На следующее утро мисс Бенсон настояла, чтобы Руфь лежала в постели. У Руфи было много дел, и ей хотелось успеть побольше, но она покорилась, понимая, что мисс Вере это будет приятно: если она останется лежать, словно и в самом деле заболела.
Леонард сидел рядом и держал ее за руку, иногда отрываясь от книги, чтобы посмотреть на маму, словно желая удостовериться, что она действительно вернулась. Леонард принес Руфи цветы, которые она подарила ему в день ухода в больницу. Он держал цветы в воде, пока они были свежи, а потом тщательно высушил и спрятал. А Руфь с улыбкой показала ему ту единственную розу, которую взяла с собой в больницу. Никогда связь между ней и сыном не была так крепка и прочна.
Много посетителей в этот день побывало в обычно спокойном доме Бенсонов. Раньше всех явилась миссис Фарквар. Она теперь вовсе не походила на ту Джемайму Брэдшоу, какую все знали три года назад. Счастье дало ей красоту и великолепный цвет лица. Она так часто улыбалась, что ее алые губки почти не прикрывали белых зубов, а большие черные глаза светились от радости. Но когда Джемайма взглянула на Руфь, на ее глазах показались слезы.
— Лежите смирно! Не шевелитесь! Сегодня вы должны быть довольны, что вам прислуживают и за вами ухаживают! Я только что видела мисс Бенсон в холле, и она несколько раз повторила, что вас нельзя утомлять. Ах, Руфь, как мы все любим вас, как мы рады — вы вернулись к нам! Знаете ли, я научила Розу молитвам, как только вы отправились в это ужасное место, чтобы она помолилась за вас своими невинными губками. Если бы вы услышали, как она говорит: «Прошу тебя, милый Боженька, сохрани нам Руфь». О Леонард, как ты должен гордиться своей матерью!
Леонард коротко ответил «да», с такой интонацией, будто ему неприятно, что другие понимают или даже имеют право представлять себе, как он гордится мамой.
Джемайма продолжала:
— А теперь вот что, Руфь: у нас есть виды на вас. Это придумали отчасти мы с Уолтером, а отчасти мой отец. Да, дорогая, отец только и думает, как бы доказать вам свое уважение. Мы все хотим на будущий месяц пригласить вас в дом на Орлиной скале. Вы там окрепнете и подышите чудным абермаутским воздухом. Я возьму с собой малютку Розу. Папа на время отдал это имение нам. Там в ноябре бывает великолепная погода.
— Большое спасибо, очень соблазнительно, и мне так хочется переменить обстановку. Но я не могу решить сразу, поеду я или нет. Нельзя ли мне подумать, не торопясь?
— Сколько вам будет угодно, только бы вы в конечном итоге решили ехать. И ты, Леонард, тоже поедешь. Надеюсь, ты на моей стороне и поможешь уговорить мать.
Руфь задумалась о поездке. Ей хотелось в Абермаут, но ее отталкивало одно — воспоминание о встрече в песках. Пойти в эти места снова она уже никогда не решится, но ведь и без такой прогулки сколько еще остается всего, способного успокоить и освежить ее!
— Какие славные вечера мы будем проводить вместе! Я думаю, Мери и Лиза тоже приедут.
Светлый луч солнца проник в комнату.
— Взгляните, как ярко светит солнце! Оно благоприятствует нашим планам. Милая Руфь, это словно предзнаменование!
Не успела она договорить, как вошла мисс Бенсон в сопровождении мистера Грея, эклстонского приходского священника. Это был очень полный пожилой человек невысокого роста. Держался мистер Грей церемонно, но всякий мог убедиться в его благодушии, всмотревшись в выражение его лица и в особенности в его приветливые черные глаза, сверкавшие из-под нависших седых бровей. Руфь несколько раз видела его в больнице, а миссис Фарквар довольно часто встречала в обществе.
— Пойди позови дядю! — сказала мисс Бенсон Леонарду.
— Нет, не надо, мой милый! — сказал мистер Грей. — Я сейчас встретил мистера Бенсона на улице, а теперь хотел бы поговорить кое о чем с твоей мамой. Будьте добры, останьтесь и послушайте, в чем дело. Уверен, дамам, — он поклонился Джемайме и мисс Бенсон, — это будет приятно и мне не придется просить у них извинения в том, что я приступаю к делу в их присутствии. — Он вынул очки и с улыбкой прибавил: — Вы вчера так тихо выскользнули от нас, миссис Денбай, и, наверное, так и не узнали, что в то самое время проходило заседание попечительского совета, который готовил адрес и пытался найти слова, способные в полной мере выразить вам нашу признательность. Мне, как председателю совета, поручили передать вам этот адрес, и я его с удовольствием зачитаю.
И с подобающей торжественностью он огласил вслух официальное письмо от попечительского совета городской больницы с благодарностью Руфи. Добрый священник не пропустил ни одного слова, прочитав все — от числа до подписей. Затем он сложил письмо и передал его Леонарду, прибавив:
— Держите, сэр! Когда вы состаритесь, то будете с гордостью и удовольствием перечитывать это свидетельство о благородном поведении вашей матери. Да, действительно, — продолжал он, обращаясь к Джемайме, — невозможно выразить словами, как она помогла нам. Я говорю о джентльменах, составляющих попечительский совет. Когда миссис Денбай пришла в больницу, общий ужас достиг высочайшей степени, а испуг, разумеется, усугублял беспорядок. Несчастные умирали один за другим. Едва успевали убрать мертвые тела, как уже вносили новых больных и клали на те же кровати. Они не получали почти никакой помощи из-за всеобщего страха. В то утро, когда миссис Денбай предложила нам свои услуги, положение было совсем катастрофическим. И я никогда не забуду отрадного чувства, которое возникло в моей душе, когда миссис Денбай сказала нам о том, что намеревается сделать. Конечно, мы сочли своей обязанностью предостеречь ее… Ну-ну, так и быть, сударыня, — прервал он сам себя, заметив, что Руфь изменилась в лице. — Я избавлю вас от дальнейших похвал. Скажу только, что если моя дружба может быть полезна вам или вашему ребенку, то я прошу вас полностью располагать мною.
Он встал и, церемонно раскланявшись, удалился. Джемайма обняла и поцеловала Руфь. Леонард отправился наверх, чтобы спрятать драгоценное письмо. Мисс Бенсон, сидя в уголке, заливалась слезами. Руфь подошла к ней, обняла и сказала:
— Я не могла всего ему высказать — не смела из страха потерять самообладание. Но если я сделала что-то доброе, то этим я обязана вам и мистеру Бенсону. О, зачем я не сказала, что эта мысль впервые пришла мне в голову при виде всего, что так просто и незаметно совершал мистер Бенсон с той минуты, как началась эпидемия. Я сейчас была не в силах говорить, и вышло так, будто я принимала эти похвалы на свой счет, тогда как я все время сознавала, что мало их заслуживаю и что они должны относиться к вам.
— Бога ради, Руфь! — проговорила сквозь слезы мисс Бенсон.
— Ничто не унижает так человека, как незаслуженная похвала. Пока мистер Грей читал это письмо, я не могла избавиться от чувства, что сделала много зла. Знал ли он о том… о моем прошлом? — спросила она очень тихо.
— Да, — ответила Джемайма, — он знал, как и все в Эклстоне, но память об этом изгладилась. Мисс Бенсон, — продолжала она, желая переменить предмет разговора, — вы должны принять мою сторону и убедить Руфь поехать на несколько недель в Абермаут. Мне хочется увезти и ее, и Леонарда.
— Боюсь, брат не согласится, чтобы Леонард пропускал уроки. В последнее время он плохо учился. И немудрено: бедного мальчика слишком переполняли чувства. Но ему надо поспешить и постараться всеми силами загладить свою леность.
Мисс Бенсон всегда гордилась тем, что является сторонницей строгой дисциплины.
— Что касается уроков, то Уолтеру очень хочется, чтобы вы поверили ему, Руфь, и позволили бы Леонарду ходить в школу. Он отдаст его в ту, которую вы сами выберете, сообразно с тем будущим, которое вы для него планируете.
— Я ничего не планирую, — ответила Руфь. — Я не имею средств что-то планировать. Я могу лишь попытаться подготовить его к тому, что случается в жизни.
— Хорошо, — сказала Джемайма, — мы потолкуем об этом в Абермауте, а я уверена, что вы не откажетесь приехать, милая, дорогая Руфь! Подумайте о тихих, ясных днях и мирных вечерах, которые мы проведем вместе. Маленькая Роза будет бегать по опавшим листьям, а Леонард в первый раз увидит море.
— Я думаю об этом, — ответила Руфь, улыбнувшись счастливой картине, нарисованной Джемаймой.
И так они, улыбаясь при мысли о радостной перспективе, открывавшейся перед ними, расстались… чтобы никогда больше не встретиться в этой жизни.
Как только миссис Фарквар вышла, в комнату влетела Салли.
— Ах, боже мой! — воскликнула она, оглядывая комнату. — Да знай я, что придет священник, я бы уж надела чехлы получше и постлала бы воскресную скатерть. Вам-то что, — продолжала она, осматривая Руфь с головы до ног, — вы всегда милы и нарядны в любом платье, хотя сукно у них у всех, конечно, не дороже двух пенсов за ярд. Да и лицо у вас такое, что всякое платье скрасит. Ну а вы-то… — продолжала она, обращаясь к мисс Бенсон, — вы-то могли бы надеть что-нибудь получше, чтобы хоть не срамить меня, его прихожанку, которую он знал с тех пор, как отец мой у него служил.
— Ты забываешь, Салли, я же все утро варила желе, — ответила мисс Бенсон. — Откуда мне было знать, что именно мистер Грей стучится в двери?
— Могли бы оставить желе мне, я бы сумела угодить Руфи не хуже вашего. Знай я только, что он придет, я бы сбегала и купила вам платок на шею или еще что-нибудь — приукрасить вас. А то, пожалуй, он подумает, что я живу у диссентеров, которые и одеться-то как следует не умеют.
— Утешься, Салли, он и внимания не обратил на меня. Он приходил к Руфи, а ты сама говоришь, что она всегда мила и нарядна.
— Ну, теперь-то уж делать нечего. Но если я куплю вам платок, обещаете вы надевать его, когда к нам приходят духовные особы? Не могу я выносить их насмешек над одеждой диссентеров.
— Хорошо, договорились, — ответила мисс Бенсон. — А теперь, Руфь, я принесу тебе чашечку теплого желе.
— Право, — отвечала Руфь, — мне жаль вас разочаровывать, но если вы станете обращаться со мной как с больной, то я, чего доброго, взбунтуюсь.
Но Руфь покорилась, хотя про себя и посмеивалась, — нужно было лежать на диване и есть с ложечки. Но ведь так хотелось мисс Вере. Руфь чувствовала себя совсем здоровой, ощущая лишь изредка какое-то сладостное томление от мыслей о морских ветрах и о красотах природы, ожидавших ее в Абермауте.
Во второй половине дня их навестил мистер Дэвис. Он тоже приходил, в основном, к Руфи. Мистер и мисс Бенсон сидели с ней в салоне, любовно поглядывая, как она шьет и весело говорит о поездке в Абермаут.
— А, так у вас был сегодня наш достойный священник? Я пришел почти с такого же рода поручением, но только я избавлю вас от чтения письма, чего он, ручаюсь, не сделал. Вот, пожалуйста, — проговорил он и положил перед Руфью запечатанное письмо, — это выражение благодарности моих собратьев, медиков. Распечатайте и прочтите его в свободную минуту, но только не сейчас, поскольку мне хочется потолковать с вами. Я хочу просить вас об одолжении, миссис Денбай.
— Одолжение?! — воскликнула Руфь. — Что я могу для вас сделать? Мне кажется, я готова заранее обещать исполнить всё, хотя еще не знаю, в чем дело.
— В таком случае вы очень неосторожная женщина, — ответил он, — и я ловлю вас на слове. Я хочу, чтобы вы отдали мне своего сына.
— Леонарда?!
— Ага, вот видите, мистер Бенсон? То она сразу на все согласна, то вдруг смотрит на меня, словно я людоед.
— Может быть, мы просто не поняли, что вы хотите сказать? — заметил мистер Бенсон.
— Дело вот в чем. Как вы знаете, у меня нет детей. Не могу сказать, чтобы я сильно сожалел об этом, но жену мою это всегда печалило. Заразился ли я от нее печалью, или мне просто жаль, что моя отлично налаженная практика перейдет к постороннему человеку, тогда как мне следовало бы иметь сына, который принял бы ее после меня, — уж этого я не знаю. Но в последнее время я стал присматриваться к разным мальчикам и наконец мой выбор пал на вашего Леонарда, миссис Денбай.
Руфь не могла говорить: она все еще не понимала, к чему он ведет. Мистер Дэвис продолжал:
— Сколько мальчику лет?
Он обратился с вопросом к Руфи, но ответила мисс Бенсон:
— Ему исполнится двенадцать в феврале.
— О, только двенадцать! А по росту и по лицу можно дать больше. Правда, и вы выглядите очень молодо.
Последнее замечание он сделал как бы про себя, но, заметив, что Руфь вспыхнула, переменил тон:
— Значит, двенадцать! Ну, так я теперь же возьму его. Я не хочу этим сказать, что в буквальном смысле забираю его у вас, — проговорил он, смягчая свои слова и выражаясь серьезнее и осмотрительнее. — То обстоятельство, что он ваш сын… сын той, кого я видел… я видел вас, миссис Денбай… А она, мисс Бенсон, несомненно, лучшая из сиделок, каких я когда-либо встречал, а хороших сиделок наш брат доктор умеет ценить! Так вот, то обстоятельство, что он ваш сын, служит, на мой взгляд, для мальчика самой лучшей рекомендацией, хотя он, без сомнения, славный ребенок. Я буду очень рад оставлять его у вас так часто и долго, как только возможно. Ну нельзя же ему всю жизнь сидеть привязанным к вашему переднику! Я только беру на себя обязанность дать ему, с вашего одобрения, образование. Он будет состоять при мне. Я, как попечитель, определю его учеником главного врача больницы в Эклстоне. Со временем он сделается моим коллегой, а там когда-нибудь и моим преемником. А теперь, миссис Денбай, потрудитесь сказать, что вы имеете против этого плана? Жена моя вполне со мной согласна. Ну, выскажите же свои возражения! Вы не женщина, если у вас не наготовлено их с целый короб в ответ на мое разумное предложение.
— Я не знаю, — прошептала Руфь. — Это так неожиданно…
— Вы очень, очень добры, мистер Дэвис, — проговорила мисс Бенсон, несколько обиженная тем, что Руфь не выражает благодарности.
— Полноте! В конце концов, я же останусь в выигрыше. Я своих выгод не упускаю. Что же, миссис Денбай, решено?
Тут мистер Бенсон вмешался в разговор:
— Мистер Дэвис, это предложение, как уже сказала Руфь, очень неожиданно. Мне оно кажется самым лучшим и самым щедрым из всего, что только можно было ожидать, но я думаю, надо дать миссис Денбай время его обдумать.
— Хорошо, двадцать четыре часа довольно?
Руфь подняла голову:
— Мистер Дэвис, не подумайте, что я неблагодарна. Я не в силах сейчас благодарить вас, — она плакала, говоря это, — дайте мне две недели на размышление. Через две недели я все решу. Ах, как вы все добры!
— Очень хорошо. Итак, через две недели — в четверг двадцать восьмого — вы сообщите мне о своем решении. Смотрите, если оно будет против меня, я не сочту его за решение, потому что твердо намерен настоять на своем. Не стану вгонять миссис Денбай в краску, мистер Бенсон, рассказывая в ее присутствии обо всем, что заметил в ней за эти три недели и что убедило меня в добрых качествах, которые я найду в ее сыне. Я наблюдал за ней, когда она об этом и не подозревала. Помните ли вы ту ночь, когда Гектор О’Брайен сошел с ума, миссис Денбай?
Руфь побледнела при этом воспоминании.
— Вот, посмотрите, как миссис Денбай побледнела при одной мысли об этом. А все-таки, уверяю вас, именно она одна подошла к нему и отняла кусок стекла, который он выломал из окна, чтобы перерезать им горло себе или кому-нибудь другому. Хотел бы я, чтобы у нас было побольше таких храбрецов, как она!
— Я думал, паника уже прошла! — заметил мистер Бенсон.
— Да, в целом тревога значительно ослабела, но то и дело попадаются еще все такие же глупцы. Да вот, прямо от вас я отправляюсь к нашему бесценному представителю, мистеру Донну…
— К мистеру Донну? — повторила Руфь.
— Да, к мистеру Донну. Он лежит больной в королевской гостинице. Приехал на прошлой неделе собирать голоса, но до того испугался слухов об эпидемии, что не смог приняться за дело и, несмотря на все предосторожности, все-таки подхватил болезнь. Посмотрели бы вы, до чего все перепуганы в гостинице: хозяин, хозяйка, лакеи, вся прислуга. Никто и подступиться к нему не смеет, и только его лакей — парень, которого он, говорят, спас в детстве, когда тот тонул, — кое-как присматривает за мистером Донном. Надо мне найти ему где-нибудь порядочную сиделку, хоть я и стою за Крэнуорта. Эх, мистер Бенсон, вы и не знаете, каким искушениям подвергается иногда наш брат медик. Подумайте, если бы я дал вашему представителю умереть — что весьма вероятно, если не найти сиделки, — то как славно мистер Крэнуорт пошел бы в гору! А куда это ушла миссис Денбай? Надеюсь, я не испугал ее, напомнив о Гекторе О’Брайене и о той страшной ночи? Она повела себя тогда как героиня, уверяю вас!
Когда мистер Бенсон провожал мистера Дэвиса, Руфь отворила дверь кабинета и тихо попросила:
— Мистер Бенсон, позвольте мне поговорить с мистером Дэвисом наедине.
Мистер Бенсон согласился: он решил, что Руфь хочет поподробнее расспросить его относительно Леонарда. Но когда мистер Дэвис вошел в комнату, его поразила бледность и выражение твердой решимости на лице миссис Денбай. Он помолчал в ожидании, что она заговорит первая.
— Мистер Дэвис, я должна позаботиться о мистере Беллингаме, — наконец проговорила она, сжимая руки, между тем как все тело ее оставалось напряженно неподвижным.
— О мистере Беллингаме? — удивленно переспросил он.
— Я хотела сказать, о мистере Донне, — поспешно поправилась она. — Раньше его фамилия была Беллингам.
— Да, теперь припоминаю: я слышал, что он сменил фамилию и стал называться по какому-то поместью. Но теперь вам и думать нельзя о подобном занятии. Вы не годитесь на это. Вы бледны как смерть.
— Я должна пойти к нему, — повторила она.
— Чепуха! У него хватит средств, чтобы нанять лучших лондонских сиделок, и я сомневаюсь, что его жизнь стоит того, чтобы подвергать опасности чужие жизни, а тем более вашу.
— Мы не имеем права решать, чья жизнь важнее.
— Знаю, что не имеем. Но такова уж наша врачебная привычка. Во всяком случае, вам смешно даже думать о подобных вещах. Прислушайтесь к голосу разума.
— Нет, не могу, не могу! — вскрикнула она, и жгучее страдание послышалось в ее голосе. — Вы должны пустить меня, дорогой мистер Дэвис! — проговорила она мягким, умоляющим голосом.
— Нет! — ответил он, решительно помотав головой. — Этого я не сделаю.
— Послушайте, — сказала она совсем тихо, покраснев, — он отец Леонарда! Ну? Теперь вы меня пустите?
Мистер Дэвис был так поражен ее словами, что в первый момент не мог говорить. Она продолжала:
— Вы ведь никому не расскажете? Пожалуйста, не надо! Никто, даже мистер Бенсон, не знает, кто отец моего сына. Никто не должен знать, это может ему повредить. Так не скажете?
— Нет, не скажу, — ответил доктор. — Но, миссис Денбай, ответьте мне на один вопрос. Я спрашиваю с полным к вам уважением, я хочу, чтобы мы оба понимали, как правильно действовать. Я, конечно, знал, что Леонард незаконнорожденный. Уж так и быть, тайна за тайну: я сам такой же! Вот что вызвало у меня сочувствие к нему и желание его усыновить. Эту часть вашей истории я знал. Но скажите: вам все еще дорог мистер Донн? Отвечайте откровенно: любите ли вы его?
Несколько мгновений Руфь молчала, поникнув головой. Потом подняла ее и светлыми, честными глазами посмотрела ему в лицо.
— Я думала… но я не знаю… не могу сказать… не думаю, чтобы я могла любить его, если б он был здоров и счастлив… Но вы говорите, что он болен, что он один… Как же мне не позаботиться о нем?.. Как же не позаботиться? — повторила она, закрыв лицо руками, и крупные горячие слезы закапали сквозь ее пальцы. — Он отец Леонарда, — продолжала она, поднимая глаза на мистера Дэвиса. — Не надо, чтобы он знал… Пусть лучше не знает, что я была рядом с ним. Если его болезнь развивается так же, как у других, то сейчас он должен быть в бреду. И я оставлю его прежде, чем он придет в себя… А теперь разрешите мне… Мне нужно идти.
— Зачем мне не вырвали язык, прежде чем я вам его назвал? Он бы и без вас обошелся, а тут, чего доброго, узнает вас и рассердится.
— Очень может быть, — с тяжелым сердцем откликнулась Руфь.
— Да не просто рассердится! Он, пожалуй, проклинать вас станет за непрошеную заботу о нем. Я слышал, как проклинали мою бедную мать — а она была таким же прекрасным и нежным созданием, как и вы, — за то, что она выказывала нежность, в которой не нуждались. Ну, послушайтесь же старика, наглядевшегося на жизнь до боли в сердце: предоставьте этого изящного джентльмена его участи. Я обещаю вам нанять для него самую лучшую сиделку, какую только можно найти за деньги.
— Нет! — упрямо ответила Руфь, словно не слыша его уговоров. — Мне надо пойти. Я оставлю его прежде, чем он меня узнает.
— Ну что ж, — вздохнул старый доктор, — если вы так сильно этого хотите, то мне придется уступить. То же сделала бы и моя бедная мать. Что ж, пойдемте и сделаем все, что в наших силах. Я знаю, это избавит меня от многих хлопот. Если вы станете моей правой рукой, то мне нечего будет все время тревожиться о том, хорошо ли за ним ухаживают. Пойдемте! Берите свою шляпку, мягкосердечная вы дурочка! Давайте выйдем из дома без дальнейших сцен и объяснений. Я потом сам все улажу с Бенсонами.
— А вы не выдадите мою тайну, мистер Дэвис? — спросила она внезапно.
— Нет! Только не я! Неужели вы думаете, что мне не приходилось хранить такого рода тайны? Я надеюсь, он проиграет выборы и никогда больше не покажется в наших краях. В конце концов, — со вздохом продолжил мистер Дэвис, — он всего лишь человек!
И мистер Дэвис припомнил обстоятельства первых лет своей жизни. Глядя на гаснувшие в камине угли, он представлял себе различные картины и даже вздрогнул, когда Руфь явилась перед ним, готовая идти, серьезная, бледная и спокойная.
— Пойдемте! — сказал он. — Если вам суждено принести ему какую-то пользу, то это произойдет только в течение трех первых дней, потом я ручаюсь за его жизнь. Но только помните: после этого я отошлю вас домой, иначе он может узнать вас, а мне не нужно, чтобы он вспомнил прошлое, и я не хочу, чтобы вы опять плакали и рыдали. Теперь каждая минута вашего ухода драгоценна для него. А Бенсонам я расскажу мою собственную историю, как только передам вам больного.
Мистер Донн лежал в лучшей комнате гостиницы. При нем не было никого, кроме его верного, но неопытного слуги, который боялся эпидемии, как и все прочие, но тем не менее не решался покинуть своего господина. Однажды, это было в Беллингам-холле, молодой аристократ спас жизнь ребенку, а потом дал ему место при конюшне и сделал своим слугой. И вот слуга стоял в дальнем углу комнаты, испуганно глядя на бредящего господина, не смея подойти к нему и не желая его покинуть.
— Ах, хоть бы этот доктор пришел! Он убьет или себя, или меня, а эта дурацкая прислуга и порога не переступит. Как же я ночь проведу? Благослови его Бог! Старый доктор возвращается! Я слышу, как он топает и бранится на лестнице!
Дверь отворилась, вошел мистер Дэвис, а за ним Руфь.
— Вот вам сиделка, друг мой, да такая, какой не найти во всех трех соседних графствах. Вам надо только точно исполнять все, что она прикажет.
— Ах, сэр, он при смерти! Не останетесь ли вы с ним ночью, сэр?
— Посмотрите-ка лучше, — шепнул ему мистер Дэвис, — посмотрите, как она умеет обращаться с больным! Я не смог бы управиться лучше!
Руфь подошла к мечущемуся в бреду страдальцу и нежно, но требовательно заставила его лечь. Затем принесла таз с холодной водой, обмакнула в нее свои хорошенькие ручки и приложила их к пылающему лбу больного, все время повторяя вполголоса успокаивающие слова, которые производили волшебное действие.
— Я, однако, останусь, — сказал доктор, осмотрев пациента, — столько же для него, сколько и для нее. А отчасти и для того, чтобы успокоить этого бедолагу, верного слугу.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления