Онлайн чтение книги На сопках маньчжурии
Третья глава

1

Джон Винтер, отец Винтера, торговавшего во Владивостоке, плавал на своем бриге из Филадельфии в Кантон. Ост-Индская компания к этому времени уже потеряла торговую монополию, но дела ее по-прежнему были блестящи. Британцы проникали в Китай, применяя все средства для того, чтобы прибрать к рукам колоссальную страну! Они упорно стремились узаконить торговлю опиумом, но даже среди продажных правительственных чиновников многие сопротивлялись чудовищному намерению англичан.

Джон был свидетелем опиумных войн. Первая началась из-за того, что полномочный чиновник богдыхана Лин сжег в Кантоне двадцать тысяч ящиков опиума, причинив английским коммерсантам ущерб в десять миллионов долларов.

Англичане вторглись в страну; хорошо вооруженные войска их нанесли поражение китайцам. Договор, заключенный после победы, выгодный для Великобритании, возбудил ее аппетит.

Во второй войне Джон участвовал лично.

Союзная англо-французская армия, отбрасывая монгольские и китайские войска, подошла к Пали-Цяо, в двадцати километрах от Пекина. Тут случилось одно весьма удобное для союзников обстоятельство: китайцы нарушили правила европейского обращения с парламентерами. В ответ на это лорд Элджин приказал разграбить летнюю резиденцию императоров Юань Мин-юань.

Потом дворец, чудо архитектуры, сожгли.

Джон Винтер, вооруженный винчестером и двумя пистолетами, награбил столько, что мог считать себя вполне удовлетворенным. Погрузив награбленное на подводы, он вместе с войсками приблизился к Пекину, Толстые стены, окружавшие город, были усыпаны солдатами и жителями, с любопытством разглядывавшими иноземные войска, а те подводили мины и готовились взорвать стены вместе с любопытными.

Впрочем, Пекин сдался, и сделать этого не пришлось.

Однако судьба кампании не была решена. В побежденной столице не с кем было вести переговоры — правительство бежало в Жахэ. Младший брат богдыхана князь Гун был хотя и поблизости, но неизвестно где. Не доверяя ни англичанам, ни французам, он не желал вступать с ними в переговоры. Носились слухи, что собираются огромные китайские армии. Пекин будет осажден и взят измором.

В этом затруднительном для обеих сторон положении, когда можно было ожидать новых осложнений и кровопролития, союзники обратились с просьбой о содействии к русскому посланнику генералу Игнатьеву.

Европеец, он тем не менее отлично понимал законные права китайцев, и под его влиянием союзники предъявили умеренные требования.

Джон несколько раз посещал русское подворье, пристраиваясь к отправлявшимся туда союзным представителям.

У него создалось впечатление, что ни союзники, ни китайцы шагу не могут ступить без русских.

Мир был подписан.

Джон превратил награбленное в деньги и занялся новым делом.

Он приглашал жителей Срединной империи в Америку на выгодные работы и на выгодные должности. Его агенты рассказывали замечательные вещи про жизнь в заокеанской республике. Соблазненные простолюдины и образованные вступали на палубу американского брига.

Корабль выходил в море, и, когда берега Китая одевались дымкой, Джон вызывал к себе в каюту эмигрантов, записывал в книжку их имена, а матросы тем временем надевали на них кандалы. Джон отвозил свой товар на плантации Ост-Индии, в Перу, Калифорнию, на Кубу.

Он разбогател. Только много лет спустя выяснились все обстоятельства, содействовавшие его благополучию.

Своему сыну Альберту Винтер выделил небольшой капитал с таким расчетом, чтобы молодой человек не был беспомощен, делая свои первые шаги, но вместе с тем чтобы знал: капиталы отца принадлежат отцу, Альберт должен приобрести свои собственные.

К этому времени Китай уже понимал силу европейцев и уступал им свои права шаг за шагом. Англичане и французы отлично устроились в стране, и все более распространялись слухи о богатствах малонаселенной Маньчжурии.

На полученные деньги Альберт купил шхуну, пересек на ней океан и бросил якорь в бухте Мэя — так на английских и американских картах обозначали Владивосток. Он думал, что Владивосток будет для него кратковременным этапом на пути в Маньчжурию, но остался в Приморье надолго.

Он начал торговать. Однако успех его создала не торговля обычными рыночными товарами. Он скупал меха, золото, панты. Друг его, филадельфиец Лоусон, успевший проникнуть в Маньчжурию, преуспевал гораздо меньше.

Неприятности для Винтера начались тогда, когда в крае появился Попов. Этот русский купец внес замешательство в ряды иностранных и русских коммерсантов. Он торговал настоящими товарами, а не дрянью, купленной на аукционах Америки и Китая.

Пока Попов хозяйничал во владениях Лэя и Су Пу-тина, это было, в конце концов, терпимо, потому что касалось китайцев Лэя и Су Пу-тина. Но в последнее время Попов вторгся во владения самого Винтера, на побережье Японского моря, — правда, осторожно, всего в долину одной речонки… Но завтра он двинется в следующую… Хищник, пират!

Пиратство Попова заключалось еще в том, что он платил за соболей непомерно много: в зависимости от действительной рыночной цены! На такую противоестественную комбинацию американец не мог пойти. Он считал, что зауссурийская тайга принадлежит ему, и там он действовал по испытанному рецепту своих предшественников. За соболя предлагал порох, пули, блестящие пуговицы, скляночки и водку. Последнюю в неограниченном количестве. Мука и мануфактура ему самому обходились дорого, и он старался доставлять их как можно меньше.

Винтер плавал вдоль побережья, бросал якорь в бухтах св. Ольги, Тернея, Рынды и поджидал орочей, которые сходились сюда со своих речушек и ручьев.

Он научил клиентов пьянству, внушая им, что опьянение — самое достойное состояние человека. Постепенно люди привыкли к водке и уже не могли без нее обходиться. Сотни охотников ждали с тревогой появления Винтера. А вдруг не приедет? Без водки — смерть. Они не торговались, они просто к ногам купца клали свою добычу.

Винтер грузил пушнину на лодку или коня, перевозил на шхуну и отправлялся дальше.

Здесь было его царство. Губернатор благоволил к нему. Ежегодно, возвращаясь из Америки, Винтер посещал его и подносил подарки. В Приморье он имел неограниченные права торговли, даже водкой и спиртом Но все-таки, во избежание всяких неожиданностей, он принял в компанию русского купца Аносова. Отличный торгаш! С живого и мертвого дерет шкуру. Во Владивостоке уже имеет два магазина. Ему ничего не нужно объяснять, сам все понимает.

Свой дом во Владивостоке Винтер построил так, как всегда строили свои дома американские купцы. Длинное одноэтажное здание из серого дикого камня делилось на две половины: в левой — склад товаров, в правой — две комнаты, освещенные широкими окнами с частым переплетом.

Первая комната — столовая — могла вместить за длинным столом сотню обедающих. Вторая — служила кабинетом и спальней. Спал Винтер на диване, а постельные принадлежности бойка прятал в шкаф.

Винтер пригласил Попова к себе распить бутылку рому. В кабинете на письменный стол поставил рюмки, стаканы, ром и сладкую вишневку.

— За общность наших интересов, — сказал он, поднимая рюмку и вытягивая ноги в серых коротких штанах и шерстяных коричневых чулках. — Люди торгующие — особая нация… Не так ли?

— В этом есть доля истины.

— Рад вашему согласию. Мой дорогой Попов, пейте ром и вишневку — американская, южнокитайского происхождения! А затем разрешите приступить к делу. Мой дорогой Попов, у вас совершенно превратное представление о коммерческой солидарности! Ведь вы разорите и меня и себя! Кажется, всему миру ясно великое значение принципов американской торговли! Мы свободны от предрассудков, мы не чопорные англичане. Вы замечали, скажем, в Нагасаки — входим в бар мы и англичане. Англичане сидят как деревянные и всё что то соблюдают. А мы вошли и положили ноги на стол. Это и приятно, и полезно для здоровья. Мы веселый торгующий народ. Любим дело и веселье. Почему вы мало пьете? По вашему телосложению можно заключить, что вы можете пить как известный пьяница мистер Бахус!

Итак, во-первых, вы отправились в мои районы, не вступив со мной ни в какое соглашение. Во-вторых, вы как с охотниками торговали? Вы им какой товар повезли? Ведь это же дикари!

— Они русскоподданные!

Винтер с шумом выпустил огромный клуб дыма и так повернулся на стуле, что стул затрещал.

— Что значит — русскоподданные?! Берите пример с нас, американцев. У нас в Америке тоже есть американские подданные — индейцы. У нас такая точка зрения: их не должно быть! Зачем Америке дикари?! Зачем России дикари? Наш торговый принцип таков: раз дикари существуют, надо с них взять все, а потом долой, в могилу! Зачем России орочи? Пусть они пьют спирт и несут нам соболей.

— У меня другая точка зрения, — сказал Алексей Иванович. — Я думаю, что соболя должны водиться не переводиться, а охотники на них должны быть здоровые и трезвые, иначе они ничего не добудут.

Винтер захохотал:

— Водиться не переводиться! Охотники здоровые и трезвые! Вам нужно миссионерскую рясу! Мой дорогой Попов, зачем соболям и охотникам водиться не переводиться? Вы, я вижу, хотите задержать процесс мирового развития. Коммерция — мировая сила. Она приходит в Приморский край. Вокруг дикари, панты, соболя, женьшень, золото. Она берет всё, она поглощает! Понимаете ли? Были дикари — и нет дикарей. Поглотила! Были соболя — и нет соболей. Поглотила. Было золото — оно у нас! После того как коммерция вступает на территорию какой-либо страны, страна меняет облик. Это великолепно! Не будет соболей, лесов, дикарей, будет что-либо другое… Вы понимаете? Это вдохновляет! Пейте ром…

— Ром тоже вдохновляет?

— О! Не надо жалеть! Коммерция — это торжество. Ни-ка-кой жалости! Видите — сколько я вам открыл секретнейших секретов? Вы же хотите торговать на началах совершенно немыслимых — какого-то непостижимо отсталого равновесия! Вы хотите оставить соболей на развод. Глупости, какой развод? Если вы оставите хоть одного соболя, Су Пу-тин все равно возьмет его, самые норы соболиные ножом вычистит. А ваших дикарей обратит в рабов и истребит. Он жаден, но действует сообразно высоким законам коммерции. Нарушающему закон — возмездие!

Винтер набил трубку и засопел.

Беседа закончилась.

Винтер не мог понять причин, побуждающих человека поступать таким образом, как Попов. Может быть, он просто-напросто задумал уничтожить своих конкурентов?

Да, конечно! Змеиный ход! Притворяется добродетельным миссионером. Но берегись: конкуренты — не овечки!

2

Винтер на Дальнем Востоке чувствовал себя спокойней, чем где-либо в Соединенных Штатах. Он не боялся ничего и никого во Владивостоке, на водах и землях, окружающих его… И он, конечно, не мог допустить, чтоб какой-то русский Попов вышибал его, Винтера, с тех земель, которые он считал своими, и отнимал от него те прибыли, которые принадлежали ему.

Он возьмет здесь все, что должен взять деловой человек, и, взяв, оставит пустыню… Что ж, пустыня — это очень и очень хорошо. Пустыня входит в планы господа, ибо, если б она не входила в его планы, — пустынь не было бы… Христос спасался в пустыне, многие великие святые стали святыми в пустынях…

— Что ты можешь на это сказать, Аносов?

Аносов пил маленькими глотками ром. Он не интересовался божественными предначертаниями, и вопрос о том, будет или не будет его родной край пустыней, не занимал его. Он хотел мехов, опиума, золота, всего того, что давало деньги, с такой страстью, что вообще не мог представить себе людей, которые могли думать и чувствовать иначе.

— Надо взять все. Не отдать же Попову!

— Правильная точка зрения, — сказал Винтер. — Я не люблю лукавых людей; коммерсанты не только великое содружество, это нация. Я ему протянул руку, а он начал петли плести.

— Опасный человек.

— Но я и не таким отправлял нож в живот… Не беспокойся!

Аносов сделал глоток и взглянул прищурившись на своего компаньона.

— Если… вы обещаете мне кое-какой процентик, я вам расскажу про поповские петли.

— Какой это процентик?

— Скидочку с ваших товаров… Ведь дрянь невозможная..

— Американским товар в хорошей упаковке — дрянь?

— Вот разве что упаковка хороша.

Но Винтер не склонен был терять свои проценты; он поставил на стол вторую бутылку рома и ждал.

— Дешево платите, — вздохнул Аносов. — Я выжига, но вы… — Он налил в стакан рому. — Черт с вами уж… Попов нанял китайцев! Переманил всех супутиновских и нанял новых, — их ведь как мурашей… Китайцы пойдут в шампунках вдоль берега, повезут товары, войдут во все реки и ручейки; подымутся вверх до ключей, найдут охотников в их шалашах, продадут им товары, возьмут меха.

Винтер молчал, курил и смотрел в окно на бухту, где, свернув паруса, стояла «Акула» и сотни китайских шаланд, занимавшихся в заливах добычей морской капусты и трепангов.

— Не посмеют продать Попову: я с них шкуру спущу!..

— Китайцам не продадут? — поднял палец Аносов, удивляясь недомыслию Винтера. — Если придут китайцы, охотник послушает их, а не нас с вами. Забыли, какой порядок они установили в тайге?

Винтер засопел трубкой. Ход, предпринятый Поповым, был серьезен. Пожаловаться губернатору? А что сделает губернатор? Запретит китайцам плавать вдоль берегов? Как бы не так. Не посмеет, будет бояться, что китайцы пожалуются своему правительству. Петербург не любит подобных жалоб.

— Я сам все сделаю, — сказал наконец Винтер, — а ты, Аносов, мне поможешь…

3

Они вышли на «Акуле» в залив Петра Великого и поднялись к северу. Была ранняя весна, воздух и вода были необычайны по своей прозрачности. Когда Аносов смотрел с палубы, ему казалось, что он видит до самого дна и что вода в море такой непомерной тяжести и плотности, что по ней пешком можно пройти.

Сквозь безлистую береговую тайгу проступали разноцветные скалы, в коричневой и черной вязи стволов и ветвей яркими пятнами светила зелень кедров… Синее небо, лазурное море! Если б Винтер склонен был предаваться красотам природы, он получил бы большое удовольствие. Но природа интересовала его меньше всего. Аносов был прав: вдоль берегов пробирались китайские шампунки.

Через две недели Винтер снова снялся с якоря в Золотом Роге и направился в свои бухты за пушной данью. И здесь Аносов оказался прав: поджидало Винтера незначительное число охотников, да и те почти не имели соболей.

Винтер сидел на берегу возле палатки с водкой и спрашивал:

— Вы что же, соболей разучились ловить? Где соболя?

— В этом году были очень хитрые соболя, — уклончиво отвечали охотники.

— Барсуков нанесли! С ума сошли, зачем мне барсуки?!

Но пришлось взять и барсуков; однако не в уплату долга, а просто так взял. Охотники остались довольны — они боялись его гнева.

«Акула» покинула бухты. Ветер был отличный, шхуна легко носилась неподалеку от берегов.

На борту из неамериканцев был один Аносов.

Ранним утром со шхуны заметили шампунку. Она шла под своим черным квадратным парусом.

«Акула» устремилась наперерез. Шампунка спокойно спускалась к югу. В бинокль Винтер и Аносов видели двух китайцев в стеганых куртках — один на руле, второй при парусе. И тогда, когда «Акула» была уже совсем близко, китайцы продолжали спокойно держаться своим курсом. Но вот со шхуны спустили шлюпку, в нее прыгнули вооруженные матросы.

Китайцы всполошились, спустили парус, стали юлить к берегу, но шлюпка их настигла… борт к борту!..

— Чего твоя? Ходи, ходи… наша хороши люди…

Три матроса перебрались в шампунку, в руках винчестеры. Еще три остались в шлюпке, подняли винчестеры и прицелились.

— Но, но! — кричали матросы, перебрасывая китайские мешки в шлюпку. Море было пустынно, кроме американской шхуны — никого…

Рулевого привязали к борту, товарища его — к мачте.

Подошла шлюпка с балластом.

Все делалось быстро. Шампунку нагрузили камнями, пробили дно, и она исчезла в волнах вместе с хозяевами.

В ушах Аносова долго стоял истошный вой людей, понявших, что им нет пощады. В глубине моря, в прозрачной воде, долго еще маячила шампунка, точно перестала погружаться.

— Да, — сказал Аносов, — вот и вся поповская затея. — Он взмок от пота, но старался держаться так же просто, как и Винтер. Разве он не убивал людей? Чертов Корж догадался тогда. Но одно дело выстрелить в спину манзе в чаще леса, таясь не только от других, но и от самого себя, а другое — здесь, среди бела дня, целым гуртом расправляться с людьми.

«Как баранов», — думал он, стоя у борта и все смотря в глубину моря.

Полмесяца плавал Винтер вдоль берегов. Он уничтожил тридцать шампунок, утопил сто человек и совершенно даром приобрел огромное богатство.

Вот, господин Попов, как надо быть осторожным с людьми торговой нации. А вы думали нанести своему коллеге смертельный удар. Конкурент — страшная сила. Вас предупреждали!

Спустя некоторое время по Владивостоку поползли слухи. Поводом для них была одна из шампунок… Она всплыла, у нее было пробито дно, к ней были привязаны люди…

Но мало ли кто может пиратствовать в океане?!

4

Винтер частенько плавал в Японию, но всегда по делам, а вот сейчас обстоятельства принимали такой характер, что следовало съездить на острова и без дела.

В Корее вспыхнуло восстание!

Причины, вероятно, были существенные: народ восстает тогда, когда насилие и эксплуатация достигают предела и когда у него нет иного выхода.

Но Винтеру не было дела до корейского народа — его интересовали те внешние силы, которые должны были вступить в игру в связи с восстанием.

«Акула» распустила паруса и прибыла на иокогамский рейд. На якоре пятнадцать английских пароходов, три американских. Всюду снуют белые паровые катера и серые шлюпки с военных судов.

К шхуне причалила остроносая фунэ. Голые, с одной повязкой на бедрах, лодочники терпеливо ждали пассажиров. Подошла джонка с товарами. Здесь были изделия из черепахи, слоновой кости, лакированные коробки, корзинки, плетенные из рисовой соломы, пестрые кимоно, ярко раскрашенные веера.

Винтер глядел с борта шхуны на плавучую лавку, а хозяева — на него, весело, дружелюбно улыбаясь. Не дождавшись от Винтера желания что-либо купить, они отправились дальше, а их место заняла лодка с фруктами.

Но и фрукты не понадобились Винтеру. Он спустился в фунэ, добрался до берега, сел в рикшу, назвал адрес своего приятеля Джемса Хита и покатил по улице. Народу было много, дзинь-рикися то и дело звонил в звонок, прикрепленный к оглобле. Суетливая толпа, дзинь-рикися, велосипедисты, магазины — создавали впечатление деятельной жизни.

Джемс Хит в Японии покупал и продавал японские и американские товары — комиссионер, акционер, директор. Женитьбой на японке он облегчил себе жизнь и понимание чужого народа.

Приятеля он встретил на просторной веранде, которая, как и весь дом, прилепилась к красноватым скалам. Отсюда открывался вид на город и залив.

На веранду принесли столики, друзья ели европейские и японские кушанья; пришли японцы, говорили с хозяином по-японски и по-английски о рисе, бобах, угле, машинах.

Винтер сидел в лонгшезе, покачивался, курил и слушал.

Какие перемены произошли в этой стране за последние годы!.. Реформы за реформами! Погруженная в свои собственные, японские сновидения, легкая добыча любой деятельной нации, Япония теперь сама вступает на путь деятельной внешней политики.

— С кем же будет война? — спросил Винтер, полулежа в лонгшезе, покачиваясь и обвевая себя веером. — Ведь реформы не производят ради реформ. Накопившаяся сила должна быть излита.

— Скажем, война с Кореей!

Снизу, с улицы, доносились сухой звонкий стук гета, трещотка газетчика, остановившегося на углу, и тот неясный шум, который исходит от множества ног, шаркающих по земле в мягкой обуви.

— Но причины для войны с Кореей? — спросил Винтер.

— Друг мой, неужели не найдется причин? Хотя бы та, что корейцы запретили японцам ловить рыбу около своих берегов!

— Ты думаешь, она захватит Корею? А что скажет на это Китай?

Джемс Хит задумался.

— У Ли Хун-чжана всего несколько боеспособных дивизий. Маньчжурский двор слишком высокомерен, он не займется серьезными реформами: ведь Китай под управлением ныне, царствующей династии не может дойти до такого положения, чтобы нуждаться в серьезных реформах! Такова логика, понимаешь? Но Китай огромен… и умеет ненавидеть… Война действительно может вспыхнуть… Нам, американцам, нужно, чтобы Япония встряхнула Китай. Она влезет в какую-нибудь щель, а мы уже влезем вовсе.

Друзья обмахивались веерами, пили прохладительное.

— А если война и не вспыхнет, то самое существование Японии, готовой к вооруженному броску, оздоровит международную атмосферу на Дальнем Востоке… Китай, во всяком случае, будет послушней и, как это ни странно, — Россия, бесконечная деспотия Николая! Ты думал об этом? Постоянно думаешь? Отлично! Об этом надо думать прежде всего… Мой знакомый англичанин Юнг сказал: Россия расползается по Азии, как лишай. Сравнение не делает чести художественному вкусу Юнга, но вполне выражает его беспокойство. В самом деле, Россия уж очень по-хозяйски устраивается в своих азиатских владениях.

Сибирская железная дорога, от Балтики до берегов Тихого океана! От этой дороги ничего не стоит провести ветку к Персии, Афганистану, Тибету… До Индии от нее рукой подать, — до Индии, в которой живут вечные непонятные симпатии к русским! Русские стали вхожи в Маньчжурию. А ведь Маньчжурия рядом с Китаем. В Китай же Англия не намеревается кого-либо пускать. Вот насущная ее забота — ослабить русских! В этом пункте мы, американцы, согласны с англичанами, Я давно живу в Японии, давно веду здесь дела, но, мой друг, скажу: Маньчжурия — золотое дно… Все мои симпатии на стороне этой провинции. У меня хорошие отношения с ее губернатором… Но пока Маньчжурии угрожают русские, моя судьба неизвестна. Мы и русские разно смотрим на вещи. Мы не боимся конкуренции, а они не хотят ее. Что ж, у нас есть союзница, маленькая воинственная Япония… Я думаю, ее солдаты отлично защитят в Маньчжурии наши интересы.

Среди новых знакомых Винтера был лейтенант Саката. К этому знакомству Винтер теперь отнесся с особенным вниманием. Они сблизились. Вместе ходили по ресторанчикам и вместе поехали отдохнуть в Йокосуку, курорт около Иокогамы, некогда рыбацкую деревушку. Полтора часа поезд мчался по скалам, над скалами, мимо домиков, сосен с ветвями, вывернутыми ветром, мимо троп, по которым катились велосипедисты, шли пешеходы, животные.

Йокосука оказалась живописным городком, однако реже всего в нем можно было встретить отдыхающих на курорте. На каждом шагу попадались военные матросы и надписи по-английски и по-японски: «Снимать фотографии запрещено».

— Это военный курорт? — спросил Винтер, стягивал с себя короткие шерстяные штаны и жаркие шерстяные чулки.

Саката прищурился:

— Йокосука — морской курорт для подготовки матросов!

После купания они лежали на песке под освежающим ветром, а потом вскарабкались на высокий холм.

— Священное место, — пояснил Саката, указывая на могилу. — Здесь похоронен Вильям Адамс — первый англичанин в Японии. Он приехал к нам в тысяча шестьсот десятом году на голландском судне. Он умел строить корабли! Его искусство так понравилось нам, что его не отпустили назад. Он жил здесь как король, женился на японке. Ему сказали: выбирай, какую хочешь. И он выбрал. Вот его могила, а вот ее могила. Святое место нашей любви к англосаксам!

Саката рассказывал Винтеру о военных школах, о новом порядке назначения офицеров, о том, как принимаются новобранцы… Армия уже достигла огромной цифры — двести тысяч! Но должна быть в полмиллиона и даже в миллион!

— Зачем же такая большая? — полюбопытствовал Винтер.

— Япония страна маленькая, поэтому.

Оба засмеялись.

Когда Винтер рассказал Хиту о своей поездке на курорт, Хит свистнул:

— Ты не видел там ни пушек, ни фортов?

— Ничего, кроме могилы Адамса!

— Надо тебе сказать, что Йокосука менее всего курорт. Это последнее слово крепостного искусства — японский Гибралтар. Форты строили по планам немецких инженеров. Немцев в Японии уважают. Особенно после Седана. Конституция по образцу Бисмарка, армия по образцу прусской. Один из виднейших японских генералов Ойяма — друг и поклонник Мольтке…

5

Винтер вернулся во Владивосток в глубоком раздумье. На берегах Тихого океана появилась новая сила. Умный человек должен извлечь выгоду из событий, которые неминуемо разразятся.

И события разразились.

Японцы заняли в Сеуле королевский дворец; королевою семью перевезли в свое консульство, и новый глава правительства, беспомощный восьмидесятилетний Те Уонь Гунь, объявил священную войну за «независимость» Кореи. Смысл этого объявления заключался в том, что на помощь против Китая он призывал японцев.

… Так, так… все делается с соблюдением установленных между народами правил!

Началась японо-китайская война.

События развивались стремительно: семнадцатого сентября китайский флот встретился с японским, китайцы несколько превосходили силами своих противников, но проиграли сражение, потому что японские суда были вооружены скорострельными пушками.

Японцы вторглись в Маньчжурию. Десантная армия появилась перед Порт-Артуром, который считался неприступной крепостью. В самом деле, крепость могла быть неприступной, но лучшие батальоны ее гарнизона были отправлены на Маньчжурский фронт, крепостные пушки, не установленные в гнездах, валялись на земле. Кроме того, большая часть вооружения, присланного европейцами, оказалась непригодной. Порт-Артур был взят.

Маньчжурское правительство предложило мир. Япония не возражала, она согласилась на переговоры, однако, когда приехала делегация, японцы целую неделю рассматривали ее полномочия и наконец объявили недостаточными. То же самое повторилось со вторым и третьим составом делегаций. Япония издевалась над своим старым соседом, у которого столько времени черпала свою духовную пищу. Войска ее тем временем забирались в глубь Маньчжурии. Уже вся южная Маньчжурия была в руках японцев. Только узкий горный хребет отделял японскую армию от провинции Чжили. Дорога на Пекин была открыта. Тогда Япония, боясь поднять против себя весь китайский народ, заключила мир. По Симоносекскому договору она получала Ляодун, Тайвань, Пескадорские острова и огромную контрибуцию.

Винтер был доволен. В самом деле, кто из американцев мог быть этим недоволен?

Китайский великан повержен и станет добычей предприимчивых людей.

Очень хорошо, что Япония захватила много земли. Это не угрожает американцам. Вот милой России придется не сладко. Япония вгрызается в самую мякоть Китая, и там, в этой мякоти, найдется местечко для американцев, а для русских — нет… Кроме того, неприятно будет русским иметь японцев в Ляодуне, рядом со своим Приморьем; теперь уж для всех ясно, что японская армия не хуже любой европейской армии. Недаром Лондон решил считать Японию равноправной с европейскими державами.

…«Так-то, милые русские!» — Винтер потирал руки.

Но практически мирный договор принял несколько неожиданные для Винтера формы.

Ляодуна Япония не получила. Вмешалось русское правительство, Франция и Германия поддержали его. Три военные державы посоветовали Японии умерить свой аппетит. Для того чтобы совет был доходчивее, к берегам победительницы отправился соединенный флот.

Япония испугалась новой войны и приняла совет. Она отказалась от Ляодуна.

После войны Винтер особенно подружился с японским консулом Суваки. Японцев в крае становилось все больше. Они открывали торговые дома, представительства и магазины. В русских водах ловили сельдь, кету и другую рыбу.

Консул Суваки много путешествовал по краю. В Ханкайской долине он провел немало времени, интересуясь флорой этой теплой, парной низменности. Его сопровождали ботаники и почвоведы. Они брали пробы и приходили к выводу, что ханкайская земля плодородна в самом хорошем японском смысле, то есть может родить отличный рис! Занятия ботаникой и почвоведением были, несомненно, чисто научными занятиями консула, и он среди жителей Владивостока слыл образованным, с научными, краеведческими склонностями человеком.

Когда было основано Общество изучения Амурского края, Суваки вступил в его члены.

Винтер частенько навещал консула. Если беседа затягивалась, он оставался ночевать. Тогда утром в комнату к нему врывались уборщицы. Сразу — десять! Одна собирала постель, другая возилась с занавесками и окном, третья — со столиками, четвертая — с пылью в углах. Винтер не успевал натянуть на себя штаны, как женщины, не переставая тараторить на своем стеклянном языке, уже кончали уборку, уже исчезали из комнаты, уже ветер врывался в открытые окна.

Винтер говорил консулу:

— Отличная прислуга. Заведу у себя ваших мусмэ.

Беседы с Суваки были самые разнообразные. Блестя глазами, консул частенько рассказывал гостю про героев японской истории. Он не находил нужным упоминать, как сыновья убивали отцов, как буддийские священники организовывали разбойничьи шайки, как друзья предавали друзей. Он рассказывал о преданности и верности. Эти случаи казались Винтеру скучными, но, чтобы не обидеть хозяина, он слушал, обильно куря и жуя японские сласти.

Разговор становился интересным тогда, когда Суваки переходил к судьбе японского народа.

— Друзья-американцы должны знать, что судьба эта чудесна… Японцы станут одним из самых сильных народов мира, может быть, самым сильным… кроме американцев, — добавлял он, и Винтер кивал головой. — Мы будем побеждать в каждой войне.

Суваки был сравнительно высок ростом и даже плотен, но рядом с Винтером казался юношей. Юноша вставал и в беленьких носочках бегал по циновкам мимо крошечного письменного столика.

— Вы будете побеждать в каждой войне, Суваки-сан? — спросил однажды Винтер.

— Мистер Винтер, — ответил с глубоким убеждением Суваки, — это неизбежно. Вы, конечно, не буддист и с исчислениями эр незнакомы, но, даже рассуждая как естествоиспытатель, как ботаник, вы должны согласиться, что каждый цветок цветет в свое время. Сейчас время Японии!

— Итак, вы будете побеждать в каждой войне — великолепно! А вот взгляните… — Винтер вынул из кармана номер «Тhе Jарап Times».

В газете была напечатана статья о том, что двадцать восьмого января близ города Амори погибло двести одиннадцать человек солдат и офицеров 2-го батальона 5-го полка. Им нужно было пройти из одного местечка в другое. Погода сначала была хорошая, потом начался снежный тайфун. Отряд заблудился. Командир отряда, потеряв надежду ориентироваться, отпустил подчиненных: идите кто куда знает. И люди пошли во все стороны. Они пропали в горах Японии… Мой дорогой консул, двести одиннадцать солдат и офицеров, в том числе три капитана и четыре лейтенанта, замерзли среди густого населения одного из ваших островов на простом переходе мирного времени!

Консул побагровел. Вырвал из рук Винтера газету и читал статью четверть часа.

Винтер терпеливо курил.

— Что же это за армия? — спросил он. — Ведь в Уссурийском крае какие выпадают снега и какие бывают морозы! А в Маньчжурии? Минус двадцать — двадцать пять частенько.

Солнце давно опустилось за Амурский залив. С Суйфунского холма, где стоял консульский дом, видны были бухта, замыкавшие ее мысы Чуркина и Эгершельда и паруса неизвестной шхуны, поворачивавшей из пролива.

Суваки оторвал глаза от газеты.

— У нас территориальная система комплектования, — сказал он тихо, — тринадцать дивизионных участков! Четыреста тысяч людей, тридцать шесть тысяч лошадей! У нас есть все, но только мало денег. Наши солдаты спят в неотапливаемых казармах… Патриоты говорят: «Хорошо! Закалка для японского солдата!» Я говорю: «Плохо, солдат слабеет! Много сил уходит на то, чтобы бороться с холодом!» Вы видели наших солдат?

— Ну как же!

— Если вы их видели на параде — это одно, если в казарме — другое… Вы знаете, у них круглый год холщовые брюки и холщовые кителя. Людям холодно, люди слабеют и болеют. Денег надо. Денег у нас мало.

— Деньги у вас будут. Вас все любят… кроме китайцев.

— Да, китайцы очень обиделись. Что поделать, они были побеждены.

— Но, мой дорогой консул Суваки, пусть даже холщовые штаны… но у себя дома, на прогулке… Армия! Подумайте, А вот фотографийка. — Винтер извлек из бокового кармана фотографию. — Она изображает движение пехотной роты по тому же несчастному для вас снегу.

На фотографии по колено в снегу брела рота. Вокруг поднимались горы, сосны, покрытые снегом, два солдата увязли так, что их вытаскивали… Впереди всех двигался офицер.

— Я думал, что он едет на коне, а потом полюбопытствовал взглянуть в лупу… вот, пожалуйста. Командир роты едет на солдате, не так ли?

Суваки взглянул в лупу:

— На солдате!

Винтер долго и мрачно хохотал.

— Но позвольте, почему офицер едет на солдате?!

— Господин Винтер, солдат очень уважает своею офицера.

— Солдат очень уважает своего офицера! Но ведь это невозможно! Ваш офицер беспомощен. По снегу его несут на руках! Кем он может командовать! Вы думали когда-нибудь о русской армии? Про Малахов курган что-нибудь слышали? Там погиб мой родственник. А Бородинское сражение вы хорошо изучили? Ведь вы образованный человек… Ах, вы даже имеете военное образование? Ну, тем более… Еще один вопрос: верно ли, что вы отказались от прекрасных немецких винтовок, которыми была вооружена ваша армия?!

— Да, и совершенно неизбежно! Немецких ружей больше нет. Есть наше ружье, вот, пожалуйста… — В простенке между окнами висела винтовка. — Скорострельное ружье нашей, японской системы… Магазин на восемь патронов…

Винтер внимательно осмотрел ружье.

— Но позвольте, ведь это почти маузер?!

— Да, но почти! Теперь это чисто японская винтовка!

— Что же вы с ней сделали? Сделали ее легче… так… а приклад-то грубоват… и нет ствольной накладки..

— Все очень хорошо, — сказал Суваки. — Должен нам сказать, что пуля у нас тоже новая — другой вес пули и поперечная нагрузка…

Консул заговорил военным языком. Винтер, торговавший всевозможным оружием, хорошо понимал его.

— Потом еще нововведение в нашей армии. Наш строевой офицер не принимает никакого участия в хозяйственных делах. Есть специальные офицеры-интенданты. Даже капитан роты не занимается хозяйством, он только готовит солдата к бою. О, наша армия не похожа ни на какую, вот вы увидите…

Консул стоял, опираясь на свое ружье. Винтер курил, смотря то на консула, то в потемневшее окно. Многие иностранцы, прожившие в Японии десяток-полтора лет, считали народ ее невоинственным. Японцы любят труд, поэзию, веселье! «И да, и нет, — подумал Винтер. — Воспитывать надо!»

Мусмэ принесли лакированные столики с чашечками, мисочками, блюдечками. В мисочках и на блюдечках лежали орехи в сахаре, апельсинные и лимонные ломтики, кусочки бобовой пастилы, крошечные пирожные, конфеты…

О многих вещах Винтер любил говорить с консулом, но об одной умалчивал: о своем убеждении, что судьбу краснокожих, некогда населявших Америку, должны разделить желтокожие Азии.

Об Азии, Китае и Маньчжурии Винтер думал всегда, как бы хорошо ни шли его дела в Приморье. Ом придумал два «закона природы». Первый: американцы должны иметь земных благ больше всех. Второй: американцы двигаются на запад.

Оптимистически настроенный президент Рузвельт придерживался тех же взглядов. Он говорил русскому посланнику: «Что касается флага в Маньчжурии, мы, американцы, о флаге мало думаем. Пусть флаг будет ваш, а деньги наши».

Однако мысль президента не нашла отклика в Петербурге: русские самостоятельно устраивались на берегах Тихого океана.

6

Как-то осенью Винтер возвращался с охоты на небольшой яхте, очень удобной для плавания вдоль берегов.

Недалеко от Посьетского залива он приметил флотилию шаланд на якорях, а между ними шампунки. Было осеннее прозрачное утро. Винтер видел в бинокль на шампунках голых молодых женщин, которые время от времени опускали через борт ноги и исчезали в глубине моря. Через много секунд они появлялись вновь, им протягивали руки и извлекали из лазурной пучины.

— Жемчуг достают! — Винтер направил яхту к шаландам.

Он познакомился с хозяином предприятия, худощавым японцем.

— Если не ошибаюсь… — начал Винтер, — помните Иокогаму, Джемса Хита, поездку в Йокосуку?! Ведь вы… лейтенант Саката? И мы с вами друзья?!

— О да, да! Совершенно верно.

Обычно на шаландах каюты грязны, но каюта Сакаты блистала чистотой. Старые знакомые уселись за столики, разговор зашел о жемчужном промысле и том, что лучшими добытчицами жемчуга в Японии считают молодых женщин; дело Сакаты процветает… У него сорок женщин, четыре котла с кипятком, куда бросают жемчужницы.

Выпили японской водки, английской и русской.

— Вы были таким доблестным офицером и вдруг отказались от военной службы! Маленькое жалованье, не так ли?

— Страна наша еще небогата…

Водку пили из крошечных чашечек.

— А скажите, — спросил Саката, — как понять: Америка, Япония — друзья… Зачем вы помогаете русским строить дорогу? Шпалы, мясо… Говорят, вы и рельсы повезете!

Винтер развел руками и засмеялся:

— Мой дорогой единомышленник! Великий закон коммерции!

Саката прикрыл глаза и глотнул русской водки.

Винтер мог давно покинуть шаланду. Но на ней было приятно, она едва покачивалась на сонной утренней волне; старый знакомый, наливавший водку, угощавший печеньем, сластями, папиросами, был тоже приятен, и Винтер не уходил.

— Вы только здесь ловите жемчуг, против Русского острова? — спрашивал он. — Не правда ли, отличная природная крепость! Взять этакую крепостцу, если ее приличным образом вооружить…

Саката достал из-под циновки карту Дальнего Востока и поставил палец на Сахалин.

— Здесь я был! Смотрите, Сахалин естественно замыкает цепь наших островов.

Потом поставил палец на Курилы, протянувшиеся от Хоккайдо к Камчатке.

— Курилы тоже замыкают? — поддразнивая, спросил Винтер.

— Камчатка замыкает! — так серьезно сказал Саката, что Винтер внимательно посмотрел на него. Из кожаного чемоданчика Саката вынул книжку… Зеленый переплет, огромные белые иероглифы… И ветка сакуры, и уголок восходящего солнца.

— Утида Рёхей! — сказал хозяин шаланд. — Это его книга «Гибель России»… Утида — великий японский патриот. Он основал общество «Черный дракон»… Члены общества знают, что они должны уничтожить Россию. Утида до того жаждет уничтожить Россию, что некоторые считают его безумцем.

— По-моему, гениальный человек! — пробормотал Винтер и спросил рому. Рома не было. Тогда он предложил перейти на яхту и выпить там.

Так и сделали. Солнце поднялось высоко, и вода становилась все лазурнее. Синели массивные горы Русского острова. Женщины спускались из шампунок в море и пропадали в его глубине. Маленькие тоненькие женщины, почти девочки.

Старые знакомые пили ром. Винтер говорил негромко:

— Я был недавно в Америке… Смелее, мой дорогой хозяин сорока женщин. Снимайте планы с Русского острова и других фортов Владивостока. Разве можно допустить, чтоб русские захватили Маньчжурию?

— О нет! Япония не допустит.

— Понимаете ли: одни русские! Почему? На каком основании? Кто они? Разве они идут на запад? Это мы, американцы, идем на запад.

Саката внимательно поглядел в глаза подвыпившего старого знакомого.

— Впрочем, это я так, — спохватился Винтер, — слова, слова!

Саката наконец вернулся на свою шаланду. Яхта подняла паруса и понесла Винтера во Владивосток.

Винтеру требовался простор. Россия была просторна, но ненадежна. У нее было много солдат, это было плохо. Маньчжурия, Маньчжурия, пустынная страна китайских индейцев, естественная добыча американцев, двигавшихся на запад.