Из поэзии IX–XV вв

Онлайн чтение книги Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии
Из поэзии IX–XV вв

Оно Такамура[1708] Оно Такамура (802–852). — Писал стихи на японском и китайском языках. С его именем связано немало поэтических легенд. Перевод А. Глускнной (как и другие ее переводы классических танка) дается по книге: «Японские пятистишия». М., «Художественная литература», 1971.

Перевод А. Глускиной

* * *

Все, все бело! Глаза не различат,

Как тут смешался с цветом сливы снег…

Где снег? Где цвет?

И только аромат

Укажет людям: слива или нет?

Содзё Хэндзё[1709] Содзё Хэндзё (816–890) — монашеское имя (под которым он и известен в истории литературы) Ёсимунэ Мунэсада, одного из крупнейших поэтов ранней «Кокинсю». Легенда связывает его с знаменитой поэтессой Оно Комати (см. ниже). Все новые переводы классических танка выполнены по следующим томам серии «Нихон котэн бунгаку тайкэй», изд. «Иванами», Токио, 1973; 8, «Кокинвакасю»; 28, «Синкокинвакасю»; 80, «Хэйан, Камакура сикасю»; а также но антологии «Нихон сиикасю», изд. «Хэйбонся», Токио, 1960, сост. Ямамото Кэнкити.

Перевод В. Сановича

Сложил стихи под сенью дерев храма Облачный Лес

Удрученный миром

К подножью старинных дерев

Всем сердцем стремится.

Увы, безнадежная сень —

Скоро листы опадут!

Аривара Нарихира[1710] Аривара Нарихира (819–893). — См. вступ. статью. Его стихи входили во множество старинных антологий. Переводы академика Н. И. Конрада открыли японскую поэзию русскому читателю; до этого публиковались сомнительные поделки в переводах с немецкого и французского языков. Переводы Конрада даются по книгам: «Исэ-моногатари». Лирическая повесть древней Японии. «Всемирная литература», 1921; Н. И. Конрад, Японская литература в образцах и очерках. Л., 1927.

Первые два стихотворения в переводе Н. И. Конрада, три следующие — А. Глускиной, далее — Веры Марковой.

В начале третьей луны, после того как втайне свиделся он с одной дамой, а дождь все время накрапывал уныло, сложил стихи и послал их ей:

Ни бодрствую, ни сплю,—

И так проходит ночь…

Настанет же рассвет —

Весенний долгий дождь

И думы о тебе.

Поэт был знаком, хотя и не предавался этому всем сердцем, с одной дамой, жившей в западном флигеле дворца государыни Годзё. Вдруг десятого числа первой луны она скрылась в другое место. Хоть и узнал он, где она теперь находится, но поговорить с ней никак не мог. И вот, на следующий год, порою той же луны, когда в полном цвету были сливы, в ночь, когда была так красива луна, он, мечтая о прошлой любви, пришел к тому западному флигелю и лежал там на запущенной галерее до самого заката луны; и сложил:

Луна… Иль нет ее?

Весна… Иль это все не та же,

Не прежняя весна?

Лишь я один

Все тот же, что и раньше, но…

_____

* * *

Все дальше милая страна,

Что я оставил…

Чем дальше, тем желаннее она,

И с завистью смотрю, как белая волна

Бежит назад, к оставленному краю…

* * *

Как будто аромат душистой сливы

Мне сохранили эти рукава,

Лишь аромат…

Но не вернется та,

Кого люблю, о ком тоскую…

Когда я сопровождал [1711] «Когда я сопровождал…» — Аривара Нарихира занимал придворную должность у принца Корэтака (844–897). Как старший сын государя, принц должен был наследовать престол, но потерпел поражение в борьбе за власть, был пострижен в монахи и сослан в дальнее глухое селение, где, как рассказывают, Нарихира навестил его. принца Корэтака́ на охоту, мы остановились возле потока, прозванного «Небесная Река». После того, как выпил я вина, принц повелел мне: «Сложи стихотворение о том, как охота привела нас к «Небесной Реке», и передай чарку». И вот я сложил:

Охотника долгий путь!

Сегодня к звезде Ткачихе [1712] Сегодня к звезде Ткачихе…  — См. сноски 851, 1254.

Я попрошусь на ночлег.

В скитаньях моих неприметно

Пришел я к «Небесной Реке».

Сочинено во дворце На́гиса -ин

О, если б на свете

Вовек не бывало вас,

Цветущие вишни!

Наверно, тогда бы весною

Утишилось сердце мое.

Оно-но Комати[1713] Оно-но Комати — См. вступ. статью. Годы жизни неизвестны. Ей посвящено множество легенд. Она стала героиней старинных повестей и пьес (см. том «Классическая драма Востока», М., 1976, с. 560–574, 857–859).

Первые семь стихотворений в переводе В. Сановича, остальные — А. Глускиной

Гляжу на вишенный цвет в пору длинных дождей

Распустился впустую,

Минул вишенный цвет,—

О, век мой недолгий!

Век не смежая, гляжу

Взглядом, долгим, как дождь.

* * *

Оборваны корни

Плавучей, плакучей травы…

Так и я бесприютна!

С легкой душой поплыву по теченью,

Лишь только услышу: плыви!

* * *

Это всё сердце мое,

Что отплыть я решилась

В такой непрочной ладье:

Всякий день ее заливают

Невольные горькие волны.

* * *

Погоди, о кукушка [1714]Согласно поверью, кукушка — проводник в царство мертвых.,

Летунья в сумрак заочный,

Передашь известье:

Что я в этом дольнем мире

Жить отчаялась доле.

При мысли о том, как далеко стала жить моя кормилица

Думала, что́ они мне,

Эти белые облака

Над вершинами гор?!

А они меж нами

Все выше, выше встают…

* * *

Думала все о нем

И нечаянной дремой забылась.

И тогда увидала его.

О, постичь бы, что это сон,—

Разве бы я проснулась?!

* * *

От студеного ветра

Краснеют и осыпаются…

Тихо, словно тайком,

Слой за слоем ложатся на сердце

Листья горестных слов.

* * *

Печальна жизнь. Удел печальный дан

Нам, смертным всем. Иной не знаем доли.

И что останется?

Лишь голубой туман,

Что от огня над пеплом встанет в поле.

* * *

Он на глазах легко меняет цвет

И изменяется внезапно.

Цветок неверный он,

Изменчивый цветок,

Что называют — сердце человека.

* * *

Пусть скоро позабудешь ты меня,

Но людям ты не говори ни слова…

Пусть будет прошлое

Казаться легким сном.

На этом свете все недолговечно!

* * *

С тех самых пор, как в легком сновиденье

Я, мой любимый, видела тебя,

То, что непрочным сном

Зовут на свете люди,

Надеждой прочной стало для меня!

Фунъя Ясухидэ[1715] Фунъя Ясухидэ — Даты жизни неизвестны. Один из лучших поэтов ранней «Кокинсю».

Перевод Веры Марковой

* * *

Он дыханьем своим

Губит осенние травы,

Ветки деревьев крушит.

Буйствуя, имя «бури»

Горный вихрь заслужил.

Отомо Куронуси[1716] Отомо Куронуси — Даты жизни неизвестны. Один из лучших поэтов ранней «Кокинсю».

Перевод В. Сановича

* * *

Дождик вешний

Каплет… А может быть, слезы?

Осыпаются вишни…

Кто в целом мире ныне

Не оплачет разлуку с цветами?

Ки-но Мотиюки[1717] Ки-но Мотиюки — отец Ки-но Цураюки (см. ниже).

Перевод В. Сановича

Посадили вишню, но когда лепестки ее должны были вот-вот раскрыться, тот, кто посадил ее, умер

Цветов самих

Мимолетнее оказался

Человеческий век.

В недоуменье гляжу:

Вначале скорбеть мне о ком?

Фудзивара Тосиюки[1718] Фудзивара Тосиюки (IX в.).

Перевод А. Глускиной

* * *

Хотя бы в час ночной, когда волна

О берег плещется в заливе Суминоэ,

Приди ко мне во сне:

Ведь на тропинках сна

Никто следить не будет за тобою…

О́но Сада́ки[1719] Оно Садаки (IX в.).

Перевод А. Глускиной

* * *

Когда в столице, может быть, случайно

Тебя вдруг спросят, как я здесь живу,

Ты передай:

Как выси гор туманны,

Туманно так же в сердце у меня.

Ки-но Тосисада[1720] Ки-но Тосисада (конец IX в.).

Перевод А. Глускиной

* * *

Хоть знаю я: простились мы сегодня,

А завтра я опять приду к тебе,—

Но все-таки…

Как будто ночь спустилась,

На рукаве дрожат росинки слез…

Исэ́[1721] Исэ (IX–X вв.) — одна из самых замечательных поэтесс в «Кокинсю».

Перевод А. Глускиной

* * *

Бывает, в дни, когда одна грущу,

На рукавах моих атласных,

От слез промокших,—

Даже лик луны,

Внезапно отразившись, тоже плачет…

* * *

Ужель всю жизнь не встречу я тебя?

Хотя б на миг один была надежда…

Лишь на короткий миг,—

Как в бухте Нанива

Коленца коротки у тростников прибрежных!

Сосэ́й-хоси[1722] Сосэй-хоси — замечательный поэт, сын Содзё Хэндзё.

Первые два стихотворения в переводе А. Глускиной, остальные — В. Сановича

* * *

Существовали ль в древние года

По тысяче веков живущие иль нет —

Не знаем мы.

Но пусть тогда с тебя

Начнется жизнь во много тысяч лет!

* * *

«Сейчас приду», — мне прошептала ты,

Но так словами и осталось это.

Ты не пришла…

Весь долгий путь луны

Я проследил до самого рассвета!

Сложил стихи, глядя, как сыплется снег на деревья

Должно быть, весною

Он принял их за цветы…

Поет соловей

На ветке, унизанной часто

Хлопьями белого снега!

* * *

Лишь молвой о тебе до поры

Держится мимолетная жизнь —

Росинка на хризантеме…

Ночью бессонный лежу,

Днем — безнадежный — исчезну.

Оэ Тисато[1723] Оэ Тисато (IX в.).

Перевод А. Глускиной

* * *

Криком я кричу,

И тяжко мне от слез,

Но когда ты спросишь, то отвечу я,

Что рукав атласный мой слегка намок

От случайного весеннего дождя!..

Сугавара Митидзанэ[1724] Сугавара-но Митидзанэ (845–903) — поэт и выдающийся ученый своего времени, был возведен в сан Правого министра, но оклеветан в 901 году одним из Фудзивара и сослан на остров Кюсю, где и окончил свои дни. После смерти обожествлен под именем Тэнман-тэндзин.

Перевод Веры Марковой

Во время путешествия государя Судзаку-ин сказал перед горой «Жертвенный дар» возле города Нара:

Не успели, трогаясь в путь, [1725] «Не успели, трогаясь в путь…» . (Антология «Кокинсю», «Песни странствия»). — Путешествуя во время десятой луны 898 года с экс-императором Судзаку-ин (его монашеское имя, до пострижения, император Уда), поэт проехал мимо горы Тамукэ ( «Жертвенный дар» ). Там обычно приносили свои вотивные дары жители Нара перед отправлением в путь богу-хранителю странствующих.

Мы даже «нуса» [1726] Нуса — приношение синтоистскому богу, полоски ткани или бумаги. Поэт как бы подносит парчовые «нуса». принести,

Гора «Жертвенный дар».

Пусть кленов твоих парча

Порадует сердце бога!

Перед тем, как отправиться в изгнание, сказал, глядя на сливу, растущую возле дома:

Пролей аромат, [1727] «Пролей аромат…» (из антологии «Сюивакасю», 1005–1008). — Согласно легенде, сливовое дерево перелетело к поэту в Кюсю, а вишня не смогла — и засохла в одну ночь от тоски. Сосна, росшая возле дома, тоже улетела к хозяину после того, как он в стихотворении упрекнул ее за равнодушие.

Лишь ветер с востока повеет,

Слива в саду!

Пускай твой хозяин далёко,

Не забывай весны!

Ки-но Томонори[1728] Ки-но Томонори (ум. после 905 г.) — известный поэт «Кокинсю».

Перевод А. Глускиной

* * *

Как пояса концы — налево и направо

Расходятся сперва, чтоб вместе их связать,

Так мы с тобой:

Расстанемся — но, право,

Лишь для того, чтоб встретиться опять!

* * *

Ах, сколько б ни смотрел на вишни лепестки

В горах, покрытых дымкою тумана,—

Не утомится взор!

И ты, как те цветы…

И любоваться я тобою не устану!

* * *

Как тает иней, павший на цветы

Расцветших хризантем невдалеке от дома,

Где я живу,—

Так, жизнь, растаешь ты,

Исполненная нежною любовью!

Киёва́ра Фукая́бу[1729] Киёвара Фукаябу (нач. X в.) — поэт «Кокинсю».

Перевод А. Глускиной

* * *

Стоит зима, а с облачного неба

На землю падают прекрасные цветы…

Что́ там, за тучами?

Не наступила ль снова

Весна, идущая на смену холодам?

Арива́ра Мотока́та[1730] Аривара Мотоката (нач. X в.). — См. вступ. статью.

Перевод В. Сановича

Весна началась в старом году, сложил в этот день стихи

На исходе года

Весна внезапно настала,

И теперь не знаю,

Сказать ли о годе: прошлый,

Сказать ли о годе: этот?

Фудзива́ра Котона́о[1731] Фудзивара Котонао (нач. X в.) — поэт «Кокинсю».

Перевод В. Сановича

* * *

Весна ль тороплива,—

Медлит ли сливовый цвет,

Я бы тотчас расслышал

По первому тихому клику,

Но ещё не поет соловей!

Минамото Масадзуми[1732] Минамото Масадзуми (нач. X в.) — поэт «Кокинсю».

Перевод В. Сановича

* * *

Ручьи растопил

Ветер в горных долинах.

В разрывы льда

Выливаются светлые волны,—

Первые цветы весны.

Ки́-но Цура́юки [1733] Ки-но Цураюки (ум. в 946 г.). — См. вступ. статью, а также том «Классическая проза Дальнего Востока» (с. 551–562, 852–853).

Первые четыре стихотворения в переводе В. Сановича, остальные — А. Глускиной.

Сложил стихи в день, когда началась весна

Рукава замочив,

Я черпал приго́ршнями воду

Промерзлого ныне ключа…

Этот первый весенний ветер,

Верно, растопит лед…

Увидев, что вишневые деревья, посаженные у дома одного человека, впервые расцвели

В нынешнем году

Впервые весну узнали

Вишен цветы…

О, когда б они научились

Не опадать вовеки!

* * *

Запах цветов

Пропитал глубоко

Одежду мою…

Под сенью вишен

Мановеньями ветра.

* * *

Сердце мое

Унеслось от меня и скиталось

По вешним горам,

Долгий-долгий день

Оно прожило сегодня.

* * *

Туман весенний, для чего ты скрыл

Цветы вишневые, что ныне облетают

На склонах гор?

Не только блеск нам мил —

И увяданья миг достоин восхищенья!

* * *

Да, сном, и только сном, должны его назвать!

И в этом мне пришлось сегодня убедиться:

Мир — только сон…

А я-то думал — явь,

Я думал — это жизнь, а это снится…

* * *

Подует ветер — и встает волна.

Стихает ветер — и волна спадает.

Они, должно быть,

Старые друзья,

Коль так легко друг друга понимают!

* * *

Узоры пестрые на ряби волн

От тени, брошенной зеленой ивой,

Чьи ветви тонкие

Сплелись красиво,—

Как будто выткали их на воде!

* * *

Волна у берега одета белой пеной,

Снег седины на волосах моих.

Из нас двоих —

Кто кажется белее?

Ответ мне дай, страж островов морских!

* * *

Как сквозь туман, вишневые цветы

На горных склонах раннею весною

Белеют вдалеке,—

Так промелькнула ты,

Но сердце все полно тобою!

* * *

Стоит зима — и вдруг, совсем нежданно,

Между деревьями увидел я цветы,—

Так показалось мне…

А это — хлопья снега,

Сверкая белизной, летели с высоты!

* * *

Весной, когда зеленой ивы нити

Все сплетены в узоре меж собой,

Цветы соседние раскроют вдруг бутоны

И, нити разорвав у ивы молодой,

Покажутся среди листвы зеленой…

* * *

Не звезда ли сегодня со звездой расстается?

Над Небесной Рекой встал туман, и повсюду

Все туманом закрылось…

Чей призыв раздается?

Чайка в голос рыдает!

Отикоти Мицунэ[1734] Отикоти Мицунэ (годы жизни неизвестны) — замечательный поэт, один из составителей «Кокинсю».

Все стихотворения, кроме последнего (перевод В. Сановича), даны в переводе А. Глускиной

* * *

Как видно, ветер дует неумело!

Сверкая белизною, облака

Не уплывают вдаль…

Ах, это горная вода, мчась с крутизны,

Сверкает белой пеной!

* * *

Когда на старой ветке хаги

Осеннею порой

Цветы раскрылись вновь,

Я понял — прежнюю любовь

Еще не позабыло сердце!

* * *

Не думаю, что очень долги ночи

Осеннею порой,—

Давно идет молва,

Что ночь и осенью покажется короче,

Когда любимая твоя — с тобой!

* * *

Осенними полями я бродил,

Стал влажен от росы

Шелк белых рукавов,

И ныне рукава промокшие мои

Благоухают запахом цветов!

* * *

Вы, утки,

Что живете здесь, в пруду,

Порою зимнею,

Не говорите людям,

Что я сюда к любимой прихожу!

* * *

Снег все идет… И вот уже никто

Не ходит больше этою тропою,

Мне не найти на ней твоих следов…

И чувствам прежним

Трудно не угаснуть…

* * *

Ах, лунной ночью их увидеть невозможно!

У нежных слив и лунного луча

Цвета одни.

И лишь по аромату

Узнаешь, где цветы, и сможешь их сорвать!

Слушая голоса пролетных гусей, задумался о друге, что бредет теперь по горным кручам в стране Коси

Ведь с началом весны

Возвращаются гуси на север!

Если догонят его

Там, меж белыми облаками,

Пусть обо мне поведают.

Ми́бу Тадаминэ́[1735] Мибу Тадаминэ (860–920?) — Он был низкого происхождения, чиновник невысокого ранга. Блистал на поэтических турнирах. Один из составителей «Кокинсю».

Первое стихотворение в переводе А. Глускиной, остальные — Веры Марковой

* * *

Даже древо луны,

Вечнозеленый коричник,

Золотом заалел

По-осеннему: не оттого ли

Луна сильней засияла?

* * *

Лишь ветер дохнет,

Покинет белое облачко

Вершину горы.

Ужель до того равнодушно,

Любимая, сердце твое.

* * *

Будто ветер осенний

Тронул струны цитры чуть-чуть…

Только слабый отзвук,

Но уже взволновано сердце

Воспоминаньем любви.

* * *

Небеса затемнив,

Белый снег под своей пеленою

Тает в глубине.

Так сердце мое неприметно

Исходит тоской по тебе.

Фудзивара Окикадзэ[1736] Фудзивара Окикадзэ — поэт «Кокинсю».

Перевод А. Глускиной

* * *

Кого избрать в друзья на этом свете?

Быть может, верную сосну в Такасаго?

Но это ведь не друг

Моих времен далеких —

Таких друзей, увы, давно уж нет…

Минамото Мунэюки[1737] Минамото Мунэюки — поэт «Кокинсю».

Первое стихотворение в переводе В. Сановича, второе — А. Глускиной

* * *

Нет печали сильней,

Чем зимою в горном селенье,

Лишь помыслю, как далеки

От влаги земной — травы,

Я — от взора людского.

* * *

И даже хвоя у простой сосны,

Что ни в какую пору от начала

Своих иголок цвета не меняла,—

С приходом нынешней весны

Как будто зеленее стала!

Саканоэ Корэнори[1738] Саканоэ Корэнари (Хв.)  — поэт «Кокинсю».

Перевод А. Глускиной

* * *

Ах, даже отраженная в воде

Расцветшая недавно хризантема

Сегодня стала вянуть на глазах…

Возможно ль, что на дне, под голубой волною,

Ложится тоже иней иногда?

* * *

Будто бы луна внезапно озарила

Небо, разливая белый свет,—

Так сверкает

В Ёсино повсюду

Выпавший на землю белый снег!

Сонэ Ёситада[1739] Сонэ Ёситада — См. вступ. статью. Незначительный чиновник. Биографических данных о нем не сохранилось.

Перевод В. Сановича

ИЗ [ВРЕМЕН ГОДА]

Из песен весны

* * *

Выглянули едва

Из корней тростника прозябших

Рогатые стебельки…

В этот миг на брегах Мисима́э

Ночь дохнула начальной весной.

* * *

В глухих теснинах реки

«Гремящего водопада»,

Верно, истаяли льды…

Верно, в полночь задует

Первый весенний ветер.

* * *

С какою негой лучится

Нынешним утром

Солнце на кручах гор.

С обледенелых каменных стрех —

Сияющая капель.

* * *

С вершин оснеженных

Весенний ветер слетел,

И ветру вослед

Утром в нагорных ручьях

Вздулись талые воды.

* * *

Сам, по воле своей,

Ветер весенний к себе

Зазвал погостить…

Куда же он делся теперь,

Тающий лед?

* * *

Еще не растаяли

Заледенелые водопады

На горе Кагуя́ма,

А уж в отрогах Ёсино

Сгинул последний снег.

* * *

Утки будто застыли

На узком заливе моря.

К изнанке тонкого льда

Медленно поднимаются

Придонные сор и грязь.

Из песен лета

Священное омовенье…

Но ветерок пробежал

Над рекою Камо́.

Рядом с любимой войду

В прохладную воду.

Из песен осени

С тех самых сумерек,

Когда рассталась со мною

Моя любимая,

Я почуял, как холодны ночи,

Как печальна осень.

[Сокол]

В гнездо заглянул:

Два лета усердно

Пестовал я его…

Как по осени ло́снятся живо

Крылья и хвост!

* * *

Теперь холода

Все сильнее с каждою ночью…

Гнется под ветром

Молодого бамбука

Печальный голос.

* * *

Копится пыль,

Скоро горою станет

Мой ночной покой.

Ночь за ночью здесь нет

Той, с которою вместе спал.

* * *

Ни единого уголка!

Всё в яркой, свежей

Осенней луне!

Что же станется ныне

С тенью горы Огура́?

* * *

О ветер осенний,

Осторожнее дуй, не порви…

В жилище моем прореху

Притаил от взгляда чужого

Паук своей паутинкой.

Сёку-сёнин[1740] Сёку-сёнин — буддийский монах, наставник Идзуми Сикибу. К нему обращено ее стихотворение «Из мрака я вновь…» Его стихотворение взято из антологии «Синкокинсю».

Перевод В. Сановича

Глядя на сосну, пораженную молнией

Тысячелетняя

Дымом уходит сосна…

В мареве этого мира

О в какой же безвестный миг

Молния ударит в меня?!

Идзуми Сикибу[1741] Идзуми Сикибу (см. вступ. статью) — современница Мурасаки Сикибу и Сэй Сёнагон (см. том «Классическая проза Дальнего Востока»); с ее именем связано много поэтичных легенд.

Перевод В. Сановича

* * *

Что с дымкою вешней,

Разве она не придет?!

С плеском пугливым

В теснину тенистую

Прядает талый ручей.

* * *

Я сравнивала так часто

С благоуханьем твоих одежд

Запах сливовой ветки,

Что научилась предсказывать

Время ее цветенья.

* * *

Я легла, позабыв,

Что спутаны пряди

Черных моих волос.

О, любимый! Он прежде

Их безмолвно расправил.

* * *

Я увидела под деревьями [1742] «Я увидела под деревьями…» — См. сноску 1725.

Охапки красной листвы…

Тщетное подношение.

Верно молвят: в десятой луне [1743] Десятая луна — по-японски «месяц без богов».

Мир покидают боги.

* * *

Сама белизна —

Росою облитые

Белые хризантемы!

Гляжу и понять не могу:

Может быть, первый иней?

* * *

Из мрака я вновь

На дорогу мрака вступаю

В блужданьях по миру.

Просияй же мне издалёка,

Луна над горною кручей.

Придя на поклонение в горный храм, слышу, как кто-то истово, благостным голосом читает сутру

Думы сжигали меня…

Из «Горящего дома» [1744] «Горящий дом» — Будда сравнивал земной мир с домом, охваченным пожаром.

Я наконец ушла.

И вот я слышу в тиши

Голос Благого Закона.

В сумерках года печалюсь о своей старости

Стала считать и вижу:

Остатней доли зимы

И той у меня не осталось.

О том, что состарилась я,

Печали нет и в помине.

Энкэй-хоси

Перевод А. Глускиной

* * *

Покинутый приют — весь в зарослях плюща.

Тоскливо здесь. Хозяин все забросил,

Нет никого…

И только каждый год

Печальная сюда приходит осень…

Акадзомэ Эмон[1745] Акадзомэ-эмон (?—1041) — талантливая поэтесса. Скончалась в глубокой старости. Принадлежала к хэйанской аристократии. После смерти мужа была возлюбленной правителя страны Фудзивара Митинага. Так как он является героем исторического романа «Эйга-моногатари» (XI в.), то авторство приписывалось Акадзомэ-эмон. Сохранился личный сборник ее танка.

Перевод Веры Марковой

Когда потеряла того, кто был мне опорой в жизни, я прибыла в Хацусэ́ [1746] Хацусэ — В провинции Хацусэ находился знаменитый буддийский храм Хасэдэра. и остановилась там на ночлег, люди связали охапку травы и дали мне со словами: «Вот изголовье для вас». В ответ я сложила стихи:

Когда он жил на земле, [1747] Когда он жил на земле…  — Оэ-но Масахира, муж поэтессы, правитель провинции Тамба.

В самом далеком странствии

Странницей я не была.

Одна я… Роса окропила

Траву — изголовье мое.

Сагами[1748] Сагами — одна из прославленных поэтесс первой трети XI в.

Перевод В. Сановича

* * *

Жизнь хоть сейчас

В промен я отдать могу!

Лишь бы сегодня

Не ждать безнадежно тебя,

Как минувшею ночью.

* * *

В сумраке рассвета

Нескончаемы, неудержимы

Роса и слезы…

Одинокая жалоба ветра —

Все, что от ночи осталось.

Ноин-хоси[1749] Ноин-хоси (988—1050) — прославленный поэт своего времени. Подлинное его имя Татибана Нагаясу, но в истории поэзии он известен под монашеским именем Ноин. Тридцати лет постригся, чтобы получить личную свободу. Учился у знаменитых поэтов, странствовал по Японии. Стихи его включались в лучшие антологии того времени.

Перевод Веры Марковой

* * *

Когда покидал я столицу,

Дорожным товарищем моим

Была весенняя дымка.

Но ветер осени свищет теперь

Над заставою Сиракава́ [1750] Застава Сиракава в Хэйане (Киото) служила как бы воротами на север..

Фудзивара Иэцунэ

Перевод А. Глускиной

* * *

В селенье, среди гор, дорог как не бывало,

Знакомых тропок будто вовсе нет,—

Не видно ничего…

С листвою кленов алой

Упал на землю ярко-белый снег.

Сюндо Намики

Перевод А. Глускиной

* * *

Реки горные разбились о плотины,

Что внизу на водах блещущих воздвиглись

Ветром злым.

Поток остановили

Груды облетевших алых листьев!

Та́йра Канэмо́ри

Перевод Веры Марковой

* * *

Тонет в глубоких снегах

Горное наше селенье.

Заметена тропа.

Тот, кто пришел бы сегодня,

Тронул бы сердце мое.

Сутоку-ин

Перевод В. Сановича

* * *

К старым корням цветы,

К родимым гнездовьям птицы

Держат возвратный путь.

Но куда же весна уходит? —

Никто еще не изведал.

Неизвестные поэты IX–XII вв

Шесть первых стихотворений в переводе В. Сановича, три следующих и два последних — Веры Марковой, остальные — А. Глускиной

* * *

Где ж началась она,

Первая весенняя дымка?

Ведь здесь, в Миёсино,

На склоны Ёсинояма

Сыплется, сыплется снег…

* * *

На исходе снега

Весна внезапно настала.

Теперь, наверно,

Растают заледенелые

Соловьиные слезы.

* * *

На ветку сливы

Слетел соловей и, сердцем

Весну привечая,

Распевает, но все еще

Сыплется, сыплется снег…

* * *

Не мог он сдержать

Тревожного нетерпенья,

Тот, кто ветку сломал.

Он подумал: это цветы,—

Снег накануне капели…

* * *

Листья клена

Наглухо замели, облетая,

Мое жилище,

А сверчок стрекочет без устали:

Все хочет кого-то дождаться…

* * *

Ткет река Тацута́

Полотна алой парчи

Порою десятой луны…

Тонкие нити дождя

Вдоль, потом поперек.

* * *

Кажется, только вчера

Сажали ростки молодые…

Как все изменилось вокруг.

Шуршат, шелестят колосья.

Осенний ветер подул.

* * *

Пока не блеснет роса

На молодых ростках конопли,

Я не покину тебя.

Пускай увидят родные твои,

Как ухожу на заре.

* * *

Нет, даже ты не могла [1751] «Нет, даже ты не могла…» — Танка помещена в «Кокинсю», т. 17, «Разные песни».

Сердце мое утешить,

О вершина Обасутэ́ [1752] Гора Обасутэ , овеянная легендами, находилась в местности Сарасина в провинции Синано. С этой горы открывался знаменитый своей красотой вид во время полнолуния.,

Озаренная полной луною

В далеком Сарасина́.

* * *

Я, полон грусти, расстаюсь с тобой,

Слезинки светлые дрожат на рукаве,

Как яшма белая!..

Я их возьму с собой,

Пусть это будет память о тебе.

* * *

Ах, только удержать бы мне его —

Того, кто от меня решил уйти!..

О вишни лепестки,

Рассыпьтесь по земле,

Преградой будьте на его пути!

* * *

Не слышал я, что в мире столько зла.

Не знал, что в нем так радостного мало.

Но вот…

Упавшая из глаз моих слеза

Вдруг сразу мне об этом рассказала!

* * *

Ах, только так на свете и бывает!

И полон я напрасною тоской

О той, которую мне больше не увидеть,

Как этот ветерок,

Что скрыт от наших глаз…

* * *

На миг один, пока зарницы блеск

Успел бы озарить колосья в поле

В осенний день,—

На самый краткий миг

Я позабыть тебя не волен!

* * *

У кленов алых листья облетели,

Но мы жалеть об этом не должны…

Зачем жалеть?

Через просветы в ветках

Увидим нынче яркий блеск луны!

* * *

Я от тебя давно не получаю вести

И тщетно вдаль смотрю.

Растет моя тоска…

А в небесах далеких еле-еле

Плывут и исчезают облака…

* * *

Что человеческое сердце в этом мире?

Как «лунною травой» окрашенная ткань

Легко меняет цвет,—

В нем постоянства мало:

Сегодня — любит, завтра — нет!..

* * *

Опережая ветер, прозвучали

И стихли крики пролетающих гусей,

Что скрылись в облаках,—

А мне привета нет,

Которого я от любимой ждал…

* * *

Когда увидишь — лунный свет пробьется

Сквозь гущу сада, где царила мгла

Ветвей и листьев,

Вдруг сожмется сердце,

И скажешь: «Осень! Вот она пришла».

* * *

Как странник, я одет, готов к пути,

А путь в волнах безбрежных исчезает…

Когда вернусь?

Не знаю ничего,—

Как белые те облака не знают…

* * *

Ах, именно в конце печальном года,

Когда все чаще выпадает снег,

Я понял, что не знает увяданья

И не меняется

Цвет сосен вековых.

* * *

Напрасно к зеленым росткам [1753] «Напрасно к зеленым росткам…» — Танка помещена в томе 2 сборника «Кокинрокудзё». Древний поэтический образ народного происхождения; встречается еще в «Манъёсю».

Тянет голову жеребенок

Через высокий плетень.

Так и моей любви

Никогда до тебя не достигнуть.

* * *

В глубинах сердец

Подземные воды бегут

Кипящим ключом.

Молчанье любви без слов

Сильней, чем слова любви.

Из сборника песен «Рёдзин Хисё» — «Тайник песен»

Перевод Веры Марковой

Песни-васан[1754] Васан — буддийские лирические стихотворения.

* * *

Будда здесь неизменно,

С нами всегда,

Но незрим в царстве яви

Прекрасный лик.

Лишь когда все тихо,

На ранней заре,

В смутных грезах порою

Покажется нам.

* * *

В тишине предрассветной

Очнешься от сна,

Вдруг нахлынут думы,

Слез не сдержать.

О, когда же, покинув

Земную юдоль,

Вниду в мир запредельный

«Чистой земли»?

Из других песен

Хоть сто дней, сто ночей

Буду спать один,

Но жена только на ночь,

Зачем мне она?

Не желаю такой!

В поздний час до полуночи

С ней хорошо,

Но едва на рассвете

Петух пропоет,

Одолеет печаль

На постели пустой.

* * *

Улестил меня клятвой обманщик,

А сам ко мне не пришел.

Пусть в демона обратится

С тремя рогами во лбу,

Чтоб все от него убежали прочь!

Пускай превратится в птицу

На поле, залитом водой,

Чтоб студили его, леденили

Иней, метель, град.

Чтоб ноги отмерзли у него!

Чтоб стал на пруду

Плавучей травой!

Чтоб качался туда, качался сюда,

Качался, шатался на каждом шагу.

* * *

На мою красавицу погляжу.

«О, если бы стать мне стеблем плюща!» —

Пожелаю в душе.

С маковки и до самых пят

Я ее обовью.

Хоть режьте, хоть рубите меня,

Никогда вам больше не разделить

Наши две судьбы.

* * *

Славно — славно! Чудо как хорошо!

Кто пляшет так хорошо.

Это жрица-мико́ [1755] Это жрица-мико… — Жрицы-мико синтоистского культа исполняли священные пляски; впоследствии некоторые из них стали профессиональными танцовщицами., дубовый листок,

Ступица у колеса.

«Ятикума́» и карлик-плясун, [1756] Ятикума — Значение слова неизвестно. Карлик-плясун — В народных представлениях саругаку был популярен танец карликов.

Кукла в руках скомороха. [1757] Кукла в руках скомороха — Бродячие кукольники носили ящик на лямках, в котором были проделаны отверстия. Продев сквозь них руки, они манипулировали небольшими куклами. Куклы танцевали под народные песни.

Это в саду посреди цветов

Птичка и мотылек.

* * *

Пляши, пляши, улитка!

Если ты не захочешь плясать,

Берегись, под копыта брошу тебя,

Жеребенку дам тебя растоптать,

Теленку дам растоптать, расколоть.

Если красиво станешь плясать,

Пущу погулять в цветочном саду.

_____

Фудзивара Тосинари

Перевод В. Сановича

* * *

Мое сердце,

Что мне поделать с тобой…

И кукушка о том же…

Вдоль лунного света стекает

Голос в прозорах туч.

* * *

Яркий, свежий

Простирается голос ее!

О кукушка,

Ты само сиянье луны

В пору первой рассады риса!

* * *

В сумраке вечера

Осенний вихрь над полями

Пронзает душу…

Перепелиная жалоба!

Селенье Глубокие Травы…

* * *

Столько горестей знал,

А все живу и живу на свете.

Верно, хранит меня

Вечнозеленая сосна в Сумиёси,

Покровитель песен Яма́то.

Сайгё[1758] Сайгё — См. вступ. статью. Стихи его (танка) собраны в книге «Горная хижина». Не ясно, участвовал ли он сам, и в какой мере, в его составлении. Отдельные танка включали в «Синкокинсю».

Перевод Веры Марковой

Весна

Сложил в первое утро весны [1759] «Сложил в первое утро весны» — Утро «рис-сюн» — начало весны по лунному календарю. По современному солнечному календарю приходится на начало февраля. Стихотворение изображает пейзаж возле горной хижины. Поэтом владеет чувство радостного освобождения, он видит первые признаки весны. Словами о том, что всего прекрасней весенний рассвет, открывается знаменитая книга Сэй-Сёнагон «Записки у изголовья» (конец X в.).

Зубцы дальних гор

Подернулись легкой дымкой…

Весть подают;

Вот он, настал наконец

Первый весенний рассвет.

* * *

Замкнутый между скал,

Начал подтаивать лед

В это весеннее утро.

Вода, пробиваясь сквозь мох,

Ощупью ищет дорогу.

Песня весны

Вижу я, растопились

На высоких вершинах гор

Груды зимнего снега.

По реке «Голубой водопад» [1760] Река «Голубой водопад» («Аотакигава») — приток реки Оигава. Течет у подножия гор неподалеку от г. Киото.

Побежали белые волны.

Дымка на морском побережье [1761] «Дымка на морском побережье» — Старинный способ добывания соли состоял в том, что соль выпаривалась в котлах из морских водорослей.

На морском берегу,

Где солеварни курятся,

Потемнела даль,

Будто схватился в борьбе

Дым с весенним туманом.

Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав [1762] «Вспоминаю минувшее…» — В седьмое утро нового года собирали на поле семь трав и варили вместе с рисом. Согласно поверью, вкусивший это кушанье будет здоров целый год (семь считалось магическим числом).

Туман на поле,

Где молодые травы сбирают,

До чего он печален!

Словно прячется юность моя

Там, вдали, за его завесой.

Соловьи под дождем

Соловьи на ветвях

Плачут, не просыхая,

Под весенним дождем.

Капли в чаще бамбука…

Может быть, слезы?

Соловьи в сельском уединении

Голоса соловьев

Сквозь туманную дымку

Сочатся со всех сторон.

Не часто прохожего встретишь

Весною в горном селенье.

Если б замолкли голоса соловьев в долине, где я живу

Когда б улетели прочь,

Покинув старые гнезда,

Долины моей соловьи,

Тогда бы я сам вместо них

Слезы выплакал в песне.

* * *

Оставили соловьи

Меня одного в долине,

Чтоб старые гнезда стеречь,

А сами, не умолкая,

Поют на соседних холмах.

Фазан

Первых побегов

Свежей весенней травы

Ждет не дождется…

На омертвелом лугу

Фазан жалобно стонет.

* * *

Весенний туман.

Куда, в какие края

Фазан улетел?

Поле, где он гнездился,

Выжгли огнем дотла.

* * *

На уступе холма

Скрылся фазан в тумане.

Слышу, перепорхнул.

Крыльями вдруг захлопал

Где-то высоко, высоко…

Слива возле горной хижины

Скоро ли кто-то придет

Ароматом ее насладиться?

Слива возле плетня

Ждет в деревушке горной,

Пока не осыплется до конца.

Цветущая слива возле старой кровли

Невольно душе мила

Обветшалая эта застреха.

Рядом слива цветет.

Я понял сердце того,

Кто раньше жил в этом доме.

* * *

Приди же скорей [1763] «Приди же скорей…» — Укоризна забывчивому другу.

В мой приют одинокий!

Сливы в полном цвету.

Ради такого случая

Даже чужой навестил бы…

Летят дикие гуси [1764] «Летят дикие гуси» — Гуси весной улетают на север, многие гнездятся на материке.

Словно приписка

В самом конце посланья —

Несколько знаков…

Отбились в пути от своих

Перелетные гуси.

Ивы под дождем

Зыблются все быстрей,

Чтоб ветер их просушил,

Спутаны, переплелись,

Вымокли под весенним дождем

Нити зеленой ивы.

Прибрежные ивы

Окрасилось дно реки

Глубоким зеленым цветом.

Словно бежит волна,

Когда трепещут под ветром

Ивы на берегу.

Жду, когда зацветут вишни

В горах Ёсино

На ветках вишневых деревьев

Россыпь снежка.

Нерадостный выдался год!

Боюсь, цветы запоздают.

* * *

Шел я в небесную даль,

Куда, я и сам не знаю,

И увидал наконец:

Меня обмануло облако…

Прикинулось вишней в цвету.

* * *

В горах Ёсино

Долго, долго блуждал я

За облаком вслед.

Цветы весенние вишен

Я видел — в сердце моем.

Из многих моих стихотворений о вишневых цветах

Дорогу переменю,

Что прошлой весной пометил

В глубинах гор Ёсино!

С неведомой мне стороны

Взгляну на цветущие вишни.

* * *

Горы Ёсино!

Там видел я ветки вишен

В облаках цветов,

И с этого дня разлучилось

Со мною сердце мое.

* * *

Куда унеслось ты,

Сердце мое? Погоди!

Горные вишни

Осыплются, — ты опять

Вернешься в свое жилище.

* * *

Увлечено цветами,

Как сердце мое могло

Остаться со мною?

Разве не думал я, [1765] «Разве не думал я…» — Сердце как бы покидает поэта, отринувшего все земное. Оно улетает к вишням — символу земной красоты, но красота их недолговечна.

Что все земное отринул?

* * *

Ах, если бы в нашем мире

Не пряталась в тучи луна,

Не облетали вишни!

Тогда б я спокойно жил,

Без этой вечной тревоги…

* * *

Гляжу на цветы.

Нет, они не причастны,

Я их не виню!

Но глубоко в сердце моем

Таится тревожная боль.

* * *

О, пусть я умру

Под сенью вишневых цветов!

Покину наш мир

Весенней порой «кисараги» [1766] Кисараги (время надевания новых одежд) — старинное название второй луны года.

При свете полной луны. [1767] При свете полной луны — то есть 15-го числа. Согласно буддийским легендам, в этот день скончался Будда Гаутама.

Когда я любовался цветами на заре, пели соловьи

Верно, вишен цветы

Окраску свою подарили

Голосам соловьев.

Как нежно они звучат

На весеннем рассвете!

Увидев старую вишню, бедную цветами

С особым волненьем смотрю…

На старом вишневом дереве

Печальны даже цветы!

Скажи, сколько новых весен

Тебе осталось встречать?

Когда слагали стихи на тему картины на ширмах, я написал о тех людях, что лишь издали смотрят, как сановники Весеннего дворца [1768] …сановники Весеннего дворца…  — Весенний дворец — резиденция наследника престола. В антологии XI в. «Госюи-вакасю» есть танка, где говорится, что сановники Весеннего дворца «любуются вишней в цвету, словно это их достояние». толпятся вокруг цветущих вишен

Под сенью ветвей

Толпа придворных любуется…

Вишня в цвету!

Другие смотрят лишь издали.

Им жалко ее аромата.

Из многих моих песен на тему: «Облетевшие вишни»

Слишком долго глядел!

К вишневым цветам незаметно

Я прилепился душой.

Облетели… Осталась одна

Печаль неизбежной разлуки.

Горные розы [1769] Горные розы (ямабуки) — Kerria japonica. Эти ярко-желтые цветы обычно растут на берегу реки. Лягушки воспеваются в классической японской поэзии начиная с древних времен. В предисловии к антологии «Кокинсю» говорится: «И когда слышится голос соловья, поющего среди цветов, или голос лягушки, живущей в воде, хочется спросить: что же из всего живого на земле не поет своей собственной песни?» (перевод А. Глускиной). В данном стихотворении лягушка — символ существа, привязанного к нечистой юдоли, луна — образ высшего просветления.

В горькой обиде

На того, кто их посадил

Над стремниной потока,

Сломленные волной,

Падают горные розы.

Лягушки

В зацветшей воде,

Мутной, подернутой ряской,

Где луна не гостит,—

«Там поселиться хочу!» —

Вот что кричит лягушка.

Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны [1770] «Стихи, сочиненные в канун…» — Третья луна считалась началом календарного лета. В «Записках у изголовья» говорилось, что прекрасней всего весной раннее утро, но здесь пальма первенства отдается последнему вечеру весны. Он кажется слишком коротким.

Весна уходит…

Не может удержать ее

Вечерний сумрак.

Не оттого ли он сейчас

Прекрасней утренней зари?

Лето

* * *

К старым корням

Вернулся весенний цвет.

Го́ры Ёсино

Проводили его и ушли

В страну, где лето царит.

Цвети унохана́ [1771] Унохана — deutria crenata. Ранним летом распускаются белые гроздья пятилистковых диких цветов унохана. В это время обычно поет кукушка. в ночную пору

Пускай нет в небе луны!

Обманчивей лунного света

Цветы унохана.

Чудится, будто ночью

Кто-то белит холсты.

Стихи о кукушке

Слышу, кукушка

С самой глубокой вершины

Держит дорогу.

Голос к подножию гор

Падает с высоты.

* * *

«Кукушки мы не слыхали,

А близок уже рассвет!» —

На всех написано лицах…

И вдруг — будто ждали его!

Раздался крик петуха.

* * *

Еще не слышна ты,

Но ждать я буду вот здесь

Тебя, кукушка!

На поле Ямада-но хара [1772] Ямада-но хара — название места в провинции Исэ возле старинных синтоистских храмов.

Роща криптомерий.

* * *

Кукушка, мой друг! [1773] Кукушка, мой друг!  — См. сноску 1714.

Когда после смерти пойду

По горной тропе,

Пусть голос твой, как сейчас,

О том же мне говорит.

* * *

Твой голос, кукушка,

Так много сказавший мне

В ночную пору,—

Смогу ли когда-нибудь

Его позабыть я?

Дожди пятой луны

Мелкий бамбук заглушил

Рисовые поля деревушки.

Протоптанная тропа

Снова стала болотом

В этот месяц долгих дождей.

* * *

Дожди все льются…

Ростки на рисовых полях,

Что будет с вами?

Водой нахлынувшей размыта,

Обрушилась земля плотин.

Источник возле горной хижины

Лишь веянья ветерка

Под сенью ветвей отцветших

Я жду не дождусь теперь,

Снова в горном источнике

Воды зачерпну пригоршню…

Болотный пастушок в глубине гор

Должно быть, лесоруб

Пришел просить ночлега,

В дверь хижины стучит?

Нет, это в сумерках кричал

Болотный пастушок.

Стихотворение на тему: «Путник идет в густой траве»

Путник еле бредет

Сквозь заросли… Так густеют

Травы летних полей!

Стебли ему на затылок

Сбили плетеную шляпу.

Смотрю на луну в источнике

Пригоршню воды зачерпнул.

Вижу в горном источнике

Сияющий круг луны,

Но тщетно тянутся руки

К неуловимому зеркалу.

* * *

У самой дороги

Чистый бежит ручей.

Тенистая ива.

Я думал, всего на миг,—

И вот — стою долго-долго…

* * *

Всю траву на поле,

Скрученную летним зноем,

Затенила туча.

Вдруг прохладой набежал

На вечернем небе ливень.

* * *

Летней порою

Луну пятнадцатой ночи

Здесь не увидишь.

Гонят гнуса дымом костра

От хижины, вросшей в землю.

Ждут осени в глубине гор

В горном селенье,

Там, где густеет плющ

На задворках хижин,

Листья гнутся изнанкой вверх…

Осени ждать недолго!

Сочинил во дворце Кита-Сиракава [1774] Кита-Сиракава — старинный дворец, расположенный в северном (дворцовом) районе Сиракава в Киото., когда там слагали стихи на темы: «Ветер в соснах уже шумит по-осеннему», «В голосе воды чувствуется осень»

Шум сосновых вершин…

Не только в голосе ветра

Осень уже поселилась,

Но даже в плеске воды,

Бегущей по камням речным.

Осень

* * *

Никого не минует,

Даже тех, кто в обычные дни,

Ко всему равнодушны,—

В каждом сердце родит печаль

Первый осенний ветер.

* * *

О, до чего же густо

С бессчетных листьев травы

Там посыпались росы!

Осенний ветер летит

Над равниной Миягино! [1775] Равнина Миягино славилась в японской поэзии красотой осенних трав и бело-розовых цветов хаги (леспедецы). Находилась на севере возле г. Сэндай.

* * *

Дует холодный вихрь.

Все на свете печалью

Он равно напоит.

Всюду глядит угрюмо

Осеннего вечера сумрак.

* * *

Сейчас даже я,

Отринувший чувства земные,

Изведал печаль.

Бекас взлетел над болотом…

Темный осенний вечер.

* * *

Кто скажет, отчего?

Но по неведомой причине

Осеннею порой

Невольно каждый затомится

Какой-то странною печалью.

* * *

В памяти перебираю

Все оттенки осенней листвы,

Все перемены цвета…

Не затихает холодный дождь

В деревне у подножия гор.

* * *

На рисовом поле

У самой сторожки в горах

Стоны оленя.

Он сторожа дрему прогнал,

А тот его гонит трещоткой.

Луна

На небе осени

Она наконец явилась

В вечернем сумраке,

Но еле-еле мерцает,

Луна — по имени только.

* * *

Равнина небес.

Луна полноты достигла.

Тропу облаков,

Единственную из всех,

Избрал для странствия ветер.

* * *

Зашла и она,

Луна, что здесь обитала,

На лоне воды.

Ужель в глубине пруда

Тоже таятся горы?

Ожидаю в одиночестве ночь полнолуния

Нет в небе луны,

Нигде до ее восхода

Не брезжит свет,

Но самые сумерки радостны!

Осенняя ночь в горах.

Пятнадцатая ночь восьмой луны

Как сильно желал я

Дождаться! Продлить мой век

До этой осенней ночи.

На время — ради луны —

Мне стала жизнь дорога.

Глубокой ночью слушаю сверчка

«Сейчас я один царю!»

Как будто владеет небом

На закате луны,

Ни на миг не смолкает

В ночной тишине сверчок.

* * *

Сверчок чуть слышен.

Становятся все холодней

Осенние ночи.

Чудится, голос его

Уходит все дальше, дальше…

Цикады в лунную ночь

Росы не пролив,

Ветку цветущую хаги

Тихонько сорву,

Вместе с лунным сияньем,

С пеньем цикады.

Олень лунной ночью

Родится в душе

Ни с чем не сравнимое чувство…

Осенняя ночь.

На скале, озаренной луной,

Стонущий крик оленя.

Лунной ночью думаю о давней старине

Глубокую старину,

То, что давно минуло,

Стану я вспоминать,

Даже если луну этой ночи

Затуманят вдруг облака.

* * *

На ранней заре,

Лишь ветер с вершиною разлучил

Гряду облаков,

Через гору переметнулись

Крики первых прилетных гусей.

* * *

Дикий гусь в вышине, [1776] «Дикий гусь в вышине…» — Перелетные гуси прилетают осенью в Японию зимовать.

На крыльях своих несущий

Белые облака,

Слетает на поле у самых ворот,

Где друг зовет одинокий.

В сумерках вечера слышу голоса диких гусей

Словно строки письма

Начертаны черной тушью

На вороновом крыле…

Гуси, перекликаясь, летят

Во мраке вечернего неба.

Туман над горной деревней

Густые туманы встают,

Все глубже ее хоронят…

Забвенна и без того!

Как сердцу здесь проясниться?

Деревня в глубинах гор!

* * *

С самого вечера

Перед бамбуковой дверью

Туманы стелются.

Но вот поредели… Так, значит,

Уже занимается утро?

Олень и цветы хаги

Клонятся книзу

Старые ветви хаги в цвету,

Ветру послушны…

Гонятся один за другим

Дальние крики оленя.

Хризантемы

Осенью поздней

Ни один не сравнится цветок

С белою хризантемой.

Ты ей место свое уступи,

Сторонись ее, утренний иней!

На осенней дороге

«Когда ж наконец

Ты окрасишь кленовые листья

В багряный цвет?» —

Спросить я хочу у неба,

Затуманенного дождем.

* * *

Все осыпались листья

На багряных ветках плюща,

Что обвивает сосны.

Видно, там, на соседних горах,

Бушует осенняя буря.

Последний день осени

Осень уже прошла,—

Знает по всем приметам

Лесоруб в горах.

Мне б его беспечное сердце

В этот вечер угрюмый!

* * *

К чему сожаленья мои?

Даже вечерний колокол

Уже по-иному гудит.

Вижу, прихвачены стужей,

Росинки рассыпались инеем.

Зима

Луну ожидала

Так долго вершина горы!

Рассеялись тучи!

Есть сердце и у тебя,

Первая зимняя морось!

* * *

В дальнем селенье

На склоне горы Огура́ [1777] Гора Огура возле Киото славится осенними кленами. На смену багряным листьям пришла луна.

Осыпались клены.

Сквозь оголенные ветви

Я гляжу на луну.

Листья осыпаются на рассвете

«Как будто дождь?» —

Прислушался я, пробужденный

На ранней заре.

Но нет, это листья летят…

Не вынесли натиска бури.

Горная хижина в зимнюю пору

Нет больше тропы.

Засыпали горную хижину

Опавшие листья.

Раньше срока пришло ко мне

Зимнее заточенье.

Листья облетают над водопадом

Спутники вихря,

Верно, с горной вершины

Сыплются листья?

Окрашены в пестрый узор

Водопада белые нити.

Сочинил в храме Сориндзи [1778] «Сочинил в храме Сориндзи…» — Храм этот стоял на горе Хигасияма в окрестностях Киото. Возле этого храма находился луг, на котором росли осенние цветы оминаэси (патриния). стихи на тему: «Полевые травы во время зимних холодов»

Я видел летний луг.

Там всеми красками пестрели

Бессчетные цветы.

Теперь у них, убитых стужей,

Один-единый цвет.

* * *

Инеем занесена

Трава на увядшем лугу.

Какая печаль!

Где сыщет теперь отраду

Странника сердце?

Песня зимы

Возле гавани На́нива [1779] Возле гавани Нанива — Весна в заливе Нанива (возле нынешнего г. Осака) — одна из знаменитых тем в японской поэзии.

Прибрежные камыши

Убелены инеем.

Как холоден ветер с залива,

Когда забрезжит рассвет!

* * *

О весна в стране Цу, [1780] Страна Цу — старинное название провинции, иначе Сэтцу. Считается, что в этой танка символически выражена тоска по безвозвратно ушедшей эпохе. В антологии «Гюсюивакасю» (1086) содержится танка: «Людям чуткой души // Хотел бы я сейчас показать // Этот весенний вид // Возле залива Нанива // В дальней стране Цу».

На побережье Нанива,

Ужель ты приснилась мне?

В листьях сухих камыша

Шумит, пролетая, ветер.

* * *

Когда б еще нашелся человек,

Кому уединение не в тягость,

Кто любит тишину!

Поставим рядом хижины свои

Зимою в деревушке горной.

Дорожный ночлег в студеную ночь

Дремота странника…

Мое изголовье — трава —

Застлано инеем.

С каким нетерпеньем я жду,

Тебя, предрассветный месяц!

Луна над зимними лугами

Лунный прекрасен свет,

Когда сверкает россыпь росы

На вишневых цветах,

Но печальная эта луна

Над зимним увядшим лугом…

Зимняя луна озаряет сад

Глубокой зимой

Как слепительно ярко

Блещет лунный свет!

В саду, где нет водоема,

Он стелется, словно лед.

Соколиная охота в снежную пору

Густо падает снег…

В темноте не увидишь,

Где затаился фазан.

Только крыльев внезапный вспорх

Да ястреба колокольчик.

Когда уже все было занесено снегом, я послал эти стихи одному другу. Осенью он сулил навестить меня, но не сдержал слова

Теперь она без следа

Погребена под снегом!

А ждал я, мой друг придет,

Когда устилала тропинки

Кленовых листьев парча.

Послал как новогодний дар одному знакомому человеку

Быть может, невольно сам

Меня, молчальника, старый друг

С тоской вспоминал иногда,

Но, пока в нерешимости медлил,

Окончился старый год.

Песни любви

* * *

Далёко от всех,

В ущелье меж горных скал,

Один, совсем один,

Незрим для взоров людских,

Предамся тоскующей думе.

* * *

На летнем лугу,

Раздвигая густые травы,

Блуждает олень,

И беззвучно, безмолвно

Сыплются капли росы.

* * *

Пришлось разлучиться нам,

Но образ ее нигде, никогда

Я позабыть не смогу.

Она оставила мне луну

Стражем воспоминаний.

* * *

Предрассветный месяц

Растревожил память о разлуке.

Я не мог решиться!

Так уходит, покоряясь ветру,

Облако на утренней заре.

* * *

Она не пришла,

А уж в голосе ветра

Слышится ночь.

Как грустно вторят ему

Крики пролетных гусей!

* * *

Не обещалась она,

Но думал я, вдруг придет.

Так долго я ждал.

О, если б всю ночь не смеркалось

От белого света до белого света!

* * *

«Несчастный!» — шепнешь ли ты?

Когда бы могло состраданье

Проснуться в сердце твоем!

Незнатен я, но различий

Не знает тоска любви.

* * *

Я знаю себя.

Что ты виною всему,

Не думаю я.

Лицо выражает укор,

Но влажен рукав от слез.

* * *

Меня покидаешь…

Напрасно сетовать мне,

Ведь было же время,

Когда ты не знала меня,

Когда я тебя не знал.

Разные песни

Когда я посетил Митиноку [1781] Митиноку — старинное название северного края, включавшего в себя пять провинций., то увидел высокий могильный холм посреди поля. Спросил я, кто покоится здесь. Мне ответствовали: «Это могила некоего тюдзё». — «Но какого именно тюдзё [1782] Тюдзё — военачальник второго ранга.?» — «Санэката-асон» [1783] Санэката-асон был сослан на север после ссоры с одним из могущественных сановников из правящего рода Фудзивара. Умер в изгнании. Асон — почетное звание аристократа.,— поведали мне. Стояла зима, смутно белела занесенная инеем трава сусуки [1784] Трава-сусуки (мискант) — имеет вид высоких метелок. Одна из осенних трав., и я помыслил с печалью:

Нетленное имя!

Вот все, что ты на земле

Сберег и оставил.

Сухие стебли травы —

Единственный памятный дар. [1785] Единственный памятный дар — Имеется в виду японский обычай перед смертью завещать своим друзьям памятные дары.

* * *

Песня разлуки, сложенная по случаю отъезда одного из моих друзей в край Митиноку:

Если вдаль ты уедешь,

Я буду глядеть с тоской,

Даже луну ожидая,

Туда, в сторону А́дзума, [1786] Туда, в сторону Адзума.  — Старинное название для восточных провинций.

На вечернее темное небо.

* * *

Сочинено мною, когда на горе Коя [1787] Гора Коя находится в префектуре Вакаяма. Еще в IX веке на ней был возведен монастырь буддийской секты Сингон. слагали стихи на тему: «Голос воды глубокой ночью»

Заблудились звуки.

Лишь буря шумела в окне,

Но умолк ее голос.

О том, что сгущается ночь,

Поведал ропот воды.

Стихи, сложенные мною, когда я посетил край Адзума

* * *

Разве подумать я мог,

Что вновь через эти горы

Пойду на старости лет?

Вершины жизни моей —

Сая-но Накаяма. [1788] Вершины жизни моей // Сая-но Накаяма.  — Горы, знаменитые в японской поэзии. Находятся в префектуре Сидзуока. Через эти горы шел некогда трудный и опасный путь паломников. Надо было преодолеть высокие перевалы. В то же время это был радостный путь, к нему вела целая жизнь.

* * *

Порою заметишь вдруг:

Пыль затемнила зеркало,

Сиявшее чистотой.

Вот он, открылся глазам —

Образ нашего мира!

* * *

Непрочен наш мир.

И я из той же породы

Вишневых цветов.

на ветру облетают,

Скрыться… Бежать… Но куда?

* * *

Меркнет мой свет.

Заполонила думы

Старость моя.

А там, вдалеке, луна

Уже идет на закат.

* * *

Возле заглохшего поля

На одиноком дереве

Слышен в сумерках голос:

Голубь друзей зовет.

Мрачный, зловещий вечер.

Когда я шел в край Адзума, чтобы предаться делам подвижничества, я сложил стихи при виде горы Фудзи

Стелется по́ ветру

Дым над вершиной Фудзи,

В небо уносится

И пропадает бесследно,

Словно кажет мне путь.

* * *

Не помечая тропы,

Все глубже и глубже в горы

Буду я уходить.

Но есть ли на свете место,

Где горьких вестей не услышу?

* * *

Когда бы в горном селе

Друг у меня нашелся,

Презревший суетный мир!

Поговорить бы о прошлом,

Столь бедственно прожитом!

Сикиси-найсинно[1789] Сикиси-найсинно (1151–1201) — дочь императора, поэта Готоба. С восьмилетнего возраста в течение одиннадцати лет была жрицей-весталкой при синтоистском храме Камо, оставила служение по болезни. В 1197 году на нее пало подозрение, что она приняла участие в политическом заговоре. Чуть не была сослана, постриглась в монахини. Феодальные междоусобицы, собственная трагически сложившаяся судьба напоили печалью глубоко искреннюю поэзию Сикиси-найсинно. Как ученица Тосинари, она воплотила в своих стихах принцип «югэн». Сорок девять ее танка включены в антологию «Синкокинсю». Романтическая легенда связала ее имя с именем великого поэта Сайгё.

Перевод Веры Марковой

* * *

О, быстротечность!

На изголовье случайном

В дреме забывшись,

Смутной тенью блуждаю

По тропе сновидений.

* * *

Напрасно гляжу вокруг.

Куда устремиться душою?

Нет такой стороны.

Весну провожая, темнеет

Вечернее небо.

Песня весны

Дверь хижины в горах

Осенена ветвями сосен,

Не знающих весны.

Прерывистою цепью капель

Сочится талый снег.

* * *

Любуюсь тобою,

И пусть этот день весны

В прошлое канет,—

Слива у самой кровли,

Не забывай меня!

* * *

Мое мимолетное

Минувшее озирая взглядом,

Считаю в памяти:

Сколько весен я провела,

Печалуясь о вишневых цветах!

* * *

Осыпались вишни.

Напрасно бродит мой взгляд.

Кругом все поблекло.

Весенний дождь без конца

В опустевшем небе.

Сочинено во временной обители для жриц [1790] «Сочинено во временной обители для жриц…» — Поэтесса в бытность свою жрицей при храме Камо должна была, по обычаю, провести ночь в особой хижине, украшенной листьями китайской мальвы (Malva verticillata L.). Хижина возводилась на поле, к северу от храма. Праздник устраивался в середине четвертой луны, то есть ранним летом. накануне праздника Мальвы

Разве могу я забыть,

Как мальву для изголовья [1791] Из травы изголовье — поэтический образ дорожного ночлега.

Сбирала я на лугу?

Как мимолетную дрему

Прогнал росистый рассвет?

* * *

Возле окна моего,

Играя в листьях бамбука,

Ветер зашелестел.

Становится все короче [1792] Становится все короче…  — Потому что летние ночи становятся все короче.

Дремота летних ночей.

* * *

Обратно не придет

Минувшее, но в сновиденье

Вдруг ожило опять.

У изголовья моего

Благоухает померанец. [1793] Благоухает померанец…  — Запах цветов померанца в японской поэзии навевает воспоминания о прошлом. Лепестками цветов наполняли карманы широких рукавов. В памяти встает прекрасный образ любимого человека.

* * *

Павлонии палый лист

Так затруднил дорогу,—

Не протоптать тропы.

Пропал остаток надежды,

Что друг мой придет ко мне.

* * *

Пустынный сад…

Давно заглушил тростник

Следы людей.

На дне осенней росы

Звенят голоса цикад.

* * *

Холодом веет ветер.

Редеет деревьев листва,

И от ночи к ночи

Ширится, заливая сад,

Сияние осенней луны.

* * *

Печалится взор.

О, если б найти приют,

Где осени нет!

Везде — на лугах, на горах

Луна поселилась.

* * *

Пока я глядела,

Вдруг наступила зима,

Берег залива,

Где дикие утки гнездятся,

Подернулся тонким ледком.

* * *

Снег падает день за днем.

Печи угольщиков курятся

Все сильней и сильней.

Даже дым, — до чего он печален

В деревне Большое Поле!

Потаенная любовь

Жемчужная нить —

Жизнь моя, ты исчезнешь,

Так исчезни скорей!

Боюсь, если ты продлишься,

Молчать недостанет сил.

Ко́ка-монъин Бэтто

Перевод А. Глускиной

* * *

Из-за одной лишь ночи мимолетной,

Короче срезанного стебля тростника,

В заливе Нанива,

Ужель теперь я буду

Всю жизнь тоской томиться по тебе?!

Фудзивара Иэтака[1794] Фудзивара Иэтака (1162–1241) — один из самых знаменитых поэтов своего времени. Сын поэта Фудзивара Тосинари, он с детства серьезно изучал литературу. Жизнь его была омрачена политическими бурями эпохи и распрями на почве соперничества разных поэтических школ. Иэтака принадлежат личные сборники стихов, его танка включались в лучшие антологии средневековья. Был одним из редакторов «Синкокинсю».

Первое стихотворение в переводе Веры Марковой, второе — В. Сановича, третье — А. Глускиной

* * *

Завтра, едва рассветет,

Снова идти мне придется

Через вершины гор.

Месяц уходит по небу

В белые облака.

* * *

В нынешнем году

Весну впервые узнали

Цветы померанца.

Отчего же я обоняю

Старинный милый запах?

* * *

Опавший пурпур клена на земле,

Осенний вечер среди гор глубокий,

Дождь моросящий…

Вымокший под ним,

То не олень ли плачет одинокий?

Минамото Мититомо

Перевод А. Глускиной

* * *

У сливовых цветов все тот же аромат,

Как будто их коснулся твой рукав,—

Совсем как та весна…

У месяца б узнать:

Быть может, прежняя весна вернулась вновь?

* * *

Покрытый зимним инеем рукав

Стелю я в изголовье, грусти полный,

И в эту ночь, когда уснуть я не могу.

Ах, даже свет луны

Мне кажется холодным…

Фудзивара Хидэёси

Перевод А. Глускиной

* * *

В ночь эту светлую с сияющей луной,

Как видно, на берег прилив нахлынул:

В заливе Нанива

Сквозь листья тростников

Бегут, сверкая белым светом, волны…

Фудзивара Садаиэ[1795] Фудзивара Садаиэ (Тэйка; 1162–1241) — поэт и теоретик поэтического искусства. Сын Фудзивара Тосинари, он с юных лет начал изучение поэзии, ранние его творческие опыты были включены отцом в разные антологии того времени. Развивал принцип «югэн», а также модный в то время стиль «усинтай», создавая стихи, проникнутые изысканной красотой и грустью. Один из редакторов «Синкокинсю», а также создатель прославленной в свое время поэтической антологии «Синтёкусэнвакасю» (1232). Оставил лично им составленный сборник собственных стихов, труды по искусству поэзии, комментарии к классическим произведениям японской литературы.

Перевод Веры Марковой

* * *

Аромат расцветающей сливы

Льют влажные от слез рукава,

И, сквозь кровлю сочась,

Лунный свет так горит на них,

Словно спорит с благоуханьем.

* * *

Небо снежило.

Изнемогли в дороге

Дикие гуси. [1796] Дикие гуси прилетают в Японию с континента.

И вот улетают… На крылья

Сыплется дождь весенний.

* * *

Как-то само собой

Сердце мое потянулось

К зубцам дальних гор…

Впервые в этом году

Светит трехдневный месяц.

* * *

Гора Хацусэ́! [1797] Гора Хацусэ — Возле этой горы находился знаменитый буддийский храм Хасэдэра.

Луна, к закату склоняясь,

Брезжит едва-едва.

Сквозь дымку смутно сочатся

Звуки колокола вдали…

* * *

Я видел, они расцвели,

Ветки вишневых деревьев,

Но в сумраке еле сквозят,—

Благоуханная дымка

На вечереющем небе.

* * *

Где он, ветер

Цвета вишневых лепестков?

Скрылся бесследно.

А скажут: «Земля как в снегу.

Есть еще чем любоваться!»

* * *

Тайные мысли мои

Кому я оставлю в наследство,

Чьим открою глазам?

Сердце мое переполнил

Этот весенний рассвет.

* * *

Яшмовое копье [1798] Яшмовое копье — то есть копье с драгоценными украшениями, постоянный поэтический эпитет к словам «дорога» или «селенье». Происхождение этого эпитета связано предположительно с защитным магическим обрядом. Здесь служит поэтическим зачином.

Дорога теперь безлюдна.

Долго я жду вестей,

Так же долго, как льются

Дожди пятой луны.

* * *

В сумерках вечера

Кого, улетевшего облаком,

Ветер привеял?

Что разбудил он в памяти

Ароматом цветов померанца?

* * *

Вновь засияло

В разрывах туч грозовых

Вечернее солнце.

На эту сторону гор

Белые цапли летят.

* * *

В горном селении

Цикад неумолчный хор

Звучит по-осеннему.

Облетают среди тумана

Листья с самых нижних ветвей.

* * *

Где прежние ваши цветы,

Ветви окрестных деревьев

Под студеным дождем?

Но, ветер осенней поры,

Меняешься ты сильнее!

* * *

Циновка так холодна!

В одинокую ночь ожиданья

Ветер осени леденит.

Луной прикрылась, как рукавом,

Девушка с берега Удзи. [1799] Девушка с берега Удзи — букв.: «Дева-хранительница моста Удзи» («Удзихаси-химэ»), прозвище, которое было дано тайной возлюбленной, вероятно, гетере, жившей возле реки Удзи. В хэйанскую эпоху в этой местности, неподалеку от столицы (Киото), находились загородные дворцы аристократов. Река Удзи впадает в реку Бива. Стихотворение написано на тему танка неизвестного автора, помещенной в томе 14 «Кокинсю» («Песни любви»): «На тонкой циновке // Заледенели одежды. // Всю эту ночь опять // Ждет меня до рассвета// Девушка с берега Удзи».

* * *

Мне так хотелось забыть,

Что осень уже наступила…

Но этот лунный свет!

Но, на печаль мою, где-то

Стучат и стучат вальки! [1800] Стучат и стучат вальки…  — Вальками прачки выбивают белье. Стук вальков в классической китайской и японской поэзии — метафора осенней грусти.

* * *

Остановить коня,

Рукава отряхнуть бы…

Приюта нигде не найдешь.

На всей равнине Сано [1801] На всей равнине Сано…  — Сано — большая малонаселенная равнина. Существовало несколько равнин, носивших это имя. Имеется в виду местность, воспетая еще в антологии «Манъёсю».

Снежный ветреный вечер.

* * *

Сказала: «Уже рассвет!»

Покинув меня, исчезла.

Не отыщешь следа.

Считанные мгновенья

Гостит на заре белый снег.

* * *

Еще усилил тоску

Этот уныло-тягучий

Вихря вечернего шум.

Зачем обычай придуман

В сумерках встречи ждать?

* * *

Какой осенний вид

У твоей поблекшей любви!

Печаль меня убьет.

Так в роще сметает вихрь

Каплю белой росы.

* * *

Идет от другого домой,

И, чтобы скрасить дорогу,

Наверно, глядит на тебя.

Луна ожиданья ночного,

Как ты на рассвете бледна!

* * *

Помнишь ли ты меня?

Может, привычный ко мне рукав

Заледенел от слез?

Я всю ночь заснуть не могу.

Иней припорошил циновку…

* * *

Когда на заре разлучались

Белотканые наши рукава,

Упали багряные капли. [1802] Упали багряные капли…  — Слезы горя метафорически называются красными, словно окрашенными кровью сердца. Здесь это цвет слез и одновременно листьев клена.

Пронзающий душу цвет

Печального осеннего ветра.

* * *

Как я когда-то ласкал [1803] «Как я когда-то ласкал…» — Лирической основой (хонкадори) этого стихотворения послужила танка Идзуми Сикибу «Я легла, позабыв…».

Черные волосы любимой!

Каждую, каждую прядь

На одиноком ложе моем

В памяти перебираю.

Эти стихи сложены мною, когда после долгого отсутствия я, по приглашению некоего придворного, посетил празднество высочайшего любования вишнями в саду ведомства императорской гвардии.

Сколько весен под сенью ветвей

Я тоже на вас любовался,

Вишни в дворцовом саду!

Верно, вам грустно глядеть,

Как я постарел в разлуке.

* * *

Отблеск на рукавах,

Морской водой напоенных…

Поневоле всю ночь

Не могут с луной разлучиться

Солевары залива Сума́. [1804] Солевары залива Сума.  — Залив Сума — одна из знаменитых своей красотой местностей Японии, туда приезжали любоваться осенней луной. Расположен возле г. Кобэ. На песчаном, поросшем соснами побережье солевары выпаривали соль из морских водорослей, лучи луны сверкают на их влажных рукавах.

* * *

В кои веки, бывало,

Друзья посетят меня…

Дальнее воспоминанье!

В саду моем с давних пор

Людские следы исчезли.

Дзюнтоку-ин[1805] Дзюнтоку-ин (1197–1242) — монашествующий император Дзюнтоку, был третьим сыном императора Готоба. В 1210 году был еще отроком возведен на престол, потом во время очередной феодальной междоусобицы в 1221 году был низложен, пострижен в монахи и сослан на отдаленный остров Садо, где и скончался. Танки его были собраны в антологиях «100 стихотворений Дзюнтоку-ина», «Сборник стихов Дзюнтоку-ина».

Перевод Веры Марковой

Стихотворение это содержалось в высочайшем письме, посланном во дворец Девяти подвижнических деяний [1806] Дворец Девяти подвижнических деяний (Кюдзёдэн) — резиденция Дзюнтоку. , когда в седьмую луну третьего года эры Сёкю [1807] …в седьмую луну третьего года эры Сёкю — 1221 г. государь соизволил отбыть на остров С а́ до.

Что, если я доживу!

Что, если снова вернуться

Мне суждено под конец!

Все равно, до чего мрачна

Земная эта столица.

* * *

Какая печаль

Ее одежды припомнить!

Мы оба, я и она,

Устало бредем в этом мире,

Где свидеться нам не дано.

* * *

Не догорит до конца,—

Жизнь томительно длится.

Еще мы в мире одном,

Но все упованья напрасны.

Разъединен наш союз.

* * *

Что меня ждет?

Сердце я утешаю

Завтрашним днем.

Так вчерашний прошел,

Так и нынешний минет.

* * *

Вековечный чертог!

Пусть под ветхой кровлею

Спрятался он,

Но еще осталось,

Не исчезло минувшее.

Нюдо-саки-но Дайдзёдайдзин

Перевод А. Глускиной

* * *

Нет, то не снег цветы в садах роняют,

Когда от ветра в лепестках земля,—

То седина!

Не лепестки слетают,

С земли уходят не цветы, а я…

Кодай-готаю Кэнсэйдзё

Перевод А. Глускиной

* * *

На скошенной соломе тростниковой

Забылся я в пути недолгим сном…

Как хорошо!

Луна над яшмовой рекою,

А небо — в свете утренней зари.

Минамото Санэтомо[1808] Санэтомо (1192–1219) — второй сын сегуна Минамото-но Ёритомо, стал сёгуном в возрасте двенадцати лет. Рано осознал трагизм своей судьбы. Феодалы из рода Ходзё начали борьбу за верховную власть, и Санэтомо был убит. С юных лет занимался поэзией. Испытал большое влияние антологии «Манъёсю», был тесно связан с поэтами круга «Синкокинсю». Стихи его собраны в личном сборнике «Кинкавакасю». В то время поэту было двадцать два года, но он уже создал собственный своеобразный стиль.

Перевод Веры Марковой

Воспеваю первый день первой луны нового года

Ранним утром гляжу:

Горы затмились туманом,

Это сходит весна

С необъятной равнины

Вечно сущего неба.

Песня о сердце в глубине сердца

Где боги живут?

Где обитают будды?

Ищите их

Только в глубинах сердца

Любого из смертных людей.

Песня о «срединном пути» согласно Махаяне [1809] «Срединный путь» (санскр. «мадхьямика») — буддийское учение об относительности бытия-небытия и других категорий философского постижения мира. Суть этого учения афористически сжато и точно сконденсирована в данном пятистишии. Махаяна — буддийское учение, весьма популярное в средневековой Японии. Основы его были изложены в «Сутре Лотоса».

Этот мир земной —

Отраженное в зеркале

Марево теней.

Есть, но не скажешь, что есть.

Нет, но не скажешь, что нет.

Смотрю, как набегают валы на скалистый берег

Огромного моря валы

С грохотом катят камни,

Набегом берег тесня.

Расколются, раздробятся,

Рассыплются, падают пеной…

Стихи о том, как солнце спускается к вершинам гор

Словно в багряную краску

Окунули тысячу раз,

Так густо окрашено небо,

Когда к зубцам дальних гор

Нисходит вечернее солнце.

Увидев, что на кухонной доске распластан дикий гусь, утративший свое подобие

Какая печальная мысль!

Взгляните, во что превратился

Даже он, этот дикий гусь,

Летевший посреди облаков,

На самом краю небосвода.

Возле дороги с безудержным плачем искал свою мать малый ребенок. Случившиеся там люди поведали мне, что оба его родителя покинули наш свет

Бедняжку так жаль!

Сама на глаза навернулась

Непрошеная слеза.

Напрасно зовет ребенок

Свою умершую мать.

В думах о том, как люди, впавшие в нищету, умудряются жить на свете

Так создан наш мир.

Ты есть, и достаток есть

Какой ни на есть.

А нет ничего, значит, нет,

Свой век протянешь — ни с чем.

Во время наводнения, приключившегося в седьмую луну первого года Кэнрэки [1810] …в седьмую луну первого года Кэнрэки — 1211 г., горестные сетования земледельцев переполнили небеса. И тогда, представ в одиночестве перед Буддой моего домашнего алтаря, я вознес краткую мольбу:

В такие времена

Страдания и жалобы народа

Превыше всех забот.

Божественных драконов осьмерица, [1811] Божественных драконов осьмерица — Дракон считался богом водной стихии. Особенно чтились восемь великих богов-драконов, которые упоминаются в буддийских священных книгах.

Останови губительный потоп!

О чувстве сострадания

Пускай бессловесны звери,

Бессмысленны, что из того?

В душе просыпается жалость,

Лишь вспомню, что и они —

Родители детям своим.

Я даже не слышал о долговременной болезни одного человека, как вдруг сообщили мне, что он скончался на рассвете, и тогда я сказал:

Нежданная весть,

Но стоит ли удивляться?

И все же, все же…

Какой мимолетный сон —

Наша земная жизнь!

Смотрю, как ветер треплет горные розы

О мое сердце,

Что делать нам остается?

Горные розы

Уже, увядая, поблекли,

И подымается буря.

Мрак

В глубокой тьме,

Черной, как ягоды тута,

Скрыты грядой

Восьмиярусных облаков,

Кричат перелетные гуси.

Размышляя о своей греховности

Только искры одни

Переполнили бездну неба…

Пламенеющий ад —

Нет для грешных другой дороги.

Как это вымолвить страшно!

Стихи, сочиненные мною, когда я увидел на берегу множество огней

Неужели всегда

На это глядеть так грустно?

Там, где у моря стоят

Тростниковые шалаши рыбаков,

Разгорелись огни солеварен.

* * *

Лишь я один

Ее называю любимой!

К ней волны бегут.

Венчает чело горы

Снег, летящий с небес.

Сётэцу[1812] Сётэцу (1381–1459) — известный поэт и теоретик поэзии. «Сётэцу» — один из его псевдонимов, подлинное имя неизвестно. Был скрибом, потом священником в буддийском храме, но покинул его, чтобы предаться поэзии. Стремился возродить стиль Садаиэ, вдохнув новую жизнь в принцип «югэн». Создал более четырех тысяч танка и весьма ценимый в свое время трактат о поэтическом искусстве — «Сётэцу-моногатари» (1430).

Перевод Веры Марковой

* * *

Вот застлана дымкой,

Вот заблистает вновь.

Ветрено в небе.

Над весенней метелью

Бродит сиянье луны.

* * *

Голоса цикад,

Что вдали зазвенели,

Миновало в пути

И меж тихих ветвей

Дремлет в сумраке лето.

* * *

Горный поток!

Волны ударят в камень,

Выбьют огонь.

Искрами разлетаясь,

Сыплются светляки.

* * *

В темную ночь

С чем свое сердце

Солью в одно?

Мерцает в тучах

Осенняя молния.

* * *

Гнет и ломает,

Вихрем гудит в полях,

Ливнем промчится…

И только вы над ветром,

Облака! Листья деревьев!

* * *

Прислушайтесь к ветру!

Листья с горных вершин

Кружатся в поднебесье,

Взлетают и падают, падают…

Голоса! Голоса! Голоса!

* * *

В плывущем облаке

Тонкий трехдневный месяц

Спеленат в коконе.

Есть ли что безотрадней

Осени в дальних горах?

* * *

Светлеют вершины,

Но в самых низинах гор,

На дне тумана,

Как, сердце, тебе проясниться?

Деревеньки вразброд.

* * *

Целую ночь напролет

Он голоса приносит.

Здесь ушло в облака

Столько людских поколений!

Дождь над старой деревней.

* * *

Есть у меня приют,

Нет у меня приюта,—

Я не тревожусь ничуть.

Вот он, глядите, мой вечер:

Весенняя паутинка!

* * *

Эти лучи леденят

Даже морозный иней.

Слышен скрипучий треск

Всюду, где свет твой бродит,

Поздней ночи луна.

* * *

Совсем постарел я…

В холодную снежную ночь

Суждено умереть мне.

Положите меня под огнем,

Глубоко схороненным в пепле.

Три поэта в Минасэ[1813] «Три поэта в Минасэ» — нанизанные строфы. См. вступ. статью. Сочиняли рэнгу несколько человек поочередно. Поэту, наиболее искушенному в мастерстве, предоставлялась честь первому сложить начальное трехстишие (хокку). Второй присоединял двустишие, третий — новое трехстишие, и так далее. Каждая строфа имеет самодовлеющую ценность, и в то же время по законам сцепления все время возникают пятистишия-танки, каждая в двух вариантах (кроме первой). Чтобы образовалась танка, надо к любому трехстишию присоединить либо предыдущую либо последующую строфу. Трехстишие для обоих вариантов одно, и поэтому в нем вскрываются возможности неоднозначного развития поэтической мысли. Японская поэзия вообще любит путем особых приемов (например, игры омонимами) создавать внутри стиха параллельные ходы, расширяя его емкость. Но можно читать рэнгу просто строфу за строфой, наслаждаясь мастерством ее построения. Рэнга — своего рода сюита. Она не может следовать единой теме, единому сюжету, это ей даже строго противопоказано. Главный ее закон — разнообразие. Возвышенное и легкое, мрачное и светлое контрастно чередуются друг с другом. Говоря геометрическим языком, рэнга словно вычерчивает зигзаги. Логический ход мысли объединяет лишь две смежных строфы, поэтическая тема развивается обычно на протяжении трех смежных строф, после чего в «нейтральной» строфе перебрасывается мост к другой теме. Переход может быть плавным или крутым, внезапным или глубоко подготовленным. Жесткие правила, ограничивая поэта, обеспечивали порядок внутри рэнги, не давая возникнуть хаосу. Запрещалось в начальных восьми строфах упоминать имена богов или будд, топонимические названия, говорить о бренности земного и т. д. Хокку должно быть проникнуто чувством времени года. В пятой строфе возникает образ луны. Были выработаны и строгие грамматические правила: так, третья строфа остается как бы незавершенной, в пятой выражается вопрос или сомнение. В двадцатый день первой луны 1488 года три поэта сочинили рэнгу в селении Минасэ (она была расположена между Киото и Осака), на берегу одноименной реки. Один из них, уже в престарелых годах, был прославленным мастером рэнги, он носил поэтический псевдоним Соги (1421–1502). С ним были два молодых ученика: Сёхаку (1443–1527) и Сотё (1448–1532). В селении находился храм, посвященный императору Готоба (XII в.), который был талантливым поэтом. Потерпев поражение в политической борьбе, он лишился трона и всецело отдался поэзии. Ему принадлежит танка: «Весенний день миновал, // Дымкой застланы горные склоны // За рекой Минасэ. // Как же я думать мог: // «Лишь осенью вечер прекрасен?» Первая строфа, сложенная Соги, это вариация на тему этой танки о прямой цитатой из нее. В хокку с большой силой выражено чувство «югэн». Словно картина набросана тушью. Во второй строфе панорама придвигается «наплывом», мы видим реку и само селение. Третья строфа — разработка темы весеннего вечера, но уже четвертая готовит переход. Возникает осеннее утро. Смутно сияет луна, глухо звучат всплески багра. Дальше появляются темы одиночества, бренности всего земного, странствия, грустных воспоминаний. «Три поэта в Минасэ» — прославленная рэнга эпохи средневековья. Всего в ней сто строф, нами переведены двадцать четыре.

1 Вершина в снегу,

Но дымкой овеяны склоны.

Вечер померк.

Соги

2 Льются талые воды вдали.

Пахнет сливовым цветом селенье.

Сёхаку

3 Там, где, дрожа на ветру,

Теснятся прибрежные ивы,

Где так заметна весна…

Сотё

4 Чуть слышные всплески багра —

Лодка плывет на рассвете.

Соги

5 Что там? Проблеск луны?

Еще осталась в туманах,

Темных, как ночь.

Сёхаку

6 Иней осыпал луга.

Осень уже на исходе.

Сотё

Пейзаж. Кэйсёку (Сёкэй), XV–XVI вв.

7 Стонут цикады,

Но, бесчувственна к их мольбе,

Трава засыхает.

Соги

8 Я к воротам друга пришел.

Как обнажилась тропа!

Сёхаку

9 В горных глубинах,

Чудится, неразлучно с бурей

Затерянное селенье.

Сотё

10 Для пришельца, чужого здесь,

Как все мрачно и как пустынно!

Соги

11 Но ты не сетуй,

Одинокий, забвенный людьми!

Словно это внове…

Сёхаку

12 Или не ведаешь ты,

Что вечного нет на земле?

Сотё

13 Росинка упасть боится

На цветок. Печалится он,

Что век ее так недолог!

Соги

14 Все, что осталось от солнца,—

Задымленное сиянье.

Сёхаку

15 Словно бы вечер пришел? —

Весенним туманом обмануты,

Птицы спешат домой.

Сотё

16 Иду сквозь теснины гор.

Здесь небо путь не укажет.

Соги

17 Рассеялись тучи,

А дождь все падает на рукава

Дорожной одежды.

Сёхаку

18 Изголовье — охапка травы.

Кажется даже луна убогой.

Сотё

19 Напрасно столько ночей

До рассвета глаз не смыкал я…

А осени скоро конец!

Соги

20 Сновидения гонит прочь

Ветер, треплющий ветви хаги.

Сёхаку

21 Очнусь, но где же они,

Друзья из родного селенья?

Все исчезли, как сон.

Сотё

22 Предо мной одинокая старость.

На кого могу опереться?

Соги

23 Пускай безыскусный стих

Не всегда красотою блещет,

В нем опору ищи!

Сёхаку

24 И оно тоже спутник твой,

Это вечернее небо.

Соги


Читать далее

Индия
1 - 1 16.04.13
Классическая поэзия Индии 16.04.13
Поэзия на санскрите и пракритах 16.04.13
Тамильская поэзия 16.04.13
Поэзия на новоиндийских языках и Фарси 16.04.13
Словарь 16.04.13
К переводу Калидасы. (от переводчика) 16.04.13
Китай 16.04.13
Корея
3 - 1 16.04.13
Поэтическое слово в корейской культуре 16.04.13
Юри-ван (?) 16.04.13
Неизвестный автор 16.04.13
Ыльчи Мундок 16.04.13
Из песен «Хянга» 16.04.13
Из песен Корё 16.04.13
Вьетнам
4 - 1 16.04.13
Поэзия Дай-вьета 16.04.13
Нго Тян Лыу 16.04.13
Ван Xань 16.04.13
Ли Тхай Тонг 16.04.13
Виен Тиеу 16.04.13
Ли Тхыонг Киет 16.04.13
Зиеу Нян 16.04.13
Ман 3иак 16.04.13
Кxонг Ло 16.04.13
Дай Са 16.04.13
Куанг Нгием 16.04.13
Минь Чи 16.04.13
Чан Тхай Тонг 16.04.13
Чан Тхань Тонг 16.04.13
Чан Куанг Кхай 16.04.13
Чан Нян Тонг 16.04.13
Фам Нгу Лао 16.04.13
Чан Ань Тонг 16.04.13
Хюйен Куанг 16.04.13
Мак Динь Ти 16.04.13
Чан Куанг Чиеу 16.04.13
Нгуен Чунг Нган 16.04.13
Нгуен Шыонг 16.04.13
Чан Минь Тонг 16.04.13
Тю Ван Ан 16.04.13
Тю Дыонг Ань 16.04.13
Чыонг Хан Шиеу 16.04.13
Фам Шы Мань 16.04.13
Чан Нгуен Дан 16.04.13
Чан Фу 16.04.13
Нгуен Фи Кхань 16.04.13
Чан Лэу 16.04.13
Ле Кань Туан 16.04.13
Нгуен Чай 16.04.13
Ли Ты Тан 16.04.13
Ли Тхиеу Динь 16.04.13
Нгуен Чык 16.04.13
Ву Лам 16.04.13
«Собрание двадцати восьми светил словесности» государя Ле Тхань Тонга 16.04.13
Ле Тхань Тонг 16.04.13
Лыонг Тхе Винь 16.04.13
До Нюан 16.04.13
Дам Тхэн Хюи 16.04.13
Тхэн Нян Чунг 16.04.13
Тхай Тхуан 16.04.13
Хоанг Дык Лыонг 16.04.13
Данг Минь Кхием 16.04.13
Фу Тхук Хоань 16.04.13
Нго Ти Лан 16.04.13
Неизвестный поэт 16.04.13
Ву Зюэ 16.04.13
Нгуен Фу Тиен 16.04.13
Нгуен Бинь Кхием  16.04.13
Зиап Хай 16.04.13
Фунг Кxак Хоан 16.04.13
Нгуен Зиа Тхиеу 16.04.13
Нгуен Хыу Тинь 16.04.13
Фам Тхай 16.04.13
Хо Суан Хыонг 16.04.13
Нгуен Зу 16.04.13
Япония
5 - 1 16.04.13
Очерк японской классической лирики 16.04.13
Из антологии «Манъёсю» 16.04.13
Из поэзии IX–XV вв 16.04.13
Из поэзии XVII–XVIII вв 16.04.13
Из поэзии IX–XV вв

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть