Онлайн чтение книги Госик Gosick
Дочь Корделии

Они как будто переместились назад во времени и оказались в средневековой деревне.

Продолжал идти густой завесой мелкий дождь, молочно-белый туман окутывал деревню, расположившуюся в долине между холмов, которые торчали под таким же углом, что и зубья пилы. Туман окутал все дно долины непрозрачной воздушной завесой.

Странники очень медленно двинулись сквозь туман в безымянную деревню, как будто раздвигая тяжелый, цвета сливок, занавес, висящий на входе в комнату.

Мост был очень старым и неприятно скрипел у них под ногами. На дне оврага далеко внизу бурлили потоки, швыряя белую пену на поверхность скалы. Свистел зловещий ветер. Все шестеро ускорили шаг, стараясь, сами не зная почему, быстрее покинуть разводной мост.

Как только они перешли, мост с ворчанием поднялся назад. За воротами находилась каменная арка, за ней виднелось здание, напоминавшее сторожевую башню. Мост поднимало несколько человек. Их длинные светлые волосы, перевязанные сзади, качались из стороны в стороны при каждом движении. Кадзуя хотел было их окликнуть, но сильный порыв ветра закрыл их фигуры и арку в форме подковы еще более густым туманом.

Когда принесенный ветром туман угрожал уже ослепить Кадзуя, воздух неожиданно посветлел, и он смог видеть на удивление далеко. Его слух перекрывало громкое завывание ветра. Все, кроме Викторики, закрыли уши и переглянулись со страхом.

— Эй, посмотрите! — указал Ален.

Туман постепенно поднимался.

— Ох! — воскликнул Кадзуя.

Перед ними открылась небольшая деревня, заполненная рядами каменных квадратных домов. Они образовывали своеобразный узор, как будто замшелые серые камни были подобраны в соответствии с неким загадочным высшим математическим порядком, но, в то же время, казались случайно разбросанными.

Распахнутая деревянная дверь хлопала на ветру, скрипя петлями.

Большой колодец торчал в центре маленькой площади.

...абсолютно пустой площади.

— Это... развалины?.. — пробормотал охваченный благоговением Рауль.

Дерек кивнул и затараторил своим пронзительным голосом:

— Это средневековая деревня! Посмотрите на эту церковь! — Он указал на каменную башню, казавшуюся церковью, которая оказалась в поле зрения, когда туман рассеялся. — Посмотрите на эти розетты[1] и этот шпиль!

— Прямо как средневековая церковь на старой картине, — сказал Алан, снимая шляпу. Трое молодых людей смотрели на церковь благоговейными взглядами, погрузившись в секундное молчание.

Когда Кадзуя обратил на них вопросительный взгляд, Дерек начал объяснять.

— Мы учимся в школе искусств, так что многое знаем о таких вещах.

Алан восторженно присвистнул. Милдред, молча, повесила голову, она все еще выглядела позеленевшей.

Снова подул ветер, внезапно остатки тумана с шипением разошлись.

Путники замерли, сбитые с толку.

Без их ведома, впереди собралась группа людей с копьями и длинными мечами. Они смотрели на чужаков без всякого выражения.

— ...Это призраки? — шутливо пробормотал Алан, почесав бороду.

Такая реакция была вполне понятной. Стоявшие перед ними местные жители были как будто одеты в исторические костюмы. Их внешность подходила древнему состоянию деревни, которая могла сойти за средневековые развалины.

Мужчины носили шерстяные рубашки под кожаными жилетами и остроконечные шляпы. Юбки женщин были собраны за спиной в большой бугор, их волосы были убраны назад под вышитыми кружевными капорами.

Их одежда напоминала костюмы из пьесы Шекспира, застывшей во времени...

Все они выглядели очень похоже. И у мужчин, и у женщин были длинные светлые волосы, собранные сзади. Их тела были миниатюрными, и каждое из изящных, хорошо сложенных лиц напоминало о кукле, над которой мастер усердно потрудился.

Все они смотрели на путников своими тусклыми зелеными глазами. На лицах было угрюмое выражение, их кожа была сухой, из-за чего они напоминали безжизненную армию призраков, несмотря на их тонкие, изящные черты.

Толпа обратила внимание на Викторику.

Послышался гомон голосов.

— Это дочь Корделии!

— Корделия?..

— Посмотрите на её лицо. Она её точная копия!

— Это плохой знак!

Их голоса были хриплыми, напоминавшими сухие хрустящие листья, опадающие на землю. Одним синхронным движение селяне достали свое оружие, и глухой лязг металла о металл разнесся по площади.

Но потом...

Из неоткуда раздался иссохший голос.

— Стойте.

Толпа опустила оружие. Внезапно люди расступились, открывая дорогу, и, наконец, вперед выступил старик.

Мужчине в потрепанном сюртуке, казалось, было за шестьдесят. Его сильно поседевшие волосы были крепко перевязаны и собраны сзади. Его вихры и борода низко свисали, глаза были наполовину закрыты рыхлой морщинистой кожей. Большая жесткая ладонь сжимала гладкий посох черного дерева.

Мужчина подошел к Викторике и встал, сложив руки вместе, как статуя святого. Его спокойные глаза были полны холодного туманного света. Он посмотрел на Викторику.

— Ты дочь Корделии. Как тебя зовут?

— Викторика де Блуа, — тихо ответила Викторика, голосом почти таким же низким и хриплым, как у старухи.

Мужчина тихо охнул.

— Де Блуа?.. Значит, твоя кровь смешана с аристократами этой страны...

— У Вас с этим какие-то проблемы?

— Нет... Твоя мать... Что случилось с Корделией?

— Она пропала.

— Ясно. Нет покоя злым людям.

Викторика закусила губу.

— Корделия не преступница.

— Глупо возражать старшим. Ты росла не в деревне, поэтому тебе не привили смирения, которым должно обладать ребенку. Даже Корделия никогда не шла против моих слов и покинула деревню без жалоб... Ну, ладно.

Не обращая внимания на ярость, кипевшую во взгляде Викторики, мужчина повернулся к селянам.

— Этот ребенок — потомок, прибывший после того, как прочитал наше сообщение. Дочь Корделии. Но на этой девочке нет греха. Незачем ее прогонять. Давайте примем ее и вместе отпразднуем фестиваль середины лета.

Толпа молчала. Люди обменялись взглядами своих мутных глаз, но никто не произнес ни слова.

Мужчина продолжил:

— вы должны делать, как я говорю. Не волнуйтесь; никаких бедствий не последует. Пусть даже мать этой девочки, Корделия...

Подул ветер, взъерошив седые волосы мужчины.

— ...убийца.

*****Мужчина был старостой деревни, его звали Сергий. Он сказал, что деревня простояла здесь четыре столетия, отсекая все контакты с внешним миром и живя как можно более независимо.

Сергий провел их деревне, взяв на себя роль гида.

— Во время фестиваля середины лета мы празднуем летнее возвращение духов наших предков и молимся о хорошем урожае. Он начинается завтра утром с восходом солнца, а заканчивается в сумерки. Надеюсь, вы останетесь до завтрашнего вечера.

— Завтрашнего вечера... — пробормотала Викторика.

— Да. Немногим более одного дня. Днем на площади будет парад платформ в сопровождении музыки; это сообщит лесу о начале фестиваля. Потом наступит небольшой перерыв, и к обеду фестиваль начнется заново. Юные девушки будут бросать лесные орехи, сообщая о начале фестиваля. Затем молодые мужчины облачаться в костюмы и устроят представление на городской площади. Зимняя Армия сразится с Летней, и Летняя выиграет, одолев генерала Зимней, Снеговика. Мы отпразднуем победу лета, после чего начнем готовиться к почитанию предков. Считается, что по пути к площади предки проходят через церковь; поэтому только в это время никому нельзя находиться в церкви. А когда наступит ночь, выбранные селяне наденут маски и станцуют в роли вернувшихся предков. На этом фестиваль закончится, и мы получим еще один год мира и процветания! — продолжил Сергий.

Но Кадзуя был взволнован, он все еще не отошел от шока, услышав слово «убийца» пару минут назад. Трое молодых мужчин наоборот пребывали в своем собственном мире, вскрикивая и восклицая от видов деревни.

— Посмотрите на эту стену!

— Каменная дома и сердца. И трубы тоже! Все здесь чертовски старое.

Алан начал хвастаться своими сияющими новыми наручными часами перед молодым блондином, стоявшим рядом с Сергием, видимо, его помощником. Молодой человек, державший в руках ружье, был одним из высоких селян и еще более красивым. Он глянул на часы мельком, потом уставился на них удивленно.

— Что, никогда такого не видел?

— ...Мы никогда не покидаем деревню.

— Правда? Тогда чем вы целый день занимаетесь?

Алан начал громко разговаривать с парнем, бывшим примерно того же возраста. После часов он показ ему черепаховые очки, затем потянул за одежду шедшего рядом Дерека, желая показать пошив...

Староста, Сергий, недовольно нахмурился, его длинные брови дернулись.

Он провел гостей к площади в центре города. За площадью виднелась крутая скала и небольшой темный лес. Видимо, деревня представляла собой маленькую окружность, которую со всех сторон обступал лес. Только скалистый участок у входа был закрыт защитными стенами; позади деревни стен не было. Но лес был полон обманов, казалось, заблудиться в нем несложно.

Деревня была не особо большой. Но Кадзуя казалось удивительным, что такая маленькая деревня смогла просуществовать так долго.

Теперь Сергий направил свой взгляд на лес.

Ветки деревьев тихо шуршали на ветру.

В следующий миг Сергий выхватил у молодого человека ружье и направил его дуло на деревья.

Алан и Дерек были поглощены оживленной беседой и не заметили, что он делает.

Молодой помощник охнул.

Раздался резкий звук выстрела.

Алан и его попутчики дружно подпрыгнули, повернув друг к другу удивленные лица.

— К-ка-какого черта?

— Волки, — коротко ответил Сергий. — В этих горах бродят дикие волки. Они вырастают большими и очень злыми. Если найдем одного, запугиваем, чтобы близко к деревне не подходил. Что я только что и сделал.

Молодые люди переглянулись.

— В лесу скрывается много утесов, так же, как и злобных волков, так что лучше вам к нему не приближаться. Самый безопасный способ попасть в деревню — через подъемный мост.

Молодой помощник Сергия сжал губы в напряженную линию страха, но ничего не сказал.

Алан пробежался пальцами по своей бороде и спросил Сергия:

— Но, старик, в Хоровице живущих здесь людей называют серыми волками. В основном, они довольно подозрительно к вам относятся, вы в курсе? — Он повернулся к Раулю, ища поддержки. Рауль кивнул, его большое тело съежилось, когда он испуганно посмотрел уголком глаза на ружье.

Когда молодой помощник услышал такое грубое обращение к старосте, «старик», он охнул и неуверенно перевел взгляд с Алана на Сергия, не зная, стоит ли ему злиться.

Сергий сухо рассмеялся.

— Это не правда! Мы обычные люди. Они просто не доверяют нам, поскольку мы живем глубоко в горах и все еще придерживаемся своего образа жизни.

— А... — Алан кивнул, а Дерек пронзительно засмеялся. Рауль тоже ухмыльнулся.

— ...Мы просто немного другая раса. Живущие внизу — они, наверное, чувствуют наше расовое отличие из-за цвета кожи. Потому что с нашей точки зрения мы никогда не делали ничего необычного, — добавил Сергий уклончиво. А затем снова пошел вперед.

Они продолжили идти по пыльной мощеной булыжником улице. Проходя через площадь в центре деревни, они увидели средневековое здание церкви рядом с дорогой. За церковью можно было с трудом различить в тумане очертания кладбища. Почему-то это вызвало у Кадзуя дурное предчувствие, и он отвел взгляд. За кладбищем рос темный лес, пространство между ветвями деревьев заполнял густой туман.

Узкая дорога неожиданно стала шире. Когда уже начало казаться, что скоро начнется лес, Сергий остановился.

Мощеная булыжником дорога продолжала мягко подниматься вверх. Бесчисленные слои тумана закрывали путь, подобно прозрачным занавескам из кисеи, которые колыхались на ветру. Слои тумана танцевали, поднимаясь все выше и выше. Затем, выше по дороге, путники заметили нечто зловеще темнеющее на холме немного выше их — округлый ком, как будто кто-то сидел на корточках, повернувшись спиной.

Силуэт был серым и крупнее всего, что они могли себе представить. Милдред подавила крик.

Это было огромное серое животное!

Сейчас оно присело на темном, мрачном холме, но, казалось, медленно возвращалось к жизни, собираясь повернуть голову в сторону путников и снести холм ударом задних лап, готовясь к немедленной атаке...

Фигура огромного серого волка...

Внезапно в голове Кадзуя всплыл мрачный слух, рассказанный владельцем гостиницы в Хоровице, и то зловещее, тревожное выражение его лица.

Там живут серые волки... Вам никогда не стоит их злить... Лучше никогда не провоцировать их даже мелочами...Ужасные оборотни...

Мимо просвистел порыв ветра.

...А? Кадзуя потер глаза.

Он понял, что огромная фигура на самом деле сделана из камня. Безжизненная поверхность: холодная, сухая, серая. А потом до него дошло, что это был обман зрения.

Потому что перед ними стоял особняк, большой и темно-серый.

Он был построен из каменных плит, слева высилась башня, напоминавшая поднятую голову животного. Цветочные розетки были изящно вырезаны на столбах у входа, крыша так же была красиво украшена. В ясный день каменный фасад, наверное, блестел, как белый мел, но сейчас он был погружен в глубокую отталкивающую серость.

Особняк был примечательным — элегантным, но таким тусклым, как будто его покрасили кистью, которую обмакнули лишь в черный.

Расположенные по периметру цветочные клумбы, засаженные красными цветами, незнакомыми Кадзуя, образовывали странный узор. Они были единственным источником ярких цветов, но клумбы больше напоминали искривленные кровяные сосуды, способствуя созданию мрачной и зловещей атмосферы.

Сергий объявил хрипло:

— Это мой дом.

Странники переглянулись.

— Можете остаться здесь до конца фестиваля, — продолжил он.

*****Особняк был большим и тускло освещенным.

Он был красиво спланирован. Каждая комната была обставлена полированной мебелью красного дерева и закрыта бархатными шторами, из-за чего поместье казалось отделенным от простой каменной деревни.

Когда путники вошли через большие двери, то увидели широкую лестницу, покрытую красным ковром, а еще дальше — холл, сияющий подсвечниками. Они поднялись по ступеням в коридор, увешанный тяжелыми занавесками. Настенные лампы под потолком мигали оранжевым.

На стенах сумрачного коридора висели портреты предков. Все лица были привлекательными, но суровыми, у всех были длинные светлые волосы, перевязанные сзади. Портрет, висевший ближе всего к лестнице, казался самым молодым, человеку на нем было едва за сорок.

Пока гости рассматривали портреты, из тени раздался невинный, похожий на детский, голос.

— Это господин Теодор, староста, которого убили.

Плечи Викторики дернулись.

Все повернулись на звук голоса.

Там стояла женщина, державшая лампу. На вид ей было лет двадцать пять или двадцать шесть. Ее густые светлые волосы были заплетены в маленькие косички, заколотые по одной в продуманную прическу. Лицо у нее было миловидным, с тонкими чертами, но выражение его напоминало сломанную куклу. Голова женщины напряженно склонилась набок, как будто готова была в любую секунду отвалиться и покатиться по полу.

Ее темные зеленые глаза цвета нефрита ярко блестели в тусклом свете коридора.

Судя по ее облику, похоже, она работала горничной. Одежда на ней была такая же устаревшая, как и на Сергии. Ее длинная юбка была собрана в большой турнюр[2], корсет стягивал тонкую талию, белый воротничок закрывал горло.

Сергий повернулся к гостям.

— Это Карминия. Она работает здесь горничной.

Карминия согнула одно колено в легком реверансе.

А затем она посмотрела на Викторику холодным взглядом.

— Ты выглядишь в точности, как Корделия.

Кадзуя сглотнул.

Ее голос, еще недавно звучавший по-детски, теперь как будто принадлежал совершенно другому человеку. В этот раз он стал низким и глубоким, как у мужчины.

Пока Карминия продолжала говорить, ее голос становился то выше, то ниже, меняя свое звучание с женского на мужское, с взрослого на детское.

— Я в то время была очень мала, но хорошо все помню. Корделию изгнали двадцать лет назад. В этом доме...

— Карминия.

— В кабинете господина Теодора, Корделия рассыпала по полу золотые монеты, а потом...

— Карминия.

— Она взяла кинжал и...

— Карминия!

Она закрыла рот и плавно подняла левую руку.

Под всеобщим взглядом она поднесла указательный палец левой руки к своему темному глазу цвета нефрита, оттянула нижнее веко и потерла глазное яблоко подушечкой пальца.

Зрители охнули при виде того, с какой силой она трет свой глаз. Они ясно видели белок под ее левым глазом. Красные капилляры выходили на поверхность, разрывая белизну тонкими красными трещинами.

Карминия терла и терла, показывая белок своего глаза.

А затем она резко одернула руку.

Свет ламп как будто внезапно потускнел.

*****— Инцидент произошел в кабинете. Больше им никто не пользуется. Это старая комната в глубине первого этажа.

Гости сидели вокруг стола в столовой за легким завтраком, приготовленным Карминией.

В комнате был мраморный камин. Прямоугольные стеклянные лампы висели на глянцевых, обшитых черными панелями стенах. Комната была роскошно оформлена, но почему-то все равно создавала давящее ощущение. Кадзуя неожиданно понял, что виной тому может быть низкий потолок. И в комнатах, и в коридорах потолки были низкими, и это создавало чувство напряженности, как будто они могли обвалиться в любой момент... Возможно, причиной был низкий рост жителей этой деревни.

Карминия принесла бутерброды, черный чай и выпечку, все на фарфоре, который выглядел так, будто шлифовался многими поколениями. Он был старым, но тщательная полировка заставляла его тускло блестеть.

Сергий заговорил:

— Господин Теодор с вечера засел в кабинете. В полночь горничная, Корделия — в то время девушка пятнадцати лет — должна была наполнить кувшин с водой.

Ей было пятнадцать, подумал Кадзуя. Значит, она была то же возраста, что они с Викторикой сейчас.

— В то время я был помощником господина Теодора и находился в особняке. Я прошел по коридору с несколькими другими людьми как раз вовремя, чтобы заметить, как Корделия входит в кабинет. Как обычно, она несла чугунный подсвечник. Она постучала, затем нажала на дверную ручку. Было заперто и дверь не открывалась. Как правило, эта дверь была открыта, но когда господин Теодор не хотел, чтобы ему мешали, он иногда запирал ее. Корделия достала ключ и открыла дверь. К тому времени мои спутники и я уже ушли по коридору вперед. Помню, была ровно полночь; я это знаю, потому что посмотрел на карманные часы. Корделия была еще и очень пунктуальным человеком. Но почему-то бывшие со мной люди дали разные свидетельства о времени, так что теперь я не до конца уверен, когда все произошло. Кроме этого...

Уминая свой завтрак, трое молодых мужчин не переставали жаловаться на устаревший подбор ингредиентов. Когда Алан что-либо громко заявлял, Дерек отвечал своим высоким голосом. Рауль молчал, но так смотрел на столовое серебро и постукивал им по столу, как будто в нем было что-то необычное. Похоже, история Сергия никого из них не интересовала, и они не обращали на нее внимания.

Милдред молчала, ее лицо было зеленым, как будто похмелье до сих пор не прошло. Она могла лишь смотреть на свою еду.

Викторика внимательно слушала Сергия.

Корделия вскрикнула и выскочила из кабинета. Все остальные удивились и подбежали посмотреть, что произошло. Мы придержали Корделию, у которой от испуга началась истерика, и вошли в комнату... Там была непроглядная темнота. Мы посветили на пол свечами и увидели, что там лицом вниз лежит господин Теодор. Он был уже мертв. В верхнюю часть его спины был вонзен кинжал, из груди торчал окровавленный кончик лезвия. И почему-то... — Сергий замер, затем продолжил загадочным тоном: — По всему полу были разбросаны золотые монеты.

— Золотые монеты?

— Да. Около двадцати. Но такими монетами мы в деревне не пользуемся, могу лишь предположить, что господин Теодор собирал их. Монеты стали красными от крови.

— ...

— Позже тем вечером у Корделии начался сильный жар. Во сне она продолжала бормотать «круглые штучки, так много круглых штучек, так красиво». Полагаю, она говорила о золотых монетах. Тем временем, мы обсудили ситуацию. И десять дней спустя, подождав, пока жар Корделии спадет и она очнется, мы... нет, я, в качестве нового старосты, решил изгнать ее из деревни.

— Изгнать ее?.. — спросил Кадзуя.

— Именно. Мы отослали ее с чемоданом и одной золотой монетой, подняв за ней мост. Мы даже не знали, смогла ли она невредимой спуститься с горы. Злобные волки, крутые утесы и пороги... Казалось невероятным, чтобы девушка, никогда не покидавшая деревню, смогла дойти до города у подножья горы живой... До сих пор помню. Эту «круглую штучку»... эту золотую монету в ее руке и слезы, наполнившие ее зеленые глаза, когда мост беспощадно поднялся. Корделия была сиротой. Никто не научил ее, как спускаться с горы, никто не дал ей зимней одежды или еды. Я, помощник старосты, был ее единственным опекуном и позволил девочке без живых родственников работать в особняке горничной. И я же вынес ей приговор... как преступнице. Она все еще отходила от болезни, когда ее отослали с горы, в город, до которого семь дней пути... Но, похоже, она нашла способ выжить, раз сейчас здесь сидит ее дочь.

— Но почему?.. — спросил Кадзуя. — Именно изгнать ее...

— Я не сомневался, что убийцей была именно Корделия. Кабинет был заперт изнутри. Она сама это подтвердила. И там никого больше не было. Ключей от этой комнаты было всего два. Один из них находился у самого господина Теодора, второй все время у Корделии. И она сказала, что, благодаря подсвечнику в руках, ей была видна вся комната, когда она туда вошла. Там не было никого, кроме господина Теодора и ее самой. Корделия говорила, что когда она вошла, он уже был мертв, но в ее рассказе нет смысла. Я решил, что нечто должно было произойти после того, как она оказалась в кабинете. И в итоге Корделия убила господина Теодора. Лихорадка, таким образом, стала результатом нечистой совести.

— Но лишь это... Одно это не служит ясным доказательством ее вины...

— В моих суждениях нет пробелов, — тихо произнес Сергий. — А после смерти господина Теодора я стал новым старостой. Мое решение было конечным.

— Но...

— Мы не можем игнорировать преступления. Это навлечет на деревню бедствия. Мой долг защищать ее.

— ...

— Корделия — преступница. Другой возможности нет, — упрямо повторил Сергий.

Викторика, слушавшая молча, неожиданно произнесла:

— Я хочу побывать в той комнате.

Сергий покачал головой.

— Я не позволю.

— Почему?

— Если разрешить гостям бродить, где им вздумается, только лишние проблемы появятся, — раздраженно произнес Сергий и замолк.

*****Каждому путнику подготовили гостевую спальню в глубине третьего этажа. Все комнаты были просторными, с большими кроватями под пологами, стоявшими в центре. Примерно на уровне груди на одной из стен висело зеркало. Тяжелые блестящие бархатные шторы свисали напротив.

Все отправились в свои комнаты, начиная с Викторики, Кадзуя, Милдред, Алана, Дерека и заканчивая Раулем. Кадзуя отнес багаж Викторики к ней. Она вела себя очень тихо. Девушка лишь подперла задумчиво маленькой ручкой свой бледный подбородок и даже не смотрела на Кадзуя.

Викторика сунула трубку в рот и зажгла ее. Затем встала на цыпочки, ухватила шнур, висевший сбоку от окна, и с силой потянула. Шторы разошлись, открыв вид каменного балкона и густого дубового леса.

Викторика внимательно осмотрела открывшуюся картину, прищурив глаза.

Кадзуя бросил свои дела и подошел к ней.

— Что такое?

Между деревьями выглядывало обветшалое кладбище позади старой церкви.

Какое-то время Викторика ничего не говорила. Затем она неожиданно вышла из комнаты.

Кадзуя бросился вдогонку.

— Куда ты идешь?

— На прогулку.

— Прогулку?..

Викторика не ответила. Она положила руку на гладкие бронзовые перила, после чего медленно спустилась по мраморной лестнице.

Карминия, занимавшаяся уборкой с латунным ведром и белой тряпкой, проследила за девушкой взглядом, поворачивая голову, как змея в стойке.

Покинув здание, Викторика замедлила шаг. Кадзуя догнал ее и пошел рядом.

На мощенной булыжником дороге им встретились несколько селян. Никто даже не пытался на них смотреть. Викторика миновала местных, игнорируя их.

— ...Куда вы направляетесь?

Внезапно они услышали чей-то голос. Кадзуя обернулся и увидел стоявшего позади него юношу, как будто тот материализовался из тумана.

В молодом человеке сразу угадывался житель деревни с ее средневековыми костюмами, напоминавшими о пьесе Шекспира. Его длинные светлые волосы были аккуратно подвязаны сзади, а белая, почти прозрачная кожа была гладкой, как у девушки. Глаза у него были такого же глубоко зеленого цвета, как и у Викторики, но в них не было никакого выражения. Лицо было холодным и непроницаемым, почти как маска Но[3]...

Кадзуя вспомнил его. Этот юноша стоял рядом с Сергием, его помощник. Тот самый, что удивлялся часам, одежде и всему, что ему показывали Алан и его компания...

— Позвольте вас сопровождать. О, и меня зовут Амброс. Приятно познакомиться.

Парень, Амброс, представился Викторике и Кадзуя. Кадзуя вздернул брови; его впечатление о молодом человеке мгновенно изменилось. Как только Амброс улыбнулся и заговорил, он приобрел живой и веселый вид. Даже его щеки разрумянились. Его прекрасное лицо, напоминавшее точеные черты аристократа, стало теплым и радостным.

— У нас давно уже не было гостей из внешнего мира, так что я просто счастлив. Но я попытаюсь не слишком увлекаться...

— Ты пришел нас поприветствовать? — удивленно спросил Кадзуя.

Амброс выглядел смущенным, он замолк на миг.

— Живущие здесь люди не любят перемены. Они не думают, что общение с принадлежащими другой культуре людьми принесет пользу. Господин Сергий всегда говорит, что люди во внешнем мире ведут плохой образ жизни…

— О?.. И ты тоже так думаешь?

— Ну, я, я не особо... — Амброс запнулся.

А потом он стал рассматривать лицо и тело Кадзуя. Когда Кадзуя начал ощущать беспокойство из-за вперившегося в него взгляда, Амброс неуверенно протянул руку. Он так сильно походил на аристократичную барышню, что Кадзуя инстинктивно замер застенчиво. Амброс начал гладить и тереть его лицо, хватать и дергать за волосы.

Некоторое время Кадзуя это терпел, но потом вскричал:

— …Прошу прощения!

— О, мне просто было интересно, почему цвет твоих волос и кожи так отличаются. Я знаю, что во внешнем мире не все люди блондины, но все же...

Видимо, он впервые видел человека с Дальнего Востока. Когда Кадзуя попытался отодвинуться, Амброс уставился ему в глаза и пробежался пальцами по его лицу, изучая строение черепа.

Наконец, Кадзуя воскликнул:

— Викторика, помоги!

Викторика в ответ лишь скучающе фыркнула. Затем она посмотрела на Амброса.

— Я хочу, чтобы ты кое-куда отвел меня.

Амброс ответил с улыбкой.

— Это честь для меня. В обмен, могу я еще немного потрогать этого человека?

— Как хочешь.

— Ви?!..

Викторика снова фыркнула и отвернулась от него. А затем она тихо произнесла:

— Отведи меня к дому, где жила Корделия.

Пальцы Амброса неожиданно похолодели. Он убрал руки от лица Кадзуя и посмотрел на Викторику. Его лицо больше не было полным жизни, глаза снова стали такими же затуманенными, как у остальных селян, оставляя после себя легкий холодок.

*****Дом Корделии стоял сам по себе в конце ряда прямоугольных каменных домов, подобно одинокому острову, отплывшему от остальных; само его существование считалось запретным. Болезненно заброшенный, он был предоставлен стихиям, так что вода оставила пятна между высохшими скрюченными ветвями ив, рисовавших сухие надтреснутые узоры на внешних стенах.

Проводив их, Амброс ушел, скрывшись в тумане.

Быстро стучавшее сердце Кадзуя угрожало выпрыгнуть из груди, но Викторика казалась совершенно спокойной, поворачивая дверную ручку. Дверь была не заперта. За долгое время на ручке скопилась грязь, запачкавшая маленькую мягкую ладонь Викторики угольно черным. Кадзуя вытащил платок и попытался вытереть ее руку, но Викторика раздраженно отмахнулась от него и вошла в небольшой дом.

Комната была старой и поразительно тесной.

Были ли все дома в деревне такими? Помещение, разделенное голой каменной стеной, включало лишь маленькую кухню, спальню и напоминавшее коробку место, слишком неотесанное, чтобы считаться камином и собиравшее на стене пепел. Стояли изрядно потертые стол и стул. Маленькая деревянная кровать была заправлена оборванной хлопковой простыней. Вся мебель в этой тусклой комнате была старой и обветшалой.

Это зрелище лишь дополнило воспоминание Кадзуя о тусклых глазах и безжизненных лицах местных жителей. Осознав разницу между этой комнатой и роскошны поместьем старосты, он сильно удивился. Это как будто другая деревня!..

Но когда его глаза привыкли к комнате, где Корделия Галло жила когда-то в одиночестве, он начал замечать следы женской руки тут и там. Стеклянный горшок для хранения варенья был украшен дикими цветами, останки которых стояли на подоконнике. Занавески были потертыми, но на нах красовались изящно вышитые кружева ручной работы.

Двадцать лет назад в этой комнате жила девушка; в этом Кадзуя точно был уверен. Он неожиданно ощутил в комнате ясное женское присутствие — хоть ее больше и не было здесь, он чувствовал, как она подходит ближе, так приятно.

Фотография, которой Викторика так дорожила...

Она так сильно походила на Викторику, но это лицо принадлежало загадочной взрослой женщине с ярким макияжем, незнакомой ему, смотревшей на него с таким изяществом...

Он знал, что Корделия Галло когда-то жила здесь.

Викторика изучала комнату, не произнеся ни слова. С силой кусая свои нежные красные губки, она обошла помещение, продолжая свой осмотр.

— Что ты делаешь?

— Не знаю. Ищу что-нибудь.

Викторика обернулась. На ее лице было такое неистовое выражение, с настолько сильно нахмуренными бровями, что лицо Кадзуя тоже стало серьезным.

— В деревне мы можем оставаться только до завтрашнего вечера. Когда фестиваль закончится, нам придется уехать. Так что я должна найти что-то к тому времени…

— Хорошо…

Викторика обыскала комнату. С каждой секундой ее руки двигались все быстрее и быстрее. В воздухе летала пыль, Кадзуя закашлялся. Наконец, приунывшая Викторика остановилась.

— ...Здесь ничего нет.

— Похоже на то...

— Моя мама оставила какое-то послание. Что-то в этой деревне... Не могу избавиться от этого чувства. Но я ничего не нахожу... — Викторика яростно закусила губу. А потом она присела на корточки, сложила свою ручку в кулак и начала бить по полу, поднимая белую пыль.

Кадзуя опять закашлялся.

— Что ты делаешь?

— Я бью по полу.

— Ну, это я вижу...

— Если я найду место, где звук изменится, значит, там будет полость.

— ...Тогда давай я этим займусь. А ты вставай.

Кадзуя опустился на колени и продолжил постукивать за Викторику, начиная с угла комнаты и методично продвигаясь вперед. Покончив с полом кухни, он перешел в спальню. Вскоре он обнаружил место, где звук был гулким. Викторика бросилась туда.

Вместе они подняли половую доску. Облако пыли взвилось в воздух.

Внизу была маленькая полость; квадратная дыра глубиной в две-три книги. Сначала, она показалась им пустой, но, присмотревшись, они нашли под слоем пыли одну-единственную фотографию.

Они переглянулись.

Викторика потянулась и подобрала старый снимок. Она стерла собравшуюся пыль своим маленьким указательным пальцем.

...Это была фотография благородной дамы.

В ее уложенных волосах сверкали жемчужные украшения, платье было открыто на груди. Она держала что-то на руках — ребенка, завернутого в мягкое одеяло, окаймленное шелком и кружевами.

Фотография матери и ребенка...

И лицо дамы принадлежало Корделии Галло.

Та же женщина была на фотографии, прикрепленной к кулону Викторики из золотой монеты.

Была ли это фотография взрослой Корделии Галло, снявшейся вместе с ее ребенком?..

— ...Откуда здесь это фото? — пробормотала Викторика. — Как-то странно, Кудзё. Корделию Галло изгнали из деревни, когда ей было пятнадцать лет, и она не возвращалась... по крайней мере, так я считала. А затем прошли долгие двадцать лет. Но на фотографии она уже взрослая, а этот младенец — я, значит, снимок сделан немногим больше десяти лет назад. Кудзё... — Она нахмурилась. — В чем смысл этого фрагмента? К чему ведет этот хаос?

— Викторика...

— Кто-то приходил сюда. Несколько лет спустя после изгнания Корделии. И этот кто-то пришел в этот дом, вероятно, чтобы забрать нечто, спрятанное в тайнике. Более того, этот человек оставил фото взрослой Корделии в качестве тайного послания. Кто это был? Как он связан с Корделией? И что он отсюда забрал? — Викторика покачала головой. — Сплошные неизвестные. Но, тем не менее, я нашла еще один фрагмент. Еще один!

*****Вдвоем они вышли из дома Корделии и тихо закрыли дверь.

Викторика была погружена в свои мысли и совсем не горела желанием объяснять что-либо Кадзуя. Она просто стояла перед дверью, задумчивая и неподвижная.

Кадзуя достал платок, чтобы вытереть пыль с волос и одежды Викторики, убрать грязь, прилипшую к ее щекам и ладоням. После этого она двинулась вперед, а он пошел следом, ворча о собственной испачканной одежде.

— Мы оба все в пыли. И я ведь сменной одежды с собой не привез, ты в курсе? И чья это вина? Все из-за того, что прошлой ночью ты мне ни слова не сказала о том, куда мы едем... Ты слушаешь?

Викторика лишь фыркнула в ответ. Она продолжала идти к кладбищу за церковью, ее шаги становились все быстрее.

— Куда ты идешь?

— На могилу убитого мужчины.

Кадзуя скривился, но неохотно последовал за ней.

Когда они вошли на кладбище и прошли сквозь завесу густого как дым тумана, воздух неожиданно стал холоднее. Там были ряды и ряды обветшалых надгробий, обвитых темно-зеленым плющом. Из-за густого тумана видимость была слабой, и, следуя за Викторикой, Кадзуя пришлось ориентироваться на бахрому, выглядывавшую из-под ее развившихся юбок, и длинные шелковые ленты ее шляпки, указывавшие ему путь.

Думаю, у меня нет выбора. Угх! Я просто не могу оставить Викторику одну в таком странном месте. Нельзя допустить, чтобы она споткнулась и упала в яму или еще куда… Я должен не отставать от нее...

Наконец, Викторика остановилась, гравий хрустнул под ее кожаными ботинками на шнуровке.

Глаза Кадзуя были прикованы к поросшему мхом каменному кресту, стоявшему перед ними. Взгляд Викторики вперился в крест, губы сжались в напряженную линию.

Кадзуя прочитал вслух выбитое на надгробии имя:

— ...Те...о... дор.

Так звали старосту, убитого двадцать лет назад. Надпись, язык которой звучал старомодно, говорила о том, каким мудрым он был с юных лет, что из него вышел хороший староста, что он встретил раннюю смерть и т.д. Кадзуя пытался продираться сквозь грамматику, когда Викторика неожиданно воскликнула:

— Ох!

— Что такое?

— Кудзё, сюда посмотри.

Она подняла слегка дрожавший указательный палец.

А указывала она...

На вершине креста, торчавшего из мягкой почвы кладбища, виднелось нечто, наполовину скрытое под слоем грязи — крошечные написанные буквы, нацарапанные на кресте, вероятно, острым камнем. Можно было различить лишь слабый след одной буквы. Викторика начала сдирать грязь своими ручками, подобно маленькому зверьку, откапывавшему орехи. Кадзуя торопливо остановил ее, после чего взялся за дело сам, сделав всю грязную работу своими ногтями.

Появились новые буквы. Но грязь все еще мешала и различить их было тяжело.

Кадзуя вытер крест платком. Понемногу платок чернел и все больше букв становились видимыми — как будто некая странная сила воскрешала прошлое...

Викторика смотрела на слова, и ее глаза наполнились слезами.

Слова гласили...

Я не преступник.

К.

Почерк был мелким и нетвердым.

Викторика долго смотрела на надпись, а потом поднялась. В гневе она пнула землю. Ее кожаный ботинок погрузился в гравий.

Возможно, виной был произведенный ею звук, или же сам ее гнев звенел в воздухе — но что-то напугало стаю птиц в тумане, и они взлетели. Хлопанье их крыльев казалось бесконечным, но, наконец, оборвалось вдалеке.

Из густого, молочного тумана над ними медленно упало одно-единственное белое перо. Кадзуя следил за ним взглядом, пока перо не приземлилось на гравий.

Ветер всколыхнул туман.

Где-то за пределами видимости...

Кадзуя показалось, что он услышал слабый звук смеха.

Голос был очень тихим. Смех был странным, пронзительным и в тоже время холодным, как шепот из могилы.

Кадзуя тут же подбежал к Викторике. Она замерла на месте, как будто ничего не слышала.

— Это написала Корделия, — тихо прошептала она.

— Викторика, пойдем отсюда.

— Мою маму изгнали из этой деревни по ложному обвинению, как я и думала...

— Викторика...

— Но кто тогда настоящий убийца? — Викторика неожиданно подняла голову и посмотрела на Кадзуя. В ее изумрудно-зеленых глазах дрожал отраженный туман, окрашивая их белым. — Разве это не значит, что преступник все еще в деревне?

И снова из неоткуда послышался слабый смех.

Глаза Викторики отразили сцену за спиной Кадзуя. На секунду, когда порыв ветра развеял густой молочно-белый туман, ему показалось, что он видел нечто, напоминавшее большой черный бугор. Он охнул и обернулся, закрывая собой Викторику.

В этот раз он ясно услышал.

Рычание дикого зверя.

Гррр!..

Низкий голос, резонирующий глубоко в глотке.

А потом-

Гррррррр!..

Рычание стало ближе.

В воздухе появился знакомый запах. Когда Кадзуя понял, откуда он его знает, то почувствовал, как у него сдавило в груди.

Зоопарк. Этот запах наполнял зоопарк, куда он ходил с семьей. Запах, исходивший от тел диких зверей...

— Викторика, там что-то есть!

Кадзуя схватил ее маленькую ручку. Туман над кладбищем сгустился еще сильнее, подобно накрывшему их сверху удушающему одеялу. Он бросился вперед, вытянув руки вперед, пытаясь сбежать от тяжести одеяла.

— Кудзё?

— Сказал же, там что-то есть! Бежим, Викторика!

Викторика обернулась. Ее шляпка угрожала слететь с головы, и она потянулась к ней. Кадзуя оказался быстрее, он схватил шляпку и снова бросился бежать вместе с девушкой.

Теперь ему казалось, что дыхание животного, его мучительное рычание и зловонное дыхание приближалось к ним. Выскочив на мощеную булыжником дорогу, они услышали не только шум собственных почти спотыкавшихся шагов, но и сухой стук, напоминавший цокот копыт, как будто четыре лапы снова и снова ударяли о гравий.

Кадзуя и Викторика побежали к особняку. Взвыл сильный ветер, и длинные светлые волосы Викторики, походившие на шелковый ремешок, взвились в воздухе.

Туман рассеивался.

Они открыли входную дверь. Кадзуя впихнул внутрь миниатюрное тело Викторики, а затем ввалился следом.

Он захлопнул дверь.

Снаружи не затихало рычание. Он слышал стоны и тяжелое дыхание, а еще громкие скребущиеся звуки, как будто кто-то пытался открыть дверь.

Кадзуя стоял совершенно неподвижно, все еще крепко держа Викторику. Она сжалась, тяжело дыша, ее глаза были широко распахнуты.

Прошло несколько минут.

Посторонние звуки пропали.

Кадзуя приоткрыл дверь, держа Викторику в безопасности позади себя.

Снаружи было пусто, туман исчез, как будто его и не было. Дождь тоже окончательно перестал, светило подернутое дымкой солнце.

Кадзуя собирался уже улыбнуться с облегчением...

...когда резко втянул воздух, опустив взгляд.

На нижней части входной двери красовалось несколько белых отметин от когтей, как будто зверь пытался прорваться внутрь.

*****Кадзуя и Викторика очень медленно поднимались по лестнице назад в гостевые комнаты, когда услышали громкие голоса на другом конце коридора.

Кадзуя тихо подошел к двери и постучал. Кажется, эта комната принадлежит Алану, бородатому болтуну...

Голос ответил, и когда Кадзуя заглянул внутрь, он увидел Алана, Дерека, Рауля и незнакомую женщину.

Каждый из них держал в руке карты для игры в покер. Дерек как раз проигрывал; видимо, женщина сочла его легкой добычей. Он громко жаловался на поражение своим пронзительным голосом, но Алан и Рауль просто смотрели на него с ликующими улыбками на лицах. Алан полушутя крикнул ему совет, а Рауль усмехнулся, ссутулив свое неуклюжее тело. Было ясно, что никого из них ни на йоту не заботит судьба бумажника Дерека.

— Куда вы ходили? — Странная женщина подняла голову и окликнула Кадзуя очень знакомым голосом. Он непонимающе уставился на нее.

Женщина была молодой, с огненно-рыжими волосами. Кончики ее волос закручивались кукольными кудряшками, морковно-красными и пышными, как сладкая вата. Но ее глаза были такими же одинокими и серо-голубыми, что и виденные Кадзуя раньше.

Из квадратного выреза ее простого белого платья выглядывала впечатляющая грудь — она была такой большой и округлой, что ее можно было спутать с парой ягодиц. Ее декольте было усеяно крошечными веснушками того же цвета, что и на щеках, напоминавшими очаровательный цветочный узор.

Когда женщина заметила, что Кадзуя смотрит на нее озадаченно, она рявкнула раздраженно:

— О, брось. Смотри, это я!

Она схватила ближайшее одеяло и обернула вокруг голову.

Кадзуя был в шоке.

— Что, это Вы, мисс Милдред?!

Конечно, лицо принадлежало именно Милдред, монахине с серо-голубыми глазами. Но ее внешность изменилась, как будто она превратилась в другого человека. Как только она сбросила душное, не подходящее ей одеяние монахини, ее собственная солнечная натура, сияющая на гране вульгарности, расцвела во всей красе.

Милдред закинула голову назад и громко захохотала. Весело махая руками в воздухе, она сказала:

— Я лишь прическу изменила, и ты меня уже не узнаешь? Какой бестактный малыш!

Трое молодых мужчин засмеялись. Кадзуя покраснел.

*****Пока Кадзуя и Викторика отдыхали в комнате, остальные шесть гостей начали рассказывать, что с ними произошло за это время. Поскольку погода была неважной, а местные жители недружелюбными, молодые люди остались дома и целый день играли в покер. В какой-то момент к ним присоединилась Милдред, оживив компанию.

— ...За нами гнались волки. — Когда Кадзуя поведал, как они с Викторикой убегали с кладбища, Милдред испуганно вздрогнула, но мужчины были взволнованы.

— Звучит весело! — закричал Алан, дергая себя за бороду. Дерек на это визгливо рассмеялся. Рауль молча усмехнулся.

Кадзуя поморщился, будучи не в настроении становиться объектом насмешек.

— Это было совсем не весело.

— Помню, староста все говорил и говорил о местных волках.

— ...Ну, да.

— Думаю, лучше нам быть осторожнее, э? — громко произнес Алан. Дерек снова пронзительно рассмеялся. Только Рауль казался испуганным, его большое тело сжалось от страха, из-за чего под ним заскрипел изящный, хоть и старый, деревянный стул.

Алан повернулся к Милдред.

— Забыл спросить, сестра. Что там с телефоном?

Милдред покачала головой.

Кадзуя услышал слова Алана и спросил:

— Телефоном?..

— Да. Сестра все ныла, как сильно ей нужно позвонить по телефону, так что она спросила об этом старосту. Я слышал, у них есть электричество, и мы подумали, что, может, и телефон, найдется.

Кадзуя неожиданно кое-что вспомнил.

— Это мне напомнило; я слышал, как мисс Милдред звонила кому-то и в последнюю ночь в гостинице...

Милдред демонстративно закашлялась. Кадзуя оставил ее в покое.

Молчавшая до этого Викторика, вдруг заговорила:

— Так у них есть электричество?

Кадзуя понял, к чему она клонит, и удивленно произнес:

— Знаю! Посреди гор, без связи с цивилизацией, и все же у них есть электричество?..

Алан усмехнулся.

— Именно. Может, я вас удивлю, но лампы в этом доме горят не на масле или газе, но от электричества. Да, это может и глушь, но если не мешает куча домов, все легко устроить. Хотя влетит в копеечку! Но я слышал, даже на курортах со швейцарской стороны гор сейчас есть электричество.

— Но в таком месте...

— Верно. Это не туристический объект. — Алан кивнул. Затем он всмотрелся в лицо Викторики. — Но, судя по твоим словам, девочка, ты уже знала об этом?

— В определенной степени, да, — кивнула Викторика.

Все взгляды обратились к миниатюрной девушке. В тот же миг в комнате воцарилась мертвая тишина. Только Викторика казалась абсолютно спокойной. Она приоткрыла свои губки и быстро заговорила:

— Староста Сергий говорил, что деревня почти всем обеспечивает себя сама. вы и правда считаете, что это возможно? Как они получают металлы? Они сами производят чайные листья и вино? Это невозможно. К тому же, Сергий сказал, что Теодор собирал золотые монеты. А когда он сам изгнал Корделию, то дал один золотой. Значит, у них были монеты, используемые во внешнем мире, и они осознавали их ценность.

— Да... — Кадзуя и Алан дружно кивнули.

— Значит, они должны были в некоторой степени взаимодействовать с внешним миром. Даже если, в большинстве своем, они не покидали деревни, староста, по крайней мере, обладал этими знаниями и информацией. Так они смогли послать объявление в газету. И хотя привезший нас сюда кучер боялся деревни, похоже, опыт подъема в горы у него был. Наверное, до сих пор он привозил им чай, вино, а так же газеты и журналы.

Викторика резко оборвала свой словесный поток.

В комнате воцарилась тишина.

А потом...

Милдред была занята перетасовкой карт, ее мысли витали в другом месте, но теперь она подняла голову.

— Знаете, я спросила об этом ту странную горничную. Мне показалось странным, что у них здесь есть электричество. А она сказала, что у них есть что-то вроде спонсора.

— Спонсора? — спросил Кадзуя.

— Да. Как там его... Бриан. Ага, некто по имени Бриан Роское. Судя по всему, он потомок выходца из деревни, ушедшего во внешний мир. Но о нем мало что известно кроме того, что он молод и богат. Говорят, около десяти лет назад он узнал о деревни и пожертвовал энную сумму. Но он, должно быть, причудливый парень, если решил провести электричество в одинокую деревню в горах.

— ...Ясно, — кивнула Викторика.

Когда Кадзуя посмотрел на нее вопросительно, она произнесла:

— Я все время задавалась вопросом, какой могла быть возможная цель помещения в газету объявления, созывающая потомков. Но, полагаю, они использовали фестивали только как повод, чтобы найти еще потомка, готового стать их спонсор, прямо как этот Бриан Роское.

— Хмм...

— По этой причине Сергий выказал особый интерес, услышав мое благородное имя. Поэтому он пошел против селян, противящихся присутствию дочери Корделии, и пригласил нас в свой дом.

— ...А. Ты из аристократии? У тебя есть деньги? — спросила Милдред, ее лицо внезапно просветлело.

Глаза Викторики сощурились в тонкую линию.

— У меня совершенно нет средств, которые я могу использовать по собственной воле.

— ...Ха. — Милдред бросила свои проигрышные карты на стол.

Викторика выжидательно посмотрела на Кадзуя. Когда тот наклонился к ней, задаваясь вопросом, что же девушка хочет сказать, она прошептала ему в ухо, так тихо, чтобы никто больше не услышал?

— ...Десять лет назад, в деревню приехал один потомок. Бриан Роское прибыл с некой целью на уме.

— Некой целью... Провести электричество, да?

— Кто-то побывал в доме Корделии и что-то забрал. Этот человек оставил фото взрослой Корделии. Лишь тот, кто приходил в деревню из внешнего мира за последние двадцать лет мог сделать это. А значит, мужчина по имени Бриан Роское — единственный кандидат. Но кто он такой? Где и как он встретил Корделию и с какой целью? Что он забрал из тайника Корделии под полом?

— Д-да...

— Примерно десять лет назад, Кудзё, началась Великая Война. По-моему, довольно неспокойное время, чтобы проводить электричество в горную деревню... — Викторика резко замолкла.

После этого она, похоже, начала обдумывать нечто, известное лишь ей. Кадзуя не знал, что за мысли сокрыты за ее хмурым взглядом.

*****Карточная игра, судя по всему, закончилась. Тихий Рауль встал и посмотрел на остальных.

— М-может, радио послушаем?

— Радио? — спросил Кадзуя.

Дерек ответил с легкой гордостью:

— Я купил одно. Решил, что попробую настроить его, раз уж услышал, что у них есть электричество. Но здесь такая глушь, тяжело будет сигнал словить...

— вы привезли радио в своем багаже? — изумленно спросил Кадзуя.

Дерек подошел к квадратному радио, стоявшему на шкафчике. Рядом с радио находилась статуэтка Девы Марии и декоративный компас. Он с энтузиазмом завозился с переключателями. Стрелка со скрипом повернулась, из динамиков раздался треск.

Сквозь какофонию послышались звуки трубы.

Дерек осторожно крутил переключатель в поисках сигнала.

Наконец, помехи прекратились и постепенно...

Из динамиков полилась бойкая мелодия. Иногда она переходила в помехи, но музыка все равно была различима. Дерек прибавил громкости. Прогремел пронзительный голос трубы. Дерек поднял взгляд и ухмыльнулся:

— Видите?

Кадзуя улыбнулся в ответ. Оживленная музыка как будто отпугнула зловещую атмосферу и подняла всем настроение. Алан засвистел. Даже Рауль казался в приподнятом состоянии духа, несмотря на его замкнутую натуру; он начал покачивать плечами.

Милдред радостно вскочила на ноги и засвистела, повторяя за Аланом.

— Идеально! Здесь было так мрачно; это нас согреет. Кто-нибудь, потанцуйте со мной!

— Скажите, вы и правда монахиня? — пробормотал сбитый с толку Дерек. Милдред проигнорировала и его вместо этого потянула за руку смущенно упиравшегося Рауля, заставляя его потанцевать с ней. Музыка постепенно становилась громче.

Видимо, танец Милдред включал и притопывания. Она явно веселилась. Женщина закрутилась, и ее рыжие волосы со свистом разлетелись по воздуху веером.

Кадзуя лениво наблюдал за танцем монахини и смущенного Рауля.

Он не знал почему... но внутри него зарождалась тревога.

Как будто стены понемногу отступали, становились больше, заставляя всю комнату дрожать...

И он услышал оглушительный визг.

С увеличением громкости из динамиков радио раздался громкий неприятный скрежет. Нахмурившись, Дерек взялся за настройку.

Затем радио неожиданно издало странный судорожный звук и замолкло.

— А? — пробормотал Дерек.

В комнате повисла абсолютная тишина. Все повернулись друг к другу.

Дерек, нахмурившись, возился с радио. Но, сколько бы он ни пытался, оно не работало.

— Сломалось? — спросил Алан скучающим тоном.

Плечи Дерека задрожали. Затем он раздраженно произнес своим высоким голосом:

— Не может быть. Это последняя модель.

Он расстроено продолжил экспериментировать с переключателями, используя все свои трюки.

За окном солнце закрыло облако, и свет в комнате внезапно померк.

Все молчали, обмениваясь взглядами. Милдред грубо плюхнулась в кресло.

Викторика неожиданно зевнула. Она хорошенько потянулась, встала и быстро пошла в свою комнату. Кадзуя тоже поднялся.

— Возвращаешься в свою комнату?

— Ммм. Надо вещи распаковать.

— О. Тогда мне тоже стоит в свою комнату пойти...

— Нет, ты идешь ко мне распаковывать мой багаж.

— А? Правда?

— Да, Кудзё.

Они пошли по коридору, препираясь. Дверь за ними закрылась.

Милдред подняла голову и долго смотрела на закрытую дверь своими серо-голубыми глазами, подернутыми тревогой.

*****Вернувшись в комнату Викторики, оба они занялись своими делами.

Кадзуя опустился на колени и достал из небольшого чемодана вещи Викторики, чтобы разложить их по комнате. Он повесил ее платья в шкафу из необработанного дерева и аккуратно расставил всякие мелочи на каминной полке. Проходя перед встроенным в стену зеркалом, он случайно встретился взглядом с отражением Викторики.

Сама Викторика сидела в большом кресле-качалке у окна, куря трубку. Неудивительно, что взрослое кресло-качалка было слишком большим для нее, большая часть тела девушки тонула в вышитых подушках. Викторика упорно смотрела сквозь раздвинутые шторы в окно, где каменный балкон и высокие дубы исчезали и появлялись в тумане... Но, наконец, она обратила свой взгляд внутрь комнаты.

Она внимательно смотрела на Кадзуя через зеркало.

— Что?

— Ты до невозможного скрупулезный.

— К-как грубо. Я просто нормальный.

Викторика не ответила. Она торопливо вытянула из кресла подушку и бросила ее на пол. Кадзуя рефлекторно подбежал и подобрал ее, после чего вытер и вернул девушке.

— Ммм. Хорошая работа.

— ...Что это было?

— Просто подтвердила тот факт, что ты излишне скрупулезен. Для меня это достаточное доказательство. Когда закончишь убирать вещи, можешь вернуться в свою комнату.

— Хорошо... Эй, подожди минутку. С чего это я сейчас так старался и твой багаж разбирал?

— Я могла бы разгадать и эту загадку, но, к сожалению, это слишком утомительно. А теперь проваливай.

— Тц... — Кадзуя повесил голову.

Викторика отвела от него взгляд и с трубкой в руке продолжила сонно наблюдать за густым туманом за окном. Затем она снова посмотрела на Кадзуя. Видя, что он вот-вот уйдет, она задержала его, окликнув.

— Что?

— Полагаю никто в деревне не знает об этом послании. Том, что Корделия выцарапала на надгробие Теодора. «Я не преступник. К...».

— Пожалуй, нет. Если бы его кто-то заметил, то, наверное, стер бы.

— Его нашла я, двадцать лет спустя.

— Да...

Викторика закрыла рот. Она с силой закусила губу и больше ничего не сказала.

Кадзуя не шевелился, колеблясь из-за устойчивой силы, исходившей от нее. У него появилось стойкое убеждение, что сейчас он не сможет уговорить ее уехать домой.

А потом он вспомнил, что когда бы ее сводный брат, Гревиль де Блуа, ни приходил в оранжерею школы Святой Маргариты, он совершенно отказывался смотреть в глаза своей блистательной сестры, крошечной и милой, как куколка.

И подумал о мрачном слухе, гулявшем по школе — «Викторика де Блуа — Серый Волк»...

И вспомнил сияющие глаза его одноклассницы, Аврил Брэдли, оживленно говорившей о Викторике со смесью страха и благоговения...

Насколько бы близки они ни стали, его маленькая и прекрасная подруга все равно оставалась для него загадкой.

Пока он размышлял, маленький твердый предмет ударил его в затылок.

Он прижал к голове руку и обернулся, чтобы обнаружить, что его маленькая и прекрасная подруга Викторика де Блуа сидит в кресле-качалке, готовясь бросить что-то еще. Он опустил взгляд и увидел, что пол усеян макаронами в золотых обертках, которые она, видимо, бросала достаточно долго.

— Что ты делаешь? Черт! Хватит беспорядок устраивать!

— Я не сразу смогла в тебя попасть.

— И кто будет их собирать?

— Ты, конечно.

— ...Я так не думаю!

Кадзуя подобрал с пола все макароны и отнес их Викторики, продолжая жаловаться.

Его забота об этой странной девушке, его раздражение от ее пренебрежительного отношения и другие неизвестные чувства, которые он не мог понять, смещались у него в голове. Когда он попытался выразить их словами, получилось следующее:

— Я волнуюсь Викторика. Я хочу, чтобы мы как можно быстрее уехали отсюда и вернулись в школу.

Она не ответила.

— Я волнуюсь за тебя. Все в этой деревне сплошная бессмыслица, и здесь даже волки бродят...

Никакого ответа.

Кадзуя взял кувшин и налил воды в стакан из красного матового стекла.

— ...От этих расстройств меня жажда замучила.

— Мои соболезнования.

— ...Не хочу это слышать! Ты же сама меня и расстроила!

Викторика притворилась, что не слышит его.

Чувствуя, как в нем закипает злость, Кадзуя просмотрел на стакан в руках. Он думал, что из кувшина выльется вода, но услышал, как что-то плюхнулось в стакан. Когда он заглянул внутрь, с его губ едва не слетел крик. Викторика прищурилась, глядя на него скептически.

В стакане было немного воды, но сверху что-то плавало...

Что-то с черным пятном прямо посередине...

Глаз.

Кадзуя ощутил странный холодок, как будто температура в комнате резко упала.

Глаз был меньше человеческого и больше напоминал животный...

Плавающий шар перевернулся в воде черным зрачком вверх. Они с Кадзуя уставились друг на друга. Парень готов был завизжать, но понял, что на него смотрит Викторика, и кое-как смог достаточно успокоиться, чтобы поставить стакан.

— Что такое?

— Нет, ничего... П-просто жук. Позже попрошу мисс Карминию сменить воду.

Кадзуя вернул кувшин на стол.

Его сердце бешено стучало.

*****Солнце медленно садилось и тихая тьма нового дня начала постепенно окутывать безымянную деревню. За окном комнаты Викторики через распахнутые шторы яркое солнце пряталось за высокие дубы, пока, наконец, не скрылось в тени. Когда солнечный свет угас, в деревне воцарилась непроницаемая темнота; лишь завеса молочно-белого тумана плыла во тьме, колышимая легким дневным ветерком.

Темные спутанные ветви дубов образовывали черный скелет, напоминавший скопление черепов во тьме.

— Я завешу шторы, Викторика.

Кадзуя встал и потянул за шнур, свисавший от окна. Тяжелые бархатные шторы покачнулись и закрылись.

Викторика давно уже сидела в кресле-качалке, погруженная в собственные мысли. Она съела с Сергием и остальными простой ужин, вернулась в свою комнату и с тех пор не шевелилась. Кадзуя пытался с ней разговаривать, но, в независимости от того, слышала ли она его, ответить она не пыталась. Он вздохнул и вернулся на свое прежнее место на большом чемодане.

Внезапно от двери послышался стук и, не успели они ответить, как она медленно открылась. Кадзуя выпрямился. Кто-то вошел в комнату в сопровождении легкого шороха ткани.

Это была Карминия.

Она держала большое латунное ведро, полное воды.

— Я принесла вам горячую воду для умывания. Пожалуйста, смешайте ее с холодной, — произнесла она низким голосом.

Карминия открыла хлипкую дверь в ванную в задней части комнаты, поставила ведро и быстро ушла. Кадзуя нахмурился.

Ее шаги были совершенно беззвучными...

Как будто там никого не было...

Он ощутил сильную разницу между ней и рыжеволосой монахиней, Милдред. Когда мимо проходила Милдред, ее топот звучал даже громче, чем у мужчины. Но звуки, производимые Карминией, были такими тихими, что тяжело было даже определить, здесь ли она, и это было весьма загадочно...

Выходя из двери, Карминия неожиданно обернулась. Она так пристально уставилась на Кадзуя и Викторику, что у нее, казалось, глаза выпрыгнут.

Ее губы приоткрылись.

Эти тонкие, бесцветные губы.

— ...Если вам понадобится что-то еще, пожалуйста, позвоните в колокольчик.

— Хорошо.

Дверь закрылась.

*****Теперь Викторика внезапно ожила, она выбралась из кресла и отправилась в ванную, едва не пританцовывая. Кадзуя с любопытством наблюдал, как она начала наливать горячую воду в кремовую ванну, стоявшую на когтистых лапах. Девушка опустилась на колени на выложенный черно-белой плиткой пол и счастливо уставилась на полную ванну.

Выглядела она так, будто вот-вот начнет себе под нос напевать. Озадаченный Кадзуя спросил:

— Что случилось?

Викторика подняла голову и ответила так, будто это была самая очевидная в мире вещь.

— Я люблю купаться.

— Правда? Хмм. Неудивительно. Думаю, путешествуя с человеком и правда узнаешь его с неожиданной стороны. Викторика, ты любишь красивые вещи, и купаться тоже.

— ...

— А еще книги и сладости, да? И кружева с оборками. И... что? Почему ты так угрожающе на меня смотришь?

— Хватит вести себя так, будто все обо мне знаешь.

— Эй, это еще что?!

Игнорируя его, Викторика вытащила из чемодана свои ванные принадлежности, включавшие гребень из блестящей слоновой кости, мыло с запахом роз и зеркальце, покрытое сусальным золотом. Затем она обернулась к Кадзуя и нахмурилась.

— Что?

— Дама принимает ванну. Уходи.

— Ах! П-п-прости! — Кадзуя подскочил и бросился к выходу из спальни, но затем обернулся. — Я буду в коридоре. Если случится что-то странное, позови меня.

Ответа не последовало.

Кадзуя вышел в коридор и закрыл дверь. Он не удержался от вздоха.

Оставшись в коридоре в одиночестве, он ощутил бушующее внутри него беспокойство. Эта деревня в горах и ее жители были слишком странными. И о товарищах по поездке он тоже мало что знал. А потом еще внезапно сломавшееся радио и глаз, плавающий в кувшине с водой...

Чем больше росло его беспокойство, тем больше ему казалось, что коридор кренится, как будто стены и потолок наседают на него со всех сторон. Он яростно потряс головой, не желая поддаваться тревоге.

Викторика не передумает. Я должен как-то убедиться, что ничего опасного не случится...

Наконец...

За дверью он услышал слабый шум воды. Всплески и брызги были очень тихими, любой услышавший их посчитал бы, что в ванную залезла мелкая кошка, а не человек.

Затем он услышал далекий звук голоса Виктории, исходивший из ванной.

— А-а-а...

— Викторика?! — Кадзуя крутанулся. Он открыл дверь, вбежал в комнату и прислушался.

Потом...

— Я люблю купа-а-а-аться!

— ?!

— Это меня согрева-а-ает!

Она... поет?

Смущенный своей испуганной реакцией, он прислонился к двери и специально произнес как можно более беззаботно:

— Что ты делаешь, Викторика?

— Пою.

— Ну, поешь ты отвратительно!

Воздух между ванной и местом, где стоял Кадзуя, зазвенел от волны гнева.

После долгого молчания, когда Кадзуя собирался покинуть комнату, Викторика вновь заговорила низким звучным голосом.

— Отвратительно, говоришь? Тогда спой ты, Кудзё.

— Чтооо? Н-ни за что. Я слишком стесняюсь.

— Кудзё...пой.

— Угх. — Кадзуя пожалел, что посмеялся над Викторикой, но отказать он был не в силах. Он упер руки в свои бедра, думая о детской песенке, которую он часто пел дома, и запел чистым голосом.

Он пел эту песню ребенком, пока его голос не изменился. Когда его мать и сестра слышали его невинный голос, они хлопали в ладоши и хвалили его. «Наш Кадзуя так хорошо поет! Твой дорогой отец и братья совсем не умеют петь». Тем не менее, когда его слышали отец и братья, они отчитывали мальчика за не подобающее мужчине поведение. И потому Кадзуя вырос парнем, который даже в одиночестве не стал бы напевать. Но сейчас, обнаружив, что поет впервые за долгое время, он постепенно втягивался.

Когда Кадзуя выпятил грудь и запел в полную силу, он услышал возмущенный стук в дверь ванны, сопровождаемый криком:

— Заткнись!

— Н-но ты сама приказала мне петь! — на глаза Кадзуя навернулись слезы и он перестал петь.

А потом тихо добавил:

— Я ведь хорошо пою, а?

Ответа не было.

Повесив голову, Кадзуя замолчал.

В комнате снова воцарилась тишина. Кроме слабых звуков воды, он слышал лишь собственное сердцебиение и тихий шорох бархатных занавесок на ветру.

Иногда в комнату от окна просачивался белый туман, но он быстро рассеивался.

Все замерло.

Вдалеке завыл волк.

Птица захлопала крыльями.

Краем глаза Кадзуя что-то увидел.

Он понял, что что-то не так, и поднял взгляд. Что-то определенно шевельнулось; я собственными глазами видел, подумал он. Он внимательно осмотрел комнату, но не увидел ничего необычного.

Здесь должно что-то быть. Уверен, я сейчас видел движение...

Он посмотрел на кровать под пологом.

Небольшой комод.

Кресло-качалка и изящный стол.

Шкаф.

Бархатные шторы.

Встроенное в стену зеркало.

Зеркало?

Кадзуя уставился на него.

Что-то двигалось в зеркале — в постели, под мягким одеялом. Оно было плотно заправлено, так что под ним никого не должно было быть, но почему-то торчал небольшой бугор.

Кадзуя обернулся к кровати. Но одеяло было аккуратно разглажено, так же, как и раньше.

Он снова посмотрел в зеркало.

В отражении, бугор под одеялом медленно рос.

Свет лампы мигнул, слегка затемнив комнату.

Одеяло в зеркале медленно поднималось; вскоре бугор стал размером с человека и все продолжал расти...

Кадзуя вскрикнул. Его первым порывом было выбежать в коридор... но потом он вспомнил о Викторике, и повернулся к ванной. Он постучал в тонкую дверь.

— Викторика! Викторика! Ты в порядке?!

Никакого ответа.

Кадзуя снова подумал о замолкшем без всякого предупреждения радио и глазе в кувшине с водой.

Что-то не так... Здесь что-то не так! Викторика!

Лампа погасла и комната внезапно погрузилась во тьму.

Кадзуя вцепился в дверь ванной, пытаясь защитить Викторику. Он звал ее снова и снова, но ответа не было.

Кадзуя закричал.

А потом...

Лампа неожиданно зажглась снова.

Выпуклость на кровати в зеркале тоже исчезла.

*****— Ты ужасно шумишь, знаешь ли. С какого перепуга вся эта суматоха?

Викторика не появлялась из ванной еще минут десять. На ней была ночная рубашка, вздымающаяся белыми оборками и слоями голубого кружева, и белый сатиновый капор. Половина ее длинных светлых волос была убрана под головной убор, остальная половина падала на спину.

Совершенно вымотанный Кадзуя растянулся в кресле.

Викторика нахмурилась.

— Это мое кресло.

— ...

Кадзуя встал.

Затем он открыл рот и начал бессвязно рассказывать о недавнем загадочном происшествии. Но Викторика почему-то лишь скучающе зевнула, после чего сходила в ванную за своими банными принадлежностями и начала искать по комнате свой пакет с макаронами.

— Викторика, давай завтра утром как можно быстрее поедем домой, — встревожено произнес Кадзуя.

Викторика удивленно посмотрела на него.

— Почему?

— Говорю же, здесь опасно. Все эти странные вещи... Вся деревня странная. То есть, разве не странно, что радио так внезапно перестало работать...

— Радио? — простонала Викторика. Потом Кадзуя услышал ее тихое бормотание: — Ну и заноза!

— Ч-что?

— Это был просто трюк, знаешь ли.

— Ты шутишь?!

Викторика широко зевнула, после чего продолжила, не в настроении спорит с ним.

— Помнишь, что еще стояло на шкафчике вместе с радио?

— На шкафчике? Ну, там было радио, статуэтка Девы Марии и декоративный компас... — Кадзуя задумался.

Речь Викторики перемежалась зевками.

— В компасе есть магниты. Если электрическое устройство поставить рядом с магнитом, оно начнет барахлить. Хотя я не знаю, случайность ли это или кто-то специально подстроил.

— Викторика, это значит... — Кадзуя нахмурился. — Хочешь сказать, ты все знала?

— Конечно.

— Так почему мне не сказала! Это всех испугало, и меня в том числе!

— Я о другом думала.

— О, ради Бога...

Викторика сидела в кресле-качалке и смотрела, как Кадзуя жалуется. Затем она встала и вскинула руки, признавая поражение.

— Кудзё, ты эгоист!

— Как будто ты сама лучше!

— Ты не оставляешь мне выбора. Я объясню все так, чтобы даже такой эгоистичный полоумный слуга как ты, Кудзё, смог понять.

— Ну, уж простите.

— Взамен, я не хочу больше слышать этих разговоров об отъезде. Я не поеду.

— ...Х-хорошо.

Викторика мелкими шагами вышла в коридор. Кадзуя пошел было следом, но она сказала:

— Ты стой здесь.

— Ладно.

— Закрой глаза, пока я не скажу их открыть. Тем временем, можешь о своих грехах подумать.

— Подумать о грехах?! Каких грехах?!

Кадзуя неохотно закрыл глаза, как она ему и сказала.

Он услышал, как девушка вышла из комнаты и закрыла дверь.

Теперь повисла тишина.

Где-то рядом послышался грохот. Кадзуя хотелось открыть глаза, но подавил свое нетерпение и взял себя в руки.

Наконец, он услышал голос Викторики, который звучал где-то рядом, хотя он был уверен, что она покинула комнату.

— Достаточно. Открой глаза.

Кадзуя открыл глаза.

В висевшем на стене зеркале примерно на уровне груди появилось нечто, напоминавшее макушку Викторики. Он увидел лишь ее белый сатиновый капор и блестящие светлые волосы.

А еще он услышал ее голос.

— Ты ведь понимаешь, Кадзуя, полоумный слуга?

— Ничуть. Викторика, где ты?

Подойдя ближе, он понял, что зеркало убрали и открылось пространство, напоминавшее окно между комнатами. Через него он видел другую комнату, выглядевшую как зеркальное отражение этой, и там была Викторика, которая тянулась изо всех сил и встала на цыпочки, чтобы выглянуть из прямоугольной дыры.

Но сколько бы она ни вытягивалась, достать у нее не получалось. Она сдалась и скрылась из виду, затем вернулась с маленькой коробкой, чтобы использовать ее как подставку. Коробка казалась достаточно легкой, но девушка несла ее очень медленно, скрипя зубами, как будто ноша была очень тяжелой.

Викторика встала на коробку, и это позволило ей наконец достичь того же роста, что и Кадзуя. Она просунула голову через дыру.

— Видишь?

— Ха.

Поняв, что Кадзуя все еще пребывает в незнании, Викторика топнула ногой на коробке.

— В общем, кто-то вошел в эту комнату и убрал зеркало. Кудзё, ты не в зеркало смотрел. Кто-то скользнул на кровать с этой стороны и сделал бугор под одеялами, чтобы тебя напугать.

Кадзуя встретился взглядом с Викторикой.

Теперь, когда она стояла на коробке, их лица были на одном уровне. Он всмотрелся в большие зеленые глаза Викторики.

— Теперь ты понимаешь, да? — Она округлила глаза и посмотрела на него внимательно, волнуясь, действительно ли он понял.

По лицу Кадзуя пробежала тень.

— Ч-что такое, Кудзё? — выдавила она.

— Значит, в принципе, ты хочешь сказать, что кто-то сделал это специально.

— Да, верно. Так что беспокоиться здесь не о чем.

— Еще как есть о чем!

Глаза Викторики расширились еще больше, внезапный крик Кадзуя ее удивил.

Расстроившись из-за невозможности дать чувствам выход, Кадзуя несколько раз пнул пол.

— Я не против, если это приведение. То есть, это место — практически дом с приведением. Но за всем этим стоит человек... И это не моя комната, Викторика, а твоя. Кто-то специально хотел тебя напугать. Верно?

— ...

— Викторика...

— ...

— Кто пошел бы на такое и почему?

— Я не знаю, кто. Должно быть, один из местных. Но я догадываюсь, почему. Потому, что я — дочь Корделии, — ответила она, понизив голос. Ее глаза потемнели, маленькое лицо лишилось всякого выражения. Кадзуя внимательно наблюдал за ней.

Голос Викторики задрожал.

— Это может быть дело рук местного жителя, считающего Корделию преступницей, приносящей неудачи... Или настоящего убийцы, который боится, что я раскрою правду...

— Викторика...

Кадзуя мельком вспомнил тусклые зеленые глаза селян — когда они подняли свое оружие и попытались прогнать их, а потом наконец появился Сергий, позволивший им войти в деревню. Карминию, которая узнала Викторику в группе приезжих и осудила Корделию за ее преступление, и ее голое глазное яблоко. И Амброса, болтавшего с ними так приветливо и неожиданно ставшего таким холодным, когда изменилась тема разговора.

И все же Кадзуя ощущал, что за всеми этими событиями стоит Сергий. Что, если его попытки защитить деревню связаны с истиной, которую ищет Викторика?..

Голос Викторики звучал упрямо.

— Я все равно отказываюсь уезжать!

— Но это опасно!

Кадзуя и Викторика оба притопнули, их взаимные тяжелые взгляды разделяла стена.

— Но, Кудзё, ты... — слова Викторики неуверенно оборвались. Ее лицо стало серьезным. — Ты ведь защитишь меня, да?.. Ты ведь даже проделал весь этот путь, не взяв ничего из вещей.

— Конечно, защищу! — прокричал Кадзуя.

Они уставились друг на друга, в их взглядах не было ни капли обычной дружелюбности. Это был опасный взгляд, как будто они собирались начать дуэль. Оба они продолжали смотреть друг на друга, ничего не говоря.

А затем неожиданно...

Дверь в комнату Викторики распахнулась.

*****В дверях стояла Милдрел, ее рыжие волосы свернулись кудряшками, как у куклы. Вся ее внешность говорила об очень плохом настроении.

— Эй, детки! Послушайте!

Она вошла в комнату тяжелыми шагами. Это напомнило Кадзуя, как бесшумно Карминия принесла недавно горячую воду, и он снова удивился, насколько непохожими могут быть две женщины. Милдред прошлась по комнате, затем заметила лицо Викторики, выглядывавшее из квадратной дыры. Хихикая, женщина указала на Викторику и коснулась пальцем кончика ее носа.

Викторика отпрянула от нее, как котенок, которого испугал взрослый, и удивленно заморгала.

— Что ты делаешь, мелкая кроха?

Лицо Викторики изменилось в цвете. Кадзуя мысленно удивился. Неужели она переживает из-за своего роста?..

Но Милдред только начала, говоря, она тяжело ходила по комнате.

— Они кучка идиотов! Эти мужчины... эти глупые мужчины! Все трое: бородатый Алан, богатенький Дерек и этот молчун Рауль. А я ведь даже пыталась поладить с Дереком, раз уж говорят, что он богат.

— Т-только из-за этого?..

— Я люблю деньги! — гневно проревела Милдред. — Больше чем хорошее вино, больше чем красивые платья; деньги — это то, что я люблю больше всего!

Кадзуя и Викторика переглянулись, вспомнив Дрезденскую тарелку, которую Милдред украла на блошином рынке.

Каким-то образом, заговорив о деньгах, Милдред, до этого казавшаяся грубой и вульгарной, полностью изменилась. От ее сладострастного тела брызнули липкие сладкие капли чувственности, пропитанные ароматом, насыщенным, как запах цветочных духов.

Что это было?.. Кадзуя уставился на нее в легком потрясении, пока она говорила о своей любви к деньгам.

— Но вино и платья тоже за деньги покупают, — заметила Викторика.

Милдред притворилась, что не услышала ее.

— В любом случае, они себя как туристы ведут. Сейчас ночь перед фестивалем середины лета, и все жители на пределе, но эти ребята устроили экскурсию в церковь. Я слышала, фестиваль — один из тех случаев, тогда церковь должна оставаться пустой. У них точно куча правил на этот счет. Так что я пошла с этой компанией, и что, по-вашему, они сделали? Там была старая ваза, которой, судя по всему, очень дорожат местные. Так они взяли эту причудливую вазу и бросили ее в чашу со святой водой. Видите ли, они все приставали, говорили, что интересно будет на нее посмотреть, а когда хорошенько рассмотрели, подняли местных на смех за то, что те хранят такое убогое старье. Местные кипели от злости. А потом наконец — плюх! И не один раз. Всем троим хотелось посмотреть, что случится, так что они ее по очереди кидали… Хоть не разбили. Слава Богу... У главного, Сергия, пар из ушей повалил, так он разозлился. Эти идиоты только новые вещи считают стоящими; они не знают, в чем истинная ценность.

Говоря, Милдред взяла стоявший рядом с кувшином стакан из красного матового стекла и осушила, не глядя на содержание. Она зашлась кашлем.

— Ч-что в воде... Что-то круглое... Я это проглотила?

— ...Ах! — Глазное яблоко! Понял Кадзуя, но решил не говорить этого и вместо этого предположил, что это был кусок конфеты. Она кивнула, принимая его объяснение.

*****Милдред вышла из комнаты, и там снова воцарилась тишина.

Викторика вернулась через коридор из другой комнаты.

Они с Кадзуя мало разговаривали друг с другом. Он навязчиво проверял снова и снова замок на двери, передвинул шкаф к зеркалу, чтобы никто точно не смог войти из соседней комнаты, и закрыл окно поплотнее, запечатав комнату, как мог.

— Викторика, я останусь в этой комнате. Я буду рядом с дверью, так что если кто-то войдет, я его побью.

— Хмм. Как мужественно с твоей стороны.

— Брось, будь серьезнее! Не уверен, что ты в курсе, но в опасности здесь ты!

Кадзуя поставил кресло-качалку перед дверью и тяжело опустился в него, прикрыв глаза.

...но обнаружил, что не в силах уснуть. Как самый чувствительный член семьи, он не мог уснуть даже из-за малейшего изменения положения подушки. Он просто не мог крепко спать в кресле-качалке.

Когда он мягко озвучил свою жалобу, Викторика с ликованием повернулась к нему.

— Скажи... Ты, часом, не помнишь отличную раскладушку, которую я положила в свой багаж?

— В свой багаж? — удивленно повторил Кадзуя. — То есть... ты о том до глупого большом чемодане, в котором хватило бы места, чтобы целой семье в Новый свет переехать?

— Хмм?! Это ты здесь глупый. Я напрягла свои интеллектуальные способности, чтобы определить необходимый минимум вещей... Но нет, ты надменно отчитал меня и оставил его дома, так что возьми на себя ответственность и поспи в кресле-качалке.

— ...Ну, по крайней мере, я не сомневаюсь, что ваза или чайный сервиз тебе не нужны были.

Она сделала новый выпад и по воздуху полетел еще один макарон. Кадзуя рассерженно подобрал упавшую сладость с пола и вернул ее на место.

— Викторика?.. — он снова поднял взгляд, но ее разум пребывал в другом месте, и она больше не смотрела на него. Кадзуя вздохнул и сел назад в кресло-качалку.

*****Тянулась ночь, в особняке наступила тишина.

Кадзуя приглушил настенную лампу и решил попытаться уснуть.

Викторика перевернулась на бок на большой кровати с пологом. Кадзуя слышал ее мягкое дыхание. Он закрыл глаза, пытаясь заставить себя уснуть в кресле-качалке.

Затем он присмотрелся к Викторике, уснувшей некоторое время назад. Он видел затылок ее маленькой головки. Она лежала на животе, уткнувшись лицом в большую мягкую подушку.

— ...Какая интересная поза для сна.

Ее дыхание было тихим и ритмичным.

С этого угла, Викторика казалась такой маленькой в огромной кровати, как длинношерстный белый щенок, который закутался в покрывала и уснул.

Вскоре он услышал звон напольных часов.

Один, два, начал считать Кадзуя. Часы отбили двенадцать ударов, затем затихли. Он понял, что уже полночь, и ему тоже пора спать.

С тревогой в сердце, Кадзуя медленно закрыл глаза.

Примечания переводчика:

1. Розетта — круглое окно с каменным переплётом в виде радиальных лучей в романских и готических постройках 12-15 вв.

2. Принадлежность женского туалета, имеющая вид подушечки, которая подкладывалась под платье ниже талии для придания фигуре пышности.

3. Японское театральное драматическое искусство.