Онлайн чтение книги Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ. ЛИ ПИНЪЭР ВО СНЕ ЯВЛЯЕТСЯ СИМЭНЬ ЦИНУ В ДОМЕ ТЫСЯЦКОГО ХЭ. СУДЕБНЫЕ НАДЗИРАТЕЛИ УДОСТАИВАЮТСЯ ВЫСОЧАЙШЕЙ АУДИЕНЦИИ

Итак, выехали Симэнь Цин и тысяцкий Хэ на широкую улицу, и Хэ Юншоу послал гонца предупредить дядю, а сам пригласил Симэня на обед. Симэнь долго отказывался и благодарил за гостеприимство. Тогда Хэ Юншоу велел слуге взять Симэня под уздцы.

– Мне хотелось бы обо всем посоветоваться с вами, сударь, – сказал он Симэню.

Они поехали рядом, а у ворот дома Хэ спешились. Бэнь Дичуань понес пустые коромысла к секретарю Цую.

А Хэ Юншоу, надобно сказать, приготовил сослуживцу богатое угощение. Когда они вошли в залу, Симэнь увидал расставленные кругом ширмы с вышитыми павлинами, на тюфяках красовались лотосы. В жаровне ярко горел лучший фигурный уголь, из золотых курильниц струился аромат. Посреди залы стоял стол, неподалеку пониже – другой, а с восточной стороны – третий. Они ломились от редких яств и диковинных плодов. В золотых вазах стояли цветы. Блистала мебель, ширмы и пологи.

– Можно узнать, кто приглашен, сударь? – спросил Симэнь.

– Мой почтенный дядюшка нынче оказался свободен, сударь, – пояснил Юншоу, – вот и решился пригласить вас пообедать.

– Сколько ж хлопот я причинил вам, сударь? – заметил Симэнь. – Как ваш сослуживец я, разумеется, не заслуживаю столь роскошного приема.

– Таково желание моего дядюшки, – говорил Юншоу, улыбаясь. – Это скромное угощение позволит мне выразить вам свое почтение и испросить ваших наставлений.

Им подали чай.

– Могу я засвидетельствовать почтение его сиятельству? – спросил Симэнь.

– Дядюшка скоро выйдет, – отвечал Хэ Юншоу.

Немного погодя из дальних покоев появился старший дворцовый евнух-смотритель Хэ. Он был в расшитом драконами о четырех когтях зеленом шерстяном халате, в шапке и черных сапогах. На поясе у него красовалась застежка из драгоценного камня.

Симэнь намеревался почтить дворцового смотрителя четырьмя низкими поклонами, но тот решительно воспротивился.

– Ни в коем случае! – возразил он.

– Мы с Тяньцюанем принадлежим к молодому поколению, – говорил Симэнь, – и долг обязывает нас оказывать вашему сиятельному все положенные почести, Кроме того, вы имеете честь принадлежать к знатнейшим приближенным особам Двора.

Они долго упрашивали друг друга. Наконец, Хэ И согласился на половину положенного церемониала и пригласил Симэня занять почетное «верхнее» место, а сам сел в кресло хозяина рядом. Хэ Юншоу расположился сбоку.

– Но это невозможно, ваше сиятельство! – возразил Симэнь, – Мы с господином Хэ коллеги. Могу ли я допустить, чтобы господин Хэ сидел ниже меня? Вы, ваше сиятельство, ему дядя, вам полагается, но мне нет.

– А вы, сударь, отлично знаете этикет, – говорил польщенный Хэ И. – Ну, ладно! Тогда я сяду сбоку, а вы, сударь, будете рядом с вашим новым коллегой.

– Тогда и мне будет удобно, – согласился Симэнь.

Они обменялись поклонами и расселись.

– Слуги! – крикнул Хэ И. – Подбросьте-ка угольку. Похолодало сегодня.

Слуги принесли шлифованного угля и подложили его в стоявшие в углах начищенные до блеску медные жаровни, потом опустили утепленные промасленной бумагой занавеси. От зажженных огней в зале стало светло как днем.

– Прошу вас, сударь, будьте как дома! – обратился к гостю Хэ И. – Может, снимете парадный халат?

– Извините, ваше сиятельство, – говорил смущенно Симэнь, – Я без нижнего халата. Я пошлю своего слугу …

– Не стоит, – успокоил его Хэ И и обратился к слугам: – Ступайте принесите господину мой зеленой шерстяной халат с квадратной нашивкой, украшенной летающей рыбой.

– Но мне не полагается носить служебное облачение вашего сиятельства, – заметил Симэнь.

– Ничего страшного! – продолжал Хэ И. – Вчера император, да продлится его жизнь на десять тысяч лет, пожаловал мне одеяние с драконом о четырех когтях. Это мне больше не потребуется. И я подарю его вам.[1240]Смысл этой сцены в том, чтобы показать всевластие прислужника государевой наложницы, который дарит ничтожному торговцу, выскочке Симэнь Цину, халат с одной из высших государственных регалий. Незаконность этого жеста становится особенно понятной, если привести выдержку из официальной «Истории династии Мин», где в записи под 1501 г. говорится: «Обладатели высших титулов гун, хоу, бо, а также высшие гражданские и военные чиновники и начальники гарнизонов в нарушении правил домогаются права носить одежду с драконами о четырех когтях и летающей рыбой. Надлежит по этому поводу произвести тщательное расследование и виновных подвергнуть тяжелому наказанию».

Слуги принесли халат. Симэнь снял с себя пояс и парадный халат и отдал Дайаню, сам облачился в одеяние придворного сановника и поклонами благодарил хозяина.

– Прошу и вас, сударь, снять верхний халат, – обратился Симэнь к Хэ Юншоу.

Снова подали чай.

– Позовите певцов! – распорядился Хэ И.

В доме придворного смотрителя, надобно сказать, обучали музыке и пению целую дюжину подростков. Они вышли, возглавляемые двумя учителями, и приветствовали гостя и хозяев земными поклонами. Хэ И велел внести в залу медные гонги и бронзовый барабан. Когда заиграли, могучие звуки свирелей и удары в барабан потрясли небеса и вспугнули рыб и птиц. Музыканты сели на свои места в ожидании распоряжений. Хэ И поднес Симэню кубок.

– Не утруждайте себя, прошу вас, ваше сиятельство, – всполошился Симэнь, – Пусть почтенный коллега поднесет. Поставив передо мной кубок и прибор, вы уже оказали мне великую честь.

– Нет уж, сударь, позвольте мне поднести вам кубок, – наставал Хэ И. – Видите ли, племянник только начинает служить и не знает еще всех тонкостей. Не оставьте его своими милостями, сударь, очень вас прошу. Я вам буду весьма обязан.

– Не беспокойтесь, ваше сиятельство, разумеется, не оставлю, – заверил его Симэнь. – Говорят, коллеги – что самая близкая родня. Мне, вашему ученику, хотелось бы надеяться на покровительство вашего сиятельства. Я же со своей стороны почту за долг помочь вашему племяннику.

– Вот и прекрасно! – воскликнул Хэ И. – Мы обязаны поддерживать друг друга, коль скоро все мы служим Государю.

Симэнь не стал дожидаться, пока ему поднесут кубок. Он взял кубки и поднес их сперва придворному евнуху Хэ И, а потом Хэ Юншоу. После взаимных поклонов все сели.

К пирующим вышли три подростка с учителем и, взяв в руки серебряную цитру, костяные кастаньеты, трехструнку и лютню, спели цикл романсов.

На мотив «Высится статно парадный дворец»:

На мотив «Катится расшитый мяч»:

На мотив «Поразительный сюцай»:

На мотив «Застывшая завязь»:

На мотив «Поразительный сюцай»:

На мотив «Катится расшитый мяч»:

На мотив «Поразительный сюцай»:

На мотив «Катится расшитый мяч»:

На мотив «Поразительный сюцай»:

На мотив «Катится расшитый мяч»:

На мотив «Поразительный сюцай»:

На мотив «Катится расшитый мяч»:

На мотив «Сниму холщовую рубашку»:

Предпоследняя ария:

Певцы допели цикл[1280]Данный цикл посвящен подвигам и добродетелям основателя Сунской династии Тай-цзу и одновременно воспринимается как славословие его потомку и продолжателю Хуэй-цзуну. и удалились. Пирующие успели осушить по нескольку кубков, и на столах уже меняли блюда. Вечерело. Зажгли огни. Симэнь крикнул Дайаня. Наградив поваров, певцов и музыкантов, он начал откланиваться.

– Мне пора, – говорил он. – Сердечно благодарю за щедрое угощение. Простите, что отнял у вас целый день.

– Есть за что благодарить! – воскликнул придворный евнух Хэ, никак не желая расставаться с гостем. – Я нынче свободен и решил побыть с вами, сударь. Посидеть, поговорить. Извините, пожалуйста, за мое скромное угощение. Не проголодались?

– Как вы можете так говорить, ваше сиятельство! – воскликнул Симэнь. – За отменные яства я вам крайне признателен. Но мне, простите, пора. Надо отдохнуть. Ведь утром нам с Тяньцюанем предстоит визит в Военное ведомство, регистрация и получение мандатов.

– В таком случае заночуйте у меня, сударь, – предложил Хэ И.

– А завтра вместе с племянником и делами займетесь. Да, позвольте узнать, где вы остановились.

– Пока у секретаря Цуя, родственника коллеги Ся Лунси, – отвечал Симэнь. – У него и вещи лежат.

– Дело поправимое, сударь! – заверил его Хэ И. – Чем в людях обретаться, велите слугам перенести вещи и поживите эти дни у нас, а? У меня на заднем дворе все равно помещения пустуют. А какая тишина! И с племянником будет удобнее о делах договориться.

– Можно, конечно, и у вас, – согласился Симэнь. – А господин Ся не обидится? Подумает, я пренебрегаю его радушием.

– Да что вы! – удивился Хэ И. – В наше-то время?! Да теперь утром выйдет из управы с повышением, а к вечеру встретится – даже не поклонится. Не управа – настоящий балаган! Когда-то вместе служили, а теперь ваши пути разошлись. Какое он имеет к вам отношение? А обидится, значит без понятия человек. Нет, этот вечер вы должны посвятить мне. Не отпущу я вас, сударь, и весь разговор! – Хэ И обернулся к слугам. – Накройте стол в той комнате и угостите слуг его сиятельства Симэня. А вы ступайте за вещами.

Хэ И распорядился, чтобы гостю приготовили западный флигель в заднем саду – накрыли постель и разожгли в жаровне уголь. Стоило хозяину вымолвить слово, как слуги на разные голоса отзывались: «Есть!» и спешили исполнять приказания.

– Вы так добры, ваше сиятельство, – не унимался Симэнь, – но мне, право, неловко перед Ся Лунси.

– Будет вам волноваться! – уговаривал его хозяин. – Нисколько он не обидится. Ведь сказано: «Не радей о службе, на которую не уполномочен».[1281]Высказыванье Конфуция из «Суждений и бесед», гл. VIII, параграф 14. До вас ли ему?! У него своих забот не оберешься. Одна кладовая государевой свиты чего стоит!

И без лишних слов Хэ И отпустил Дайаня и конных всадников выпить и закусить, а солдат за вещами. Те взяли веревки и коромысла и отбыли к секретарю Цую.

– У меня вот еще какое к вам дело, сударь, – обратился к гостю Хэ И. – Ежели племяннику придется с вами служить, не могли бы как-нибудь подыскать ему дом? Он бы тогда и семью с собой захватил. Пока он один с вами поедет. Простите, что прибавляю вам хлопот. А семья у него небольшая. Два-три десятка человек с прислугой.

– А кто же будет присматривать за этим домом после отъезда Тяньцюаня? – поинтересовался Симэнь.

– Здесь я поселю моего второго племянника Хэ Юнфу, – пояснил хозяин. – Сейчас он живет в поместье.

– Какой же дом, позвольте узнать, вы намерены приобрести для Тяньцюаня?

– Думаю, лянов за тысячу подошел бы.

– Ся Лунси собирается продать свой дом, – подхватил Симэнь. – Он ведь остается в столице. Вот бы Тяньцюаню подошел. Убили бы сразу двух зайцев. Прекрасный дом! Семь комнат по фасаду, пять построек вглубь. Пройдя через внутренние ворота, сразу попадаешь в громадную залу с двумя флигелями рядом. Их венчают фигурные крыши, а сзади располагаются жилые постройки обвитые цветами беседки и разные строения, вокруг которых проходят и дорожки. Словом, есть где разместиться. Как раз для Тяньцюаня!

– И дорого он запрашивает? – спросил Хэ И.

– Говорил, тысячу триста платил, – отвечал Симэнь. – Правда, он сзади пристройку возвел и беседки. Вы сами назначьте цену, ваше сиятельство.

– Нет уж, я вам доверяю, – отозвался хозяин, – Как вы договоритесь, так и порешим. Может, пока я дома, и направим к нему посыльных, пусть счет напишет, а? Такой случай нельзя упускать. И племяннику сразу будет, где остановиться.

Немного погодя Дайань со слугами принес вещи Симэня.

– А Бэнь Дичуань и Ван Цзин вернулись? – спросил его хозяин.

– Ван Цзин пришел, а Дичуань с паланкином задержался, – отвечал Дайань.

– Послушай-ка, вот какое дело, – зашептал на ухо слуге Симэнь. – Принеси мою визитную карточку. Надо будет поблагодарить господина Ся и попросить у него счет на дом. Его сиятельству нужно. И Бэня с собой возьми.

Слуга удалился. Немного погодя вместе с Дайанем явился и Бэнь Дичуань, в темном одеянии и в шапочке.

– Его сиятельство господин Ся вам низко кланяется, – заговорил Бэнь Дичуань и протянул счет. – Раз, говорит, его сиятельство пожелали, ему неловко назначать цену. Вот просили передать первоначальный счет. А насчет пристроек, хотя они и стоили немалых денег, говорит, как батюшка распорядится.

Симэнь протянул счет Хэ И. В нем значилась сумма: тысяча двести лянов серебра.

– Дом неновый, – заговорил Хэ И. – Наверняка что-то обветшало, потребуется ремонт … Но, доверяя вам, сударь, я готов дать указанную сумму. Тем более по случаю вступления на службу племянника.

Бэнь Дичуань тотчас же опустился на колени.

– Совершенно верно вы изволили заметить, ваше сиятельство! – говорил он. – Исстари повелось:

Слова Бэня привели Хэ И в восторг.

– А ты, речистый, кто же будешь? – спросил он. – Да, большому человеку не пристало о малых затратах сожалеть. Что верно – то верно. – Хэ И обернулся к Симэню. – Как его зовут?

– Это Бэнь Дичуань, мой приказчик, – отвечал Симэнь.

– Так нам незачем и посредника искать, – решил Хэ И. – Ты посредником и выступишь. Раз нынче счастливый день, надо, не откладывая, и расплатиться.

– Ваше сиятельство, сегодня поздно, – заметил Симэнь. – Может, завтра утром?

– Нет, мне в пятую ночную стражу надлежит быть при дворе, – объяснил придворный. – Завтра ведь торжественный выезд Его Величества. Так что не стоит откладывать. Сегодня и завершим сделку.

– А когда, позвольте узнать, выезжает Его Величество? – поинтересовался Симэнь.

– К алтарю отбывают в полдень, – объяснил Хэ И. – В третью ночную стражу свершится торжественный обряд принесения жертв, а ровно в предрассветный, третий час инь[1282]Час инь, или третий приходится на пятую ночную стражу – время с 3 до 5 утра. в государевом дворе будет устроена трапеза, после чего состоится большая аудиенция, на которой Его Величество соизволит принять благодарность от верноподданных и поздравления с наступлением зимы. На другой день столичные чины гражданской и военной службы приглашены на пир Счастливого Свершения. Вы же как чиновники с мест после большой аудиенции будете свободны.

Хэ И велел племяннику принести из задних покоев двадцать четыре полновесных слитка серебра.[1283]В слитке 50 лянов серебра. Их уложили в коробы, в которых обыкновенно носят продукты, и двое слуг вместе с Бэнь Дичуанем и Дайанем отправились к секретарю Цую, чтобы вручить Ся Лунси. Обрадованный Ся сам написал купчую и передал ее Бэню.

Хэ И тоже остался доволен сделкой и одарил Бэня десятью ленами, а Дайаня и Ван Цзина тремя лянами каждого.

– Этих малых не стоило бы баловать, – заметил Симэнь.

– Ничего, на сладости пригодятся, – отвечал Хэ И.

Приказчик и слуги земными поклонами поблагодарили придворного. Тот велел их угостить.

– Я вам очень признателен, сударь! – Хэ И поклонился Симэню.

– Что вы, ваше сиятельство! – воскликнул Симэнь. – Я к вашим услугам.

– Надеюсь, вы поговорите с ним, – продолжал Хэ И. – Не мог бы он пораньше освободить дом? Тогда б племянник перевез и семью.

– Поговорю, непременно поговорю, – заверил его Симэнь. – Думаю, ждать долго не придется. Пока господин Хэ поживет в управе, а как освободится, так и переедет. А там и семью перевезет.

– Уборку и ремонт, думаю, надо будет отложить до нового года, – говорил Хэ И. – Прежде семью переправить. Чего хорошего в управе проживать?!

Пока они говорили, настала вторая ночная стража.

– Простите, вам, должно быть, пора на отдых, ваше сиятельство, – заметил Симэнь. – Я тоже выпил порядком.

Хэ И простился с гостем и направился в дальние покои, а Хэ Юншоу заказал музыку и посидел немного с Симэнем за столом.

После метания стрел в вазу они разошлись.

Симэнь прошел в задний сад, где прямо на северной стороне располагалась библиотека из трех комнат. С одной стороны от нее возвышалась белая стена, с другой стороны к ней примыкала терраса среди стройных ив. Рядом красовалось озерцо с причудливыми камнями по берегам, кругом в больших вазах цветы и декоративные деревца.

В библиотеке ярко горели красные свечи. Парчовые шторы и низкие ширмы с позолотой отделял ложе. Пышную высокую постель закрывал полог. Кругом царили порядок и тишина. Были низко спущены занавеси. В жаровне горел уголь, всюду стояли дорогие вазы. Из курильниц струилось благоухание ароматных трав и мускуса. Хэ Юншоу все еще беседовал с Симэнем. Мальчик-слуга подал чай, после которого они расстались.

Симэнь приблизился к жаровне и, сняв шапку и халат, лег спать. Ван Цзин с Дайанем ушли в пристройку, где устроились накануне. Симэнь разулся и потушил свечи. Он был пьян. Не спалось ему под парчовым одеялом на шелковой постели. Луна заливала крапленую золотом кровать, отделанный собольим мехом узорный полог, освещала жаровню. Симэнь долго ворочался с боку на бок. Слышно было, как где-то вдали падали капли в клепсидре. Безмолвие царило под сенью цветов. Лишь шелестел по оконной бумаге холодный ветер. Давно Симэнь покинул родной дом. Только хотел он кликнуть Ван Цзина, чтоб тот лег с ним рядом, как за окном послышался тихий женский голосок. Симэнь накинул платье и спустился с кровати. Он сунул ноги в туфли и осторожно приоткрыл дверь. Перед ним стояла Ли Пинъэр. Ее так красила высокая прическа и едва заметные следы румян. Сколько изящества было в ней, хотя одета она была в старое белое платье, совсем гладкое, без узоров. Когда она неслышно переступала лотосами-ножками, приближаясь к Симэню, из-под нижней юбки выглядывали бледно-желтые чулки и малюсенькие туфельки. Она встала, освещенная солнцем, и Симэнь ввел ее в спальню, обнял и заплакал.

– Как ты здесь очутилась, нерасстанная моя? – спрашивал он.

– Дом подыскивала, – отвечала она. – Пришла сказать: нашла я дом. Давай туда переберемся.

– Где ж он? – поспешно спросил Симэнь.

– Тут, совсем рядом. С Большой улицы на восток повернуть. Как раз посередине Котельного переулка.

Симэнь обнимал и ласкал Пинъэр. Они легли и отдались любви. Когда они вдоволь насладились, Пинъэр стала поправлять платье, потом прическу. Она медлила, отдаляла момент расставания.

– Запомни, дорогой мой! – заговорила она поучительно. – Не гуляй по ночам! Раньше домой приходи. Смотри, не ровен час, погубит тебя насильник. Гляди, крепко запомни, что я тебе говорю!

Предупредив Симэня, Пинъэр опустила руки и пошла, увлекая его за собою.

Они вышли на Большую улицу. Было светло как днем – так ярко светила луна. И в самом деле, стоило им свернуть на восток, как за аркой показался небольшой переулок, а пройдя немного, они очутились перед белыми двустворчатыми воротами.

– Вот и мой дом, – указывая пальцем, сказала Пинъэр.

Она опустила рукава и вошла в ворота. Симэнь поспешил за ней, хотел было удержать ее, но тут же очнулся. То был сон. В окно светила луна, колыхались тени цветов. Симэнь рукою коснулся постели. Она была сыра от любовной влаги. Одеяло еще благоухало. Он еще ощущал сладостное прикосновение ее уст. От одного сознания вечной разлуки его терзала неизбывная скорбь.

Да,

Симэнь долго ворочался, напрасно ожидая первых петухов. До рассвета, увы, было еще слишком далеко. Наконец, он погрузился в сон.

С раннего утра поднялся мальчик-слуга и с горячей водою и полотенцем стал дожидаться пробуждения гостя. Ван Цзин с Дайанем помогли Симэню умыться и причесаться. Заваренный с имбирем чай Симэнь и Хэ Юншоу пили вместе. Потом накрыли стол и принесли рисовый отвар.

– А его сиятельство не будут завтракать? – спросил Симэнь.

– Дядюшка еще в пятую ночную стражу отбыл ко двору, – пояснил Хэ.

Немного погодя на столе появились четыре тарелки с закусками и четыре блюда горячих мясных кушаний. Симэнь и Хэ Юншоу сели за стол, окруженные горящими жаровнями. После рисового отвара подали мясные фрикадельки, пельмени и заправленный яйцом легкий суп. Пока они завтракали, велено было готовить коней.

Хэ Юншоу и Симэнь Цин в парадных одеяниях, сопровождаемые свитой слуг, с утра нанесли визит в Военное ведомство, после чего Хэ вернулся домой, а Симэнь направился в монастырь Первого министра с намерением почтить настоятеля Чжиюня.

Настоятель пригласил гостя на монашескую трапезу, но Симэнь отведал лишь немного сладостей, а остальное роздал своим слугам. Дайань достал кусок расшитого золотом атласа, который и был поднесен Чжиюню.

С Восточной улицы Симэнь повернул к секретарю Цую, желая повидаться с Ся Лунси. Но когда они проезжали по Котельному переулку, как раз посередине ему предстал дом с двустворчатыми белыми воротами – точь-в-точь какой он видел во сне.

– Узнай-ка вон у той торговки соевым творогом, кто живет в этом доме, – наказал потихоньку Дайаню Симэнь.

– Это дом командующего Юаня, – отвечала торговка.

Симэнь невольно вздохнул от изумления.[1284]Согласно данным «черной книги» душа Пинъэр должна была переселиться в дочь командующего Юаня из Восточной столицы (см. свидетельство геоманта Сюя в гл. LXII).

Когда добрались до секретаря Цуя, Ся Лунси отправлялся нанести визит, и слуги уже вывели ему коня, но заметив Симэня, Ся велел им привязать коня, а сам провел гостя в залу.

После положенных поклонов и приветствий Симэнь велел Дайаню подать лист подношений, в котором значились кусок расшитого золотом темного бархата и кусок узорного атласа.

– Простите, сударь, что не поздравил вас первым, – говорил Ся Лунси. – Сердечно благодарю за внимание и за хлопоты с домом.

– Его сиятельство Хэ попросил меня подыскать дом племяннику, – объяснил Симэнь. – И я, памятуя наш разговор, предложил ваш дом. И, представьте себе, он сразу решил, что дом подойдет, и мне ничего не оставалось, как послать за счетом. Он сразу же согласился дать обозначенную сумму. Впрочем, это и похоже на придворного! Им вынь да положь. Тут же и договорились. Так что вам, ваше сиятельство, я считаю, тоже повезло.

Они громко рассмеялись.

– Да, мне еще надо будет засвидетельствовать почтение Хэ Тяньцюаню, проговорил Ся. – Он отбывает вместе с вами?

– Да, со мной, – отвечал Симэнь. – Семью перевезти собирается немного попозже. Дядюшка его очень меня просил поторопить ваше сиятельство по возможности пораньше освободить дом. Он бы тогда семью перевез. Пока в управе придется остановиться.

– Я его не заставлю долго ждать, – заверил Ся Лунси. – Как только найду дом, сразу же возьму семью. Думаю, в следующем месяце, не позднее.

Симэнь стал откланиваться и перед уходом оставил секретарю Цую свою визитную карточку.

– Посидели бы, сударь, – говорил Ся. – Простите, но я сам тут в гостях…

Он проводил Симэня. Тот вскочил на коня и отбыл к Хэ Юншоу, где его давно ждал обед.

Симэнь рассказал о визите к Ся Лунси.

– Дом он в следующем месяце обещал освободить, – заключил Симэнь.

– Как я вам признателен за великую услугу! – благодарил его обрадованный Хэ Юншоу.

После обеда они остались в зале поиграть в шашки.

Вдруг появился слуга и доложил:

– От господина Чжая посыльный с подношениями. Их доставили было секретарю Цую, потом сюда.

Слуга вручил красную визитную карточку, в которой значилось:

«Сим подношу кусок тканого золотом атласа, кусок нанкинского узорного шелка, свиную тушу, барана, два жбана вина придворного изготовления и две коробки сладостей.

С нижайшим поклоном и почтением сват Чжай».

– Доставил же я опять хлопот почтенному господину Чжаю, – заметил Симэнь при виде посыльного и, приняв подарки, вручил ответную карточку с благодарностью.

Посыльный был награжден двумя лянами серебра, носильщик с коромыслом пятью цянями.

– Я тут не у себя дома, – добавил Симэнь. – Прошу прощения, что не могу должным образом почтить господина дворецкого.

– Я не смею принять вашей награды, сударь, – проговорил слуга.

– Бери, на чарку вина пригодится, заключил Симэнь.

Слуга отвесил земной поклон и принял серебро.

– Сестра просила меня повидаться с племянницей Айцзе, – обратился к хозяину стоявший рядом Ван Цзин. – Гостинцы передать наказала.

– Что за гостинцы? – поинтересовался Симэнь.

– Две пары туфелек собственного изготовления.

– Всего-навсего? – удивился Симэнь. – Нет, так идти неудобно. – Симэнь подозвал Дайаня. – Достань из моего чемодана две банки печенья-розочек, положи в разрисованную золотом коробку и передай с визитной карточкой Ван Цзину. Переоденься в темное платье и ступай с ним навести Айцзе.

Однако не о том пойдет речь.

Симэнь написал визитную карточку и послал в знак благодарности секретарю Цую баранью тушу и жбан вина, а присланные ему свиную тушу, жбан вина и две коробки сладостей отнес в задние покои, чтобы отблагодарить Хэ И.

– Сударь, мы же как одна семья! – воскликнул благодарный Хэ И. – К чему вы беспокоились?!

А теперь расскажем пока о Ван Цзине.

Подошел он к дому дворецкого Чжая и сказал о намерении повидаться с Хань Айцзе. Ван Цзина провели во внешнюю залу. Появилась Айцзе. Повзрослевшая и похорошевшая, похожая на стройное деревцо, украшенное яшмой и нефритом, она мало чем напоминала прежнюю Айцзе. По ее распоряжению накрыли стол.

Угощая Ван Цзина вином и закусками, она заметила, что дядя слишком легко одет, и поднесла ему отороченный соболем небесно-голубой полотняный халат, а также пять лянов серебра.

Ван Цзин, вернувшись, рассказал о встрече Симэню, и тот остался очень доволен.

Симэнь и Хэ Юншоу играли в шашки, как вдруг послышались окрики. Свита разгоняла с дороги зевак.

– Его сиятельство Ся пожаловали. – доложил привратник и протянул две визитных карточки.

Симэнь Цин и Хэ Юншоу поспешно надели халаты и шапки и вышли в залу, где приветствовали Ся Лунси. Хэ благодарил Ся по случаю приобретения дома. Ся поднес Симэню и Хэ Юншоу по куску атласа и жбану вина. Те долго отказывались и благодарили его, но потом приняли подарки. Десять лянов серебра достались Бэнь Дичуаню, Дайаню и Ван Цзину.

Они сели. Подали чай. Завязался разговор.

– Могу я выразить почтение его сиятельству? – спросил Ся Лунси.

– Дядюшка, к сожалению, отбыл во дворец, – отвечал Хэ Юншоу.

– Передайте, пожалуйста, мою глубокую признательность его сиятельству, – говорил Ся, оставляя визитную карточку. – Прошу прощения, что не нанес визита раньше.

Ся Лунси стал откланиваться. Хэ Юншоу отправил ему с посыльным кусок вытканного золотом атласа, но не о том пойдет наш рассказ.

Близился вечер. Хэ Юншоу опять устроил Симэню угощение в теплом павильоне в саду. Пока они пировали им пели певцы. Разошлись во вторую ночную стражу.

Оставаясь под впечатлением сна, Симэнь распорядился, чтобы Ван Цзин перенес свою постель к нему в библиотеку. Слуга устроился на полу, но ночью Симэнь позвал его к себе на кровать. Нагие, они лежали обнявшись. Их уста благоухали. Симэню были сладостны поцелуи слуги.

Да,

Так и кончился тот вечер.

На другой день Симэнь встал в пятую ночную стражу, и вместе с Хэ Юншоу они отправились на высочайшую аудиенцию. До открытия Восточных ворот они находились в Зале Ожидания, потом проследовали внутрь.

Только поглядите:

Немного погодя послышался мелодичный звон колокольчиков. Открывались ведущие к трону Девять ворот. Когда отверзлись Небесные врата, взору предстало в полном величии парадное облачение государя. То было царствие мира и благоденствия, эпоха счастливых знамений. После жертвоприношений Сын Неба воротился из Южного предместья столицы, и все чины – гражданские и военные, собравшись в правительственном дворе, ожидали аудиенции. Ударили в колокол. Сын Неба вышел из Тронного дворца и проследовал в залу Высокого Правления, чтобы принять поздравления от верноподданных Империи. Взвились благоуханные шары, поднялся занавес. Величественное зрелище открылось взору!

Только поглядите:

Веет царственный ветер, чист и спокоен. Расстилается жизни тепло над землей. Прекрасное светит на небе солнце. Там, высоко, паров животворных густеют громады. Тут в дымке таятся терем феникса и палата дракона. Мгла рассеется, и разольется повсюду благовещих паров аромат. Когда же хлопьями повалит снег, тысячи жемчужных нитей обовьют дворцы. Вспыхнут ожерелья цветами утренних зорь. Блистают золотом и бирюзою залы Счастья Великого, Полного Счастья, Достоинств Изящного Слова и Собранья Мудрецов. Один другого великолепнее и краше дворцы Яснонебесный и Солнцем Освещенный, Покоя Чистого, Покоя Неземного и Благовещего Соединения Светил. Всеми красками переливаются, слепят глаза. В тени прохладной красуются резные балюстрады и мраморные ступени. Клубится, стелется густой туман. Плотно окутывает золоченные стропила и расписные балки. В желтых дворцах струится из курильниц дорогих благоуханье нежное алоэ и сандала. В красной галерее и на террасе с яшмовым крыльцом светло-светло от ярко горящих узорных свечей. Чу! Три удара громовых большого барабана возвестили о начале дня. В мелодичный колокол ударили сто и восемь раз. Скрестились с лязгом мечи и трезубцы. Драконовы знамена развевались тут и там со свистом. Телохранители-гвардейцы несут круглые, квадратные зонты. Высоко подняты одни, другие – чуть пониже. В золотой экипаж и нефритовый впряжены слоны. Их эскортируют войска. А поглядите вон туда! Стражи с оружием наготове идут рядами по два, по три. Плывет, качаясь, море опахал драконовых и вееров. Скачут стройные отряды всадников – яшмовая сбруя, седла золотые. Горделива поступь холеных коней. Шествуют парами слоны. Одни с коробками для стрел и луков, другие в колесницы впряжены. Они могучи и страшны. Охранных войск полководцы, – силачи и великаны, заткнут за пояс небесных духов. За подвиги облаченные в броню золоченую грозные демоны – личная стража в строгом строю. Расшитая парча, на поясах мечи – облик повелительный и строгий. У зальных дверей стояли чинно цензоры, придворные историографы – знатоки церемониала. В высоких шапках с единорогом, они бамбуковые дщицы [1287]Дщицы, или дощечки, из дерева или слоновой кости в руках сановников – символы готовности придворных в любой момент записать указ государя. держали на груди. С тушечницей рядом, застыв, стояли сановники, сверкавшие парчою одеяний. Волю Государя провозглашать – их долг. В зале Золотой в порядке строгом колыхались опахала. Высоко, к балке расписной, легко взвился подъятый занавес жемчужный. В тереме Изящного слога три раза возвестил рассвет смотритель петухов. Пред яшмовым крыльцом призвали к тишине хлыста ударом троекратным. Замерли ряды булав и кистей [1288]Булавки и кисти – регалии на шапках чиновников. . Средь них и пяти рангов титулованная знать, солидные и величавые вельможи.

На Драконовом ложе, обтянутом узорной парчой, восседал Его Величество Государь Император со взором, устремленным вдаль. Дюжина нитей нефритовых шариков свисает с козырька монаршьей плоской шапки. Ланьтяньского нефрита пояс, желтый халат с драконами, на двойной подошве сапоги поблескивают черным глянцем. В деснице белого нефрита скипетр в оправе золотой. Спиной уперт в экран затронный с узором пышным из девяти громов и молний, феникса и дракона.

Да,

Сей государь, в самом деле, родился с бровями Яо,[1291]У мифического идеального правителя древности Яо будто бы были восьмицветные брови: конфуцианские интерпретаторы истолковывали этот признак Яо как символ мудрости, прозорливости, умения разбираться в движении небесных светил. глазами Шуня,[1292]У другого мифического правителя древности, Шуня, в глазах будто бы было по два зрачка, что считалось символом его прозорливости. спиною Юя.[1293]Мифический правитель Великий Юй был известен своим неутомимым трудом по борьбе с потопом. и плечами Тана[1294]Па древним преданиям, из каждого плеча мифического правителя Чэнь Тана будто бы росло по две руки, что также считалось символом его трудолюбия. Вообще следует подчеркнуть, что император Хуэй-цзун описан здесь с помощью обычных сравнений – клише, употреблявшихся для описания государей в китайской повествовательной прозе. При этом необходимо учесть, что мифические правители, с которыми он сопоставляется, считались идеальными правителями, а Юй и Тан почитались как основатели легендарной династии Ся (XXIII в. до н. э.) и первой исторической династии Шан, или Инь (XVIII в. до н. э.). Дарованиями и талантами не знал себе равных.

Искусен был в стихах и рифмах. Их помнил он с баранье стадо, Писал умело на бамбуковых планках, соперничал с искусством Сюэ Цзи.[1295]Сюэ Цзи – знаменитый каллиграф и художник VIII в. Писание трех учений.[1296]Три учения – конфуцианство, даосизм, буддизм. толковал, постиг каноны девяти течений мысли[1297]Имеются в виду каноны конфуцианцев, даосов, натурфилософов (школы инь-ян), легистов, номиналистов (школы имен), моистов, политологов (школы продольных и поперечных союзов), эклектиков (или энциклопедистов) и аграрников. Веселью предавался по утрам, а на закате наслажденьям, правителю Мэн Чану.[1298]См. примеч. в Цзяньгэ уподобясь. Сластолюбив он был и пристрастен к чарке, как Чэнь[1299]Чэнь Хоу-чжу (буквально: последний государь Чэнь) – последний правитель эфемерной династии Чэнь, правил в 583–589 гг. Своей расточительностью, жестокостью и развратом довел династию до гибели. Упоминание его здесь явно не случайно, оно как бы призвано снять гиперболическое восхваление сунского Хуэй-цзуна, сделанное несколькими строками выше, и напомнить читателю, что и он своей расточительностью и безволием доведет до гибели династию Северная Сун, которая падет под ударами чжурчжэньского войска. – последний государь в Цзиньлине. Сел на престол он в восемнадцать лет. За четверть века, что царствовал, пять раз менял правления девизы[1300]Девизы правления менялись либо в ознаменование важных событий, либо неудач – экономических или политических, с целью провозглашения новой светлой эры. Умиротворение Срединной Империи —первый был девиз, потом – Величественное Созидание, Великое Зрелище, Порядок и Гармония.[1301]Девизы «Цзянь-чжун Цзин-го» – 1101 г.; «Чун-нин» («Величественное Спокойствие») – 1102–1106 гг. (в оригинале ошибочно «Чун-цзянь» – «Величественное Созидание»); «Да-гуань» – 1107–1110 гг.; «Чжэн-хэ» – 1111–1117 гг. – время основного действия романа. В приближающемся в гл. LXXI новом, 1118 году происходит установление следующего девиза «Чун-хэ» – «Двойная Гармония». Позднее Хуэй-цзун установит последний девиз «Сюань-хэ» – «Всеобщего Согласия» (1119–1125 гг.). Выражение «пять раз менял правления девизы» может означать пять переходов от первого девиза к последнему.

Император воссел на трон. Когда ударами хлыста возвестили тишину, сановники – штатские и военные, начальники палат и ведомств с бамбуковыми дщицами на груди, приблизившись к красным ступеням, совершили пять коленопреклонений с поднятием сложенных рук, и трижды били челом и благоговейно поднесли поздравительные адреса.

Придворный глашатай, облаченный в пурпур с оправленным в золото поясом, проследовал к золотым ступеням и провозгласил Высочайшее повеление:

Только он умолк, как из первого ряда сановников вышел солидный вельможа.

Был слышен каждый его шаг. Ветер раздувал рукава его халата. Трудно было определить, сколь высок его ранг. Нефритовый пояс говорил о высоких заслугах и репутации. Вы только вглядитесь! Да это же сам Цай Цзин – первый министр, академик Залы Высокого правления, начальник Ведомства чинов, Государев Наставник, князь Луский. В парадной шапке, с дщицею в руке, он пал ниц пред золотыми ступенями и, бия челом, обратился к государю:

– Многая лета, многая лета, многая, многая лета!!! В почтении, исполненном содрогания и трепета, склоняет перед Вашим Величеством голову верноподданный. В течение двух десятилетий Вашего высокого правления покой царит во вселенной, обилием наслаждается Поднебесная. Небо ниспослало Вам мудрость, и несть числа счастливым знамениям. Ускоряет свой ход солнце, ярче сияют звезды и необъятнее становятся моря. Наслаждение Вашего Величества да продлится тьму лет! Да хранит Небо постоянство, Земля – покой, да пребывает народ в мире! Величие Высочайших помыслов ведет к вечности беспредельной. На границах Ваших никогда не скрещиваются копья. Все соседи несут дань Вашему трону. Ваш дворец Серебряной горою устремляется в небеса. Неотразимо прекрасна Ваша первая в мире Нефритовая столица. Вы по заслугам восседаете на священном престоле в Небесном дворце, вознесшемся к пурпурным облакам. Сколь счастлив Ваш верноподданный, живущий в эпоху процветания, когда царит гармония между Вашим Величеством и народом! Да сравнится век Ваш с долголетием горы Хуа, дабы никогда не мерк над нами свет Солнца и Луны. На Небо и Ваше Величество уповаю. Не в силах превозмочь восторг свой, в трепете величайшем осмеливаюсь воздать сию хвалу Вашему Величеству, и да будет она услышана!

Воцарилась тишина. Наконец, объявлена была Высочайшая воля:

Государев Наставник Цай Цзин принял Высочайший указ и вернулся на свое место.

– Есть желающие обратиться к Его Величеству? Выходите! – обратился глашатай. – Если нет, Высочайшая аудиенция окончена.

Не успел он кончить, как из рядов сановников вышел, поклонившись, вельможа с опущенной дщицей, которую держал перед собой. В темно-красном халате, с нефритовым поясом, на котором красовался золотой замок-рыба, он опустился на колени перед золотыми ступенями и сказал:

– Аз, верноподданный Чжу, – Муж светлых заслуг, Главнокомандующий войсками Вашего Величества телохранителей и карателей, Пестун Государев и Пестун Наследного принца, представляю Вашему Величеству судебных надзирателей в чине тысяцких, во главе с Чжан Луном, общим числом двадцать шесть, со всей Поднебесной – с обеих берегов реки Хуай, из двух частей Чжэцзяна, Шаньдуна, Шаньси, Хэнани, Хэбэя, Гуандуна, Гуанси, Фуцзяни, Гуаннани и Сычуани. Проведена была инспекция их служебной деятельности и решено, кто заслуживает перемещения и повышения. Вызвав их для обмена свидетельств на должность, верноподданный Вашего Величества не решился действовать по собственному усмотрению, а посему представляет Вашему Величеству в ожидании Высочайшего решения.

Было оглашено Высочайшее утверждение:

Главнокомандующий Чжу Мянь принял приказ и вернулся на свое место.

Сын Неба опустил рукава драконова халата, что означало конец аудиенции, и вернулся во внутренние покои. Сановники стали расходится. Двумя рядами проследовали они через Церемониальные ворота. Двенадцать слонов, не дожидаясь своих смотрителей, шествовали своим путем впереди полководцев и начальников. Послышался лязг брони. Потом из ворот стали выходить вооруженные мечами богатыри и полки «Красные войска». Засверкали копья. Около императорского дворца царила настоящая сутолока. Смешались колесницы и экипажи, кони и отряды стражи. Казалось, разбушевавшееся море опрокидывает громады волн – такой стоял шум толпы. Будто рушились горы и разверзалась земля – так ржали и ревели кони.

Покинув дворец, надзиратели вскочили на коней и поскакали в управление для получения дальнейших распоряжений, но оно оказалось запертым.

Наконец, появился секретарь с печатью в руке и объявил:

– Его превосходительство нынче не принимают. Паланкин уже подан к западным воротам. Отбывают к их превосходительствам Цаю и Ли на пиры по случаю Зимних торжеств.

Надзиратели разъехались.

Симэнь и Хэ Юншоу вернулись домой. На другой день они получили в управлении свидетельства и зарегистрировались в Военном ведомстве. Симэнь заехал попрощаться с дворецким Чжаем, упаковал одежды, собрал вещи и вместе с Хэ Юншоу они были готовы тронуться в путь.

Хэ И устроил накануне вечером прощальный пир и наказал племяннику:

– Смотри, во всем слушайся господина Симэня! Не делай по-своему. А то, чего доброго, нарушишь этикет.

Из Восточной столицы они отбыли в одиннадцатой луне одиннадцатого дня. Их сопровождало не меньше двух десятков лиц. Когда они вышли на Большой Шаньдунский тракт, уже стояли зимние морозы, да такие лютые, что капли воды замерзали на лету. Им встречались глухие предместья и запущенные дороги. На голых деревьях сидели замерзшие вороны. Поредевшие леса едва освещались косыми лучами тусклого солнца. Под вечер снеговые тучи сгущались над речными переправами. Одна гора оставалась позади, другая вырастала впереди. Селение за селением миновали путники, а когда перебрались через Хуанхэ, то близ речной таможни у Восьмигранного городка на них неожиданно налетел сильный порыв ветра.

Только поглядите:

То был не тигра рев и не драконово рычанье громовое. То с воем поднялся холодный ураган. С силою ветер путникам в лица хлестал. Мороз пронизывал до самых костей. Нельзя укрыться было под сенью ив – там приютились водяные, притаились монстры с гор. То заволокло – ни зги не видно было. Немного погодя исчезла мгла, уплыли тучи. Пара вспугнутых чаек вспорхнула с зеленого тополя возле плотины. Утка с селезнем – чета неразлучная – взмыла ввысь из прибрежной осоки. А поглядите туда! Как развевает занавесь оконный ветер, тушит серебряный светильник, проносится по залам расписным, раздувает газовые одеянья, танцует и порхает неустанный по цветам и ивам. Вот зловещий мрак сгустился. Вздымался песок, летели камни. Светло вдруг стало. Трещали деревья вековые. Дикий гусь одинокий упал, напуганный, в глубокий ров. Обрушились на землю камни. Казалось, разразился ливень небывалой силы. Облако пыли затмило небосвод. Как будто барсов несметные стаи царапали землю. В селение спеша, старые рыбаки свернули удочки и бросились стремглав домой. С душевным трепетом, полы подоткнув, сбегали дровосеки с гор. Втянули шеи, подобрали лапы, забились вглубь ущелий тигры, леопарды. Свернулись в клубок, поджали хвосты морских пучин драконы, свирепостью своей страшившие людей. Вон в ураганном вихре, как ласточек, сорвало с крыши черепицы и носит, кружит. В горах летят каменные глыбы, тут черепицы, как ласточки, снуют. Плутает путник дальний, сбившийся с пути. Зловеще грохаются камни. С испугу гость торговый силится свернуть паруса. Буря с корнем вырывает вековые дерева, а что поменьше – носит как пушинку. Вот разыгралась же стихия! Ураган уже ломает и крошит пред самыми вратами ада, вихрем кружит пыль над самым Фэнду [1303]Фэнду – столица загробного мира. . Чанъэ поспешно закрывает ворота дворца Лунной жабы. Зовет на помощь Ле-цзы из заоблачных пустот [1304]Фраза о Чанъэ и Ле-цзы в точности повторяет пассаж из гадания об умирающей Пинъэр из гл. LXII (см. примеч.). . Едва не снесло Нефритового Владыку с вершины Куньлунь. Ураган качает Небо и Землю.

Симэнь Цин и Хэ Юншоу при таком ветре были не в силах продвинуться ни на шаг вперед в своих покрытых коврами теплых паланкинах. Время клонилось к вечеру.

– Не заночевать ли нам в ближайшей деревне, – посоветовал Хэ Юншоу, с опаской поглядывая на густой лес, где могли повстречаться грабители. – Может, завтра ветер утихнет, тогда продолжим путь.

Долго они искали ночлега. Наконец-то вдали показался старинный монастырь, наполовину обнесенный стеной, около которой росли редкие ивы.

Только поглядите:

Симэнь и Хэ Юншоу остановились в этом буддийском монастыре, который назывался Обителью Желтого Дракона. Они нашли в ней всего лишь нескольких погруженных в созерцание монахов, которые сидели в полной тьме. Обитель почти рухнула. Только бамбуковая изгородь кое-как отделяла их от остального мира.

Вышел настоятель и, поприветствовав гостей, велел вскипятить чаю и задать сена лошадям.

Когда подали чай, Симэнь достал из дорожной сумы вареную курицу, копченой свинины, пирожков с фруктовой начинкой и других сладостей. Они с Юншоу кое-как закусили, отведали соевой похлебки, которую им подали, и легли спать.

На другой день ветер утих, стало проясняться. Они одарили настоятеля ляном серебра и снова отправились в путь на Шаньдун.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.