Онлайн чтение книги Сумма теологии Summa theologica
Вопрос 142. О ПРОТИВНЫХ БЛАГОРАЗУМИЮ ПОРОКАХ

Далее мы рассмотрим противные благоразумию пороки. Под этим заглавием наличествует четыре пункта:

1) является ли грехом бесчувственность;

2) является ли распущенность детским грехом;

3) о сравнении распущенности и робости;

4) является ли распущенность самым постыдным пороком.

Раздел 1. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ПОРОКОМ БЕСЧУВСТВЕННОСТЬ?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что бесчувственность не является пороком. В самом деле, бесчувственными называются те, «которым недостаёт влечения к осязательным удовольствиям»246Ethic. II, 7; III, 14.. Но дело представляется так, что отсутствие влечения к подобным вещам добродетельно и заслуживает похвалы. Ведь сказано же [в Писании]: «В эти дни я, Даниил, был в сетовании три седмицы дней – вкусного хлеба я не ел, мясо и вино не входило в уста мои, и мастями я не умащал себя» (Дан. 10:2-3). Следовательно, бесчувственность не является грехом.

Возражение 2. Далее, как говорит Дионисий, «благо человека состоит в том, чтобы сообразовываться с разумом»247De Div. Nom. IV, 2.. Но воздержание от всех осязательных удовольствий как ничто иное способствует достижению человеком блага разума, в связи с чем читаем о том, что отрокам, которые питались овощами, «даровал Бог… знание и разумение всякой книги и мудрости» (Дан. 1:17). Следовательно, уклоняющая от всех таких удовольствий бесчувственность не греховна.

Возражение 3. Далее, вряд ли греховно то, что является действенным средством удаления от греха. Но наиболее действенным средством удаления от греха является избегание удовольствий, которое свойственно бесчувственности. Так, по словам философа, «если мы сможем отдалить от себя удовольствие, то меньше будем совершать проступки»248Ethic. II, 9.. Следовательно, в бесчувственности нет ничего порочного.

Этому противоречит следующее: противным добродетели может быть только порок. Но философ сказал, что бесчувственность противна благоразумию249Ethic. II, 7; III, 14.. Следовательно, бесчувственность является пороком.

Отвечаю: всё, что противно естественному порядку, порочно. Затем, природа привносит удовольствия в те деятельности, которые человеку жизненно необходимы. Поэтому в естественном порядке человеку надлежит пользоваться этими удовольствиями в той мере, в какой они необходимы для его благополучия в смысле сохранения вида или индивида. Таким образом, если кто-либо в своём избегании удовольствий доходит до отказа от необходимого для сохранения природы, то он, действуя наперекор порядку природы, грешит. И это мы усваиваем пороку бесчувственности.

Однако при этом до́лжно иметь в виду, что в некоторых случаях воздержание от возникающих из подобных деятельностей удовольствий бывает достойным похвалы и даже необходимым для достижения цели. Так, некоторые воздерживаются от обусловливаемых едой, питьём и соитием удовольствий ради телесного здоровья либо реализации тех или иных обязательств; так, атлеты и солдаты отказывают себе во многих удовольствиях ради исполнения своего долга. И точно так же кающимся ради восстановления душевного здоровья полезно прибегать как к своего рода диете к умеренности в удовольствиях, равно как и тем, кто жаждет созерцать божественное, крайне важно воздерживаться от плотских вещей. Но всё это, будучи сообразовано с разумом, не имеет никакого отношения к пороку бесчувственности.

Ответ на возражение 1. Даниил воздерживался от удовольствий не потому, что испытывал перед ними страх, как если бы они сами по себе были злом, но ради достойной цели, а именно чтобы благодаря воздержанию от телесных удовольствий достигнуть высот созерцания. Поэтому далее в тексте сказано о тех откровениях, которые были ему даны.

Ответ на возражение 2. Поскольку человек, как уже было сказано (I, 84, 8), не может использовать разум без [деятельности] своих чувственных сил, которые нуждаются в телесных органах, он ради возможности пользоваться разумом должен поддерживать своё тело. Но тело поддерживается посредством тех деятельностей, которые приносят удовольствие, и потому человек не может обладать благом разума, если он воздерживается от всех удовольствий. Однако эта потребность в телесных удовольствиях может быть большей или меньшей в зависимости от того, в бо́льших или меньших телесных силах нуждается человек для осуществления акта разума. Поэтому заслуживают похвалы за воздержание от многих удовольствий те, которые приняли обет созерцания и сообщения другим духовных благ посредством, так сказать, некоторого духовного порождения, но не те, которые обязаны осуществлять телесные работы или чувственное порождение.

Ответ на возражение 3. Для удаления от греха нужно не избегать всех удовольствий вообще, а не стремиться к ним больше, чем это необходимо.

Раздел 2. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ РАСПУЩЕННОСТЬ ДЕТСКИМ ГРЕХОМ?

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что распущенность не является детским грехом. Так, Иероним, комментируя слова [Писания]: «Если не обратитесь и не будете как дети» (Мф. 18:3), говорит, что «дитя не упорствует в гневе, не помнит обид, не наслаждается женской красотой», что явно противоречит распущенности. Следовательно, распущенность не является детским грехом.

Возражение 2. Далее, детям свойственны только естественные влечения. Но, по словам философа, «в естественных влечениях погрешают немногие»250Ethic. III, 13.. Следовательно, распущенность не является детским грехом.

Возражение 3. Далее, детей нужно поощрять и питать, тогда как вожделения и удовольствия, с которыми имеет дело распущенность, до́лжно расстраивать и искоренять, согласно сказанному [в Писании]: «Умертвите земные члены ваши – блуд...» и т. д. (Кол. 3:5). Следовательно, распущенность не является детским грехом.

Этому противоречат слова философа о том, что «понятие “распущенность” мы переносим на проступки детей»251Ethic. III, 15. Аристотель буквально использует термин не «распущенность», а «безнаказанность» или «необузданность»..

Отвечаю: о вещи говорят как о детской по двум причинам. Во-первых, постольку, поскольку она свойственна детям, но это не та причина, по которой философ считает грех распущенности детским. Во-вторых, по подобию, и именно в этом смысле грех распущенности называется детским. В самом деле, грех распущенности связан с одним из тех необузданных вожделений, которое можно уподобить ребёнку трояко. Во-первых, со стороны ожидаемой ими обоими награды, поскольку вожделение, подобно ребёнку, желает чего-то постыдного. Вот почему красивым в человеческих поступках считается то, что сообразовано с разумом. В связи с этим Туллий в разделе, озаглавленном им: «Привлекательность заключается в двух вещах», говорит, что «красивым является то, что соответствует превосходству человека с точки зрения отличия его природы от [природы] других животных». А между тем подобно тому, как дитя не следует порядку разума, так и влечение, как сказано в седьмой [книге] «Этики», «не следует за суждением»252Ethic. VII, 7.. Во-вторых, они подобны со стороны следствия. Ведь предоставленный собственной воле ребёнок становится более капризным, в связи с чем [Писание] говорит: «Необъезженный конь бывает упрям, а сын, оставленный на свою волю, делается дерзким» (Сир. 30:8). И точно так же вожделение, если ему потворствуют, набирает силу, в связи с чем Августин говорит, что «страсти, когда им потакают, обращаются в привычку, а привычка, когда ей не противодействуют, становится необходимостью»253Confess. VIII, 5.. В-третьих, со стороны применяемого в отношении их обоих средства. Ведь ребёнок исправляется путём обуздания, в связи с чем читаем: «Не оставляй юноши без наказания... ты накажешь его розгой – и спасёшь душу его от преисподней» (Прит. 23:13-14). И точно также, противясь вожделению, мы умеряем его настолько, насколько этого требует добродетель. Августин отмечает это, когда говорит, что при возведении своего ума к духовному и утверждении его в нём «побуждение привычки», то есть плотское вожделение, «прерывается и, сдерживаясь, постепенно ослабляется. Ибо пока мы следуем ему, оно сильно, а когда обуздываем, оно, хотя отчасти и сберегается, становится, конечно же, менее сильным». Поэтому философ говорит, что «подобно тому, как ребёнку надлежит повиноваться предписаниям воспитателя, точно также и вожделеющей [части души] надлежит повиноваться разуму»254Ethic. III, 15..

Ответ на возражение 1. В этом аргументе термин «детский» понимается как означающий то, что мы замечаем в детях. Но грех распущенности считается детским не в этом смысле, а по подобию, о чём уже было сказано.

Ответ на возражение 2. Желание принято считать естественным двояко. Во-первых, с точки зрения его рода, и в этом смысле благоразумие и распущенность связаны с естественными желаниями, поскольку они имеют дело с желаниями пищи и соития, которые определены к сохранению природы. Во-вторых, желание может называться естественным с точки зрения вида той вещи, которая необходима природе для её сохранения, и в этом смысле естественные желания редко приводят к греху. Действительно, природе потребно лишь то, что обеспечивает её нужды, в желании чего нет никакого греха, за исключением тех случаев, когда желают сверх необходимого, и только так, согласно философу, в естественных влечениях можно грешить255Ethic. III, 13..

Впрочем, есть и другие вещи, в связи с которыми часто грешат, а именно некоторые побуждения к желанию того, что измышлено человеческим любопытством, например диковинных кушаний или женских прикрас. И хотя дети не слишком интересуются подобным, тем не менее, по вышеприведённой причине распущенность считается детским грехом.

Ответ на возражение 3. То, что в детях естественно, нужно поощрять и питать, а то, что в них связано с недостаточностью разума, нужно, как было показано выше, не поощрять, а исправлять.

Раздел 3. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ТРУСОСТЬ БО́ЛЬШИМ ПОРОКОМ, ЧЕМ РАСПУЩЕННОСТЬ?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что трусость является бо́льшим пороком, чем распущенность. В самом деле, порок порицается зато, что он противен благу добродетели. Но трусость противна мужеству, которое, как уже было сказано (141, 8), как добродетель превосходней благоразумия. Следовательно, трусость является бо́льшим пороком, чем распущенность.

Возражение 2. Далее, чем большие трудности приходится преодолевать, тем меньше заслуживает упрёков тот, кто с ними не справился, в связи с чем философ говорит: «Не удивительно, если человек уступит сильным и чрезмерным удовольствиям или страданиям; напротив, он вызывает сочувствие, если противится им»256Ethic. VII, 8.. Но очевидно, что человеку труднее удерживаться от удовольствий, чем от других страстей; так, во второй [книге] «Этики» сказано, что «с удовольствием бороться труднее, чем с яростью»257Ethic. II, 2., которая, пожалуй, сильнее страха. Следовательно, обуянная удовольствием распущенность является менее тяжким грехом, чем обуянная страхом трусость.

Возражение 3. Далее, греху присуща произвольность. Но трусость в большей степени произвольна, чем распущенность, поскольку никто не желает быть распущенным, тогда как некоторые желают избежать смертельных опасностей, что свойственно трусости. Следовательно, трусость является более тяжким грехом, чем распущенность.

Этому противоречит сказанное философом о том, что «распущенность больше походит на нечто произвольное, нежели трусость»258Ethic. III, 15.. Следовательно, она более греховна.

Отвечаю: одно можно сравнивать с другим двояко. Во-первых, со стороны материи или объекта; во-вторых, со стороны согрешающего человека, и в обоих случаях распущенность является более тяжким грехом, чем трусость.

Во-первых, со стороны материи. Ведь трусость остерегается смертельных опасностей, желание избегнуть которых обусловливается в первую очередь необходимостью сохранения жизни. Распущенность же, со своей стороны, имеет дело с удовольствиями, желание которых не столь необходимо для сохранения жизни, поскольку, как уже было сказано (2), распущенность связана не столько с естественными желаниями и удовольствиями, сколько с присовокуплёнными к ним. Но чем более необходимо то, что побуждает к греху, тем менее тяжек грех. Поэтому со стороны объекта или побуждающей материи распущенность является более прискорбным пороком, чем трусость.

И точно также [распущенность является более прискорбным пороком] со стороны согрешающего, причём трояко. Во-первых, потому, что чем более здраво способен человек мыслить, тем более тяжек его грех (ведь никто не вменит греха сумасшедшему). Но чрезмерные страдания и страхи, особенно в случае смертельной опасности, потрясают человеческий ум, чего нельзя сказать о побуждающих к распущенности удовольствиях. Во-вторых, потому, что грех тем тяжелей, чем он произвольней. Но распущенность в большей степени произвольна, чем трусость, и на это есть две причины. Первой является та, что обусловленные страхом поступки связаны с принуждением со стороны внешнего действователя, и потому, как сказано в третьей [книге] «Этики», они произвольны не просто, а смешанно259Ethic. III, 1., тогда как совершенные ради удовольствия поступки произвольны просто. Второй причиной является та, что поступки распущенного в большей степени произвольны индивидуально и в меньшей степени – в общем. Ведь никто не желает быть распущенным, однако становится распущенным тогда, когда соблазняется индивидуальными удовольствиями. Поэтому самым действенным средством от распущенности является отказ от сосредоточенности на единичностях. В случае же трусости дело обстоит иначе, поскольку совершаемый человеком частный поступок, например, когда он бросает свой щит и тому подобное, менее произволен, тогда как общая цель, например, спасение бегством, более произвольна. Но то, что в большей степени произвольно в конкретных обстоятельствах совершаемого поступка, является в большей степени произвольным просто. Поэтому распущенность, будучи произвольной просто в большей степени, чем трусость, является бо́льшим пороком. В-третьих, потому, что легче найти средство от распущенности, чем от трусости. Действительно, являющиеся материей распущенности удовольствия от еды и соития могут случаться ежедневно, что даёт человеку возможность безопасно и часто практиковаться в их отношении с тем, чтобы стать умеренным. В то же время смертельные опасности возникают редко, а частое столкновение с ними ради преодоления трусости для человека весьма опасно.

Ответ на возражение 1. Превосходство мужества над благоразумием можно рассматривать двояко. Во-первых, со стороны обладающей аспектом блага цели, а именно постольку, поскольку мужество в большей степени определено к общему благу, чем благоразумие. С этой точки зрения трусость несколько хуже распущенности, поскольку некоторые из трусости отказываются защищать общее благо. Во-вторых, со стороны трудности, поскольку выносить смертельные опасности труднее, чем воздерживаться от каких бы то ни было удовольствий, и с этой точки зрения трусость не может быть хуже распущенности. В самом деле, большей силой из двух является та, которая превозмогает другую, и потому уступка большей силе свидетельствует о меньшем пороке, а уступка меньшей силе – о большем.

Ответ на возражение 2. Побуждающее избегать смертельных опасностей чувство самосохранения присуще нам по природе в гораздо большей степени, чем какие бы то ни было связанные с сохранением жизни удовольствия от пищи и соития. Поэтому страх перед смертельной опасностью превозмочь гораздо труднее, чем желание удовольствия от пищи и соития, хотя с последним бороться труднее, чем с яростью, страданием и тем страхом, который обусловливается каким-либо иным злом.

Ответ на возражение 3. Трусость в большей степени произвольна с точки зрения общего, а не частного, то есть она произвольна не просто, а в ограниченном смысле.

Раздел 4. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ РАСПУЩЕННОСТЬ САМЫМ ПОСТЫДНЫМ ГРЕХОМ?

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что распущенность не является самым постыдным грехом. В самом деле, стыд усваивается греху точно так же, как почёт усваивается добродетели. Но некоторые грехи, такие как убийство, богохульство и тому подобные, тяжелей распущенности. Следовательно, распущенность не является самым постыдным грехом.

Возражение 2. Далее, наиболее общие грехи, пожалуй, менее постыдны, поскольку люди их меньше стыдятся. Но грехи распущенности являются наиболее общими, поскольку связаны они с тем, что обычно используют в человеческой жизни и в отношении чего многие грешат. Следовательно, не похоже, что грехи распущенности являются самыми постыдными.

Возражение 3. Далее, философ говорит, что благоразумие и распущенность имеют дело с человеческими влечениями и удовольствиями260Ethic. VII, 7.. Но некоторые влечения и удовольствия, а именно, как пишет философ, звероподобные и обусловленные болезнью, более постыдны, чем человеческие влечения и удовольствия261Ethic. VII, 6.. Следовательно, распущенность не является самым постыдным грехом.

Этому противоречит сказанное философом о том, что «распущенность с полным правом можно считать достойной большего порицания, чем другие пороки»262Ethic. III, 13..

Отвечаю: стыд представляется противным почёту и славе. Но почёт, как уже было сказано (103, 1), удостоверяет превосходство, а слава означает ясность. Таким образом, распущенность является самой постыдной по двум причинам. Во-первых, потому, что она более всего противна человеческому превосходству поскольку, как было показано выше (141, 2), она связана с теми удовольствиями, которые общи нам и более низменным животным. Поэтому [в Писании] сказано: «Человек, который в чести и неразумен, подобен животным, которые погибают» (Пс. 48:21). Во-вторых, потому, что она более всего противна человеческой ясности и красоте – ведь являющиеся предметом распущенности удовольствия помрачают свет разума, на котором зиждутся ясность и красота добродетели (по той же причине эти удовольствия считают наиболее рабскими).

Ответ на возражение 1. Как говорит Григорий, «грехи плоти», которые он относит к распущенности, отягчены меньшей виной, но при этом более срамны263Moral. XXXIII.. Причина этого состоит в том, что мерой вины является неупорядоченность в отношении цели, в то время как мерой срама является неприличность, которая в первую очередь зависит от несоответствия греха согрешающему.

Ответ на возражение 2. Общность греха уменьшает неприличность и постыдность греха в том, что касается мнения людей, но не в том, что касается природы самих пороков.

Ответ на возражение 3. Когда мы говорим о том, что распущенность является самой постыдной, то имеем в виду её сравнение с человеческими пороками, а именно теми, которые связаны с человеческими страстями, в той или иной мере сообразующимися с человеческой природой. Те же пороки, которые не соответствуют модусу человеческой природы, ещё более постыдны. Однако и эти пороки могут быть сведены к роду распущенности со стороны избыточности, как, например, когда человек получает удовольствие от пожирания людской плоти или совершения противоестественного греха.