ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. У ЮЭНЯН ЗАВАРИВАЕТ ЧАЙ НА СНЕГОВОЙ ВОДЕ. ИН БОЦЗЮЭ ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ ХОДАТАЯ ЗА ПЕВИЦУ

Онлайн чтение книги Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. У ЮЭНЯН ЗАВАРИВАЕТ ЧАЙ НА СНЕГОВОЙ ВОДЕ. ИН БОЦЗЮЭ ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ ХОДАТАЯ ЗА ПЕВИЦУ

Ты страдаешь, – в ком сочувствие найдешь,

Если истину меняешь ты на ложь?

Там певичку дерзкой бранью наградишь,

Тут жене в глаза, пристыжен, не глядишь.

От изменчивости чувств душа пуста,

Так распалась глупо фениксов чета…

Если воду всей Реки Небесной слить,

То грехов твоих, пожалуй, и не смыть.

Так вот. Когда Симэнь Цин вернулся от Гуйцзе, шла первая ночная стража.[338]Первая ночная стража – время от 19 до 21 часа. Слуга открыл ворота, и хозяин, спешившись, проследовал по нефритовому снежному ковру к малым воротам. Они оказались полуоткрыты, хотя во дворике царила полная тишина.

– Тут что-то не то… – подумал Симэнь и, прокравшись в ворота, притаился за белым экраном.

С крыльца спустилась Сяоюй и приготовила стол для благовоний. Надобно сказать, что с тех пор, как Симэнь отвернулся от У Юэнян и перестал с ней разговаривать, та три дня в месяц воздерживалась от скоромного, а каждый седьмой день возжигала благовония и молилась духам звезд Северного Ковша.[339]Духи Северного ковша – то есть духи звезд Большой Медведицы, которые, согласно представлениям китайцев, записывали все деяния человека, как хорошие, так и дурные, и в зависимости от этого убавляли ему отведенный срок жизни или, наоборот, удлиняли его. В ночных бдениях Юэнян молила Небо вразумить мужа, чтобы смягчилось к ней его сердце, чтобы занялся он семьей и обрел наследника, в чем она видела смысл всей своей жизни. Симэнь же об этом ничего не знал.

Горничная ушла, а немного погодя из спальни вышла разодетая Юэнян и воскурила благовония, а потом, положив земные поклоны, вознесла молитву:

– Я, урожденная У, сочеталась брачными узами с Симэнем. Не расстается мой муж с «окутанными дымкою цветами»,[340]См. примеч. к гл. XII. а посему, достигши средних лет, лишен наследника. Нас шестерых содержит он, но ни одна потомства не имеет. Кто ж будет поминать нас и убирать наши могилы? Денно и нощно я убиваюсь, боясь остаться без опоры. Тайком от мужа даю обет: каждую ночь буду я возносить молитвы Трем Светилам,[341]Три Светила – Солнце, Луна, звезды. просить спасти супруга моего, чтобы смягчилось его сердце, чтоб отказался он от излишеств, заботился о доме и семье, и чтобы мы, шесть жен его, скорее обрели потомство. Ведь в этом смысл всей жизни, моя заветная мечта.

Да,

Тихо вышла из дома,

а ночь и чиста, и ясна,

И в мой дворик прелестный

глядит, улыбаясь, луна.

От случайных прохожих

не прячась, забывшись, одна,

Я поведала Небу,

как болью душа смущена.

Не услышь Симэнь Цин молитвы, все бы шло своим чередом, но тут он про себя рассудил: «Зря я, оказывается, на нее злился. Она всей душой мне предана. Настоящая верная жена».

Симэнь тут же выбежал из-за экрана и обнял Юэнян. Та только что кончила молиться и никак не ожидала его в такую снежную ночь, потому перепугалась и хотела было пойти к себе, но ее удержал Симэнь.

– Дорогая моя! Сестрица! – говорил он. – Жизнью клянусь, не знал, как ты предана мне. Я заблуждался. Бросил тебя и лишил ласки. Прости меня, хоть и поздно раскаиваюсь.

– Или след замело – дверью ошибся? – спросила Юэнян. – Что между нами общего? С чего это ты к распутной пришел? Иди к той, которая ждет. А нам совсем незачем ни видеться, ни встречаться.

Симэнь помог ей войти в комнату и при свете огня увидел, как она прекрасна. На ней были красная из шаньсийского шелка[342]Шаньси – северозападная провинция Китая. кофта и желтая юбка. Высокую, ворона цвета прическу, причудливую, как в горных кручах облака, держали отороченный соболем ободок и золотая диадема, изображающая пруд лотосов, что еще более оттеняло ее как бы выточенное из нефрита продолговатое лицо.

Нельзя было остаться к ней равнодушным, и Симэнь Цин тотчас же склонился в почтительном поклоне.

– Какой же я был глупый, – каялся он, – не внимал твоим добрым советам. Я обманул тебя в лучших намерениях. Воистину, я владел бесценной яшмой, а смотрел на нее как на обыкновенный булыжник. Я только что понял, какой достойный и прекрасный ты человек. Умоляю тебя, прости меня!

– Я совсем не та, которую ты носишь в сердце, – отвечала Юэнян. – Никогда я не могла угодить тебе и каких бы добрых советов не давала. Ты же бросил меня, потому что ко мне безразличен. Так что я тебя не держу и оставь меня в покое. А то служанку позову.

– Нынче меня ни за что оскорбили, – начал объяснять Симэнь. – Вот я и пришел в метель рассказать тебе…

– Оскорбили или нет, – оборвала его Юэнян, – можешь мне не рассказывать. Меня это не касается. Ступай той рассказывай, кому это интересно.

Заметив, что Юэнян даже не смотрит на него, Симэнь Цин опустился на колени и, как-то виновато съежившись, пролил слезу.

– Сестрица! Дорогая моя! – беспрестанно повторял он.

– Как тебе не стыдно! Я сейчас служанку позову, – не выдержала, наконец, Юэнян и кликнула Сяоюй.

Когда появилась горничная, Симэнь торопливо встал.

– Снег весь столик засыплет, ступай занеси, – проговорил он, чтобы выпроводить горничную.

– Я уже давно занесла, – заявила Сяоюй.

– Вот несносный! – не удержавшись, засмеялась Юэнян. – Уже и перед прислугой выкручивается.

Сяоюй вышла, а Симэнь опять стал на колени и продолжал вымаливать прощение.

– Скажи спасибо снисходительности моей, а то бы я век на тебя не глядела! – наконец проговорила Юэнян и села рядом с мужем, а Сяоюй наказала подать ему чаю.

Симэнь Цин принялся рассказывать, как после пирушки у Чан Шицзе Попрошайка Ин подбил его заглянуть к Ли Гуйцзе, и какого они там наделали шуму.

– Я велел слугам учинить настоящий погром, – говорил Симэнь, – но меня отговорили. Слово дал: ноги моей там больше не будет.

– Мне все равно, – отозвалась Юэнян. – Я тебя, глупца бестолкового, держать не собираюсь. Ведь ты девок этих в вертепе на чистое золото и серебро покупаешь. Ты не пойдешь, они себе другого хахаля заведут. Такой уж у них промысел. Их хоть на привязи держи, да сердце не привяжешь. Печати ставь – не запечатаешь.

– Это ты верно говоришь, – подтвердил Симэнь и, отпустив горничную, начал раздеваться.

Ему хотелось возлечь на ложе и предаться утехам с Юэнян.

– Сел на кан,[343]Кан – отапливаемая лежанка. так ешь, что дают, – предупредила жена. – Переночевать я тебе разрешаю, а на что другое не рассчитывай.

– Гляди, это ты его раздразнила, – пошутил Симэнь, показывая на тот самый предмет. – Остолбенел и молчит, как в голову ударило.

– Что это значит?

– Если б не остолбенел, говорю, не глядел бы так свирепо, молча.

– Вот бесстыдник! – заругалась Юэнян. – Чтоб я хоть одним глазом взглянула!

Симэнь Цин, ни слова не говоря, посадил Юэнян на колени, тот самый предмет запустил в лоно, и они, словно иволги, запорхали, друг к другу прильнули, как мотылек к цветку, усладились игрою тучки и дождя.

Да,

Порхали иволги меж веток яблонь райских,

И ласточки в листве устраивали пляски.

Вот и настал миг, когда извергся волшебный рог и продлить радости больше не было сил. Струился запах мускуса и орхидей, помада на устах благоухала.

– Любимая моя, милая! – шептал в экстазе Симэнь.

– Дорогой мой! – нежным голоском едва слышно вторила ему в сладостной истоме Юэнян.

Эту ночь они отдались наслаждению, под пологом сплетаясь в любви.

Да,

О поясе забыла в страсти пылкой,

В огне любовном растеряла шпильки.

О том же говорят и стихи:

Смяты волосы, страсть принесла забытье,

Ночь любви усладила вполне…

Но сегодня печалится сердце мое,

Что бровей не подкрашивать мне.

Но не будем больше говорить о радостях мужа и жены.

На другой день Мэн Юйлоу рано утром отправилась к Пань Цзиньлянь.

– Эй, Шестая, встала? – крикнула она за дверью.

– Госпожа еще причесывается, – ответила горничная Чуньмэй, – входите, пожалуйста.

Юйлоу вошла. Цзиньлянь, занятая прической, сидела перед зеркалом.

– Что я хочу сказать! – начала Юйлоу. – Ты ничего не слыхала?

– Я на отшибе живу, чего тут услышишь! – отозвалась Цзиньлянь. – А что такое?

– Хозяин вчера во вторую ночную стражу вернулся и прямо к хозяйке в спальню, – говорила Юйлоу. – Помирились они. Он у нее всю ночь пробыл.

– Ну вот! А мы-то старались, уговаривали. На два века зарекалась, и вот, полюбуйтесь. Сама, без примирителей, поладила.

– Я и сама только что узнала, – продолжала Юйлоу. – Моя Ланьсян от слуг на кухне слыхала. Вчера хозяин с Ин Боцзюэ за компанию к Ли Гуйцзе заглянул, а она себе другого подловила. Так он у них там целый погром устроил. Домой в метель заявился, злой-презлой. К малым воротам подходит, видит: Старшая молится. Должно быть, он подслушал, чего она просила, и они вместе с ней пошли. Всю ночь, оказывается, проговорили. Горничная рассказывала: сам-то перед ней на коленях стоял, умолял, а она, говорит, так на него кричала, так отчитывала – слушать тошно. До того его довела, что он рта не раскрывал. Будь на ее месте другая, представляешь, сколько бы разговоров пошло, а?

– Старшая есть Старшая! – подхватила Цзиньлянь. – Но я все-таки не думала, что она нрав свой выкажет. По-моему, если молишься, так твори молитву про себя. Где это видано, чтоб во всеуслышание молились! Дает мужу подслушать, а потом втихомолку без посредников мирится. Если ты на своем стоишь, так будь твердой до конца. А то мне, мол, все равно, меня это не касается… Одно притворство.

– Она не притворялась, – уверила ее Юйлоу. – В душе ей хотелось с ним помириться, только неловко было об этом говорить. Не к лицу старшей жене у нас одолжение просить, давать нам повод для попреков: мы, мол, тебя с мужем помирили. И, гляди, как ловко вышло: он злой приходит от певиц, а она молится. Что называется, мои родители без свахи потихоньку соединили два любящих сердца. По-моему, нам этот случай никак нельзя упускать. Давай скорее кончай с прической и пойдем к Ли Пинъэр. Мы с тобой дадим по пять цяней, а Пинъэр пусть лян серебра выкладывает – ведь из-за нее все началось – и устроим угощение. Им вина поднесем – это одно, а потом весело время проведем – вместе будем снегом любоваться. Ты не против?

– Конечно, нет, – поддержала ее Цзиньлянь. – А хозяин нынче не занят случайно?

– Какие могут быть дела в такой снег! – воскликнула Юйлоу. – Иду я сейчас мимо ее спальни – тишина. Гляжу: дверь приоткрывается, Сяоюй воду понесла.

Цзиньлянь торопливо причесалась, и они с Юйлоу направились к Ли Пинъэр. Та еще спала. Инчунь доложила об их приходе, и они вошли в спальню.

– Привольно ты живешь, сестрица Ли! – воскликнули вошедшие. – До каких пор спит! Все потягивается, дракон ленивый.

Цзиньлянь просунула руку под одеяло и нащупала серебряный шарик с благоуханиями.

– А ты яйцо снесла, сестрица, – пошутила Цзиньлянь и стащила одеяло.

– Хватит тебе ее смущать! – одернула Юйлоу насмешницу, видя, как Пинъэр спешно пытается прикрыть свое белое холеное тело, и, обращаясь к последней, продолжала: – А ты поскорее вставай! Мы тебе что расскажем! Знаешь, сам с хозяйкой поладил. Мы решили пир устроить и их пригласить. В такую погоду только снегом любоваться. Мы по пять цяней даем, а с тебя больше причитается – все ведь из-за тебя пошло. Как ты на это смотришь?

– Прекрасно! – поддержала Пинъэр. – Сколько же с меня?

– Лян отвесишь и хватит, – сказала Цзиньлянь. – А я пойду у Ли Цзяоэр и Сунь Сюээ спрошу.

Ли Пинъэр оделась, забинтовала ноги и велела Инчунь открыть сундук. Она вынула серебряный слиток и дала Цзиньлянь прикинуть на весах. Он потянул на лян два цяня пять фэней.

Юйлоу оставила Цзиньлянь с Пинъэр, пока та причесывалась, а сама пошла к Цзяоэр и Сюээ. Должно быть, целая стража ушла у Ли Пинъэр на туалет. Наконец, в дверях показалась Юйлоу.

– Если б знала, – ворчала она, – ни за что не стала бы затевать все это. Ведь дело-то общее, нас всех касается! Что я их обирать, что ли, пришла! А эта лукавая чертовка Сюээ и заявляет: несчастная я, ко мне муж совсем не заглядывает. Откуда, мол, я вам серебра возьму. И ни медяка не дает. Полдня у нее выпрашивала. Наконец-то вынимает вот эту шпильку. На, свешай.

Цзиньлянь положила на весы. В серебряной шпильке оказалось всего три цяня семь фэней.

– А как Ли Цзяоэр? – спросила она.

– Сперва твердила, денег нет, – продолжала Юйлоу. – Хоть через мои руки, говорит, серебро проходит, да строгий учет ему ведется: сколько получила и сколько израсходовала. Лишних, мол, у меня не имеется. Уж я ее и так и сяк уговаривала. Если, говорю, у тебя, экономки, деньги не водятся, то у нас и подавно. Я ж, говорю, ничего особенного не требую, а тут дело общее. А потом зло меня взяло. Ладно, говорю, не давай, не надо. Так ни с чем от нее и вышла. Тогда, смотрю, за мной служанку выслала, зовет. Воротилась. Гляжу: протягивает вот это серебро. Все они мне настроение испортили.

Цзиньлянь взвесила серебро. Оно потянуло четыре цяня восемь фэней.

– Вот коварная потаскуха! – заругалась Цзиньлянь. – Ты хоть самого черта пошли – из нее не выколотишь, обязательно сколько-нибудь да не додаст.

– Чужое серебро она на больших весах вешает, а когда у самой просят, жмется, будто у нее мозг из костей выбивают. Сколько уж с ней ругани было!

Когда Юйлоу и Цзиньлянь выложили свои паи, всего набралось три ляна один цянь. Они велели Сючунь позвать Дайаня.

– Ты был вчера с хозяином у Гуйцзе? – сразу же спросила слугу Цзиньлянь. – Чего он такой злой воротился?

– От Чан Шицзе разошлись рано, – обстоятельно начал Дайань. – Дядя Ин с дядей Се позвали хозяина-батюшку к Гуйцзе. А тамошняя хозяйка им сказала, что Гуйцзе нет дома: она, мол, в гостях у тетки. Но когда хозяин вышел по нужде, видит: Гуйцзе в задней комнате сидит, заезжего гостя вином угощает. До того это взорвало батюшку, что он без лишних слов позвал нас и велел у них там полный разнос устроить. Хозяин хотел этого заезжего южанина-дикаря вместе с певичкой в сторожке запереть, но его отговорили дядя Ин и остальные. Домой батюшка ехал злой и по дороге все грозил расправиться с потаскухой.

– Потаскуха проклятая! – подхватила Цзиньлянь. – Я ж говорила, это горшок с медом – так к себе всех и притягивает. Но вот, наконец, и ей досталось! А хозяин, правда, грозился? – переспросила она слугу.

– Не стану ж я вас обманывать, матушка! – подтвердил Дайань.

– Вот арестантское отродье! – набросилась на слугу Цзиньлянь. – Какая б она ни была, она у твоего хозяина содержанка. Кто же тебе, негодник, давал право ее обзывать?! Мы, бывало, к тебе с просьбой, а от тебя отказ – «Занят, мол. К госпоже Ли спешу, батюшка приказал серебро отнести». Тогда ты ее госпожой величал, а теперь, когда она в немилости, ты ее потаскухой обзываешь? Погоди, я на тебя хозяину пожалуюсь, что тогда скажешь?

– Ой-ой-ой! Что я слышу! – удивился Дайань. – Знать, солнце с запада взошло. Вы, матушка Пятая, и вдруг на ее защиту встали? Да разве стал бы я ее обзывать, если б не ругал ее батюшка самыми последними словами!

– Пусть его ругает! – обрезала Цзиньлянь. – Но тебе никто такого права не давал.

– Знал бы, и рассказывать не стал, – промолвил Дайань.

– Ну, хватит, арестант, – вмешалась Юйлоу, – довольно отговариваться. Вот тебе три ляна один цянь и ступайте с Лайсином за покупками. Мы хозяина с хозяйкой на пир приглашаем. А ты нашим серебром не больно швыряйся, будь поэкономнее. Я Пятой скажу, чтоб она на тебя хозяину не жаловалась.

– Посмею ли я сорить вашим серебром, матушка! – заверил ее Дайань, взял серебро, и они с Лайсином отправились в лавку.

* * *

А пока расскажем о Симэнь Цине. Он уже умылся и причесывался в спальне Юэнян, когда заметил Лайсина. Тот в снежную пургу нес на кухню кур и гусей. За ним следовал Дайань с кувшином чжэцзянского вина.

– Юйсяо! – крикнул хозяин. – Это откуда они взяли?

– Сударыни наши пир устраивают, – отвечала горничная. – Вас с матушкой приглашают снегом полюбоваться.

– Откуда у тебя чжэцзянское? – спросил Дайаня хозяин.

– Мне матушка Третья серебро дала, купить велела.

– Ну к чему это! – досадовал Симэнь. – Дома вино стоит, а они покупают. Ступай за ключами, – обратился он к слуге, – и принеси из переднего флигеля два кувшина жасминной настойки. Смешаем.

Немного погодя в задней гостиной все было готово: расставлены ширмы, развешаны расшитые ветками зимней сливы в цвету теплые занавеси и роскошный парчовый полог, а в жаровнях зажжен фигурный уголь. Подали закуски и вино. Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр пошли приглашать Симэнь Цина и У Юэнян. Цзяоэр держала кубок, Юйлоу кувшин с вином, Цзиньлянь потчевала закусками, а Пинъэр, опустившись на колени, поднесла первый кубок Симэню.

– С какими почестями ты меня встречаешь, как преданно служишь родителю, послушная дочь моя! – пошутил Симэнь, принимая кубок. – Как трогательно!

– Дорогой ты наш сынок-переросток! – сразу вставила бойкая на язык Цзиньлянь. – Видишь, мы перед тобой земные поклоны кладем, а ты стоишь и не согнешься – будто лук стрельчатый. Чем старей, тем толще да горше. Разве что скоту на корм сгодишься. Стали бы мы тебе кланяться, не приведи тебя за ручку наша старшая сестра!

Осушенный Симэнем кубок опять наполнили до краев вином и поднесли Юэнян, но прежде пригласили подняться на почетное место.

– Скольких хлопот, должно быть, это вам стоило! – говорила благодарная Юэнян. – А мне и не сказали ни слова.

– Какие пустяки! – говорила, улыбаясь, Юйлоу. – Этот скромный стол мы наскоро устроили, чтобы вас с батюшкой порадовать в снежную погоду. Сядьте, сестра, просим вас, и соблаговолите принять наши поклоны. Юэнян никак не решалась сесть и раскланивалась в ответ на приветствия.

– Если вы не сядете, сестра, – сказала Юйлоу, – мы так и будем стоять на коленях.

Они еще долго упрашивали друг дружку. Наконец Юэнян согласилась принять обычные приветствия.

– Я вот о чем хотела бы вас попросить, сестра, – шутливым тоном заговорила, обращаясь к хозяйке, Цзиньлянь. – Ради всех нас уж вы его простите на сей раз. А если еще позволит такое непочтение, мы за него больше просить ни за что не станем. – Она обернулась к Симэню и продолжала: – А ты что из себя дурачка строишь, а? Ишь, на почетном месте расселся, заважничал. А ну, слезай! Поднеси старшей жене кубок да проси прощенья!

Симэнь Цин рассмеялся, но остался на своем месте. Когда вино обошло круг, Юэнян, сев пониже, велела Сяоюй наполнить бокалы и сама поднесла каждой из сестер. Только Сюээ опустилась на колени, когда принимала чарку, остальные ограничились поклонами.

Симэнь и Юэнян заняли почетные места, по обеим сторонам от них разместились Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр, Сюээ и дочь хозяина, Симэнь Старшая.

– Сестрица Ли! – опять заговорила Цзиньлянь. – Тебе следовало бы поднести старшей сестре еще особый кубок. Нечего истуканом сидеть. Из-за тебя ведь все началось.

Пинъэр тотчас же вышла из-за стола и хотела было поднести Юэнян чарку, но ее остановил Симэнь.

– Чего ты слушаешь эту негодницу! – сказал он. – Она тебе наговорит. Одну поднесла – сколько можно!

Пинъэр вернулась на свое место. Вышли домашние певицы: Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян. Они заиграли на лютне, цитре, гитаре и лире и запели южный цикл на мотив «Цветут гранаты»:

Месяц медовый их вновь посетил…

– Кто это заказывал? – спросил немного погодя Симэнь.

– Матушка Пятая, – ответила Юйсяо.

– Ну, везде ты, негодница, суешься! – с укором глядя на Цзиньлянь, ворчал Симэнь.

– Да кто их просил! – возразила Цзиньлянь. – Дело – не дело, все меня цепляют.

– А что же мы зятя Чэня не пригласили? – вдруг вспомнила Юэнян и послала за ним слугу.

Вскоре появился Цзинцзи и, почтив тестя с тещей поклоном, сел рядом с женой. Юэнян велела Сяоюй подать зятю чарку и палочки для еды. В жаровню добавили фигурного угля, в чарках барашками пенилось и искрилось вино. Теперь пировали всем семейством.

Симэнь Цин заглянул через занавес. Словно в вихре пляски кружились лепестки грушевых цветов, казалось, пышным слоем ваты застилало землю. Открывался воистину чудесный зимний пейзаж!

Только поглядите:

Летит не то ивовый пух, не то лебяжий. Метет едва-едва – точно крабы ползут по песку. Порхают и россыпью самоцветов ложатся на крыльцо снежинки. Одно движенье – и одежда путника искрится радугой, миг еще – и уж покрылся весь пыльцой, упавшей с усиков пчелиных. Она то в воздухе порхает, то висит недвижно. Вот над вихрем танца почтенный Дракон простирает десницу. Набравшись светлых сил, Яшмовая дева ликует средь ветров, и ликованье достигает яшмовых чертогов Неба. Словно Нефритовый Дракон [344]Яшмовая дева и Нефритовый дракон – духи, повелители стихий. пускает рыбью чешую кружиться в воздухе. Она порхает у дверей и тихо падает, как журавлиный пух.

Да,

Нефритовый терем во льду –

словно под снегом каштан;

Подобно оплывшей свече,

блестит серебра океан.

Юэнян увидела огромную шапку снега на причудливом декоративном камне с озера Таньху[345]Вокруг озера Тайху (в центральном Китае) в древности добывали камни причудливых форм. Название «камень с Тайху» стало общим понятием декоративных камней, которые располагали в садах и парках. перед белым экраном и вышла из-за стола. Она попросила Сяоюй подать чайник и сама положила в него снегу, а потом заварила на снеговой воде плиточный чай «птичьи язычки» и угостила им всю компанию.

Да,

В чайнике из белого нефрита

вздымался волн каскад,

Из носика лилово-золотого

струился чистый аромат.

Во время чаепития в дверях показался Дайань.

– Ли Мин пришел. Ждет распоряжений, – объявил он.

– Зови! – распорядился Симэнь.

Появился Ли Мин. Склонившись в земном поклоне, он, не разгибая колен, отошел в сторону и встал в струнку.

– Вовремя пришел, а где был-то? – спросил хозяин.

– Да на северной окраине близ Уксусных ворот, – объяснил певец.

– Раньше я у господина Лю подрабатывал, детей учил. Вот и ходил проведать. А по дороге прикинул, что у хозяина-батюшки, наверное, сегодня петь будут, а у сестриц пока не все в лад получается, вот и заглянул на всякий случай.

– Ступай, промочи горло. – Симэнь протянул ему свою чашку чаю с корицей и лепестками тюльпана и наказал: – Да не уходи, еще споешь.

– Слушаюсь, – ответил певец и вышел.

Он принес цитру, настроил ее и, кашлянув, громко запел из цикла на мотив «Как весной ликует зимняя столица»:

Холодом подуло на полях…

Когда он кончил, его подозвал Симэнь, чтобы угостить вином. Он велел Сяоюй подать пузатый кувшин с выгнутым, как петушиная шея, носиком и наполнить вином серебряную с эмалевой инкрустацией чарку в форме персикового цветка. Ли Мин на коленях осушил три чарки. Симэнь пододвинул ему тарелку паровых блинов, чашку супа из устриц, заправленного душистым луком и кислыми побегами бамбука, блюдо нарезанной длинными ломтиками блестящей жирной гусятины, блюдца с ароматным вяленым мясом, обжаренной сушеной рыбой и жареными голубиными птенцами с сыром. Забрав все с собой, Ли Мин удалился и в спешке, давясь, набил полный живот. Заблестели чистые тарелки и блюдца. Ли Мин утер рот шелковым платком, прошел в гостиную и, распрямившись, встал около полки. Симэнь поведал ему о посещении Ли Гуйцзе.

– Я давно там не был, господин-батюшка, и представления не имею, как они там живут, – сказал Ли Мин. – Но если разобраться, Гуйцзе тоже винить не приходится. Там мамаша всем заправляет. Вы уж на мою сестру не серчайте, батюшка. А я, как выберусь, сам с ней поговорю.

Семейный пир продолжался до первой стражи. Первыми удалились на покой Чэнь Цзинцзи с женой. Симэнь еще угостил Ли Мина вином и отпустил, наказав:

– Туда пойдешь, не говори, что мы пировали.

– Само собой разумеется, батюшка, – заверил его певец.

Симэнь велел слугам проводить его и запереть ворота. Потом разошлись и остальные. Симэнь опять остался с Юэнян.

О том же говорят и стихи:

Как знать, куда уводит брачная стезя?

Супругов во спальной тьме узреть нельзя.

Пока ж они, как рыбки, шаловливы

И думают свой век прожить счастливо.

На другой день небо прояснилось. Едва Юэнян закончила туалет и подсела к Симэню полакомиться пирожками, как послышался голос Дайаня:

– Дядя Ин и дядя Се пожаловали, ждут в зале.

Надобно сказать, что мамаша Ли, хозяйка Ли Гуйцзе, из опасения, как бы Симэнь не вздумал проучить певичку, послала Ин Боцзюэ и Се Сида жареного гуся и кувшин вина. Вот они и пришли звать Симэня мириться с Гуйцзе.

Симэнь отложил пирожок и пошел было к друзьям, но его удержала Юэнян.

– Понять не могу, зачем принесло этих ходатаев? – изумилась она. – Поешь, тогда и пойдешь. Ну чего всполошился? Пусть подождут. И не ходи, пожалуйста, никуда в такую погоду.

– Вели слуге принести пирожков. Надо их угостить, – сказал Симэнь, направляясь к друзьям.

– Угостить угости, а не слушай ты их, – наказывала жена. – А то опять уведут. В такой снег надо дома сидеть. Ведь сегодня будем справлять день рождения сестры Мэн.

– Знаю, – отозвался Симэнь.

После взаимных приветствий Ин Боцзюэ сказал:

– Рассердился ты на нее, брат. Мы тоже хозяйку пробрали как полагается. Сколько, говорим, брат в твоем заведении серебра и вещей дорогих оставил! А если задержался, значит, можно на другой лад запевать, да? Красотке, говорим, заезжих купцов тайком заводить дозволяешь? Но шила в мешке не утаишь – брат сам ее и застукал. Как же, мол, ему не злиться? Не только ему, говорим, и нам-то не по себе стало. Так мы хозяйку отчитали, что ее совесть пробрала. Нынче утром нас приглашает. Обе они на колени перед нами встали, ревут, боятся – ты дела так не оставишь. Угощение готовят, просили тебя пригласить. Прощение будут вымаливать.

– Я с ними расправляться не собираюсь, – заявил Симэнь, – и идти туда не намерен.

– Твое негодование, брат, вполне понятно, – поддержал его Боцзюэ, – но, по правде говоря, Гуйцзе тут не причем. Ведь этот самый Дин Шуанцяо всегда был поклонником Гуйцин. Он Гуйцзе-то и не приглашал. Тут вот как дело было. Эти южные купцы только накануне заявились. Они товары перегружали с корабля, принадлежащего отцу Дин Шуанцяо, на корабль земляка – студента императорского училища Сынов Отечества[346]Имеется в виду училище для сыновей привилегированных родителей, открытое в Китае еще в IV–V вв., то есть академия Гоцзыцзянь. Чэня, по прозванию Хуайский, – отпрыска советника Чэня из Императорской библиотеки. Дин Шуанцяо решил, значит, угостить по такому случаю студента Чэня и пошел к мамаше Ли в заведение. Только он десять лянов серебра выложил, как нагрянули мы. У них целый переполох начался – не знали, куда деваться. Дин Шуанцяо сзади спрятали, где ты его и накрыл. Честно скажу: он к Гуйцзе даже не прикоснулся. Гуйцзе с мамашей клялись нам с братом Се, в ногах валялись, все упрашивали, чтобы мы тебя пригласили. Они б тебе объяснили всю эту запутанную историю и хоть немного умерили твой гнев.

– Я жене слово дал больше к ним не ходить, – отвечал Симэнь. – А чего мне гневаться! Так и скажи, пусть не волнуются. Не могу пойти. Сегодня у меня дома дела есть.

Ответ Симэня всполошил Ина и Се.

– Как же так, брат? – пав на колени, умоляли они. – Если ты не пойдешь, значит, зря они нас упрашивали? Скажут, мы тебя даже и приглашать не пытались. Пойдем, брат! Посидишь немного и уйдешь.

Они пристали с такой настойчивостью, что Симэнь, наконец, согласился. Друзья немного полакомились пирожками, а Симэнь велел Дайаню принести одежду.

– Куда хозяин собирается? – спросила слугу Юэнян, беседовавшая с Юйлоу.

– А я не знаю, – отвечал Дайань. – Батюшка меня за одеждой послал.

– Арестантское твое отродье! – заругалась хозяйка. – Будешь от меня скрывать, разбойник, да? Пусть только хозяин поздно придет, ты мне за все ответишь. Ведь нынче день рождения госпожи Третьей. Так что пусть раньше является, а не средь ночи. Тогда ты мне лучше на глаза не показывайся, разбойник, сама бить буду, арестантское отродье!

– Я ведь не виноват, матушка, – оправдывался Дайань, – за что ж меня бить собираетесь?

– А почему он так бросился, когда пришли эти негодяи? – упрекала его Юэнян. – Ведь он спокойно завтракал, а тут и еду бросил – к ним помчался. Уж и не знаю, в какой омут затащат его на этот раз.

Было двадцать шестое число одиннадцатой луны – день рождения Мэн Юйлоу. Не будем рассказывать, как готовились к угощению, а скажем о Симэнь Цине.

Пока он собирался к Гуйцзе, в зале заведения мамаши Ли уже накрыли стол. Были приглашены две певицы со стороны.

Навстречу гостям вышли разодетые Гуйцзе и Гуйцин. Хозяйка опустилась на колени и стала просить прощения. Пока Гуйцзе и Гуйцин обносили гостей вином, Ин Боцзюэ и Се Сида балагурили, шутили и отпускали остроты.

– Мне спасибо говори, – обратившись к Гуйцзе, распинался Ин Боцзюэ. – Я все губы отшлепал, язык чуть не отнялся, пока твоего возлюбленного уломал. А ты от меня отворачиваешься. А что, если б заартачился, все б глаза выплакала, на улицу ведь пришлось бы выходить гостей песнями зазывать. Да что толку! Кто б глядеть-то на тебя стал! А все я уговорил, я уладил.

– Вот попрошайка противный! – заругалась Гуйцзе. – Так бы и стала я прохожих зазывать! Ух, как бы я тебя отругала!

– Ишь, негодница! Молебен не отстояла, а уж на монаха замахиваешься, неблагодарная! Когда тебя бросил, ты по другому пела, а теперь крылья обсохли и опять нос воротишь, да? А ну-ка, поди сюда да погрей мне губы. Что-то застыли.

И Боцзюэ обхватил и расцеловал Гуйцзе.

– Вот насильник! – закричала певица. – Лезет с ножом к горлу. Гляди, батюшку вином облил.

– Как она подлизывается, потаскушка, пигалица лукавая! – засмеялся Ин Боцзюэ. – Сударика пожалела: «Батюшку облил». Как ведь ласково называет-то, а я уж как пасынок,[347]Пасынок – буквально: сын наложницы. мне ласка не положена.

– Ну хорошо, буду называть тебя сынком.

– Поди-ка, что расскажу, – позвал ее Боцзюэ и начал: – Побратались как-то молоденький краб и лягушонок, а кому называться старшим братом, а кому младшим – не знали. И решили: кто канаву перепрыгнет, тот и будет старшим. Лягушонок прыгнул раз, прыгнул другой – перепрыгнул. Краб только натужился, видит: две девицы к канаве за водой подходят. Обмотали они краба веревкой, зачерпнули воды и домой, а краба-то и забыли прихватить. Видит лягушонок – краб ни с места, спрашивает: «Чего ж ты не прыгаешь?» А краб ему в ответ: «Я бы прыгнул, да погляди, как меня эти девки опутали».

Гуйцзе и Гуйцин с кулаками набросились на Ин Боцзюэ, а Симэнь хохотал до упаду.

Однако не будем рассказывать, как они развлекались «среди букета цветов и узорной парчи», а перенесемся на время в дом Симэня и У Юэнян.

Ответный прием совпал с рождением Мэн Юйлоу. В покоях Юэнян сидели тетушка У – невестка Юэнян, золовка Ян и обе монахини. До самого заката прождали они Симэня, но он все не появлялся. Юэнян выходила из себя.

– До сих пор не показывается, а! – говорила, хихикая, Цзиньлянь, держа за руку Пинъэр. – Мы пойдем к воротам, поглядим.

– И охота вам! – удивилась Юэнян.

– Пойдем за компанию, – обратилась Цзиньлянь к Юйлоу, подхватывая ее за руку.

– Я прибаутки слушаю, – отозвалась Юйлоу. – Погодите, мать наставница еще одну расскажет и пойдем.

– Только постных не надо, я смачные обожаю, – посоветовала Цзиньлянь и присоединилась к остальным, окружившим монахинь.

– Что расскажет, то и слушай, – заметила Юэнян. – К чему мать наставницу неволить!

– Вы, сестры, наверно, не представляете, какие мать наставница прибаутки знает! – не унималась Цзиньлянь. – В прошлый раз мы упросили, она нам такие рассказывала! Ну, расскажите, мать Ван!

Монахиня Ван не спеша устроилась на кане поудобнее и начала:

– Миновал человек полпути и видит – навстречу ему тигр. Приготовился тигр его съесть, а человек взмолился: «Погоди, – говорит, – у меня старая мать останется. Ей восемь десятков лет. Кто за ней ухаживать будет? А то пойдем ко мне. Я тебе поросенка дам». Пожалел его тигр, пошел за ним. Рассказал сын матери, а она тем временем соевый творог отжимала. Жалко ей стало поросенка, она и говорит: «Дай вот ему поесть творожку». «Мать! – воскликнул сын. – Неужто ты не знаешь! Не ест он постного».

– Ну, неинтересная это прибаутка, – выразила неудовольствие Цзиньлянь. – Мне тоже постное да пресное не по душе. Я что поострее люблю.

– Вошли снохи свекра с днем рождения поздравить, – продолжала монахиня Ван. – Подносит чарку старшая сноха и говорит: «Вы у нас, батюшка, как чиновник». «Чем же я на чиновника похож?» – спрашивает свекор. «Вы на почетном месте восседаете, все в доме от мала до велика вас боятся. Чем не чиновник!» За ней поднесла чарку вторая сноха и говорит: «Вы у нас, батюшка, как свирепый подручный из управы». «Чем же я похож на него?» – спрашивает свекор. «Как чем?! Только крикнете, у всех в доме от мала до велика поджилки со страху трясутся». «Доброе ты обо мне слово молвила», – похвалил ее свекор. Подносит вина третья сноха и говорит: «Не чиновник вы, батюшка, и не подручный из управы». «Ну, а кто?» – спрашивает. «Заштатный постельничий вы у нас, батюшка», – отвечает сноха. «Это почему ж?» «Да потому, батюшка, – отвечает, – что во все наши шесть спален вхожи».

Все рассмеялись.

– Ишь, лысая карга,[348]Имеется в виду обритость монахини. – заворчала Цзиньлянь, – нас шестерых приплела. Если такой постельничий смелости наберется, пусть только попробует к нам в спальни заглянуть, пес плешивый, мы ему задницу так наломаем!

С тем Цзиньлянь, Юйлоу и Пинъэр пошли к воротам поглядеть, не покажется ли Симэнь.

– И где он в такой снег пропадает? – гадала Юйлоу.

– Да скорее всего у потаскухи Гуйцзе, – проговорила Цзиньлянь.

– После погрома? – удивилась Юйлоу. – Не может быть! Зол он на нее. Зарекался, не пойдет больше. Давай об заклад биться – нет его там.

– По рукам! – подхватила Цзиньлянь. – Сестрица Ли, будешь свидетелем. Я говорю: он сейчас у Гуйцзе. Позавчера он избил потаскуху, вчера к нам Ли Мин, черепашье отродье, заходил выведать как и что, а нынче с утра Ин и Се ходатаями пожаловали. Они-то его туда и затащили. Тут, по-моему, все старая сводня с потаскухой обмозговали. Им только его заполучить да прощение вымолить. А там и у жаровни разгорячить нетрудно будет и под полог заманить. Но до каких же пор они его держать собираются, а? Может быть, он сегодня вообще не придет. А ты сиди, жди его, Старшая!

– Тогда б он слугу прислал предупредить, – заметила Юйлоу.

Тем временем мимо проходил уличный торговец семечками. Пока они покупали тыквенные семечки, с восточной стороны неожиданно показался Симэнь верхом на лошади. Женщины тотчас же скрылись за воротами.

– Ступай посмотри, кто там у ворот стоит, – послал Симэнь вперед Дайаня.

– Это матушка Третья, матушка Пятая и матушка Шестая семечки покупают, – доложил слуга, подавшись на несколько шагов вперед.

Возле дома Симэнь Цин спешился и проследовал к задним малым воротам. Юйлоу и Пинъэр поспешили сказать о приезде хозяина Юэнян. Цзиньлянь же спряталась в тени за белым экраном. Когда Симэнь проходил мимо экрана, она выскочила прямо на него.

– Как ты меня напугала, негодница! – упрекнул ее Симэнь. – А что вы у ворот делали?

– И ты еще спрашиваешь! – обрушилась на него Цзиньлянь. – А где ты пропадал до этаких пор? Заставил жен у ворот дожидаться.

Симэнь Цин вошел в дом. В покоях Юэнян был накрыт стол и расставлены как полагается закуски и вино. Юйсяо держала кувшин, а дочь Симэня подносила чарки. Первую она поднесла Симэню, потом обнесла всех остальных. Когда все заняли свои места, Чуньмэй и Инчунь усладили пирующих музыкой и пением.

Вскоре со стола все убрали, а потом накрыли вновь – в честь Мэн Юйлоу. Появилось сорок блюд всевозможных редких яств, множество изделий из фруктов. Из кувшинов струился дивный аромат, в кубках радугой играло вино. Пировали до первой стражи. Будучи почетной гостьей, невестка У выпила немного и удалилась в заднюю комнату, а Юэнян и остальные жены в компании Симэнь Цина играли на пальцах, в домино и составляли по очереди рифмованные строфы.

– Раз моя очередь, – сказала Юэнян, – давайте составлять строфы по напеву и сверять с костями домино. Объявляется напев, вынимаются две кости и декламируется двустишие из «Западного флигеля».[349]«Западный флигель» – здесь видимо имеется в виду название стиха, сложенного на определенный мотив. В последствии так называлась известная пьеса, которая восходила к молее ранним мызыкальным пьескам-речитативам. Кто вынет названную в двустишии кость, пьет чарку.

Она стала доставать кости и объявила:

– Напев «Шестая госпожа»:

Опьянев, Ян Гуйфэй [350]Ян Гуйфэй – наложница императора, одна из самых знаменитых китайских красавиц (VIII в.)

обронила с подвескою восемь жемчужин,

В куст белеющих роз

ток волос ее черных погружен.

Кости не сошлись.

Следующим сидел Симэнь Цин.

– «Красавица Юй», – объявил он напев:

В бою меж Хань и Чу [351]См. примеч. к гл. I. верховный командир погиб.

И только слышно: потрясает небо гонгов гимн.

Симэнь вынул кость «главный полководец», и ему налили чарку вина.

За ним настала очередь Ли Цзяоэр.

– «Цветок нарцисса», – объявила она:

В персиковой роще у ручья бабочек спугнула пара,

И помада лепестков сделала всю землю алой.

Не сошлось.

Взялась Цзиньлянь.

– «Почтенный Бао», – объявила она напев:

Три правила, пять принципов [352]Три правила пять принципов – основные конфуцианские нормы поведения, регламентирующие жизнь людей в семье и обществе. нарушив,

старик под куст залез.

Его спросили: воровства иль блудодейства

в тебя вселился бес?

Цзиньлянь вынула кость «три – пять» и осушила чарку.

За ней шла Пинъэр.

– «Прямого, честного люблю», – объявила она:

От весенней луны я всю ночь не спала,

Взаперти замерла, словно Вдовья скала.

Кости опять не сошлись.

Подошла очередь Сунь Сюээ.

– «Юнец конопатый», – объявила она:

Словно гусь бестолковый в силки угодил,

Будто феникс заклеван был воронов стаей,

Жизнь идет чередой беспросветных годин,

И напасти меня настигают.

И опять не сошлись кости.

Наконец, взялась Юйлоу.

– «Помню чары твои», – объявила она:

Опьянев, берусь рукою

за густой кумач перил,

Под весеннею луною

сладостно в любви парить.

Юйлоу вынула четверку – кумач густой, и Юэнян, закрывая игру, велела Сяоюй наполнить чарку.

– Матушке Третьей поднеси, – распорядилась хозяйка и обернулась к Юйлоу: – Тебе следовало бы три больших кубка выпить. Ведь у тебя под боком будет жених. Допивайте чарки, – поторопила она остальных, – давайте проводим их в спальню.

– Не смеем ослушаться! – поддержала ее Цзиньлянь.

Юйлоу сгорала от стыда. Когда опустели чарки, всей компанией проводили Симэня к Юйлоу в спальню. Она пригласила их посидеть, но никто не стал задерживаться.

– Доброй ночи, детки мои! – шутила над Юйлоу Цзиньлянь. – Мать завтра тебя проведать придет, дочка. Смотри, не капризничай! – Цзиньлянь обернулась к Юэнян и продолжала: – Дочка-то у меня уж больно молода. Вы уж, свашенька, не очень строго с нее взыскивайте, как мать прошу.

– Перекисшим уксусом[353]В китайском языке «уксус» и «ревность» совмещаются как значения одного и того же иероглифа. В этой игре слов содержится намек на обуревающую Цзиньлянь ревность. ты подправляешь, девка! – отвечала Юйлоу. – Я с тобой завтра поговорю.

– Когда сваха по лестнице поднимается, мы, матери, как на иголках сидим, – не унималась Цзиньлянь.

– Ну что ж ты, дочка, посидела бы со мной немножко, – продолжала Юйлоу.

– Мы тебе не ровня, не родня – твоему забору двоюродный плетень, – ответила Цзиньлянь и пошла вместе с Пинъэр и падчерицей.

У малых ворот Пинъэр поскользнулась и упала.

– Ты, сестрица, как слепая плетешься, а бугорок попался – падаешь, – с укоризной заметила Цзиньлянь. – Вот и веди тебя! Я-то с тобой ногой в снег угодила и туфельки запачкала.

– У самых ворот и снег оставили, – услышав их разговор, проворчала Юэнян. – Не раз слугам наказывала. Нет, так и не убрали, рабские отродья! Тут только и падать! – Она кликнула Сяоюй: – Ступай фонарь принеси! Проводишь матушку Пятую и матушку Шестую.

– Смотри-ка, – обратился Симэнь к Юйлоу, – сама в грязи вымазалась, негодница, и к другим навязывается. Упрекает, ей, мол, туфли выпачкали. Мелет языком, а они ей ни слова. Вот негодница! И вчера тоже ни с того ни с сего запели «Месяц медовый их вновь посетил». Это она, наверное, их подговорила.

– А что она хотела этим сказать? – спросила Юйлоу.

– Да то, что, мол, Старшая сама на примирение напросилась, нарочно, мол, вслух молилась, чтоб я услыхал. В общем, ночного свидания захотела, вот что, – пояснил Симэнь.

– Ведь Пятая все песни знает, не то что мы.

– Эх, не знаешь ты, как эта негодница всех подстрекает!

С этими словами они легли, но не о том пойдет речь.

Вернемся к Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. В разговоре, пока они шли, Цзиньлянь все время называла Пинъэр то «сестрица Ли», то «госпожа Хуа». Когда подошли к внутренним воротам, падчерица повернула к себе в боковой флигель, а Сяоюй с фонарем проводила обеих женщин в садик. Цзиньлянь захмелела и держалась за Пинъэр.

– Пьяная я, – говорила она. – Ты уж меня доведи до спальни как-нибудь.

– Да ты совсем трезвая, – уговаривала ее Пинъэр.

Они добрались, наконец, до спальни Цзиньлянь и отпустили Сяоюй. Цзиньлянь оставила Пинъэр выпить чаю.

– А ведь тебе тогда у нас не бывать бы, правда? – говорила Цзиньлянь. – А благодаря кому в дом вошла, а? А сейчас все мы, сестры, по узкой дощечке идем. Чего я из-за тебя натерпелась тогда! Чего только на меня за глаза ни наговаривали! Но добрая у меня душа – Небо тому свидетель.

– Знаю, сестрица, скольких хлопот тебе это стоило. Никогда не забуду твоей доброты и милости.

– Я тебе и говорю, чтоб не забывала.

Чуньмэй подала чай. Вскоре Пинъэр простилась с Цзиньлянь, и та осталась одна, но не о том пойдет речь.

Да,

Если б знать заранее – не было б потерь,

Стебелек невзрачный – словно дуб теперь.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.


Читать далее

Ланьлинский насмешник. Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ» (I) 07.04.13
ПОСЛЕСЛОВИЕ 07.04.13
ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЦЗИНЬ, ПИН, МЭЙ» (II) 07.04.13
ПОЭТИЧЕСКИЙ ЭПИГРАФ 07.04.13
РОМАНСЫ О ПРИСТРАСТИЯХ 07.04.13
ГЛАВА ПЕРВАЯ. У СУН УБИВАЕТ ТИГРА НА ПЕРЕВАЛЕ ЦЗИНЪЯН. НЕДОВОЛЬНАЯ МУЖЕМ ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ КОКЕТНИЧАЕТ С ПРОХОЖИМИ 07.04.13
ГЛАВА ВТОРАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ВИДИТ В ОКНЕ ЦЗИНЬЛЯНЬ. АЛЧНАЯ СТАРУХА ВАН РАЗЖИГАЕТ СТРАСТЬ 07.04.13
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СТАРУХА ВАН ВЫДВИГАЕТ ДЕСЯТЬ УСЛОВИЙ ТАЙНОГО СВИДАНИЯ. СИМЭНЬ ЦИН РАЗВЛЕКАЕТСЯ В ЧАЙНОЙ С ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. БЛУДНИЦА НАСЛАЖДАЕТСЯ УКРАДКОЙ ОТ У ЧЖИ. РАССЕРЖЕННЫЙ ЮНЬГЭ ПОДЫМАЕТ ШУМ В ЧАЙНОЙ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТАЯ. ЮНЬГЭ, ИЗОБЛИЧИВ ЛЮБОВНИКОВ, ОБРУШИВАЕТСЯ НА СТАРУХУ ВАН. РАСПУТНИЦА ОТРАВЛЯЕТ У ЧЖИ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОДКУПАЕТ ХЭ ДЕВЯТОГО. СТАРАЯ ВАН, ПОЙДЯ ЗА ВИНОМ, ПОПАДАЕТ ПОД ПРОЛИВНОЙ ДОЖДЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ТЕТУШКА СЮЭ СВАТАЕТ МЭН ЮЙЛОУ. ЗОЛОВКА ЯН В СЕРДЦАХ БРАНИТ ДЯДЮ ЧЖАНА ЧЕТВЕРТОГО 07.04.13
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ НОЧЬ НАПРОЛЕТ ЖДЕТ СИМЭНЬ ЦИНА. МОНАХИ, СЖИГАВШИЕ ДЩИЦУ УСОПШЕГО, ПОДСЛУШИВАЮТ СЛАДОСТНЫЕ ВЗДОХИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЖЕНИТСЯ НА ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ГЛАВНЫЙ СТРАЖНИК У ПО ОШИБКЕ УБИВАЕТ ДОНОСЧИКА ЛИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. У СУНА ССЫЛАЮТ В МЭНЧЖОУ. ЖЕНЫ СИМЭНЬ ЦИНА ПИРУЮТ В ЛОТОСОВОЙ БЕСЕДКЕ. 07.04.13
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОДСТРЕКАЕТ ИЗБИТЬ СУНЬ СЮЭЭ. ЛИ ГУЙЦЗЕ ИЗ-ЗА СИМЭНЬ ЦИНА МЕНЯЕТ ПРИЧЕСКУ 07.04.13
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОЗОРИТ СЕБЯ ШАШНЯМИ СО СЛУГОЙ. АСТРОЛОГ ЛЮ ЛОВКО ВЫМОГАЕТ ДЕНЬГИ 07.04.13
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ДОГОВАРИВАЕТСЯ О ТАЙНОМ СВИДАНИИ. СЛУЖАНКА ИНЧУНЬ В ЩЕЛКУ ПОДСМАТРИВАЕТ УТЕХИ ГОСПОЖИ 07.04.13
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. РАЗГНЕВАННЫЙ ХУА ЦЗЫСЮЙ УМИРАЕТ. ЛИ ПИНЪЭР, ПРОВОДИВ ЛЮБОВНИКА, НАВЕЩАЕТ СОСЕДОК 07.04.13
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КРАСАВИЦЫ ПИРУЮТ В ТЕРЕМЕ ЛЮБОВАНИЯ ЛУНОЙ. ГУЛЯКИ РАЗВЛЕКАЮТСЯ В «ПРЕКРАСНОЙ ВЕСНЕ» 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. В ПОГОНЕ ЗА БОГАТСТВОМ СИМЭНЬ ЦИН ЖЕНИТСЯ. ОХОТНИК ДО ГУЛЯНОК ИН БОЦЗЮЭ СПРАВЛЯЕТ СВОЕ РОЖДЕНИЕ 07.04.13
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ПРОКУРОР ЮЙВЭНЬ ОБВИНЯЕТ КОМАНДУЮЩЕГО ПРИДВОРНОЙ ГВАРДИЕЙ ЯНА. ЛИ ПИНЪЭР БЕРЕТ В МУЖЬЯ ЦЗЯН ЧЖУШАНЯ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ЛАЙБАО УЛАЖИВАЕТ ДЕЛА В ВОСТОЧНОЙ СТОЛИЦЕ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ СМОТРИТ ЗА РАЗБИВКОЙ САДА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ЛУ ЗМЕЯ В ТРАВЕ НАПАДАЕТ НА ЦЗЯН ЧЖУШАНЯ. ПИНЪЭР СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ СМЯГЧАЕТ СИМЭНЬ ЦИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. МЭН ЮЙЛОУ УГОЩАЕТ У ЮЭНЯН. СИМЭНЬ УЧИНЯЕТ ПОГРОМ В «ПРЕКРАСНОЙ ВЕСНЕ» 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. У ЮЭНЯН ЗАВАРИВАЕТ ЧАЙ НА СНЕГОВОЙ ВОДЕ. ИН БОЦЗЮЭ ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ ХОДАТАЯ ЗА ПЕВИЦУ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ТАЙКОМ УВЛЕКАЕТ ЖЕНУ ЛАЙВАНА. ЧУНЬМЭЙ В ОТКРЫТУЮ РУГАЕТ ЛИ МИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ЮЙСЯО РЕВНОСТНО СТОРОЖИТ У СПАЛЬНИ ЮЭНЯН. ЦЗИНЬЛЯНЬ ПОДСЛУШИВАЕТ У ГРОТА ВЕСНЫ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ЗАИГРЫВАЕТ С КРАСАВИЦЕЙ В ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ. ХУЭЙСЯН ОБРУШИВАЕТСЯ С ГНЕВНОЙ БРАНЬЮ НА ЖЕНУ ЛАЙВАНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. СЮЭЭ РАСКРЫВАЕТ ИНТРИГУ БАБОЧКИ И ШМЕЛЯ. ЗАХМЕЛЕВШИЙ ЛАЙВАН ПОНОСИТ СИМЭНЬ ЦИНА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ЛАЙВАНА ВЫСЫЛАЮТ В СЮЙЧЖОУ. СУН ХУЭЙЛЯНЬ ВЕШАЕТСЯ ОТ СТЫДА 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ВЕДЕТ ИНТИМНЫЙ РАЗГОВОР В ЗИМОРОДКОВОМ ПАВИЛЬОНЕ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ, ХМЕЛЬНАЯ, МАЕТСЯ В ВИНОГРАДОВОЙ БЕСЕДКЕ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ИЗ-ЗА ТУФЕЛЬКИ РАЗЫГРЫВАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ. РАЗГНЕВАННЫЙ СИМЭНЬ ЦИН ИЗБИВАЕТ ТЕГУНЯ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. БЕССМЕРТНЫЙ У ПРЕДСКАЗЫВАЕТ СУДЬБУ ЗНАТНЫМ И ХУДОРОДНЫМ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ВЕДЕТ ПОЛУДЕННОЕ СРАЖЕНИЕ В БЛАГОУХАЮЩЕЙ ВАННЕ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. ЛАЙБАО С ПРОВОЖАТЫМ ВРУЧАЕТ ВЬЮКИ ПОДАРКОВ. СИМЭНЬ ЦИН, РАДУЯСЬ РОЖДЕНЬЮ СЫНА, ПОЛУЧАЕТ ЧИН 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЦИНЬТУН, СПРЯТАВ КУВШИН С ВИНОМ, ДРАЗНИТ ЮЙСЯО. СИМЭНЬ ЦИН НА РАДОСТЯХ УСТРАИВАЕТ ПИР 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. ЛИ ГУЙЦЗЕ СТАНОВИТСЯ ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРЬЮ У ЮЭНЯН. ИН БОЦЗЮЭ ПОДБИВАЕТ ДРУГУЮ ПЕВИЧКУ НЕ ОТСТАВАТЬ ОТ МОДЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ПОТЕРЯВЩЕГО КЛЮЧ ЦЗИНЦЗИ ЗАСТАВЛЯЮТ ПЕТЬ. ХАНЬ ДАОГО ПОПУСТИТЕЛЬСТВУЕТ БЛУДОДЕЙСТВУ ЖЕНЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ШУТУН ИЗ-ЗА БЛАГОСКЛОННОСТИ ХОЗЯИНА ПОПАДАЕТ В НЕПРИЯТНОСТЬ. ПИНЪАНЬ ПОДЛИВАЕТ МАСЛА В ОГОНЬ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ. РАЗГНЕВАННЫЙ СИМЭНЬ ЦИН НАКАЗЫВАЕТ ПИНЪАНЯ. ШУТУН, НАРЯДИВШИСЬ БАРЫШНЕЙ, УБЛАЖАЕТ ПОХОТЛИВЫХ НАХЛЕБНИКОВ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ. ЧЖАЙ ЦЯНЬ В ПИСЬМЕ ПРОСИТ ПОСВАТАТЬ ЕМУ БАРЫШНЮ. СИМЭНЬ ЦИН ЗАВЯЗЫВАЕТ ДРУЖБУ С ЛАУРЕАТОМ ЦАЕМ. 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. СТАРАЯ ФЭН СВАТАЕТ ДОЧЬ ХАНЬ ДАОГО. СИМЭНЬ ЦИН СТАНОВИТСЯ ПОСТОЯННЫМ ГОСТЕМ ВАН ШЕСТОЙ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПРИКАЗЫВАЕТ ИЗБИТЬ ХАНЯ ШУЛЕРА. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ СНЕЖНОЙ НОЧЬЮ ПЕРЕБИРАЕТ СТРУНЫ ЦИТРЫ 07.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЗАКАЗЫВАЕТ МОЛЕБЕН В МОНАСТЫРЕ НЕФРИТОВОГО ВЛАДЫКИ. У ЮЭНЯН СЛУШАЕТ БУДДИЙСКИЙ ПРОПОВЕДИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОКОВАЯ. ПИНЪЭР, РОДИВ СЫНА,ОБРЕЛА БЛАГОСКЛОННОСТЬ. ЦЗИНЬЛЯНЬ, ОДЕВШИСЬ СЛУЖАНКОЙ, ДОМОГАЕТСЯЛ ЛЮБВИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ. СИМЭНЬ ЦИН РОДНИТСЯ С БОГАТЫМ ГОРОЖАНИНОМ ЦЯО. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ПРИДИРАЕТСЯ К ЛИ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ. БОГАЧИ ЗАБАВЛЯЮТСЯ У ВОРОТ ПОТЕШНЫМИ ОГНЯМИ. ЗНАТЬ, ПИРУЯ В ТЕРЕМУ, ЛЮБУЮТСЯ ФОНАРЯМИ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ. ИЗ-ЗА ПРОПАЖИ ЗОЛОТОГО БРАСЛЕТА СИМЭНЬ ЦИН РУГАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ПОСЛЕ ПОМОЛВКИ ЮЭНЯН ВСТРЕЧАЕТСЯ С ГОСПОЖОЙ ЦЯО 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ. У ЮЭНЯН ОСТАВЛЯЕТ У СЕБЯ НА НОЧЬ ЛИ ГУЙЦЗЕ. ПЬЯНЫЙ СИМЭНЬ ЦИН ПОДВЕРГАЕТ ПЫТКЕ СЯХУА 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ. ГУЙЦЗЕ УПРАШИВАЕТ НЕ ВЫГОНЯТЬ СЯХУА. ЮЭНЯН С НЕГОДОВАНИЕМ ОБРУШИВАЕТСЯ НА ДАЙАНЯ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ. ГУЛЯЮЩИХ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ ЗАСТАЕТ МОКРЫЙ СНЕГ. ЖЕНЫ ШУТЛИВО ГАДАЮТ НА ЧЕРЕПАХЕ И СИМВОЛАХ ГУА. 07.04.13
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ. ВАН ШЕСТАЯ НАЖИВАЕТСЯ НА ПОСРЕДНИЧЕСТВЕ. СИМЭНЬ ЦИН, ПОЛУЧИВ ВЗЯТКУ, НАРУШАЕТ ПРАВОСУДИЕ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ. ЦЕНЗОР ЦЗЭН ОБВИНЯЕТ СУДЕБНЫХ НАДЗИРАТЕЛЕЙ. ИМПЕРАТОРСКИЙ НАСТАВНИК ЦАЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ДОКЛАД О ПРОВЕДЕНИИ СЕМИ РЕФОРМ 07.04.13
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПРИНИМАЕТ ЦЕНЗОРА СУНА. НА ПРОЩАЛЬНОЙ ТРАПЕЗЕ В МОНАСТЫРЕ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА СИМЭНЬ ВСТРЕЧАЕТ ИНОЗЕМНОГО МОНАХА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ. ЦИНЬТУН ПОДСЛУШИВАЕТ СЛАДОСТНЫЙ ЩЕБЕТ ИВОЛГИ. ДАЙАНЬ ИДЕТ РАЗВЛЕКАТЬСЯ В ПЕРЕУЛОК БАБОЧЕК 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ЮЭНЯН СЛУШАЕТ ЧТЕНИЕ ИЗ АЛМАЗНОЙ СУТРЫ. ГУЙЦЗЕ ПРЯЧЕТСЯ В ДОМЕ СИМЭНЯ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ИН БОЦЗЮЭ В ГРОТЕ ПОДСМЕИВАЕТСЯ НАД ЮНОЙ КРАСОТКОЙ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ РАССМАТРИВАЕТ В САДУ ГРИБЫ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. У ЮЭНЯН УДОСТАИВАЕТСЯ РАДОСТИ ОБРЕТЕНИЯ ПОТОМСТВА. ЛИ ПИНЪЭР ДАЕТ ОБЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ДЛЯ СПАСЕНЬЕ СЫНА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ИН БОЦЗЮЭ ПРИНИМАЕТ ДРУЗЕЙ В ПРИГОРОДНОМ ПОМЕСТЬЕ. ДОКТОР ЖЭНЬ ОБСЛЕДУЕТ БОЛЬНУЮ В ДОМЕ ВЛИЯТЕЛЬНОГО ЛИЦА 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ВЕЗЕТ ПОДАРКИ В ВОСТОЧНУЮ СТОЛИЦУ. БОГАЧ МЯО ПРИСЫЛАЕТ ИЗ ЯНЧЖОУ ПЕВЦОВ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОМОГАЕТ ЧАН ШИЦЗЕ. ИН БОЦЗЮЭ РЕКОМЕНДУЕТ СЮЦАЯ ШУНЯ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. НАСТОЯТЕЛЬ ДАОЦЗЯНЬ СОБИРАЕТ ПОЖЕРТВОВАНИЯ НА ПОЧИНКУ ХРАМА ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА. МОНАХИНЯ СЮЭ ПОДБИВАЕТ РАСКОШЕЛИТЬСЯ НА ПЕЧАТАНИЕ «СУТРЫ ЗАКЛИНАНИЙ-ДХАРАНИ» 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ЦЗИНЬЛЯНЬ ИЗ ЗАВИСТИ ИЗБИВАЕТ ЦЮЦЗЮЙ. СТАРЫЙ ЗЕРКАЛЬЩИК, ВЫПРАШИВАЯ ОКОРОК, ЖАЛУЕТСЯ НА СВОЮ СУДЬБУ 07.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН УБИВАЕТ КОТА СНЕЖКА. ЛИ ПИНЪЭР ОПЛАКИВАЕТ ГУАНЬГЭ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ОТ ГОРЯ И ПОПРЕКОВ ОДОЛЕВАЕТ НЕДУГ. СИМЭНЬ ЦИН ОТКРЫВАЕТ ТОРГОВЛЮ АТЛАСОМ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ХАНЬ ДАОГО УГОЩАЕТ СИМЭНЬ ЦИНА. ЛИ ПИНЪЭР ЗАБОЛЕВАЕТ НА ПИРУ В ДЕНЬ ОСЕННЕГО КАРНАВАЛА. 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ДАОС ПАНЬ СОВЕРШАЕТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И МОЛЕБЕН С ЗАЖЖЕННЫМИ СВЕТИЛЬНИКАМИ. СИМЭНЬ ЦИН В ГОЛОС ОПЛАКИВАЕТ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. РОДНЫМ И ДРУЗЬЯМ ПОСЛЕ ПРИНЕСЕНИЯ ЖЕРТВ УСТРАИВАЮТ УГОЩЕНИЕ. СИМЭНЬ ЦИН, ТРОНУТЫЙ ИГРОЮ АКТЕРОВ, СКОРБИТ ПО ЛИ ПИНЪЭР 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ЮЙСЯО НА КОЛЕНЯХ ВЫМАЛИВАЕТ ПРОЩЕНИЕ У ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ЧИНЫ УГОЛОВНОЙ УПРАВЫ ПРИНОСЯТ ЖЕРТВЫ ПЕРЕД ГРОБОМ НАЛОЖНИЦЫ БОГАЧА 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. НАСТОЯТЕЛЬ У СОВЕРШАЕТ ВЫНОС И ОСВЯЩАЕТ ПОРТРЕТ УСОПШЕЙ. ЦЕНЗОР СУН, ПОДРУЖИВШИСЬ С БОГАЧОМ, ПРИГЛАШАЕТ ЛУ ХУАНА 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. ДВОРЕЦКИЙ ЧЖАЙ ПРИСЫЛАЕТ СИМЭНЬ ЦИНУ ПОСЛАНИЕ С ПОЖЕРТВОВАНИЕМ НА ПОХОРОНЫ. ЕГО ПРЕОСВЯЩЕНСТВО ХУАН, СВЕРШАЯ ПАНИХИДУ, МОЛИТСЯ ОБ ОТПУЩЕНИИ ГРЕХОВ УСОПШЕЙ И О ПРОВОЖДЕНИИ ДУШИ ЕЕ НА НЕБО 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ЛЮБУЕТСЯ ИЗ КАБИНЕТА ВЫПАВШИМ СНЕГОМ. ЛИ ПИНЪЭР, ЯВИВШИСЬ ВО СНЕ, ПОВЕРЯЕТ СВОИ ОТКРОВЕННЫЕ ДУМЫ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ЧЖЭН АЙЮЭ, КОКЕТНИЧАЯ, ДАЕТ ПОНЯТЬ О СВОЕМ СКРЫТОМ НАМЕРЕНИИ. ДАЙАНЬ СБИВАЕТСЯ С НОГ В ПОИСКАХ ТЕТУШКИ ВЭНЬ 07.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СТАРУХА ВЭНЬ БЕЗ ТРУДА РАСПОЗНАЕТ ЖЕЛАНИЕ ГОСПОЖИ. ВАН ТРЕТИЙ, ЧИНОВНИК, ИЩЕТ ЗАЩИТУ У РАСПУТНИКА 07.04.13
ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИН С ЗАВЕРШЕНИЕМ СРОКА СЛУЖБЫ ПОЛУЧАЕТ ПОВЫШЕНИЕ В ЧИНЕ. СОСЛУЖИВЦЕВ НАДЗИРАТЕЛЕЙ ПРИНИМАЕТ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ДВОРЦОВОЙ ГВАРДИЕЙ ЧЖУ МЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ВО СНЕ ЯВЛЯЕТСЯ СИМЭНЬ ЦИНУ В ДОМЕ ТЫСЯЦКОГО ХЭ. СУДЕБНЫЕ НАДЗИРАТЕЛИ УДОСТАИВАЮТСЯ ВЫСОЧАЙШЕЙ АУДИЕНЦИИ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ВАН ТРЕТИЙ СТАНОВИТЬСЯ ПРИЕМНЫМ СЫНОМ СИМЭНЯ. ИН БОЦЗЮЭ ВСТУПАЕТСЯ ЗА ПЕВЦА ЛИ МИНА 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ВЫХОДИТ ИЗ СЕБЯ, СЛУШАЯ ЦИКЛ «ПОМНЮ, КАК ИГРАЛА НА СВИРЕЛИ». БАРЫШНЯ ЮЙ ПОЕТ НОЧЬЮ ПЕСНЮ «ЖАЛОБЫ В ТЕЧЕНЬЕ ПЯТИ СТРАЖ» 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. ЦЕНЗОР СУН НАСТОЯТЕЛЬНО ВЫПРАШИВАЕТ У СИМЭНЯ ТРЕНОЖНИК ВОСЬМИ БЕССМЕРТНЫХ.. У ЮЭНЯН СЛУШАЕТ «ДРАГОЦЕННЫЙ СВИТОК О ПРАВЕДНОЙ ХУАН» 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. ЧУНЬМЭЙ ПОНОСИТ ПЕВИЦУ ШЭНЬ ВТОРУЮ. ЮЙСЯО НАУШНИЧАЕТ ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. МЭН ЮЙЛОУ РАССЕИВАЕТ ГНЕВ У ЮЭНЯН. СИМЭНЬ ЦИН ПРОГОНЯЕТ ВЭНЬ КУЙСЮАНЯ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ИДЕТ ПО СНЕГУ НА СВИДАНИЕ С АЙЮЭ. ЖЕНА БЭНЬ ДИЧУАНЯ, СТОЯ У ОКНА, ОЖИДАЕТ ЖЕЛАННОЙ ВСТРЕЧИ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. СИМЭНЬ ЦИН ПОВТОРНО ВСТУПАЕТ В ПОЕДИНОК С ГОСПОЖОЮ ЛИНЬ. У ЮЭНЯН ПРИГЛАШАЕТ ГОСПОЖУ ХУАН НА ПРАЗДНИК ФОНАРЕЙ 07.04.13
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. СИМЭНЬ ЦИНА ОТ НЕОБУЗДАННОГО СЛАДОСТРАСТИЯ СОКРУШАЕТ НЕДУГ. У ЮЭНЯН ПРОИЗВОДИТ НА СВЕТ СЫНА, В ТО ВРЕМЯ КАК МУЖ ЕЕ ЛЕЖИТ НА СМЕРТНОМ ОДРЕ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ СРЫВАЕТ ЦВЕТЫ УДОВОЛЬСТВИЯ. ЛИ ЦЗЯО-ЭР, ПОХИТИВ СЕРЕБРО, ВОЗВРАЩАЕТСЯ В «ПРЕКРАСНУЮ ВЕСНУ» 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ХАНЬ ДАОГО, ПРИКРЫВАЯСЬ СОЛИДНЫМ ЗАСТУПНИКОМ, КРАДЕТ СЕРЕБРО. ТАН ЛАЙБАО, ПРЕНЕБРЕГАЯ ХОЗЯЙСКИМИ МИЛОСТЯМИ, ПУСКАЕТСЯ В ОБМАН 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ЛУННОЙ НОЧЬЮ НАЗНАЧАЕТ ТАЙНОЕ СВИДАНЬЕ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ В РАСПИСНОМ ТЕРЕМЕ УБЛАЖАЕТ КРАСАВИЦ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ. НЕГОДУЮЩАЯ ЦЮЦЗЮЙ РАСКРЫВАЕТ ТАЙНУЮ СВЯЗЬ. ЧУНЬМЭЙ, ПЕРЕДАВ ПОСЛАНИЕ, УСТРАИВАЕТ ДОЛГОЖДАННУЮ ВСТРЕЧУ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ. У ЮЭНЯН ГРОМКО ВЗЫВАЕТ О ПОМОЩИ В ОБИТЕЛИ ЛАЗУРНЫХ ОБЛАКОВ. СУН СПРАВЕДЛИВЫЙ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ВЫСШЕГО ДОЛГА, ОСВОБОЖДАЕТ ВДОВУ ИЗ КРЕПОСТИ СВЕЖЕГО ВЕТРА 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ. ЮЭНЯН РАСКРЫВАЕТ ПРЕЛЮБОДЕЯНИЯ ЦЗИНЬЛЯНЬ. ТЕТУШКА СЮЭ ЛУННОЙ НОЧЬЮ УВОДИТ ПРОДАННУЮ ЧУНЬМЭЙ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ. СЮЭЭ ПОДГОВАРИВАЕТ ИЗБИТЬ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ. СТАРУХА ВАН С ВЫГОДОЙ ДЛЯ СЕБЯ СВАТАЕТ ЦЗИНЬЛЯНЬ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ. СТАРУХУ ВАН НАСТИГАЕТ ВОЗМЕЗДИЕ ЗА АЛЧНОСТЬ. НАЧАЛЬНИК МЕСТНОЙ ОХРАНЫ У, УБИВ НЕВЕСТКУ, ПРИНОСИТ ЖЕРТВУ СТАРШЕМУ БРАТУ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ. ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ ЯВЛЯЕТСЯ ВО СНЕ В ДОМЕ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА. У ЮЭНЯН ЩЕДРО ОДАРИВАЕТ МОНАХА, СОБИРАЮЩЕГО ДОБРОХОТНЫЕ ПОЖЕРТВОВАНИЯ НА ХРАМ 07.04.13
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ. ВДОВЫ ПРИХОДЯТ НА СВЕЖУЮ МОГИЛУ В ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ УСОПШИХ. У ЮЭНЯН НЕЧАЯННО ПОПАДАЕТ В МОНАСТЫРЬ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ. ЛАЙВАН ВОРУЕТ И СОБЛАЗНЯЕТ СУНЬ СЮЭЭ. СЮЭЭ ПРОДАЮТ С КАЗЕННЫХ ТОРГОВ НАЧАЛЬНИКУ ГАРНИЗОНА 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ. МЭН ЮЙЛОУ ВЫХОДИТ ЗАМУЖ ПО ЛЮБВИ ЗА БАРИЧА ЛИ. БАРИЧ ЛИ В ГНЕВЕ ИЗБИВАЕТ ЮЙЦЗАНЬ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ПОПАДАЕТ В ЛОВУШКУ В ОБЛАСТНОМ ЦЕНТРЕ ЯНЬЧЖОУ. У ЮЭНЯН, ПОДАВАЯ ЖАЛОБУ, БЕСПОКОИТ МЕСТНЫЕ ВЛАСТИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ. ВАН ИЗ ХИЖИНЫ В АБРИКОСАХ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ДОЛГА, ПОМОГАЕТ ГОРЕМЫКЕ. НАСТОЯТЕЛЬ ЖЭНЬ РАСПЛАЧИВАЕТСЯ ЗА СОБСТВЕННОЕ СРЕБРОЛЮБИЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ. ПЬЯНЫЙ ЛЮ ВТОРОЙ ИЗБИВАЕТ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ. СЮЭЭ СТАНОВИТЬСЯ ПЕВИЦЕЙ В КАБАЧКЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ. ПИНЪАНЬ КРАДЕТ ЗАЛОЖЕННЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ. ТЕТУШКА СЮЭ ОКАЗЫВАЕТСЯ ЛОВКОЙ ЗАСТУПНИЦЕЙ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ. ЧУНЬМЭЙ ПРОГУЛИВАЕТСЯ ПО САДУ ПРЕЖНЕЙ УСАДЬБЫ. НАЧАЛЬНИК ГАРНИЗОНА ПОСЫЛАЕТ ЧЖАН ШЭНА НА ПОИСКИ ЦЗИНЦЗИ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ. ЦЗИНЦЗИ УСТРАИВАЕТСЯ В УСАДЬБЕ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА. ТЕТУШКА СЮЭ ХЛОПОЧЕТ О БРАКЕ ПО РАСЧЕТУ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ. ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ ОТКРЫВАЕТ КАБАЧОК В ЛИНЬЦИНЕ. ХАНЬ АЙЦЗЕ ВСТРЕЧАЕТ ЛЮБОВНИКА В БИРЮЗОВОМ ТЕРЕМЕ 07.04.13
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ. ПЬЯНЫЙ ЛЮ ВТОРОЙ ОБРУШИВАЕТСЯ С БРАНЬЮ НА ВАН ШЕСТУЮ. РАЗГНЕВАННЫЙ ЧЖАН ШЭН УБИВАЕТ ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ 07.04.13
ГЛАВА СОТАЯ. ХАНЬ АЙЦЗЕ НАХОДИТ РОДИТЕЛЕЙ В ХУЧЖОУ. НАСТАВНИК ПУЦЗИН МОЛИТСЯ О СПАСЕНИИ ДУШ ВСЕХ ОБИЖЕННЫХ 07.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. У ЮЭНЯН ЗАВАРИВАЕТ ЧАЙ НА СНЕГОВОЙ ВОДЕ. ИН БОЦЗЮЭ ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ ХОДАТАЯ ЗА ПЕВИЦУ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть