Онлайн чтение книги Пенденнис
Глава LV. Фанни лишилась своего занятия

Как мы уже знаем, добрая Элен безраздельно завладела и своим больным сыном, и его шкафами и ящиками со всем их содержимым, будь то рубашки, которым не хватало пуговиц, или чулки, которые требовалось заштопать, или — как ни больно это признать — письма, которые валялись среди этих предметов туалета и на которые кто-то должен же был ответить, пока сам Артур по слабости здоровья не мог этим заниматься. Быть может, вдовой руководило похвальное желание проникнуть в страшную тайну, связанную с Фанни Болтон, — тайну, о которой она ни слова не проронила сыну, хотя все время о ней думала и неимоверно ею терзалась. Она велела отвинтить от наружной двери медный молоток, справедливо полагая, что двойной стук почтальона будет беспокоить больного, и не показывала ему писем, приходивших на его имя то от назойливого башмачника, то от шляпника, которому "в будущую субботу предстоит крупный платеж, а посему он будет очень обязан, если мистер Пенденнис соблаговолит рассчитаться…" и т. д. Подобных документов на долю щедрого и беспечного Пена доставалось хоть и не очень много, но все же довольно для того, чтобы встревожить его до щепетильности аккуратную мать. У нее были кое-какие сбережения: поразительное благородство, проявленное Пеном, и собственная бережливость, дошедшая при ее простом и замкнутом образе жизни почти до скупости, позволили ей отложить небольшую сумму, из которой она теперь была счастлива уплатить долги своего любимца. На таких условиях многие достойные молодые люди и уважаемые читатели согласились бы, вероятно, показать свою переписку родителям; и, пожалуй, нет лучшего доказательства того, что дела у человека в порядке и совесть чиста, чем его готовность в любую минуту впустить почтальона. Благо тому, кого стук в дверь наполняет радостью. Праведник ждет его с нетерпением; грешник его страшится. Таким образом, мисс Пенденнис сделала вдвойне доброе дело: избавила больного сына от необходимости вздрагивать при каждом стуке в дверь и отвечать на письма.

По-видимому, в шкафах и комодах молодого человека не нашлось ничего, что порочило бы его или проливало свет на историю с Фанни Болтон, ибо вдова была вынуждена спросить у своего деверя, известно ли ему что-нибудь о мерзостной интриге, в которой замешан ее сын. Однажды в Ричмонде, когда Пен и Уорингтон сидели на террасе, она призвала майора на совет и выложила ему свои сомнения и страхи, во всяком случае, те из них (ибо она, как свойственно людям, не сказала ему всего, и, думается мне, ни один мот, у которого просят список его долгов, ни одна модница, чей муж пожелал видеть ее счета от портнихи, еще не представили их в полном виде) — повторяю, те из своих сомнений, какие сочла возможным ему поведать.

Итак, когда она спросила майора, какой линии ей придерживаться в этой ужасной… этой отвратительной истории и насколько он о ней осведомлен, — старый джентльмен скорчил гримасу, которую можно было принять и за улыбку; бросил на вдову быстрый взгляд; снова вперил глаза в ковер и затем проговорил:

— Дорогая сестрица, я не знаю об этом решительно ничего; и ничего не желаю знать; и, раз уж вы спрашиваете моего мнения, считаю, что и вам лучше ничего об этом не знать. Молодые люди всегда одинаковы; и, ей-богу, сударыня, если вы думаете, что наш мальчик — Иос…

— Избавьте меня от этого, прошу вас, — надменно прервала его Элен.

— Дорогая моя, позвольте вам напомнить, что не я начал этот разговор, — сказал майор с учтивейшим поклоном.

— Я не могу слышать, когда о таком грехе… таком страшном грехе говорят в таком тоне, — сказала вдова, и на глазах у нее выступили слезы досады. — Мысль, что мой сын мог совершить такое преступление, для меня нестерпима. Иногда мне кажется — лучше бы он умер, чем дойти до такого. Не знаю, как я и сама-то не умерла, майор Пепденнис: меня убивает мысль, что сын такого отца… мой мальчик, которого я помню таким хорошим… таким благородным!.. Мог так низко пасть, что… что…

— Что позабавился с маленькой гризеткой, так, моя дорогая? — договорил майор. — Честное слово, если бы все матери в Англии умирали оттого, что… Ну, не буду, не буду. Ради бога успокойтесь, не плачьте. Не могу видеть женских слез… никогда не мог. Но откуда вы взяли, что произошло что-то серьезное? Артур вам что-нибудь говорил?

— Он молчит, а это еще хуже, — всхлипнула миссис Пенденнис, прижав к губам батистовый платочек.

— Ничего подобного. Есть вещи, моя дорогая, о которых молодой человек не станет говорить со своей матерью, — деликатно заметил майор.

— Она к нему писала! — воскликнула Элен, не отнимая платка от губ;

— До того как он заболел? Вполне возможно.

— Нет, после, — выдохнула скорбящая мать из-под батистовой маски. — Не до того… то есть я так думаю… то есть я…

— Значит, после; и вы… понятно. Когда он был так болен, что не мог читать свою почту, вы, очевидно, взяли это на себя?

— Я самая несчастная мать на свете! — воскликнула безутешная Элен.

— Самая несчастная мать на свете, потому что сын у вас не монах, а мужчина? Берегитесь, сестрица. Если вы утаили от него какие-нибудь письма, вы могли этим очень себе повредить; зная нрав Артура, я убежден, что это может привести к размолвке, о которой вы всю жизнь будете жалеть; к размолвке куда более существенной, нежели тот… тот пустяк, который ее вызвал.

— Письмо было только одно, — простонала Элен, — и совсем коротенькое… всего несколько слов. Вот оно. О, как вы можете говорить об этом такими словами!

Когда бедняжка сказала "совсем коротенькое", майор почувствовал, что и вовсе не может говорить: его душил смех, хотя муки несчастной возбуждали в нем искреннюю жалость. Каждый из них смотрел на дело по своему, сообразно своим понятиям о нравственности, а у майора, как известно читателю, эти понятия были далеки от аскетизма.

— Я вам советую, — заговорил он уже вполне серьезно, — снова запечатать письмо — такие послания обычно заклеивают облатками, — и убрать вместе с другими письмами Пена, а когда он их потребует — отдать. Если же запечатать не удастся, скажем, что вскрыли нечаянно, думали, что это счет.

— Я не могу лгать моему сыну, — возразила вдова.

Злополучное письмо было бесшумно сунуто в почтовый ящик за два дня до их отъезда из Темпла, и Марта отдала его миссис Пенденнис. Та, разумеется, никогда не видела почерка Фанни, но, взяв письмо в руки, сразу догадалась, от кого оно. Это письмо она подстерегала с первого дня. Чтобы не упустить его, она вскрыла несколько других писем. Мерзкий листок бумаги и сейчас осквернял ее ридикюль. Она достала его и протянула деверю.

— "Артуру Пенденису, эскв.", — брезгливо прочел он слова, написанные робким, неуверенным почерком. — Нет, сестрица, дальше я читать не буду. Но вы-то письмо прочли, вот и расскажите мне, что в нем есть. Только молитвы о его здоровье с ошибками в правописании? И что ей хочется его увидеть? Ну, это вполне безобидно. И раз уж вы… — тут майор в свою очередь немного смутился и сделал постное лицо, — …раз уж вы, дорогая, просите меня рассказать, что я знаю, — так и быть, могу сообщить вам, что… гм… Морган, мой лакей, навел кое-какие справки и… гм… мой друг доктор Бальзам тоже этим интересовался… и выяснилось, что эта особа была без ума от Артура; что он однажды купил ей билет в Воксхолл и водил ее туда гулять — это Морган узнал от одного нашего старого знакомого, от одного джентльмена-ирландца, который в свое время едва не удостоился чести сделаться вашим… словом, от одного ирландца; что отец этой девицы, человек неуравновешенный и к тому же пьющий, избил ее мать, а та, с одной стороны, продолжает уверять мужа, что ее дочь ни в чем не провинилась, а с другой стороны, сказала Бальзаму, что Артур поступил с ее бедной девочкой, как последний негодяй. Таким образом, тайна остается нераскрытой. Вам желательно прояснить ее? Давайте, я спрошу Пена, он мне сразу скажет, это же честнейший малый.

— Честнейший? — гневно переспросила вдова. — Ах, братец, это ли зовется честностью? Если мой сын виноват, он должен на ней жениться. Я бы сама на коленях стала просить его об этом.

— Да вы рехнулись! — взвизгнул майор; но, вспомнив кое-какие эпизоды из прошлого Артура и Элен, вдруг понял, что, если Элен обратится к сыну с такой просьбой, он и впрямь женится: он такой взбалмошный, такой упрямый — ради женщины с него станет совершить любую глупость.

— Дорогая сестрица, вы сами не знаете, что говорите, — продолжал он уже мягче, после недолгого молчания, во время которого у него и мелькнула жуткая мысль, приведенная выше. — Какое мы имеем право предполагать, что между ним и этой девушкой что-то было? Дайте-ка мне письмо… Истосковалась… пожалуйста, пожалуйста, напишите… дома нет житья… строгий отец… ваша сиделка… бедная Фанни… и правописание, как вы заметили, просто неприличное. Но боже мой, что тут такого? Просто она, дрянцо этакое, все еще за ним бегает. А ведь она и на квартиру к нему пришла в первый раз, когда он был без памяти, он ее и не узнал. Так сказала Моргану эта, как ее, Фланаган, уборщица. И с ней приходил один старичок, некий мистер Бауз, он потом был так любезен, что приехал за мной в Стилбрук… ох, кстати, я ведь его оставил тогда в кебе, и за проезд не заплатил… очень, очень любезно с его стороны. Нет, тревожиться вам решительно не из чего.

— Вы думаете? Благодарение богу! — вскричала Элен. — Я сейчас же отнесу письмо Артуру и спрошу его. Вон, посмотрите! Он сидит на террасе с мистером Уорингтоном. Они разговаривают с какими-то детишками. Мой мальчик всегда любил детей. Он невинен — слава богу… слава богу! Приду к нему.

Но майор Пенденнис не отпустил ее. Как бы энергично он только что ни обелял Артура, в душе он, по всей вероятности, держался иного взгляда и судил о племяннике по тому, как сам поступил бы на его месте. Если она пойдет к Артуру, подумал майор, и он скажет ей правду, — а он, негодяй, непременно скажет правду, — тогда все пропало. И он сделал еще одну попытку.

— Дорогая моя! — сказал он и, взяв руку Элен, поднес ее к губам. — Ведь сын не посвятил вас в это дело, так подумайте, вправе ли вы вмешиваться? Раз вы считаете его благородным человеком, что дает вам право именно в этом случае сомневаться в его благородстве? Кто его обвиняет? Какой-то анонимный мерзавец, который и улик-то никаких не приводит. Если бы улики были, уж поверьте, родители этой девушки не стали бы молчать. Он не обязан опровергать анонимную клевету, а вы не обязаны ей верить. А уж подозревать его в чем-то дурном только потому, что девица такого звания очутилась у него в квартире и ходила за ним, так, ей-богу, вы с тем же успехом можете предложить ему жениться на этой старой пьянчуге-ирландке, миссис Фланаган!

Вдова рассмеялась сквозь слезы — старый солдат одержал победу.

— Вот-вот, на миссис Фланаган, — повторил он, поглаживая тонкую руку невестки. — Нет. Артур вам ничего не говорил, и вы ничего не знаете. Он ни в чем не виноват — и точка. А какой линии нам теперь держаться? Допустим, он питает к этой девушке нежные чувства… да что вы опять загрустили, это ведь только предположение… и неужели уж молодому человеку и увлечься нельзя?.. Тогда он, как только будет здоров, опять кинется к ней.

— Его нужно увезти домой. Немедленно едем в Фэрокс! — воскликнула вдова.

— Дорогая моя, в вашем Фэроксе он умрет со скуки. Делать ему там нечего, он и будет с утра до вечера думать о ней. Уединенный загородный дом, полное безделье — вот тут-то человек и предается своим мыслям, и маленькое увлечение разгорается в большую страсть. Нет, его нужно занять, развлечь; нужно увезти его за границу. Он никогда не был за границей, только в Париж разок прокатился. Нужно нам попутешествовать. За ним требуется уход, ведь Бальзам говорит, что он был на волосок от смерти (да не пугайтесь вы, это уже позади), значит, и вам придется ехать; и вы, вероятно, захотите взять с собой мисс Белл; а я бы пригласил и Уорингтона. Артур в нем души не чает. Он жить не может без Уорингтона. Род Уорингтонов один из древнейших в Англии, а сам он — один из приятнейших молодых людей, какие мне встречались. Не могу выразить, до чего он мне нравится.

— А мистеру Уорингтону что-нибудь известно об этой… этой истории? — спросила Элен. — Его ведь два месяца не было в Лондоне, Пен мне об этом писал.

— Нет, ничего… я… я его спрашивал. Обиняком, разумеется. Он ничего не знает, даю вам слово! — в тревоге воскликнул майор. — И не советую вам, дорогая, заговаривать с ним об этом… лучше не нужно… прямо-таки не должно: очень уж это щекотливый и тягостный предмет.

Простодушная вдова пожала его руку.

— Спасибо вам, братец, — промолвила она. — Вы были очень ко мне добры. Очень меня утешили. Я пойду к себе и подумаю о ваших словах. Болезнь Артура и все эти… переживания совсем меня измучили, а здоровье у меня, как вы знаете, неважное. Пойду возблагодарю бога за то, что мой мальчик невиновен. Ведь он невиновен, правда?

— Правда, конечно, правда, моя дорогая, — сказал майор и ласково ее поцеловал, искренне растроганный ее прекраснодушием.

Он проводил ее взглядом, ощущая нежность тем более острую, что к ней примешивалась издевка. "Невиновен! — подумал он. — Я готов чем угодно поклясться, что он невиновен, лишь бы не огорчать эту святую душу".

Добившись победы, усталый, но счастливый воин растянулся на софе, прикрыл лицо желтым шелковым платком и сладко вздремнул; судя по тому, как равномерно он храпел, ему снились приятные сны. А молодые люди тем временем прохлаждались на террасе; оба чувствовали себя прекрасно, и Пен без умолку говорил. Он рассказывал Уорингтону план нового романа и новой трагедии. Уорингтона очень рассмешило, что Пен задумал писать трагедию. А почему бы и нет? И Пен стал декламировать уже готовые строки.

Соло, которое майор исполнял на духовом инструменте, было прервано появлением мисс Белл. Она ездила в гости к своей старой приятельнице леди Рокминстер: та снимала неподалеку виллу и, узнав, что Артур был болен и теперь находится с матерью в Ричмонде, навестила миссис Пенденнис, а потом задарила ее виноградом, куропатками и прочими деликатесами для сына, которого, впрочем, не жаловала. Лору же старая леди очень любила и звала к себе погостить, но Лора не решалась надолго покинуть Элен: ее здоровье, подорванное неустанными заботами об Артуре, сильно пошатнулось, и доктор Бальзам уже не раз прописывал лекарства не только сыну, но и матери.

Едва Лора вошла, как старый Пенденнис, всегда спавший чутко, вскочил с дивана. Он галантно приветствовал ее — в последнее время он проявлял к ней необычайную галантность. Где это она сорвала розы, что цветут у нее на щеках? Он счастлив, что его пробудила от сна такая прелестная действительность! У Лоры не было недостатка ни в прямоте, ни в чувстве юмора, а потому она питала к майору нечто очень близкое к презрению. Ей нравилось выставлять напоказ его суетность, и она нарочно заставляла этого завсегдатая клубов и светских гостиных хвастать именитыми друзьями и развивать свои воззрения на мораль.

Однако в этот день Лора и не думала насмешничать. Она рассказала, что каталась с леди Рокминстер в парке и привезла от нее дичи для Пена и цветов для маменьки. При упоминании о маменьке лицо ее омрачилось. Она только что от миссис Пенденнис — вид у нее ужасный, должно быть, она очень, очень больна. Большие глаза девушки наполнились слезами — так ее тревожило состояние нежно любимой ею матери. Неужели этот добрый, этот милый доктор Бальзам не может ее вылечить?

— Болезнь Артура и другие волнения, — многозначительно произнес майор, — безусловно ослабили Элен.

Девушка вспыхнула, как видно, поняв его намек. Но она не отвела от майора глаз и промолчала.

"Он мог бы этого не говорить, — подумала она. — С какой целью он напоминает мне о нашем позоре?"

Что какую-то цель он преследовал — это вполне возможно. Старый дипломат редко говорил что-нибудь без задней мысли. Он тут же добавил, что советовался относительно здоровья миссис Пенденнис с доктором Бальзамом, и тот сказал, что ей необходим отдых и перемена места… да, да, именно так. Тяжелые переживания последнего времени нужно забыть, никогда и не упоминать о них. Он просит прощенья, что намекнул на них мисс Белл — больше он себе этого не позволит, и она, конечно, тоже. Нужно сделать все, чтобы успокоить и утешить их дорогого друга, и вот что он предлагает: поехать на осень за границу, в какое-нибудь курортное место на Рейне, где Элен сможет отдохнуть душой и телом, а Пен — снова стать человеком. Лора, конечно, не покинет свою мать?

Конечно, нет. Она только об Элен и думает… ну, и об Артуре, ради топ же Элен. С Элен она поедет и за границу, и куда угодно.

А сама Элен, обдумав все у себя в комнате, уже рвалась в это путешествие, как мальчик, начитавшийся книг о дальних плаваниях, рвется в море. Куда они направятся? Чем дальше, тем лучше… в такую даль, куда и воспоминания не найдут дороги, в такие чудесные места, что Артуру не захочется оттуда уезжать… куда угодно, лишь бы ему было хорошо. Дрожащими руками она отперла секретер, достала банковскую книжку и подсчитала свои скромные сбережения. Если этого мало, у нее есть еще брильянтовый крестик. И можно снова занять у Лоры. "Уедем, уедем, — думала она, — как только он достаточно окрепнет. Приезжайте, милый доктор Бальзам, приезжайте скорее и разрешите нам пуститься в путь".

А доктор как раз в тот день приехал к ним обедать.

— Если вы будете так волноваться, — заявил он, — и у вас еще раз будет такое сердцебиение, и если вы так упорно будете тревожиться за молодого человека, который поправляется на всех парах, — мне придется уложить вас в постель и поручить заботам мисс Лоры; а потом и она, в свой черед, заболеет, и на что тогда прикажете жить врачу, который всех вас должен лечить бесплатно? Миссис Бальзам и так уж ревнует меня, уверяет, что я влюблен в своих пациенток, и она, между прочим, права. Поэтому очень вас прошу, уезжайте вы как можно скорее из Англии, чтобы я мог наконец вздохнуть свободно.

Когда план заграничной поездки изложили Артуру, он принял его с величайшей готовностью, даже с восторгом. Ехать, ехать как можно скорее! Он сразу решил отрастить усы — для того, очевидно, чтобы приучить свой рот к наилучшему французскому и немецкому выговору; и его не на шутку обеспокоило, что усы эти, едва пробившись наружу, оказались явственно рыжего оттенка. До сих пор он думал, что его увезут в Фэрокс, и мысль о том, чтобы провести там два-три месяца, едва ли его прельщала.

— Там не с кем слова сказать, — жаловался он Уорингтону. — Проповеди и напыщенные речи старика Портмена мне осточертели. Все рассказы старика Глапдерса о войне в Испании я знаю наизусть. Единственные приличные люди во всей округе — это Клеверинги, а они приедут только к Рождеству, мне дядюшка говорил. И вообще, Уорингтон, я бы охотно уехал из Англии. Пока тебя не было, у меня тут возникло одно искушение, которого я, слава богу, избежал, да еще вовремя заболел, так что все кончилось само собой. — И он рассказал другу о том, что началось с Воксхолла и уже известно читателю.

Уорингтон выслушал его, озабоченно хмуря брови. Не говоря уже о нравственной стороне, он был рад за Артура, что тот избежал опасного шага, который мог бы испортить ему всю жизнь.

— И, уж конечно, это обернулось бы позором и гибелью для нее. А твоя матушка и… и твои друзья… подумай, какое горе это бы им причинило! — продолжал Джордж, не подозревая, сколько тревог и страданий уже перенесли эти достойные женщины.

— Ни слова матушке! — всполошился Артур. — Она этого не переживет. Этакая esclandre [23]Скандальная история (франц.). способна убить ее… Знаешь ли, — присовокупил он с хитрым видом, точно был завзятый ловелас и всю жизнь занимался тем, что принято называть affaires de coeur [24]Сердечные дела (франц.)., - когда человеку грозит такая опасность, самое лучшее — не искать с нею встречи, а повернуться к ней спиной и бежать без оглядки.

— И сильно ты был увлечен? — спросил Уорингтон.

— Как тебе сказать, — отвечал Ловелас. — С грамматикой моя дама не в ладах, но очень милая была девочка.

О вы, Клариссы нашей жизни, бедные, глупенькие, тщеславные девушки! Если б вы только знали, что говорят о вас Ловеласы; если б могли услышать, что Том кричит Джеку через всю кофейную в клубе; или увидеть, как Чарли в офицерском собрании вынимает из сигарницы ваши записочки и передает их через стол Нэду, Билли и Гарри, — вы не так спешили бы писать, не так жаждали бы слушать. Некое преступление не считается завершенным, пока удачливый негодяй им еще не похвастается; и помните, что человек, который предает вашу честь, рано или поздно выдаст и вашу тайну.

— Бороться трудно, а падать легко, — угрюмо произнес Уорингтон. — Ты прав, Пенденнис: когда грозит такая опасность — самое лучшее повернуться к ней спиной и бежать без оглядки.

После этого короткого отступления, посвященного предмету, на который Пен месяц назад потратил бы куда больше красноречия, разговор вернулся к путешествию, и Артур стал уговаривать друга ехать с ними. Ведь Уорингтон — член их семейного кружка, лучшее лекарство для больного. Без Уорингтона поездка потеряет для него половину своей прелести.

Но Джордж ответил, что никак не может ехать. Он останется и будет работать за Пена. Пен возразил, что в атом нет необходимости, ведь Шендон уже в Лондоне, а он, Артур, имеет право на отпуск.

— Не уговаривай меня, — сказал Уорингтон. — Я не могу ехать. У меня здесь есть дела. Дома мне лучше. А если хочешь знать — у меня нет денег на путешествие, ведь это удовольствие не из дешевых.

Последний довод показался Пену неоспоримым. Он упомянул о нем матери. Млссис Пенденнис сказала, что очень сожалеет… мистер Уорингтон был так добр к ним… но ему, конечно, виднее. А потом, вероятно, упрекнула себя за эгоистическое желание увезти сына так, чтобы ни с кем не нужно было им делиться.

— Что это я слышу от Пена, милейший мистер Уорингтон? — спросил однажды майор, когда они были одни. — Вы не хотите с нами ехать? Но это немыслимо! Пен без вас не поправится. Имейте в виду, я с ним нянчиться не буду. При нем нужен кто-то покрепче и повеселее, нежели старый подагрик вроде меня. Я-то по всей вероятности поеду в Карлсбад, как только устрою вас на месте. В наши дни путешествия ничего не стоят… во всяком случае, стоят очень дешево. И я… очень прошу вас, Уорингтон, вспомните, что я был старым другом вашего отца, и если вы с братом не в таких отношениях, чтобы… чтобы уже теперь тратить свою часть наследства, то я умоляю вас, считайте меня своим банкиром. Ведь Пен, черт возьми, уже три недели ваш должник, — он сам мне рассказал, что вы, в сущности, работаете за него, и притом с таким талантом и блеском!

Однако, несмотря на столь любезное предложение и столь неслыханную для майора щедрость, Джордж Уорингтон снова ответил отказом. Он упорно твердил свое, но голос его звучал неуверенно, и было видно, что ехать ему очень хочется.

А майор, однажды решившись на благотворительность, и не думал отступать. В тот же вечер за чаем, когда Элен вышла из комнаты приглядеть, как Пен будет ложиться в постель, старый Пенденнис снова пошел в атаку и стал отчитывать Уорингтона за то, что он отказывается от путешествия.

— Ведь правда, это нелюбезно, мисс Белл? — обратился он к Лоре. — Правда, это не по-дружески? У нас тут составилась такая чудесная компания, а этот противный упрямец и эгоист все портит.

Длинные ресницы мисс Белл опустились к ее чашке с чаем; Уорингтон густо покраснел и промолчал. Промолчала и мисс Белл; но когда он покраснел, она тоже залилась румянцем.

— Уговорите вы его, милая, — сказал старый благодетель. — Может быть, вас он послушает.

— Почему бы мистеру Уорингтону меня слушать? — спросила Лора, обращаясь с этим вопросом словно бы и не к майору, а к своей чайной ложечке.

— А вы попробуйте; вы ведь его еще не звали, — сказал простак-дядюшка.

— Я была бы очень рада, если б мистер Уорингтон с нами поехал, — сообщила Лора своей ложечке.

— В самом деле? — спросил Джордж.

Она подняла голову и сказала: "Да". Глаза их встретились.

— Я поеду, куда бы вы ни позвали, сделаю все, о чем бы вы ни просили, — медленно, как будто с болью выдавливая из себя слова, проговорил Джордж.

Старый Пенденнис пришел в восторг; он захлопал в ладоши и крикнул:

— Браво, браво! Сторговались, ей-богу, сторговались. Ну, молодежь, ударьте по рукам!

И Лора, обратив на Уорингтона ясный, ласковый взор, протянула ему руку. Он взял эту руку; странное волнение изобразилось на его лице. Казалось, он сейчас заговорит, но тут из спальни Пена вышла Элен со свечой, озарявшей ее бледное, испуганное лицо.

Лора еще пуще покраснела и отняла руку.

— Что случилось? — спросила Элен.

— Мы тут заключили сделку, моя дорогая, — произнес майор сладким голосом. — Мы связали мистера Уорингтона обещанием поехать с нами за границу.

— Вот как? — сказала Элен.