Онлайн чтение книги Багряные пионы. Шедевры поэзии танка серебряного века
Китахара Хакусю Из книги «ЗАПРЕТНАЯ ВЕРА»[113]

Сокровенная музыка запретной веры
Как будто оживают предо мной

      все ереси истерзанного века

И чудеса, что силой чар волшебных

      творит могучий христианский Бог…

Вот капитаны черных кораблей,[sup][114][/sup]

      приплывших из страны рыжеволосых,[sup][115][/sup]

Багряное заморское стекло,

      манящий пряный аромат гвоздики,

Парча, отборный хлопок, ром и вина —

      товары южных варваров[sup][116][/sup] в порту.

Мне слышатся хоралы литургии —

      голубоглазые доминиканцы

      поют об окровавленном кресте.

Магический сосуд являет взору

зерно горчицы с яблоко размером,[sup][117][/sup]

Всевидящая раздвижная трубка[sup][118][/sup]

для смертных открывает рай небесный…

Из камня возведенные дома,

      где белой кровью мрамор пламенеет, —

Та кровь, молва гласит, в лучах заката

     играет, как вино в хрустальных кубках.

В чудесных магнетических виденьях

     дым благовоний стелется, как бархат.

Мир призрачного лунного сиянья,

     хранящий силуэты птиц, животных…[sup][119][/sup]

Молва гласит, из ядовитых трав

     там добывают пудру и румяна…

О лик Святой Марии, что написан

     цветным пахучим маслом на холсте!

Слов литеры — латинских, португальских

     в горизонтальных темно-синих строчках.[sup][120][/sup]

Звук этих слов, неведомых, прекрасных

     таит печальное очарованье…

О, снизойди же, преподобный падре,

     сверши заклятье, властью чудотворной

Верни столетья вспять — не пожалею,

           коль кровь моя прольется на кресте!

Лишь об одном молю — мне сон заветный,

тот дивный сон багряный подари!

К тебе взываю, отче, — воспаряют,

Как дым, в мольбе душа моя и тело!

Красный епископ[sup][121]

[/sup]Христианский прелат, ревнитель запретной веры,

Взор вперив в темноту, под луной стоит одиноко

Меж лекарственных трав, красноватых, отраву таящих,

Чей неясный шелест отдается трепетом в сердце.

Все вокруг объято зловещей туманной мглою.

На воде, в тростниках играют лунные блики.

Фортепьяно во мраке[sup][122][/sup] исходит синим рыданьем.

Неподвижно стоит епископ с застывшим взором,

В долгополой мантии, рдеющей темным багрянцем,

Ароматом овеян, в сумрачной, сладкой истоме,

Одурманив себя ядовитым дымом гашиша —

Может быть, в предчувствии близкого наслажденья,

Может быть, уже во власти видений смутных,

Колдовским оцепенением скован.

На руке у епископа черная сова-вещунья.

В темноте глаза совы мрачно сверкают.

На подоле мантии мерно сверчок стрекочет.

Пасмурный день
О, эта сквозящая в атмосфере пасмурного полдня

Сводящая с ума меланхолия почек на камфарном лавре!

Павлония, усыпанная цветами.

Брызги виски — пряный аромат сплина.

Откуда-то доносится сонное дыханье верблюда.

Взгляни: грязноватые пятна цвета свалявшейся овчины,

Тлетворные миазмы, исходящие от сопревшей соломы.

Цветы рассыпались по топкой, жидкой трясине.

Бледно-лиловые цветы скорбят о чем-то —

Тяжко иго листвы, нависшей в небе над ними…

Где-то снова и снова, снова и снова — слушай! —

В отдаленье звучит крик голодного пеликана.

Утробное урчание дикой кошки.

Грусть заливистых соловьиных трелей.

Бульканье нагретой протухшей болотной жижи.

Цветы павлонии опадают в трясину.

Терпкая горечь, печаль Whisky…

Свежее дыханье сладчайшего теплого ветра.

Мягкая поступь отвратительного хищника за оградой.

Вяло свисающий с ветки мохнатый ленивец.

Причитанья цесарки, что с жалким, унылым видом

Склевывает гусениц, уставившись в землю.

Вокруг цветы опадают,

Лиловые цветы павлонии опадают.

Так и проходит день — наступает вечер.

Страх пациента, сбежавшего из больницы.

Ребенок с тоской в глазах.

Смеющийся черный невольник.

Бесконечно снующие распутные пьяные паяцы.

Под небом цветы павлонии опадают…

Новые брызги терпкой, горькой печали.

Прохожу опять мимо городского сада.

Военный оркестр — лавина черной тревоги.

Время к ночи.

Завывая уныло, выходят дикие звери, с клекотом вылетают птицы.

Раздается леденящее душу рычанье белого медведя.

Цветы опадают во мраке.

Брызги виски — пряный аромат сплина.

Лиловые цветы павлонии опадают…

Оранжерея
Поздней весной под сводами оранжереи

В сумрачной истоме, в сумеречной истоме

Выбивается струйка из маленького фонтана.

Под ним приглушенно рдеющий амарилис,

Причудливо разбросанные гелиотропы.

Тихий шепот, в далекую юность влекущий

неудержимо.

О неиссякаемая струя фонтана!

Этот куст со свисающими желтыми плодами,

Благоуханные диковинные деревья…

Вместо неба синева громадных стекол.

Пятна солнечного света, соловьиные трели.

Песня юных дней в полумраке льется

неудержимо.

Этот черный бархат, эти ароматы,

Смутные сновиденья, нежные касанья!

Цвет пожухлой влажной коричневой кожи

       на старой шкатулке.

Тлетворное дыханье подернутого вечерней мглой неба,

Запах прели, струящийся от юношеских мечтаний

       неудержимо.

Угол комнаты на третьем этаже дома.

Тиканье часов в потускневшем золоченом футляре.

Сладостное, мучительное томленье,

Сновиденья, напоенные теплом полей душистых,

Отзвук юных дней, из темноты летящий

неудержимо.

Поздней весной под сводами оранжереи

В сумрачной истоме, в сумеречной истоме

Выбивается струйка из маленького фонтана.

Под ним приглушенно рдеющий амарилис,

Сладко увядающие гелиотропы,

Сквозь туманную мглу мечты устремляются в юность

неудержимо.

Вечер
Ласково улыбается море.

Алый цветок за окном пламенеет в лучах заката.

Полон смутной тоской,

Сорвал я розу —

И услышал отдаленный шум городских кварталов,

Рокот моря, уходящего дня отзвук, —

А быть может, лишь отзвук вчерашней печали.

Ласково улыбается море

Где-нибудь на земле, далеко-далеко, я знаю,

Под таким же закатным солнцем

Или под багровыми звездами Юга,

С розой в руке,

В шелестящем на ветру серебристом

Шелковом платье,

Вслушиваясь в ночь,

Грустит обо мне Незнакомка…

Бунт
Это было однажды в саду близ обители нашей.

В предзакатных лучах кроткого осеннего солнца

Под печальные вздохи бледно-желтой струи фонтана

Струны скрипки оплакивали чуть слышно

Все мечты свои, тяготы и невзгоды.

В отблесках свечей, в благовонном ладанном дыме

Череда монахинь, выходящих из галереи, —

Белые чепцы в полумраке смутно мерцают.

Скрипка поет и плачет, пронзая болью,

Словно глоток обжигающего пряного рома.

Вновь и вновь в багряных лучах заката

Под печальные вздохи фонтана, что мечтой лучится,

Вторя песне без слов, лебединой тоске осенней,

Словно черное пламя порохового взрыва,

Из разверстой земли взметнувшееся клубами,

Обезумев, рыдает, рыдает скрипка.

Скрип и скрежет колес подъезжающего экипажа,

Свист отравленных пуль, сверканье мечей во мраке

И потоки дымящейся свежепролитой крови.

Как? Ужели все здесь обречено сожженью —

И фонтан, и обитель, и это синее небо?

Прозвучал последний, трепетный, алый мгновенный

вопль —

И ослепла скрипка…

У источника
Тихо падают капли.

На вечерней росе в сад

Отблеск закатного солнца.

Желтое журчанье.

В этот час все вокруг

в грустные нежные тона окрашено зарею.

Томно падают капли.

      Где-то плачет больное дитя…

      По капле мечта сочится.

Всюду звук поцелуев.

В небе трепет уходящего лета.

Словно мед, тягуче вода сочится

Как глаза божества, сверкают прозрачные капли

Смятенье теней

В прохладной унылой мгле

тусклый блеск серебра,

пробивающийся сквозь тучи.

Мрачно падают капли

Горечь солнца в оправе молний.

      Зов ушедшего лета

Безнадежность мечты, влажной желтой мечты —

О, такой неясной!

Капля за каплей мечта сочится, сочится…

Белая дорога
В полдень одиноко неспешно бреду

По песчаной белой дороге

Вдали виднеется город,

Осененный кумачовым флагом заката

Ни ветерка над пустынной равниной

Полуденным жаром

Пышут раскаленные камни развалин

Сладковатый запах

Гниющих лежалых фруктов

Через равнину в знойный летний полдень

Протянулась белая песчаная дорога

Невыносимый, кошмарный полдень!

Безмолвие и безлюдье

Руины
Рай или кладбище?

Древняя равнина сумерек

в золоте нежных лучей

Листья вяза шуршат под ногами

Огромное осеннее солнце,

Зардевшись, погружается в море

Люди с желтыми сморщенными лицами

Выходят из ворот храма

Отчего так печален твой взор,

О черный буйвол?

Ветер утих
Ярко горит в небесах закатное солнце.

Сверчки стрекочут.

В этот день наконец-то улегся ветер,

Беспощадно листву с дерев осыпавший.

Ярко горит в небесах закатное солнце.

Сверчки стрекочут.

Осенний взор
Поздней осенью, свесившись через мокрые перила,

Над рекой горюет пожелтевшая плакучая ива

Где-то вдалеке затихают звуки тромбона —

Похоронная тоска в воздухе повисает

Посмотри, вон там, у висячего моста, в полумраке

Газовые фонари, сонных коней дыханье

Балаган молчит — сквозь сизый занавес ночи

Цирковая наездница в зеркало вод глядится…

Whisky
Обагренное зарей вечернее небо.

В небе — голос сорокопута.

Выстроившиеся в ряд бутыли виски —

Равнодушно протирающая их девица.

Слышишь? В обагренном зарею небе

Голос сорокопута…

Поздняя весна
Хириа-хисуриа,

Шу-шу-шу…

Томный теплый вечер опустился на берег.

Разлилось над гладью реки солнечное сиянье.

Отблески в окне офтальмологического кабинета.

За окном тополя вздыхают слабо, нестройно.

Ослепительны, нежны, жарки, безумны,

Припекают, парят лучи закатного солнца,

Желтизной пламенея и переливаясь.

Хириа-хисуриа,

Шу-шу-шу…

Вновь и вновь звучит с щемящей тоскою

Так пронзительно, жалобно, безнадежно

Тонкий писк пичуг —

Удивительных красноклювых пташек.

Хириа-хисуриа,

Шу-шу-шу…

Берег реки, усеянный всевозможным сором.

Болезненный скрип, наполняющий округу.

Желто-серые рыхлые клубы испарений

Непрестанно сонно, лениво сочатся влагой.

Хириа-хисуриа,

Шу-шу-шу…

У кирпичной стены на заднем дворе больницы

Затеняет окно душистый развесистый тополь.

Из окна, до боли в глазах щурясь,

Больной неотрывно смотрит на солнце.

Уносясь в мечтах к этому весеннему небу,

К этим звукам, к этой воде, к этому аромату…

Хириа-хисуриа,

Шу-шу-шу…

То темней, то ярче,

То тише, то громче,

Томно и нежно,

Снова и снова

Хириа-хисуриа,

Шу-шу-шу…

В небе багряные облака[sup][123]

[/sup]В небе багряны-багряны облака,

В наших бокалах багряное вино.

Что о жизни горевать, если все равно

В небе багряны-багряны облака!