Онлайн чтение книги Выбор и безальтернативность Choice and no alternative
1 - 9

Мой мир был серым столько, сколько себя помню. У меня нередко возникали затруднения такие бытовые задачи, как выбор спелых фруктов, выбор одежды, выбор поздравительных цветов, выбор книг и прочего. Я не был дальтоником, вовсе нет, — даже напротив, я видел все цвета исправно, как неотъемлемую часть вселенной. Верно, факт заключался совершенно в другом…

Я видел цвета, но не видел в них смысла.

Зачем мне знать цвет фруктов, если дома мне всё равно запрещают есть что-либо сладкое? Красное яблоко, зелёное или жёлтое — неважно; я чётко помню, что первое попробовал в детском саду — оно было кислое-прекислое. Зачем мне выбирать одежду, когда их цветовая палитра достаточно бедна? Все наряды строгие, деловые, а их количество чрезвычайно скудно. Зачем мне знать цвет цветов, если я никогда и никому их не подарю — ни учителю, ни матери? Хотя мне каждый раз хотелось, нет, я этого искренне желал, даже нуждался; до сих пор я никому и никогда не дарил цветы. Интересно, каково это? Не уверен, что мне посчастливиться узнать это в скором времени. Зачем мне выбирать книгу, зачем обращать внимание на её цвет, зачем вообще в принципе обращать на неё внимания, если мне никогда её не приобрести? Зачастую все книги в моём наличии — это либо те, что отдала мне Юи; либо те, что я нашёл; либо те, что самостоятельно купил. Последнее начало происходить лишь в старших классах.

Ничего своего…

Вечная изоляция, отторжение…

В этом мирке цвета теряют всяческий смысл…

Именно поэтому, когда я касаюсь ручки входной двери, я чувствую леденящий холод. Я отворяю дверь и вижу неизменную палитру — серую, как и всё прочее по ту сторону двери: ковёр в прихожей, комод, паркет, потолок, лестница, диван, стол, стулья, кухонные приборы, телевизор, шторы, занавески, фотографии, моя комната или чья бы то ни было ещё, вид из окна — даже он теряет свой окрас. В моей комнате, как обычно, ничего лишнего — строжайший минимализм: морские обои, пушистый ковёр, кровать, шкаф для одежды, шкаф для учебных книг, письменный стол, настольная лампа, минимально допустимое количество письменных принадлежностей. Ничего более. Никаких игрушек, раскрасок, акварели, манги, игровых дисков, ноутбуков, компьютеров, консолей и прочего. Никакой нежности, любви, заботы, внимания. Совершенно никакой.

Это была комната, по приходу в которую хотелось умереть.

По причине этого, я нередко чувствовал зависть и ревность к тем, кто всем этим обладал, в том числе и к своей сестрёнке Юи. Точнее, в большинстве своём именно к ней.

Многие бы сказали: «Не жалуйся, у кого-то условия и того хуже», однако тогда позвольте мне задать вопрос, что лучше: любящая семья или одинокая ухоженная комната? Что лучше на Ваш взгляд? Если же комната, то это лишь на ближайший один год. Уверяю, по его завершению Ваше мнение бы круто изменилось.

Зачастую я возвращался домой ближе к ночи. Потому что находиться дома было извечно некомфортно, гадко, жутко, — это тоскливо-беспокойное чувство страха восходило откуда-то из низов моего сердца. Оно вызывало внутреннее отторжение, даже отвращение. Знакомо ли Вам чувство собственной бесполезности, неважности, ненадобности, бессмысленности, никчёмности? Словно бы Вы явились на свет, но теперь и сами прекрасно знаете, что пользы от Вас не больше, чем от навозной мухи. Словно бы до Вас, наконец, дошло, что не столь Вы и незаменимы; что не столь Вы необходимы, как казалось прежде; что не столь сильно в Вас нуждаются, как об этом говорят; что умри Вы и ничего не изменилось бы — просто Ваша комната была бы пуста до поры, до времени, а затем на смену Вам пришёл бы другой никчёмный человек, и ему бы очень повезло, если бы он всего на один процент, но был полезней Вас. Знакомо ли Вам это чувство? 

Эти игрушки были лишены цвета, как и люди, с которыми я прежде был знаком.

Эта комната была лишена цвета, как и падающий снег за окном.

Этот год был лишён цвета, как и каждый прочий.

Я сижу в комнате, цвет обоев которой на несколько порядков ярче моих, но это не так важно, ведь их цвет всё также неизменно серый. В руках моих маленькие человечки, под ногами дом, машина и много разных других деталей — это конструктор лего, но не мой. Я беру одного бесцветного лего-человечка-девушку, говорю с ней за другого, менее заметного человечка, в чём-то убеждаю. Убеждённая в моей речи девушка убеждает мужчину-человечка — тот, очарованный её внешностью и обаянием, прислушиваются к просьбе, караулит другого человечка перед домом, а потом, когда последний неторопливо идёт по пешеходной дорожке… толкает его на дорогу, под машину. Владельца дома сбивает несущийся на скорости 60 км/ч автомобиль, заставляя того, зависнув в воздухе, отлететь на несколько приличных метров. И вот, стекает пластилиновая кровь, брызги во все стороны, в каплях испачкана машина, даже бампер отвалился. Неприятель умирает, даже не успев ничего понять; даже не успев подумать, откуда вернулся бумеранг; даже не успев предположить, кто за всем в ответе. Совершившего преступление садят в тюрьму, подговорившую подвели к ответственности, надоумившего последнюю — не обнаружили. Пока преступника обвиняли в суде, кукловод неторопливо попивал чёрный кофе у себя дома.

— Иногда я думаю… что мне бы хотелось поступить подобным образом со своими одноклассниками.

— Убить так, чтобы не оставить и следа? Так, чтобы на тебя даже не подумали? — с любопытством спросила сестра, наблюдающая за моей игрой.

— Да, наверное, — подтвердил я неопределённо. — Как считаешь: правильно ли так поступать?

— Правильно ли манипулировать?

— И это в том числе.

Юи кротко замолчала — видно, призадумалась. Мы сидели в полной тишине. Вслед за тем сестра поднялась с места, настроила банкетку, села за пианино и коротко поинтересовалась:

— Чего бы ты хотел послушать?

Мой вопрос повис воздухе, однако это не имело значения. Косясь на французский роман Шодерло де Лакло «Опасные связи», лежащий на полке сестры, я предложил:

— Как насчёт «Colorblind»?

— Интересный выбор.

— Подстать настроению, — проговорил я, взойдя на кровать Юи, после чего открыл окно и выглянул наружу.

На улице стояла поздняя ночь. Можно было увидеть только уголки крыш домов, далёкие высотки и горящие окна, свет фар проезжающих машин, свечение фонарных столбов, чёрные провода телефонных столбов, сияние заледенелых луж, отражение в них луны, падающие с неба молочные хлопья, а также клубки пара исходящие из моего рта. Снежинки падали чрезвычайно медленно, неподвижно: в тот день ветра не было. Это была тёплая зима — зима пятого класса младшей школы. Неспешно приближалось Рождество.

Вдруг зазвучали ноты — по моей спине прошёлся лёгкий ток, затем озноб, следом пробежали востроногие мурашки. Казалось, эта мелодия меня чем-то глубоко тронула, — я наслаждался звуком. Эта музыка была усладой для ушей.

— Ты уже решила с чем выступишь на Рождество? — поинтересовался я, не отрывая глаз от тёмных улиц.

Дело в том, что её попросили выступить с несколькими номерами в школе на рождественском мероприятии. Некоторые номера были заранее определены драмкружком и преподавателями, но существовала и свобода выбора. Только было необходимо, чтобы композицию утвердил куратор.

— Не знаю… Можно будет сыграть «Clair de lune» Клода Дебюсси, или «Gnossienne No. 1» Эрика Сати, или, быть может, «Nocturne No. 20 in C♯ minor» Фридерика Шопена? Ох! Или же мне стоит сыграть «Für Elise» Людвига ван Бетховена? Уверена, у них всех челюсти поотпадывают!

— Полагаю, их шокирует исполнение любой из этих композиций…

— Хи-хи… Что правда, то правда.

Юи была чрезвычайно талантливым исполнителем. Я мог бы слушать её игру бесконечно. Если представить, что существует только её комната, а также этот пресловутый, мрачный вид из окна, то её музыка — это величайшая награда, которая может только быть в этом заточении. Если бы мне предолжили выбрать между исполнением Юи и всем миром, то я бы определённо выбрал исполнение сестры. Она вкладывала очень много чувств в каждое нажатие клавиш — это и любовь, и частичка злобы, даже гнев, немножечко тоски, печали, грусти, даже скорби, но затем всё это смешивалось и растворялось в заключение.

Словно бы у этих эмоций не было своего логического завершения.

Словно бы они открыли дверь, но не ушли.

Я поднимаю взгляд на звёздное небо, и одна холодная пушинка падает мне на нос, затем ещё одна на щеку, веко, рот — и тут же тают, не оставляя и следа. В подтверждение этого аккорд сменяется аккордом, высокая нота сменяется нотой пониже, и ни одной фальшивой. До того чувственна была игра, что от каждого аккорда могло буквально передёрнуть. А мелодия все не умолкает, все глубже вонзается мне в душу, как острие, все выше, однако вместе с тем стремится замолчать — замолчать в эхе последнего нажатия.

Я оборачиваюсь и наблюдаю за сестрой, я вижу: её тело двигается в такт музыки; пальцы изящно поднимаются вверх и опускаются на клавиши — чёрные, белые; голова, а также позвоночник стремятся угнаться вслед за руками, вслед за каждым пальцем — они качаются на нотных струнах, точно на качели; её волосы вздымаются, подпрыгивают, пляшут, иногда плывут, летают — полнятся грациозностью и элегантностью каждого движения, они словно бы живут отдельно — живут в бесконечном танце; ноги нажимают на педали — и каждая из трёх выполняет исключительно свою функцию: правая удлиняет звук, средняя заглушает все звуки за исключением одной нажатой ноты, а левая — изменяет звук или же его ослабляет.

Вот пот.

Горячий пот.

Пот течёт по шее Юи. В конце шейного отдела он собирается в слизкую змею, затем ползёт вниз по позвоночнику, замирает в районе пояснице и, закутываясь в ткань футболки, прячется в тенях. Сегодня Юи очень много тренируются, даже больше чем обычно. Исходя из этого, я мог судить, что даже у неё — человека чрезвычайно невозмутимого и хладнокровного — приближающееся мероприятие вызывает толику беспокойства, напряжения. Неужели она немножечко волнуется?

— Братик, ты же придёшь на моё выступление? — спросила она, улыбаясь, но не открывая глаз. Судя по всему, она вошла во вкус.

— Разумеется, приду, — заверил я. — Как я могу пропустить игру моей любимой сестрёнки?

— Правда?! — она открыла глаза. — Ура-а-а-а!

Однако…

В Рождество, в день проведения мероприятия, в день выступления моей сестры, я… не появился в зале.

В тот день парни из моего класса захотели надо мной подшутить и, сговорившись с одной девчонкой, заманили меня в школьный спортзал, после чего закрыли в комнате с инвентарём. Просто так сложилось. Какова цена слов «Просто так сложилось»? Насколько она велика? Стоит ли она больше, чем улыбка Юи? Так или иначе, прошло много времени, прежде чем меня, наконец, нашли; прежде чем кто-то услышал, как я истошно ломлюсь в дверь.

Однако это уже совсем другая история.

— Как всегда прекрасна…

Чёрный. Белый. Чёрный. Белый. Точно клавиши — весь мир состоит из палитры двух цветов, и образует новый лишь только при смешении. Чёрный. Белый. Чёрный. Белый. Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий и фиолетовый — только в этой комнате мир обретает краски. Чёрный. Белый. Чёрный. Белый. Каждый цвет, как ни крути, обладает звуком. Чёрный. Белый. Чёрный. Белый. Каждый цвет, определённо, наделён какой-нибудь эмоцией. Чёрный. Белый. Чёрный. Белый. Каждый собранный аккорд составляет композицию. Чёрный. Белый. Снова чёрный. Снова белый. Всё, что происходит вне этой комнаты, теряется в значении.

Чёрный.

Белый.

Нота тянется, рассеивается, исчезает, идёт следом.

Вот, Юи доиграла последние аккорды, и её руки повисли на нити кукловода.

— Чудесная игра. Не завидую твоим соперникам, — я тихо похлопал в ладоши.

— Это ведь не конкурс, а лишь рождественское мероприятие.

— И тем не менее, я думаю, ты затмишь там всех.

— Как знать…

Сестрица послала мне лучезарную улыбку и мило подмигнула.

— Как бы то ни было, возвращаясь к твоему вопросу… — быстро приняв серьёзный вид, пробормотала озабочено она. — Думаю, у меня есть ответ.

— Ты о том, имею ли я право кем-либо манипулировать?

Тем временем я уже вернулся к легу и соскребал красный пластилин, налепленный на машину. Как только Юи резко приблизилась к моему лицу, в голове с жутким накалом заиграла скрипка.

— Верно, именно об этом, — её глаза покрылись мраком. — На мой взгляд, в подобном действе нет ничего плохого.

— Почему ты так считаешь? — искренне не понимая, нахмурился я.

— Так ведь… Что плохого в манипуляции, при которой каждая из сторон чувствует себя удовлетворённой? Вот например… я спросила: «Что мне следует сыграть?», и ты склонил меня к «Colorblind». Однако осталась ли я при этом недовольна?

— Разве это не другое? Не акт доброжелательности, благосклонности?

— Нет, это одно и то же.

Юи взяла в руки покрытого пластилином человечка, взяла преступника, взяла подельницу, затем обвязала их головы нитью, закрепила пластилином для надёжности и подвязала к пальцам. После чего поднесла повешенных ко моему лицу и поиграла пальцами — фигурки запрыгали вслед за движением руки. С лёгкой подачи она заставила каждую фигурку двигаться ровно в том направлении, которое было удобно ей.

— Люди поступают в угоду тебе, потому что однажды ты поступил в угоду им. Твоя доброжелательность, благосклонность, щедрость стали толчком к тому, чтобы они вернули долг. Это как раз один из возможных исходов. Также нередко люди могут поступать из личной выгоды — например, в случае если ты предложил им оную или… по крайней мере, всего лишь указал на неё пальцем. Искусной истиной выступает то, что в большинстве своём при манипуляции люди действуют самостоятельно, с полным убеждением, что они правы. Не кажется ли тебе, что в этом нет твоей вины?

Она вновь пошевелила пальчиками.

Сбитый машиной и, по совместительству, облепленный пластилином — преуспевающий бизнесмен.

Сообщница преступника и, по совместительству, миссис «обведённая вокруг пальца» — жена бизнесмена.

Преступник и, по совместительству, мистер «очарованный дурак» — любовник жены.

А также последний… тот, кто остался в тени событий; тот, кто убедил жену бизнесмена в том, что тот собирается с ней развестись и оставить в недалёком будущем ни с чем; тот, кто стоял в одной ступени от того, чтобы заполучить весь бизнес.

Коварнейший, бесстрастный, очень страшный человек.

Юи взяла эту фигурку в руку, но не показывала признаков того, что собирается её к чему-то подвязать. 

— Это тот, кем ты желаешь быть. Непривязанный, независимый, свободный от всевозможных пут. Человек, который может изменить ход событий, не изъявив при этом своего присутствия. Либо изъявив, но в том лишь случае, чтобы оказать влияние. Разве я не права?

— …

Нет, она была права больше, чем кто-либо на этом свете. 

«Манипулирование, хах?» — в ту секунду я глубоко задумался. 

Это не более чем социальная инженерия — наука о манипулировании поведением людей. Страшная наука. Разумеется, в ответе Юи содержалась истина. Манипуляция — это только инструмент, и у него нет знака «плюс» или же «минус». Все зависит от намерений человека, в руках которого он оказывается. И я желал в совершенстве владеть данным инструментом, как ножом. 

Как только Вы открыли рот, неважно, что Вы говорите, — это воздействие, это попытка манипуляции. Когда другой человек отвечает на Ваше воздействие — это встречная манипуляция. Вы изменили его жизнь, теперь он пытается поменять Вашу, чтобы сохранить свою или чтобы получить что-то взамен. Жизнь — это сплошные манипуляции.

Люди вообще начинают взаимодействовать только тогда, когда им друг от друга что-то нужно. Так в процессе общения мы пытаемся заставить окружающий мир отрабатывать наши потребности. Представьте, на улице у Вас спросили, который час; Вы ответили и пошли дальше. Давайте я переведу, что же Вам только что сказали на самом деле: «Стоять! Слушать меня! Смотреть на часы! Понять, сколько времени! Сказать мне! Продолжать движение!» Что это, как не наглая, неприкрытая манипуляция? Вас заставили отбросить свои мысли, остановиться и прожить эту минуту для случайного прохожего.

Чем искуснее человек влияет на поведение других людей, тем он успешнее в жизни. Профессиональные манипуляции практически невозможно распознать. Под их воздействием люди думают, что поступают в соответствии со своими желаниями, а манипулятор благодаря этому приближается к достижению своей цели. Стоит не забывать, что манипулятор — это не тот, кто изучает реальность, это тот, кто ее создает, придумывает, и побуждает других людей поверить в нее. Даже если данными людьми являются те, что за ним пристально наблюдают. 

Хотите стать сильнее? Манипуляция поможет Вам этого добиться — она сделает Вас сильным человеком. Под силой тут стоит понимать умение добиваться своих целей с помощью хитрости, гибкости, обаяния, а в некоторых случаях с помощью лжи и коварства. Благодаря манипуляции Вы сможете без всякого насилия побудить других людей сделать то, что Вам нужно. Это поистине великое искусство, освоив которое Вы обретете над людьми большую власть.

— Великое искусство состоит в том, чтобы манипулировать человеком таким образом, чтобы он оставался доволен, — твёрдо заявила Юи. — Однако способен ли ты поступать подобным образом, зависит исключительно от тебя. 

— Я это понимаю. 

— Что касается Юи — она готова принять братика в любом его обличии~, — милейше промурлыкала она в третьем лице и обняла меня со спины. Её длинные волосы запаха ванили стелись на моих плечах и щекотали шею. 

Некоторые люди не умеют и даже не хотят учиться манипулировать окружающими только потому, что считают манипуляции злом или чем-то низменным, грязным, недостойным нормальных людей. Но манипуляции — это такое же естественное проявление человеческой природы, как агрессия, насилие и стремление сотрудничать с другими людьми. Просто в одних ситуациях и с одними людьми полезно одно, а в других — другое. С одними людьми мы должны быть честными и искренними, чтобы поддерживать с ними нормальные отношения, с другими — хитрыми и коварными, чтобы переигрывать их, а с третьими надо быть или агрессивным, или уметь ими манипулировать, чтобы противостоять их агрессии. Так что зачем нам отказываться от развития своих способностей, которые важны для нашего биологического выживания и успешности? Это ведь нецелесообразно, согласитесь? 

Человек-манипулятор — это такой же человек, как и все остальные, просто он умеет делать то, что другие люди хотят, но не могут сделать. Он умеет добиваться от людей нужных ему решений и действий. Очень хороший манипулятор — это прямо таки маг. Его магия проявляется в том, что он создает в головах людей различные образы и иллюзии, которые влияют на их мысли и поведение. Вопрос только в том, как использовать эту магию — во зло или во благо. А это уже зависит от самого человека, который отчасти является продуктом общества, а отчасти произведением природы, Творца.

Верно... 

Вопрос лишь только в том, кто я… истинное благо или же подлинное зло?

В моей голове вновь заиграло пианино, следом вылезла панель. Совершенно незаметно, ненавязчиво, скоротечно. Как будто бы она в данный момент не играла абсолютно никакой роли, как будто она была лишь игрой моего воображения, как будто она была лишь притворенным в жизнь сном, не более того. Каждый иероглиф появлялся в такте музыки, затем иероглифы менялись на английский, следом обратно, и опять по новой. Вот, нажатие на клавишу; вот, явление латинской буквы, а значение одно… 

… 

[1. Бездействовать] 

[2. Манипулировать] 

… 

Мой мир был серым столько, сколько себя помню. Словно бы кто-то включил чёрно-белое кино — технологически самый простой и дешёвый вид кинематографа, изображение в котором создаётся исключительно по средством градаций яркости, — и этот кто-то пустил по кругу эту немую драму или же комедию, или же правильней было бы сказать сатиру, которой не было конца. Иногда к этому добавлялись тонировка в коричневых тонах, иными словами сепия, а также характерные дефекты изношенной киноплёнки — вертикальные полосы, пылинки на изображении и тому подобное. Порой появлялись интертитры — эдакие текстовые вставочки, которые давали пояснения по сюжету, воспроизводили реплики персонажей или даже комментировали происходящее со стороны для аудитории. Они использовались как заглавия монтажных частей, как замена звуковой речи, как средство изложения сюжета и связывания отдельных сюжетных фрагментов.

Я был в своём неповторимом исполнении точно последний человек… 

Читая эти интертитры под весёлый барабанный мотив, зрители смеялись, видя как один никчёмный человек попадает в нелепые ситуации. Вот, его закрыли в спортивном зале; вот, ему устроили потоп в туалете; вот, подложили кнопки. «Рот болит и попе больно, комедиантом быть прикольно», да? Вот же нелепость, в высшей степени нелепость. Посерийно всё выглядит вполне забавно, однако же стоит Вам врубить этот «Том и Джерри» сутками напролёт, как, уверяю Вас, ровно через часов двенадцать Вы бы и сами с радостью придушили эту чёртову мышь Дьяволу на радость, — впрочем, я бы поступил аналогичным образом со своими одноклассниками. Терпеть что-либо бесконечно — невозможно даже для терпилы. 

Никто не думает, что на душе у главного героя какой-либо сатиры. Впрочем, зачем? Ведь думая об этом слишком много, теряется всё удовольствие и веселье от наблюдения его терзаний, верно? Не легче ли об этом совсем не думать? Не думать ровно тем же образом, как Вы стараетесь не думать об инвалидах, либо же сиротах, либо о душевнобольных, а также прочих. Ведь легче не думать о том, на что не можешь повлиять, я прав? Я ведь прав? Я ведь всё верно говорю? Вы со мной согласны? Только не врите мне, что никогда не выбрасывали из головы мысли, которые с точки зрения морали считались бы неправильными.

Мёртвый.

Убийца.

И подельница.

Какая разница кого Вы подвели к нелицеприятному исходу или кем воспользовались? Нравственно уродливые люди сами подводят себя к черте, никто их за руку не тянет. Установка, которая имела негативные последствия в долгосрочной перспективе, сугубо их вина и никого более.

Мёртвый оказался недостаточно предусмотрителен, подельница — недостаточно умна, убийца — недостаточно благоразумен. Все они пострадали, вследствие своей неграмотности, непросвещенности, некомпетентности, вследствие своего невежества. Кукловода не должен волновать финал. Он обязан дёргать за ниточки столь исполнительно, столь ласково, столь нежно, точно бы нажимая на клавиши дорогого инструмента и слыша, а также чувствуя, как струны оставляют колебания и волнами расходятся в пространстве.

Дёрганье за ниточки — это нажатия на клавиши; манипулирование, в свою очередь, — это игра на пианино или же рояле. Любые звуки бесполезны, если они не собираются в аккорды, а аккорды — в музыку. Иными словами, любые действия в адрес человека бесполезны, если они не собираются в целостную форму, а целостная форма — в схему манипулирования. От частного обычно приходят к общему. Можно ли это назвать непреложной истиной?

Так или иначе…

Именно поэтому и лишь поэтому во мне родилось чувство, чувство обрело стремление, стремление стало убеждением, а убеждение — предпосылкой к качеству. И если быть предельно точным, то к качеству манипулитивного человека. 

Чёрный. Белый. Чёрный. Белый. Снова чёрный. Снова белый…

Смешиваем два к одному, получаем… 

Серый. Кто бы мог подумать, что серый — это цвет цветовой модели RGB, что подразумевает под собой совмещение трёх основных цветов, таких как: красный, синий и зелёный. Разумеется, в равных концентрациях. Да уж, красный, синий и зелёный — кто бы мог подумать?

Красная роза, которую я не подарил; зелёное яблоко, которое я попробовал только в детском саду; и синие, синие, синие… синие книги, прежде писанные синими чернилами, а также синяя одежда, о которой я никогда не заикался; верно, я не заикался совершенно ни о чём. Однако же теперь это не имело смысла.

Чёрный. Белый. Чёрный. Белый. Снова чёрный. Снова белый…

Пляшет лента старого кино, заедают титры. 

Кто-то тянет руки, нависают нити.