Онлайн чтение книги Большие надежды Great Expectations
XIII

На слѣдующій день мнѣ было крайне-грустно видѣть, какъ Дко облачался въ свое праздничное платье, чтобъ идти со мною къ миссъ Гавишамъ. Но онъ считалъ свою парадную форму необходимою въ подобномъ случаѣ, и мнѣ некстати было разубѣждать его, хотя дѣйствительно будничный нарядъ гораздо-болѣе шелъ ему къ лицу — шелъ болѣе некстати, что бѣдный Джо рѣшился на подобный подвигъ единственно ради меня. Ради меня онъ напялилъ платье, которое видимо стѣсняло его, ради меня выпустилъ воротникъ рубашки такъ высоко, что волосы у него на затылкѣ поднялись и стояли, будто султанъ.

За завтракомъ сестра моя объявила, что намѣрена идти съ нами въ городъ съ тѣмъ, чтобъ мы ее оставили у дяди Пёмбельчука, пока сами будемъ «толковать съ важными барынями», а потомъ зашли бы за нею. Джо, казалось, не ожидалъ ничего хорошаго отъ подобнаго намѣренія жены. Кузница была заперта въ тотъ день, и Джо — какъ онъ всегда дѣлалъ въ рѣдкихъ случаяхъ своего отсутствія — начертилъ меломъ на двери — нѣту, и рядомъ что-то въ родѣ стрѣлы, указывавшей, вѣроятно, въ какую сторону онъ направился.

Мы поплелись въ городъ. Сестра, разумѣется, шла впереди; она несла съ собою плоскую, плетеную корзинку, съ виду похожую на государственную печать Англіи, и, несмотря на совершенно-ясную погоду, еще пару галошъ, запасную шаль и зонтикъ. Я до-сихъ-поръ не могу хорошо понять, наложила ли сестра на себя эту ношу въ видѣ особой эпитиміи, или же тащила съ собою столько добра единственно для внушенія должнаго къ себѣ уваженія. Это, вѣроятнѣе всего, была выставка напоказъ своихъ аттрибутовъ: такъ точно на сценѣ какая-нибудь Клеопатра выказываетъ свое достоинство и званіе пышною свитою и обстановкою.

Когда мы поровнялись съ домомъ Пёмбельчука, сестра оставила насъ и вошла къ дядѣ. Было около полудня, и потому мы съ Джо немедленно направились въ миссъ Гавишамъ. Эстелла, по обыкновенію, отворила намъ калитку. Джо съ той минуты, какъ увидѣлъ ее, почтительно снялъ шляпу и держалъ ее на отвѣсѣ обѣими руками, считая необходимымъ оказывать уваженіе даже какой-нибудь долѣ золотника.

Эстелла, повидимому, не обратила на насъ особаго вниманія, а прямо пошла впередъ по хорошо-знакомой мнѣ дорогѣ. Я слѣдовалъ за нею, а за мною шелъ Джо. Обернувшись назадъ въ длинномъ корридорѣ, я взглянулъ на Джо; онъ попрежнему держалъ шляпу на отвѣсѣ и дѣлалъ огромные шаги на цыпочкахъ, стараясь не касаться пола.

Эстелла попросила насъ обоихъ войдти; я схватилъ Джо за полу кафтана и такимъ образомъ ввелъ его въ присутствіе миссъ Гавишамъ. Она сидѣла за уборнымъ столикомъ, но тотчасъ же къ намъ обернулась.

— А! Вы мужъ сестры этого мальчика? спросила она у Джо.

Я не могъ себѣ представить, чтобъ добрый старый Джо могъ до того измѣниться, чтобъ походить не на себя, а на какую-то небывалую птицу. Онъ стоялъ молча, съ взъерошеннымъ султаномъ на головѣ и раскрытымъ ртомъ, будто готовясь кого-то проглотить.

— Вы мужъ сестры этого мальчика? повторила миссъ Гавишамъ.

Къ крайней моей досадѣ, въ-теченіе всего разговора Джо постоянно относился во мнѣ, и ни разу не обращался прямо къ миссъ Гавишамъ.

— Безъ-сомнѣнія, Пипъ, замѣтилъ Джо голосомъ, который выражалъ въ то же время большую силу убѣжденія и необыкновенную вѣжливость: — я сватался и женился на вашей сестрѣ, будучи въ то время, съ вашего позволенія, холостякомъ.

— Хорошо! сказала миссъ Гавишамъ. — И вы вскормили ребенка, съ тѣмъ, чтобъ взять его въ себѣ въ ученики, когда онъ подростетъ — не такъ ли, мистеръ Гарджери?

— Вы знаете, Пипъ, косвенно отвѣчалъ Джо: — что мы съ вами всегда были добрые друзья и расчитывали промежь себя на это дѣло, какъ на облегченіе своей участи. Но еслибъ вамъ, Пипъ, что-нибудь не нравилось въ ремеслѣ, хотя бы, напримѣръ, копотъ да сажа, которыхъ не оберешься, то, безъ-сомнѣнія, я васъ не сталъ бы приневоливать — неправда ли?

— Но въ самомъ ли дѣлѣ ремесло это нравится мальчику, сказала миссъ Гавишамъ:- и охотно ли идетъ онъ къ вамъ въ ученики?

— Вамъ хорошо извѣстно, Пипъ, возразилъ Джо, становясь все убѣдительнѣе и вѣжливѣе въ своихъ отвѣтахъ: — вамъ очень-хорошо извѣстно, что таково было постоянно ваше задушевное желаніе. Вѣдь, вы не имѣете ничего противъ нашего ремесла, и быть кузнецомъ было всегда самымъ задушевнымъ вашимъ желаніемъ?

Напрасно я старался объяснить ему знаками, чтобъ онъ обращался съ рѣчью не во мнѣ, а къ миссъ Гавишамъ. На всѣ мои пантомимы, онъ отвѣчалъ только усиленною вѣжливостью и убѣдительностью, не переставая относиться единственно во мнѣ.

— Принесли ли вы съ собой контрактъ мальчика? спросила миссъ Гавишамъ.

— Вы очень-хорошо знаете, Пипъ, отвѣчалъ Джо такимъ голосомъ, будто находилъ вопросъ безразсуднымъ: — вы сами видѣли, что я положилъ бумагу въ шляпу, значитъ, она со мню. Онъ вынулъ контрактъ и передалъ его все-таки не миссъ Гавишамъ, а мнѣ. Больно сознаться, но мнѣ стало стыдно за него, да, положительно стыдно, когда я замѣтилъ, какъ Эстелла плутовски улыбалась за кресломъ миссъ Гавишамъ. Я взялъ у него бумагу и передалъ ее старухѣ.

— Вы не ожидаете никакого вознагражденія за мальчика? сказала миссъ Гавишамъ, пробѣжавъ контрактъ.

— Джо! замѣтилъ я, видя, что онъ молчитъ: — зачѣмъ же ты не отвѣчаешь?

— Пипъ, отвѣчалъ онъ отрывисто, видимо-обиженный: — между нами подобный вопросъ кажется излишнимъ, на него не можетъ быть другаго отвѣта, кромѣ голаго — нѣтъ! Вы знаете, Пипъ, что другаго отвѣта я дать не могу, потому и предпочитаю молчать.

Миссъ Гавишамъ взглянула на него и какъ-будто сразу поняла, что онъ за человѣкъ, чего я никакъ не ожидалъ послѣ всѣхъ неловкостей бѣднаго Джо; потомъ она взяла маленькій мѣшокъ со стола и сказала:

— Пипъ заслужилъ вознагражденіе здѣсь, и вотъ оно. Въ этомъ мѣшкѣ двадцать-пять гиней. Передай его своему хозяину, Пипъ.

Вѣроятно, слишкомъ-озадаченный странностью самой барыни или ея обстановкой, бѣдный Джо и тутъ продолжалъ обращаться во мнѣ одному.

— Это очень-щедро съ вашей стороны, Пипъ, сказалъ Джо:- подарокъ вашъ я принимаю съ благодарностью, хотя по совѣсти, не чаялъ, не гадалъ ничего подобнаго. Теперь старина, сказалъ весело Джо (меня словно обдало не то жаромъ, не то холодомъ, при мысли, что онъ такъ фамильярно обращается къ миссъ Гавишамъ), теперь постараемся исполнять свой долгъ. Будемъ честно трудиться вдвоемъ, помогая другъ другу, ради спокойствія совѣсти… и удовольствія тѣхъ… кто своею щедростью заслужилъ, чтобъ мы никогда… тутъ бѣдный Джо страшно запутался, пока не выбрался, наконецъ, изъ затрудненія, торжественно закончивъ свою фразу словами: — во всякомъ случаѣ не я. Послѣднія слова показались ему столь убѣдительными, что онъ повторилъ ихъ дважды.

— Прощай, Пипъ! сказала миссъ Гавишамъ. Выпусти ихъ Эстелла

— Приходить ли мнѣ къ вамъ еще, миссъ Гавишамъ? спросилъ я.

— Нѣтъ! Теперь Гарджери твой хозяинъ. Гарджери! одно словечко…

Воротивъ Джо такимъ образомъ, когда я уже былъ въ дверяхъ, миссъ Гавишамъ сказала ему съ достоинствомъ и такъ громко, что я могъ разслышать.

— Мальчикъ былъ добрый малый, пока былъ здѣсь; это его вознагражденіе. Разумѣется, какъ честному человѣку, вамъ болѣе отъ меня ожидать нечего и не за что.

Какъ Джо выбрался изъ комнаты — я до-сихъ-поръ не могу объяснять себѣ. Знаю только, что когда онъ выбрался, то началъ взбираться на лѣстницу, вмѣсто того, чтобы спуститься внизъ; ничего не слышалъ и не понималъ, пока я просто не потащилъ его за рукавъ. Чрезъ минуту мы были уже за калиткой. Эстелла заперла ее и удалилась.

Когда мы снова попали на свѣтѣ божій, Джо, прислонившись къ стѣнѣ дома, вздохнулъ и произнесъ, «удивительно!». Онъ такъ долго оставался въ этомъ положеніи и такъ часто повторялъ: «удивительно! удивительно!» что я сталъ отчаяваться въ состояніи его разсудка и думалъ, что онъ никогда не прійдетъ въ себя. Наконецъ, онъ нѣсколько измѣнилъ свое замѣчаніе: «Пипъ, право, это удивительно!» и потомъ мало-по-малу сталъ разговорчивѣе и могъ идти далѣе.

Съ другой стороны, я имѣю основаніе думать, что, напротивъ того, умственныя способности Джо нѣсколько изощрились отъ этого столкновенія, потому-что на дорогѣ онъ задумалъ хитрый и глубокій планъ, въ чемъ нетрудно убѣдиться изъ послѣдовавшей сцены въ гостиной у мистра Пёмбельчука, гдѣ мы застали сестру въ жаркомъ совѣщаніи съ этимъ противнымъ торгашомъ.

— Ну, воскликнула сестра моя, обращаясь къ вамъ обоимъ вдругъ:- что съ вами случилось? Я удивляюсь, какъ вы еще не гнушаетесь такимъ низкимъ обществомъ! Я, право, удивляюсь вашему снисхожденію!

— Миссъ Гавишамъ, произнесъ Джо, пристально глядя на меня, будто стараясь что-то припомнить — настоятельно просила насъ засвидѣтельствовать… не припомнишь, ли Пипъ, ея почтеніе, или преданность?

— Почтеніе, сказалъ я.

— Такъ, такъ, засвидѣтельствовать ея почтеніе мистрисъ Гарджери… повторилъ Джо.

— Много мнѣ отъ того прибудетъ! замѣтила сестра, видимо смягченная такимъ лестнымъ вниманіемъ.

— И жалѣла, продолжалъ Джо, снова пристально смотря на меня:- и жалѣла, что плохое здоровье лишало ее… чего бишь, Пипъ?

— Удовольствія видѣть, подсказалъ я.

— Удовольствія видѣть мистрисъ Гарджери, досказалъ Джо и перевелъ духъ.

— Ну, могла бъ она сказать эту любезность пораньше. Впрочемъ, лучше поздно, чѣмъ никогда. А что же она дала этому сорванцу?

— Она ему? сказалъ Джо:- ничего.

Мистрисъ Гарджери готова была разразиться, но Джо продолжалъ:

— То, что миссъ Гавишамъ дала, она дала не ему, а его друзьямъ. «Подъ его друзьями, объяснила она, я разумѣю сестру его, мистрисъ Гарджери» — это ея собственныя слова, прибавилъ Джо.

Сестра взглянула на Пёмбельчука, который гладилъ ручки своего кресла и разсѣянно кивалъ головою то ей, то камину, будто онъ все это напередъ предвидѣлъ.

— А сколько ты принесъ? спросила сестра со смѣхомъ, положительно со смѣхомъ.

— Ну, что бы вы сказали на десять фунтовъ стерлинговъ? спросилъ Джо.

— Мы бы сказали, хорошо, отвѣчала сестра довольно отрывисто:- не слишкомъ-много, а довольно.

— Ну, такъ я жь вамъ скажу, что тутъ будетъ побольше того, продолжалъ Джо.

Безсовѣстный наглецъ мистеръ Пёмбельчукъ тотчасъ же кивнулъ головой и самоувѣренно произнесъ, продолжая потирать ручки кресла:

— Больше того.

— Вы не хотите же сказать… начала было сестра.

— Да я именно хочу сказать, сударыня, сказалъ Пёмбельчукъ:- вы сейчасъ услышите, что. Продолжайте, Джозсфъ, дѣло хорошее, продолжайте!

— Что бы вы сказали на двадцать фунтовъ? снова спросилъ Джо.

— Великолѣпно! другаго слова нѣтъ, возразила сестра.

— А тугъ побольше и двадцати фунтовъ, сказалъ Джо.

Этотъ противный притворщикъ Пёмбельчукъ снова кивнулъ головой, съ видомъ покровительства, и сказалъ, улыбаясь:

— Больше, этого сударыня. Хорошее дѣло! Ну продолжайте изводить ее, Джозефъ!

— Чтобъ ужь покончить разомъ, сказалъ Джо, съ восхищеніемъ передавая мѣшокъ моей сестрѣ:- тутъ двадцать-пять фунтовъ.

— Тутъ двадцать-пять фунтовъ, повторилъ гнусный Пёмбельчукъ и привсталъ, чтобъ пожать ей руку:- и не болѣе, не менѣе, какъ то, чего вы заслуживаете, сударыня — я это всегда скажу всѣмъ и каждому. Теперь позвольте васъ поздравить съ приходцомъ!

Еслибъ еще мерзавецъ остановился на этомъ — нѣтъ! онъ очернилъ себя гораздо-болѣе гнуснымъ образомъ: съ какимъ-то нагло покровительственнымъ тономъ, онъ взялъ меня подъ свою опеку, что въ моихъ глазахъ было гаже всѣхъ прежнихъ его выходокъ.,

— Теперь, видите ли Джозефъ съ супругою, сказалъ Пёмбельчукъ, взявъ меня за руку, выше локтя:- я не охотникъ останавливаться на полудорогѣ, я люблю идти до конца, когда разъ, принялся за дѣло. По моему, надо мальчика тотчасъ же закабалить окончательно — это мое мнѣніе, закабалить окончательно.

— Мы вамъ за все премного обязаны, дядя Пёмбельчукъ, сказала сестра, схвативъ мѣшокъ съ деньгами.

— Не обо мнѣ рѣчь, сударыня, возразилъ чортовъ лавочникъ. Удовольствіе — вездѣ удовольствіе для частнаго человѣка. Дѣло въ томъ, что вотъ мальчикъ: его надо формально закабалить ученикомъ къ Джозефу. Я ужь это возьму на себя, такъ и быть.

Судъ засѣдалъ въ ратушѣ, недалеко оттуда, и мы пошли прямо въ присутствіе, чтобъ скрѣпить тамъ контрактъ нашъ съ хозяиномъ. Когда я говорю, мы пошли, то вовсе не намекаю на себя, потому-что я не шелъ, а меня тащилъ подлый Пёмбельчукъ, какъ поджигателя какого, или вора. Дѣйствительно, когда Пёмбельчукъ протолкалъ меня въ судъ, окружавшіе приняли меня за пойманнаго преступника. Одинъ говорилъ: «чтожь онъ сдѣлалъ?» другой: «какой молодой! впрочемъ, наружность скверная». Наконецъ, какой-то добрый и скромный по виду господинъ даже сунулъ мнѣ въ руки душеспасительную книжку: «Чтеніе въ моей темницѣ», гдѣ-былъ изображенъ молодой преступникъ, весь обвѣшанный цѣпями, будто выставка сосисекъ.

Присутствіе показалось мнѣ въ то время очень-страннымъ мѣстомъ: загороженныя скамьи выше, чѣмъ въ церкви, и биткомъ набитыя народомъ; важные судьи (одинъ даже въ парикѣ), развалившіеся въ креслахъ, кто читалъ, кто нюхалъ табакъ, кто просто сидѣлъ сложа руки; круглые, почернѣвшіе портреты, простудушно принятые мною за караваи, развѣшанные по стѣнамъ — все это показалось мнѣ какъ-то дико. Здѣсь, въ одномъ изъ угловъ, контрактъ мой былъ надлежащимъ образомъ подписанъ и скрѣпленъ: я былъ закабаленъ! Мистеръ Пёмбельчукъ все время такъ крѣпко держалъ меня за руку, какъ-будто велъ меня на висѣлицу, и только мимоходомъ забѣжалъ сюда, чтобъ предварительно устроить это дѣльце.

Когда мы вышли изъ залы и направились обратно въ мистеру Пёмбельчуку, всѣ уличные мальчишки, провожавшіе насъ въ судъ, въ надеждѣ присутствовать при моемъ нравственномъ истязаніи, казались очень-недовольными, убѣдясь, что спутники мои были только друзья, служившіе мнѣ конвоемъ, а не обвинители. Придя назадъ, сестра такъ расходилась при видѣ двадцати-пяти гиней, что рѣшила дать банкетъ у «Синяго Вепря», по причинѣ и насчетъ этого неожиданнаго счастья. Мистеръ Пёмбельчукъ долженъ былъ ѣхать въ своей таратайкѣ за Гиблями и мастеромъ Уопселемъ.

На это всѣ согласились, благодаря чему, я провелъ одинъ изъ самыхъ скучныхъ дней моей жизни. Всѣ, казалось, были убѣждены, что я совершенно-лишній на пирушкѣ; но всѣ, отъ времени до времени, обращались во мнѣ съ пошлымъ вопросомъ: отчего я не веселюсь? На что я, разумѣется, былъ принужденъ отвѣчать, что веселюсь, хотя былъ очень-далекъ отъ веселья.

Они были взрослые и потому умѣли веселиться. Этого бестію, Пёмбельчука, посадили на первое мѣсто, какъ главнаго виновника торжества. Поставивъ меня на стулъ рядомъ съ собою, онъ обратился къ остальнымъ съ рѣчью, въ который сообщилъ имъ новость, что я закабаленъ, и съ дьявольскимъ удовольствіемъ напиралъ на то, что, какъ сказано въ контрактѣ, я теперь подвергаюсь заключенію въ острогѣ, если стану пить, играть въ карты, сидѣть по ночамъ или посѣщать дурное общество.

Я хорошо помню только то, что они мнѣ не давали заснуть, и какъ-скоро я начиналъ дремать, будили меня и приглашали веселиться. Довольно-поздно вечеромъ мистеръ Уопсель прочиталъ намъ оду Колинса, и съ такимъ жаромъ подражалъ шуму брошеннаго меча, что половой приходилъ «освѣдомиться о здоровьи этихъ господъ, со стороны жильцовъ нижняго этажа, и напомнить имъ, что здѣсь не фехтовальная школа». Всѣ, кромѣ меня, возвращались домой въ отличномъ настроеніи духа и горланили пѣсню о какой-то красной дѣвѣ. Мистеръ Уопсель взялъ на себя басъ и утверждалъ, что онъ именно и есть бѣлокурый герой пѣсни.

Наконецъ, я помню, что чувствовалъ себя очень-несчастнымъ, ложась спать въ своемъ чуланѣ: Я былъ убѣжденъ, что никогда не полюблю своего ремесла; было время, когда оно мнѣ нравилось, но теперь уже было не то.