Онлайн чтение книги Сумма теологии Summa theologica
Вопрос 88. О СЛУЖЕНИИ ПОСРЕДСТВОМ ОБЕЩАНИИ, [А ИМЕННО] ОБ ОБЕТАХ

Теперь нам надлежит рассмотреть обеты, посредством которых Богу что-либо обещают. Под этим заглавием наличествует двенадцать пунктов: 1) что является обетом; 2) что является предметом обета; 3) об обязательности обетов; 4) о пользе принесения обетов; 5) актом какой добродетели он является; 6) о том, что более заслуживает похвалы, сделать что-либо по обету или без обета; 7) о том, что делает обет торжественным; 8) могут ли принимать на себя обеты те, которые находятся под властью других; 9) могут ли дети приносить обет монашеского пострижения; 10) можно ли смягчать обет или [вообще] освобождать от него; 11) возможно ли освобождение от торжественного обета целомудрия; 12) только ли высшие власти вправе освобождать от обета.

Раздел 1. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОБЕТ ПРОСТЫМ НАМЕРЕНИЕМ ВОЛИ?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что обет состоит исключительно в намерении воли. Так, некоторые утверждают, что «обет есть зарождение доброго намерения, последующее настойчивому размышлению ума, посредством которого человек обязуется перед Богом что-либо делать или не делать». Но «зарождение доброго намерения» и т. д. может состоять в простом движении воли. Следовательно, обет состоит в простом намерении воли.

Возражение 2. Далее, само слово «обет», похоже, происходит от слова «voluntas» (воля), поскольку о человеке говорят как об исполняющем нечто «propio voto» (по личному обету) тогда, когда он исполняет это произвольно. Но «намереваться» является актом воли, в то время как «обещать» является актом разума. Следовательно, обет состоит в простом акте воли.

Возражение 3. Далее, Господь сказал: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для царства Божия!» (Лк. 9:62). Но человек, возымев намерение делать добро, тем самым возложил руку свою на плуг. Поэтому если он озирается назад, т. е. воздерживается от своего доброго намерения, то он не благонадежен для царства Божия. Таким образом, обязательство человека перед Богом возникает из одного только доброго намерения и без какого бы то ни было принесения обета. Следовательно, похоже на то, что обет состоит в простом намерении воли.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Когда даешь обет Богу, то не медли исполнить его, потому что Он не благоволит к неверным»505В каноническом переводе: «...потому что Он не благоволит к глупым». (Еккл. 5:3). Следовательно, давать обет — значит обещать, а сам обет — обещание.

Отвечаю: обет означает обязательство делать или не делать что-либо конкретное. Затем, один человек берет на себя обязательство перед другим посредством обещания, которое является актом разума, каковой способности оно принадлежит непосредственным образом. В самом деле, подобно тому, как человек посредством распоряжения или просьбы определяет, так сказать, что именно другие должны сделать для него, точно так же посредством обещания он определяет, что он сам должен сделать для другого. Но если обещание человека человеку может быть выражено при помощи слов или каких-либо иных внешних знаков, то обещание Богу — при помощи простого внутреннего помышления, поскольку, как сказано [в Писании], «человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце» (1 Цар. 16:7). Впрочем, подчас мы произносим его вслух — либо для того, чтобы, как уже было сказано нами в отношении молитвы (83, 12), этим побудить самих себя [к возрастанию святых пожеланий], либо для того, чтобы призвать в свидетели других — дабы от нарушения обета нас удерживал не только страх Божий, но и то, что о нас подумают люди. Далее, обещание проистекает из намерения что-либо сделать, а намерение предполагает обдумывание, поскольку оно суть акт обдуманной воли. Поэтому обету присущи три вещи: первая — обдумывание, вторая — намерение воли и третья — обещание, которое завершает природу обета. Впрочем, иногда к ним добавляются ещё две вещи, служащие своего рода подтверждением обета, а именно устное заявление, согласно сказанному [в Писании]: «Воздам Тебе обеты мои, которые произнесли уста мои» (Пс. 65:13, 14), и призыв в свидетели других. Поэтому Мастер говорит, что обет — это «засвидетельствование произвольного обещания, которое дается Богу в отношении того, что касается Бога»506Sent. IV, D, 38., причем «засвидетельствование» в строгом смысле слова имеет место при внутреннем помышлении.

Ответ на возражение 1. Если размышление не завершилось обещанием, то [значит] зарождение доброго намерения не было подтверждено размышлением ума.

Ответ на возражение 2. Человеческая воля подвигает разум к обещанию того, что связано с подчиненными воле вещами, и обет получил свое имя от воли постольку, поскольку он проистекает из воли как из первого двигателя.

Ответ на возражение 3. Тот, кто возлагает руку свою на плуг, тем самым уже что-то делает, тогда как тот, кто просто намеревается что-то делать, ещё ничего не делает. Но если он обещает, то, даже не начав исполнять обещание, он все равно уже что-то делает, равно как и тот, кто возложил руку свою на плуг, даже если он ещё не начал пахать, то все равно он простер свою руку ради того, чтобы пахать.

Раздел 2. ДОЛЖНО ЛИ ДАВАТЬ ОБЕТ ТОЛЬКО В ОТНОШЕНИИ ЛУЧШЕГО БЛАГА?

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что обет не обязательно должен даваться только в отношении лучшего блага. Великое благо есть то, что связано с исполнением сверхдолжного. Но обеты даются не только в отношении исполнения сверхдолжного, но также и в отношении того, что связано со спасением. Так, при крещении люди приносят обет отречься от дьявола и его обольщений и хранить веру, как говорит глосса на слова [Писания]: «Делайте и воздавайте обеты Господу, Богу вашему» (Пс. 75:12); и Иаков положил обет, что будет Господь его Богом (Быт. 28:21). Но все это в первую очередь необходимо для спасения. Следовательно, обеты не обязательно должны даваться только в отношении лучшего блага.

Возражение 2. Далее, одним из святых назван Иеффай (Евр. 11:32), который ради исполнения данного им обета умертвил собственную невинную дочь (Суд. 11). И коль скоро убийство невинного человека не только не есть лучшее благо, но к тому же ещё и само по себе незаконно, то похоже на то, что обет может быть дан не только в отношении лучшего блага, но и в отношении чего-то незаконного.

Возражение 3. Далее, то, что по своей сути бесполезно для человека или даже может быть для него пагубным, вряд ли можно назвать лучшим благом. Однако обеты иногда даются в отношении неумеренных бдений или постов, которые могут причинить человеку вред, а иногда — в отношении чего-то малозначительного или такого, от чего нельзя ожидать какой-либо пользы. Следовательно, обеты не всегда даются в отношении лучшего блага.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Если же ты не дал обета, то не будет на тебе греха» (Вт. 23:23).

Отвечаю: как уже было сказано (1), обет — это обещание, данное Богу. Но обещание дается в отношении того, что один [человек] произвольно делает для другого, а если бы это делалось не для, а против другого, то тогда речь бы шла [не об обещании, а] об угрозе. И точно так же было бы нелепо обещать кому-либо то, что для него является неприемлемым. Поэтому коль скоро любой грех направлен против Бога, и коль скоро все, что не добродетельно, для Бога неприемлемо, то из этого следует, что предметом обета не может являться что-либо беззаконное или бесполезное, но — только некоторый акт добродетели. Атак как обет означает произвольное обещание, в то время как необходимость исключает произвольность, то все, что с абсолютной необходимостью должно быть или не быть, никоим образом не может являться предметом обета. Действительно, было бы нелепо приносить обет когда-нибудь умереть или никогда не летать.

С другой стороны, если вещь является необходимой не в абсолютном смысле, а с точки зрения цели, например, если без нее недостижимо спасение, то она может являться предметом обета в той мере, в какой она делается произвольно, однако не в той, в какой её исполнение необходимо. То же, что не является необходимым ни абсолютно, ни с точки зрения цели, является полностью произвольным и потому более всего подходит на роль предмета обета. Это-то и называется большим благом по сравнению с тем, что всегда необходимо для спасения. Поэтому в указанном смысле об обете принято говорить как о дающемся в отношении лучшего блага.

Ответ на возражение 1. Отказ от дьявольских обольщений и хранение веры Христовой являются предметами крестильного обета в той мере, в какой они исполняются произвольно, хотя [при этом] они необходимы для спасения. То же самое можно сказать и об обете Иакова. Впрочем, есть и другое разъяснение, а именно что Иаков положил обет, что будет Господь его Богом, предложив Ему особую форму поклонения, к которой он не был обязан, например, приносить десятины и делать все то, о чем идет речь в приведенном месте.

Ответ на возражение 2. Некоторые вещи являются благими независимо от своих следствий, и таковы акты добродетели, которые в абсолютном смысле могут быть предметом обета; некоторые — злыми независимо от своих следствий, поскольку они сами по себе суть грехи, и они никоим образом не могут быть предметом обета; а вот некоторые сами по себе могут являться благими и потому тоже могут быть предметом обета, но при этом у них могут быть дурные следствия, в каковом случае обет соблюдать не должно. Именно это и имело место в случае с обетом Иеффая, который, как читаем в «Книге судий», дал «обет Господу, и сказал: «Если Ты предашь аммонитян в руки мои, то по возвращении моем с миром от аммонитян, что выйдет из ворот дома моего навстречу мне, будет Господу, и вознесу сие на всесожжение!"" (Суд 11:30, 31). В самом деле, это могло породить дурное следствие, если бы он был встречен тем существом, которое незаконно приносить в жертву, например ослом или человеком, что [собственно] и произошло. Поэтому Иероним говорит, что «при принесении своего обета он не проявил благоразумия и был безрассуден, в соблюдении же его — свиреп». Однако все это было предварено словами о том, что на нем был Дух Господень (Суд. 11:29), поскольку его вера и набожность, подвигнувшие его к принесению этого обета, были в нем от Святого Духа, по каковой причине он назван одним из святых. [Назван он так] и по причине своей победы, которую он одержал, вероятно, в том числе и потому, что раскаялся в содеянном зле, которое, однако же, предвещало и нечто благое.

Ответ на возражение 3. Умерщвление своей плоти посредством постов или бдений благоугодно Богу только в том случае, когда это является актом добродетели, то есть делается с должным благоразумием, когда вожделения обуздываются без ущерба для природы. При таком условии подобные вещи могут быть предметом обета. Поэтому апостол, сказав: «Представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу», добавляет: «Для разумного служения вашего» (Рим. 12:1). Однако коль скоро в отношении самого себя человек склонен заблуждаться, соблюдение или несоблюдение таких обетов лучше всего оставлять на усмотрение старших. Если же человек со всей несомненностью видит, что соблюдение такого обета может причинить ему серьезный ущерб, и если при этом он не имеет возможности обратиться к старшим, то он не обязан его соблюдать. Что же касается обетов, приносимых относительно малозначительных и бесполезных вещей, то они заслуживают не столько соблюдения, сколько осмеяния.

Раздел 3. ВСЕ ЛИ ОБЕТЫ ОБЯЗЫВАЮТ?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что не все обеты обязывают. В самом деле, человек больше нуждается в том, что делают другие, чем Бог, поскольку наши блага Ему не нужны (Пс. 15:2). Но человеческий закон, который, похоже, принимает в расчет изменчивость человеческой воли, говорит, что данное человеку простое обещание не обязывает. Следовательно, ещё менее обязывает простое обещание, данное Богу, которое мы называем обетом.

Возражение 2. Далее, никто не обязан делать то, что невозможно. Но иногда то, в отношении чего человек дал обет, становится для него невозможным. Так может происходить либо потому, что это зависит от решения кого-то другого, как, например, когда человек дал обет уйти в монастырь, монахи которого отказываются его принимать, либо по причине возникновения некоего изъяна, как, например, когда принесшая обет целомудрия лишается девства или когда человек приносит обет пожертвовать некоторые деньги, которые он впоследствии теряет. Следовательно, обет обязывает не всегда.

Возражение 3. Далее, если человек обязан что-либо сделать, он должен делать это сразу. Но человек не обязан немедленно исполнять свой обет, особенно в тех случаях, когда он был дан с условием его исполнения в будущем. Следовательно, обет обязывает не всегда.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Что обещал, исполни — лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить» (Еккл. 5:3, 4).

Отвечаю: верным считается тот, кто верен своим обещаниям. Поэтому Августин говорит, что слово доверие получило свое имя «отдела человека, которое не расходится с его словом». Но человек должен быть, прежде всего, верен Богу — как по причине владычества Бога, та и по причине тех благ, которые он получил от Бога. Следовательно, человек обязан в первую очередь исполнять те обеты, которые он дал Богу, поскольку это является частью той преданности, которой он должен быть предан Богу. С другой стороны, нарушение обета есть своего рода неверность. Поэтому Соломон приводит причину того, почему обеты Богу должны исполняться, [а именно] потому, что «Он не благоволит к неверным» (Еккл. 5:3).

Ответ на возражение 1. Честность обязывает человека исполнять всякое данное им кому-либо обещание, и эта обязанность основывается на естественном законе. Но так как человека, дав обещание, подпадает под действие гражданского обязательства, то возникает необходимость принимать во внимание и другие условия. И хотя Бог не нуждается в наших благах, тем не менее, наши обязательства перед Ним имеют наивысшую силу, и потому данный Ему обет обязывает более всех остальных.

Ответ на возражение 2. Если то, в отношении чего человек дал обет, по какой-то причине становится для него невозможным, то он все равно должен стараться делать все, что в его силах, или, по крайней мере, быть готовым сделать все, что может. Поэтому если человек дал обет уйти в монастырь, то он должен делать все возможное для того, чтобы его там приняли. При этом если он в первую очередь пожелал принять монашество, а уже во вторую — именно такое вот монашество или именно в этом вот монастыре, то он обязан, не будучи принят там, где хотел, постричься в монахи в другом месте. Но если его главным желанием было принять именно такое вот монашество или именно в этом вот монастыре, поскольку то или это особенным образом для него близко, то он не обязан уходить в какой-то другой монастырь только потому, что его не принимают именно в этот. С другой стороны, если он оказался неспособным исполнить свой обет по своей собственной вине, то он обязан помимо всего прочего понести наказание за эту вину. Так, если женщина принесла обет девства, который впоследствии нарушила, то в её обязанность входит не только как можно долее сохранять целомудрие, но и покаяться в том, что она лишилась его вследствие греха.

Ответ на возражение 3. Обязательность исполнения обета обусловлена нашей собственной волей и намерением, о чем читаем: «Что вышло из уст твоих, соблюдай и исполняй так, как обещал ты Господу, Богу твоему (добровольное приношение, о котором сказал ты устами своими)» (Вт. 23:23). Поэтому если приносящий обет желает и намеревается обязать себя к немедленному его исполнению, то он обязан исполнить его незамедлительно. Если же он намеревается исполнить его в определенное время или при определенных условиях, то он не обязан сразу же приступать к его исполнению. Однако он не вправе медлить с его исполнением дольше, чем это входило в его намерение при принесении обета, о чем читаем: «Если дашь обет Господу, Богу твоему, не медли исполнить его, а если помедлишь, то Господь, Бог твой, взыщет его с тебя, и на тебе будет грех»507В каноническом переводе: «Если дашь обет Господу, Богу твоему, — немедленно исполни его (ибо Господь, Бог твой, взыщет его с тебя, и на тебе будет грех)». (Вт. 23:21).

Раздел 4. ПОЛЕЗНО ЛИ ПРИНОСИТЬ ОБЕТЫ?

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в принесении обетов нет никакой пользы. В самом деле, никому нет пользы в том, чтобы лишиться тех благ, которые дал ему Бог. Но одним из наибольших данных Богом человеку благ является свобода, которой он, похоже, лишается, связав себя обязательством исполнить обет. Следовательно, похоже на то, что от принесения обетов человек не получает никакой пользы.

Возражение 2. Далее, никто не обязан подвергать себя опасности. Но тот, кто дает обет, подвергает себя опасности, поскольку обет, который, прежде чем он был принесен, можно было бы и не приносить без какой-либо для себя опасности, становится источником опасности для того, кто не исполнил его после принесения. Поэтому Августин говорит, что «давая обет, ты принимаешь на себя обязательство и уже не вправе поступать иначе. Ведь дать обет и не соблюсти, это не то же самое, что не дать обет и не соблюсти, поскольку, не давая обет, ты от этого не испортился бы и не умалился, но если ты нарушишь данное Богу слово (чего Бог не дозволяет), ты станешь настолько же несчастней, насколько ты стал бы счастливей, если бы исполнил принесенный тобою обет». Следовательно, в принесении обетов нет никакой пользы.

Возражение 3. Далее, апостол говорит: «Умоляю вас — подражайте мне, как я — Христу» (1 Кор. 4:16). Но нигде не сказано о том, что Христос или апостолы приносили какие-либо обеты. Следовательно, похоже, что в принесении обетов нет никакой пользы.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Делайте и воздавайте обеты Господу, Богу вашему» (Пс. 75:12).

Отвечаю: как уже было сказано (1), обет — это обещание, данное Богу. Затем, обещание человеку дается под одним аспектом, а Богу — под другим. И так это потому, что человеку мы обещаем что-либо ради его пользы, причем ему полезна как сама оказываемая нами услуга, так и то, что мы заранее ручаемся ему в том, что эту услугу ему окажем, в то время как Богу мы даем обещание не ради Его, а ради нашей собственной пользы. Поэтому Августин говорит: «Он есть своего рода ни в чем не нуждающийся Взыскатель, поскольку наши воздаяния не делают Его богаче, но те, которые воздают Ему, становятся богаче в Нем». И как возданное нами Богу приносит пользу не Ему, а нам, поскольку, по словам Августина, «возданное Ему прибавляется воздающему», точно так же и обещание, посредством которого мы обещаем что-либо Богу, дается не ради Его пользы и уже тем более Он не нуждается в наших ручательствах, но оно содействует нашей пользе в той мере, в какой мы, принося обет, неизменно направляем свою волю на то, что нам полезно делать. Следовательно, приносить обеты полезно.

Ответ на возражение 1. Подобно тому, как утрата человеком способности грешить никак не умаляет его свободы, точно так же не умаляет её и необходимость, вытекающая из утвердившейся на благе, например Боге или блаженстве, воли. Но именно такой и является предполагаемая обетом необходимость, которая содержит в себе некоторое подобие утверждения блаженства.

Поэтому Августин говорит, что «блаженство является той необходимостью, которая понуждает нас поступать лучше».

Ответ на возражение 2. Когда опасность является следствием некоторого деяния, такое деяние вряд ли может быть названо полезным (например, когда кто-либо переправляется через реку по расшатавшемуся мосту). Однако если опасность возникает вследствие отказа человека совершить деяние, то последнее не становится от этого бесполезным (например, полезно ездить верхом, хотя при этом существует опасность падения с лошади), в противном бы случае нам надлежало воздерживаться от всех тех добрых вещей, которые могут оказаться опасными акцидентно. Об этом [Писание] говорит так: «Кто наблюдает ветер — тому не сеять, и кто смотрит на облака — тому не жать» (Еккл. 11:4). Но человеку угрожает опасностью не сам обет, а вина, могущая возникнуть вследствие того, что он передумает и нарушит данный им обет. Поэтому Августин говорит: «Не раскаивайся в том, что дал обет, а радуйся тому, что более уже не можешь делать то, что мог бы вполне законно делать во вред себе».

Ответ на возражение 3. Было бы нелепо с точки зрения природы Христа, если бы Он приносил обеты, причем как потому, что Он был Бог, так и потому, что Его человеческая воля, будучи всеблагой, была утверждена на благе. Однако посредством своего рода уподобления мы приписываем Ему сказанное [в Писании]: «Воздам обеты мои пред боящимися Его» (Пс. 21:26), как если бы это было говорено Им о Своем Теле, каковое суть Церковь.

Об апостолах же говорят как о давших обет в отношении того, что связано с состоянием совершенства, когда они оставили все и последовали за Христом.

Раздел 5. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОБЕТ АКТОМ «LATRIA», ИЛИ РЕЛИГИИ?

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что обет не является актом «latria», или религии. В самом деле, предметом обета может являться любой акт добродетели. Но дело представляется так, что одной и той же добродетели надлежит и обещать, и исполнять обещанное. Следовательно, обет принадлежит любой добродетели, а не только религии.

Возражение 2. Далее, согласно Туллию религия состоит в божественных приношениях, поклонениях и отправлениях обрядов. Но дающий обет только обещает нечто Богу, но ещё ничего не предлагает. Следовательно, обет не является актом религии.

Возражение 3. Далее, религиозное поклонение приличествует предлагать одному только Богу. Но обеты даются не только Богу, но также святым и тем начальствующим, которым исповедуют исполнение обетованных послушаний. Следовательно, обет не является актом религии.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Египтяне в тот день познают Господа, и принесут жертвы и дары, и дадут обеты Господу — и исполнят» (Ис. 19:21). Но поклонение Богу в строгом смысле слова является актом религии, или «latria». Следовательно, обет — это акт «latria», или религии.

Отвечаю: как уже было сказано (81, 1), любой акт добродетели может принадлежать религии, или «latria», посредством предписания и в той мере, в какой он определен к почитанию Бога, что и является присущей «latria» целью. Но определение других актов к их цели принадлежит предписывающей добродетели, а не тем, которым предписывают. Поэтому определение актов любой добродетели к служению Богу является присущим «latria» актом.

Далее, из вышесказанного (1) очевидно, что обет — это обещание, данное Богу, и что обещание есть не что иное, как определение обещанного к тому, кому оно обещано. Следовательно, обет — это определение обетованного к поклонению или служению Богу. Отсюда понятно, что принесение обета в строгом смысле слова является актом «latria», или религии.

Ответ на возражение 1. Предметом обета в одних случаях может быть акт другой добродетели, например соблюдение поста или сохранение целомудрия, а в других — акт религии, как это имеет место при принесении жертвы или вознесении молитвы. Но обещание чего-либо Богу, как было показано выше, принадлежит религии. Из этого очевидно, что некоторые обеты принадлежат религии по причине одного только данного Богу обещания, которое является сущностью обета, в то время как другие принадлежат ей также и по причине обещанного, которое является предметом обета.

Ответ на возражение 2. Тот, кто обещает [дать], некоторым образом уже и дает, а именно в той мере, в какой принимает на себя обязательство дать (ведь и о вещи можно говорить как о сделанной с того момента, когда сделана её причина, поскольку следствие виртуально содержится в своей причине). Поэтому у нас принято благодарить не только дающего, но и того, кто обещает дать.

Ответ на возражение 3. Обет приносится одному только Богу, тогда как пообещать можно и человеку и то обещание блага, которое вначале было дано человеку, может быть предметом обета в той мере, в какой оно является добродетельным актом. Именно так должно понимать те обеты, посредством которых мы обещаем что-либо святым или начальствующим, а именно что данное святым или начальствующим обещание является предметом обета в той мере, в какой одному только Богу дается обет исполнить то, что было обещано начальствующим или святым.

Раздел 6. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ БОЛЕЕ ЗАСЛУЖИВАЮЩИМ ПОХВАЛЫ И НАГРАДЫ СДЕЛАТЬ ЧТО-ЛИБО ВО ИСПОЛНЕНИЕ ОБЕТА, НЕЖЕЛИ БЕЗ ОБЕТА?

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что более заслуживает похвалы и награды то, что делается без обета, чем то, что делается во исполнение обета. Так, Проспер говорит, что «нам надлежит воздерживаться или поститься так, чтобы это не было для нас тем, что мы сами сделали для себя необходимым, дабы то, в выборе чего мы вольны, делалось нами ревностно и охотно». Но тот, кто дал обет поста, тем самым сделал для себя пост необходимым. Следовательно, было бы лучше, если бы он постился без обета.

Возражение 2. Далее, апостол сказал: «Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением (ибо доброхотно дающего любит Бог)» (2 Кор. 9:7). Но некоторые исполняют данный ими обет с огорчением, что обусловливается, похоже, вытекающей из обета необходимостью, поскольку необходимость, как сказано в пятой [книге] «Метафизики», бывает тягостной508Metaph. V, 5.. Следовательно, лучше делать что-либо без обета, нежели во исполнение обета.

Возражение 3. Далее, обет, как было показано нами выше (4), требуется для того, чтобы утвердить свою волю на обетованном. Но воля более всего утверждается на чем-либо тогда, когда это актуально делается. Следовательно, делать что-либо во исполнение обета ничем не лучше, чем делать то же самое без обета.

Этому противоречит следующее: глосса на слова [Писания]: «Делайте и воздавайте обеты» (Пс. 75:12), говорит: «Обеты есть [добрые] советники воли». Но [добрые] советы даются относительно лучшего блага. Следовательно, лучше делать что-либо во исполнение обета, чем без обета, поскольку тот, кто делает это без обета, исполняет только один совет, а именно совет это делать, тогда как тот, кто делает это с обетом, исполняет два совета, а именно совет принести обет и совет это делать.

Отвечаю: можно привести три причины того, почему лучше и заслуживает большей награды делать что-либо по обету, чем без него. Во-первых, потому, что принесение обета, как уже было сказано (5), является актом религии, каковая суть главная нравственная добродетель. Но чем возвышеннее добродетель, тем лучше и тем большей награды заслуживают её дела. По этой причине акт низшей добродетели становится лучше и заслуживает большей награды, если осуществляется под руководством высшей добродетели, актом которой и является это руководство, как, например, акты веры и надежды становятся лучше, если их направляет любовь. Таким образом, дела других нравственных добродетелей (например, соблюдение поста, которое является актом воздержанности, или сохранение целомудрия, которое является актом невинности) лучше и заслуживают большей награды тогда, когда они делаются во исполнение обета, поскольку благодаря этому они становятся причастными божественному поклонению и являются своего рода жертвами Богу. Поэтому Августин говорит, что «девство достославно не само по себе, но только когда оно посвящено Богу и взлелеяно в благочестивой невинности».

Во-вторых, потому, что тот, который приносит обет и делает обетованное, покоряется Богу больше, чем тот, кто просто это делает. В самом деле, он покоряется Богу не только со стороны акта, но и со стороны возможности, поскольку и в будущем он не сможет поступать как-то иначе. Это подобно тому, замечает Ансельм, как приносящий дерево с плодом дает больше, чем приносящий только плод. По этой же причине, как уже было сказано (5), за обещание принято благодарить.

В-третьих, потому, что обет незыблемо утверждает волю на благе, а уверенное и устойчивое утверждение воли на благе, как говорит Философ, свойственно совершенной добродетели509Ethic. II, 3., равно как и намеренное утверждение в грехе, как было показано выше (14, 2), отягчает грех и называется грехом против Святого Духа.

Ответ на возражение 1. Эти слова должно понимать как сказанные о принуждающей необходимости, которая сообщает акту ненамеренность и исключает религиозное рвение. Поэтому он подчеркивает эту свою мысль словами: «Дабы то, в выборе чего мы вольны, делалось нами ревностно и охотно». С другой стороны, последующая обету необходимость обусловливается незыблемостью воли, а это усиливает желание и увеличивает рвение. Таким образом, приведенный аргумент не завершен.

Ответ на возражение 2. Философ говорит, что принуждающая необходимость тягостна в той мере, в какой она противоречит желанию. Но последующая обету необходимость совпадает с желанием тех, кто имеет благое расположение, и потому не печалит, а радует. Поэтому Августин говорит: «Не раскаивайся в том, что дал обет, а радуйся тому, что более уже не можешь делать то, что мог бы вполне законно делать во вред себе». Впрочем, если обетованное само по себе неприятно и нежеланно, но при этом воля готова его исполнять, то это тоже заслуживает гораздо большей награды, чем если бы оно было исполнено без обета, поскольку исполнение обета является актом религии, каковая суть большая добродетель, чем [например] воздержанность, актом которой является соблюдение поста.

Ответ на возражение 3. Тот, кто делает что-либо без обета, обладает незыблемой волей в отношении того конкретного дела, которое он делает, и в то конкретное время, когда он его делает. Но в последующее время его воля, в отличие от воли принесшего обет, не остается утвержденной, поскольку последний обязал свою волю как к тому, чтобы делать это, до того, как начал делать, так и, возможно, к тому, чтобы многократно повторять это дело [в будущем].

Раздел 7. СТАНОВИТСЯ ЛИ ОБЕТ ТОРЖЕСТВЕННЫМ В СЛУЧАЕ ПРИНЯТИЯ ДУХОВНОГО САНА ИЛИ ПОСТРИЖЕНИЯ В МОНАХИ?

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что обет не становится торжественным в случае принятия духовного сана или пострижения в монахи. Ведь нами уже было сказано (1) о том, что обет — это обещание, данное Богу. Но связанные с торжественностью внешние действия, похоже, определены не к Богу, а к людям. Таким образом, они связаны с обетами акцидентно и, следовательно, такого рода торжественность не является собственным обстоятельством обета.

Возражение 2. Далее, все, что входит в определение вещи, может быть, похоже, приложено ко всему, в чем обнаруживается эта вещь. Но предметом обета могут быть самые разные вещи, которые никак не связаны ни с духовным саном, ни с каким-либо монашеством, как, например, когда человек дает обет совершить паломничество или что-то ещё в том же роде. Следовательно, та торжественность, которая имеет место при принятии духовного сана или пострижении в монахи, не входит в определение обета.

Возражение 3. Далее, торжественный обет, похоже, есть то же самое, что и публичный обет. Но можно давать много иных публичных обетов помимо тех, которые даются при принятии духовного сана или пострижения в монахи, и их, кроме того, можно исполнять и частным образом. Следовательно, не только эти обеты являются торжественными.

Этому противоречит то обстоятельство, что только такие обеты могут служить препятствием к заключению брака, и только они могут быть причиной расторжения ранее заключенного брака, что является следствием торжественности обета, о чем мы поговорим в третьей части (III, 53, 2).

Отвечаю: способ, благодаря которому та или иная вещь делается торжественной, зависит от её природы. Так, когда человек выступает на войну, он делает это торжественным одним способом, а именно демонстрируя лошадей, оружие и скопление солдат, в то время как вступление в брак делается торжественным другим способом, а именно украшением жениха и невесты и собранием их родни. Но обет — это обещание, данное Богу, и потому торжественность обета состоит в чем-то духовном и относящемся к Богу, то есть в некотором духовном благословении или освящении, которое, согласно апостольскому установлению, дается тогда, когда человек посвящает себя соблюдению некоторых уставов, что, как говорит Дионисий, является второй за принятием духовного сана степенью510De Eccl. Hier. VI.. Причиной этого является та, что торжественность уместна только в тех случаях, когда человек полностью посвящает себя некоторой конкретной вещи. Так, свадебное торжество уместно только во время брачного празднества, когда жених и невеста передают друг другу власть над своими телами. И точно так же обет является торжественным тогда, когда человек посвящает себя божественному служению, принимая духовный сан или вступая в состояние совершенства, которое состоит в добровольном отречении от мира и пострижении в монахи.

Ответ на возражение 1. Торжественность этого вида определена не только к людям, но и к Богу, поскольку она сопровождается духовным освящением или благословением, которое приличествует Богу (хотя служителем его является человек), согласно сказанному [в Писании]: «Пусть призывают имя Мое на сынов Израилевых — и Я, Господь, благословлю их» (Чис. 6:27). Поэтому торжественный обет является большим обязательством перед Богом, чем простой обет, и тот, кто нарушает торжественный обет, грешит более тяжко. Когда же говорят, что простой обет обязывает не меньше, чем обет торжественный, то имеют в виду, что нарушитель любого обета совершает смертный грех.

Ответ на возражение 2. Как уже было сказано, придавать торжественность принято не каким-то отдельным действиям, но тем, которые связаны с переходом в новое состояние. Поэтому если человек дает обет в отношении чего-то частного, например паломничества или некоего особого поста, то такой обет не может считаться торжественным. Торжественным же является только тот тип обета, посредством которого человек полностью посвящает себя божественному служению или пастырству, хотя этот обет, будучи универсальным, предполагает наличие многих отдельных дел.

Ответ на возражение 3. Публично принесенные обеты обладают чертами некоторой торжественности, но только человеческой, а не духовной и божественной, поскольку публичными обеты становятся даже тогда, когда они произнесены перед несколькими людьми. Следовательно, публичность обета отличается от торжественности.

Раздел 8. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ПОДЧИНЕННОСТЬ ВЛАСТИ ДРУГИХ ПРЕПЯТСТВИЕМ ДЛЯ ПРИНЕСЕНИЯ ОБЕТОВ?

С восьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что тем, которые подчинены власти других, ничто не препятствует приносить обеты. В самом деле, меньшее обязательство превозмогается большим. Но обязательство одного человека перед другим является меньшим обязательством, чем обет, посредством которого он принимает на себя обязательство перед Богом. Следовательно, тем, которые подчинены власти других, ничто не препятствует приносить обеты.

Возражение 2. Далее, дети подчинены власти своих родителей. Но дети могут постригаться в монахи и без родительского согласия. Следовательно, подчиненность власти других не является препятствием для принесения обетов.

Возражение 3. Далее, делать есть нечто большее, чем обещать. Но подчиненные власти своих настоятелей монахи могут делать то или иное, например, петь псалмы или воздерживаться от некоторых вещей. Следовательно, они тем более могут обещать Богу подобные вещи посредством обетов.

Возражение 4. Кроме того, делая что-либо незаконное, человек грешит. Но подчиненные, принося обеты, не грешат, поскольку никакой [закон] этого не запрещает. Следовательно, похоже, что они вправе приносить обеты.

Этому противоречит предписание о том, что «если женщина даст обет., в доме отца своего, в юности своей», то её обет может состояться только в случае согласия отца (Чис. 30:4-6); и то же самое сказано о женщине, имеющей мужа (Чис. 30:7-9). Следовательно, точно так же и остальные люди, которые подчинены власти других, не могут брать на себя обязательства посредством обета.

Отвечаю: как уже было сказано (1), обет — это обещание, данное Богу. Затем, твердое обещание можно давать только в отношении того, что полностью находится во власти обещающего, а не того, что находится во власти другого. Но когда кто-либо подчинен другому, то, в отношении чего он ему подчинен, зависит не от его воли, а от воли этого другого. Поэтому в отношении того, в чем он подчинен другому, он не вправе брать на себя твердое обязательство без согласия этого другого.

Ответ на возражение 1. Нами уже было сказано (2) о том, что предметом даваемого Богу обещания может быть только то, что является добродетельным. Но предлагать Богу то, что принадлежит другому, как было показано выше (86, 3), противно человеческой добродетели. Таким образом, если подчиненный власти другого человек дает обет относительно того, что [тоже] подчинено власти этого другого, то, следовательно, налицо несоблюдение всех необходимых для принесения обета условий, за исключением тех случаев, когда это не встречает возражений со стороны того, в чьей это власти.

Ответ на возражение 2. Как только человек достигает совершеннолетия, он получает полное право принимать любое решение в отношении того, что касается лично его, например, давать обет монашеского пострига или заключать брачный союз. Но он не вправе принимать самостоятельных решений в вопросах, касающихся домохозяйства, и потому прежде чем принести какой-либо связанный с ним обет он должен получить согласие от своего отца.

Если же речь идет о рабе, который полностью находится во власти своего господина, то он не вправе давать обеты и в отношении своих личных дел, поскольку, например, обет пострижения в монахи противоречит его обязанности служить своему господину.

Ответ на возражение 3. Монах подчинен своему настоятелю в том, что касается его действий, связанных с соблюдением им устава. И потому хотя он и может время от времени, не будучи занятым тем, что поручил ему настоятель, делать то или это, тем не менее, нет такого времени, в которое его настоятель не мог бы занять его чем-то другим. Из этого следует, что монах не имеет права давать обеты без согласия своего настоятеля, равно как и девушка, находясь в [родительском] доме, не вправе давать обеты без согласия своего отца, и жена — без согласия своего мужа.

Ответ на возражение 4. Хотя обет того, кто подчинен власти другого, не является действенным без согласия того, кому он подчинен, [тем не менее] в самом принесении обета нет никакого греха, поскольку этот обет изначально содержит в себе необходимое условие, а именно, что начальствующий одобрит его или [по крайней мере] не станет возражать.

Раздел 9. МОГУТ ЛИ ДЕТИ ПРИНОСИТЬ ОБЕТ МОНАШЕСКОГО ПОСТРИЖЕНИЯ?

С девятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что дети не могут приносить обет монашеского пострижения. В самом деле, коль скоро принесению обета должно предшествовать размышление ума, то представляется правильным, чтобы обет могли приносить только те, кто умеет пользоваться разумом. Но дети, равно как и слабоумные и сумасшедшие, этого не умеют. Следовательно, подобно тому, как слабоумные и сумасшедшие не вправе брать на себя какие-либо обязательства посредством обета, точно так же и дети, похоже, не могут брать на себя обязательство постричься в монахи.

Возражение 2. Далее, никто не вправе запретить человеку делать что-либо законное. Но обет монашеского пострижения, данный мальчиком или девочкой до достижения совершеннолетия, может быть отменен родителями или опекуном. Следовательно, похоже на то, что мальчик или девочка не может законно давать обет до достижения им четырнадцатилетнего возраста.

Возражение 3. Далее, согласно правилу блаженного Бенедикта и уставу Иннокентия IV тот, кто желает постричься в монахи, должен в течение года пройти послушничество, так что принятию обета должно предшествовать послушничество. Следовательно, то, что дети дают обет монашеского пострижения прежде, чем они пройдут годовое послушничество, представляется незаконным.

Этому противоречит следующее: все, что делается не по правилам, является недействительным и без запрета с чьей-либо стороны. Но данный несовершеннолетней девицей обет становится недействительным только в том случае, если на протяжении года её родители наложат на него запрет. Следовательно, даже до достижения своего совершеннолетия дети могут законно и обоснованно приносить обет монашеского пострижения.

Отвечаю: как явствует из ранее сказанного (7), обеты бывают двоякими, простыми и торжественными. И коль скоро, как сказано в том же месте, торжественность обета состоит в духовном благословении и освящении, даруемом посредством церковных богослужений, то из этого следует, что от него может освобождать только Церковь. Затем, простой обет получает свою действенность от размышления ума, в результате которого человек приходит к решению обязать себя посредством обета. И это обязательство может оказаться недейственным двояко. Во-первых, из-за изъяна разума, как это имеет место в случае сумасшедших и слабоумных, которые, пребывая в состоянии безумия или слабоумия, не могут принимать на себя никаких обязательств. Во-вторых, из-за того, что дающий обет подчинен власти другого, о чем уже было сказано (8). Но в случае малолетних детей оба эти обстоятельства налицо, поскольку, как правило, они ещё не умеют [в полной мере] пользоваться своим разумом и, кроме того, находятся на попечении своих родителей или, за отсутствием таковых, опекунов, и с точки зрения того и другого их обеты являются недейственными. Впрочем, подчас случается так, что в силу естественной расположенности, которая не подчинена человеческим законам, некоторые, хотя и немногие, опережают других в своем умственном развитии (таких иногда называют одаренными), что, однако же, не освобождает их от родительской опеки, поскольку эта опека подчинена человеческому закону, который имеет дело с тем, что происходит чаще всего.

Поэтому нам надлежит утверждать, что те мальчики и девочки, которые ещё не достигли совершеннолетия и не научились [в полной мере] пользоваться своим разумом, никоим образом не могут брать на себя обязательства посредством обетов. Если же они научились пользоваться своим разумом до достижения совершеннолетия, то они — со своей стороны — могут брать на себя обязательства посредством обетов, однако эти обеты могут быть отменены их родителями, под опекой которых они все ещё пребывают.

Что же касается торжественного обета, то сколь бы ни были одарены несовершеннолетние, они все равно не могут его принять по причине установления Церкви, которое принимает во внимание то, что имеет место в большинстве случаев. Но после достижения совершеннолетия они могут принимать на себя обязательства посредством монашеских обетов, как простых, так и торжественных, без родительского согласия.

Ответ на возражение 1. Этот аргумент имеет силу в тех случаях, когда речь идет о ещё не научившихся пользоваться разумом детях, поскольку это [обстоятельство], как было показано выше, делает их обет недействительным.

Ответ на возражение 2. Обеты тех, кто подчинен власти других, содержат косвенное условие, а именно, что они не будут отменены начальствующими. Это условие, как уже было сказано, делает их законными и имеющими силу в тех случаях, когда оно выполняется.

Ответ на возражение 3. Этот аргумент справедлив, если речь идет о торжественных обетах, которые даются при пострижении.

Раздел 10. ВОЗМОЖНО ЛИ ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОБЕТА?

С десятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что от обетов освобождать нельзя. Ведь куда проще изменить обет, чем получить освобождение от его соблюдения. Но обет не может быть изменен, согласно сказанному [в Писании]: «Если же то будет скот, который приносят в жертву Господу, то все, что дано Господу, должно быть свято; не должно выменивать его и заменять хорошее худым, или худое — хорошим» (Лев. 27:9, 10). Следовательно, тем более нельзя освобождать от обетов.

Возражение 2. Далее, никто не может освободить от того, что связано с естественным законом или божественными предписаниями, особенно если речь идет о заповедях первой скрижали, поскольку они непосредственно определены к любви к Богу, которая является конечной целью предписаний. Но исполнение обета является предметом естественного закона, предписывается, как было показано выше (3), божественным Законом и, будучи актом религии, связано с заповедями первой скрижали. Следовательно, от обетов освобождать нельзя.

Возражение 3. Далее, обязательность обета зиждется на преданности, которой человек должен быть предан Богу, о чем уже было сказано (3). Но никто не вправе освобождать от подобных вещей. Следовательно, никто не вправе давать дозволение на освобождение от обета.

Этому противоречит следующее: то, что проистекает из коллективной воли многих, обладает, пожалуй, большим постоянством, чем то, что проистекает из личной воли отдельного человека. Но закон, который черпает свою силу из коллективной воли, допускает, что человек может освобождать [другого от исполнения предписания закона]. Следовательно, похоже на то, что человек может освобождать и от обетов.

Отвечаю: освобождение от обета должно понимать в том же смысле, что и освобождение от соблюдения закона, поскольку, как было показано выше (II-I, 96, 6; II-I, 97, 4), при создании закона во внимание принимается то, что является благом в большинстве случаев. Но коль скоро в некоторых случаях оно не является благом, то существует необходимость, чтобы кто-то был вправе решать, что в этом вот конкретном случае закон соблюдаться не должен. Это в строгом смысле слова означает освобождение от закона, поскольку освобождение, похоже, есть надлежащее распределение или применение некоторой общей вещи в отношении тех, кто с нею связан, что подобно тому, как о человеке говорят как о распределяющем пищу в своем домохозяйстве.

И точно так же дающий обет человек принимает для себя своего рода закон и обязуется делать то, что само по себе и в большинстве случаев является благом. Однако в некоторых особых случаях оно может оказаться или злом, или чем-то ненужным, или мешающим какому-то большему благу, то есть, как явствует из вышесказанного (2), стать тем, что по своей сущности противно предмету обета. Следовательно, в таких случаях необходимо принять решение о том, что обет соблюдаться не должен. Притом если принимается абсолютное решение о том, что этот вот конкретный обет соблюдаться не должен, то это называется «освобождением» от обета, а если вместо него налагается какое-то другое обязательство, которое должно соблюдать, то обет считается «измененным». Понятно, что проще изменить обет, чем освободить от него, однако Церковь вправе принимать как то, так и другое решение.

Ответ на возражение 1. Скот, который по закону предназначался в жертву, считался святым с того момента, как он становился предметом обета, поскольку обет освящал его как то, что принесено для поклонения Богу, и по этой причине он не мог быть заменен, что подобно тому, как и ныне никто не вправе заменить обещанное, например дом или чашу, на что-то лучшее или худшее в том случае, если оно уже было освящено. С другой стороны, то животное, которое не могло быть принесено в жертву, поскольку оно по закону не являлось предметом жертвоприношения, согласно закону надлежало выкупать. Так и сейчас в том случае, когда освящение ещё не состоялось, обет может быть изменен.

Ответ на возражение 2. Подобно тому, как человек обязан согласно естественному закону и божественным предписаниям соблюдать данный им обет, точно так же и по тем же причинам он обязан повиноваться закону или распоряжениям начальствующих. Но когда его освобождают от соблюдения человеческого закона, то это означает не то, что он не повинуется этому человеческому закону, что было бы противно естественному закону и божественному предписанию, а то, что в данном конкретном случае этот закон не является законом. И точно так же тогда, когда начальствующий предоставляет освобождение от обета, то, что было предметом обета, по его решению перестает быть его предметом постольку, поскольку он принимает решение, что в этом вот конкретном случае этой вот вещи не приличествует быть предметом обета. Следовательно, когда церковные власти освобождают кого-либо от его обета, то этим они не освобождают его от соблюдения естественного или божественного закона, но выносят решение относительно того, в чем человек ограничил себя по собственному почину и в отношении чего он не был способен учесть все обстоятельства.

Ответ на возражение 3. Преданность, которой мы должны быть преданы Богу, не требует от нас, чтобы мы, соблюдая обет, делали то, что неправильно, бесполезно или препятствует большему благу, достижению которого и способствует освобождение от этого обета. Следовательно, освобождение от обета ни в чем не противоречит преданности Богу.

Раздел 11. МОЖНО ЛИ БЫТЬ ОСВОБОЖДЕННЫМ ОТ ТОРЖЕСТВЕННОГО ОБЕТА ЦЕЛОМУДРИЯ?

С одиннадцатым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что можно быть освобожденным от торжественного обета целомудрия. Ведь нами уже было сказано (10) о том, что одной из причин освобождения от обета является та, что он препятствует большему благу. Но обет целомудрия, даже торжественный, может препятствовать большему благу, поскольку общее благо в большей степени богоугодно, чем благо индивида. Но целомудрие одного может препятствовать благу всего общества, как, например, тогда, когда женитьба некоторых из тех, кто принес обет целомудрия, могла бы обеспечить народу мир. Следовательно, похоже, что можно быть освобожденным даже от торжественного обета целомудрия.

Возражение 2. Далее, религия как добродетель превосходнее целомудрия. Но когда человек дает обет в отношении религиозного акта, например, принести жертву Богу, он может быть от этого обета освобожден. Следовательно, он тем более может быть освобожден от обета целомудрия, который дается в отношении акта целомудрия.

Возражение 3. Далее, источником опасности для человека может служить не только соблюдение обета воздержания, но и соблюдение обета целомудрия. Но если обет воздержания очевидным образом угрожает телесному здоровью, то давший его может быть от него освобожден. Следовательно, по той же самой причине он может быть освобожден и от обета целомудрия.

Возражение 4. Кроме того, не только обет целомудрия является частью религиозного служения, вследствие чего обет становится торжественным, но так же и обеты бедности и повиновения. Но от обетов бедности и повиновения подчас освобождают, как это имеет место в случае назначения епископом. Следовательно, похоже на то, что можно быть освобожденным и от торжественного обета целомудрия.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Нет цены целомудренной душе»511В каноническом переводе: «Нет цены благовоспитанной душе». (Сир. 26:17).

Кроме того, в конце декрета о монастырях сказано, что «отказ от собственности, равно как и хранение целомудрия, столь неразрывно связаны с монашеским уставом, что даже верховный понтифик не вправе освободить от их соблюдения».

Отвечаю: в торжественном обете целомудрия должно усматривать три вещи: во-первых, предмет обета, а именно целомудрие; во-вторых, пожизненность обета, а именно что человек посредством обета берет на себя обязательство пожизненного соблюдения целомудрия; в-третьих, торжественность обета. Поэтому некоторые говорят, что торжественный обет не может быть предметом освобождения по причине самого целомудрия, которому не может быть найдено достойной замены, о чем было сказано в вышеприведенном декрете. Причину же этого они усматривают в том, что человек благодаря целомудрию преодолевает своего внутреннего врага, а ещё в том, что целомудрие позволяет человеку совершенно уподобиться Христу с точки зрения телесной и душевной чистоты. Но эта причина представляется неубедительной, поскольку душевные блага, такие как созерцание и молитва, гораздо превосходнее телесных благ и куда больше уподобляют нас Богу, но при этом освобождение от обета молитвы или созерцания возможно. Поэтому само по себе и с абсолютной точки зрения целомудрие не выглядит той причиной, по которой торжественный обет не может являться предметом освобождения, да и апостол, говоря, что «незамужняя заботится о Божием»512В каноническом переводе: «Незамужняя заботится о Господнем». (1 Кор. 7:34), призывает нас к целомудрию ради созерцания, а цель [как известно] гораздо ценнее, чем средство.

Другие513Альберт Великий., со своей стороны, усматривают причину этого в пожизненности и универсальности данного обета. Так, они утверждают, что обет целомудрия не может быть заменен иначе, как только на что-то в целом ему противоположное, что незаконно для любого обета. Но и это очевидно не так, поскольку подобно тому, как чувственные сношения противны целомудрию, точно так же поедание мяса и питие вина противны воздержанию от этого, и все же такие обеты [воздержания] могут являться предметом освобождения.

Поэтому ещё некоторые говорят514Папа Иннокентий IV., что ради того или иного общественного блага или какой-то общей необходимости можно быть освобожденным даже от торжественного обета целомудрия, как, например, в том случае, о котором сказано выше, а именно когда благодаря заключению брака народ может обрести мир. Однако коль скоро в вышеприведенном декрете сказано, что «даже верховный понтифик не вправе освободить монаха от хранения целомудрия», из этого, похоже, следует, что все то, что уже было посвящено Господу, как было показано выше (10), впредь уже не может использоваться в каких-то иных целях. И архиепископ не может сделать освященное неосвященным, причем даже тогда, когда речь идет о чем-то неодушевленном, например, об освященной чаше, которая, пока цела, не может стать неосвященной. И уже тем более никакой прелат не может сделать посвященного Богу человека непосвященным, доколе тот жив. Но торжественность обета, как уже было сказано (7), состоит в своего рода освящении и благословении приносящего обет человека. Следовательно, никакой прелат не может сделать принесшего торжественный обет человека свободным от связанного с ним освящения, например, сделать священника не священником (хотя по той или иной причине прелат вправе отстранить его от службы). И точно так же папа не может сделать монаха не монахом, хотя некоторые невежественные юристы и настаивают на противоположном.

Таким образом, нам остается рассмотреть, сущностно ли целомудрие связано с тем, ради чего обет приносится как торжественный, поскольку если нет, то торжественность освящения может сохраняться и без обязательства целомудрия, а если да, то без этого обязательства она не сохраняется. Итак, обязательство соблюдения целомудрия связано со священством не сущностно, а по установлению Церкви, и потому дело представляется так, что Церковь может предоставлять освобождение от обета целомудрия, освященного принятием в священство. С другой стороны, обязательство соблюдения целомудрия является сущностным условием монашеского состояния, посредством которого человек отрекается от мира и полностью посвящает себя служению Богу, что несовместимо с супружеством, в состоянии которого человек должен заботиться о жене, детях, домохозяйстве и всем том, что с этим связано. Поэтому апостол говорит, что «женатый заботится о мирском (как угодить жене)» (1 Кор. 7:33), и потому он [внутренне] разделен. Монах же, само имя которого происходит от «единства» (monos), избавлен от этого разделения. Поэтому Церковь не может освобождать монаха от обета целомудрия, и на причину этого указывают слова декрета о том, что «целомудрие неразрывно связано с монашеским уставом».

Ответ на возражение 1. Те риски, которые возникают из человеческих дел, должны устраняться человеческими средствами без того, чтобы использовать божественное в человеческих нуждах. Но монах умер для мира и живет для Бога, и потому его не должно возвращать к мирской жизни под предлогом тех или иных непредвиденных мирских обстоятельств.

Ответ на возражение 2. Обет преходящего целомудрия может быть предметом освобождения, равно как и обет преходящей молитвы или преходящего воздержания. То же, что ничто не может освободить от освященного монашеством обета целомудрия, связано не с тем, что речь идет об акте целомудрия, а с тем, что благодаря монашеству этот акт становится актом религии.

Ответ на возражение 3. Пища непосредственным образом определена к сохранению личности, и потому воздержание от пищи может представлять собой непосредственную угрозу для жизни, по каковой причине обет воздержания является предметом освобождения. С другой стороны, плотское сношение непосредственно определено к сохранению не личности, а вида, и потому удерживающее от такого сношения целомудрие не несет угрозы для жизни. Если же акцидентно оно окажется опасным для человека, то эта опасность может быть устранена с помощью некоторых других средств, например, с помощью воздержания или каких-либо телесных упражнений.

Ответ на возражение 4. Ставший епископом монах не освобождается ни от обета целомудрия, ни от обета бедности, поскольку он не может владеть чем-либо как своей собственностью и должен вести себя как просто распределитель общественных благ Церкви. Не освобождается он и от обета повиновения, хотя акцидентно он и может никому не повиноваться постольку, поскольку над ним не оказывается начальствующего, что подчас случается и с аббатом монастыря, который, однако же, не освобожден от своего обета повиновения.

Слова из «Екклесиастика»515Принятое у католиков название «Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова»., которые приведены в качестве опровержения, по словам Августина, должно понимать в том смысле, что ни чадородие плоти, ни вообще какое бы то ни было телесное благо нельзя сравнивать с целомудрием, если рассматривать последнее как благо души. Поэтому [в Писании] недвусмысленно говорится о «целомудренной душе», а не о «целомудренной плоти».

Раздел 12. ТОЛЬКО ЛИ ПРЕЛАТ ВПРАВЕ ИЗМЕНЯТЬ ОБЕТ ИЛИ ОСВОБОЖДАТЬ ОТ НЕГО?

С двенадцатым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что для изменения обета или освобождения от него нет никакой необходимости в разрешении прелата. В самом деле, человек может принять монашество без разрешения со стороны прелата. Но, становясь монахом, человек освобождается от всех данных им в миру обетов, включая обет паломничества в Святую Землю. Следовательно, для изменения обета или освобождения от него нет необходимости обращаться за разрешением к начальствующему прелату.

Возражение 2. Далее, освобождение кого-либо от обета, похоже, состоит в решении о том, при каких обстоятельствах он не должен соблюдать этот обет. Но если прелат, принимая такое решение, допустил ошибку, то давший этот обет человек, похоже, не становится освобожденным от своего обета, поскольку, как уже было сказано (10), никакой прелат не может предоставлять освобождение, которое было бы противно божественному предписанию о соблюдении обетов. И точно так же если кто-либо самостоятельно принимает правильное решение о том, что в его случае обет соблюдаться не должен, то он, похоже, становится свободным от обязательств, поскольку в тех случаях, когда обет порождает дурное следствие, он соблюдаться не должен. Следовательно, для освобождения от обета нет никакой необходимости в разрешении прелата.

Возражение 3. Далее, если бы прелат [как таковой] был полномочен предоставлять освобождение от обетов, то на это были бы полномочны все без исключения прелаты, однако не каждый прелат вправе освобождать от каждого обета. Следовательно, прелаты не уполномочены освобождать от обетов.

Этому противоречит следующее: обет, подобно закону, обязывает к тому, чтобы делать то-то и то-то. Но освобождение от [исполнения] предписаний закона, как было показано выше (II-I, 96, 6; 97, 4), возможно только по решению властей. Следовательно, то же самое необходимо и для освобождения от обета.

Отвечаю: как уже было сказано (1), обет — это обещание, данное Богу в отношении того, что Ему угодно. Затем, когда вы обещаете что-либо кому-либо, то этот кто-либо вправе решать, принимать ли ему обещаемое. Но в Церкви представителем Бога является прелат. Поэтому для изменения обетов или освобождения от них необходимо разрешение прелата, который на земельной делянке Божией решает, что угодно Богу, согласно сказанному [в Писании]: «Ибо и я... простил для вас от Лица Христова» (2 Кор. 2:10). Тут следует обратить особое внимание на слова «для вас», поскольку всякий раз, когда мы обращаемся к прелату за освобождением, мы должны делать это или ради славы Христовой, от Лица Которого происходит освобождение, или ради интересов Церкви, которая является Его телом.

Ответ на возражение 1. Все другие обеты даются в отношении тех или иных частных вопросов, тогда как посредством монашества человек посвящает всю свою жизнь служению Богу. Но все частное подпадает под универсальное, и потому в декрете сказано, что «если человек от временного мирского служения переходит к пожизненному монашескому служению, то его никоим образом нельзя считать нарушившим обет». Поэтому принявший монашеский постриг не обязан исполнять те обеты, которые он дал в миру, как-то поститься, молиться и тому подобные. Ведь став монахом, он умер для своей прежней жизни, в то время как для монашества неприемлемо, чтобы каждый соблюдал свои собственные служения, да к тому же и бремя монашества само по себе столь тягостно, что нет никакой нужды в каких-то дополнительных лишениях.

Ответ на возражение 2. Иные утверждают, что прелаты могут освобождать от любых обетов по своему усмотрению, поскольку каждый обет в качестве условия предполагает одобрение со стороны начальствующего прелата, что подобно тому, как обет того, кто подчинен власти другого, например сына или раба, как уже было сказано (8), в качестве условия предполагает, что отец или хозяин дает на него согласие или [по крайней мере] не возражает. Поэтому такой подчиненный вправе без зазрения совести нарушать свой обет всякий раз, когда ему дозволяет делать это начальствующий.

Но это мнение основано на ложной посылке, поскольку духовный прелат является не хозяином, а распределителем, и власть ему дана «к созиданию, а не к расстройству» (2 Кор. 10:8).

Следовательно, подобно тому, как он не может предписывать что-либо, что было бы неугодным Богу, а именно грех, точно так же он не может препятствовать тому, что само по себе угодно Богу, а именно делам добродетели, по каковой причине [в отношении таких вещей] человек в строгом смысле слова вправе [самочинно] давать обеты. Однако прелат может решать, что более добродетельно и более угодно Богу. Поэтому в том, что не вызывает никаких сомнений, предоставляемое прелатом освобождение не может разрешить кому-либо совершить грех, как, например, если бы прелат освободил человека от исполнения обета монашеского пострига без какой-либо очевидной причины, которая не позволяла бы ему свой обет исполнить. Но если возникает такая причина, которая вызывает, по крайней мере, сомнения, то он должен исполнить решение прелата, если тот изменит обет или освободит от него. Однако в таких вопросах он не вправе основываться на личных суждениях, поскольку он не является представителем Бога, за исключением, пожалуй, тех случаев, когда то, в отношении чего он принес обет, очевидным образом является незаконным и при этом он не имеет возможности обратиться за помощью к прелату.

Ответ на возражение 3. Коль скоро верховный понтифик является наместником Христа для всей Церкви, он обладает абсолютным правом освобождать от любых допускающих освобождение обетов. Другие же, низшие прелаты, дабы избавить людей от ненужных затруднений, наделены правом изменять или освобождать от тех обетов, которые даются в большинстве случаев и при этом часто нуждаются в освобождении, таких как обеты паломничества, поста и т. п., хотя от обета паломничества в Святую Землю может освободить только верховный понтифик.