Онлайн чтение книги Выбор и безальтернативность Choice and no alternative
1 - 7.4

Уже некоторое время я шёл туда, куда глаза глядят. Я не особо задумывался, где мне следует оказаться и что сделать в конечном счёте. Словно по наитию, словно рефлекторно, словно по велению Судьбы. Ни я, ни мои глаза, ни моё обаяние, ни даже слух — никто и ничто из перечисленного не знало, куда ведут меня ноги. Даже я не имел понятия: это было дело ног.

В моих руках располагалась картонная коробка. Вся грязная, обмокшая, осквернённая чернотой маркера, порванная на углах и воняющая мусором вперемешку с рвотой — словом, та являлась крайне убогой. Если бы мне кто-то сказал, что прежде это был незаурядный дом, то я без угрызений совести рассмеялся, однако не сейчас.

Опуская взор, я раз за разом обращал внимание на прилипшую к основанию коробки тушку, которая, не двигаясь, бесхитростно и бездыханно всматривалась прикрытыми ресницами вдаль. Она более не дышала — не вздымалась ни грудь, ни даже хребет — в ней попросту отсутствовала жизнь. Данная туша являлась котенком — черные, как смоль, лапы и белое, как снег, тельце. Когда как глаза уже, казалось, привыкли к данному зрелищу — сердце всё также кривилось и полнилось болью, из-за переполнявшего его груза ответственности.

Я замечал людей лишь редкостно, украдкой, но душой и телом мне не было до них никакого дела. Порой они любопытствовали — могли навострить уши, приглядеться, но, как бы то ни было, ничегошеньки не увидеть и не услышать. Я ловил их взгляды, — да, это так. Но что с того? Как мне не было дела до них, так и им в любом случае не было дела до меня. Даже если бы они услышали, даже если бы увидели, даже если бы поняли — они погоревали бы один день и двигались вперёд. Однако… я же так не мог.

…

— Нет, прошу, я не хочу этого!.. (всхлип) Пожалуйста!.. (всхлип) прошу!..

…

Памятными событиями полнилась моя голова, я то и дело вспоминал все те грехи, которые совершил в течение жизни. Котенок, оставленный на верную смерть; котенок, неспешно подведённый к смерти; доведенная до слёз Томако и искалеченные мною Юмикава и Лис, а также множество других проступков, которые я не упомянул. Я действительно сделал очень многое, действительно заслуживаю наказания, и действительно испытываю чувство вины. Ведь никто из вышеуказанных не заслуживал всего того, что я им причинил. Это несправедливо, как и несправедливо то, что такой подонок, как я, живёт на этом Свете.

*Кап-кап-кап*

Бредя в своих думах, я и не заметил, как оказался в нашем с Юи любимом месте.

Чернильные тучи нависали над детской площадкой, круги разводились вследствие ливня на вороненой стали речной воды, гнили скамеечные доски, ржавели окропленные каплями дождя железные качели, карусель и даже горка. Ливень ничего не щадил. Нет, неправильно выразился, он даже, вероятно, и не задумывался о таком понятии, как «пощада». Для него это было естественностью.

Я понял: это был знак. 

Я опустился коленями на мокрый песок и поставил коробку — соленая вода крохами стекала с острых кончиков моих волос. Слегка сместившись влево, мои бледные руки скинули сумку и потянулись к поверхности пола — я стал рыть землю голыми окровавленными пальцами. Кровь сочилась из раненных ладоней и стелилась чернильной лентой на грязи.

Пиджак становился всё теснее, тяжелее, — и потому, я его снял и бросил на деревянную скамейку.

Я изводил пальцы до порезов, а под ногтями оседали крупицы почвы, которые болезненно давали о себе знать с каждым вонзанием в грунт. Я пытался вырыть хотя бы малость приятную могилку для этого существа.

— Фух…

На спину падали капли дождя — тело каждый раз пробирала дрожь. Пасмурное небо не выказывало признаков своего конца. Вытирая капли пота с лица, я всё больше и больше марал его грязью. Мне не виделось это чем-то ненормальным — даже напротив, я считал это само собой разумеющимся для человека, возомнившим взять на себя право Бога — укорачивать чью-либо жизнь.

Внутренне грязный человек должен ходить с грязным лицом, дабы другие люди могли подтверждать его статус грязного человека.

Когда уже казалось, что в моей плоти продрогли даже сами кости, — могила была готова.

Зарывая тельце измученного котёнка, я ещё долго всматривался в его образ. Сперва всматривался в сырые зальные лапы, следом вглядывался в молочную сгорбленную спину, затем взирал его прикрытые глаза, а в конце задержал внимание на открытой пасти, которая вследствие проливного ливня медленно заглатывала песочное месиво из крови, пота и дождевой влаги.

Я хорошенько запомнил эту пугающую картину. 

Вскоре дело было сделано, и я поднял грязное лицо к небу, которое являлось столь же грязным.

— Теперь пора домой…

Я не произносил этого вслух, нет, — я лишь двигал губами.

Подобрав пиджак и сумку, я нерасторопно волочил ноги по неприглядной дорожке.

*Кап-кап-кап*

Дождь скрылся за дверью, когда я вернулся домой. Его отголоски ещё долго напоминали о себе, тарабаня в моё стеклянное окно. В сопровождении с этим барабанным оркестром я по обыкновению оставил ключи от дома на комоде в прихожей и тяжелыми шагами добрался до своей комнаты.

Я сидел на постели весь мокрый, отсыревший до последней нитки. Мои длинные каштановые пакли нависали над глазами, прилипали к носу и вискам. В душе я испытывал ту же холодную сырость, которая окутывала и моё тело в этот момент. Зубы невольно стучали от мороза по коже. Или, быть может, мороз по коже возникал по причине зубов?

Я сидел и смотрел в сторону двери, предельно осознающий, что совсем скоро придёт нужный человек.

И именно сидя на своей постели, я больше, чем когда-либо, разрывался от противоречия в своём сердце.

Она придёт… она определённо придёт… Потому что…

Дверь медленно распахнулась.

…так было и так будет всегда.

— Ты меня ждал, братик?..

Сестрёнка Юи вошла в комнату, взобралась на кровать и села на колени позади меня.

За тот короткий миг, пока она приближалась ко мне, я успел обратить внимание на её неприглядный вид. Как скажет Юи позже, её окатило водой из лужи, из-за проезжавшей мимо машины, по причине чего её униформа и чёрные чулки оказались обезображены грязью по самую талию, которую, к слову, я ощущал позади себя вместе с грудью на своей спине.

Я знал это… Определённо, знал. Знал корыстные мотивы Юи, как свои пять пальцев. Знал причину, по которой она пропала на целых две недели. Знал и о свойственной этой девушке расчетливости и дальновидности. Её желание быть рядом, влюбить меня и сделать от неё зависимым, — банально очевидно.

Злился ли я? Нет, нисколечко. Ведь, она — моя единственная и дорогая мне сестрёнка; тот человек, которого я не предам, и буду любить до самой смерти настолько сильно, насколько имею понятие о слове «любовь». Юи — та, кому я могу довериться, и та, кто в действительности может принести мне сокрушающий урон.

Не будь её — и сгину я.

Юи неторопливо поглаживала меня по голове одной рукой, когда как другой приобняла за шею.

— Не беспокойся, всё будет в порядке, — говорила она шёпотом. — Я знаю, как тебе помочь… Ты знаешь, как себе помочь… Я лишь последую твоему решению… Ведь выбор — это твой истинный гений…

— …

Перед мутными глазами, мечтающими о вожделении, возникла панель, о которой я не успел забыть, — и несла она не многозначительное перепутье выбора.

…

[1. Smile]

…or…

[2. Kiss]

…

Окрас панели сменился с красного на чёрный. 

Строки выбора двоились, троились, накладывались поверх друг друга и прилипали к моей плоти, моей одежде, моей постели, к рукам Юи на моих плечах и к небу, видневшемуся из окна. Казалось, что всё вот-вот заволочёт чернотой панели выбора.

На моих глазах выбор престал быть чем-то — следовательно, он стал ничем.

Панель всегда… являлась подсознательным выражением выбора в моей голове. И то, что мне знакомо лучше, чем кому-либо другому, — третьего выбора никогда не дано… Нет, правильнее будет сказать, что его не существует…

Юи водила пальцами по моему лицу, начиная от шеи и заканчивая кончиками самих ушей.

Ворчун Джон наблюдал за нами с неведомой мне угрюмостью и огорчением, сидя на моей тумбочке.

Так чем же плохо… единожды позволить влечению встать выше норм морали?.. Почему же я… не могу нарушить табу?.. А если позволю лишнее, то буду ли наказан?.. Позволит ли Юи мне зайти за рамки дозволенного?.. Нормально ли мне так поступать?..

Как некогда я коснулся щеки Юи, так и она сейчас, именно в этот момент, коснулась моей. Она приподняла мою голову за подбородок и вгляделась в глаза, находясь всё также позади.

К чёрту рамки… к чёрту табу… к чёрту родителей и школу… к чёрту мир и планету Земля… к чёрту вселенную и мироздание… к чёрту даже Бога, Её Величество Карму и царицу Удачу… к чёрту всех!

Здесь только я и девушка, что стоит над всем и ценится выше всего.

Именно поэтому я… выберу только её.

И в этот же самый момент между нами промелькнула искра, словно принудившая нас придвинуться друг к другу ближе. Я нуждался в Юи — Юи нуждалась во мне. Именно эти чувства стали толчком к тому…

*Kiss*

…чтобы мы поцеловались.

Решение было принято — и чёрная, точно смоль, панель выбора, наконец, растворилась в воздухе.

Аккуратными движениями, точно ювелир, я повалил её на кровать и неспешно начал раздевать, стягивая с неё белую матроску с розовым бантом и расстегивая тёмно-синюю юбку. Когда как я незамысловато помогал избавиться от формы Юи, она помогала мне в ответ. Лёгкими ласковыми движениями рук она расстёгивала мою рубашку и, вцепившись губами в уста, стягивала ремень.

Её нежные, бледные, но, тем не менее, испачканные ладони ложились бархатом на моём торсе и морозили его, словно снег. И пускай мои ладони были несколько грязны и кровавы — ни я, ни Юи не обращали на это внимания. Наши сердца горели страстью, — и неважно, как на это смотрят другие люди.

Я разводил грязь на её лице и ягодицах, в то время как она — на моей шее и груди.

Юи и я… мы были грязными людьми.

Наши глаза, наши уста и наши сердца — всё было грязным и отвратительным. И даже наша мнимая любовь, которую мы делили на двоих, была настолько же грязна, как и всё вышеперечисленное. Грязью полнилось наше существование, — и этой же грязью мы пачкали людей, что нас окружали. Кого-то это тревожило, кого-то приводило в ужас, а кто-то считал это приемлемым или аморальным. Так или иначе, грязь — это всё, чем мы видим, и всё, что мы видим.

Ненавидимый миром и любимая миром.

Одиночество на двоих.