Онлайн чтение книги Легенда о героях Галактики Ginga Eiyuu Densetsu
2 - 9

I

9-е сентября. Крепость Гайесбург.

У входа в зал, где проводилась церемония празднования победы, охранники предупредили Зигфрида Кирхайса о запрете на вход с оружием. Рыжий юноша послушно снял с пояса бластер, но потом всё же решил спросить:

– Я адмирал флота Кирхайс. Даже мне не разрешено войти с оружием?

– Даже для адмирала Кирхайса нет исключений. Таков приказ, приносим вам извинения.

– Понятно. Что ж, неважно. Всё в порядке.

Кирхайс передал бластер охраннику. До сих пор Райнхард всегда позволял ему держать при себе оружие, даже когда остальные адмиралы должны были входить безоружными. Это наглядно демонстрировало всем, что Кирхайс является «номером два». Однако теперь обычный порядок, похоже, изменился.

Кирхайс вошёл и встал в ряд с другими адмиралами, пришедшими раньше него. Они вежливо кивнули, когда он появился, и он ответил им тем же. При этом в глазах Ройенталя и Миттермайера что-то мелькнуло. Без сомнения, они понимали, что между Райнхардом и Кирхайсом что-то произошло.

«Нельзя позволять себе думать, что я занимаю привилегированную позицию», – одёрнул себя Кирхайс. Тем не менее, он ничего не мог поделать с предчувствием одиночества, продолжавшим колоть его в сердце.

Теперь они с Райнхардом не более чем господин и слуга?

«Хотя никем другим мы никогда и не могли быть, – подумал Кирхайс, пытаясь избавиться от терзающей его печали. – В конце концов, те, кто находятся ниже, не должны искать равных отношений с теми, кто выше них. Придётся с этим смириться. Быть может, господин Райнхард сбился с пути и стал допускать ошибки, но я уверен, что в конце концов он всё поймёт. Разве не так было до сих пор, все эти одиннадцать лет?»

До сих пор? У Кирхайса было неспокойно на сердце. До сих пор всё всегда оборачивалось именно так, и он верил, что так будет и дальше. Хотя, возможно, он просто хотел в это верить…

Распорядитель церемоний, будто стремясь похвастаться силой своих лёгких, громко провозгласил:

– Главнокомандующий вооружёнными силами Галактической Империи, маркиз Райнхард фон Лоэнграмм!

Когда Райнхард вошёл в зал и зашагал по красной ковровой дорожке, выстроившиеся по обеим её сторонам офицеры разом отсалютовали ему.

Пройдёт ещё немного времени, и этот салют сменится почтительным поклоном, которого удостаивается лишь один человек во Вселенной, носящий императорскую корону. Ещё два или три года, и этот златовласый юноша, рождённый в обедневшей семье, принадлежащей к дворянам лишь по имени, добьётся исполнения всех своих амбиций.

Когда его взгляд уже почти встретился со взглядом Кирхайса, Райнхард бессознательно отвернулся. Он принял во внимание совет Оберштайна насчёт того, чтобы не позволять Кирхайсу носить оружие там, где это запрещено всем остальным. Он властелин и хозяин, а Кирхайс – лишь один из его подчинённых. Райнхард не должен давать ему каких-либо особых прав и привилегий. До сих пор он делал слишком мало различий между своим частным и публичным «я». С этого дня Кирхайс, как и все прочие адмиралы, должен перестать называть его «Райнхард», а обращаться к нему «маркиз Лоэнграмм» или «ваше превосходительство». Сила и власть принадлежат лишь господину и хозяину.

Райнхард начал церемонию празднования победы, дав аудиенцию взятым в плен высокопоставленным офицерам. Среди них оказался и старый знакомый Райнхарда, адмирал Адальберт фон Фаренхайт.

– Фаренхайт… Много времени прошло, не правда ли? Кажется, в последний раз мы виделись при Астарте.

– Так точно…

В глазах цвета морской волны не было ни капли подобострастия. Но и Райнхард не смотрел сверху вниз на этого побеждённого адмирала – ведь он сражался столь доблестно.

– Присоединиться к герцогу Брауншвейгу было ошибкой, не достойной вас. Почему бы вам вместо этого не последовать за мной и не воплотить в жизнь ваши чаяния компетентного военачальника?

– Я солдат Империи. Когда ваше превосходительство возьмёт в свои руки бразды правления армией, я смиренно последую за вами. Возможно, я пришёл сюда кружным путём, но хочу наверстать упущенное.

Райнхард кивнул. С Фаренхайта сняли наручники и он занял место в ряду офицеров. Таким образом, таланты продолжали прибывать в лагерь Райнхарда. В конце концов, ведь ему не нужно было полагаться во всём на одного Кирхайса, не так ли? Хотя он и сожалел, что каким-то образом позволил ускользнуть Меркатцу…

В дальнем конце выстроившихся рядов раздались тихие возгласы. Тело герцога Брауншвейга, уложенное в капсулу из специального стекла, только что ввезли в комнату. Потрясённые люди смотрели на безжизненную фигуру величайшего из аристократов Империи, лежащую в капсуле в военной форме.

Гроб сопровождал коммодор Ансбах.

Человек, известный как правая рука покойного герцога, стоя у входа в зал, с каменным лицом поклонился молодому победителю и медленным шагом направился к нему.

Среди присутствующих послышались негромкие, но явственные смешки, откровенно выражавшие враждебность воинов по отношению к жалкому человечку, который пришёл просить о милости, принеся в подарок тело своего хозяина.

Словно невидимые хлысты, эти смешки жестоко били по каждому дюйму тела Ансбаха. То, что Райнхард даже не пытался остановить это, было связано с безжалостно требовательной стороной его юношеской натуры.

Подойдя к Райнхарду, Ансбах почтительно поклонился и нажал на кнопку. Крышка стеклянного гроба открылась.

Чтобы победитель мог посмотреть на труп его побеждённого хозяина?

Нет, всё было совсем не так.

В тот момент, когда всё произошло, свидетели не сразу смогли понять происходящее. Ансбах протянул руки к телу своего господина, рывком распахнул его форму и вынул изнутри странный предмет, выгядевший как комбинация цилиндра и куба. Ручная пушка – небольшое, но мощное оружие, созданное для сражений пехоты. Ансбах вытащил её из внутренностей трупа, где эта пушка была спрятана!

Отважные опытные воины застыли на месте, ошеломлённо глядя на него. И не только они. Сам Райнхард, осознавая, что происходит, неспособен был пошевелить и пальцем.

Дуло оружия качнулось в сторону златовласого гросс-адмирала.

– Маркиз фон Лоэнграмм, я заберу вашу жизнь во имя моего господина и хозяина, герцога фон Брауншвейга! – разорвал тишину голос Ансбаха, а его оружие взревело и выплюнуло язык пламени.

Ручная пушка обладала достаточной мощью, чтобы одним выстрелом уничтожить броневик или одноместный космический корабль. Тело Райнхарда должно было разнести в мелкие клочья. Но выстрел прошёл мимо цели. Стена в двух метрах слева от Райнхарда разлетелась от взрыва, испустив облако белого дыма. Ударная волна с силой ударила Райнхарда по щеке.

Крик разочарования вырвался из горла Ансбаха. В тот бесконечно долгий миг, когда почти все застыли, как изваяния, не в силах шевельнуть даже пальцем, всё же нашёлся тот, кто сумел принять меры.

Человеком, который бросился на Ансбаха и отвёл выстрел в сторону, был Зигфрид Кирхайс.

Ручная пушка с грохотом упала на пол. Рыжий юноша, превосходящий своего противника в скорости и силе, схватил неудавшегося убийцу за запястье и вывернул, пытаясь свалить его. Однако на лице Ансбаха промелькнуло жестокое выражение, и резким, точным движением он прижал тыльную сторону ладони своей свободной руки к груди Кирхайса.

Серебристо-белый луч вырвался из спины Кирхайса. У Ансбаха был с собой ещё и лазер, замаскированный под кольцо.

Кирхайс, грудь которого пронзил этот смертельный луч, почувствовал, как боль разрывает его тело, но не выпустил руку убийцы. Тогда кольцо снова засияло зловещим светом, и на этот раз луч попал в сонную артерию.

Послышался странный звук, будто разом порвалось несколько струн арфы, а потом из задней части шеи Кирхайса вырвался фонтан тёмно-красной крови. Брызги щедро орошали мраморный пол.

Возможно, именно этот звук наконец разорвал оковы ошеломления, удерживающие на месте всех остальных последние десять секунд. С громким топотом адмиралы рванулись вперёд и повалили Ансбаха на пол. С сухим треском, его запястье сломалось. Потому что, несмотря на две тяжёлые раны и огромную потерю крови, Кирхайс по-прежнему сжимал запястье убийцы в своей руке.

Опустившись на колени, Миттермайер прижал носовой платок к шее Кирхайса. Белый шёлк мгновенно покраснел от крови.

– Врача! Зовите врача!

– Слишком… поздно…

Молодой человек, у которого теперь не только волосы, но и всё тело стало багряно-красным, задыхался. Адмиралы молчали. У них было достаточно опыта, чтобы понимать, что с такими ранами ничего нельзя поделать.

Ансбах лежал прямо в луже крови Кирхайса, удерживаемый Кемпфом, Биттенфельдом и прочими. Но адмиралов ждал ещё один сюрприз, когда Ансбах внезапно приподнялся и хрипло расхохотался.

– Ваша светлость, простите своего бесполезного слугу, который не смог сдержать клятвы! Похоже, белобрысый щенок ещё несколько лет не присоединится к вам в царстве Хель!

– Да как ты смеешь! Ублюдок!

Кемпф влепил ему оплеуху. Голова Ансбаха ударилась об пол, но он снова заговорил:

– Пусть я недостоин, но всё же теперь я последую за вами…

– Остановите его! – крикнул Ройенталь, поняв, что задумал Ансбах, и бросился к телу убийцы. Но прежде, чем он до него дотянулся, нижняя челюсть Ансбаха слегка двинулась, раскусывая капсулу с ядом, скрытую в одном из коренных зубов. Ройенталь схватил его за горло, пытаясь не позволить ему сглотнуть, но его настойчивость ничего не принесла.

Глаза Ансбаха широко раскрылись и потеряли фокус.

Райнхард стоял в темноте.

Его льдисто-голубые глаза не видели ни адмиралов, ни человека, пытавшегося его убить. Он мог видеть лишь своего друга, своего лучшего друга… который только что спас ему жизнь.

Его жизнь была спасена – ну, разумеется. В любое время, в любом месте Кирхайс всегда приходил ему на помощь. С того самого дня, когда они познакомились, будучи детьми, Кирхайс всегда был его рыжеволосым другом, защищавшим его от всех врагов, которых он наживал, выслушивавшим его проблемы, мирившимся с его эгоизмом… Другом? Нет, он был больше, чем просто другом… больше, чем братом… Это был Зигфрид Кирхайс! А он пытался вести себя с ним, как с остальными адмиралами. Если бы у Кирхайса было оружие, убийца был бы застрелен в тот же миг, когда схватился за пушку. Ни капли крови Кирхайса не было бы пролито…

Это была его вина. Кирхайс лежал в крови на полу, и это была его вина.

– Кирхайс…

– Господин Райнхард… Вы не пострадали…

Не замечая крови, пятнающей его парадный мундир, Райнхард опустился на колени и взял друга за руку, хотя его фигура уже расплывалась в глазах Кирхайса.

«Это и означает умирать?» – подумал Кирхайс. Все пять чувств исчезали, словно отдаляясь. Мир стремительно сокращался, всё погружалось во тьму. Он больше не мог увидеть того, что хотел бы увидеть, не мог услышать того, что хотел услышать. Как ни странно, страха он не чувствовал. Возможно потому, что со своим самым большим страхом, тем, что не сможет провести всю жизнь рядом с Райнхардом, он уже встретился. Сейчас более важным было то, что он должен был кое-что сказать. Сказать Райнхарду прежде, чем последние силы оставят его.

– Господин Райнхард… Думаю, я больше не смогу помогать вам… Пожалуйста, простите меня…

– Дурак! Не говори такого! – Райнхард хотел прокричать эти слова, но в итоге с трудом выдавил их дрожащим шёпотом. Невероятная красота молодого человека превосходила все границы, его ослепительная, но такая естественная элегантность поражала всех, кто с ним встречался… Но в этот момент Райнхард выглядел беспомощным, словно маленький ребёнок, слишком юный, чтобы ходить, не цепляясь за стену.

– Врачи скоро будут. Они быстро вылечат эту рану. Выздоравливай скорее, и мы поедем к моей сестре, чтобы рассказать ей о победе.

– Господин Райнхард…

– Не говори ничего, пока не придут врачи.

– Пожалуйста, возьмите всю Вселенную в свои руки…

– …Хорошо.

– И скажите госпоже Аннерозе…. Скажите ей, что Зиг сдержал обещание, данное в детстве…

– Нет, – бледные губы Райнхарда дрожали. – Я отказываюсь говорить ей такое. Ты сам скажешь. Лично. А я не буду. Ты понял? Мы пойдём к сестре вместе!

Кирхайс, казалось, чуть улыбнулся. И когда этот намёк на улыбку померк, Райнхард вздрогнул, поняв, что навсегда потерял половину самого себя.

– Кирхайс. Ответь мне, Кирхайс! Почему ты не отвечаешь?!

Миттермайер не смог больше на это смотреть. Он успокаивающе положил руку на плечо молодого гросс-адмирала и сказал:

– Слишком поздно. Он умер. Мы должны позволить ему упокоиться с миром… – но конец фразы застрял у него в горле. В глазах его командира горел свет, какого он ещё никогда не видел.

– Не лги мне, Миттермайер. То, что ты сказал, – ложь. Кирхайс никогда бы не умер первым. Он никогда бы не оставил меня одного!

II

– Каково состояние маркиза Лоэнграмма?

– Всё по-прежнему. Он просто сидит там, не двигаясь.

И вопрос, и ответ были произнесены приглушёнными голосами.

Адмиралы собрались в «Оружейной комнате», одном из клубов для высокопоставленных офицеров в крепости Гайесбург. Аристократы в своё время не пожалели средств на украшение этого роскошного салона, но те, кто одолели их, мало интересовались обстановкой.

Распространение информации о трагедии на церемонии было строго запрещено, и они управляли крепостью сообща, согласно военной дисциплине. Тем не менее, прошло уже три дня, и все понимали, что приближается переломный момент. Они не могли просто прекратить связь с Одином на неопределённый срок.

Тело Кирхайса поместили в охлаждающую капсулу, чтобы сохранить его, но Райнхард, одолеваемый раскаянием, продолжал сидеть рядом, и всё это время ничего не ел и не спал. Адмиралы были обеспокоены.

– Честно говоря, – сказал Мюллер, – я и не представлял, что в сердце маркиза есть такое слабое место.

– Он бы не вёл себя так, если бы погибли вы или я, – ответил ему Миттермайер. – Но Зигфрид Кирхайс – это другая история. Маркиз, можно сказать, потерял половину себя. И, более того, в результате собственной ошибки.

Остальные адмиралы признали обоснованность этого суждения, хотя это и заставило их ещё больше беспокоиться о подобной потере времени.

Разноцветные глаза Ройенталя резко вспыхнули, и он громко сказал своим соратникам:

– Мы вновь поставим маркиза Лоэнграмма на ноги. Мы обязаны это сделать. В противном случае это будет означать, что все мы пропадём в пучине Вселенной, оплаканные песнью поражения.

– И всё же, что мы можем сделать? Как нам помочь ему преодолеть это? – этот голос, в котором звучала скорбь, принадлежал Биттенфельду. Кемпф, Вален и Лютц сохраняли молчание.

Любой из этих адмиралов мог одним движением руки мобилизовать десятки тысяч кораблей и заставить миллионы солдат взять в руки оружие. Но даже герои, способные пересекать море звёзд, разрушать миры и завоёвывать целые звёздные системы, не знали, как помочь одному молодому человеку снова подняться на ноги, когда он был охвачен горем потери.

– Если и есть решение, то я знаю лишь одного человека, который может найти его, – наконец, пробормотал Ройенталь.

Миттермайер поднял голову:

– Кого ты имеешь в виду?

– Ты мог бы и сам понять. Это единственный, кого сейчас нет здесь – наш начальник штаба, Оберштайн.

Адмиралы посмотрели друг на друга.

– Говоришь, нам нужна его помощь? – Миттермайер не смог скрыть нотки отвращения в голосе.

– У нас нет выбора. Кроме того, он прекрасно знает, что находится на своём месте только благодаря маркизу Лоэнграмму. И я подозреваю, что он до сих пор ничего не предпринял лишь потому, что ждёт, когда мы сами придём к нему.

– В таком случае, разве это не означает, что он ожидает получить что-то взамен? Что нам делать, если он захочет иметь право в некоторых случаях отменять наши решения?

– Все мы, включая и Оберштайна, плывём в одной лодке, имя которой – Лоэнграмм. Чтобы спастись самому, нужно не дать утонуть этой лодке. А если Оберштайн попытается извлечь выгоду из сложившейся ситуации, мы должны просто придумать ответные меры.

Ройенталь закончил говорить. Прочие адмиралы переглянулись друг с другом и кивнули. Как раз в этот момент к ним зашёл охранник и объявил о приходе Оберштайна.

– Вы как раз вовремя, – сказал Миттермайер. Тон, в отличие от слов, выражал недружелюбие.

Оберштайн вошёл в комнату, оглядел собравшихся, и сходу начал критиковать их:

– Учитывая то, как долго продолжается ваше обсуждение, полагаю, решения вы так и не нашли.

– Ну, так как мы лишились разом и номера один, и номера два, не нашлось никого, кто мог бы руководить нами, – жёстко сказал Ройенталь. Его сильно потряс тот факт, что теория Оберштайна о «номере два» привела в итоге к гибели Кирхайса. – А что, может, у начальника штаба есть какая-то хорошая идея?

– Не стану этого отрицать.

– О? И что же это за идея?

– Обратиться за помощью к сестре маркиза Лоэнграмма.

– Графине Грюневальд? Мы тоже об этом думали, но окажется ли этого достаточно? – спросил Ройенталь. Хотя, по правде говоря, всё дело было в том, что никто не хотел брать на себя задачу сообщить Аннерозе о случившемся.

– Я сам займусь этим. Но мне потребуется помощь и от вас: нужно, чтобы вы схватили человека, который убил адмирала Кирхайса.

Даже сообразительный Ройенталь не смог сразу понять смысла этой просьбы. Его разноцветные глаза расширились от удивления.

– Вы говорите странные вещи. Убийцей же был Ансбах, разве не так?

– Ансбах лишь мелкая рыбёшка. Нам нужно сделать кого-то другого настоящим заговорщиком. Очень крупной рыбой.

– Что вы имеете в виду?

– Это одна из форм психологических нарушений, – объяснил Оберштайн. – В глубине души маркиз отчаянно желает, чтобы убийцей оказался кто-то могущественный. Он не может смириться с мыслью, что Кирхайса убил кто-то вроде Ансбаха – обычный слуга герцога Брауншвейга. Это создаёт необходимость того, чтобы Кирхайс был убит куда более серьёзным врагом. Значит, нам нужно найти этого врага, стоявшего за спиной Ансбаха. На самом деле такого человека не существует. Поэтому нам придётся самим его создать.

– Хмм… Но кого же нам назначить главным заговорщиком? Знатных аристократов почти не осталось. Найдётся ли кто-то, подходящий для этого сценария?

– О, на эту роль есть замечательный кандидат.

– Кто же? – с сомнением спросил Миттермайер.

– Канцлер Империи, герцог Клаус фон Лихтенладе.

На мгновение в комнате повисло молчание. Миттермайер выглядел так, будто его ударили физически. Взгляды остальных адмиралов тоже сосредоточились на начальнике штаба, встретившем их взгляды своими искусственными глазами. Они догадывались, чего он добивался: Оберштайн хотел использовать обстоятельства в их пользу, чтобы уничтожить потенциального противника.

– Не хотел бы я стать вашим врагом, – сказал Миттермайер. – Мне точно не удалось бы победить.

По крайней мере внешне Оберштайн никак не отреагировал на глубоко скрытую злость в словах Миттермайера.

– Герцога Лихтенладе рано или поздно всё равно пришлось бы уничтожить. И он точно не невинная овечка. Нет никаких сомнений, что он и в самом деле плетёт заговор, чтобы избавиться от маркиза Лоэнграмма.

– Иными словами, вы хотите сказать, что это будет не полностью ложным обвинением. Понятно. Этот старик и правда большой интриган, – негромко произнёс Ройенталь, словно пытаясь убедить самого себя.

– Мы как можно скорее вернёмся на Один, арестуем герцога Лихтенладе и захватим имперскую печать. Сделав это, мы сможем добиться диктатрских полномочий для маркиза Лоэнграмма.

– Но что мы станем делать, если человек, в чьих руках окажется имперская печать, останется на Одине и сам попытается стать диктатором? – с сарказмом спросил Миттермайер.

– Этого не стоит опасаться, – ответил Оберштайн. – Даже если у кого-то из вас есть такие амбиции, его остановят адмиралы того же ранга. Никто из вас не станет послушно служить человеку, который до сих пор был наравне со всеми. На самом деле, именно по этой причине я и говорил, что нам не нужен номер два.

Главное – это не то, как ты получил силу, а то, как её используешь.

Адмиралы признали правоту этого суждения, и это привело их к принятию важнейшего решения.

Заговоров и обмана нельзя избежать. Теперь настало время очистить двор от скрытых врагов маркиза Лоэнграмма и обрести всю полноту правительственной власти. И стратегия Оберштайна – именно то, что им для этого нужно. Если они продолжат стоять и ничего не делать, то просто отдадут инициативу в руки врага.

И адмиралы начали действовать. Оберштайн, Меклингер и Лютц остались в Гаейсбурге, чтобы обеспечивать безопасность, в то время как все остальные, возглавив элитные войска, направились на Один.

Таким образом, они сделали первый шаг по предотвращению государственного переворота, который герцог Лихтенладе наверняка собирался рано или поздно устроить. Движимые своей решимостью, они преодолели двадцатидневный переход до Одина всего за две недели.

«Ураганный Волк» Миттермайер язвительно сказал своим подчинённым:

– Бросайте корабли, отстающие от колонны. Надеюсь, когда-нибудь они всё же доберутся до Одина.

Крепость Гайесбург покинул флот скоростных крейсеров, насчитывающий около двадцати тысяч кораблей, но это число уменьшалось с каждым последующим варп-переходом, и к тому времени, когда они добрались до звёздной системы Вальгалла, в которой находился Один, от флота осталось всего три тысячи судов.

Мюллер использовал восемьсот из них, чтобы взять под контроль спутниковую орбиту, а остальные тем временем уже входили в атмосферу. Столь большое количество одновременно приземляющихся кораблей превзошло возможности контрольных устройств космопортов, так что половине флота пришлось совершать посадку на воду окрестных озёр.

До дворца Нойе Сан-Суси они добрались в полночь. Миттермайер сразу направился прямо в кабинет канцлера, а Ройенталь возглавил захват резиденции герцога Лихтенладе. Канцлер сидел в постели, когда молодой офицер с разноцветными глазами пинком открыл дверь в его комнату и ворвался внутрь.

– Что всё это значит?! Что вы творите, низкородные болваны?! – закричал Лихтенладе на Ройенталя.

– Ваша светлость, канцлер Клаус фон Лихтенладе. Вы арестованы.

Тем, что захватило разум Лихтенладе в тот момент, было не удивление, а чувство поражения. Старик надеялся монополизировать всю силу и власть, а потом избавиться от Райнхарда одним ударом в спину, но в итоге сам пропустил удар, благодаря проницательности Оберштайна и действиям адмиралов.

– На каком основании? – спросил он.

– Вы были заказчиком неудавшегося покушения на его превосходительство маркиза Райнхарда фон Лоэнграмма.

Глаза пожилого министра широко раскрылись. Долгое мгновение он стоял, глядя в лицо Ройенталю. Затем по его худому телу пробежала дрожь, и он выплюнул:

– Идиоты. Какие доказательства у вас есть, чтобы заявлять подобный вздор? Я канцлер Империи и стою выше вас, как помощник его величества!

– И в то же время вы преступник и заговорщик, – холодно ответил Ройенталь, а потом приказал своим солдатам: – Арестовать его!

Солдаты-простолюдины грубо схватили за руки старого аристократа, человека, к которому когда-то не могли и приблизиться.

В то же время отряд под руководством Миттермайера входил в здание, где находились кабинеты канцлера и его сотрудников.

– Где имперская печать? – потребовал ответа Миттермайер у пожилого чиновника, работавшего в ночную смену. Но, хотя он и побелел как полотно, оказавшись под прицелом сразу нескольких бластеров, чиновник отказался сообщать местонахождение печати.

– На каком основании вы об этом спрашиваете? Здесь действительно находятся Комната Печати и кабинет канцлера Империи. И это не то место, куда могут вламываться посреди ночи военные, не имеющие отношения к нашей работе. Пожалуйста, уходите.

Миттермайер понял, что нужно действовать быстро, чтобы не дать выйти наружу кровожадности своих людей. Он с уважением отнёсся к мужеству старого чиновника и не хотел видеть, как ему причиняют вред. Однако это не значило, что он собирался отступить. Адмирал дал знак подчинённым, и те вошли внутрь, рассредоточились и начали обыскивать здание, бывшее до недавнего времени священным местом, куда даже главы министерств и гросс-адмиралы Империи не смели войти без разрешения. Шкафы и столы переворачивались, а важные документы, которые нельзя было выносить из комнаты, валились на пол, где их топтали подошвы военных сапог.

– Прошу вас, прекратите это! – вскричал старик. – Так вы относитесь к императорской… власти императорской семьи? Вам должно быть стыдно за себя. Такие действия недостойны подданных Империи!

– Власть императорской семьи? Кажется, я слышал об этом. Когда-то давно она у них была, – сказал Миттермайер. – Но, в конечном счёте, это сила даёт власти смысл, а не наоборот. Просто оглянитесь – и, думаю, вы сами всё поймёте.

Один из солдат завопил от радости, держа в руках маленькую шкатулку. Её бока и крышка были причудливо изукрашены.

– Это она! Я нашёл её!

Старый чиновник с криком рванулся к нему и попытался выхватить шкатулку, но сам оказался сбит с ног другими солдатами. Верный своему долгу старик пополз вперёд, марая пол кровью из рассечённого лба.

«Так это и есть имперская печать?» – подумал Миттермайер, открыв шкатулку и, не чувствуя особого волнения, посмотрел на лежащую внутри на пурпурном бархате золотую печать. Двуглавый орёл, в форме которого была выполнена ручка печати, смотрел на него в ответ, словно живое существо.

Адмирал негромко рассмеялся, а потом взглянул на пожилого человека, распластавшегося на полу, и приказал вызвать врача.

Для столицы Империи Одина гражданская война началась и закончилась захватом власти адмиралами Райнхарда.

Дочь графа Мариендорфа Хильда уже легла в постель, когда всё началось, но, как только ей сообщили о беспорядках в городе, она накинула халат поверх ночной рубашки и вышла на балкон своего особняка.

Оттуда она и услышала все звуки короткой войны: громкие и тихие, сильные и слабые – симфонию, рождаемую для неё ночным ветерком.

Пока она стояла на балконе, к ней подошёл кто-то из слуг и испуганно спросил:

– Откуда они взялись, госпожа?

– Армии не выскакивают из-под земли просто так, – ответила она. – Помимо маркиза Лоэнграмма ни у кого нет такого многочисленного войска.

Подставив свои короткие волосы робким ласкам ночного ветерка, Хильда продолжила, словно разговаривая сама с собой:

– Похоже, впереди нас ждут весьма яркие времена. Конечно, всё вокруг немного сойдёт с ума, но я всё равно предпочту это застою.

III

…Это был сон?

Райнхард огляделся. В комнате было темно, холодно и тихо. Кроме него, в ней был лишь Кирхайс, лежащий в капсуле из особого стекла, и сухой прохладный воздух. Его друг не двигался, не говорил, не дышал.

Значит, это всё-таки был сон. Плечи Райнхарда поникли, он поднял повыше ворот форменного плаща и закрыл глаза.

…Аннерозе, получив разрешение отдохнуть от императора, пригласила Райнхарда и Кирхайса на горную виллу во Фройдене. Это был первый раз за полтора года, когда они увидели друг друга. Белокурый и рыжеволосый мальчики, одетые в униформу военной школы, поправили друг другу воротники и береты и выбежали из своего строгого общежития.

До места пришлось шесть часов добираться на ландкаре, так как полёты над землями, принадлежащими императорской семье, были запрещены. В долинах там были разбиты цветники, а горы круглый год покрывал снег. Но контрастную красоту чистого белого снега и разнообразных цветов вскоре смыл обрушившийся с грохотом и молниями тёмно-серый ливень. Так что они втроём провели весь отпуск, будучи запертыми на вилле. Но и в этом была своя прелесть. Подбрасывая в камин дрова, они пели все известные им песни, а в отражения пламени танцевали у них в глазах…

Однако воспоминания Райнхарда были внезапно прерваны.

– Это я, Оберштайн, ваше превосходительство, – произнёс рядом голос, лишённый эмоций и жизни. – Вам пришёл вызов по сверхсветовой связи с Одина.

После короткого колебания Райнхард спросил:

– От кого?

– От вашей сестры, графини Грюневальд.

Молодой человек, уже много часов, много дней не двигавшийся с места, резко вскочил, словно внезапно ожившая скульптура. Его глаза сверкнули синим огнём гнева.

– Ты ей рассказал! Ты рассказал моей сестре о Кирхайсе!

Начальник штаба выдержал кипящую ярость Райнхарда, даже не вздрогнув.

– Да, только что.

– Как ты посмел! Это не твоё дело!

– Может, и так, но этого невозможно было скрывать вечно.

– Замолчи!

– Вы боитесь? Вашей сестры, я имею в виду.

– Что ты сказал?!

– Если нет, то, пожалуйста, поговорите с ней. Ваше превосходительство, я всё ещё не разочаровался в вас. Я считаю, что вам делает честь то, что вы вините во всём себя, а не пытаетесь свалить вину на меня. Однако, если вы продолжите жить прошлым и откажетесь смотреть в будущее, для вас всё будет кончено. Другой человек возьмёт Вселенную в свои руки. А адмирал Кирхайс будет смотреть из Вальгаллы и стыдиться того, что был знаком с вами.

Райнхард окатил Оберштайна взглядом, который мог бы сжечь того на месте, но потом оттолкнул его и прошёл в свою личную комнату связи.

На экране появилось свежее, обладающее естественной красотой лицо Аннерозе. Молодой главнокомандующий изо всех постарался сдержать дрожь и унять колотящееся сердце.

– Аннерозе… – вот и всё, что смог вымолвить Райнхард, прежде чем его язык окончательно отказался служить ему.

Аннерозе внимательно смотрела на брата. Её щёки были бледными… слишком бледными. В её голубых глазах не было слёз. В них было нечто большее.

– Мой бедный Райнхард… – негромко произнесла она. И этот тихий голос поразил юношу в самое сердце. Он прекрасно понял смысл слов сестры. Ради силы, ради власти он попытался относиться к своему второму «я», как к простому слуге, и понёс ужасную кару за такую нищету духа.

– Ты потерял всё, что у тебя было, не так ли?

К Райнхарду наконец вернулся дар речи.

– Нет… У меня ещё осталась ты… Ведь так? Так, Аннерозе?

– Это верно. У нас не осталось ничего, кроме друг друга, – что-то в её голосе заставило Райнхарда вздрогнуть. Но заметила ли Аннерозе изменение в выражении лица брата? – Райнхард, я уезжаю из особняка в Шварцене. Может, мне удастся найти где-нибудь небольшой коттедж.

– Аннерозе…

– И ещё. Думаю, некоторое время нам не стоит видеться.

– Аннерозе!

– Для всех будет лучше, если меня не будет рядом. Наши с тобой жизни слишком отличаются… Всё, что у меня есть, это прошлое. Но у тебя есть будущее.

И снова Райнхард не смог ничего сказать.

– Когда ты устанешь, приходи ко мне. Но пока для тебя ещё слишком рано уставать.

Она была права. Райнхард надолго потерял право и даже способность отдыхать. Кирхайс сдержал свою клятву, и теперь он тоже должен сдержать клятву, данную Кирхайсу.

Он должен взять Вселенную в свои руки. Чего бы то ни стоило, он должен сделать всё ради этой цели. В конце концов, учитывая необъятность того, что он потерял, будет позором, если он не сможет сделать подобной мелочи взамен.

– Я понял. Если ты хочешь именно этого, то я сделаю, как ты пожелаешь. Я приду за тобой, когда Вселенная будет моей. Но прежде, чем ты уйдёшь, пожалуйста, ответь мне на один вопрос.

Райнхард сглотнул, а потом постарался успокоить дыхание.

– Ты… любила Кирхайса?

Он со страхом посмотрел сестре в глаза.

Она не ответила. И всё же Райнхард никогда не видел свою сестру столь фарфорово-бледной, как в тот момент, и никогда не видел такой грусти на её лице. Он знал, что наверняка сохранит в памяти это выражение на её лице до конца своей жизни.

И в этом предположении он оказался прав.

Ройенталь с неохотой, но всё же взялся доложить в крепость Гайесбург о проделанной работе. Попытавшись в течение некоторого времени столкнуть эту обязанность друг на друга, адмиралы в конце концов решили дело за карточным столом, где удача оказалась не на стороне молодого адмирала с разноцветными глазами.

Он послал в крепость запрос с приветствием от адмиралитета Райнхарда, и почти сразу молодой главнокомандующий появился на экране. В его льдисто-голубых глазах сиял свет разума и воли, и Ройенталь сразу понял, что его молодой господин снова обрёл себя. Речь Райнхарда тоже была ясной, а голос сильным, как прежде. И всё же Ройенталь чувствовал, что он оправился не до конца.

– Я знаю текущее положение, – сказал Райнхард. – Я услышал обо всём от Оберштайна. В тот же день, когда вы отправились.

– Понятно…

– Ваше достойная служба будет щедро вознаграждена. Вскоре я тоже возвращаюсь на Один. Могу ли я попросить отправить кого-нибудь, чтобы встретить меня?

– Конечно, ваше превосходительство. Я сейчас же отправлю Миттермайера.

Передав эту обязанность своему коллеге, Ройенталь перешёл к причине, по которой и связался с Райнхардом:

– Мы арестовали всю семью герцога Лихтенладе. Когда вы вернётесь, то сможете провести над ними суд.

– Нет необходимости дожидаться меня. Я могу сделать это отсюда прямо сейчас и предоставить вам исполнение приговора. Как насчёт этого?

– Хорошо, ваше превосходительство. Итак, что мы будем делать с самим герцогом?

– Мы не можем казнить того, кто был канцлером Империи. Посоветуйте ему совершить самоубийство. Каким-нибудь безболезненным образом.

– Как прикажете. А его семья?

– Женщин и детей отправьте в пограничье, – голос Райнхарда напоминал по звуку сталкивающиеся кусочки льда. – И казните всех мужчин от десяти лет и старше.

– …Как прикажете, – Ройенталь, как и следовало ожидать в такой ситуации, чуть замешкался с ответом. – Значит, те, кому девять лет и меньше, не пострадают? – уточнил он, возможно, в поисках самооправдания. Ройенталь был смелым адмиралом, но не любил ненужного кровопролития.

– Мне было десять, когда я поступил в военную школу, – ответил Райнхард. – Про тех, кто не достиг этого возраста, можно сказать, что они ещё не сформировались как личность. Поэтому я пощажу их. Если они захотят убить меня, когда вырастут, то пусть приходят. В конце концов, если у завоевателя не хватает способностей, то вполне естественно, что он сам будет свергнут.

Райнхард рассмеялся. Это был звонкий элегантный смех, но он звучал немного иначе, чем прежде.

– И то же относится ко всем вам. Если у вас есть решимость, и вы готовы рискнуь всем, то действуйте. Можете бросить мне вызов в любое время.

На его изящных губах промелькнула тонкая улыбка. Дрожь волнами пробежала через каждый нерв в теле Ройенталя. Он не понимал, как прозвучал его голос, когда он произнёс:

– Вы, конечно же, шутите.

Райнхард сбросил свою прежнюю кожу. Потеряв половину себя, он пытался заглушить это, найдя что-то новое. Это изменение с радостью примут одни, в то время как других оно отвратит. К кому относится он сам, Ройенталь сказать не мог.

Когда разговор окончился, перед Райнхардом появился Оберштайн. Он смотрел на своего молодого господина, словно изучая его.

– Ваше превосходительство, «Брунгильда» сможет покинуть порт через час.

– Отлично. Я прибуду через тридцать минут.

– И ещё одно. Вы правда довольны своим решением насчёт семьи Лихтенладе?

– Я пролил уже немало крови и наверняка пролью ещё больше в будущем. Что изменит кровь семьи Лихтенладе? Лишь добавит несколько слезинок в ведро.

– Надеюсь, вы действительно верите в это.

– Да. А теперь оставьте меня. Возвращайтесь к своей работе.

Оберштайн молча поклонился. Когда он опустил голову, его искусственные глаза сверкнули странным, необъяснимым светом.

Отослав своего начальника штаба, Райнхард опустился в кресло и повернулся к экрану наблюдения, чтобы посмотреть на море звёзд, которые он собирался захватить.

Он чувствовал жажду. Кирхайс ушёл навсегда, а теперь он потерял даже сестру.

Если он покончит с династией Голденбаумов, создаст новую Галактическую Империю, победит Союз Свободных Планет, захватит Доминион Феззан и станет правителем всего человечества… Будет ли тогда эта жажда утолена?

«Нет, не будет, – подумал Райнхард. – Даже тогда эта она не будет утолена. Скорее всего, её никогда не удастся утолить».

И всё же у него не осталось теперь другого пути. Всё, что он мог сделать, чтобы бороться с этой пустотой в сердце, – это продолжать сражаться, продолжать побеждать, продолжать завоёвывать.

А для этого ему нужны были враги. Лишь могучие, талантливые враги могли заставить его на время забыть об этой жажде. Даже если он на какое-то время сосредоточит свои силы на том, чтобы укрепить позиции внутри страны, всё равно нетрудно понять, что военное столкновение с Союзом начнётся уже в следующем году. И именно там, в Союзе, находился самый могучий, самый талантливый из всех врагов.

IV

Могучий враг, о котором думал Райнхард, в этот самый момент находился в ужасном расположении духа.

После захвата Хайнессена, он отправился на Нептис, Каффар и Палмеренд, где принял капитуляцию от повстанцев на этих трёх планетах, а теперь вернулся в столицу. Там-то его и встретил человек, назвавшийся специальным представителем правительства, и попросил публично пожать руку председателю Трунихту на церемонии, которую спонсировало правительство. Это событие, по плану, должно было засвидетельствовать победу демократии над милитаризмом, а также восстановления порядка согласно Хартии Союза Свободных Планет.

Реакция Яна была откровенно ребяческой.

– Почему я должен жать руку этому болвану… – тут он осознал, что кричит, и сбавил тон. – Зачем нужно, чтобы мы с председателем Трунихтом пожали друг другу руки?

Ян считал большим несчастьем, что Трунихт невредимым выбрался из своего убежища. Разумеется, он совсем не обрадовался, что его предчувствия его не обманули. Ослепительно яркий занавес должен вот-вот опуститься, закрывая спектакль, полный отвратительного фарса.

Хотя нет. Когда занавес опускается, всё заканчивается только в театре. А в реальной жизни нет никаких гарантий, что не последует вызов на бис.

Ян чувствовал глубокое отвращение, когда думал о чудовищном эгоизме Трунихта. Всё стало настолько плохо, что закончилось государственным переворотом, но вместо того, чтобы внимательно пересмотреть свою политическую позицию, он использовал различные уловки и манипулировал людьми, чтобы сохранить власть. Пожать этому человеку руку на сцене было для Яна тем же, что продать душу.

Тем не менее, чем больше битв он выигрывал и чем больше возрастала его роль, – иными словами, чем более политически-полезным он становился, – тем чаще он оказывался в подобных ситуациях. Но что ему делать, чтобы избежать этого?

Ну, во-первых, он мог проиграть. Вступить в битву и потерпеть жалкое поражение. Поступи он так, и его репутация обрушилась бы с небес на землю, и голоса тех, кто сейчас славил его, стали бы громче всех критиковать неудачника. Полностью справедливый термин «Убийца!» будет применён к нему, и всем покажется вполне естественным, что он должен подать в отставку. Лишь очень немногие, если найдётся вообще кто-то, могут попробовать остановить его.

Таким образом, Ян был бы спасён из ада государственной службы. Тихая жизнь, укрытая от общественного мнения, где-нибудь в дальнем уголке, была бы совсем неплоха. Он смог бы жить в небольшой коттедже среди рисовых полей, в холодные ночи согреваясь стаканчиком бренди и слушая завывания ветра, доносящиеся снаружи. В дождливые дни он бы чувствовал ностальгию и пил вино, раздумывая об эпическом путешествии воды в атмосфере…

«Кто бы мог подумать… Я только и делаю, что пью», – горько улыбнулся Ян и выгнал из головы эти спокойные мысли. Поражение, конечно, спасло бы его, но сколько десятков тысяч жизней было бы при этом потеряно? Поражение означает гибель множества людей, а также множество жён, лишившихся мужей, матерей, лишившихся сыновей, и детей, потерявших своих отцов.

Поэтому, если он вступает в сражение, то должен победить. Но что будет означать победа? Она будет означать убийство множества вражеских солдат, нарушение структуры вражеского общества и множество лишившихся кормильцев семей. Направление другое, а результат тот же.

«Так что, получается, что неверно и то, и другое?»

Почти десять лет прошло с тех пор, как Ян окончил Военную академию и стал солдатом, но он так и не смог разрешить этого противоречия. Это не простая арифметика, так что чёткого ответа ему найти не удавалось, даже когда он серьёзно задумывался над этим. Но, хоть он и знал, что попытка найти ответ заставит его потеряться в лабиринте мыслей, он не мог перестать думать об этом.

Но, как бы то ни было, сама идея о том, чтобы пожать руку Джобу Труниху!..

Ян не боялся возможного ответа, который мог последовать, если он откажется. Но целью этого собрания было показать сотрудничество между правительством и военными, и он не мог подорвать дух этой гармонии. Ян искренне считал, что военные должны подчиняться правительству и, через него, народу. Именно поэтому он и воевал с теми, кто устроил государственный переворот.

Церемония проходила на открытом воздухе.

Стояла чудесная погода, нежное солнце ранней осени освещало собравшихся и золотило листву на деревьях. Но на сердце у Яна было совсем не так празднично.

«Я пожимаю руку не Трунихту, а главе государства в лице председателя Верховного Совета», – подумав так, Ян всё же смог справиться со своими эмоциями. Разумеется, это был лишь способ уклониться от истины, и осознание этого факта только усиливало его раздражение.

Всё потому, что, по его мнению, все эти продвижения ничего не стоили. «Вы поднялись так высоко», – с завистью говорят люди, но одним из свойств подъёма на вершину пирамиды является то, что чем выше вы забираетесь, тем уже и ненадёжнее становится площадка под ногами. Ян считал странным, что множество людей так зациклены на повышении статуса и совсем не думают о шаткости своей позиции.

И кроме того, он никак не мог справиться с чувством неловкости, сидя на трибуне в кресле для особо важных персон. В прошлом году, на поминальной службе после битвы при Астарте, Ян ещё сидел вместе со всеми офицерами. По сравнению с нынешним состоянием, тогда ему было куда легче…

Сейчас как раз выступал Трунихт. Его речь представляла собой пустое красноречие второсортного агитатора. Он воспевал погибших, превознося их жертву во имя государства, и просил людей не настаивать на своих правах и свободах, ведь они находятся в разгаре священной войны с тиранией Галактической Империи. Это же самое он повторял уже много лет.

«Люди умирают, – думал Ян. – У звёзд есть определённый срок жизни. Даже сама Вселенная когда-нибудь прекратит своё существование. И ни одно государство не может существовать вечно. Поэтому, если государство никак не может выжить без гигантских жертв, то почему меня должно беспокоить, не падёт ли оно уже завтра?»

Из раздумий его вырвал обратившийся к нему голос.

– Адмирал Ян…

Дружелюбная улыбка сияла на красивом лице председателя Трунихта, вернувшегося на своё кресло для особо важных персон. Это была улыбка, давно очаровавшая миллиардный электорат. Иногда звучало мнение, что его сторонники отдают за него свои голоса не из-за его политики или идей, а ради этой улыбки. Ян, разумеется, никогда не принадлежал к их числу с тех самых пор, как достиг возраста, дающего право участвовать в голосовании.

– Адмирал Ян, – сказал Трунихт. – Уверен, вы много чего хотели бы мне высказать, но сегодня счастливый день – наше отечество празднует освобождение от диктатуры милитаристов. И я думаю, что мы не должны показывать нашим общим врагам, что между гражданским правительством и военными существуют разногласия. Иначе они используют это против нас.

Ян ничего не ответил, и Трунихт продолжил:

– Поэтому, только сегодня, давайте оба будем улыбаться и делать всё возможное, чтобы не разочаровать народ, которому мы служим.

Ян, несомненно, с уважением относился к людям, которые умели подобрать удачный аргумент. Но как быть с теми, кто находили удачные аргументы, но при этом сами не верили в них ни минуты? Это противоречие разрывало Яна каждый раз, когда он видел Трунихта.

– Сегодня вместе с нами находятся два воина, которые каждый день сражаются за демократию, за независимость нашего государства и за свободу каждого из нас! И сейчас мы увидим, как они пожмут друг другу руки! Давайте поприветствуем аплодисментами господина Трунихта, лидера граждан нашего государства, и Яна Вэнли, представляющего здесь всех мужчин и женщин, носящих военную форму!

Человеком, прокричавшим эти слова, был Арон Думек, ведущий этой церемонии. Думек начинал как литературовед, потом стал политическим комментатором и наконец превратился в политического деятеля. Он принадлежал к ближнему кругу подчинённых Трунихта и нашёл своё призвание в нападках и клевете на политических противников своего босса, а также на представителей средств массовой информации, критиковавших его.

Трунихт поднялся с кресла, помахал собравшимся и протянул Яну руку. Яну тоже удалось заставить себя встать, хотя он с трудом удерживался от того, чтобы спрыгнуть с трибуны и бежать без оглядки.

Когда их руки встретились, крики зрителей стали ещё громче, а гром аплодисментов поднялся до небес. Яну не хотелось удерживать эту руку ни одной лишней секунды, но когда он наконец освободился от этой бескровной пытки, у него в голове мелькнула совершенно неожиданная мысль.

Неужели он всё это время недооценивал Трунихта?

Эта мысль ворвалась в сознание Яна, как солнечный луч в разрыв облаков. Удивлённый настолько, что на несколько секунд даже перестал дышать, он стал внимательно рассматривать то, что пришло ему в голову. Сам не зная, почему он об этом думает, он переосмысливал произошедшие события.

Во время государственного переворота Трунихт не сделал ничего. Укрытый служителями Церкви Земли, он просто прятался под землёй.

Это Ян Вэнли привёл флот и сражался с заговорщиками. Это Джессика Эдвардс встала за людей и боролась с помощью речей и собраний. Трунихт не внёс ни капли усилий в дело окончательной победы. Но вот он здесь, живой и купающийся в поклонении толпы, а Джессика, зверски убитая, лежит в могиле.

А что насчёт позорно проигранной битвы при Амритсаре? До тех пор Трунихт вставлял провоенные лозунги в каждую свою речь, но, когда пришло время голосования за вторжение в Империю, он резко сменил свою позицию и проголосовал против этого. И что получилось в результате? Приверженцы провоенного курса потеряли доверие людей и лишились опоры под ногами, в то время как популярность Трунихта лишь возросла, и теперь бывший председатель комитета обороны стал председателем Верховного Совета и главой всего Союза Свободных Планет.

А потом произошёл этот государственный переворот…

Ничто не могло навредить Трунихту. когда что-то взрывалось, то жертвами всегда оказывался кто угодно, но только не он. Хотя это именно он вызывал бурю, но когда она приходила, он всегда оказывался где-нибудь в безопасном месте. А потом, когда небо прояснялось, он снова возвращался.

Каждый раз во время кризиса он не предпринимал ничего, но и сам оказывался не затронутым.

Ян поёжился. До сих пор он никогда не боялся быть убитым. До сих пор он никогда не дрожал перед лицом вражеских сил, многократно превосходящих его собственные. Но теперь, при свете дня, под ярким солнцем, Яна охватило чувство глубокого ужаса.

Трунихт снова обратился к нему. На его лице сияла прекрасно контролируемая улыбка, в которой не было ни грамма искренности.

– Адмирал Ян, люди зовут вас. Не могли бы вы дать им то, чего они ждут?

Волны преклонения окружали Яна. Он механически помахал этим людям, продолжавшим воспевать его надуманный образ.

Быть может, в этот раз он переоценил Трунихта. Яну хотелось бы так думать. Тем не менее, это было бы лишь временным побегом от действительности. Ян ушёл, чувствуя неладное. Это зловоние наполняло атмосферу и было настолько густым, что ему трудно было дышать.

V

Вернувшись домой, Ян прямиком отправился в ванную и несколько раз подряд помыл руки с дезинфицирующим средством. В том, как он пытался смыть грязь, оставшуюся после пожатия руки Трунихта, Ян ничем не отличался от ребёнка.

Пока Ян находился в ванной, Юлиану пришлось иметь дело с незваным гостем в прихожей. Это был редактор из какого-то издания, пришедший к выводу, что Ян пишет мемуары и желающий приобрести права на них.

– Мы планируем напечатать первое издание тиражом в пять миллионов копий, – говорил он.

Если бы Ян стал обычным историком, как всегда хотел, то не мог бы и надеяться, что какая-нибудь из публикуемых им книг получит хотя бы тысячную часть этго числа.

– Адмирал не принимает гостей по личным делам в своей официальной резиденции. Прошу вас, уходите.

Юлиану всё же удалось прогнать редактора призывом соблюдать формальности, хотя пистолет, висящий на поясе юноши, мог бы послужить более веским аргументом. Пусть и с явной неохотой, редактор всё же ушёл.

Юлиан вернулся в гостиную и приготовил чай. Ян наконец вышел из ванной, дуя на руки, кожу которых повредил излишне усердным мытьём.

Ян добавил себе в чай бренди, а Юлиан молоко, и они выпили. Сегодня и тот, и другой были странно спокойны, и некоторое время единственным звуком, наполняющим комнату, был стук секундной стрелки на старинных часах.

Они допили свои первые чашки почти одновременно. Когда Юлиан стал наливать их снова, Ян наконец заговорил:

– Сегодня было опасно, – произнёс он.

«Что-то могло ранить его?» – поразился юноша. Полный удивления с оттенком нервозности, он воззрился на своего опекуна.

– Нет, дело не в этом, – сказал он, развеивая тревогу Юлиана.

Чуть погодя, Ян заговорил, крутя в руках свою пустую чашку:

– Когда я был с Трунихтом, то чувствовал всё большее и большее отвращение, а затем меня внезапно словно что-то ударило. Мысль вроде «Чего стоит демократия, если она даёт власть в руки подобного человека? И чего стоят люди, продолжающие поддерживать его?» – он мягко выдохнул. – Потом я пришёл в себя и ощутил ужас. Потому что я готов поспорить, что Рудольф фон Голденбаум когда-то в прошлом и эта устроившая переворот группа совсем недавно подумали о том же самом и пришли к такому же выводу: «Только я могу остановить это». Это абсолютно парадоксально, но тем, что превратило Рудольфа в жестокого диктатора, было его чувство ответственности и долга перед всей человеческой расой.

Когда слова Яна стихли, Юлиан задумчиво спросил:

– А председатель Трунихт чувствует эти долг и ответственность?

– Ну, насчёт него я не знаю.

Ян не захотел говорить прямо о странном ужасе, который почувствовал по отношению к этому человеку. Это лишь обеспокоило бы мальчика ещё больше.

«Какое-то время эти мысли стоит подержать при себе».

Возможно, Трунихт был для общества тем, чем является раковая клетка для всего организма: отнимая питание у здоровых клеток, она размножается и становится всё больше и сильнее, пока, наконец, не убьёт своего хозяина. В один день Трунихт будет агитировать за войну, в другой – настаивать на демократии, и всё время будет увеличивать свои могущество и влияние, при этом никогда не принимая ответственности за свои слова. И чем сильнее он станет, тем слабее будет общество, пока он не поглотит его полностью. И тогда терраисты, укрывавшие его, смогут…

– Адмирал?.. – Юлиан посмотрел на него с беспокойством. – Что-то не так?

Ян машинально ответил так же, как любой в такой ситуации:

– Нет, ничего, – ответ, который никогда ничем не помогал.

И в то же мгновение зазвонил визифон в соседней комнате.

Юлиан поднялся и пошёл отвечать. Проводив его взглядом, Ян быстро выпил вторую чашку уже подостывшего чая и до краёв наполнил её бренди.

Он едва успел поставить бутылку на стол, как Юлиан бегом вернулся в гостиную.

– Адмирал, скорее! Звонил контр-адмирал Мурай…

Поднеся чашку ко рту, Ян спокойно спросил:

– Чем ты так взволнован? В этом мире нет ничего, ради чего стоило бы бегать и кричать.

Слова звучали неясно, как у какого-нибудь философа. А когда юноша собрался было возразить, и уже произнёс «Но…», Ян быстро принял глубоко задумчивый вид.

– Вы знаете адмирала Меркатца?

– Это знаменитый адмирал имперского флота. Не столь велик и элегантен, как маркиз Лоэнграмм, но обладает возрастом и опытом и не имеет заметных слабостей. Солдаты его любят. А что насчёт адмирала Меркатца?

– Ну, этот знаменитый адмирал имперского флота… – голос Юлиана начал подниматься. – Решил перейти на нашу сторону!. Он хочет, чтобы вы помогли ему укрыться от Империи! Адмирал Кассельн прислал сообщение, что он только что прибыл на Изерлон.

Ян был мгновенно предан собственной философией. Он быстро вскочил, ударившись ногой о ножку стола.

VI

Когда адмирал Меркатц прибыл в крепость Изерлон, его встретил командующий в отсутствие Яна адмирал Кассельн. Меркатца попросили сдать оружие, но его адъютант Шнайдер с нескрываемым гневом закричал:

– Что вы сказали?! Это оскорбительно! Его превосходительство адмирал Меркатц не военнопленный. Он пришёл сюда по своей воле. Правила приличия требуют, чтобы с ним обращались как с гостем. Или в Союзе Свободных Планет о приличиях не слышали?

Кассельн признал правоту Шнайдера, извинился и, уже размещая группу Меркатца в качестве гостей, отправил по сверхсветовой связи сообщение Яну, находящемуся на Хайнессене.

Ян собрал помощников на совещание. Контр-адмирал Мурай, слышавший историю непосредственно от Кассельна, сказал, что в это трудно поверить.

– Скажите мне, – обратился Ян к Мураю. – Адмирал Меркатц взял с собой семью?

– Нет, я и сам спрашивал об этом адмирала Кассельна, и он сказал, что его семья всё её в Империи…

– Вот как. Рад это слышать.

– Вы не правы, ваше превосходительство. Сказать, что его семья осталась в Империи – это то же, что сказать, что они остались в заложниках. Разве не очевидно для нас предположить, что он прибыл сюда с враждебными целями?

– Нет, нет, это не так. Если бы он в самом деле хотел нас одурачить, то никогда бы не сказал, что его семья осталась в Империи. Скорее всего, он показал бы нам поддельную семью, которая заодно держала бы его под наблюдением. Что-нибудь вроде этого.

Ян повернулся к одному из своих офицеров.

– Майор Багдаш, ведь так поступил бы разведчик, не правда ли?

– Ну, да, так или как-нибудь похоже, – сказал человек, проваливший попытку убить Яна, сменивший сторону и по ходу каким-то образом ставший подчинённым Яна. – Адмирал Меркатц – образцовый вояка, он не имеет никакого отношения к шпионской деятельности или саботажу. Думаю, мы можем ему доверять…

– И куда больше, чем вам!

– Ваши шутки выходят за рамки, бригадный генерал Шёнкопф, – нахмурился Багдаш.

– А кто сказал, что я шучу? – равнодушно обронил Шёнкопф.

Багдаш посмотрел на него сердито.

Выслушав все точки зрения, Ян принял решение:

– Я поверю адмиралу Меркатцу. И в той степени, в какой смогу, буду защищать его права. Если опытный и заслуженный адмирал Империи хочет, чтобы я позаботился о нём, то я не могу его разочаровать.

– Вы полны решимости пойти на это? – спросил Мурай, выглядевший недовольным.

– Я слаб против лести.

Сказав так, Ян приказал открыть прямой канал связи между Хайнессеном и Изерлоном.

После разговора с Кассельном на экране появился крепкий пожилой мужчина. Ян встал и вежливо поприветствовал его.

– Адмирал Меркатц, я полагаю. Меня зовут Ян Вэнли. Рад с вами познакомиться.

Меркатц прищурился, разглядывая молодого темноволосого мужчину, совсем не похожего на военного. Если бы у него был сын, ему, наверное, было бы сейчас столько же.

– Я потерпел поражение, но выжил и теперь нахожусь в вашей власти, ваше превосходительство. Можете поступить со мной, как пожелаете. Я лишь прошу, чтобы вы проявили снисхождение к моим подчинённым.

– Да, похоже, подчинённые у вас хорошие, – поймав взгляд Яна, сидевший в углу экрана Шнайдер выпрямился. – Как бы то ни было, я принимаю вас под свою защиту. Вам нечего опасаться.

Что-то в манере речи Яна вызывало у Меркатца желание поверить ему. Побеждённый адмирал понял, что совет его адъютанта оказался правилен.

В то же время, когда Ян впервые разговаривал с Меркатцем, несколько политиков встречались в резиденции Трунихта на Хайнессене: Негропонт, Капран, Боне, Думек и Айландс – все они были руководителями партии Трунихта.

В тот день они обсуждали угрожавшего им врага. И под «врагом» Они имели в виде не Галактическую Империю и не внутренних милитаристов, а молодого человека по имени Ян Вэнли.

Когда-то цель этих молодых политиков состояла в приобретении политической власти с Трунихтом в качестве их главы. Однако теперь их целью стало увеличение с таким трудом добытой власти. И ради этой цели, естественно, необходимо было уничтожать всех, кто в состоянии был отнять у них эту власть. До сих пор они держались настороже насчёт Джессики Эдвардс, лица антивоенного движения, но она была жестоко убита заговорщиками во время Резни на Стадионе. Их враг оказал им услугу, убив другого их врага.

Их лидер поставил стакан с разбавленным водой виски на стол и сказал:

– В этот раз, поскольку это был внутренний конфликт, мы можем дать адмиралу Яну медаль и покончить с этим. Но в следующий раз, когда он достигнет военного успеха, у нас не останется иного выбора, кроме как дать ему очередное повышение.

– Гранд-адмирал, когда ему только недавно исполнилось тридцать лет? – губы Капрана скривились в усмешке.

– После чего он покинет службу и уйдёт в политику. Знаменитый, непобедимый адмирал, молодой и, более того, одинокий. Несомненно, он будет избран с огромным отрывом.

– Он будет избран, но проблемой после этого станет его политическое чутьё. В конце концов, совсем не обязательно великий на поле боя генерал сможет перенести свои таланты в политическую сферу.

– Тем не менее, люди будут собираться вокруг него, привлечённые его славой. Люди без идеалов, просто жаждущие власти. И, когда это произойдёт, он станет силой, с которой придётся считаться. С точки зрения количества сторонников, если не качества.

Их лидер рассказывал им это отнюдь не в результате собственных серьёзных размышлений о правлении своей группы. Но слушавшим не казалось это странным. Для них справедливость была тем, что защищало их привилегии, и такой способ мышления был отправной точкой для всех их идей.

– Вы знаете, что он сказал своим офицерам и солдатам перед битвой при Дории? Что существование государства незначительно по сравнению с правами и свободой личности. Я считаю, что этому было непростительно.

– Это опасная идея, – согласился Думек, подаваясь вперёд. – Если довести её до логического завершения, получится, что до тех пор, пока свобода и права личности не задеты, ему наплевать на гибель Союза и замену его Империей. Я не могу не начать сомневаться в его преданности родине.

– Мы не должны забывать об этих словах. А если поискать, то могут появиться и другие стоящие внимания детали.

Ян, уже слышавший подобные разговоры прежде, не собирался становиться политиком. Если ему удастся оставить службу, то он собирался жить на пенсию и стать историком-любителем. Но даже если бы он прямо сказал им об этом, ему бы не поверили, встретив такое заявление язвительными улыбками. Каждый всегда судит других по себе, и они бы ни за что не смогли поверить, что есть человек, который бы не жаждал власти.

– Союз нуждается в способностях адмирала Яна, – впервые заговорил сам Трунихт. – В конце концов, у нас есть ещё один враг, Галактическая Империя. И всё же человеку полезно иногда терпеть неудачи, если они не фатальны, – оба уголка рта Трунихта подняли, образуя похожую на маску улыбку-полумесяц. – Как бы то ни было, причин для паники нет. Не принимайте всё это близко к сердцу. Давайте просто подождём немного и посмотрим, как всё сложится.

Все присутствующие согласно кивнули, и разговор перешёл на пару певиц, в последнее время деливших поддержку любителей музыки на Хайнессене.

Что же до Трунихта, то он продолжал размышлять о Яне Вэнли, пропуская мимо ушей болтовню своих прихлебателей. Однажды, когда он произносил речь, этот молодой человек остался единственным в зале, кто сидел, когда пришло время вставать. Даже пожимая руку на церемонии празднования победы он не открылся. По своим талантам, по своему психологическому складу, этот человек во всём был полон скрытых опасностей. Паниковать не нужно, но принимать решение в итоге всё же придётся: заставить его подчиниться или же устранить? Трунихт выбрал бы первое. Это позволило бы ему заполучить сильного союзника, не уступающего даже терраистам, которые помогли ему, когда нужно было залечь на дно. Куда лучше тех подпевал, что находились рядом с ним сейчас…

Однако, чтобы этого добиться, ему придётся использовать небольшую, но… продуманную стратегию.

VII

Октябрь 488-го года по Имперскому календарю.

Райнхард фон Лоэнграмм стал герцогом, после чего занял пост канцлером. Звание верховного главнокомандующего вооружённых сил Империи также осталось за ним. Таким образом, этот златовласый юноша монополизировал как военную, так и государственную власть.

Фактически, уже тогда сформировалась система самодержавия Лоэнграмма. Шестилетний император, Эрвин Йозеф II, был лишь марионеткой своего главного вассала, державшего в руках все нити власти. Подобное состояние наблюдалось с прошлого года, но теперь количество тех, в чьих руках находилась реальная власть, сократилось с двух до одного.

Герлах, занимавший пост вице-канцлера при Лихтенладе, смог спасти свою жизнь и жизни членов своей семьи, добровольно уйдя с него и согласившись на домашний арест.

Те, кто служил герцогу Райнхарду фон Лоэнграмму, тоже получили повышения.

Кемпф, Биттенфельд, Вален, Лютц, Меклингер, Мюллер, Кесслер и недавно перешедший на сторону Райнхарда Фаренхайт стали адмиралами, а Ройенталь, Миттермайер и Оберштайн – адмиралами флота.

Зигфрид Кирхайс посмертно был произведён в гросс-адмиралы Империи, и это звание было добавлено к тем, что он имел при жизни: министр военных дел, начальник штаба командования, главнокомандующий Имперской Космической Армады. Кроме того, ему были присвоены ещё два звания: заместитель верховного главнокомандующего вооружённых сил и особый советник канцлера Империи. Сколькими бы почестями он ни оделил его, Райнхард чувствовал, что не может в полной мере вознаградить своего друга. Однако эпитафия, которую он выбрал для его могилы, была простой:

Мой друг.

И всё.

Аннерозе переехала на горную виллу во Фройдене, где когда-то провела отпуск вместе с мальчиками.

А вот Ян Вэнли остался адмиралом. Если бы врагом, которого он победил, была Галактическая Империя или во флоте Союза были другие гранд-адмиралы, Ян, несомненно, получил бы это звание. Однако начальником Центра стратегического планирования и главнокомандующим Космического флота были лишь адмиралы, так что присваивать высшее звание тому, кто подчиняется им обоим, было бы неправильно. По крайней мере, такое объяснение дало правительство своему решению. Впрочем, для Яна это не имело значения.

Так что в итоге он получил лишь множество громко названных медалей: Воин Свободы первой степени, Слава Республики, Награда Памяти Хайнессена за Выдающуюся Воинскую Службу и прочие. Ян обратил внимание, что маленькие коробочки, в которых находились медали, обладают как раз подходящим размером, поэтому он использовал их в качестве мыльниц, а сами медали забросил в угол своего шкафчика. Юлиан предполагал, что единственной причиной, по которой он их не выбросил, было то, что он планировал позже продать их какому-нибудь антиквару, а на вырученные деньги купить книги по истории и выпивку.

Куда больше, чем все эти медали, Яна радовал тот факт, что ему удалось добиться для Меркатца статуса «адмирала-гостя», означавшего, что он, по сути, будет служить во флоте Союза в звании вице-адмирала. Он также присвоил ему должность «особого советника командующего крепости Изерлон». Ян был уверен, что со временем сможет официально сделать имперца адмиралом, а опыт Меркатца в открытом столкновении с противником, так же, как и осмотрительность в делах с союзниками за спиной, должны были очень пригодиться ему. В частности потому, что масштабная война с герцогом Лоэнграммом из Галактической Империи могла начаться уже в следующем году.

Подчинённые Яна тоже были завалены горами медалей и благодарственных писем, но так как сам Ян не получил повышения, то и они остались в тех же званиях… за одним исключением. Благодаря своим достижениям при усмирении Шанпула, Вальтер фон Шёнкопф был произведён в генерал-майоры. Официально это объяснили настойчивыми требованиями жителей Шанпула, но так как это было единственным продвижением, то в единстве флота Яна появлялась трещина, и была даже теория, что это продвижение было произведено по приказу адмирала Доусона, исполняющего обязанности начальника Центра стратегического планирования. Адмирала Куберсли уже выписали из госпиталя, и он вскоре должен был вернуться к своим обязанностям, так что это было последним решением Доусона на его посту.

Кроме того, хотя это было незаметно по сравнению с высшими офицерами, звание Юлиана в военном эквиваленте поднялось с капрала до сержанта. Таким образом, он становился младшим офицером. Говорили, что председатель Верховного Совета Трунихт лично адресовал ему несколько добрых слов. Но, независимо от того, как воспринял это сам Юлиан, его новое звание показывало, что он обладает достаточной квалификацией для пилотирования истребителей-спартанцев. Для Яна же это означало, что приближается день принятия решения по поводу того, одобрить или нет желание юноши поступить на службу.

Случилось также и ещё одно назначение. Капитан Бэй был произведён в контр-адмиралы и назначен главой службы безопасности Трунихта. Хотя он считался активным участником государственного переворота, но оказалось, что именно он предупредил о нём председателю Совета, и в знак признательности за то, что он помог главе государства скрыться, ему не только простили его прегрешения, но и даровали новые звание и должность.

А ещё в этот самый период на Хайнессен прибыл торговец с Феззана по имени Борис Конев, устроившийся на работу в офис полномочного представителя…

На окраинной планете, находившейся в нескольких тысячах световых лет от Одина, в дальнем уголке заброшенного горного региона, в старом каменном здании состоялась встреча.

Выслушав то, что хотели сказать люди в чёрных плащах, старик, также одетый в чёрное, сухим голосом произнёс:

– Я понимаю ваше недовольство. В недавних событиях Рубинский был не слишком полезен. Это действительно так.

– И не только это, ваше святейшество. Он вкладывает в дело недостаточно страсти. Я не могу не думать о том, что он забыл о нашей цели и стал преследовать лишь собственные интересы. Он только и делает, что повторяет: «Ещё два или три года», «Ещё два или три года», – относительно молодой голос говорившего был наполнен негодованием.

– Не будьте столь нетерпеливы. Мы ждали восемьсот лет – ещё два-три года ничего не значат. Давайте пока дадим Рубинскому время. Но если он решит предать Мать-Землю, то его путь окончится в могиле.

Великий епископ посмотрел на закатный горизонт за окном. Сияющий оранжевый диск окрашивал небо и землю в яркие вечерние цвета. Солнце ничуть не состарилось, но что насчёт Земли? Хоть она и воспевается за то, что породила жизнь во Вселенной, теперь это была просто дремлющая старая планета.

Деревья засохли, в почве не осталось питательных веществ, а птицы и рыбы почти исчезли с небес и из океанов. И, загрязнив и уничтожив мир, который был его матерью, человечество покинуло планету, поспешив продолжить убивать друг друга среди далёких звёзд.

Но скоро это закончится. Родина человеческой расы возродится, и история вновь будет твориться с Земли. Последние восемь столетий ошибочной истории, истории того периода, когда человечество оставляло Землю, будут стёрты.

И нельзя было сказать, что на этом фронте не было успехов. В конце концов, под их влияние попал лидер одной из двух крупнейших держав. И рано или поздно второй тоже окажется у них в руках. Под сухой, увядшей кожей Великого епископа росла горячая уверенность.

797 год Космической эры (488 по Имперскому календарю). Необычный год, когда пламя войны не полыхало между двумя крупнейшими силами, разделившими человечество. Они затратили огромные массы энергии на гражданские войны и их последующее погашение, но, в отличие от прошлых лет, не смогли организовать масштабных военных нападений друг на друга.

Обе гражданских войны породили победителей, но были ли победители довольны своими победами – это уже совсем другой вопрос. Один получил нечто огромное, потеряв при этом нечто дорогое, а другой приобрёл новых сторонников, но и новых врагов, до поры затаившихся за спиной.

Как бы то ни было, в такие сложные времена однолетнее спокойствие никак не гарантировало мира на будущий год. Галактическая Империя и Союз Свободных Планет, как и населяющие их народы, считали, что этот год необъявленного перемирия обещал лишь ещё больше войны в следующем году, и потому чувствовали скорее тревогу, нежели облегчение.

В этом году Райнхарду фон Лоэнграмму исполнился двадцать один, а Яну Вэнли тридцать. Большая часть жизни по-прежнему ждала каждого из них впереди.