Онлайн чтение книги Багряные пионы. Шедевры поэзии танка серебряного века
Накахара Тюя

Из книги «ПЕСНИ КОЗЕРОГА»

Снежная ночь
Падает снег, на синюю шляпу ложится.

Легких пальцев касанье? Шепот невнятный?

Китахара Хакусю

Падает снег, на крышу отеля ложится.

Легких пальцев касанье? Шепот невнятный?

Дым над кирпичной трубой клубится, клубится,

Искры летят — в небе багровые пятна.

Мглой беспросветной затянуто зимнее небо.

Кружатся хлопья, во мраке смутно белея.

О, как давно я с этой женщиной не был,

А кажется — снова я с нею…

Время нас разлучило с женщиной этой.

Уж не она ли? Будто скрипнула дверца?

Горечь сакэ — от чарки, в ладони согретой,

Тяжесть на сердце.

Горечь сакэ. Былое не возвратится.

Нет для любви, увы, дороги обратной.

Падает снег, на крышу отеля ложится.

Легких пальцев касанье? Шепот невнятный?

Дым над кирпичной трубой клубится,

Клубится. Искры летят — в небе багровые пятна.

Смутная печаль
Смутную печаль мою, мутную печаль

Мелкий снег сегодня снова чуть припорошит.

Смутная печаль моя, мутная печаль —

Ветер вновь над ней сегодня тихо ворожит.

Смутная печаль моя, мутная печаль,

Словно шкурка чернобурки, хороша на вид.

Смутная печаль моя, мутная печаль

Снежной ночью замерзает, на ветру дрожит.

Смутная печаль моя, мутная печаль

Ничего не бережет, ничем не дорожит.

Смутная печаль моя, мутная печаль

Только смертью одержима, радостей бежит.

Смутная печаль моя, мутная печаль!

Страх меня не покидает, душу бередит.

Смутную печаль мою, мутную печаль

Киноварью на закате солнце озарит.

Годы детства
Солнце озаряло иссиня-черные камни.

Сад наш дремал в киноварном закатном сиянье.

Там, вдалеке, на равнине испаренья клубились,

Словно знаменье близкого конца света.

Ветер пшеницу низко клонил в поле.

Пепельным цветом отливали колосья.

По полю брели древние исполины —

От облаков плывущих ложились тени.

И в летний день, в пору после полудня,

Пренебрегая сном, уходил я в поле,

Бегал, резвился в лугах привольных, зеленых.

Я в надежду свою впивался губами, зубами,

Мир озирая доверчивым, жадным взором.

Жил я! О да, воистину жил я!

Хмельной ночлег
Утро. Светит опостылевшее солнце.

Дует ветер.

Тысячи ангелов в баскетбол играют.

Я глаза протираю. Тоскливое похмелье.

Ненужная жаровня покрыта белесым пеплом.

Утро. Светит опостылевшее солнце.

Дует ветер.

Тысячи ангелов в баскетбол играют…

Зимний рассвет
На черепичной крыше

остатки снега в слежавшихся комьях.

Пыльной дремой объятые ветви деревьев.

Зима, шесть часов утра.

Я тоже во власти дремы.

С чириканьем пролетела птица.

Пыльной дремой объят весь сад.

Растворился лес, исчезли дома в деревне.

Тоскливое запустение неба.

Сердце полно печалью…

Вот пробивается тусклое солнце.

Открывается синий краешек неба.

Там, в заоблачных далях

Стреляет из пушки Юпитер.

Тонут в дымке окрестные горы.

Деревенские дворы сладко зевают.

Улица приветствует небо.

Сердце полно печалью…

Песнь возмужанияI
Младенчество
Снег, осыпавший меня,

был подобен шелку.

Детство
Снег, осыпавший меня,

был сплошная мокрядь.

17–19 лет
Снег, осыпавший меня,

был крупе ледяной подобен.

20–22 года
Снег, осыпавший меня,

был подобен граду.

23 года
Снег, осыпавший меня,

был яростной вьюге подобен.

24 года
Снег, осыпавший меня,

стал тих и печален.

II
Снег, осыпавший меня,

был сродни лепесткам облетевшим.

Мирно трещали дрова.

Леденело хмурое небо.

Снег, осыпавший меня,

навевая воспоминанья,

таял на ладони.

Снег, осыпавший меня,

горячего лба касаясь,

стекал по щекам слезами.

Снег, осыпавший меня,

я благодарил и молился,

уповая дорасти до бога.

Снег, осыпавший меня,

белел чистотой первозданной.

Из книги «ПЕСНИ БЫЛЫХ ДНЕЙ»

Посвящается памяти моего покойного сына Бунья
Июньский дождь
Мелкий дождь поутру опять зарядил надолго.

Цвета ирисов дождь — сизый, зеленоватый,

С женским вытянутым лицом, с влажными глазами.

То придет, то уйдет, то появится, то исчезнет.

Начинаясь затем, чтобы вновь прекратиться вскоре,

Все вокруг повергая в тоску и унынье,

То утихнет, а то опять над полями сеет,

Безнадежно, безрадостно, бесконечно сеет.

Барабаны бьют, звучат на улице флейты.

В воскресенье малыш на циновке мирно играет.

Барабаны бьют, звучат в отдаленье флейты.

На циновке играет малыш, а дождь все сеет,

мелкий дождь за окном все сеет и сеет…

Воспоминания о зимнем дне
Днем малыш на холодном ветру играл с воробьишкой.

Ночью вдруг стал метаться в жару и скоро умер.

На рассвете ударил мороз и выпал иней.

Старший брат малыша пошел давать телеграмму.

Мать одна проплакала ночь над маленьким тельцем

(А отец в дальнем плаванье был и не мог приехать).

Что случилось потом с воробьем, никто не знает.

Принося поземку, взметался северный ветер.

Опустилась с грохотом цепь в глубину колодца.

От отца пришла ответная телеграмма…

Поутру опять подморозило, выпал иней.

А отец сообщал, что пока не может вернуться.

И еще он просил написать, как мама…

Старший брат за прогул получил нагоняй в школе.

Колокол в новогоднюю ночь
Где-то во мраке предвечных небес

      колокол бьет в новогоднюю ночь.

Вот уже десять миллионов лет

      сотрясает пространство далекий гул.

Где-то во мраке предвечных небес

      колокол бьет в новогоднюю ночь.

Оглашая над храмом туманную мглу,

колокольный звон плывет в облаках,

оглашая над храмом туманную мглу.

В это самое время рядом с матерью на циновке

      малышка уплетает гречневую лапшу.

В это самое время радостные толпы

      запрудили Асакусу, запрудили Гиндзу.[sup][170][/sup]

В это самое время узники в тюрьмах

      о чем-то своем задумались, наверно.

В это самое время радостные толпы

      запрудили Асакусу, запрудили Гиндзу.

Где-то во мраке предвечных небес

      колокол бьет в новогоднюю ночь.

Вот уже десять миллионов лет

      сотрясает пространство далекий гул.

Где-то во мраке предвечных небес

      колокол бьет в новогоднюю ночь.

Разлука
Прощай, прощай!

     Спасибо за всё,

     спасибо тебе за всё…

Прощай, прощай!

     В этот ясный день

     горько думать, что ты ушла навсегда,

     в этот ясный солнечный день…

Прощай, прощай!

Я проснулся днем

и увидел, что дом совсем опустел.

Пробужденья того не забыть…

Прощай, прощай!

Завтра в этот час

будешь ты далеко, в родном краю.

Сколько лет на чужбине прошло…

Прощай, прощай!

Солнце взор слепит.

Ты идешь под зонтом, идешь под зонтом,

ты уходишь в светлую даль…

Прощай, прощай!

Навеки прощай!

Северное море
В море

не видно русалок.

В море

одни лишь волны.

Мглистое небо нависло

над холодным северным морем.

А волны показывают зубы,

ворожат, заклиная небо

бесконечным древним заклятьем.

В море

не видно русалок.

В море

одни лишь волны…

Песчаный берег моря в лунную ночь
В тот лунный вечер цветок пиона

вынес на берег прибой.

Я подобрал его, хоть и подумал,

что мне цветок ни к чему.

Я подобрал его, не удержался —

спрятал в рукав кимоно.

В тот лунный вечер цветок пиона

вынес на берег прибой.

Я подобрал его, хоть и подумал,

что мне цветок ни к чему.

Я не бросил его, обратившись к луне,

я не бросил его, обратившись к волнам,

      его положил в рукав.

В тот лунный вечер цветок пиона,

найденный на песке,

мне пропитал ароматом пальцы,

в сердце мое проник.

      Для чего в тот вечер цветок пиона

      подобрал я на берегу?!..

Пустыня[sup][171]

[/sup]Посреди пустыни

      виден огонь!

Посреди пустыни

      виден огонь!

Что же это такое?

      Быть не может!

Что же это такое?

      Быть не может!

Над стеной песка всколыхнулось

      солнечное пламя.

Над стеной песка всколыхнулось

      солнечное пламя.

В небе пустыни

      виден огонь!

В небе пустыни

      виден огонь!

Что же это такое?

Быть не может!

Что же это такое?

Быть не может!

О изнуренные верблюды!

О безмолвные усталые голландцы!

Что же это такое?

Быть не может!

Что же это такое?

Быть не может!

Изнуренные верблюды

     уставились в собственные тени.

Безмолвные голландцы

     жадно вперились в небо:

Там, за барханами,

вспыхнул огонь небесный!

Там, за барханами,

вспыхнул огонь небесный!

Станция Кувана
Было темно на станции Кувана.

«Коро-коро», — курлыкали лягушки.

Начальник станции, такой одинокий,

С фонарем в руке дежурил на платформе.

Ночью на усыпанной гравием платформе

Начальник станции, такой одинокий…

Было темно на станции Кувана.

«Коро-коро», — плакали лягушки.

А мне вдруг вспомнилось: не эта ли Кувана

Славится печеными хамагури?

Начальник станции, такой одинокий,

«Верно!» — ответил мне и ухмыльнулся.

Было темно на станции Кувана.

«Коро-коро», — курлыкали лягушки.

Только прояснилось небо после ливня.

Было так безветренно, темно и тихо…

Ущелье Нагато
Там, в ущелье Нагато, текла вода.

Был холодный, промозглый день.

Я сидел на веранде, с обрыва глядел,

Понемногу тянул сакэ.

Посетителей не было никого,

Я в корчме остался один.

А вода внизу все текла и текла,

Все журчал ручей вдалеке.

На веранду под вечер солнце пришло —

Пламенеющий мандарин.

Так давным-давно я сидел в корчме.

Был холодный, промозглый день…

Небо в тучах
Однажды утром высоко в небе

Я увидел зловещие черные флаги.

На ветру флаги трепетали, бились,

Но ни звука издали не было слышно.

В это утро я хотел порыбачить,

Но найти не мог ни сетей, ни вершей,

А черные флаги трепетали, бились,

Будто в пляс пустились на небосводе.

В это утро, глядя на хмурое небо,

Я вспоминал, как когда-то в детстве

Те же флаги вились над сжатым полем,

Что теперь над крышами города вьются.

На «тогда» и «теперь» поделено время.

Между «здесь» и «там» пролегла граница,

Но по-прежнему в небе надо мною

Развеваются, бьются черные флаги.

Покой отрешенности
Сердце мое, не ведая соблазнов,

Отрешенно покой вкушает.

В воскресный день прохожу по коридору.

Обитатели дома давно уже в поле.

Лакированные доски пола прохладны.

В саду распевают птицы.

Падают капли из крана — блестят на солнце.

Розовая земля. Жаворонок в небе. Дивное небо апреля…

Сердце мое, не ведая соблазнов,

Отрешенно покой вкушает.

Ночь храмового праздника
Икэгами,[sup][172][/sup] Хоммондзи,[sup][173][/sup] двенадцатое октября.

Вторят звону последних трамваев стекла витрин.

И на будущий год я приду, я снова приду

Барабаны слушать, до рассвета бродить без сна.

Год спустя в эту ночь будут так же гореть огни,

Будет пар от дыханья белеть серебром седин.

То вблизи, то вдали барабаны будут звучать,

В вышине из-за туч высвечивать будет луна.

Сам не свой в эту пору двенадцатого октября

Я близ храма Хоммондзи угрюмо брожу один.

Вспоминаю лишенья и беды минувших лет.

Дует северный ветер, луна почти не видна.

Год за годом проходят чредой поражений, невзгод,

И мучительно жить в этом мире мерзких личин.

Прежде чем на рассвете вернусь в свой холодный дом,

Чашу воспоминаний суждено мне испить до дна.

Икэгами, Хоммондзи, двенадцатое октября.

Вторят звону токийских трамваев стекла витрин.

И на будущий год я приду, я снова приду

Барабаны слушать, до рассвета бродить без сна.

Падает снег
Падает снег повсюду, до горизонта падает снег

повсюду, до горизонта,

словно стадо белых овец разбрелось по равнине

повсюду, до горизонта

падает снег

повсюду, до горизонта

падает с неба

повсюду, до горизонта,

повсюду, до горизонта,

повсюду, до горизонта,

на кровлю храма

и еще

на деревья в храмовой роще,

и еще, и еще,

ни на миг не переставая,

падает с неба,

падает снег —

и еще на дорогу,

по которой шагают солдаты,

и еще

слышатся звуки горна,

и еще

падает снег,

все еще падает снег…

О колыбельная песня!
Мать весь вечер тихонько поет колыбельную песню.

Мать весь вечер тихонько поет колыбельную песню.

Что же у нее за голос?

Кто сейчас в целом мире слышит негромкий голос

темного моря, усеянного кораблями,

и этот материнский голос?

Кто-то все же, наверное, слышит напев колыбельной,

только голос звучит так слабо, неясно…

Не бушуют волны, ветер не слишком ярится,

но во тьме теряется, глохнет одинокий голос.

Мать весь вечер тихонько поет колыбельную песню.

Мать весь вечер тихонько поет колыбельную песню.

Но в печальном мире людей кто ее услышит?

Кто ее услышит?