Онлайн чтение книги Выбор и безальтернативность Choice and no alternative
1 - 6

А Вы знали, что во всём есть душа, и душой не обделено ничто? Не имеет значения, будь то вещь, плоть, существо или материя — всё обладает душой, всё ею дышит и всё ею живёт. Люди привыкли считать, что лишь они единственные имеют качества, отличные от всего сущего. Привыкли считать, что все боли и страдания могут выпасть лишь на их маленькие плечи.

Но я не верю, что вселенная устроена так, что лишь живые существа способны испытывать боль, — потому что, иначе это было бы весьма несправедливо.

Равно душе, боль также живёт во всём, — её несёт буквально всё, что нас окружает.

Всё сущее так устроено, что оно либо растёт, либо преуменьшается, — но, тем не менее, взрастая и приуменьшаясь, оно продолжает уменьшаться, и расти в чём-то другом.

Так же, как и всё сущее, я обладал душой, жил болью, рос личностно и ментально преуменьшался.

Тепло животных, коих я когда-то гладил; тепло шмоток, коих я когда-то носил; тепло предметов, коих я когда-то использовал, или тепло эмоций, коих я когда-то так живо испытывал, — во всём перечисленном есть частичка своей души, частичка моей души и частичка душ тех, кто оказывал на перечисленное хотя бы малую долю влияния.

Страдания питомцев, коих мне повезло увидеть; страдания детей, коих мне довелось знать; страдания взрослых, коих мне повезло заметить, или мои собственные страдания, которые мне довелось почувствовать, — во всём вышесказанном есть частичка своей боли, моей боли и боли сердец многих на оное смотрящих.

Жизнь растений, коих я извечно касался; жизнь существ, коих я извечно ненавидел; жизнь вещей, коих я извечно эксплуатировал, или жизнь душ, коих я извечно желал забыть, — во всём упомянутом есть частичка своего роста, моего роста и роста всего сущего, активно с упомянутым взаимодействующего.

Величина гор, коих указывали в атласах; величина деревьев, коих примечали в учебниках; величина зданий, коих наблюдали в городах, или величина pneuma людей, коих встречали лишь единожды, — во всём есть частичка своего преуменьшения, моего преуменьшения и преуменьшения всего энного, что можно измерить и исчислить.

Я видел души, видел боль, замечал рост и подмечал преуменьшение.

…

[1. Сострадание]

[2. Месть]

…

Однако до сего дня — дня, который Вы сейчас узрите, — я был глуп и слеп, словно младенец.

И младенческой слепотой своей я невольно ранил уязвимые сердца людей.

Помнится, это произошло в младшей школе; по-моему, класс 5-6, если быть предельно точным. В тот день меня вызвали в учительскую за «непреднамеренное» насилие в адрес другого ученика. Так всегда бывает, когда пытаешься восстать против установившегося строя. Именно потому, что я обрёл качество храброго человека, — я и оказался в столь затруднительном положении.

«Чтобы заслужить место под солнцем, нужно бороться!» — так утверждала моя сестра, однако, тем не менее, не похоже, чтобы мои незначительные агрессивные действия привели меня прямо к «Дверям Рая».

Я сидел за столом в комнате, предназначенной для переговоров, на весьма удобном диванчике.

В данной комнате сочно пахло ароматом цитруса, приятно разбавленного свежестью увлажняющего, прохладного ветерка, исходящего из настольного вентилятора.

На улице палило до жути жаркое солнце. Казалось, выйди я наружу — и тут же задохнусь в духоте; казалось, вытяни я руку из окна — и та расплавится под лучами ультрафиолета; казалось, достань я зеркало — и ненарочно выжгу себе глаз. В общем, зной стоял невыносимый.

В аккомпанементе с прохладной, комнатной свежестью, тёплый уличный ветерок, снисходящий с самой форточки, пробирал меня до мурашек на шее.

Я ощущал, как вспотела моя спина, и не знал: было ли то, из-за предвкушения будущего разговора, страха перед неприятностями или непосредственности температуры в этом месте? Ожидание являлось гнетущим.

Напротив меня сидела учительница.

Она не являлась моей классной руководительницей, но не знать элементарно именно её имени — было бы большим грехом.

Молодая преподавательница расположилась на своём диване, не менее удобней меня, и тихо, чтобы не напугать незатейливого младшеклассника, аккуратно и вальяжно очищала мандарин от кожуры. Виртуозные пальцы скользили по долькам, нисколечко не давя, а даже услащая те своими нежными касаниями.

Раз, два — и на столе уже расположилась маленькая рыжая шапочка, несколько похожая на горшок.

Когда со столь увлекательным занятием было покончено, леди протянула мне фрукт, изящно обхваченный женственной ладонью.

— Хочешь… мандаринку?..

Девушка тепло улыбнулась во все свои тридцать два кристально чистых зуба и мягко прищурилась.

В ней не было той строгости свойственной многим другим учителям, нет. Её знали за способность наглядно и очаровательно рассказывать. Её боялись за способность очень точно копаться в душах разных людей. Её уважали за способность всепрощения, которое своей наглой и эгоистичной добротой принуждало испытать чувство вины.

Её все знали, все боялись и все уважали, — и я не являлся тому исключением.

Говорят: речная вода сглаживает и заостряет камни, однако происходит оное крайне редко на этом Свете. Эта дама человеческих сердец, независимо от пола оных, являлась самородком не меньшей редкости, а даже большей. Бриллиант из бриллиантов, светоч из светочей, венок из венков.

Волнительно сглотнув слюну, словно сидя на конференции за одним столом с Богом, я ответил на её предложение:

— Воздержусь.

Я являлся человеком книг, а потому и разговаривал в присутствии взрослых по-книжному, словно подчёркивая тем самым, что со мной следует считаться.

— Вот как? — с лёгкой ноткой сарказма озадачилась она. — Что ж, очень жаль. Тогда как насчёт того, чтобы сыграть?

Она элегантно пододвинула шахматную доску с уже выстроившимися в ряд фигурами.

Дважды отказать этой леди было бы просто оскорблением, потому я равнодушно полюбопытствовал:

— На интерес, позвольте спросить?

— Думаю, мы это поймём походу игры. К тому же, не пристало преподавателю играть на деньги, чтоб ты знал.

Я развернул к себе сторону доски с тёмными фигурами, взял короля с белой короной в руки и вяло просипел:

— Простите, но к чему весь этот фарс? Если быть предельно прямым, то зачем Вы меня вызвали… Фукуда-сенсей.

Девушка взяла, подобно мне, фигуру белой дамы с чёрным помпончиком, молчаливо покрутила её некоторое время в руках и подняла исподлобья на меня беззлобный, оценивающий взгляд. Я знал, что она не станет использовать свою власть учителя, а потому не скажет слов вроде: «Не смей со мной так разговаривать!».

Вскоре Фукуда-сенсей поставила даму на место.

— О каком фарсе идёт речь? Я просто предложила тебе сыграть. Дети ведь любят играть, не так ли? А насколько я могу знать, именно Ты — любишь играть в шахматы. Разве я ошибаюсь?

— …

«Уже выяснила мои интересы» — подумал тогда я.

Естественно, я не единственный буянил в детские годы, — потому детей, с коими не могли справиться, отправляли ни к кому попало, а именно к человеку, который вероятнее всего сможет на них повлиять.

Я не верил, что у этой женщины получится оказать на меня хотя бы мнимую долю влияния, — ой, как я заблуждался.

— Ну, что?.. Начнём?

*Стук*

Я не ответил, лишь, молча, сдвинул пешку. Глухой звук напомнил мне биение сердца. 

— Значит, теперь чёрные ходят первыми? — усмехнулась она.

— А Вы ещё дольше подумайте, и они походят дважды.

Леди по-девичьи хихикнула и совершила ход.

— Не думаешь ли ты, что использование насилия для разрешения конфликта — это в корне неверное решение? — заискивающим тоном спрашивала она.

В памяти всплыло лицо парня, коего я поколотил по лицу, и вместе с тем лицо парня, который был в ответе за надругательства. 

— Насилие — лишь одно из возможных средств. К тому же, Вы, должно быть, издеваетесь, когда называете насилие — в корне неверным решением. Поскольку понятие верного и неверного всегда субъективно, нельзя сказать, что человек поступает неправильно: это будет лишь Вашей точкой зрения.

— Может быть… — казалось, соглашалась она. — Однако именно поэтому существует объективное мнение на те или иные вещи, в том числе и на мораль, и на нравственность поступка. Своими словами ты лишь пытаешься субъективно оправдать правильность своего поступка.

Разговор, казалось, будет долгим.

И всё бы ничего, если бы собеседник не имел в корне отличающегося от меня взгляда на вещи, — и свой взгляд этот собеседник мог прекрасно аргументировать.

— Слушайте, учитель, если Вы так хорошо обо мне осведомлены, то должны знать, как ко мне относятся ученики этой школы. Ничего не бывает без причины, а уж я — тем более, не являюсь человеком агрессивным, — заверял я. — Я защищался, и всё тут.

— Я не твой классный руководитель — я не могу знать всё…

— Да-да, все вы так говорите, знаете ли.

— …

— Пихаете затычки в уши, закрываете глаза и не обращаете внимания — так решают проблемы взрослые? Вот только выглядит это так, словно бы вы делаете всё, чтобы не услышать, не увидеть и не заметить людских страданий. И ведь действительно, зачем же Вам, лицам, не обделённым разумом и мудростью, нужны лишние хлопоты?

Я тяжело вздохнул, словно от летальной скуки.

— Взрослым не нужна сверхурочная работа, так откуда Вам, Фукуда-сенсей, знать, чем я живу и что чувствую? Более того, есть ли у Вас вообще право осуждать меня за мои поступки, когда как ваше «взрослое» игнорирование — это худшее из возможных поступков?

— …

Я знал, о чём говорил, потому что проводил в голове параллели. Будь это мой школьный куратор или...

— Ох, боже мой! Откуда эти синяки?

— ...

— Впрочем, неважно...

...или кто-то ещё, не имеет значения.

Взрослые стараются не замечать того, на что, по их скромному мнению, они не способны или не должны повлиять. Глядя на мир через призму способен/должен, людям проще отказаться от помощи. Потому что, таким образом, они не вредят своей совести. Нет, не вредят, — они лишь хладнокровно оценивают свои шансы. Оценивают шансы, которыми смогут впоследствии оправдаться. Оценивают шансы именно тогда, когда могли бы сделать что-то полезное.

Другими словами, взрослые слишком много думают. 

Вот и всё. 

— И после этого Вы будете мне говорить, что насилие — не выход, что насилие — неверный поступок. Это будет лишь обыкновенный жалкий лепет неодарённого, несостоявшегося взрослого. Только и всего.

Конкретно я, конкретно в этой ситуации и конкретно в этот миг, был прав больше, чем кто-либо.

Если до этого Фукуда-сенсей активно атаковала мой шахматный строй, то сейчас она перешла в глухую оборону. Оно и ясно, — трудно быть сосредоточенным одновременно и на стратегии, и на собственных мыслях. Только потому, что я много читал, читал больше, чем кто-либо, — я обладал подобной концентрацией.

Через некоторое время она с взрослой безучастностью спокойно промолвила:

— Может быть, в контрасте этой ситуации ты считаешь свой поступок верным, но что если я озвучу тебе аналогичную ситуацию, которая будет преподнесена несколько иначе?

Сейчас именно ребёнок, коему едва исполнилось одиннадцать, доминировал в этой дискуссии. Такому человеку, как Фукуда-сенсей, ничего не оставалось, кроме как попытаться убедить меня в аморальности моего мышления под другим углом обзора.

— Допустим, — этим я подталкивал учителя продолжить.

Она перешла фигурой в наступление и начала.

— Предположим, что перед тобой щенок — беленький, бездомный, но породистый щенок, который ранее тебя укусил... Он попал под машину, болезненно барахтается лапами и истекает кровью... Ты пройдёшь мимо или же поможешь ему?

*Стук!*

Чтобы нисколечко не растерять решимость, я моментально прервал наступление блоком.

— Очевидно, пройду мимо.

— Ч-что?..

По изумлённым глазам девушки, я читал искренность: ей определённо виделось, что я отвечу иначе. Из-за этого взгляда моя уверенность терялась — я вновь взял тёмного короля со светлой короной и с максимальным хладнокровием в голосе безучастно обосновал:

— Равно, как и для людей, собакам также всё возвращается бумерангом. Я не мессия и не альтруист, так каков резон спасать собаку, что ранее меня ранила и оскорбила?

— Ты действительно думаешь ровно то, что говоришь?..

Она тянулась за соломинку, словно утопающий. Однако ей повезло — соломинка оказалась стальным прутом, — бравой морской или альпинистской верёвкой, если хотите. К добру или к худу, ей всё же удалось зацепить меня.

«Ты действительно думаешь ровно то, что говоришь?..»

— …

Это был действительно хороший вопрос.

Пускай из моих уст и лилось дерьмо, но было ли оное и на уме? — тоже хороший вопрос.

Оба данных вопроса, так или иначе, были о мести или сострадании.

Даже сам Аристотель, несомненно, поразился бы моим вдумчивым, не обделённым прагматикой, логическим размышлениям, — и тем не менее, Фукуда-сенсей, не ожидая ответа, продолжала:

— …Тот же самый щенок, которому бы ты спас жизнь, — что если после этого эфемерного события, он стал бы твоим верным другом? Говорят: от любви до ненависти один шаг, равно как и наоборот.

— Может быть и так, вот только… — я бросил на учителя укоризненный взор. — …Ваша ошибка в том, что Вы не видите очевидной истинны: у собаки — простая душа, нежели чем у человека.

Я снова совершил незамедлительный ход без намёка на слабость.

Мадемуазель скользнула рукой по столу, лёгким движением отделила дольку мандаринки своими бедными пальчиками и, прислонив ту к губам, отвергла:

— А вот здесь, как по мне, ошибаешься уже ты, — и по-детски улыбнулась, когда кисло-сладостный, цитрусовый вкус оказался на языке.

Казалось, я сидел не перед преподавателем, а перед ослеплённым глупой невинностью ребёнком. Ребёнком, не имевшим понятия ни о мести, ни о сострадании, ни о душах, ни о боли, ни даже о росте и приуменьшении. Ребёнком, что едва ли явился на свет, но уже успешно познаёт мир.

И мир тот обделён вечным мраком сожалений и страданий, — впрочем, обделён всем тем, что, по своему недалёкому неусмотрению, рождало ненужные и пропащие души.

Я был дефективный, был ненужный, был пропащий, — и душа моя воспевала песни о белом поднятом флаге.

И тем не менее, я не сдавался и был глубоко убеждён, что нисколечко не заблуждался.

— Ошибаюсь, говорите? И в чём же, позвольте узнать?

Леди вальяжно, но не менее от того роскошно, уложила ногу на ногу, после чего начала свой увесистый монолог:

— Душа... Видишь ли, я считаю, что душа есть во всём, и душой не обделено ничто. Нет величайшей ценности, чем ценность души сущего — и пол, возраст, царство, класс, тип и прочее не имеет для этого никакого значения. Все души — равноценны, однако, между тем, порой и неравно богаты. И всё же все они заслуживают право на своё существование, на свою ошибку и на своё прощение…

— Вы это к чему? — искренне не понимая, я напряг бровь.

Она впервые улыбнулась, выражая в своих глазах силу, уверенность и убеждённость, свойственные только людям, коим глубоко за сорок, — однако за сорок этой даме и в помине не было.

— Собаку, которую ты убил своим циничным, инфантильным решением, в конечном счете, убила тебя.

— …

*Стук*

Тихий приглушенный звук в аккомпанементе с её размеренными, не лишёнными мудрости, словами — погрузили мою душу в хаос и уныние.

Мой ферзь пал.

Игральная фигура, которую порой почётно именовали дамой, утратив свою непорочность, решимость и надобность, в результате проиграла коню.

Ситуация, подобная этой — когда под удар попадали две фигуры, называлась в шахматах — вилкой. Либо дама, либо король, — выбор был очевиден.

В ту секунду я долго смотрел на коня — предвестника хаоса.

Душа короля, душа дамы или душа коня, — в шахматах душа каждой фигуры была равноценна, пускай и по своей мнимой ценности король и дама возвышались над всем прочим.

Королю не одолеть короля, даме — даму, коню — соответственно, коня. Каждой из этих душ требуется цель — и от простого, каждая из этих душ не способна существовать без цели.

Иными словами, каждая душа одним своим существованием набивает себе цену.

Однако… я отказывался этого признавать.

Ведь, по моему скромному мнению, некоторые души не должны были существовать.

— Так… ты будешь мандаринку?..

Фукуда-сенсей, вновь протянула руку с неказистой долей фрукта.

*Стук!*

Моим ответом стал оглушительный шахматный ход.

— Это…

Я срубил коня, который некогда срубил мою даму, — партия продолжалась.

— Не примите за превратность, но я не согласен, — говорил я. — Душа не умирает от одного неверного поступка. Душа человека — вещь более мобильная, чтоб Вы понимали. Если бы люди умирали от принятия одного неправильного решения, то Земля была бы усеяна целыми горами трупов.

— Так ты уже считаешь, что поступил неверно? — она мило усмехнулась, возвращая дольку мандарина на место.

— …

«Лишь в контексте ситуации с собакой!» — хотел недовольно воскликнуть я, но поперхнулся словами. Такой ответ являлся бы ровно тем же самым, как если бы я самостоятельно признал её точку зрения наиболее достоверной.

— Душа человека, особенно ребенка, напоминает колодец — глубокий колодец с чистой водой, — начала она.

— …

Я не торопился её перебивать — мягкий очаровательный голос тешил мой слух, отбивая всяческое желание на сопротивление.

— …И когда какая-то мысль очень неприятна человеку, он прячет её в ящик и бросает в колодец, на самое дно. Он слышит всплеск — и неприятной мысли как не бывало. Но… она остается... Даже самый глубокий колодец имеет дно, и, если что-то исчезает с глаз, это не значит, что оно действительно исчезло...

— …

— …Ящики, в которых заключены дурные мысли и чувства, гниют, и эта гниль может отравить всю воду и сделать человека безрассудным или даже помешанным.

Этими словами она недвусмысленно намекала, что моя мстительность могла являться банальным помешательством.

Словно удовлетворённая своим завуалированным, не лишённым символики, монологом, девушка поднесла дольку мандарина к своим нежным губам в предвкушении сладости, однако…

*Стук*

— Учитель… скажу Вам честно по секрету: не достаточно цитировать Кинга, чтобы меня поразить, вдохновить или уж тем более убедить.

…из-за глубокого изумления выронила ту обратно на стол.

На сей раз уже от моих индифферентных и бесстрастных рук пал ферзь белого цвета.

— Эх… А я так надеялась сохранить эту даму, — она насмешливо повесила нос.

— Вы, конечно, от этого не обогатитесь, но собирать мёртвые души Вам ничто не запрещает, — я протянул ей срубленную фигуру так, словно протягивал обглоданную кость собаке.

Леди забавно похлопала глазами, озадачено наклонила голову и посмотрела с нескрытым для взрослого человека удивлением.

Я был уверен: она не возьмёт этой дамы. Однако каково же было моё удивление, когда ко мне потянулась рука.

И когда до фигуры оставались считанные пять сантиметров, та же ранее указанная рука легла на мою голову и приятно потрепала каштановые, сухие, как моя душа, неухоженные волосы.

— «Мёртвые души», «Глаза дракона»… А ты, видно, много читаешь зарубежную литературу, раз можешь с иронией оперировать собственными знаниями, — Фукуда-сенсей ласково улыбнулась мне.

— А Вы, видно, любите читать фэнтези или работы Кинга, раз дословно способны извлечь и запомнить из них занимательные цитаты.

В ответ на её улыбку я не мог сделать аналогичного.

Хоть я и отказывался принимать её точку зрения, в одном я с ней был абсолютно согласен…

…

[1. Сострадание]

[2. Месть]

…

Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя противно тому, что чувствуешь; распинаться перед тем, чего не любишь, радоваться тому, что приносит несчастье. Наша нервная система не пустой звук, не выдумка. Она — состоящее из волокон физическое тело. Наша душа занимает место в пространстве и помещается в нас как зубы во рту. Ее нельзя без конца насиловать безнаказанно.

Я не был сделан из стали, камня или же дерева.

И именно потому, что я не желал без конца насиловать и терзать свою душу страданиями, я собирался…

*Стук!*

…отомстить.

— Не понимаю, как с твоей способностью говорить и навязывать свои идеалы, ты остался совсем один?..

По ходу игры полюбопытствовала Фукуда-сенсей так, словно обращалась с этим вопросом к себе.

— Не нужно софистики, умение говорить ещё не делает Вас душой кампании, это лишь одно из совокупных качеств, — отмахнулся я. — Что касается «навязывания идеалов»… не значит ли это, что своим навязыванием идеалов я лишь обделяю вниманием личные идеалы других?

Мы продолжали безучастно совершать ход за ходом.

Каждый из ходов был отражением одной из мыслей, — и от простого, ход есть отраженье мысли. Агрессия, сострадание или равнодушие являлись следствием мысли отравленной чувством, а значит, соответственно, также и являлись ходом, опороченным желанием.

Совершая ходы, мы с Фукудой-сенсей порочили оные своими чувствами и вместе с тем обличали, кто мы есть на самом деле.

Наша партия уже давно превратилась из игры ради «интереса» в борьбу за идеалы, а потому ни учитель, ни ученик — каждый из нас — не имел права проиграть.

И пока девушка размышляла над своим дальнейшим шагом, я, оценочно глядя на доску, ровно заявил:

— Вы, вроде, взрослый человек, но не понимаете простой вещи…

— …

Учитель замер вместе с фигурой в руке и перевёл на меня взгляд.

Я вздохнул и закатил глаза.

— …Люди — априори нелогичные существа, мотивацию и потребности которых до конца осознать невозможно.

— …

Мне казалось, что данное молчание более не закончится никогда, однако я ошибался.

— Глупости, — улыбнулась Фукуда-сенсей. — В мире нет ничего, что было бы обделено мотивацией и потребностями, — и не имеет значения, даже если мотивацией является цель, а потребностью — влечение. Люди, животные, растения — всё живёт в соответствии со своим предназначением, — именно оным они и мотивируются.

— …

С этого момента темп игры ускорился.

Едва я совершал свой ход, как девушка отвечала мне своим, сопровождая при этом каждый аргументированным замечанием.

— Только потому, что я осознаю твою мотивацию, я могу назвать корень твоего заблуждения.

— Вот как? — сказал я со сдержанными нотками сарказма. — Ну же, поведайте мне тогда, в чём состоит моя мотивация и моё заблуждение?

Победоносно ухмыльнувшись, она, внушая уверенность, неторопливо начала:

— Помнишь щенка, о котором мы говорили ранее? — это был вопрос, не требующий ответа. — Что если я скажу, что столкновение с машиной — это не единственное из возможных зол, которые происходили с этой собакой?

— Допустим, — я вынуждал её продолжать.

Мне казалось, что ничего не изменится, если прибавиться причинно-следственных связей; казалось, что надбавка проблем не повлияет на моё желание мстить; и, в конечном счете, казалось, что мучений и боли существа будет недостаточно, чтобы разбудить моё сострадание.

И тем не менее, против моего собственного предположения…

— Что если этого щенка постоянно пинали?.. Что если я заявляю, что именно банальное отношение людей к щенку стало следствием того, что он обнажил на тебя клыки?.. Но, так или иначе, Ты, томленный желанием мести, убил его… и вместе с тем обделил себя возможностью своим состраданием спасти и воскресить его душу, а также… и свою…

— ?!

…на этот раз именно я оказался тем, кто был слеп, словно новорождённый младенец.

— Теперь ты понял?.. Как я и сказала, своим циничным инфантильным решением, ты в конечном счёте убил и его душу, и свою собственную… А это, насколько тебе хватает мудрости, самый настоящий, глупый, детский поступок, нисколечко не сведущего в жизни ребёнка. Только и всего.

— …

*Стук*

Вновь тихий, ритмичный звук разбавил тишину комнаты для консультаций.

Мне был поставлен мат.

В ту самую секунду, я видел себя щенком.

Щенком с каштановой шёрсткой, грязной моськой и неухоженным видом; щенком без ошейника на шее, даже без намёка на собственное имя; а также щенком, что едва познав боль и отравившись страхом, сошёл с пути любви и сострадания, отдавшись недоверию и слепой ненависти. И этой слепой ненавистью, подпитанной страхом, он в конечном итоге подпитывал своё желание мести.

Действительно, я был щенком — помешанным щенком, ослеплённым ненавистью, отдавшимся недоверию, познавшим боль, отправленным страхом и подпитанным желанием мести.

Невежественный щенок.

— …

— …

Мы долго сидели так в тишине.

«Победителя никто не спросит, правду он говорил или нет» — скажет Адольф Гитлер. «Победителей не судят» — скажет Екатерина II. А кто-то скажет: «Победитель всегда прав».

Я не являлся глупцом, что отказывался признавать своё поражение, а потому задал учителю вопрос, повесив нос и всматриваясь в оставшиеся фигуры на шахматной доске:

— Вы думаете… люди действительно так просто меняются?..

— Всё изменчиво, и изменчивости не может не подлежать ничто, — Фукуда-сенсей мягко улыбнулась.

Это был ответ, не содержащий в себе примера, аргумента или ассоциации, — однако, как бы то ни было, я на большее и не смел надеяться.

— Мандаринку?

— …

На этот раз я не стал отказываться — лишь только смиренно принял лакомство с благодарностью, достойной человека, что признавал авторитет победителя.

Мандаринка была на вкус столь же кисла и сладка, как и моё поражение.

Широко известно нарицательное выражение «буриданов осёл», слышали такое?

Французский философ Ж. Буридан рассказал об осле, который был поставлен между двумя одинаковыми и равноудалёнными от него охапками сена. Не решив, какую охапку предпочесть, осёл в результате умер от голода.

Прокручивая в голове данный философский парадокс, я смотрел на панель.

…

[1. Сострадание]

[2. Месть]

…

Именно потому, что я проиграл, а также потому, что не желал оказаться «буридановым ослом», я в то мгновение, наконец, принял решение.

«Нет большей мести для болвана, чем благоразумное сострадание» — это тот вывод, к которому я в итоге пришёл, а также тот вывод, к коему я временами питаю жгучую неприязнь.

К этому выводу мог прийти только тот, кто обладал качеством сострадательного человека.

Качеством, видящем в мести лишь напрасный труд. Качеством, отказывающимся от мести, как от бесполезного занятия. Качеством, воспринимавшим месть, как бессмысленую трату времени. Да, не иначе. 

Иными словам, их напрасность, беполезность и бессмысленность заключалась — именно в... 

Мести ради мести.

Благодаря Фукуде-сенсей я не ступил по этому непредсказуемому пути. 

С тех пор необходимость в подобных встречах, как эта, отпала: учителю удалось меня убедить, так что вести к директору более надобности не было. Каждый раз, видя меня в коридоре, Фукуда-сенсей улыбалась мне, — и своей улыбкой напоминала мне о сострадании. В какой-то момент сама её улыбка стала ассоциироваться у меня с состраданием. А затем… и само тривиальное слово «улыбка» для меня обратилось синонимом слова «сострадание».

Иными словами, Фукуда-сенсей была тем единственным лучиком света... во тьме моей школьной юности. Свет, который радовал, но обжигал, если ты на него долго смотришь. Да, именно так. Здесь не могло быть ошибок. 

«Интересно, как она сейчас?» — порой меня посещает этот вопрос.

Забавно, но чаще всего это происходит именно тогда, когда я вижу рыжие головки мандарина, вдыхаю аромат цитруса или делаю выбор между местью или состраданием.