Перевязку возобновляли мнѣ на рукахъ два или три раза ночью и утромъ. Лѣвая рука была сильно обожжена до локтя и слегка около плеча, боль въ ранахъ была очень мучительна, но я благодарю Бога, что не случилось хуже. Правая рука, хотя и пострадала, но все же я могъ двигать, пальцами. Она такъ-же была обвязана, но меньше лѣвой, которую я принужденъ былъ подвязать къ груди; сюртукъ приходилось мнѣ носить въ видѣ плаща, застегнутаго у шеи и свободно висящаго на плечахъ. Волоса также немного погорѣли. Но лице и голова по счастью не пострадали.
Гербертъ, по возвращеніи изъ Гаммерсмиѳа, гдѣ онъ видался со своимъ отцемъ, посвятилъ весь день няньченью за мною. Онъ былъ нѣжнѣе всякой сидѣлки: въ положенные сроки снималъ перевязки и, помочивъ ихъ въ освѣжающую примочку, прикладывалъ ихъ съ такимъ терпѣніемъ, что я не зналъ, какъ выразить ему свою благодарность. Сначала, пока я лежалъ на диванѣ, я никакъ не могъ позабыть, хоть на минуту, блеска пламени, шума и суетни въ Сатисъ-Гаусъ. Если задремлю бывало на минуту, меня будили крики миссъ Гавишамъ и я видѣлъ ее, бѣжавшую ко мнѣ, всю объятую пламенемъ. Такое настроеніе нервовъ было гораздо тягостнѣе всякой тѣлесной боли, и Гербертъ, замѣчая это, старался, насколько могъ, развлекать меня. Никто изъ насъ не говорилъ ни слова о лодкѣ, но мы оба только о ней и думали. Это было ясно изъ того, что мы избѣгали упоминать о ней, и заботились о томъ, чтобы я какъ можно скорѣе былъ въ состояніи грести. Разумѣется, мой первый вопросъ при встрѣчѣ съ Гербертомъ былъ: все-ли благополучно тамъ, внизу на рѣкѣ? Онъ отвѣтилъ утвердительно веселымъ и спокойнымъ тономъ и мы не возобновляли объ этомъ разговора до конца дня, когда Гербертъ, перемѣняя перевязки, при свѣтѣ камина, сказалъ мнѣ:
— Я вчера вечеромъ, Гендель, провелъ съ Провисомъ добрыхъ два часа.
— Гдѣ-жь была Клара? Спросилъ я.
— Доброе существо! отвѣчалъ Гербертъ: она весь вечеръ то и дѣло, что бѣгала къ ревуну. Онъ начиналъ стучать, какъ только она его оставляла. Сомнѣваюсь, чтобы онъ могъ долго еще прожить. Благодаря рому да перцу — перцу да рому — я думаю онъ скоро перестанетъ стучать.
— И ты тогда женишься на ней, Гербертъ?
— Какъ же мнѣ иначе беречь малаго ребенка. Положи руку на спинку дивана, мой другъ, а я сюда присяду и сниму понемногу перевязку, чтобы тебя не обезпокоить. Но возвратимся въ Провису; знаешь ли, онъ исправляется?
— Я тебѣ говорилъ, что онъ смягчился уже и тогда, когда я его видѣлъ въ послѣдній разъ.
— Да, это правда, онъ вчера вечеромъ былъ очень разговорчивъ и разсказалъ мнѣ кое-что о своей жизни. Помнишь-ли, какъ онъ прервалъ свой разсказъ, заговоривъ о женщинѣ, причинившей ему столько хлопотъ — ушибъ я тебя? Я вздрогнулъ, но не отъ его прикосновеніи. Слова его заставили меня вздрогнуть.
— Я совсѣмъ было забылъ объ этомъ, но теперь припоминаю, сказалъ я.
— Ну! Онъ познакомилъ меня съ этою частью своей дѣйствительно темной жизни. Передать-ли тебѣ его разсказъ или теперь это тебя обезпокоитъ?
— Передай мнѣ все до послѣдняго слова! Гербертъ нагнулся и пристально взглянулъ на меня, полагая вѣроятно, что мой вопросъ былъ сдѣланъ слишкомъ горячо.
— Голова у тебя не горяча? — сказалъ онъ, прикладывая руку къ ней.
— Нимало, отвѣчалъ я:- разскажи мнѣ, что Провисъ сообщилъ тебѣ новаго, любезный Гербертъ.
— Вотъ, сказалъ Гербертъ, — я снялъ перевязку и теперь положу свѣжую — ты вздрагиваешь, любезный другъ! Но, сейчасъ почувствуешь облегченіе. Эта женщина, видно, была молода, ревнива и мстительна, мстительна до послѣдней крайности.
— До какой крайности?
— До смертоубійства. — Тебѣ слишкомъ холодно?
— Нѣтъ. Кого же она убила? и какимъ-образомъ?
— Впрочемъ, ея поступокъ, можетъ, и не заслуживаетъ этого названія, сказалъ Гербертъ, но ее обвинили въ убійствѣ и судили. Мистеръ Джаггерсъ, защищая ее, вошелъ въ славу, тогда и Провисъ въ первый разъ узналъ о немъ. — Жертвою ея была другая женщина. Кто началъ драку — неизвѣстно, только, послѣ ужасной борьбы въ сараѣ, жертва найдена задушенною.
— И признали ее виновною?
— Нѣтъ ее оправдали — бѣдный мой Гендель, я тебѣ раздражаю рану.
— Нѣтъ, нельзя быть нѣжнѣе, Гербертъ, что же дольше?
— Отъ этой оправданной молодой женщины и Провиса, сказалъ Гербертъ, родился ребенокъ, маленькая дѣвочка, сильно любимая Провисомъ.
— Нѣсколько часовъ передъ тѣмъ, какъ она удавила предметъ своей ревности, эта женщина явилась къ Провису и поклялась убить его ребенка. Теперь я хорошо перевязалъ тебѣ лѣвую руку и остается только поправить правую. Мнѣ легче дѣлать перевязки при такомъ полу-свѣтѣ — мои руки рѣшительнѣе дѣйствуютъ, когда я не совсѣмъ ясно вижу страшныя раны. Но тебѣ трудно дышать, любезный другъ? Мнѣ кажется, ты слишкомъ часто дышешь.
— И женщина эта сдержала клятву, Гербертъ?
— Здѣсь-то и есть самое темное мѣсто въ жизни Провиса. Она дѣйствительно исполнила свою угрозу.
— То-есть, онъ говоритъ, что она исполнила.
— Разумѣется, милый другъ, возразилъ Гербертъ, съ видомъ удивленіи и опять наклоняясь, чтобъ ближе взглянуть на меня:- онъ разсказалъ мнѣ все это. Другихъ свѣденій я не имѣю.
— Конечно, тебѣ не откуда ихъ имѣть.
— Теперь, продолжалъ Гербертъ:- Провисъ не говоритъ, хорошо или худо онъ обходился съ матерью ребенка. Но она жила съ нимъ пять или шесть лѣтъ и никогда не оставляла его, даже въ самыхъ жалкихъ обстоятельствахъ и, мнѣ кажется, онъ сожалѣлъ о ней и спускалъ ей многое. Онъ говоритъ, что изъ опасенія быть призваннымъ въ свидѣтели противъ нея и сдѣлаться причиною ея смерти, онъ прятался отъ судей, и потому при слѣдствіи только вскользь упоминалось о какомъ-то Абелѣ, бывшемъ причиною ревности этой женщины. Она пропала безъ-вѣсти, послѣ-того, что ее оправдали и такимъ-образомъ Провисъ лишился и ребенка и матери его.
— Скажите, пожалуйста
— Сейчасъ я кончу, милый другъ, продолжалъ Гербертъ: — злой геній, Компесонъ, мошенникъ изъ мошенниковъ, зналъ о причинахъ, заставлявшихъ Провиса скрываться въ то время, и, разумѣется, воспользовался этимъ, чтобы еще болѣе поработить его себѣ. Вотъ, гдѣ кроется главная причина ненависти къ нему Провиса.
— Я хотѣлъ бы знать, Гербертъ, сказалъ ли онъ тебѣ, когда это случилось.
— Дай мнѣ припомнить его собственныя слова. Онъ, кажется, выразился такъ: это было лѣтъ двадцать тому назадъ, когда я только сошелся съ Компесономъ. Сколько тебѣ было лѣтъ, когда ты повстрѣчался съ нимъ на кладбищѣ?
— Лѣтъ семь, я думаю.
— Ну такъ, онъ говоритъ, что это случилось года три или четыре передъ тѣмъ, и ты напомнилъ ему потерянную имъ дѣвочку, которая была бы твоихъ лѣтъ.
— Гербертъ, сказалъ я, послѣ небольшаго молчанія, — ты можешь лучше разсмотрѣть меня у окна, или у камина?
— У камина, отвѣчалъ Гербертъ, подходя ко мнѣ.
— Посмотри на меня.
— Ну, посмотрѣлъ.
— Пощупай меня.
— Ну, я держу твою руку, любезный другъ.
— Ты не думаешь, Гербертъ, чтобъ я былъ въ горячкѣ, или чтобъ мои мысли были сильно разстроены послѣ вчерашняго происшествія.
— Нѣтъ, сказалъ Гербертъ, посмотрѣвъ на меня внимательно. — Ты нѣсколько разгорячился, но совсѣмъ въ нормальномъ положеніи.
— Конечно, я увѣренъ въ этомъ и въ томъ, что человѣкъ, котораго мы скрываемъ, — отецъ Эстеллы.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления