Онлайн чтение книги Малолетки
– 29 —

– Я не знала, что это лежит у нас.

– Я тоже. – Майкл покачал головой. – Диана, должно быть, просто забыла его или потеряла. Я сомневаюсь, чтобы она оставила это нарочно.

– Возможно, Эмили принесла от нее.

– Может быть.

Это был кусочек белого пластика с дырочками на конце, где он прикреплялся к ручке или ножке новорожденного. На нем несмывающейся краской было написано «Эмили Моррисон» и дата рождения.

Они уже почти час разбирали вещи в ее комнате. Некоторые были подарены их друзьями, что-то куплено заботливыми родителями Лоррейн. Многие вещи Эмили не надевала ни разу. В папке они нашли снимки, сделанные во время первого отпуска после свадьбы. На них они были втроем.

– Ты помнишь?

Эмили, вцепившаяся в руку Майкла, на спине безучастного ко всему окружающему ослика. Хотя никто из них не произнес ни слова, оба подумали, что никогда больше не увидят Эмили.

– Кто это недавно звонил по телефону?

– Это была моя мама.

Майкл кивнул. Господи, что еще ждет его?

– Она передала, что любит тебя, – продолжила Лоррейн, хотя оба знали, что это неправда.

– Я подумал – может, полиция.

– Майкл, я бы сказала тебе.

Предыдущую ночь Лоррейн спала неспокойно. Майкл без конца ворочался, в раненой ноге пульсировала боль. Наконец он встал, зажег свет на кухне и стал пить чай, время от времени бросая взгляд на запечатанную бутылку виски на полке и на пустую на полу около мусорного ведра. Этим утром он разбудил Лоррейн, принеся ей сок грейпфрута и ломтик поджаренного хлеба, и поцеловал в оба глаза. Лоррейн даже не могла припомнить, когда такое было в последний раз.

– Будет ли так всегда? – спросила она в одно из первых свиданий, или «жалких шашней», как предпочитала называть их ее мать.

– Без сомнения. – Майкл, коснулся рукой ее груди. – Без сомнения, – повторил он, целуя ее.

«Любовь увядает», – сказал герой в «Анни-холл».

«Любовь причиняет боль», – поют братья Эверли в своем разрекламированном по телевидению диске «Самые популярные».

«Любовь умирает».

Их любовь, любовь Майкла и Лоррейн ускользнула в забвение, провалилась в бездонный колодец между поздними ночами и ранними утрами. После окончания работы в банке Лоррейн всегда вначале мчалась в универсам, затем в школу – забрать Эмили. Майкл въезжал на дорожку к дому уже измотанный упрямством клиентов и маленькими бутылочками виски, которыми он запивал пиво в мерно покачивающемся поезде.

«Я люблю Эмили, Майкл, ты это знаешь, но все равно мы должны иметь ребенка, нашего ребенка».

«Конечно, у нас будет ребенок, только надо точно выбрать время».

После этого разговора, случившегося несколько месяцев назад, они не возвращались к этой теме. Что касается Майкла, то Лоррейн вообще сомневалась, что он сумеет когда-нибудь «точно выбрать время». Она даже стала смиряться с этой мыслью. Если принять во внимание то, что случилось с сыном Дианы Джеймсом, наверное, можно понять его. В конце концов, у них была Эмили.

– Что с тобой? Лоррейн, что?

Майкл потянулся к ней. Слезы хлынули из ее глаз, она вывернулась из-под его руки, вскочила с кровати, на которой они сидели, проскользнула в полуоткрытую дверь и сбежала по лестнице в ванную комнату, оставив его одного. На часах было 13.22. Если ничего не случится, завтра он снова отправится на работу. Это все же лучше, чем сидеть здесь, замирая каждый раз, когда какой-нибудь автомобиль притормаживает около дома, и ждать, что кто-то подойдет к двери и нажмет кнопку звонка.

Когда Резник шел по коридору, возвращаясь с очередного совещания в кабинете Скелтона, дверь одной из комнат открылась, и из нее вышла Вивьен Натансон, а за ней Миллингтон. Лицо сержанта освещала редкая для него улыбка, такая же широкая, как плечи Дивайна. Резнику стало интересно, что же произошло между ними перед тем, как они вышли из комнаты, и он был поражен непонятным уколом ревности, внезапно и резко кольнувшим его между ребер, под сердце.

Кругом на стене висели картины, написанные в очень броской манере. У фигурок были крупные головы и маленькие тела, деревья – масса ярко-красных и зеленых листьев, солнце такое желтое, что, казалось, еще немного – и вся картинка вспыхнет ярким пламенем. Книги были собраны в пластиковые коробки в одном из углов комнаты и лежали стопками на полках, как это бывает во время ремонта. В другом углу стоял игрушечный домик, в котором можно было поиграть в «настоящую» семью. Группками стояли маленькие столы и стулья. Здесь были также цветы и ракушки, игрушечные автомобили и куклы. В соломенных гнездышках спали хомячки с надутыми щечками.

Нейлор договорился встретиться с Джоан Шепперд до начала дневных уроков. Она взглянула на него, оторвавшись от наклеивания картинок на картонку. Под каждой картинкой были четко выписаны два или три слова из словаря.

Когда Нейлор представился, она дружелюбно улыбнулась, но затем засмущалась, почувствовала себя неловко, не зная, что делать дальше. Остатки улыбки застыли на ее круглом лице.

Это была крупная, материнского, по мнению Нейлора, типа женщина. Ее темные волосы были стянуты сзади, но это не мешало некоторым прядям время от времени падать на глаза, и тогда автоматическим движением отправляла их обратно. Поверх платья на женщине был длинный вязаный жакет, а на ногах, к удивлению Нейлора, не туфли, а кроссовки.

– Мы еще не до конца осознали случившееся. Нам трудно поверить в это.

Нейлор пробормотал, что понимает, и стал листать записную книжку в поисках чистой страницы. Кто-то открыл дверь, и вся комната заполнилась шумом и криками детей.

– Как хорошо вы знали Эмили Моррисон? – спросил он.

– О, только одну четверть. Она училась здесь и раньше, но я не преподавала им.

– Но вы встречались с ней в школе?

– Нет, – Джоан Шепперд покачала головой, – видите ли, я начала работать в этой школе только с сентября. Я здесь на подмене. – Где-то рядом застучал молоток. Джоан Шепперд улыбнулась. – Сидишь дома и ждешь, когда позвонит телефон. Хотя, пожалуй, это некоторое преувеличение. Если повезет, то можно получить работу на целый семестр. – Она посмотрела вокруг. – Обычно так бывает, когда заболевает постоянный преподаватель или когда уходят в декретный отпуск. По этой причине я и сейчас здесь, кто-то ждет ребенка.

– Значит, они могут попросить вас поработать в любом классе?

– Да, могут. Это в их власти. Что делать. Но я люблю… знаете ли, я не люблю работать слишком далеко от дома. – Она снова улыбнулась, на этот раз стали заметны ямочки на щеках. – Я не умею управлять автомобилем. Конечно, существует автобус, но, работая преподавателем, так много всего приходится носить.

Стук молотка затих, затем возобновился снова. От одного из окон отскочил мяч, после чего к нему прильнуло детское личико. Нейлор задавал вопросы без особой надежды на успех. Только когда он спросил ее относительно незнакомых людей, с которыми Эмили могла встретиться около школы, Джоан Шепперд на минутку задумалась, он насторожился, но напрасно.

– Один или два раза, насколько я помню, ее забирали одной из последних. Думаю, ее мать задержалась из-за пробок на дороге или же не могла раньше уйти с работы. Но, по-моему, Эмили спокойно дожидалась в гардеробе или приходила сюда и помогала мне собраться. Она никогда одна не выходила на улицу.

Открылась дверь, и вошел мужчина в коричневом комбинезоне, с матерчатой сумкой, в которой лежали инструменты, на плече.

– О, прошу прощения, Джоан…

– Все в порядке. – Джоан Шепперд встала. – Это полицейский. Он пришел поговорить со мной относительно бедняжки Эмили.

– Ясно.

– Констебль, это мой муж, Стивен.

Стивен Шепперд и Нейлор поклонились друг другу.

– Иногда я прихожу сюда, когда требуется мужская рука, понимаете. Например, привести в порядок эти полки. Если ждать, когда школьный совет соберется поправить их, то скорее дождешься собственной смерти.

– Да, ждать пришлось бы целую вечность, – поддержала его жена.

Стивен поставил свою сумку на один из столов.

– Два дня работы после обеда – и все в полном порядке. Конечно, надо уметь это делать.

– Стивен был столяром, – пояснила Джоан.

– Не только был, но и есть.

– У него нет постоянной работы, – добавила та.

– Лишний, – Стивен взглянул ему прямо в лицо, – так же, как и тысячи других. – Он указал на Нейлора: – Ничего подобного с вами случиться не может. Виноват рост промышленности, так нам говорят, но на самом деле рост преступности.

– Не садись на любимого конька, Стивен.

– Если бы я это сделал, этот молодой человек сказал бы тебе, что я прав. Не хочешь ли поспорить? Ну-ну, не буду. Я просто оставлю здесь эти инструменты и вернусь, когда вы закончите.

– Думаю, у нас уже все, – Нейлор поднялся, – если вам, миссис Шепперд, нечего добавить?

– Хотелось бы вам помочь, но, увы… – Джоан Шепперд покачала головой.

– Что ж, хорошо. Спасибо за помощь. Мистер Шепперд, можете приступать к вашим полкам.

На площадке для игр просвистел свисток, и шум голосов затих.

– Послушайте, – обратился Стивен к Нейлору, когда тот был почти у самой двери, – я не хочу быть навязчивым, но, если у вас появится какая-нибудь работа, которую надо сделать по дому, вы не прогадаете, если обратитесь но мне.

– Спасибо, – улыбнулся Нейлор, – буду помнить об этом.

Шагая между детьми, возвращавшимися в школу с улицы, он думал, что, для того чтобы отремонтировать свой дом, ему, пожалуй, недостаточно гвоздей и досок.

Линн Келлог заехала к Моррисонам ранним вечером и рассказала обо всем, что произошло за день. Пустырь, примыкающий к каналу, в заброшенном квартале, был вторично прочесан. То же самое сделали и в заброшенном квартале, где нашли Глорию Саммерс. Нигде никаких результатов. Сообщение, что в Скегнессе была замечена девочка, напоминавшая Эмили, оказалось ложным. То же – с аналогичным случаем на южном побережье. Было три сообщения относительно вероятного владельца «сьерры», стоявшей тем днем недалеко от дома, но ни одно из них не подтвердилось. Хорошей новостью было появление женщины, давшей описание человека, занимавшегося бегом. Оно будет передано средствам массовой информации прямо сейчас.

Линн показалось, что сегодня Лоррейн выглядела хуже, чем обычно, более надломленной, как если бы до этого она своей силой воли создавала вокруг Майкла защитное поле, а теперь они поменялись ролями. На сегодняшний вечер у них было назначено выступление в национальной программе новостей с призывом к похитителям вернуть ребенка. Лоррейн уже примерила и отвергла пять платьев и теперь собиралась поступить так же с шестым.

– Ради Бога, – взмолился Майкл, – с этим все в порядке.

Брючный костюм кремового цвета с бледно-розовой блузкой и белыми туфлями на низком каблуке. Это хорошо контрастировало с темно-синим пиджаком Майкла, его темно-серыми брюками и тщательно вычищенными ботинками. Линн подумала, что такая одежда, скорее, подошла бы, если бы они собирались на крестины, но ей не хотелось, чтобы они нервничали еще больше. Кроме того, кто знает, какая одежда требуется по этикету в подобном случае? Она помнила, как ее отец пришел однажды на похороны одного из родственников без галстука, в грязных сапогах и с пятнами куриного помета на брюках. И разве это означало, что он горевал меньше других?

Линн предложила проводить их в телевизионную студию, и они, казалось, были ей искренне благодарны за это.

Гримеры сделали все возможное, чтобы не были так заметны темные круги под их глазами, и постарались придать блеск потускневшим волосам Лоррейн. После нескольких минут инструктажа с режиссером им указали на диванчик, на котором их будут снимать сидящими рядышком. Сообщение в программе новостей началось с показа рисунка человека, бегавшего в тот день неподалеку от дома Моррисонов, сделанного художником со слов Вивьен Натансон. Затем были представлены Майкл и Лоррейн. Над плечом Лоррейн в кадре – фотография Эмили.

– Я прошу того, кто забрал мою дочь и удерживает ее против воли, – произнес Майкл, моргая в объектив, – не причинять ей вреда. Кем бы вы ни были, пожалуйста, прошу вас, отпустите ее, позвольте ей вернуться домой.

По лицу Майкла катились крупные капли пота. Режиссера волновало, как бы во время съемки крупным планом с кончика его носа не сорвалась капля. Это было бы совершенно ни к чему. Как только Майкл закончил говорить, Лоррейн положила свою руку на его и сжала ее. Быстро отъехав и подправив на ходу фокус, оператор за камерой успел захватить этот жест в кадр.

– Отлично! – воскликнул режиссер, улыбаясь. – Наше время вышло.