Онлайн чтение книги Большие надежды Great Expectations
XL

Большимъ счастіемъ для меня была необходимость заботиться о безопасности моего страшнаго гостя. Мысли объ этомъ совершенно овладѣли мною, когда я проснулся ночью, и изгнали на время изъ моей головы всякое другое помышленіе. Очевидно, что его нельзя было скрывать въ моей квартирѣ, ибо подобная попытка непремѣнно возбудила бы подозрѣніе. Правда, у меня уже не было грума, но мнѣ прислуживала возмутительная старуха и мѣшковатая ея племянница, и заперѣть отъ нихъ комнату было бы вѣрнымъ средствомъ возбудить ихъ любопытство и породить сплетню. Онѣ обѣ страдали глазами, и я давно уже приписывалъ это постоянной привычкѣ подсматривать въ замочную щелку; кромѣ-того, онѣ имѣли рѣдкое свойство являться всегда не во-время и не кстати. Если къ этому прибавить еще страсть къ воровству, то мы получимъ полный списокъ ихъ качествъ. Не желая имѣть тайны съ такими людьми, я рѣшился объявить имъ, что ко мнѣ пріѣхалъ неожиданно дядюшка изъ провинціи.

Раздумывая объ этомъ, я всталъ съ постели и долго искалъ огнива въ темнотѣ, спотыкаясь на каждомъ шагу. Наконецъ, ничего не найдя, я рѣшился отправиться внизъ по лѣстницѣ къ привратнику, и попросить его посвѣтить мнѣ съ фонаремъ. Сходя ощупью, я на что-то наткнулся и упалъ. То былъ кто-то прижавшійся въ углу. Человѣкъ этотъ не отвѣчалъ ни слова на мои вопросы и только молча вывернулся отъ меня. Я тотчасъ бѣгомъ пустился къ привратнику и поспѣшно притащилъ его, разсказавъ ему по дорогѣ о случившемся. Вѣтеръ свирѣпствовалъ по прежнему, и потому мы не рискнули открыть фонарь, чтобъ зажечь лампы на лѣстницѣ, а довольствовалось его свѣтомъ. Осмотрѣвъ, однако, всю лѣстницу, сверху до низу, мы никого не нашло. Тогда я вздумалъ, что, можетъ-быть, человѣкъ этотъ спрятался въ мои комнаты, потому засвѣтивъ свою свѣчу, и оставивъ привратника у двери, и аккуратно осмотрѣлъ всю квартиру, не исключая и комнаты, гдѣ спалъ мой страшный гость. Все было тихо и пусто.

Меня очень-безпокоило, что именно въ эту ночь нашелся на лѣстницѣ какой-то подозрительный человѣкъ, и, поднося чарку привратнику, я сталъ распрашивать его не впускалъ ли онъ кого въ ворота.

— Какъ же, отвѣчалъ онъ:- въ различное время ночи воротилось домой трое джентльменовъ, вѣроятно, съ какихъ-нибудь вечеровъ.

Жилецъ, жившій въ одномъ со мною домѣ, уже нѣсколько недѣль, какъ уѣхалъ въ провинцію и онъ, конечно, не воротился домой въ эту ночь, ибо мы, всходя, видѣли его дверь по прежаему запечатанною.

— Ночь-то, сударь, таковская, что очень мало людей проходило въ ворота, сказалъ привратникъ, отдавая мнѣ чарку. — Кромѣ трехъ джентльменовъ-то, кажется, больше никого не было. Только часовъ въ одиннадцать, васъ спрашивалъ какой-то незнакомецъ.

— Мой дядя, пробормоталъ я. — Знаю.

— Вы его видѣли, сэръ.

— Да, конечно.

— Такъ же и его спутника.

— Спутника? повторилъ я машинально.

— Я полагалъ, что онъ шелъ съ вашимъ дядею, отвѣчалъ привратникъ. — Человѣкъ этотъ остановился, когда дядя вашъ остановился, чтобъ спросить объ васъ, и пошелъ за нимъ на верхъ.

— На кого походилъ этотъ человѣкъ?

Привратникъ не разглядѣлъ его хорошенько, но полагалъ, что онъ ремесленникъ; сколько онъ помнилъ, платье на немъ было свѣтлаго цвѣта, а пальто черное. Вообще, привратникъ, казалось, вовсе не считалъ важнымъ этого обстоятельства. И не мудрено, онъ не зналъ причинъ, дѣлавшихъ его столь-важнымъ въ моихъ глазахъ.

Отдѣлавшись отъ привратника безъ дальнѣйшихъ объясненій, я остался одинъ и, въ сильномъ смущеніи, сталъ обдумывать эти два странныя происшествія. Ихъ легко было растолковать, случись они отдѣльно: какой-нибудь запоздалый джентльменъ, придя не въ тѣ ворота, гдѣ стоялъ мой привратникъ, могъ нечаянно попасть ко мнѣ на лѣстницу и тамъ заснуть; наконецъ, мой страшный гость могъ взять съ собою кого-нибудь, чтобъ указать дорогу. Но взятыя вмѣстѣ эти два обстоятельства не могли не возбудить во мнѣ подозрѣній и опасеній.

Я развелъ огонь въ каминѣ и при тускломъ его свѣтѣ задремалъ. Проснувшись въ шесть часовъ, я былъ увѣренъ, что проспалъ цѣлую ночь, но такъ-какъ оставалось до утра еще цѣлыхъ полтора часа, то я опять вздремнулъ. Но сонъ мой былъ самый безпокойный: я то вскакивалъ съ испугомъ, полагая, что кто-то говорилъ въ комнатѣ, то принималъ шумъ вѣтра въ трубѣ за громъ. Наконецъ, я утомился, и уснулъ непробуднымъ сномъ. Когда я проснулся, ужь былъ день. До-сихъ-поръ, я не могъ вполнѣ сознать своего положенія и собраться съ мыслями. Я былъ ужасно растроенъ и растерянъ, рѣшительно не въ состояніи составить себѣ какой бы то ни было планъ для будущаго. Вскочивъ съ постели, я безсознательно открылъ окно и посмотрѣлъ на тусклое, дождливое небо, безсознательно прошелся по комнатамъ, и усѣлся передъ огнемъ, дрожа всѣмъ тѣламъ и дожидаясь своей прачки. Я чувствовалъ, что былъ очень несчастливъ, но не сознавалъ почему.

Наконецъ, явилась старуха съ своей племянницею, голову которой трудно было отличить отъ ея ручной метелки. Онѣ очень удивились, увидя меня передъ огнемъ, и я тотчасъ же объявилъ имъ, что ко мнѣ ночью пріѣхалъ дядя, и потому надо сдѣлать кое-какіе перемѣны въ утрешнемъ завтракѣ. Послѣ этого, покуда онѣ шумѣли мебелью и подымали страшную пыль, я какъ-то безсознательно умылся, одѣлся и снова усѣлся передъ огнемъ, ожидая его къ завтраку.

Вскорѣ, его дверь отворилась и онъ вошелъ. Я не могъ на него смотрѣть, онъ мнѣ показался днемъ еще отвратительнѣе.

— Я даже не знаю, сказалъ я шопотомъ, когда онъ сѣлъ за столъ:- какъ васъ звать. Я выдалъ васъ за своего дядюшку.

— Хорошо, милый мальчикъ, называй меня дядюшкой.

— Вы, вѣрно, назвались же какъ-нибудь на кораблѣ.

— Конечно, мой мальчикъ, я назвался Провисомъ.

— Намѣрены ли вы удержать это имя?

— Отчего же нѣтъ, оно не хуже другаго, и я при немъ останусь если вамъ все-равно.

— А какъ ваше настоящее имя? спросилъ я шопотомъ.

— Магвичъ, отвѣчалъ онъ, тѣмъ же голосомъ: — крещенъ Абель Магвичъ.

— А какой карьерѣ васъ предназначали?

— Карьерѣ негодяя, отвѣчалъ онъ серьёзно, какъ-будто дѣйствительно существуетъ такая карьера.

— Когда вы вошли въ Темпль, вчера ночью… началъ я и остановился въ недоумѣніи, дѣйствительно ли то было вчера ночью, я не очень-давно, какъ мнѣ казалось.

— Ну, мой мальчикъ.

— Когда вы вошли въ ворота и спросили меня, вы были одни?

— Одинъ? Конечно, одинъ.

— Но у воротъ былъ кто-нибудь?

— Я не обратилъ на то особеннаго вниманія, отвѣчалъ онъ. — Я не зналъ, вѣдь, вашихъ обычаевъ. Но, мнѣ, кажется, кто-то вошелъ сейчасъ за мною.

— Васъ знаютъ въ Лондонѣ?

— Надѣюсь, нѣтъ! сказалъ онъ, щолкнувъ пальцемъ по горлу.

Меня бросило въ жаръ.

— Прежде-то васъ знали въ Лондонѣ?

— Не очень-многіе, мальчикъ. Я больше жилъ въ провинціи.

— А судили васъ въ Лондонѣ?

— Въ который разъ? спросилъ онъ, живо посмотрѣвъ на меня.

— Въ послѣдній.

Онъ кивнулъ головою.

— Я тогда-то и узналъ Джаггерса. Онъ меня защищалъ.

Я только-что хотѣлъ спросить, за что его судили, когда онъ схватилъ ножикъ и, махнувъ имъ по воздуху, сказалъ:

— Что бы и тамъ ни сдѣлалъ, я своимъ трудомъ все загладилъ.

Съ этими словами онъ принялся за свой завтракъ.

Онъ ѣлъ съ какою-то непріятною прожорливостью и, вообще, дѣлалъ все грубо и съ шумомъ. Онъ потерялъ уже нѣсколько зубовъ съ-тѣхъ-поръ, какъ я видѣлъ его на болотахъ, и теперь, когда онъ наклонялъ голову, чтобъ куски попадали на задніе зубы, онъ походилъ на голодную старую собаку.

Еслибъ мнѣ и хотѣлось ѣсть, то онъ отбилъ бы всякой аппетитъ, и я сидѣлъ бы, какъ теперь, потупивъ взоры на скатерть. Какое-то непреоборимое отвращеніе отталкивало меня отъ него.

— Не мѣшаетъ теперь и покурить, сказалъ онъ:- когда я въ первый разъ нанялся пастухомъ, тамъ за моремъ, то, право, еслибъ не табакъ, то я давно бы самъ сталъ бѣшенымъ бараномъ.

Съ этими словами онъ всталъ изъ-за стола, и вынулъ изъ своего то родоваго сюртука коротенькую, черную трубочку и щепотку табаку, извѣстнаго подъ названіемъ негрскаго. Набивъ трубку, онъ остальной табакъ ссыпалъ себѣ въ карманъ, точно въ кисетъ. Потомъ взялъ щипцами уголекъ изъ камина, закурилъ трубку и, повернувшись спиною къ камину, протянулъ мнѣ руки.

— Такъ вотъ, началъ онъ, понемногу выпуская дымъ изо рта и пожимая мои руки:- вотъ онъ, мой джентльменъ! Настоящій-то, котораго я сдѣлалъ! Смотрѣть на васъ, Пипъ, для меня огромное удовольствіе. Я болѣе ничего не требую, лишь бы быть близко и смотрѣть на моего мальчика!

Я освободилъ свои руки, какъ только могъ. Слушая его грубый голосъ и смотря на его морщинистую, лысую голову, я началъ сознавать всю тяжесть моего положенія.

— Я не потерплю, чтобъ мой джентльменъ шатался пѣшкомъ по, грязи; не потерплю, чтобъ на сапогахъ его была малѣйшая пылинка. Мой джентльменъ долженъ имѣть лошадей, Пипъ, лошадей верховыхъ и упряжныхъ; лошадей для себя и лошадей для лакеевъ, верховыхъ и упряжныхъ. Ссыльные (да еще убійцы, прости Господи!) ѣздятъ на лошадяхъ, а мой лондонскій джентльменъ станетъ ходить пѣшкомъ! Нѣтъ, нѣтъ! Мы имъ себя покажемъ, Пипъ — не такъ ли?

При этомъ онъ вынулъ изъ кармана толстый бумажникъ и швырнулъ его на столъ.

— Тутъ есть на что погулять, мой мальчикъ! Это все ваше. Все, что я имѣю, не мое, а ваше. Не безпбкойтесь, это не все; тамъ, откуда это пришло, есть еще много-много… Я пріѣхалъ въ старый-то свѣтъ посмотрѣть, какъ мой джентльменъ проживаетъ деньги по-джентльменски. Вотъ мое счастье-то въ чемъ состоитъ! И тресните вы всѣ съ зависти, сколько васъ тамъ ни есть, воскликнулъ онъ, окидывая взглядомъ комнату и громко хлопая руками:- отъ судьи въ парикѣ и до ссыльнаго колониста, а я вамъ покажу джентльмена по чище всѣхъ васъ вмѣстѣ!

— Постойте! сказалъ я, не помня себя отъ страха и отвращенія. — Я хочу знать, что мы будемъ дѣлать; я хочу знать, какъ васъ спасти отъ опасности. Сколько вы намѣрены провести здѣсь времени, и вообще въ чемъ состоятъ ваши планы?

— Послушайте, Пипъ, сказалъ онъ, положивъ свою руку на мою и внезапно измѣняя тонъ: — послушайте меня, прежде всего. Я вѣдь забылся, я выразился-то грубо, именно грубо. Послушайте, Пипъ, забудьте все это! Я болѣе грубымъ не буду.

— Вопервыхъ, повторилъ я: — какія предосторожности можно принятъ, чтобъ васъ не узнали и не схватили?

— Нѣтъ, милый мальчикъ, продолжалъ онъ тѣмъ же тономъ:- не то первое дѣло. Первое то, что я былъ грубъ. Я не даромъ такъ долго подготовлялъ своего джентльмена; я передъ нимъ болѣе не забудусь. Послушайте, Пипъ, я выразился-то грубо, именно грубо; забудьте это, мой мальчикъ.

Я невольно тоскливо улыбнулся, такъ онъ мнѣ показался грустенъ и смѣшонъ.

— Я уже забылъ, отвѣчалъ я. — Ради Бога, не говорите объ этомъ болѣе.

— Да, да; но, послушайте, упрямо продолжалъ онъ: — я вѣдь не для того пріѣхалъ сюда, мальчикъ, чтобъ быть грубымъ. Ну, теперь продолжайте. Вы говорили…

— Какъ укрыть васъ отъ опасности?

— Ну, мальчикъ, опасность не очень-велика. Если меня не выдали, то опасности большой нѣтъ. Но кто же знаетъ, что я здѣсь? Джеггерсъ, Уэмикъ и вы — болѣе никто.

— Нѣтъ ли кого тутъ, кто бы могъ случайно васъ узнать улицѣ? спросилъ я.

— Ну, отвѣчалъ онъ: — не много такихъ людей. Да, вѣдь, я не припечатанъ же во всѣхъ газетахъ: А. М. изъ Ботанибея. Сколько лѣтъ уже прошло, да и кому какое дѣло меня выдавать? Но, послушайте, Пипъ, еслибъ опасность была и въ пятьдесятъ разъ болѣе, то и тогда я точно такъ же пріѣхалъ бы посмотрѣть на васъ.

— А какъ долго вы намѣрены здѣсь оставаться?

— Какъ долго? повторилъ онъ, вынимая изо рта трубку и смотря на меня съ удивленіемъ. — Я вовсе не намѣренъ уѣзжать; я навсегда пріѣхалъ.

— Гдѣ же вы будете жить? спросилъ я. — Гдѣ вы будете внѣ опасности?

— Милый мальчикъ, отвѣчалъ онъ: — на деньги можно купить парикъ, пудры, очки, черный фракъ, короткіе штаны, и что тамъ еще будетъ нужно. Дѣлали же это люди и не попадались, слѣдственно, и другіе могутъ то же дѣлать. А о томъ, гдѣ и какъ мнѣ жить, я бы желалъ слышать ваше мнѣніе.

— Вы какъ-то очень-спокойно смотрите сегодня на ваше положеніе, а вчера вы серьёзно клялись, что вамъ грозитъ смерть.

— Я и теперь поклянусь, что мнѣ грозитъ смерть, сказалъ онъ, опять покуривая трубку: — и смерть публичная, на висѣлицѣ. Дѣло такъ серьёзно, что вы должны хорошенько обсудить его; но дѣло сдѣлано: я уже здѣсь. Воротиться назадъ хуже, чѣмъ здѣсь оставаться. Къ-тому же, я здѣсь, Пипъ, потому-что я уже годами хотѣлъ васъ видѣть. А что я рискнулъ, это дѣло не новое: я уже старая птица, пускался на всякія штуки, и не боюсь пугала. Если въ пугалѣ-то кроется смерть, то пусть она выйдетъ наружу, я ей посмотрю въ глаза, и тогда только повѣрю ей. А, покуда дайте мнѣ еще разъ взглянуть на моего джентльмена.

Еще разъ онъ взялъ меня за обѣ руки и, продолжая курить, осматривалъ меня съ видомъ собственника. Мнѣ казалось, что лучше всего было нанять ему маленькую, безопасную квартирку вблизи, куда бы онъ могъ переѣхать, когда воротится Гербертъ, котораго я ожидалъ дня черезъ два или три. Герберта, конечно, необходимо было посвятить въ мою тайну. Для меня это было совершенно-ясно, даже не взявъ въ разсужденіе, какая отрада будетъ мнѣ раздѣлять съ нимъ всѣ опасенія и заботы. Но мистеръ Провисъ (я рѣшился звать его этимъ именемъ), кажется, съ этимъ не совсѣмъ соглашался и сказалъ, что только позволитъ открыть тайну Герберту, если онъ составитъ о немъ хорошее мнѣніе, судя по его физіономіи.

— И тогда даже, мальчикъ, прибавилъ онъ, вытаскивая изъ кармана маленькое Евангеліе въ черномъ переплетѣ, съ застежками: — и тогда мы приведемъ его къ присягѣ.

Я не могу сказать рѣшительно, что мой страшный покровитель носилъ при себѣ эту маленькую, черную книжку единственно для того, чтобъ заставлять людей, въ случаѣ надобности, присягать на ней; я знаю только, что никогда не видалъ, чтобъ онъ употреблялъ ее иначе. Видъ самой книжки подавалъ подозрѣніе, что ее украли изъ какого-нибудь суда. Можетъ-быть, ея прошедшее и собственный опытъ убѣдили его въ ея сверхъестественной силѣ. Когда я ее увидѣлъ въ первый разъ, то невольно вспомнилъ, какъ онъ заставилъ меня дать клятву когда-то на кладбищѣ, и какъ онъ вчера разсказывалъ, что клятвою поддерживалъ себя въ уединенной хижинѣ новаго свѣта.

Такъ-какъ одежда его напоминала морскаго путешественника и дѣлала его очень-похожимъ на продавца сигаръ и попугаевъ, то я началъ разсуждать, какъ ему одѣться. Онъ считалъ короткіе штаны какъ-то особенно удобными для маскированія, и уже составилъ въ своемъ умѣ цѣлый костюмъ, который сдѣлалъ бы изъ него нѣчто среднее между пасторомъ и дантистомъ. Наконецъ, мы рѣшили, что онъ не покажется моей прачкѣ и ея племянницѣ до-тѣхъ-поръ, пока не наденетъ новаго платья.

Кажется, чего легче, какъ обдумать эти предосторожности, но въ смутномъ, чтобъ не сказать, помраченномъ, состояніи моего ума за это потребовалось не мало времени. Наконецъ, все было обсужено къ двумъ или тремъ часамъ пополудни. Онъ долженъ былъ остаться взаперти въ моей квартирѣ, и ни для кого не отпирать двери.

Я зналъ, что въ Эссекс-Стритѣ была почтенная гостинница, задній фасадъ которой выходилъ на Темпль, почти противъ моихъ окошекъ. Поэтому я прямо туда отправился и былъ такъ счастливъ, что нашёлъ квартиру во второмъ этажѣ, которую и нанялъ для моего дяди Провиса. Потомъ я пошелъ по лавкамъ и закупивъ необходимыя вещи для его туалета, уже по своему дѣлу повернулъ въ Литтель-Бритенъ. Мистеръ Джаггерсъ сидѣлъ у своей конторки; но, увидѣвъ меня, онъ тотчасъ всталъ и подошелъ въ камину.

— Ну, Пипъ, сказалъ онъ: — будьте осторожны.

— Я буду остороженъ, сэръ, отвѣчалъ я. Я, идя, хорошенько обдумалъ все, что буду говорить.

— Не выдайте себя, продолжалъ Джаггерсъ: — и не выдайте еще кого другаго. Вы меня понимаете — не выдайте кого другаго. Не говорите мнѣ ничего; я ничего не желаю знать: я вовсе не любопытный человѣкъ.

Конечно, я понялъ, что онъ зналъ о случившемся.

— Я только хочу, мистеръ Джаггерсъ, увѣриться въ справедливости всего, что мнѣ сказали; я не имѣю ни малѣйшей надежды разубѣдиться въ этомъ; но мнѣ все-таки хотѣлось бы болѣе удостовѣриться.

Мистеръ Джаггерсъ кивнулъ головою.

— Вамъ сказали, или васъ извѣстили? спросилъ онъ, нагнувъ голову на сторону и смотря не на меня, а на дверь. — Если вамъ сказали, то, вѣдь, это значитъ въ изустномъ разговорѣ; а вы не могли же разговаривать съ человѣкомъ, который живетъ въ Новомъ Южномъ Валлисѣ.

— Хорошо, мистеръ Джаггерсъ, меня извѣстили.

— Такъ.

— Меня извѣстилъ нѣкто Абель Магвичъ, что онъ мой неизвѣстный покровитель.

— Онъ самый, сказалъ мистеръ Джаггерсъ: — и живетъ онъ въ Новомъ Южномъ Валисѣ.

— И онъ одинъ? спросилъ я.

— Одинъ, отвѣчалъ мистеръ Джаггерсъ.

— Я не такъ безразсуденъ, сэръ, чтобъ думать, что вы виноваты въ моемъ заблужденіи; но я всегда полагалъ, что это была миссъ Гавишамъ.

— Какъ, вы сами говорите, Пипъ, замѣтилъ мистеръ Джаггерсъ, холодно глядя на меня и кусая свой палецъ:- я тутъ не виноватъ?

— А все же, сэръ, вѣдь, оно на то походило, продолжалъ я съ отчаяніемъ.

— Ни тѣни очевидности, Пипъ, отвѣчалъ мистеръ Джаггерсъ, качая головою: — не вѣрь ни чему, что кажется, а только вѣрь очевидности. Нѣтъ лучшаго правила.

— Мнѣ не объ чемъ болѣе говорить, сказалъ я со вздохомъ, послѣ минутнаго молчанія. — Я повѣрилъ достовѣрность моихъ извѣстій и болѣе мнѣ ничего не нужно.

— А теперь, что Магвичъ, живущій въ Новомъ Южномъ Валлисѣ, открылся вамъ, замѣтилъ мистеръ Джаггерсъ: — вы поймете, Пипъ, какъ строго во все время моихъ съ вами сношеній, я придерживался однихъ фактовъ. Я никогда не увлекался далѣе фактовъ… Вы это хорошо знаете.

— Какъ же, сэръ.

— Я сообщалъ Магвичу въ Новый Южный Валлисъ, когда онъ въ первый разъ писалъ ко мнѣ изъ Новаго Южнаго Валлиса, чтобъ онъ не ждалъ отъ меня уклоненія ни на шагъ отъ фактовъ. Я такъ же предупредилъ его и кое-о-чемъ другомъ. Онъ, мнѣ казалось, упомянулъ вскользь въ своемъ письмѣ, что думаетъ когда-нибудь васъ повидать здѣсь въ Англіи. Я предостерегъ его, чтобъ онъ такихъ вещей болѣе не писалъ, ибо невѣроятно, чтобъ его простили, а изгнанъ онъ изъ отечества на всю жизнь, потому, если онъ явится въ Англію, то съ нимъ поступятъ по всей строгости законовъ. Я предостерегъ Магвича, прибавилъ мистеръ Джаггерсъ, пристально посмотрѣвъ на меня:- я написалъ ему объ этомъ въ Новый Южный Вались. Безъ сомнѣнія, онъ воспользовался моимъ предостереженіемъ.

— Безъ сомнѣнія, замѣтилъ я.

— Мнѣ сообщилъ Уемикъ, продолжалъ мистеръ Джагерсъ, не переставая пристально смотрѣть на меня: — что онъ получилъ письмо изъ Портсмута, отъ одного колониста по имени Пурвиса или…

— Или Провиса, подсказалъ я.

— Или Провиса, спасибо Пипъ. Можетъ-быть, дѣйствительно это Провисъ? Можетъ-быть, вы знаете, что это Провисъ?

— Да, отвѣчалъ я.

— Вы знаете, что это Провисъ. Онъ получилъ письмо изъ Портсмута, отъ одного колониста по имени Провиса, въ которомъ тотъ спрашивалъ, отъ имени Магвича, вашъ адресъ. Уемикъ послалъ ему вашъ адресъ съ первою почтою. Вѣроятно, черезъ этого Провиса вы узнали, что вашъ благодѣтель Магвичъ, живущія въ Новомъ Южномъ Валлисѣ?

— Да, я узналъ это отъ Провиса, отвѣчалъ я.

— Прощайте, Пипъ, сказалъ мистеръ Джаггерсъ, протягивая мнѣ руку. Когда вы будете писать по почтѣ къ Магвичу въ Новый Южный Валлисъ, или будете имѣть съ нимъ сношенія черезъ Провиса, сдѣлайте одолженіе извѣстите его, что подробный счетъ всѣхъ издержекъ будетъ вамъ присланъ, вмѣстѣ съ оставшимися деньгами, ибо все-таки есть еще остатокъ. Прощайте, Пипъ!

Мы пожали другъ другу руки и онъ пристально слѣдилъ за мною, какъ долго могъ. Я повернулся у двери — онъ все еще слѣдилъ за мною, а страшные слѣпки на полкѣ, казалось, старались открыть глаза и промолвить: «о! что это за человѣкъ!»

Уемика не было въ конторѣ, да еслибъ онъ и былъ тутъ, то не былъ бы въ состояніи помочь моему горю. Я пошелъ прямо въ Темпль, и засталъ тамъ Провиса, въ безопасности, за пуншемъ и трубкою.

На другой день, принесли заказанныя платья и Провисъ тотчасъ же надѣлъ ихъ. Но мнѣ казалось, что новое платье еще менѣе къ нему шло, чѣмъ старое; мнѣ казалось, что въ немъ самомъ было нѣчто, дѣлавшее тщетною всякую попытку замаскировать его. Чѣмъ лучше я его одѣвалъ, тѣмъ болѣе онъ походилъ на несчастнаго каторжника, видѣннаго мною нѣкогда на болотахъ; вѣроятно, отъ того, что я уже начиналъ привыкать къ нему; лице его и манеры ежеминутно напоминали мнѣ знакомаго каторжника. Къ тому же онъ, ковылялъ одной ногою, точно на ней была колодка. Вообще, все въ немъ отъ головы до ногъ ясно говорило мнѣ, вотъ каторжникъ.

Кромѣ-того его прежняя уединенная, пустынная жизнь придавала ему какой-то дикій видъ, котораго измѣнить нельзя было ни какимъ переодѣваніемъ. Къ этому еще прибавимъ, что въ немъ ясно обнаруживалось вліяніе предыдущей постыдной жизни и тревожнаго сознанія, что онъ прячется отъ преслѣдованій, ѣлъ ли онъ, или пилъ, прохаживался ли по комнатѣ или вынималъ изъ кармана свой большой ножъ и принимался рѣзать мясо, во всѣхъ его малѣйшихъ движеніяхъ проглядывалъ, какъ-нельзя-яснѣе, арестантъ, каторжникъ, ссыльной.

Онъ хотѣлъ непремѣнно носить пудру и я согласился на это, равно какъ и на короткіе штаны. Но Провисъ въ пудрѣ былъ такъ же страшенъ, какъ нарумяненый мертвецъ. Все, что мы хотѣли въ немъ скрыть, какъ-то страшно проглядовало сквозь замаскировку. Пудру, однако бросили тотчасъ послѣ первой пробы и онъ только коротко остригъ свои сѣдые волосы.

Словами нельзя передать, что я въ то время чувствовалъ, такъ страшна мнѣ казалась тайна этого человѣка; когда онъ, по вечерамѣ, засыпалъ въ креслѣ, тяжело опустивъ голову на грудь, я долго передъ нимъ сиживалъ, думая о томъ, что онъ сдѣлалъ въ своей жизни, я приписывалъ ему всевозможныя преступленія, и до того воспламенялъ свое воображеніе, что не разъ думалъ бѣжать отъ него. Каждый часъ, каждая минута только увеличивали мое отвращеніе къ нему и я, право, полагаю, что въ первомъ порывѣ отчаянія, я поддался бы своимъ чувствамъ, и несмотря на все, что онъ для меня сдѣлать, бѣжалъ бы отъ него, еслибъ меня не удерживали мысль скоро увидаться съ Гербертомъ. Однажды ночью, я дѣйствительно вскочилъ съ постели и сталъ поспѣшно одѣваться въ худшее свое платье, намѣриваясь оставить ему все свое имущество и отправиться въ Индію простымъ солдатомъ.

Сомнѣваюсь, чтобъ любое привидѣніе могло быть ужаснѣе для меня, явись оно мнѣ въ эти длинные вечера и ночи, пока вѣтеръ вылъ и дождь лилъ безъ умолку. Призрака не могли бы взять и повѣсить изъ за меня, а мысль, что съ нимъ это могло случится, не мало увеличивала мой страхъ. Когда онъ не спалъ и не раскладывалъ особаго рода пасьянсъ грязными своими картами, (пасьянса этого я никогда ни прежде, ни послѣ, не видалъ), онъ иногда просилъ меня почитать ему. «По иностранному, милый мальчикъ» говорилъ онъ. Пока я исполнялъ его желаніе, онъ, не понимая ни слова, бывало стоитъ у огня и смотритъ на меня съ видомъ собственника, а я чрезъ пальцы руки, которою заслонялъ лицо, замѣчалъ, что онъ будто молча приглашалъ мебель восхищаться моею образованностью. Мнимый мудрецъ, преслѣдуемый безобразнымъ существомъ, имъ же вызваннымъ, не былъ несчастнѣе меня, когда меня преслѣдовало существо, сдѣлавшее меня джентельменомъ; и, чѣмъ оно болѣе восхищалось мною, болѣе ласкало меня, тѣмъ чувствовалъ я къ нему большее отвращеніе. Мнѣ кажется, что здѣсь описано это ужасное для меня время, какъ будто оно длилось цѣлый годъ. Но оно длилось только пять дней. Въ ожиданіи Герберта я не смѣлъ выходить, развѣ только вечеромъ съ Провисомъ, чтобъ дать ему подышать свѣжимъ воздухомъ.

Наконецъ, однажды послѣ обѣда я уснулъ, совершенно утомленный, (ночи мои была очень неспокойны и я часто просыпался отъ ужасныхъ сновидѣній) — я проснулся, услыхавъ знакомые шаги на лѣстницѣ. Провисъ, такъ же спавшій, вскочилъ при этомъ шумѣ и обнажилъ свой ножъ.

— Успокойтесь! Это Гербертъ! сказалъ я. И Гербертъ вошелъ, освѣженный шестью стами миль, сдѣланныхъ имъ по Франціи.

— Гендель, любезный товарищъ, какъ ты поживаешь и что подѣлываешь? Мнѣ кажется, что я тебя цѣлый годъ не видалъ! Смотря потому, какъ ты похудѣлъ и поблѣднѣлъ, я готовъ въ-самомъ-дѣлѣ повѣрить этому! Гендель мой… Ахъ! извините пожалуйста. Видъ Провиса заставилъ его прекратить свою болтовню и пожиманіе рукъ. Провисъ, смотря на него съ усиленнымъ вниманіемъ, медленно спряталъ свой ножъ и что то искалъ въ другомъ карманѣ.

— Гербертъ, любезный другъ, сказалъ я, затворивъ наружную дверь, пока онъ стоялъ въ удивленіи.

— Случилось много страннаго въ твое отсутствіе. Это мой гость.

— Хорошо, хорошо мальчикъ! перебилъ Провисъ, выступая впередъ, съ своею маленькою черною книжкою и, обращаясь въ Герберту, сказалъ:

— Возьмите ее въ правую руку и порази васъ Господь Богъ на мѣстѣ, если вы въ чемъ измѣните! Поцалуйте ее.

— Сдѣлай то, что онъ проситъ, сказалъ я Герберту, и когда онъ, взглянувъ на меня съ удивленіемъ, исполнилъ требованіе Провиса, тотъ пожалъ ему руку и сказалъ:

— Теперь помните же, что вы присягнули. И пусть я лгунъ, если Пипъ не сдѣлаетъ изъ васъ джентельмена.