Онлайн чтение книги Выбор и безальтернативность Choice and no alternative
1 - 5

— Слышь, кто там в туалете застрял? Подслушиваешь за нами?

— Кажется, сюда заходил Такеши…

— Бля, чё серьёзно? Там этот упырь? Это же в корне меняет дело! Эй, малой, дуй сюда, слушай, что расскажу. Ты тоже иди сюда — у меня идея.

— Ну?

Трус, ничтожество, мямля, скот, слюнтяй, хлюпик, лодырь, идиот, кретин, придурок, слабак, сукин сын, лентяй, зануда, отсталый, безмозглый, отаку, задрот, ботаник, сволочь, мразь, чмошник, болван, осел, олух, хлебушек, кирпич, козёл, бестолочь, недоумок, жаба, тряпка, дятел, отморозок, слабоумный, дегенерат, имбецил, лошара, баран, импотент, червяк, рохля, мусор, убожество, урод, убогий, посредственность, муха, ублюдок, позорище, подонок, мудак, гад, насекомое, тварь, пёс, сука, дворняга, собака, засранец, туалет, выродок, грубиян, хам, девственник, пугало, чучело, обезьяна, обоссанец, недомерок, паскуда, извращенец, сброд, грязь под ногтями, крыса, отребье, отброс, шваль, чурбан, вошь, таракан, упырь и пр., и т.д., и т.п.

Невероятное обилие оскорбительных слов, согласитесь? Даже я не мог предположить их примерное количество, как, впрочем, не мог предположить и того, сколько из этих слов будет адресовано непосредственно мне. Из перечисленных оскорблений есть хоть одно, которое некогда относили именно к Вам? Сколько раз Вас так открыто оскорбляли? Сколько раз эти оскорбления задевали Ваше достоинство? Сколько раз они попадали в точку? Сколько раз это была просто шутка?

Сколько раз?

Не помнишь? Вот и я не помню: сбился со счёта на первой сотне, если не на второй. Так будет происходить постоянно, это неизбежно. Всегда будут те, кто издевается, и те, кто терпит издевательства. Разве природа чем-то отличается? Полагаю, мы переняли все самые худшие черты от неё. То, сколько ты проживешь в природе, испокон веков определяется тем, кем ты родился и насколько сильно у тебя развит инстинкт самосохранения.

Средний процент выживаемости зайца в природе — менее 70%, а средний процент выживаемости волка — менее 40% при рождении и более 60% впоследствии. Это данные учёных, насколько мне известно. Сейчас мы наглядно видим среднюю выживаемость хищника и жертвы. Чем больше хищник, тем больше жертв ему нужно принять в пищу, чтобы удовлетворить свои потребности. Он будет питаться и духом жертвы, и её плотью, пока не насладиться сполна.

И разумеется, когда как травоядное удовлетворяется одной только травой, хищник, в свою очередь, находится в постоянном голоде и злобе. День и ночь. Его раздражает то, что он не может найти пищи, не покинув комфортную обстановку; его волнует то, что уже завтра он будет вынужден искать пищу для своего потомства; его тревожит то, что существует вероятность не найти пропитание до заката и умереть с голоду впоследствии.

Его раздражает, его волнует, его тревожит — он беспокоится за свою собственную шкуру и потребности своей шкуры, как бы двусмысленно это ни звучало.

Жертва думает, что это именно она находится в невыгодном положении, но это равно для них обоих.

Один всегда будет преследовать, а другой — всегда убегать.

Это неотъемлемый закон природы.

«Чем больше ты по габаритам хищник, тем сложнее тебе удовлетворять свои ежедневные потребности»

Это та истина, которую давно следует усвоить людям, смотрящим на жизнь сквозь пальцы. То, что ест человек, отражает то, кто он есть на самом деле. Жертвы всегда довольствуются меньшим, а хищники — рассчитывают на пищу побольше. Однако порой случается так, что хищник нападает на жертву не по своему размеру, ломает челюсть, затупляет клыки и остаётся с носом — это явный признак неверной оценки габаритов того, кого Вы приняли за жертву; признак безумного голода и звериной ненасытности; признак неверного восприятия собственных возможностей. В этом плане хищники редко допускают проколы.

Они всегда выбирают цель, соответствующую своим габаритам и отвечающую своим потребностям.

И именно это то, что люди переняли у хищников с достатком.

— Эй-эй, давай лей, я держу дверь! Хи-хи!

— Ха-ха! Тебе пора искупаться, Такеши!

— Ребят, а это точно правильно?..

— Ха? Тебе чё-то не нравится, умник? Может, ещё хочешь поменяться с ним местами?

— Нет, я не…

Ненавижу этот день, ненавижу этот час, ненавижу эту минуту и эту сраную секунду.

Ненавижу. 

Я помню, как моего носа достигает зловоние сырости, дерьма, мочи и плесени; помню, как с характерным звоном падает металлическое ведро и скрепит ручка; помню, как с своеобразным бульканьем наполняется сосуд; помню, как кряхтит метал, когда его поднимают с пола; и помню, как на меня ливнем, нет, водопадом обрушивается целый слой воды, точно под бравым, контрастным душем, который обычно совершают перед баней.

Я всё помню.

В моей памяти до сих пор свежо, как ледяной холод расходится по всему моему телу: достигает каждой частички, каждой волосинки, скользит по площади кожи; в моей памяти свежо, как вода стекает с моих волос, рубашки, рук; в моей памяти свежо, как с самых кончиков моих пальцев плюхаются в лужу маленькие, незатейливые, хлористые капли; в моей памяти свежо, как отражает меня лужа: мои серые, бездонные глаза, мой повешенный нос и мою понурую, самоуничижительную, кривую ухмылку.

В моей памяти свежо.

Я не забуду то, как смех, нет, дикий ржач, нет, дьявольский, ехидный хохот, гогот, хихиканье и фырканье разносится в туалете; я не забуду то, с какими едкими насмешками, оскорблениями и колкостями они обращаются ко мне; я не забуду то, какое самодовольное, брюзгливое, удовлетворенное выражение прослеживается на их лицах; я не забуду то, с каким усердием мои руки цепляются за дверь в надежде спрятаться от правды, в надежде скрыться от презирающих, осмеивающих, острых глаз, в надежде забыться, будто бы меня тут никогда и не было, в надежде здесь и сейчас провалиться под землю.

Я этого не забуду.

Страх, что гложет меня с самого детства и не оставляет до сих пор. Он не даёт покоя, он меня мучает и душит каждый божий день. Мысли в роде: «А если… завтра?» — верно, каждый раз я задаюсь вопросом: что если завтра я вновь стану козлом отпущения? «Снова». Я не зря употребил именно эту формулировку. Будь то детсад, младшая школа или средняя школа — суть оставалась неизменной: я из раза в раз становился жертвой издевательств. Это казалось мне проклятием. 

Я помню.

В моей памяти свежо.

Я не забуду.

Люди осуждают тех людей, которых на подсознательном уровне считают недостойными находиться с собой на одном уровне. И этим осуждением они наглядным образом дают понять, где место таких людей непосредственно в обществе: внизу или наверху. Неважно, как это звучит; неважно, будь это образно или реально; неважно, чем это будет оправдано — так или иначе, люди будут делиться на тех, кого сбросили в пропасть, и на тех, кому уступили ступеньку.

Иной раз человек заблуждается в том, кто здесь действительно является козлом отпущения.

Иной раз человек считает, что было бы неплохо выехать из неприятностей за чужой счёт.

Иной раз человек не видит ничего плохого в том, что кто-то несчастнее, чем он.

Иной раз.

Я выжидаю, жду, ожидаю, слышу звонок, затем поднимаюсь с унитаза, раздеваюсь, выжимаю мокрую одежду, следом надеваю её на себя и вытираю пол туалетной шваброй. Я проверяю дверь кабинки, смотрю в окно на небо, тяжело вздыхаю, едва не всхлипывая от отчаяния и жгущего чувства несправедливости, после чего решаюсь вернуться в класс, потому что прятаться в уборной бесконечно — просто невозможно. Ноги ведут меня по коридору; чем ближе, тем медленнее становится поступь. Каждый последующий шаг требует титанических усилий; к моим ногам точно бы подвязали гири. Шажок. Шажок. Ещё шажок. И вот — я замираю. Не двигаюсь. Стою и думаю, представляю.

В моих глазах проносится проекция — проекция точная до мелочей: я вхожу в класс, затем хи-хи, ха-ха, гы-гы, фу-фу, потом я прохожу к своей размалёванной парте, встречаюсь взглядом со своей соседкой и, не обмениваясь ни единым словом с ней, ни словом с учителем, ни словом с кем-либо ещё, вяло сажусь за парту и молчу; сенсей не обращается ко мне, он делает вид, словно бы ничего не замечает и элементарно продолжает свою работу: он не видит смысла давать замечание тому, кто и без всяких замечаний ежедневно получает "выговор"; вслед за тем, как итог, я отодвигаю стул, убираю по отработанной схеме с него кнопки или вытираю разлитый йогурт, проверяю стол на наличие живых и мёртвых, съестных и гнилых ископаемых, и складываю любые найденные предметы в пластиковый пакет. Верно. Эта картина была ярка в моей голове. Настолько ясна, настолько красочна, от чего я начал путать реальность и воображение. Всё потому, что эта картина была моей ежедневной рутиной.

Я вхожу в класс — и всё идёт точно по сценарию.

Хи-хи.

Ха-ха.

Гы-гы.

Фу-фу.

Я избегаю глаз, избегаю взглядов, избегаю взоров — избегаю любого, абсолютно всяческого пересечения с одноклассниками. Я смотрю, куда угодно, но только не на них. Мне стыдно, гадко и чертовски грустно, — и дабы сдержать эти эмоции, я вгрызаюсь в щёки, тяжело дышу, моментами теряя ровное дыхание, и вновь вздыхаю безнадёжно. Мои плечи вздрагивают, голова опускается низко-низко, спина горбится, руки сжимаются в кулаки, но скорее от беспомощности, нежели от гнева, — я невольно проявляю свою слабость, которая нисколечко не отражается на моей физиономии.

Всё это однажды закончится.

Всё это однажды закончится. «Школа — это всего лишь мыльный пузырь» — такое выражение я встретил однажды в одном фильме. И если эти слова соответствуют действительности, то этот пузырь обязательно однажды лопнет. Он лопнет — и я о нём даже не вспомню. Почему? Потому что будет миллион-другой пузырей, о которых я буду вынужден заботится в будущем. Это просто один из них, который лопнет по истечению своего срока. Шесть лет. Нет, мне осталось только два года. «Всего два года… продержись ещё немного» — лишь так я мог держать свои эмоции в узде. Держать в узде посредством «неопределенного будущего».

«Дальше будет лучше»

«Это всего лишь чёрная полоса»

«И на моей улице будет праздник»

Хорошо так думать и хорошо, когда это становится правдой.

Однако реальность — куда безжалостней.

Я обёртываю мёртвую мышь в платок, достаю из портфеля пластиковый пакет и бросаю в него мышь, следом летит платок; тут же я достаю заранее приготовленную тряпку и вытираю йогурт со стула (на этот раз, тот клубничный); тряпка отправляется в пакет. Я сажусь с самым измученным вздохом и устремляю взгляд на доску. Я замечаю, как некоторые пялятся в мою сторону, — мои глаза моментально опускаются с доски на парту и встречаются с бесхитростными, немудренными надписями. Кажется, их становится всё больше. 

«Сдохни!», «Fucking ass», «Залупа конская!», «Умри», «bitch», «Потеряйся, лузер!», «freak», «Бесполезный кусок вонючего дерьма», «passivе gay», «педик», «Пошёл нахер», «Kiss my ass!», «урода куска», «poop», «Сукин сын», «cinder-fucking-ella», «Счастливого дня смерти», «Prick up your ass!», «Ты днище!», «Eat shit», «гондон штопанный», «Suck my balls», «молокосос», «Это ты».

Я устал это оттирать, поэтому предпочёл более не трогать.

Действительно, в чём смысл, если нарисуют вновь?

В чём смысл реагировать на огонь, который располагается по твоей комнате, если тебе всё равно на него не повлиять? 

Пузырь сроком всего в два года. 

Исключая рисунки, которые были в изобилии, мой стол украшали самые различные, оригинальные, креативные выражения и слова. Вам покажется это странным и далёким или, возможно, Вы даже удивитесь, но порой подростки — самые большие знатоки ругательств, оскорблений и брани. Я бы даже назвал их высокообразованными батанами в области ненормативной лексики. Настолько высоко моя оценка. А ведь они всего лишь пятиклассники. 

Я закрываю глаза — и день проматывается.

Ад, который можно избежать, моргнув всего несколько раз.

Такой ад доступен лишь во сне.

И вот, я неспешно собираю пинал: карандаш, линейку, резинку и ручку; далее упаковываю всё портфель и, окончательно убедившись, что класс пустует, задвигаю стул, выбрасываю пластиковый пакет в урну, покидаю классный кабинет. Я случайно пересекаюсь с преподавателем, который шёл мне на встречу, — женщиной с карамельным цветом волос и нежной, сострадательной улыбкой. С ней я прежде не был знаком. Кажется, она двигалась в сторону нашего классного руководителя — по совместительству, куратора и преподавателя математики.

— Ах, Фукуда-сенсей, Вы желаете со мной поговорить? — интересуется куратор.

— Мне говорили, что я должна позаботиться о Вашем классе. Насколько понимаю, у Вас есть некоторое напряжение среди учеников. Это правда?

"Ответ, который проще, чем сложить два плюс два" — с усмешкой замечает Мудрый человек. 

Куратор смотрит на меня, затем на мою соседку, которая зачем-то подошла к нему, и отвечает:

— В нашем классе нет никаких проблем.

— Действительно?

— Да это так, — без колебаний заверяет он. — Не стоит беспокоиться, Фукуда-сенсей.

Верно, её звали Фукуда-сенсей, и она — социальный педагог, с которым мне предстоит встретиться несколькими месяцами позже и который впоследствии окажет сильное влияние на мои убеждения, взгляды и ценности.

Я ухожу в другой конец здания, выжидаю пятнадцать минут, чтобы все ушли, и спускаюсь по лестницы вниз. В раздевалке меня приветствует тишина. Но её прерывает лёгкий звук шагов, — тот интенсивно, с огромной скоростью приближается ко мне. Я не оборачиваюсь, лишь сгибаюсь в ожидании удара, но вместо этого слышу мягкий, знакомый девичий голос — голос моей соседки по парте, который обращается ко мне:

— Такеши-кун…

Я неторопливо разворачиваюсь и оглядываюсь по сторонам, после чего, убедившись, что никто нас не видит, интересуюсь:

— В чём дело?

— Я… я бы хотела… попросить тебя кое о чем…

Каждое слово даётся ей с огромным трудом.

— Ну?

— М-могу ли… могу ли я… пересесть… — я не слышу того, что она мямлит; собрав всё своё мужество в кулак, девочка, наконец, спрашивает: — Такеши-кун, могу ли я пересесть от тебя?..

Вопрос, заданный ею, позволил мне ясно понять, что она относится к тому типу людей — типу совестливых лицемеров. Именно так я называл людей, которые запутались в себе, которые не ведут себя последовательно своей совести. Люди, которые желают себе счастья, но боятся, что их счастье может стать следствием несчастья других людей. Лишь поэтому они спрашивают разрешения, чтобы принести несчастье другому человеку, — так они задабривают свою совесть, так они договариваются с ней, дабы не идти у неё на поводу, дабы не страдать лишний раз и не расти личностно посредством душевной боли.

Я снова вспомнил.

«Чем больше ты по габаритам хищник, тем сложнее тебе удовлетворять свои ежедневные потребности»

«Люди всегда выбирают цель, соответствующую своим габаритам и отвечающую своим потребностям»

«Иной раз человек заблуждается в том, кто здесь действительно является козлом отпущения»

«Иной раз человек считает, что было бы неплохо выехать из неприятностей за чужой счёт»

«Иной раз человек не видит ничего плохого в том, что кто-то несчастнее, чем он»

Да, в моей памяти свежо.

И лёгкий гнев ударил в мою голову — я почувствовал, как приливает кровь.

— Что за тупость? Ты идиотка? На кой черт спрашивать у кого-либо разрешение на облегчение собственных страданий? Валяй, делай, что хочешь. Мне без разницы, — я развернулся и напоследок бросил: — Думай только о своём счастье, дубина ты эдакая.

— …

Именно так закончился наш последний в жизни разговор, — если не ошибаюсь, он был к тому же первый. В моей памяти стёрто её имя, внешние черты и образ, лишь голос даёт о себе знать в моих самых ярких снах. На следующей неделе она уже сидела в паре с другим парнем и вела беззаботные, весёлые беседы со своими одноклассниками. Порой моих ушей достигали слова её подруг, которые говорили что-то в роде: «Как же тебе повезло пересесть от этого чмошника». Не спорю, ей действительно повезло. Повезло спасти свою шкуру, не прилагая при этом огромных усилий. Повезло сделать то, чего бы я не смог сделать даже под принуждением.

Ведь я — был, есть и остаюсь трусом, какого только стоит поискать.

Если существует то, что люди переняли у хищников с достатком, тогда не резонно ли будут предположить, что есть и то, что люди переняли, в свою очередь, у жертв? Точно ли преследуемый находится в настолько затруднительном положении, как считает на первый взгляд? Вынужденный гнаться… Что если преследовать будет больше некого? Верно, хищник умрёт. Или ему придётся адаптироваться к среде, где вчерашние хищники — хищники помимо них — становиться жертвами. Тогда закономерно будет предположить, что им придётся приготовиться к среде, где прежние хищники, то есть они сами, также становятся жертвами.

Бросится друг на друга, если того требует голод.

Это тот исход, которого следует ожидать.

Если трусы — это жертвы, а жертвы — в свою очередь, трусы, то что тогда следует понимать под словом трус и трусость?

Трусость — это свойство характера, неспособность преодолеть страх перед личной опасностью. Трусость неразрывно связана с действием и понятием долга: если человек не должен предпринимать опасных для него действий, то уклонение от угрозы является не трусостью, а здравым смыслом; трус из страха не делает то, что должен. Должен ли человек защищать себя, если его преследует опасность? И трус ли я, если ничего не предпринимаю в своём текущем положении?

Даже беря в расчёт эти размышления, упрёки и насмешки, которыми я преследовал самого себя, я не мог в полной мере понять: нахожусь ли я в настолько затруднительном положении, как мне кажется? Так ещё и страх борьбы, страх неизвестного, не позволял мне долго думать о действиях, которые я могу совершить. Страх себя защищать и страх себя не защитить — это ли не трусость? Ни это ли свойство присущее всем жертвам?

Жертвы бояться атаковать хищника, чтобы защититься, потому что это ведёт к смерти, но и бездействие приводит к аналогичному исходу.

Именно поэтому.

Да, лишь поэтому.

Из двух зол они выбирают бежать.

Причина, по которой я не открыл кабинку; причина, по которой не покинул её первоначально; причина, по которой тот малой промолчал; причина, по которой та девочка обратилась ко мне с просьбой; причина, по которой куратор утаил правду; или причина, по которой я никогда не давал отпор — здесь нет никаких отличий. До тех пор пока у Вас есть какие-то страхи и до тех пор пока Вы позволяете им господствовать над Вами — не будет в жизни ни единой секунды, когда бы Вы не сжимались и трусливо тряслись, вследствие боязни потерять даже ту мнимую крупицу того, что имеете.

Ваше желание это сохранить алчно, — и оно же приведёт Вас к тому, что Вы останетесь ни с чем.

Ведь, когда жизнь хочет у Вас что-то забрать, она обычно не спрашивает на то разрешения.

Именно моя попытка бежать — бежать от себя, бежать от других, бежать от проблем — является, тем самым, качеством труса.