Онлайн чтение книги Большие надежды Great Expectations
IX

Когда я вернулся домой, сестра моя съ большимъ любопытствомъ стала разспрашивать меня о миссъ Гавишамъ. На всѣ ея вопросы я отвѣчалъ коротко и неудовлетворительно, и потому въ скоромъ времени на меня посыпались толчки и пинки со всѣхъ сторонъ то въ шею, то въ спину, и кончилось тѣмъ, что я ударился лбомъ въ стѣну.

Если страхъ быть непонятымъ такъ же глубоко затаенъ въ груди вообще у всей молодёжи, какъ онъ былъ у меня — что я полагаю весьма-возможнымъ, не имѣя особыхъ причинъ считать себя нравственнымъ уродомъ, или исключеніемъ — то этотъ страхъ можетъ служить объясненіемъ скрытности въ юныхъ лѣтахъ. Я былъ вполнѣ увѣренъ, что, опиши я миссъ Гавишамъ въ такомъ видѣ, какъ она представлялась моимъ глазамъ, меня бы никто не понялъ. Даже болѣе того, мнѣ казалось, что сама миссъ Гавишамъ не въ-состояніи была бы понять; и хотя я самъ ее не понималъ, но чувствовалъ невольно, что съ моей стороны было бы предательствомъ выставить ее такою, какою она была на-самомъ-дѣлѣ, на судъ мистрисъ Джо (объ Эстеллѣ ужь я и не говорю). Вотъ почему я старался говорить какъ-можно-менѣе, вслѣдствіе чего и ударился лбомъ объ стѣну въ нашей кухнѣ. Хуже всего было то, что старый хрѣнъ Пёмбельчукъ, горѣвшій нетерпѣніемъ знать все, что я видѣлъ и слышалъ, прикатилъ въ своей одноколкѣ къ чаю… При одномъ видѣ своего мучителя, съ рыбьими глазами и вѣчно открытымъ ртомъ, съ стоящими дыбомъ песочнаго цвѣта волосами и крѣпко накрахмаленнымъ жилетомъ, я сталъ еще упорнѣе въ моемъ молчаніи.

— Ну, мальчикъ, началъ дядя Пёмбельчукъ, какъ только онъ усѣлся на почетномъ креслѣ, у огня:- какъ ты провелъ время въ городѣ?

Я отвѣчалъ:

— Очень-хорошо, дядюшка.

А сестра погрозила мнѣ кулакомъ.,

— Очень-хорошо? повторилъ мистеръ Пёмбельчукъ. — Очень-хорошо — не отвѣтъ. Ты объясни намъ, что ты хочешь сказать этимъ очень-хорошо, мальчикъ?

Можетъ-быть, известка на лбу, дѣйствуя на мозгъ, усиливаетъ упрямство. Какъ бы то ни было, съ известкой отъ стѣны на лбу упрямство мое достигло твердости алмаза. Я подумалъ немного и потомъ отвѣчалъ, какъ-будто вдругъ нашелъ мысль:

— Я хочу сказать очень-хорошо.

Сестра моя съ нетерпѣливымъ возгласомъ уже готова была на меня броситься.

Я не ожидалъ ни откуда помощи, потому-что Джо былъ въ кузницѣ.

Но мистеръ Пёмбельчукъ остановилъ ее.

— Нѣтъ, не горячитесь, предоставьте этого мальчика мнѣ.

И, поворотивъ меня къ себѣ, какъ-будто онъ хотѣлъ стричь мнѣ волосы, мистеръ Пёмбельчукъ продолжалъ.

— Вопервыхъ (чтобъ привести наши мысли въ порядокъ), что составляютъ сорокъ-три пенса?

Я хотѣлъ-было отвѣчать «четыреста фунтовъ», но, разсчитавъ, что послѣдствія такого отвѣта были бы черезчуръ-неблагопріятны для меня, я отвѣчалъ возможно-ближе, то-есть съ ошибкою пенсовъ на восемь. Тогда мистеръ Пёмбельчукъ заставилъ меня повторить всю таблицу, начиная отъ: «Двѣнадцать пенсовъ составляютъ одинъ шиллингъ» до «Сорокъ пенсовъ — три шиллинга и четыре пенса», тогда онъ торжественно спросилъ, какъ-будто онъ мнѣ помогъ:

— Ну, сколько же въ сорока-трехъ пенсахъ?

Я отвѣчалъ, хорошенько подумавъ:

— Не знаю.

И дѣйствительно, онъ мнѣ до того надоѣлъ, что я почти-что самъ усомнился въ своемъ знаніи.

Мистеръ Пёмбельчукъ всячески ломалъ себѣ голову, стараясь выжать изъ меня удовлетворительный отвѣтъ.

— Примѣрно, въ сорока-трехъ пенсахъ будетъ ли семь шилдинговъ, а въ сикспенсѣ — три? сказалъ онъ.

— Да, отвѣчалъ я.

И хотя сестра тутъ же рванула меня за уши, но мнѣ было чрезвычайно-пріятно, что, по милости моего отвѣта, шутка его вовсе не удалась. Онъ сталъ какъ вкопаный.

— Ну, на что похожа миссъ Гавишамъ? продолжалъ мистеръ Пёмбельчукъ, оправившись совершенно, плотно скрестивъ руки на груди и снова принимаясь за свою выжимательную систему.

— Очень-высокая, черная женщина, сказалъ я.

— Дѣйствительно ли такъ, дядюшка? спросила сестра.

Мистеръ Пёмбельчукъ одобрительно кивнулъ головой, изъ чего я тутъ же заключилъ, что онъ никогда не видывалъ миссъ Гавишамъ, потому-что она нисколько не была похожа на мой портретъ.

— Хорошо, сказалъ мистеръ Пёмбельчукъ съ важностью: — вотъ этакимъ путемъ мы съ нимъ справимся. Мы скоро все узнаемъ, сударыня.

— Я въ этомъ увѣрена, дядюшка, отвѣчала мистрисъ Джо:- я бы желала, чтобъ онъ постоянно былъ при васъ: вы такъ хорошо умѣете съ нимъ справляться.

— Ну, милый, что дѣлала миссъ Гавишамъ, когда ты къ ней пришелъ? спросилъ мистеръ Пёмбельчукъ.

— Она сидѣла, отвѣчалъ я:- въ черной бархатной каретѣ.

Мистеръ Пёмбельчукъ и мистрисъ Джо съ удивленіемъ взглянули другъ на друга, что было весьма-натурально, и въ одинъ голосъ повторили:

— Въ черной бархатной каретѣ?

— Да, отвѣчалъ я:- а миссъ Эстелла — это ея племянница, кажется — подавала ей пирожки и вино въ окно кареты на золотой тарелкѣ. И насъ всѣхъ угощали пирожками и виномъ на золотыхъ тарелкахъ. А я взлѣзъ на запятки, по ея приказанію, и ѣлъ тамъ свою долю.

— Былъ тамъ еще кто-нибудь? спросилъ мистеръ Пёмбельчугь.

— Четыре собаки, сказалъ я.

— Большія или маленькія?

— Огромныя, сказалъ я: — и онѣ все дрались за телячьи котлеты, поданныя имъ въ серебряной корзинкѣ.

Мистеръ Пёмбельчукъ и мистрисъ Джо снова поглядѣли другъ на друга въ совершенномъ удивленіи. Я вралъ, какъ сумасшедшій, какъ безсовѣстный свидѣтель, подверженный пыткѣ, какъ человѣкъ, которому рѣшительно все-равно, что онъ говоритъ.

— Гдѣ же стояла эта карета, скажи на милость? спросила сестра.

— Въ комнатѣ у миссъ Гавишамъ (они опять взглянули другъ на друга), но лошадей не было.

Я прибавилъ эту спасительную оговорку въ ту минуту, когда воображеніе мое уже рисовало четверку богато-убранныхъ коней, которыхъ я мысленно уже запрягалъ въ черную карету.

— Возможно ли это, дядюшка? спросила мистрисъ Джо. — Что онъ? этимъ хочетъ связать?

— Я вамъ объясню, сударыня, сказалъ мистрисъ Пёмбельчукъ: — по моему мнѣнію, это должно быть подвижное кресло. Она, вы знаете, болѣзненная, очень-болѣзненная, ея здоровье очень-разстроено, вотъ она и проводитъ свою жизнь на подвижномъ креслѣ.

— Что, вы видѣли ее когда-нибудь, дядюшка, въ этомъ креслѣ? спросила мистрисъ Джо.

— Какъ же я могъ? отвѣчалъ онъ, принужденный высказаться: — когда я ее никогда не видалъ? Ни разу не удалось взглянуть на нее.

— Господи Боже мой! дядюшка, да вѣдь, вы съ ней говорили?

— Да развѣ вы не знаете, сказалъ мистеръ Пёмбельчукъ вопросительно:- что когда я былъ тамъ, меня только подвели къ немного-раствореннымъ дверямъ, и она говорила со мной изъ другой комнаты. Не можетъ быть, чтобъ вы этого не знали, сударыня. Однакожъ, мальчикъ ходилъ забавлять ее. Чѣмъ же ты забавлялъ ее?

— Мы играли флагами, сказалъ я.

Прошу замѣтить, что я съ ужасомъ припоминаю всѣ лжи, которыя придумывалъ при этомъ случаѣ.

— Флагами! повторила моя сестра.

— Да, отвѣчалъ я: — Эстелла махала голубымъ флагомъ, я краснымъ, а миссъ Гавишамъ махала изъ окна кареты флагомъ съ золотыми звѣздами. А потомъ мы всѣ начали махать нашими саблями и кричать «ура!»

— Саблями! повторила сестра: — откуда вы достали сабли?

— Изъ шкапа, сказалъ я: — я въ немъ видѣлъ пистолеты, и варенье, и пилюли. И въ комнатѣ, гдѣ мы были, не было дневнаго свѣта, а вездѣ были зажжены свѣчи.

— Это правда, сударыня, замѣтилъ мистеръ Пёмбельчукъ, серьёзно кивнувъ головой: — это дѣйствительно такъ и есть, на столько и я самъ могъ видѣть. Послѣ этого они оба вперили глаза свои въ меня, а я, съ принужденнымъ выраженіемъ простодушія на лицѣ, уставился на нихъ, расправляя правой рукой своя панталоны.

Еслибъ они продолжали меня разспрашивать, я бы, безъ всякаго сомнѣнія, проговорился, потому-что въ ту минуту я уже готовъ былъ разсказывать про воздушный шаръ, видѣнный мною на дворѣ; и навѣрно разсказалъ бы про него, еслибъ меня не взяло сомнѣніе: кому дать преимущество: воздушному ли шару, или медвѣдю на пивоварнѣ. Впрочемъ, они такъ были заняты пересудами о тѣхъ чудесахъ, которыя я имъ уже наговорилъ, что я предпочелъ дать тягу, видя, что на меня не обращаютъ вниманія. Однако, когда Джо вернулся съ работы, чтобъ выпить чашку чаю, разговоръ ихъ еще вертѣлся на томъ же предметѣ, и моя сестра, болѣе для успокоенія совѣсти, нежели изъ желанія сдѣлать удовольствіе Джо, разсказала ему сполна всѣ вымышленныя мною похожденія.

Когда я увидѣлъ, какъ Джо выпучилъ голубые глаза свои и, въ совершенномъ недоумѣніи, сталъ ими водить по стѣнамъ кухни, меня взяло раскаянье, но только въ отношеніи въ Джо, а не къ остальнымъ двумъ. Въ отношеніи къ Джо, одному Джо, я чувствовалъ себя маленькимъ чудовищемъ въ то время, какъ они сидѣли и разсуждали о послѣдствіяхъ моего знакомства съ миссъ Гавишамъ и ея милостиваго ко мнѣ вниманія. Они были увѣрены, что миссъ Гавишамъ «что нибудь сдѣлаетъ» для меня, и только высказывали сомнѣніе касательно того, въ чемъ именно будетъ состоять это «что нибудь.» По мнѣнію сестры, это будетъ «имѣніе»; мистеръ Пёмбельчукъ предсказывалъ приличное денежное вознагражденіе, съ цѣлью приготовить меня жъ какой-нибудь благородной торговой дѣятельности, напримѣръ, къ торговлѣ хлѣбомъ и сѣменами. Бѣдному Джо сильно досталось отъ обоихъ за то, что онъ вздумалъ сказать, что, всего вѣроятнѣе, мнѣ подарятъ одну изъ собакъ, которыя дрались за телячьи котлеты.

— Если твоя глупая башка не можетъ ничего лучше выдумать, такъ ты бы лучше пошелъ за свою работу, да кончилъ ее. Джо всталъ и поплелся вонъ изъ комнаты. Когда мистеръ Пёмбельчукъ распростился и уѣхалъ, а сестра начала мыть и убирать посуду, я тихонько пробрался къ Джо на кузницу и выжидалъ тамъ, покуда онъ кончилъ свою дневную работу.

— Прежде чѣмъ огонь совсѣмъ потухнетъ, мнѣ бы хотѣлось съ тобой поговорить Джо, сказалъ я.

— Не-уже-ли, Пипъ? сказалъ Джо, подвигая свою скамью ближе къ печи. — Ну-ка разскажи, въ чемъ дѣло, Пипъ?

— Джо, началъ я, взявъ его за засученный рукавъ рубахи и дергая его:- помнишь ли ты все, что говорилъ я о миссъ Гавишамъ?

— Помню ли а? сказалъ Джо? — ещё бы! я тебѣ вѣрю, это удивительно!

— Это ужасно, Джо! вѣдь это все не правда.

— Что ты это говоришь, Пипъ! вскрикнулъ Джо, отшатнувшись назадъ въ крайнемъ удивленіи: — ты хочешь сказать, что это…

— Да, да, это все ложь, Джо.

— Да не все же, однакожь? Вѣроятно, ты не хочешь же этимъ сказать, Пипъ, что не было черной бархатной кареты?

Я отрицательно нокачалъ головой.

— Ну, по-крайней-мѣрѣ, были собаки, Пипъ. Послушай, Пипъ, уговаривалъ Джо:- если тамъ не было телячьихъ котлетъ, все же были собаки.

— Нѣтъ, Джо, и собакъ не было.

— Такъ одна собака? сказалъ Джо. — Щенокъ, можетъ-быть — не такъ ли?

— Нѣтъ, Джо, ничего подобнаго не было.

И я устремилъ безнадежный взглядъ на Джо, который въ смущеніи глядѣлъ на меня.

— Пипъ, братецъ ты мой, это нехорошо, пріятель, я тебѣ скажу. Что жь ты думаешь, въ самомъ дѣлѣ, куда это тебя приведетъ?

— Это ужасно Джо, не правда ли?

— Это ужасно! вскричалъ Джо: — Скверно! Какой чортъ тебя попуталъ?

— Я и самъ не знаю, Джо, отвѣчалъ я, выпуская изъ рукъ рукавъ его рубашки и потупивъ голову: — и зачѣмъ ты меня выучилъ къ картахъ называть валета хлапомъ, и зачѣмъ у меня такіе толстые сапоги и такія шершавыя руки?

Тогда я признался Джо, что мнѣ было очень-грустно и что я не могъ этого объяснить мистрисъ Джо и мистеръ Пёмбельчуку, потому-что они со мной всегда такъ грубо обходятся. Что у миссъ Гавишамъ и видѣлъ прелестную молодую дѣвушку, ужасно-гордую, которая нашла, что а очень-дурно воспитанъ. Я Богъ знаетъ что далъ бы, сказалъ я, чтобъ не быть такимъ невѣждой, и все это какъ-то довело меня до лжи — я и самъ не знаю какъ.

Это былъ вопросъ метафизическій, котораго ни Джо, ни я не въ состояніи были разрѣшить. Однакожь Джо, не входя въ предѣлы метафизики, взялся за него съ другой точки зрѣнія и такимъ образомъ одолѣлъ его.

— Ты замѣть только одно, Пипъ, сказалъ Джо, немного подумавъ;- что ложь всегда остается ложью, какія бы ни были на то причины. Ложь отъ дьявола и ведетъ къ нему же. Не говори болѣе неправды, Пипъ. Ты отъ этого не будешь лучше воспитанъ, пріятель; я не совсѣмъ это хорошо понимаю, но мнѣ кажется, что въ нѣкоторыхъ, вещахъ ты очень далеко ушелъ. Для твоихъ лѣтъ ты необыкновенно-ученъ.

— Нѣтъ, я невѣжда, Джо, я далеко отсталъ отъ другихъ.

— Ну, а помнишь то письмо, которое ты написалъ вчера — написалъ словно напечаталъ. Видали мы письма и благородныхъ людей, а побожусь, что и тѣ не были написаны по печатному, сказалъ Джо.

— Я пришелъ къ тому убѣжденію, что вовсе ничего не знаю; Джо, ты слишкомъ много обо мнѣ думаешь — вотъ что!

— Ну, Пипъ, сказалъ Джо: — будь это такъ, или иначе, а нужно сперва быть обыкновеннымъ ученымъ, прежде чѣмъ сдѣлаться необыкновеннымъ — вотъ мое мнѣніе! И король, сидя на своемъ тронѣ, съ короной на головѣ, не могъ бы писать указы парламенту, не выучившись азбукѣ, будучя принцемъ — да! прибавилъ Джо, значительно покачавъ головою:- и начавъ съ А, долженъ былъ пробраться до Z. А я знаю, чего это стоитъ, хоть не могу похвастать, чтобъ я самъ прошелъ весь этотъ мудреный путь.

Въ этомъ разсужденіи просвѣчивала. нѣкоторая надежда и она немного ободрила меня.

— А по-моему, простымъ людямъ, значитъ, ремесленникамъ и работникамъ, продолжалъ въ раздумьѣ Джо: — гораздо-лучше знаться съ своихъ братомъ, нежели ходить забавляться съ людьми высшаго сословія. Это мнѣ напоминаетъ, что, можетъ-быть, флаги-то были?…

— Нѣтъ, Джо, и ихъ не было.

— Гм! жалко мнѣ, что флаговъ-то не было, Пипъ. Ну, какъ бы то ни было, этого дѣла поправить нельзя, не выводя сестру твою на сцену, чего Боже упаси! Забудемъ объ этомъ. Вѣдь, ты все это говорилъ безъ дурнаго намѣренія. Только слушай, Пипъ, это тебѣ говоритъ истинный другъ. Вотъ что онъ тебѣ скажетъ, истинный-то другъ: если ты хочешь сдѣлаться порядочнымъ человѣкомъ, иди прямой дорогой къ цѣли; кривымъ путемъ ты никогда не достигнешь ея. Такъ, смотри же, Пипъ, не лги болѣе, и будешь себѣ жить счастливо и умрешь спокойно.

— Ты на меня не сердишься, Джо?

— Нѣтъ, дружище. Но, Пипъ, иди спать. Подумай еще хорошенько о своемъ ужасномъ нахальствѣ, о телячьихъ котлетахъ, о собачьей дракѣ. Нѣтъ, Пипъ, послушайся добраго совѣта, подумай объ этомъ хорошенько и смотри, больше никогда этого не дѣлай!

Когда я пошелъ спать и помолился, то вспомнилъ совѣтъ Джо; но я былъ такъ разстроенъ, что мнѣ въ голову ничего не приходило кромѣ Эстеллы, и какимъ бы простякомъ она сочла Джо, простаго кузнеца! какими грубыми показались бы ей его руки и сапоги!

Я думалъ, что вотъ Джо и сестра сидятъ еще въ кухнѣ, и я только-что пришелъ изъ кухни, а миссъ Гавишамъ и Эстелла никогда не сидятъ на кухнѣ. Наконецъ я уснулъ, вспоминая все, что я «говорилъ» у миссъ Гавишамъ, какъ-будто я у ней бывалъ цѣлыми недѣлями и мѣсяцами, а не часами, какъ-будто это мнѣ было такъ старо и давно знакомо.

Этотъ день былъ памятный въ моей жизни, ибо съ этого дня я совершенно измѣнился. Но это бываетъ и съ каждымъ человѣкомъ. Вообразите себѣ, чтобъ изъ вашей жизни можно было вычеркнуть незамѣтно одинъ какой-нибудь памятный день и подумайте, какъ бы это измѣнило всю вашу жизнь?

Остановись, читатель, и подумай на минуту о той длинной-длинной цѣпи желѣзной, золотой, изъ терній или цвѣтовъ, которая никогда бы тебя не связывала, еслибъ въ одинъ памятный тебѣ день не образовалось первое ея звено.