Онлайн чтение книги Вождь окасов Le Grand chef des Aucas
ГЛАВА XXXIX. Раненый

Воротимся теперь к графу де Пребуа-Крансэ.

Когда похищение было совершено, та часть долины, в которой дон Тадео раскинул свои палатки, была пуста. Толпа, увлеченная любопытством, бросилась в ту сторону, где происходило возобновление договора. Впрочем, меры похитителей были так хорошо приняты, все сделалось так скоро без всякого сопротивления, без криков и без шума, что тревоги не было, никто даже и не подозревал, что случилось.

Крики молодого человека не были никем услышаны, а пистолетные выстрелы его смешались с шумом празднества. Итак, Луи довольно долго лежал без чувств перед палаткой; из двух ран его струилась кровь.

По странной случайности, все служители и даже два индейских вождя удалились, как мы сказали, чтобы присутствовать при церемонии.

Когда крест был водружен, когда генерал и токи, взявшись за руки, оба вошли в палатку, толпа разделилась на маленькие группы и скоро разошлась; каждый поспешил вернуться на то место, где был раскинут временный лагерь его партии.

Индейские вожди первые возвратились к Луи; когда любопытство их удовлетворилось, они начали упрекать себя, зачем так надолго оставили они своего друга. Приближаясь к лагерю, они удивились, что не видят Луи, и некоторый беспорядок наполнил души их беспокойством. Они ускорили шаги. Чем более они приближались, тем более этот беспорядок становился очевидным для их глаз, привыкших замечать признаки, неприметные для глаз белого.

В самом деле, пространство, оставленное свободным в ограде, составленной из тюков, казалось, было театром борьбы; на сырой земле оставались следы нескольких лошадей; некоторые тюки даже были отодвинуты как бы затем, чтобы расширить ходы. Эти признаки были достаточны для индейцев; они разменялись тревожным взором и вошли в стан поспешными шагами.

Луи находился еще в том самом положении, в каком оставили его индейцы: он лежал поперек входа в палатку, с разряженными пистолетами в руках, с головою, опрокинутою назад, с полуоткрытыми губами и сжатыми зубами. Кровь уже не текла. Индейцы смотрели на него с минуту с остолбенением. Лицо молодого человека было покрыто смертельной бледностью.

– Он умер! – сказал Курумилла голосом, прерывавшимся от волнения.

– Может быть, – отвечал Трангуаль Ланек, становясь на колена возле тела.

Он поднял безжизненную голову Луи, развязал ему галстук и открыл грудь, тогда он увидал две раскрытые раны.

– Это мщение, – прошептал он. Курумилла покачал головой с унынием.

– Что делать? – сказал он.

– Мне кажется, что он не умер.

Тогда с чрезвычайной ловкостью и невероятным проворством оба индейских вождя окружили раненого самыми разумными и дружескими попечениями.

Долго все было бесполезно. Наконец слабый вздох мучительно вырвался из стесненной груди молодого человека; легкий румянец покрыл его щеки, и он раскрыл глаза.

Омыв рану свежей водой, Курумилла приложил к ней листья oregano и сказал:

– Он лишился чувств от потери крови, раны его широки, но не глубоки и нисколько не опасны.

– Но что такое случилось здесь? – вскричал Трангуаль Ланек.

– Послушай! – сказал Курумилла, взяв его за руку. – Он что-то говорит...

В самом деле, губы молодого человека зашевелились; наконец он произнес с усилием и таким тихим голосом, что оба индейца с трудом услыхали это единственное слово, в котором для него сосредоточивалось все:

– Розарио!

– А! – вскричал Курумилла, как бы озаренный внезапным светом. – Где же бледнолицая девушка?

И он бросился в палатку.

– Теперь я понимаю все, – сказал он своему другу. Индейцы осторожно приподняли раненого, перенесли его в палатку и положили в пустую койку донны Розарио. Луи пришел в сознание, но почти тотчас же впал в глубокую дремоту.

Устроив его как можно удобнее, индейцы вышли из палатки и начали с инстинктом, им свойственным, искать на земле признаки, которых не могли спросить ни у кого, но которые должны были указать им след. Теперь, когда покушение на убийство и похищение сделались очевидны, надо было напасть на след похитителей и постараться, если возможно, спасти молодую девушку.

После детального осмотра, который продолжался не менее двух часов, индейцы вернулись к палатке, сели друг против друга и несколько минут курили молча.

Слуги пришли с празднеств и испугались, узнав, что случилось во время их отсутствия. Бедные люди не знали на что решиться; они дрожали при мысли об ответственности, которая лежала на них и о страшном отчете, которого от них потребует дон Тадео.

Между тем вожди выкурили трубки, погасили их, и Трангуаль Ланек заговорил.

– Брат мой мудрый вождь, пусть он скажет что он видел?

– Я буду говорить, если того желает брат мой, – отвечал Курумилла, кланяясь, – бледнолицая девушка с лазоревыми глазами была похищена пятью всадниками.

Трангуаль Ланек сделал знак согласия.

– Эти пять всадников приехали с другой стороны реки; следы их ясно видны на земле, которую они замочили в тех местах, где лошади ступали мокрыми копытами. Четверо из всадников индейцы, пятый бледнолицый; у входа в стан они остановились, разговаривали с минуту, и четверо сошли с лошадей; следы их видны.

– Хорошо! – отвечал Трангуаль Ланек. – У брата моего зрение прекрасное, ничто от него не укрывается.

– Из четырех всадников, сошедших на землю, трое индейцы, что легко узнать по следам их голых ног, большой палец которых, привыкший держать стремя, очень отдален от других пальцев; четвертый всадник белый; его шпоры оставили везде глубокие следы; трое первых ползком добрались до дона Луи, который разговаривал у входа в палатку с молодой девушкой с лазоревыми глазами и стоял спиною к тем, которые подошли к нему; на него напали неожиданно, и он упал, не имея времени защищаться; тогда четвертый всадник прыгнул и схватил молодую девушку на руки и перепрыгнув через тело дона Луи, побежал к своей лошади, а за ним бросились и три индейца; дон Луи видимо сначала приподнялся на колени, потом успел стать на ноги и выстрелил из своих пистолетов в одного из похитителей; тот упал раненый; это был бледнолицый. Лужа крови указывает место его падения; умирая, он рвал траву руками; тогда его товарищи сошли с лошадей, подняли его и ускакали с ним. Дон Луи, выстрелив из своих пистолетов, лишился чувств и упал, вот что я знаю.

– Хорошо, – отвечал Трангуаль Ланек, – брат мой знает все; подняв тело своего товарища, похитители опять переехали через реку и немедленно отправились к горам... Ну, теперь что же сделает брат мой?

– Трангуаль Ланек опытный вождь, он подождет дона Валентина, а Курумилла молод и потому отправится по следам похитителей.

– Брат мой говорил хорошо, он мудр и благоразумен, он найдет их.

– Да, Курумилла найдет похитителей, – лаконически отвечал индеец.

Сказав эти слова, Курумилла встал, оседлал свою лошадь и уехал. Трангуаль Ланек скоро потерял его из виду и вернулся к раненому.

День прошел таким образом. Испанцы все оставили долину; индейцы по большей части последовали их примеру; осталось только несколько запоздалых арокан, которые, впрочем, также приготовлялись к отъезду.

Между тем к вечеру Луи сделалось лучше, он мог наконец в нескольких словах рассказать индейскому вождю все, что случилось, но не сказал ему ничего нового; Трангуаль Ланек сам угадал все.

– О! – сказал в заключение молодой человек. – Розарио, бедная Розарио! Она погибла!

– Брат мой не должен предаваться горести, – кротко отвечал Трангуаль Ланек, – Курумилла следует за похитителями, молодая бледнолицая девушка будет спасена!

– Вы серьезно говорите это, вождь? Курумилла точно погнался за ними? – спросил молодой человек, устремив на индейца пылкий взор. – Могу я надеяться?

– Трангуаль Ланек – ульмен, – благородно отвечал арокан, – никогда ложь не оскверняла его губ; повторяю моему брату, что Курумилла следует за похитителями. Пусть брат мой надеется, он увидит птичку, которая поет такие приятные песни его сердцу.

При этих словах внезапная краска покрыла лицо молодого человека; печальная улыбка мелькнула на его бледных губах; он тихо пожал руку вождя и опять упал в койку, закрыв глаза.

Вдруг послышался бешеный галоп лошади.

– Ему лучше, – прошептал Трангуаль Ланек, смотря на раненого, правильное дыхание которого показывало, что он спокойно спит, – что-то скажет дон Валентин?

Он вышел и очутился лицом к лицу с Валентином.

– Вождь, – вскричал он задыхающимся голосом, – правду ли говорят слуги?

– Да, – холодно отвечал Трангуаль Ланек. Молодой человек упал как бы пораженный громом.

Индеец посадил его на тюк и, сев возле него, взял его за руку и сказал с кротостью:

– Брат мой должен быть мужествен...

– Увы! – вскричал молодой человек с горестью. – Луи, мой бедный Луи, умер, убит! О, – прибавил он с ужасным жестом, – я отомщу за него! Только для того, чтобы исполнить эту священную обязанность, соглашаюсь я жить еще несколько дней.

Вождь посмотрел на него со вниманием.

– Что говорит брат мой? – возразил он. – Друг его не умер.

– О! Зачем обманывать меня, вождь.

– Я говорю правду; дон Луи не умер, – возразил ульмен торжественным голосом, который вложил убеждение в разбитое сердце молодого человека.

– О! – вскричал он, вскочив с горячностью. – Так Луи жив, правда ли это?

– Да, однако ж он получил две раны.

– Две раны?

– Да, но пусть брат мой успокоится; они не опасны, закроются через неделю.

Валентин с минуту почти не верил этому радостному известию.

– О! – вскричал он, бросившись на шею к Трангуалю Ланеку и с неистовством прижимая его к груди. – Это правда, не так ли? Жизнь его не в опасности?

– Нет, пусть успокоится брат мой; одна потеря крови причина оцепенения, в котором он находится; я ручаюсь за него.

– Благодарю! Благодарю, вождь, я могу его видеть, не правда ли?

– Он спит.

– О! Я его не разбужу, будьте спокойны; только я хочу его видеть.

– Ступайте же, – отвечал, улыбаясь, Трангуаль Ланек.

Валентин вошел в палатку. Он взглянул на своего друга, погруженного в спокойный сон, тихо наклонился к нему и запечатлел поцелуй на лбу его, говоря шепотом:

– Спи, брат, я бодрствую.

Губы раненого зашевелились, он прошептал:

– Валентин!.. Спаси ее!..

Парижанин нахмурил брови и, выпрямившись, сказал Трангуалю Ланеку:

– Пойдемте, вождь, и расскажите мне подробно что случилось, чтобы я мог отомстить за моего брата и спасти ту, которую он любит!

Оба вышли из палатки.