Онлайн чтение книги Обаятельный убийца Левеллин приглашает на ужин Murderer Lewellyn's Enchanting Dinner
Глава 9

Весна бродила за окном с утра пятницы, освещая мир абрикосовым светом в пять часов вечера, незадолго до обещанного ужина с Левеллином. Запах цветов был сильным, а скрежет травяных жуков из большого дерева был тихим, но отчетливым.

Это был теплый день. Через открытое окно квартиры 303 доносился вкусный запах испеченного хлеба и сладкий запах свежего сыра. Конечно, чувствовалась и легкая острота лука.

Понравится ли это Левеллину?

"Он, вероятно, сьест это блюдо только потому, что я положил в него лук." — Со вздохом подумал Шевон, мешая тот самый лук в блюде.

Все было хорошо.

Так было до тех пор, пока Шевон, который раньше ел только хлеб, сыр, и дешевый чай, не пошел в продуктовый магазин за нужными ингредиентами. Проблема заключалась в том, что кулинарные навыки Шевона были действительно плохими. В каком-то смысле это было логично. Ведь насколько хорош Шевон в кулинарии, если он всю жизнь питался только хлебом, сыром и дешевым чаем?

Шевон устроил беспорядок.

Приготовленный киш был настолько плох, что Левеллин не мог сказать, что Шевон неплох в кулинарии, даже если бы попытался быть вежливым. Это было так отвратительно, что если бы Шевона лечили чем-то подобным, ему пришлось бы опрокинуть стол вверх ногами,(или хотя бы подавлять желание сделать это)

Не только пирог с заварным кремом выглядел отвратительно, но также и силлабуд, брокколи запеченные в сыре и салат с креветками. Паштет выглядел прекрасно, но попробовав его… Шевон не был уверен что идет по верному пути.

Если он хотел отплатить Левеллину за помощь, это был не лучший способ.

Было уже 16.30, когда три четверти ингредиентов сдуло вот так. Шевону пришлось отказаться от желания подать романтический ужин, потому что ни одно блюдо не было приготовлено, когда время ужина было не за горами.

Шевон выбрал ростбиф, пудинг с соусом и сырный омлет. Он достал хлеб и сыр, чтобы заполнить пустые места. Он не забыл варенье, к которому не притрагивался с тех пор, как купил его. Это выглядело потертым только на первый взгляд.

За 29 лет Шевон ни разу никого не приглашал к себе. Ни разу.

Шевон жил в приюте, пока ему не исполнилось девятнадцать. Первые 16 лет он был студентом, а следующие 3 года работал подсобным рабочим. Приют не был домом Шевона. Он не мог никого пригласить в такой ситуации.

После того, как он стал независимым, возникла еще одна проблема, заключавшаяся в том, что Шевону некого было пригласить. Друг? Для Шевона друг означал только доктора Фоукса. Любовник? Шевон за 8 лет встречался с 29 людьми. Это означало, что он встречался с каждым любовником в среднем по три месяца. Особой любви не было.

Шевону нужен был не партнер или любовник, а человеческое тепло. Он почти не разоблачал себя, разве что давал свой домашний телефон для связи.

Его любовники понимали Шевона. От первого любовника до 28-го любовника.

Август, 29-й любовник, был «чрезмерным» и делал то, что хотел. Ненавидеть его было бесполезно.

Август посещал Шевона когда ему заблагорассудится. Несмотря ни на что, он заходил в дом без разрешения и не переставал хамить (и часто после этого занимался довольно насильным сексом). Август был незваным гостем, так что не будет ошибкой сказать, что Шевон ни разу никого не приглашал за 29 лет.

Итак, это был первый раз, когда он пригласил кого-то домой.

Он, конечно, знал, что Левеллин, вероятно, убийца. Он знал это лучше, чем кто-либо другой. Однако Левеллин был его спасателем, будь он джентельменом, хулиганом, закоренелым преступником, семьей покойного или убийцей, этот факт не изменился, и Шевон не был настолько бесстыдным, чтобы не поблагодарить своего спасителя и не извиниться за свои проступки.

…Такое дерьмовое мышление.

Размышляя, Шевон беспомощно улыбнулся. Он не ошибся. Не было собаки, которая не следовала бы за своим хозяином, будь то джентельмен или хулиган, закоренелый преступник, семья покойного или убийца. Собака следовала за своим хозяином, потому что хозяин есть хозяин, и больше причин не было.

У собак была такая же природа, как и у людей. Дай мне еду, дай дом, дай любовь. Было нелегко не следить за существованием кого-то, кто защищал твою жизнь. Даже больше, если бы вы были в состоянии остаться одни в мире без существования этого кого-то.

Любой бы сделал это.

Кто угодно.

Любой, кто хотел пригласить кого-то в течение 29 лет, но никогда не мог.

Раздался стук в парадную дверь. Тук-тук. Шевон поспешно посмотрел на часы.

Ровно 18:00. Настало время ужина, который он обещал Левеллину.

Он снова услышал стук. Шевон подумал, что Левеллин немного нервничает, когда стучит, но это не так. Было довольно весело.

Тук, тук, тук, тук-тук, тук-тук — стук начался в более медленном ритме, заканчиваясь быстрым темпом. Тогда он замедлился. Шевон подумал, что это знакомая мелодия. Это была детская песенка «Кус-Кус».

Кус-кус. Из-за воспитателя, который был особенно привязан к этой песне, Шевону приходилось слушать ее каждый день на протяжении всех 19 лет, проведенных в приюте. Воспитатель играл эту песню каждое утро и вечер, включая фонограф. А Шевону каждое утро и каждый вечер хотелось разбить этот фонограф. Если бы у него были деньги, чтобы заплатить за фонограф, он бы так и сделал.

— Щас открою! — Шевон направился к входной двери, но даже тогда звук стука не прекращался.

Левеллин действовал ему на нервы. Он больше не мог этого выносить.

— Остановись с Кус-Кусом! —

Когда он закричал, из-за входной двери донесся следующий ответ:

— Тогда я могу простучать "Желтые, желтые, желтые белки"? —

Шевон не знал, был ли он взрослым мужчиной лет двадцати, или всё же пятилетним ребенком? Шевон открыл входную дверь, сморщив лицо до такой степени, что он больше не мог этого делать.

— Я впущу тебя даже если ты не будешь меня торопить. Но сейчас, пожалуйста, подо.. —

Шевин не смог договорить. «Подожди» застряло у него в горле прежде, чем он успел договорить. Шевин ошеломленно уставился на Левеллина перед квартирой 303. Шевон знал, что он будет выглядеть придурком, но не мог отвести от него глаз.

В отличие от обычного, Левеллин был одет в элегантный костюм, а его волосы были аккуратно причесаны назад. Как и большинство бедных жителей Банча, Шевон никогда не одевался так хорошо, потому что у него не было возможности заработать достаточно денег на костюм.

Но единственная разница между Шевоном и обычным бедным гражданином Банча заключалась в том, что Шевон знал стандарт формальной одежды. Точно так же, как неграмотный в школе внезапно получил работу, связанную с писательством, Шевон, писавший романы для представителей высшего класса Джона Грея или Адама Эйла, также изучал этикет в одежде.

Он понял, как только увидел. Костюм Левеллина был буквально нормой среди костюмов. Рубашка, воротники, отвороты, количество пуговиц, ширина и длина рукавов и манжет… Безупречно идеальны.

Тогда как Шевон…

— Ты… Ты хорошо подготовился.. —

Бормочащий голос Шевона был удрученным. По крайней мере, это не было непонятно. Субъективно неуклюжая одежда, которую носил Шевон, и объективно дрянной ужин (пудинг, сырный омлет, хлеб, сыр и джем, к которому он ни разу не притрагивался с тех пор, как купил) был у него на уме.

— О чем ты говоришь? — Левеллин прищурился. В отличие от мертвого вида Шевона, Левеллин выглядел живым.

Шевон тихонько впустил Левеллина. Нет, он собирался. Но в тот момент, когда он непреднамеренно прошел мимо Левеллина, Шевон не мог не почувствовать себя неловко.

— …Левеллин. — Позвал Шевон, даже не смотря в его сторону. Левеллин вопросительно оглянулся на Шевона.

— …Встряхни волосы. —

Только тогда на губах Левеллина появилась мошенническая улыбка.

— Зачем? —

— Это обременительно. —

— Потому что я такой красивый? —

Его голос не стеснялся спрашивать. Более того, на его лице Шевон тоже не заметил никаких колебаний. Вздохнув про себя, Шевон окончательно закрыл рот. Он забыл, что чем больше разговаривал с Левеллином, тем больше терял себя.

Левеллин видел, как Шевон качает головой, но не сдавался, держался за него и сказал последнее слово.

— Разве молчание не означает, что я прав? Тебе некомфортно из-за того, что я такой красивый, не так ли? —

— Да. —

— Почему ты чувствуешь себя таким обремененным? —

— Ты на улице Ира, значит, не ладишь с квартирным чувством. От того мне так тягостно, что даже если я сам позвал тебя на обед, я хочу, чтобы ты отошел от меня на три шага. —

Стоило расплачиваться по очереди за то, «сколько» Шевон ему задолжал. Левеллин отступил назад. Один шаг, два шага, три шага. Всего три шага, как приказал Шевон. Только тогда он откликнулся на просьбу Шевона насчет волос.

Проблема была в том, что это имело неожиданные последствия, и если опрятность Левеллина была до неприличия хорошей, то такой беспорядок был… Шевон попытался перестать думать, прежде чем на его лице появилось невыносимое выражение. Это все из-за слишком долгого воздержания.

Всю дорогу до стола Шевона беспокоил его дом. Он почистил его, но начал замечать некоторые грязные детали, которые не заметил во время чистки. Шевона беспокоили пятна, плесень, которую невозможно скрыть, и пыль на книжной полке, которую он забыл вымести. Он открыл рот.

— Прости.. —

— За что? — спросил Левеллин, следовавший за ним в трех шагах позади. Это был вопрос, который было трудно понять, потому что Шевон не знал, спрашивал ли он, потому что действительно не знал этого, или просто притворялся, что не знает.

— В доме… не так уж и чисто. —

— Нет, мне нравится. Это напоминает мне подземелье и пещеру — Шевон не мог понять, то ли он просто дразнил его, то ли хотел затеять драку.

На столе были только ростбиф, пудинг, сырный омлет, хлеб с сыром и джем, к которому Шевон ни разу не притрагивался с тех пор, как купил. Он предпочел бы предложить только лук. Его разум был полон сожаления, но было уже слишком поздно что-то менять

— Прости.. —

— За что? — спросил Левеллин, уже сидевший за столом с салфеткой. Опять же, это был вопрос, который было трудно понять, потому что Шевон не знал, спрашивал ли он, потому что действительно не знал этого, или просто притворялся, что не знает.

— Ужин… не очень. —

— Нет, мне нравится. Это напоминает мне заключенного или пещерного человека. —

Теперь Шевон мог видеть, дразнит ли он его или затевает драку. Это было и то, и другое. Казалось, он дразнил, начинал драку и снова дразнил, но подумал, что если посчитать соотношение, то будет 7 дразнить и 3 начинать драку.

Ужин оказался тише, чем думал Шевон.

Конечно, это было «больше, чем он думал», но первая проблема заключалась в том, что Левеллин катал нож в запасной салфетке. На вопрос, что с ним не так, Левеллин объяснил следующее:

— Я не могу коснуться ножа. — Мягкий смешок сорвался с губ Левеллина, которые добавили: — Это слишком опасно —

Второй проблемой была "драка". Несмотря на то, что это была незначительная драка до такой степени, что никто не пострадал, проблема все равно была проблемой. Левеллин проверил ростбиф Шевона.

То, что он сказал, вызвал пожар внутри Шевона.

— На вкус как каменная сажа. —

— Ты пробовал каменную сажу? —

Третьей проблемой была тишина. Пока они ели ростбиф (даже если он был на вкус как каменная сажа), пудинг, сырный омлет, хлеб, сыр и варенье, к которому он ни разу не притрагивался с тех пор, как купил, тишина постепенно нарастала.

Однако это было одностороннее молчание. В то время как Левеллин оставался прежним, Шевон же только кивнул два или три раза и ни разу не открыл рта. Например…

— Этот пудинг очень вкусный. Это как пудинг, приготовленный лучшим шеф-поваром мира после 30 лет на пенсии. —

«…»

— Это варенье для украшения, не так ли? Похоже, ты ни разу не прикасался к нему с тех пор, как купил. —

«…»

…Он был прав.

Он почувствовал тяжесть в груди. Навязчивая идея Шевона раскрыть свои намерения после еды все еще бродила у него в голове. Рука Шевона, двигавшая ложкой, замедлилась. Скорость опорожнения чаши также замедлилась.

Наблюдая за этим, сам Левеллин тоже начал медленно двигать ложкой. В конце концов, это потеряло смысл, и они только помешивали миску.

Но ничто не вечно, еда или тишина. Все тарелки на столе были пусты. Левеллин неторопливо смотрел на Шевона, сцепив пальцы на коленях. Его глаза были желтыми.

— Шевон. — Левеллин позвал его. Шевон отвел взгляд от миски и поднял голову.

— Скажи-ка. —

Была ночь. Снаружи было темно. Единственным, что освещало квартиру была газовая лампочка, которую Шевон зажег впервые за долгое время, и лампочка периодически мерцала, возможно потому, что она была сломана. Шевон попытался взглянуть на Левеллина и открыл рот.

— Мне жаль.. —

— За что? Ростбиф? За пуддинг? Или же за варенье? —

Действительно, ужин вызывал у него жалость. У Левеллина, который так громко добавил это, было серьезное лицо. Шевон решил не воспринимать шутки как шутку, потому что тогда он может упустить возможность поговорить.

— Я не так тебя понял. —

Левеллин впервые за долгое время замолчал, просто глядя на Шевона запавшими глазами. Шевону хотелось произнести подготовленные им слова. Это были слова, которые он тщательно выбирал, но когда он произносил их своими устами, он не мог остановиться:

— Я думал, ты сталкер. Доказательств у меня не было, поэтому я просто решил присматривать за тобой, но тут вдруг… Ты дал мне кучу денег, ты подарил мне цветы, ты дал мне лук и лимонный сок, так что я заподозрил.. Так что я проигнорировал… Нет, я отверг. Пойми, каждый сделал бы то же самое с преступником. О, черт возьми. Я сожалею об этом. Я не люблю, когда люди делают мне одолжение. Все, кто это делал, пытались воспользоваться мной. Мне жаль. Спасибо.

Это была тарабарщина. Было неясно, было ли передано, что Шевон сожалеет о его грубости, или что он благодарен за то, что Левеллин спас ему жизнь.

— Ты знаешь, что я хочу сказать в ответ —

Дерьмо, дерьмо. Шевон смущенно хотел расчесать ему волосы. — Скажи, что знаешь, пожалуйста.

— Я знаю. Конечно. —

Левеллин улыбнулся. Он оказался гораздо более приятным человеком, чем думал Шевон.

— Я бы не стал посылать такое грязное письмо. —

— Ты прав. Ты бы не отправил такое грязное письмо. Наверное, я не разбираюсь в людях. Как такой хороший человек, как ты, может послать...? —

Шевон внезапно замолчал.

Разве я когда-нибудь показывал ему письмо от моего сталкера?

— Шевон. —

В свете газовой лампы одна половина лица Левеллина выглядела светлой, а вторая — темной. Шевон почувствовал холодок в затылке.

— Я сказал, что не отправлял это грязное письмо, но не то чтобы я невиновен. —

Перемежающийся газовый свет погас. Было темно.

— Ты видел это. Шевон. Моя свеча всё ещё у тебя? —

***

(События прошлой главы от лица Левеллина)

— Спокойной ночи. —

Спокойной ночи, он должен был сказать это закрытой двери и отступить. Верно, ему нужно было настроиться на это, но он просто стоял и смотрел на дверную ручку квартиры 303 и не мог этого сделать. Мысль о том, впустит ли его Шевон, если дверь откроется, бродила в голове Левеллина.

– Шевон. — Он позвал низким голосом. Ответа не было.

– Шевон. —

Ответа снова не было. Он знал, что означает «его» молчание. Он не мог не знать. Его окровавленные глаза смотрели на дверь без единого мерцания. Его золотые глаза сияли.

Левеллин даже не мог спросить Шевона, почему тот избегает его. Он не мог даже поздороваться с ним, не говоря уже о том, чтобы задать вопрос. Шевон не хотел иметь с ним дела. Всё, что он мог сделать, это позаимствовать имя Невелла и написать: «Почему ты избегаешь меня?». Если бы Шевон был тактичен и внимателен, он бы заметил, что Левеллин и Невелл — один и тот же человек. Даже если бы он этого не сделал, он не стал бы избегать Левеллина из-за чувства вины, которое он почувствовал после прочтения письма.

— Почему ты избегаешь меня? — Он хотел написать только это предложение, но проблема была в том, что он писал, будучи переполненым эмоциями, сам того не осознавая. Он вычеркнул письмо. Ему было все равно, порвана ли бумага для писем или смята.

Вскоре письмо было заполнено словами «Почему ты избегаешь меня?» Почему ты избегаешь меня? Почему ты избегаешь меня? Почему ты избегаешь меня? Почему ты избегаешь меня?

Он проверил почтовый ящик на обратном пути после отправки письма. Конечно, не почтовый ящик квартиры 302, где он жил, а квартиры 303, где жил Шевон. Он знал, что ведет себя невежливо, но ему было все равно, потому что он был не очень нравственным и не собирался быть нравственным человеком.

В почтовом ящике квартиры 303 было письмо. Он бы пропустил его, если бы не посмотрел на поверхность конверта. Имя «друг» в качестве отправителя привлекло его внимание.

Друг?

Он не мог позволить этому ускользнуть. Он разорвал письмо. Он только пытался проверить, что прислал ему друг Шевона, и не собирался красть это, как мелкий вор.

По крайней мере, пока он не увидел письмо.

«…»

Письмо было пустым. Не было слов, вырезанных из газеты, слов, написанных чернилами. Но на пустом письме не было поддельного адреса, как обычно, и что-то высохло в центре бумаги для письма. Он мог знать, не присматриваясь. Это была сперма.

Его лицо напряглось, когда он проверил запутанное письмо. Он чувствовал горечь. Он должен был выследить этого человека, как только узнал об его существовании, но он ошибся, упустив из виду второстепенную «иностранную субстанцию», поставив на первое место свои отношения с Шевоном.

Он скомкал письмо в руке. Звук ломающегося под его хваткой письма был жестким. Теперь он был похож на мелкого воришку, но ничего не мог с собой поделать. Даже если бы он стал зомби, а не вором, он не мог допустить, чтобы письмо с посторонним веществом попало в руки Шевона.

Шанс поймать его представился быстро.

Отправной точкой было то, что Шевон внезапно перестал выходить из дома. Пройдя через управляющую контору, он стал один за другим обходить ключницы по многоквартирным домам в Ире. Он пошел по стопам Шевона. Он следил за ним и раньше, так что в этом не было ничего нового.

Однако ситуация изменилась менее чем за десять минут. Он скрывал свое присутствие. Он скрыл свои шаги и звук дыхания, как будто их никогда и не было.

Была еще одна вещь, которая изменилась. Он преследовал уже не Шевона, а его «друга».

«Друг». Тот преследователь, который заглядывал в дверь или отправлял письмо со спермой и писал «друг» в графе «отправитель» на конверте.

Добыча ползла сама по себе перед охотником. На его застывшем лице появилась слабая улыбка. Он был охотником. Он таким родился и таким вырос, за исключением крайне исключительных случаев.

В обязанности охотника не входило немедленно избавляться от добычи. Это бы сделал мясник. Как всегда, нетерпение не было для него необходимым навыком. Охота должна быть расслабленной. Если это не было неторопливо, это не была охота.

Выследить сталкера было проще, чем охотиться на собаку или убить убийцу. Его навыки были выдающимися.

На закате Шевон выходил из магазина, и как только он увидел сталкера, тот побежал через переулок.

Левеллин и Шевон одновременно отправились за сталкером. Это был переулок с выброшенными клочками бумаги, консервными банками, непонятной грязью, осколками стекла и грязью. Грязь была выгравирована на подошвах обуви сталкера, Левеллина и Шевона. Поскольку бег Шевона был медленным, между преследователем и Шевоном не было встречи лицом к лицу.

Однако… Левеллин догнал сталкера:

— Ты очень хорошо бегаешь. Никто не подумает, что ты обычный человек. —

Это был темный переулок, в котором не было ни единого огонька. Сталкер, сидевший на обочине переулка затаив дыхание, вздрогнул и окаменел, словно его ударила молния. На лице сталкера, оглядывающегося на него, отразилось сильное чувство бдительности.

Не то чтобы он не мог догадаться, кто это, когда видел его издалека, но Левеллин стал уверен с близкого расстояния. Это было ни с чем не сравнимое зрелище, но сталкер как будто и не помнил его. Он только поглядывал на Левеллина с ног до головы, как чужой.

— Разве ты не помнишь? Мы уже встречались. —

Он улыбнулся. Сталкер же отвечал с бдительным выражением на лице:

— Я тебя не знаю. —

— Знаешь, — ответил он, все еще улыбаясь. Его улыбка исказилась, когда он наклонил голову.

— Ребята, вы расстались у меня на глазах. Ты и Шевон, которого ты сегодня снова преследуешь. Ваши отношения разрушены до такой степени, что ты не можешь их склеить. -

Преследователь усомнился в своих отношениях с Шевоном. У Левеллина было тайное намерение, но он все равно старался выглядеть кротким.

— Я близок с Шевоном. Очень, очень близок. — Он улыбнулся.

— Ты с Шевоном спишь под одной крышей?

Он не ошибся. Левеллин и Шевон спали под «одной» крышей многоквартирного дома Ира. Левеллин думал, что он родился только с красивым лицом, но он был готов похвалить себя за то, что родился с природным талантом демагога. Сталкер напал на него. Глаза сталкера закипели от яростной ревности.

На данный момент он не знал, пытался ли сталкер задушить его или схватить за воротник.

В следующий момент преследователь упал и не мог пошевелиться. Левеллин не хотел его убивать. Безрассудно убивать людей не входит в обязанности охотника. Это бы сделал мясник. Как всегда, чрезмерное подавление не было для него необходимым навыком.

Каждую осень в Банче проходит охота на волков. Это была охота, которая приносила деньги и честь, поскольку на ней ловили объект, но все охотники охотились только на взрослых волков. Они не ловили волчат и отпускали их.

Конечно, Левеллин не отпустил их. Он ампутировал ногу одного волчонка. Это была всего одна нога. Неважно, была ли это передняя, задняя, левая или правая нога. Цель заключалась в том, чтобы они не представляли угрозы для людей, когда вырастут. В отличие от волка со всеми конечностями, волка без конечностей было легко усмирить.

Он думал. Это относится и к людям.

— Знаешь что? — Он открыл рот. — Будет немного больно.

Волк без конечностей или однорукий сталкер. Это было то же самое.

Проблема была в том, что сталкер был в отчаянии. Совсем скоро он ворвался в многоквартирный дом в Ире со сломанной правой рукой и напал на Шевона. Это было похоже на волка без конечностей, пытающегося укусить подошедшего человека.

Движение вперед было похоже на самоубийство вслепую. Целью, на которую он напал, был не Шевон, а Левеллин, тот, кто сломал ему руку.

Левеллину предстояло разобраться со сталкером. Он собирался убить его, но Шевон запретил ему это делать. Левеллин думал о торговле людьми, но Шевон ввел ограничения на торговлю людьми. Вот почему с ним стало сложнее иметь дело, чем он думал изначально.

Окраины Южного Банча были пустынны. Тем более с такой амбициозной точки зрения, как сейчас. Была ночь. В переулке было темно, потому что свет был выключен, и всякий раз, когда дул ветер, можно было услышать звук летящих листьев.

Сталкер не проснулся. Тело, лежащее на земле было неподвижно, как мертвое. Сидя на берегу в ожидании пробуждения, Левеллин взглянул на часы.

2:29 утра.

Левеллин думал, что тот проснется через час, но так как он не мог открыть глаза даже через час и 20 минут, у сталкера, похоже, были слабые физические силы.

Спустя какое-то время преследователь очнулся. Его ресницы, казалось, дрожали, и вскоре он открыл глаза.

— Привет. — сказал Левеллин прекрасным голосом. — Мне очень жаль видеть тебя снова. —

Левеллин поднялся с берега и подошел к сталкеру. Преследователь попытался встать, но не смог. Он съежился, как букашка, то ли потому, что только что проснулся, то ли потому, что не мог использовать его правую руку, но он снова потянулся. Тем временем перед ним уже появился Левеллин.

Он сел рядом и кончиками пальцев приподнял его подбородок, чтобы поднять голову.

— Я думал, что предупредил тебя достаточно, но, похоже, я этого не сделал. Или, может быть, мистер Баш проигнорировал мое предупреждение? —

Август посмотрел на него. К расплывчатым глазам медленно возвращался фокус. Как только сталкер пришел в себя, то, что он сказал, несколько превзошло его ожидания:

— Спать под одной крышей с Шевоном… Это была ложь, не так ли?

Август рассмеялся. Это был смех, который заставил зрителя чувствовать себя неловко.

Однако такой провокацией Левеллин не мог сбить темп. Он был спокоен и воспринял это небрежно.

— Конечно. Ты не думал, что это ложь? —

— У тебя ведь нет никаких отношений с Шевоном, не так ли? —

Как и ожидалось, он был спокоен. Левеллин отнесся к этому небрежно.

— Я не знаю. У нас скоро будут отношения, поэтому я не могу сказать наверняка. —

— Нет. Этого никогда не произойдет. —

Сталкер снова рассмеялся. Его губы пересохли, и Левеллин мог заглянуть в его десны. Левеллин, который должен был быть спокоен и должен был относиться к этому небрежно, вышел из себя услышав следующую фразу:

— Потому-что Шевон любит меня. —

Левеллин остановился. Не только его тело, но и сердце, кровь, текущая по кровеносным сосудам, воспоминания, мысли и пять чувств, казалось, остановились. Он ничего не видел и ничего не слышал. Он ничего не чувствовал. Мгновение длилось вечность, и…

Он хлопнул Августа по щеке, подперев подбородок рукой. Он не закончился на уровне сгибания головы, потому что удар был мощным. Сталкер со звуком обернулся. Он рухнул, рассыпался и выплюнул что-то, будто его стошнило. Это была кровавая слюна и зубы.

Левеллин наступил сталкеру на затылок. Грязь на подошве ботинка рассыпалась по волосам сталкера. Баш застонал, но Левеллину было все равно.

— Он любит тебя? —

Лицо спрашивающего было холодным. Ярко-желтые глаза мерцали странным светом.

Сталкер не ответил. Это было само собой разумеющееся. Его затылок был растоптан, так что его нос был прижат к земле. Вместо того, чтобы говорить, он даже не мог пошевелить губами. Земля проникла ему в рот, который не закрывался и не открывался. Выражение лица сталкера было искажено.

Он пнул сталкера по голове. При ударе обо что-то твердое раздавался своеобразный глухой звук. Сталкер был нокаутирован. Кровь текла по его лбу. Это было неразличимо из-за темной ночи. Левеллин даже не взглянул на него.

— Шевон никогда не любил тебя. —

Он схватил сталкера за волосы и поднял их. Баш не мог его видеть, так как был занят тем, что плевался кровью и грязью. Только когда Левеллин откинул волосы назад, он наконец смог посмотреть ему в глаза.

В то время как Левеллин был безэмоционален, выражение лица сталкера было сморщенным, так как было очень больно, когда его дергали за волосы, оттягивали назад и резко наклоняли голову. Взгляд Левеллина казался чучелом животного в форме человека, потому что он не моргал, как человек.

Вскоре он открыл рот. С губ сорвался голос, звучавший как жевание.

— Ты всего лишь одноразовая игрушка. —