Онлайн чтение книги Пенденнис
Глава XXVIII. Вавилон

Теперь мы приглашаем читателя покинуть леса и взморье Западной Англии, Клеверинг с его сплетнями, скучную жизнь смиренного Фэрокса, — и в дилижансе "Поспешающий" перенестись вместе с Артуром Пенденнисом в Лондон, куда он отбывает на решительный бой с жизнью и на поиски счастья. Карета мчится сквозь ночь, все дальше от родного дома, а молодой человек думает о том, что ждет его впереди, — как он будет работать и как благоразумно вести себя и кто знает? — может быть, преуспеет и прославится. Ему известно, что многие, менее достойные, обогнали его в жизненной гонке; первая неудача принесла с собой раскаяние и заставила призадуматься, однако не лишила его мужества, ни, добавим от себя, высокого мнения о собственной особе. Тысячи фантазий и планов не дают ему уснуть. Как он повзрослел за год несчастий и размышлений о жизни и о себе, миновавший с последней его поездки в Оксбридж по этой самой дороге! С неизъяснимой нежностью ночные его мысли обращаются к матери, которая благословила его в дорогу и все еще любит его и верит в него, несмотря на все прошлые грехи и ошибки! Храни ее бог! — молится он, подняв глаза к звездам. Господи, ниспошли мне сил, чтобы работать, терпеть, быть честным, бежать искушений, быть достойным ее беззаветной любви! Она сейчас тоже, верно, не спит и тоже воссылает отцу небесному молитвы о благополучии сына. Любовь ее — талисман, который не даст ему погибнуть. А любовь Лоры… он и ее увез бы с собой, но она не позволила, не сочла его достойным. Со стыдом и раскаянием он признает ее правоту, признает, насколько она лучше, выше его… и все же радуется своей свободе. "Она слишком хороша для меня", — думает он, как будто страшась ее непорочной красоты и невинности. Он не создан для такой подруги. Так распутный бродяга, некогда благочестивый и чистый сердцем, сторонится церкви, которую посещал в юные лета — сторонится боязливо, но без злобы, чувствуя только, что ему не место в этом священном убежище.

Занятый своими мыслями, Пен заснул, лишь когда забрезжило холодное октябрьское утро, а проснулся отдохнувший, с ясной головой, когда карета остановилась в городке Б., перед той самой харчевней, где он столько раз, еще веселым юнцом, завтракал по пути в школу и в колледж. Когда они снова пустились в дорогу, в небе сияло солнце, лошади бежали быстро, трубил рожок, миля пролетала за милей. Пен курил и балагурил с кондуктором и пассажирами, с каждой минутой знакомая дорога делалась все более оживленной; в X. последний раз сменили лошадей, и вот уже начался Лондон. Кто из нас в молодости не чувствовал сердечного трепета, въезжая в этот огромный город? Сотни других карет, тысячи людей спешили в столицу. "Здесь мое место, думал Пен. — Здесь меня ждет битва, в которой я либо одержу победу, либо погибну. До сих пор я был мальчишка, бездельник. О, как мне хочется доказать, что я могу быть мужчиной!" И с крыши кареты Пен всматривался в город с жадным нетерпением, какое испытывает солдат, выступая в поход.

По дороге Пен свел знакомство с каким-то неунывающим господином в потертом плаще, который то и дело поминал разных литераторов и сам оказался репортером лондонской газеты, посылавшей его в одно из западных графств на состязание по боксу. Он, как видно, был коротко знаком со всеми выдающимися писателями и говорил о Томе Гуде, Томе Кэмбелле, Сиднее Смите и прочих как о самых своих близких друзьях. Проезжая через Бромптон, он показал Пену известного обозревателя мистера Хэртла, который шагал по улице с большим черным зонтом. Пен, весь изогнувшись, долго провожал взглядом великого Хэртла. Он вспомнил, что тот учился в колледже св. Бонифация. Мистер Дулан, из газеты "Звезда" (так значилось на визитной карточке, которую он вручил Пену), подтвердил это, добавив, что близко его знает. Пен восхищался статьями мистера Хэртла и решил, что, увидев его, удостоился великой чести. В то время он еще сохранял простодушную веру в писателей, критиков и редакторов. Даже Уэга, чьи книги не казались ему вершиной человеческого гения, он втайне уважал как преуспевающего писателя. Он упомянул, что встречался с Уэгом в деревне, и Дулан сообщил ему, что сей прославленный автор получает за свои романы по триста фунтов с тома. Пен тут же прикинул, удастся ли ему зарабатывать пять тысяч в год.

Едва карета остановилась перед кофейной "Глостер", как Артур увидел знакомое лицо: из Армингтон-стрит выехал наш старый приятель Гарри Фокер в кабриолете, запряженном огромной лошадью. Его руки в белых перчатках держали белые вожжи, а под нижней губой пробилось наконец подобие бородки. На запятках торчал грум, сменивший Дурачину, — маленький, худенький, в узких кожаных штанах. Фокер бросил взгляд на взмыленных лошадей и пыльный дилижанс, в котором и он когда-то ездил.

— Эй, Фокер! — крикнул обрадованный Пенденнис.

— Пен, здорово! — отозвался тот и помахал хлыстом в знак дружеского приветствия. Мистер Дулан проникся к Пену великим уважением, когда увидел, в каком шикарном экипаже разъезжает его знакомый; а Пен себя не помнил от радости: он свободен, он в Лондоне! Пригласив Дулана отобедать у него в гостинице, он кликнул кеб и покатил в Ковент-Гарден, где всегда останавливался. Приятно было снова увидеть суетливого лакея и почтительно кланяющегося хозяина; Пен справился о здоровье хозяйки, пожалел, что нет прежнего коридорного и готов был всем подряд пожимать руки. В кармане у него лежало сто фунтов. Он переоделся, пообедал в кофейне, заказав только пинту хереса (ибо решил соблюдать строжайшую экономию), и пошел через улицу в театр.

Свет, музыка, веселая толпа очаровали и опьянили Пена, — так они всегда действуют на приезжего из колледжа или из провинции. Он смеялся каждой шутке и аплодировал каждой песенке, к великой радости унылых завсегдатаев театра, которые уже давно охладели к своим ежевечерним развлечениям и с удовольствием поглядывали из своих лож на проявление столь искреннего восторга. После первой пьесы Пен встал с места и пошел промяться, чувствуя себя как на улице модного курорта. Есть ли среди усталых лондонских фланеров такой, который в молодости не знавал бы подобных восторгов и не хотел бы вернуть их? В театре оказался все тот же Фокер, неугомонный жуир. С ним были Грэнби Типтоф из гвардейской бригады, брат лорда Типтофа, и его дядюшка лорд Крокус — высокочтимый пэр Англии, поклонник земных радостей еще со времен Первой французской революции. Фокер бросился к Пену с распростертыми объятиями, а после антракта потащил его в свою ложу, где сидела дама с очень длинными локонами и очень белыми плечами — известная актриса комедии Бленкинсоп, а в аван-ложе дремал старичок в парике — ее папаша. В афишах он значился как "заслуженный Бленкинсоп", "незаменимый Бленкинсоп", "Бленкинсоп — давнишний любимец публики"; он был на амплуа отцов-резонеров как в театре, так и в жизни.

В это время — было около одиннадцати часов — миссис Пенденнис в Фэроксе уже легла в постель и думала о том, хорошо ли ее ненаглядный Артур отдыхает с дороги. В это время Лора тоже не спала. В это время вчера, когда дилижанс катил по безмолвным полям, где изредка мерцал огонек в окне сельского домика, и среди темных лесов под тихим звездным небом, Пен клялся себе, что исправится, устоит перед всеми искушениями, и сердцем был в родном доме… А между тем фарс шел превесело, и миссис Лири в гусарском ментике и лосинах пленяла публику своей игривостью, прелестной фигурой и очаровательными песенками.

Пену, давно не бывавшему в Лондоне, очень хотелось послушать миссис Лири, но его соседям в ложе не было дела ни до ее песенок, ни до ее лосин, и они без умолку болтали. Типтоф уверял, что знает, где она заказывает свои трико. Крокус вспоминал ее дебют в 1814 году. Мисс Бленкинсоп заявила, что она фальшивит, чем очень обескуражила Пена, который находил, что она хороша, как ангел, и поет, как соловей. А когда на сцену вышел Хоппус в роли сэра Харкорта Федерби, героя пьесы, джентльмены в один голос решили, что он выдохся, и Типтоф предложил запустить в него букетом мисс Бленкинсоп.

— Ни за что! — воскликнула дочь заслуженного. — Мне его преподнес лорд Крокус.

Пен вспомнил это имя; он покраснел, поклонился и сказал, что, кажется, обязан лорду Крокусу рекомендацией в клуб "Полиантус", о которой просил его дядюшка майор Пенденнис.

— Так вы, значит, племянник Паричка? — сказал пэр. — Вы уж не взыщите, мы всегда зовем его Паричком. — Пен покраснел еще гуще, услышав, что его почтенного родственника величают столь фамильярно. — Мы как будто провели вас на прошлой неделе?.. Да, верно — в среду вечером. Дядюшки вашего не было.

Вот это была новость так новость! Пен произнес целую благодарственную речь, которую лорд Крокус выслушал, не отнимая от глаз лорнета. А наш герой себя не помнил от радости, что он член столь изысканного клуба.

— Да не глядите вы все время на ту ложу, ужасный вы человек! воскликнула мисс Бленкинсоп.

— Дьявольски хороша эта Мирабель, — сказал Типтоф. — А все-таки он дурак, что женился на ней.

— Старый слюнтяй и болван, — сказал пэр.

— Мирабель? — вскричал Пенденнис.

— Ну да, — расхохотался Гарри Фокер. — Мы о ней кое-что знаем, верно, Пен?

То была его первая любовь. То была мисс Фодерингэй. Год тому назад с ней сочетался законным браком Чарльз Мирабель, кавалер ордена Бани, в прошлом — посланник при Пумперникельском дворе, тот, что так деятельно участвовал в подготовке Сваммердамского конгресса и подписал от имени своего монарха Пултускский мирный договор.

— Эмили всегда была глупа как пробка, — сказала мисс Бленкинсоп.

— Ну, положим, pas si bete [60]Не так глупа (франц.)., - заметил старый пэр.

— Фи, как вам не стыдно! — воскликнула актриса, ни слова не понимавшая по-французски.

А Пен, высунувшись из ложи, смотрел на свою первую любовь и недоумевал, как он мог в нее влюбиться.

Так, в первый же вечер по приезде в Лондон мистер Артур Пенденнис оказался проведен в члены клуба и познакомился с актрисой комедии, с театральным отцом-резонером и с блестящим кружком прожигателей жизни, старых и молодых: ибо лорд Крокус, хоть и был отягчен годами, слабосилен и лыс, все так же неутомимо гонялся за удовольствиями и хвастал, что может выпить не меньше кларета, чем самый молодой из его собутыльников. Он искал себе приятелей из золотой молодежи и без счету кормил их обедами в Ричмонде и Гринвиче; просвещенный покровитель европейской драмы и искусства Терпсихоры, он приглашал на свои банкеты театральные светила всех стран: англичан из театров Ковент-Гарден и Стрэнд, итальянцев из Хэймаркета, французов из их нарядного театрика или с подмостков Оперы, где они танцевали. А на своей вилле на Темзе этот государственный муж устраивал пышные приемы, где десятки светских молодых людей охотно общались с актерами и актрисами, особенно с последними, ибо на взгляд виконта Крокуса они были и воспитаннее и веселее своих собратьев — мужчин.

На следующий день Пен отправился в свой клуб, уплатил вступительный взнос, поглотивший ровно одну треть от его ста фунтов, и позавтракал там с превеликим удовольствием, как полновластный хозяин этих чертогов. Затем, перейдя в библиотеку, погрузился в глубокое кресло и попробовал прочесть все журналы подряд. Ему было очень любопытно, смотрят ли на него другие члены клуба и как это они решаются входить в шляпах в такие прекрасные комнаты. Он написал в Фэрокс письмо на клубной почтовой бумаге, упомянув, как ему приятно будет отдыхать здесь после дня, проведенного за работой. Потом зашел к дядюшке на Бэри-стрит, — не без страха, но послушный наказу матери первым делом навестить майора Пенденниса, — и с облегчением узнал, что его еще нет в городе. Квартира стояла пустая. Мебель была в чехлах, на камине сложены счета и письма. Хозяйка дома сказала, что майор на континенте, в Баден-Бадене с маркизом Стайном. Пен оставил на камине и свою карточку, на ней еще значился его адрес в Фэроксе.

Когда майор воротился в Лондон — как раз к ноябрьским туманам, насладившись которыми он намеревался уехать на Рождество за город к друзьям, — его ждала еще одна карточка Артура, уже с адресом "Лемб-Корт, Темпл", а также письмо от молодого человека и его матери, сообщавшее, что Артур в столице, записан в Верхний Темпл и усиленно изучает право.

Лемб-Корт, Темпл, где это?.. Майор Пенденнис вспомнил, как две великосветские дамы обсуждали обед в Темпле у мистера Эйлифа, юриста, который был "принят в обществе" и состоял при Королевской Скамье, очевидно, у этой тюрьмы было отделение в Темпле и Эйлиф, скорее всего, там и служил. И там же, помнится, проживал мистер Дьюсэйс, сын лорда Крэбса. Майор отправил Моргана разузнать, где находится Лемб-Корт, и доложить ему о том, какую квартиру выбрал себе мистер Артур. Ловкий посланец без труда нашел жилище мистера Пена — в свое время ему доводилось разыскивать людей, которых обнаружить было куда труднее.

— Так что же это за место, Морган? — спросил майор на следующее утро из-за полога своей кровати, пока лакей, весь окутанный густым желтым туманом, приготовлял ему одеться.

— Место не сказать чтобы бойкое, — отвечал мистер Морган. — Там живут законники, сэр, фамилии написаны на дверях. Мистер Артур живет на четвертом этаже, сэр. И с ним вместе мистер Уорингтон.

"Не иначе как из Саффолкских Уорингтонов, — подумал майор. — Ну что же, отличная семья. Младшие сыновья в наших лучших семьях часто идут в юристы".

— А какова квартира? — спросил он.

— Я, сэр, видел только дверь, и на ней фамилии — мистера Уорингтона и мистера Артура, и еще бумажка приколота "Будем в шесть". А слуги не видел, сэр.

— Во всяком случае, экономно, — сказал майор.

— Очень даже, сэр. Четвертый этаж, сэр. Лестница темная, крутая, не дай бог. И как только джентльмен может жить в таком доме!

— А вы почем знаете, где может и где не может жить джентльмен? Мистер Артур, да будет вам известно, занимается юриспруденцией, — произнес майор внушительно и, дав понять, что разговор окончен, стал одеваться в облаках желтого тумана.

"Одно слово — молодежь, — думал размякший дядюшка. — Письмо он мне написал преотличное. Крокус говорит, что приглашал его обедать и что манеры у него самые джентльменские. Мать его — святая женщина. Если он перебесился и теперь возьмется за ум, из него еще может выйти прок… Подумать только этот старый дурак Чарльз Мирабель женился на его бывшей пассии, на этой Фодерингэй!.. Он не решается прийти ко мне без спросу и выразил это очень мило и политично. Ох, и рассердился я на него тогда за его оксбриджские проделки!.. И задал ему жару, когда он ко мне явился… Возьму-ка я да навещу его, ей-богу!

И вот в один прекрасный день, удостоверившись у Моргана, что добраться до Темпла не составит труда, так как омнибус довезет его до самых ворот, майор после завтрака в клубе — не в "Полиантусе", куда только что был избран мистер Пен, а в другом, ибо майор был человек разумный и его отнюдь не прельщало то и дело встречаться с племянником в тихом уголке, где он любил проводить время, — в один прекрасный день, повторяем, майор Пенденнис влез в омнибус и велел кондуктору высадить его у ворот Верхнего Темпла.

Когда он очутился перед этим ветхим порталом, было около полудня; очень вежливый человек с бляхой и в фартуке повел его по темным проходам, под низкими арками, из двора во двор, один мрачнее другого, и, наконец, вывел в Лемб-Корт. Если и на Пэл-Мэл было темно, то что сказать о Лемб-Корт? Здесь во многих комнатах горели свечи — и у мистера Ходжмена, где шесть его учеников строчили исковые заявления; и у клерка сэра Хоки Уокера, где этот клерк, куда более благообразный и обходительный, чем знаменитый адвокат, его патрон, беседовал несколько свысока с клерком другого адвоката, рангом пониже, и в унылой мастерской Завивинга, где в полумраке маячили огромные судейские парики, а голые болванки печально таращились на уличный фонарь за окном. Под этим фонарем два мальчика-рассыльных играли в орлянку. В одну из дверей вошла уборщица, стуча деревянными галошами; из другой двери выбежал газетчик. В глубине двора двигалось взад-вперед белое пятно — фартук сторожа. Невозможно было вообразить место более унылое, и майор содрогнулся при мысли, что кто-то мог поселиться здесь по своей воле… "Боже мой! подумал он. — Бедный мальчик, надобно вытащить его отсюда!"

Тусклые, чадящие керосиновые лампы, освещающие лестницы Верхнего Темпла по вечерам, сейчас, разумеется, не горели, и майор Пенденнис, с трудом разобрав фамилии племянника и мистера Уорингтона на стене дома э 6, с еще большим трудом взобрался на четвертый этаж по ужасающе темной лестнице, цепляясь за влажные перила, от которых сразу отсырели его перчатки. Здесь, на площадке перед одной из двух квартир, стояла зажженная свеча и над отворенной дверью были ясно видны фамилии "Уорингтон" и "Пенденнис". Дверь в комнату ему отворила уборщица-ирландка с ведром и шваброй.

— Это пиво? — раздался громкий бас. — Давайте его сюда!

Говоривший сидел на столе, небритый, с короткой трубкой в зубах, а подальше, в кресле, сидел Пен, куря сигару и вытянув ноги к огню. Мальчуган, состоявший у них в услужении, весело скалил зубы, глядя на майора, которого приняли за пиво. Здесь, на четвертом этаже, было посветлее, и майор мог разглядеть комнату.

— Пен, мой мальчик, это я, твой дядя, — сказал он, давясь дымом; однако, вспомнив, что сейчас все светские молодые люди курят, не стал сердиться.

Мистер Уорингтон слез со стола, Пен в некотором смятении поднялся с кресла.

— Простите за ошибку, сэр, — произнес Уорингтон громко и приветливо. Не хотите ли сигару? Пиджен, освободи-ка это кресло да пододвинь его к огню.

Пен бросил свою сигару в камин и с радостью ответил на сердечное рукопожатие дядюшки. А майор, как только отдышался после лестницы и выдохнул из легких табачный дым, стал очень дружелюбно расспрашивать Пена о нем самом и о его матери; как никак, кровь не вода, и он был рад снова увидеть племянника.

Пен ответил на его расспросы, а потом представил ему мистера Уорингтона, питомца колледжа св. Бонифация и нынешнего своего сожителя.

Майор был очень доволен, узнав, что мистер Уорингтон — младший сын сэра Майлза Уорингтона из Саффолка. С одним из его дядьев он когда-то служил в Индии и в Новом Южном Уэльсе.

— Он там стал разводить овец, сэр, и разбогател, — сказал Уорингтон. Это оказалось выгоднее, чем адвокатура или военная служба. Я и сам думаю туда махнуть.

Тут прибыло долгожданное пиво в жбане со стеклянным дном; и мистер Уорингтон, шутливо заметив, что майор едва ли, им соблазнится, со смаком выпил сам и удовлетворенно вытер губы тыльной стороной руки. Он держался как нельзя более непринужденно. Одет был в старую домашнюю куртку, носил бороду, черную и щетинистую, пил пиво, как грузчик, и все же в нем сразу можно было распознать джентльмена.

Выпив, он еще посидел минут пять в кресле, а потом вышел из комнаты, чтобы дядюшка с племянником могли, если захотят, поговорить о семейных делах.

— Грубоват твой приятель, — сказал майор. — Не то что твои лощеные друзья в Оксбридже.

— Времена не те, — краснея отвечал Артур. — Уорингтон только недавно сдал экзамен и еще не имеет своей конторы, но право он знает отлично; и я, пока не имею средств на регулярные занятия, пользуюсь его помощью и его книгами.

— Вот это одна из них? — с улыбкой спросил майор: на полу возле кресла лежал французский роман.

— Нынче у нас не рабочий день, сэр. Мы очень поздно воротились из гостей… от леди Уистон, — добавил Пен, знавший слабую струну своего дядюшки. — Там был весь свет, кроме вас, сэр, — графы, посланники, турки, Звезды, Подвязки… сегодня все перечислены в газете… даже я, — сказал Пен с тайной гордостью. — Я там встретил свою старую любовь, — продолжал он, смеясь. — Вы ее знаете… леди Мирабель… я заново был ей представлен. Она обошлась со мной очень милостиво. Это вам я обязан, сэр, что выпутался из этой истории. Она и с супругом меня познакомила — этакий старый модник со звездой и в белокуром парике. Умом, кажется, не блещет. Она меня приглашала бывать у них; теперь-то это для меня безопасно.

— А что, с тех пор были, верно, и другие увлечения? — спросил майор, пришедший в отличнейшее расположение духа.

— Не без этого, — засмеялся мистер Пен. — Но теперь я отношусь к увлечениям не столь трагично. Это только первое пламя обжигает.

— Правильно, мой милый. Пламя, стрелы, страсть — все это очень хорошо в юности, а ведь ты был еще совсем юнцом, когда связался с этой… как ее… Фодерингилл, Фодерингэй?.. Но светский человек такие глупости презирает. Ты еще можешь многого достигнуть. Ты получил удар, но не смертельный. Ты наследуешь кое-какое состояние, которое молва даже считает очень крупным. У тебя хорошее имя, хорошая голова, хорошие манеры и хорошая наружность, ей-богу, я не вижу, почему бы тебе не жениться на деньгах… не пройти в парламент… не отличиться… ну, и все такое. Помни: жениться на богатой так же легко, как и на бедной, а хороший обед в собственном доме куда приятнее, чем бараньи ребра в жалкой квартирке. Ты это обдумай. Жена с богатым приданым — профессия не в пример легче, нежели право. Так что не зевай. Я тоже буду присматривать тебе что-нибудь подходящее; и я умру спокойно, мой дорогой, если буду знать, что у тебя хорошая жена из нашего круга, и хороший выезд, и что ты вращаешься в обществе, как подобает джентльмену.

Так говорил любящий дядюшка, развивая перед Пеном свою нехитрую житейскую философию.

"Что бы сказали на это матушка и Лора?" — подумал Пен. И в самом деле, их нравственные мерки и жизненные правила были совсем иные.

Едва закончился этот волнующий разговор, как Уорингтон вышел из своей спальни, уже не в обносках, но одетый вполне прилично, видный и статный, веселый и радушный. В своей обшарпанной гостиной он держался так же свободно, как хозяин роскошного лондонского особняка в своих апартаментах. А комната, в которой находился майор, была и впрямь необыкновенная. Ковер весь в дырах, на столе — крути от выпитых Уорингтоном кружек пива. Небольшая библиотека — юридическое право, поэзия и математика. (Математику он очень любил и в свое время в Оксбридже поражал всех упорством в академических и иных занятиях; там до сих пор еще вспоминали, как Молодчага Уорингтон клал на обе лопатки лодочников, греб на призы, получал награды на конкурсах и пил молочный пунш.) Над камином висела гравюра, изображавшая колледж, на полках стояли потрепанные тома Платона со знакомым гербом колледжа на переплетах. Два кресла, конторка, заваленная счетами; на колченогом столе — несколько тощих папок с резюме судебных дел. Вся мебель словно побывала в сражениях и была изувечена.

— А здесь, сэр, спальня Пена. Он у нас денди: кровать с пологом, серебряный несессер, сапоги блестят как зеркало.

И правда, комната Пена была обставлена даже нарядно, стены украшал не только рисованный пейзаж Фэрокса, но и несколько хороших гравюр из жизни балета. А у Уорингтона всю обстановку составлял душ да куча книг у кровати с соломенным тюфяком, на котором он полночи курил трубку и читал своих любимых поэтов и математиков.

Показав гостю квартиру, мистер Уорингтон направился к буфету в поисках завтрака.

— Можно предложить вам баранью отбивную, сэр? Мы их готовим сами, с пылу с жару, и я одновременно обучаю Пена первоосновам права, кулинарного искусства и морали. Он страшный лентяй, сэр, и слишком уж изнежен.

С этими словами мистер Уорингтон взял рашпер, обтер его куском бумаги и поставил на огонь, положив на него две отбивных, а из буфета достал тарелки, ножи, серебряные ложки и судки.

— Скажите только слово, майор Пенденнис: в запасе есть еще одна котлета, а не то Пиджен сбегает в трактир и принесет вам все, что вы пожелаете.

Майора Пенденниса это очень позабавило, однако от еды он отказался, сказав, что недавно завтракал. И Уорингтон поджарил котлеты и шипящими шлепнул их на тарелки.

Пен, взглянув на дядюшку и убедившись, что тот по-прежнему в духе, с аппетитом принялся за свою отбивную.

— Понимаете, сэр, — объяснил Уорингтон, — миссис Фланаган ушла, а мальчишке мы не можем поручить эту работу, он весь день занят: чистит Пенову обувь. Ну вот, теперь запьем пивом, и все в порядке. Пен пьет чай, напиток, годный только для старушек.

— Так вы, значит, вчера вечером были у леди Уистон? — сказал майор, затрудняясь, о чем говорить с этим не очень-то светским малым.

— У леди Уистон? Ну нет, сэр, не на таковского напали. Я не любитель женского общества. Очень уж оно скучно. Я провел философский вечер в Черной Кухне.

— В самом деле? — спросил майор.

— Я вижу, это название вам ничего не говорит. Спросите у Пена. Он тоже туда приехал от леди Уистон. Расскажи майору Пенденнису про Черную Кухню, Пен, — не стесняйся.

Пен рассказал, что это — некое сообщество литераторов и светских людей, к которому он недавно примкнул; и у майора мелькнула мысль, что его племянник довольно много успел повидать и узнать после своего приезда в Лондон.