пошел к нему своими журавлиными ногами так поспешно, что Гриша должен был бежать за ним трусцой, чтоб не отстать.

Уже на ходу учитель вынул что-то из кармана, но Кейнин сказал ему повелительно-спокойно:

— Не здесь!

И повел их обоих к соснам, стоявшим неподалеку от корчевья.

По дороге учитель пробормотал:

— Да, да, конечно, осторожность… Нужна осторожность. Я и то уж подумал: туда ли попал? Женщины какие-то на пеньках сидят… Зачем они тут?

Кейнин засмеялся:

— Женщины? О, это наше интендантство.

— А-а… — понимающе протянул Шпаковский.

Но Гриша решил, что учитель сделал это из вежливости, чтоб не расспрашивать дальше; сам-то Гриша слов Кейнина не понял.

Они пришли к соснам, сели на сухой, колкий от хвои бугорок.

Кейнин вопросительно поглядел на учителя. Тот молча протянул ему что-то. Гриша удивился. Это были всего-навсего маленькие, серые снаружи книжечки; Кейнин бережно перелистал одну из них — мелькнули голубоватые страницы с черным орлом, распялившим хищные лапы.

— О, целых четыре! — с уважением сказал Кейнин. — Как это вам удалось?

— С помощью пива. Волостной писарь — большой любитель этого напитка.

— Да как же это он решился? Так вот взял да и отдал? Или продал? Паспорта — дорогой товар.

— Нет, обошлось недорого: писарь спал в это время.

Кейнин помолчал, разглядывая учителя, потом оглушительно захохотал.

Гриша и раньше уже замечал: латышские мужики смеются реже русских, но когда уж захохочут, так будто из пушки ударило.

На этот пушечный раскат и вышли из лесу люди — пятеро. Трое были с дробовиками… И один из них — Иван!

Гриша сперва даже как-то задохнулся, замер. Потом не помня себя кинулся вперед с криком:

— Дядя Ваня!

Иван прислонил дробовик к сосне, бережно взял Гришу, поднял его и поцеловал.

Он изменился: отросшая борода его была аккуратно подстрижена, на голове новый картуз, пиджак залатан и по-военному подпоясан ремнем.

— Дядя Ваня, а с Кирюшкой-то Комлевым видался ты? Нашел он тебя в лесу?

— Нашел! И с людьми подходящими свел — вон они.

Гриша глянул: рядом с тремя незнакомыми латышами стоял в городской своей одежде, такой необычной здесь, Петр Сметков. У него тоже успела отрасти темная бородка.

— Здравствуй, Шумов! — сказал Сметков, протягивая руку.

Гриша положил в его большую руку свою ладонь и вдруг почувствовал, какой он маленький среди этих людей.

— Ну, как папаня? Меня он не поминал?

— Нет, не поминал. Ни разу, — честно ответил Гриша и добавил: — Нас Перфильевна скоро прогонит.

— Прогонит?

— Ага. Батя тогда в город поедет. И я с ним!

Кейнин в это время говорил учителю:

— Большая ошибка вышла у нас со списками распорядительного комитета. Когда крестьяне выбирали комитет — это было в волостном правлении, — секретарь собрания взял да и записал всех выбранных в книгу, в шнуровую книгу волостного правления; революция-то, казалось, победила, чего ж опасаться? А теперь вот — готовенькие материалы для арестов.

Шпаковский спросил:

— Что надо сделать?

— Если нельзя незаметно расшить книгу…

— Шнур прикреплен сургучной печатью.

— Тогда надо просто вырвать листы с фамилиями. Правда, это будет грубая работа, но если любитель пива, писарь, опять заснет… А?

— Постараюсь.

— Удивительно еще, как до сих пор книга не попала в руки жандармов.

— Никто, значит, не догадался. Кому придет в голову читать шнуровую книгу? И писарь-то берет ее в руки редко: лентяй.

— Так если бы вам удалось…

— Постараюсь, — повторил учитель.

И они оба пошли туда, где стояли Петр Сметков, Гриша, Иван и другие. Учитель был взволнован, красные пятна выступили у него на щеках. Кейнин казался спокойным, как всегда. Он весело закричал Грише:

— Свидание друзей?

За Гришу ответил Иван:

— Угадал. Это мой кормилец, Гришка Шумов. Он со своим дружком меня хлебом кормил.

— А, тоже, значит, интендант! — сказал Кейнин — и будто похвалил непонятным этим словом Гришу.

— Как же доставить вам эти листы с фамилиями-то? — будто вспомнив что-то, спросил Кейнина учитель.

— А зачем доставлять? Уничтожьте их на месте…

— Нет, — упрямо сказал Шпаковский, — я вам их доставлю. Я не член организации, и не так уж хорошо вы меня знаете. А организации следует быть убежденной, что листы действительно изъяты.

— Достаточно будет вашего слова. Хранить листы, а потом еще пересылать совсем незачем: мало ли что может случиться. Как только они попадут вам в руки, уничтожьте сразу же! Порвите, сожгите! А меня известите об этом. Ну, вот через мальчика известите. Пусть он прибежит сюда и скажет: «Дело сделано». Если меня не будет, любому из братьев пусть скажет — мне передадут. Слышишь, мальчик?

— Слышу. А где ваши братья?

— О, — улыбнулся Кейнин, — у меня братьев много. Любому рабочему, который будет тут корчевать пни, можешь сказать: «Передай Кейнину — дело сделано». Понял?

— Понял!

…Когда учитель и Гриша уходили с корчевья, у пней, где час тому назад сидели женщины, уже работали рослые латыши: обрубали топором мелкие корни, а под большие подкладывали бревна. Женщины — с пустыми мешками, с укладками, в которых были завязаны порожние горшочки, — уходили по тропинке в сторону деревни… Знакомая картина: жены отнесли мужьям полдник.

По дороге в «Затишье» учитель сказал Грише:

— А ты, брат, конспиратор!

— Чего это?

— Конспиратор — это такой толковый, сноровистый человек. Он знает, что можно сказать другим, а о чем надо и помолчать, тайну сохранить. Вишь ты, с Иваном видался в лесу, а никто об этом и не знал… Или батя знал?

— Нет, и батя не знал.

— Ну как же ты не конспиратор! От отца родного тайну хоронишь.

— А это не моя тайна. Если б Иван позволил, я б сказал папане. А может, и вам сказал бы. Если б Иван позволил.

— Растолковал. Спасибо.

— Вы не обижаетесь?

— Нет.

— А что это такое: инти… интентан…

— А… интендантство. Это ты Кейнина вспомнил? Как он про женщин сказал? Интендантство доставляет армии все, что надо, — ну, в первую очередь, конечно, хлеб…

— А бабы работникам полдничать принесли.

— Выходит — не только работникам. Большая-то часть хлеба да сала пошла в лес, можно сказать — солдатам. Потому Кейнин и сказал: интендантство.

— Каким солдатам?

— Да ты их только что видел. Трое еще с ружьями были.

— Это не солдаты. Из них один Иван — солдат, да и тот теперь вольный.

— Экий ты какой… Ну, не солдаты. Можно по-другому назвать… Народ их зовет лесными братьями.