Онлайн чтение книги Легенда о героях Галактики Ginga Eiyuu Densetsu
4 - 7

I

Бесчисленные лепестки танцевали в море слабого света…

Перед пробуждением Юлиана Минца охватили дорогие его сердцу воспоминания.

Когда я встаю, мне нужно принять душ, почистить зубы и приготовить завтрак. Чёрный чай из листьев шиллонга и аруши с молоком. Три кусочка ржаного тоста, разрезанные пополам. Намазать маслом, смешанным с петрушкой и лимонным соком. Затем можно взять поджаренную на сливочном масле колбасу и яблоки. Свежий салат и какое-нибудь простое блюдо из яиц. Вчера были жареные яйца, так что сегодня я приготовлю омлет…

Пузырьки света продолжали плыть и лопаться, распыляя на Юлиана дыхание реальности. Когда его веки поднялись, то взгляду предстала каюта, освещённая слабым светом. Посмотрев на прикроватные часы, юноша увидел, что ещё только 6:30. Похоже, привычка въелась в него на клеточном уровне. Он мог бы поспать ещё час, но…

– Семь часов, адмирал, уже семь часов. Пожалуйста, вставайте. Завтрак готов.

– Ещё пять минут… нет, хватит и четырёх с половиной... ну хотя бы четыре минуты с четвертью, а?..

– Адмирал, вы такой упрямый. Подумайте, какой плохой пример вы подаёте подчинённым, опаздывая по утрам?

– Мои солдаты прекрасно обходятся и без меня.

– Враг приближается! Если вас застигнут врасплох и убьют прямо в постели, историки будущих эпох будут издеваться над вами целую вечность!

– Враг тоже ещё спит. А будущие историки ещё не родились. Спокойной ночи. По крайней мере, в моих снах всё ещё царит мир…

– Адмирал!

Четыре года назад «адмирал» был «капитаном». Но как бы то ни было, разве этот разговор не повторялся тысячу раз? И за всё это время Ян так и не добился прогресса в деле утреннего пробуждения…

Юлиан сел на своей кровати и потянулся. Странно было ощущать одиночество и не беспокоиться о приготовлении завтрака. Юноша бодро вскочил с постели, стараясь приноровиться к своей новой солдатской жизни.

Сделав зарядку и приняв душ, он переоделся в форму и тщательно выровнял угол своего чёрного берета. К семи часам он был уже готов, и у него ещё осталось лишнее время. Ян говорил, что привычка рано вставать часто беспокоила отставных солдат, но это было, пожалуй, лишь частично верно. Так или иначе, до прибытия на Феззан оставалось ещё четыре часа, а о последнем перед посадкой приёме пищи на корабле ещё не объявляли.

На Хайнессене Юлиан пробыл всего три дня. За это время ему пришлось посетить множество мест в правительстве и военном руководстве. При этом он чувствовал, что его ведут к самым вершинам государственной системы. Но других, в отличие от Яна, обычно раздражало более взрослое поведение, чем можно было ожидать в его возрасте, так что его чаще ждал плохой приём, нежели хороший.

Среди подразделений комитета обороны были Центр стратегического планирования, штаб тыловых служб, отдел науки и технологий, также ещё одиннадцать департаментов: обороны, связи, разведки, бухгалтерского учёта, информации, человеческих ресурсов, снабжения, здравоохранения, связи, стратегии и инженерного дела. В тех случаях, когда глава департамента являлся штатным офицером, прочие офицеры, даже адмиралы и вице-адмиралы, считались ниже по положению, чем он или она. Покойный адмирал Дуайт Гринхилл, отец Фредерики, являлся главой департамента разведки перед началом переворота. Юлиан же должен был встретиться с главой департамента человеческих ресурсов, вице-адмиралом Ливермором, чтобы получить официальные документы о его назначении военным атташе на Феззане. Его звание не поднимется выше мичмана, и, как только он станет военным атташе, то попадёт в прямое подчинение к Ливермору.

Придя за документами, Юлиану пришлось прождать два часа, так как предыдущие переговоры затянулись. Он задумался, не нарочно ли это было сделано, но у него хватало других поводов для беспокойства – вроде результатов следственной комиссии – чтобы тратить время на неподтверждённые подозрения. Негибкость государственной машины лишала людей спокойствия и подрывала их наивную преданность государству. Когда Юлиан размышлял над этим, адъютант назвал его имя, и юношу провели в кабинет вице-адмирала.

В кабинете он не провёл и пятидесятой доли того времени, которое потратил на ожидание. Его встретили безо всяких церемоний и просто передали документы и знаки отличия, после чего он поклонился слегка горбатому вице-адмиралу и вышел.

А вот посещение главнокомандующего вооружёнными силами Союза адмирала Бьюкока было подобно глотку чистого воздуха после выхода из канализации. Помимо чувства облегчения после передачи рукописного письма Яна адресату, Юлиан ещё и любил старого адмирала, так же, как Яна и Фредерику, и сама возможность встретиться с ним подняла ему настроение. Хотя Бьюкок тоже был чем-то занят, и ему пришлось прождать его час, на этот раз Юлиана это ничуть не побеспокоило.

– Ох, как же ты вырос! – сказал старый адмирал, тепло приветствуя его. – Впрочем, полагаю, это вполне естественно, ведь я не видел тебя полтора года. А ты сейчас в том возрасте, когда нужно вырастать на сантиметр за каждую ночь.

– Главнокомандующий, я рад видеть вас в добром здравии.

– Что? Да каждый день приближает меня к вратам ада. Не могу дождаться, чтобы увидеть, как император Рудольф целую вечность варится в котле. Кстати, это напомнило мне… вице-адмирал Ливермор что-нибудь сказал?

– Нет, ничего. Не было никаких неофициальных разговоров и объяснений, мне просто передали приказ о назначении.

Бьюкок улыбнулся – всё было так, как он и ожидал. Как один из сторонников Трунихта, вице-адмирал Ливермор думал только об усилении своих позиций. Он не видел причин оказывать любезность шестнадцатилетнему мальчику. С другой стороны, он считал ребячеством опускаться до грубости и гордился тем, что не говорит ничего, что не было бы необходимо в контексте официальных дел.

Юлиан покачал головой.

– Как внимание ко мне позволит ему произвести хорошее впечатление на Трунихта? – спросил Юлиан с шутливым блеском в тёмно-карих глазах. – Я ведь на стороне Яна Вэнли, а не Джоба Трунихта.

– Может, и так. Но председатель Верховного совета лично просил о твоём назначении. А председатель Айлендс – третья рука Трунихта, и это свидетельствует о его интересе к тебе.

– Я никогда не просил об этом!

– Я подозревал, что ты чувствуешь именно это, но, пожалуйста, не стоит заявлять об этом во всеуслышание. Последнее, чего бы я хотел, это чтобы ты набрался дурных привычек от меня или адмирала Яна.

Старый адмирал улыбнулся ему, словно любимому внуку и принялся объяснять ему намерения военного командования, во многом состоящего из людей Трунихта. Впрочем, это относилось не только к Трунихту или Союзу Свободных Планет. Гражданские власти всегда держали в уме, что корабли на территории, далёкой от столицы, могут превратиться в личный флот командира или военную клику, выйдя из-под контроля центрального правительства. Такая возможность была их постоянным кошмаром. И в качестве превентивной меры они решили воспользоваться собственными полномочиями, чтобы разделить ключевых членов этого флота. При этом им следовало быть осторожными, чтобы не нарушить баланса между сохранением военной мощи и распределением человеческих ресурсов.

– Значит, моё назначение – часть этого плана?

– Боюсь, что так, – Бьюкок погладил подбородок.

– А когда штаб отозвал адмирала Меркатца с Изерлона – это тоже было частью того же плана?

Впечатлённый тактическим чутьём Юлиана, старый адмирал уважительно кивнул.

– Да, было. А теперь правительство, скорее всего, заберёт у Яна Шёнкопфа и Кассельна.

– Но что тогда случится? Ослабляя адмирала Яна, разве не помогают они тем самым флоту Империи?

Глупость власть предержащих, пытавшихся справиться с ситуацией при помощи подобной политики и с таким вопиющим пренебрежением к логике не могла не огорчать Юлиана. Похоже, кресла в правительстве сами по себе вызывали болезнь, и, пока люди были довольны, сидя в них, их ограниченное поле зрения и личные интересы делали эту болезнь неизбежной.

Бьюкок распечатал письмо Яна и несколько раз кивнул, читая его. В письме рассматривалась возможность прохождения имперского флота через Феззанский коридор с чисто тактической точки зрения. Но долгие времена стабильности ослабили чувство опасности, а меры противодействия забылись. С самого начала и Союз, и Империя составляли планы, основываясь на предположении, что они обладают сопоставимыми военной и производственной мощностями, так что эти планы сразу же откладывались как неэффективные.

Бьюкок резюмировал содержание письма Яна:

– Адмирал Ян предлагает следующее: если имперский флот должен пройти через Феззанский коридор для вторжения на нашу территорию, то нам придётся положиться на гражданское сопротивление жителей Феззана.

В частности, это означало, что сначала нужно сделать бесполезными социальную и экономическую системы Феззана путём систематического саботажа и организации всеобщих забастовок гражданского населения. Таким образом можно было предотвратить планы Империи по созданию из Феззана базы для вторжения в Союз. Кроме того, можно было блокировать Феззанский коридор множеством гражданских и торговых судов, сделав невозможным продвижение имперского флота.

– Как вы думаете, это сработает?

– Не факт. Да и адмирал Ян не утверждает, что этот план надёжен. А в таком случае использование жителей Феззана в качестве щита от имперского флота было бы преступлением, причём намного большим, нежели простое убийство друг друга в открытом космосе.

Юлиан был поражён этой перспективой.

– Жители Феззана действуют согласно собственным убеждениям, и сила этих убеждений никогда не позволит им присоединиться к вооружённым силам одной из сторон. Но если дождаться времени, когда Империя оккупирует Феззан, эффективное и систематическое сопротивление станет практически невозможным.

Уже сейчас, писал Ян, было бы необходимо начать распускать ложные слухи на Феззане. Примерно такого рода: феззанское правительство, сговорившись с имперским герцогом Лоэнграммом, намеревается продать территории доминиона, его жителей и автономию по самой высокой цене. В доказательство этого имперский флот будет размещён на Феззане, а Феззанский коридор будет использован как путь вторжения на территорию Союза. А чтобы предотвратить это, нужно свергнуть нынешнее правительство и создать новый режим, который придерживался бы политики нейтралитета в государственных делах. Если эти слухи повлияют на общественное мнение жителей Феззана, его оккупация будет не так легко осуществима. Феззанцы будут бороться за свою независимость. И даже если имперский флот успешно завершит оккупацию, у Союза останется возможность поддерживать противников Империи и создать партизанское движение. Но, разумеется, подобный макиавеллизм не может избежать упрёков со стороны нравственности.

Бьюкок покачал головой.

– Адмирал Ян прекрасно видит будущее, но, к сожалению, мы ничего не можем поделать. Конечно же, это не его вина. У него просто нет полномочий, чтобы предпринять решительные действия.

– Так это вина системы?

Старый адмирал поднял свои седеющие брови, подумав, что вопрос Юлиана был более дерзок, чем осознавал сам мальчик.

– Система? – переспросил он с некоторым раскаянием в голосе. – Я мог бы легко обвинить во всём систему. Я так долго гордился тем, что являюсь солдатом демократической республики. Пожалуй, с тех пор, как бы примерно в том возрасте, что и ты сейчас.

Бьюкок более полувека продолжал двигаться вперёд, даже когда демократия поддалась слабости и разложению, а её идеалы были съедены раковыми клетками, прикрытыми покровом правды.

– Я считаю верным для демократической страны ограничивать свою военную мощь и власть военных. Солдаты не должны иметь возможность пользоваться своими полномочиями где-либо за пределами поля боя. Кроме того, ни одно демократическое правительство не может быть здоровым, если его вооружённые силы страдают ожирением, игнорируя критику со стороны собственного общества и становясь фактически государством в государстве.

В словах главнокомандующего звучали раздумья человека, перепроверяющего свою систему ценностей.

– Это не демократическая система неправильна. Проблема в том, что система стала отделяться от самого духа, который её поддерживает. До сих пор внешний фасад нашего общества как-то сдерживает вырождение её намерений. Но долго ли это продлится?

Юлиан мог лишь молча слушать серьёзную речь Бьюкока. Он был неопытен и беспомощен, поэтому временами ему было трудно держать себя в руках.

Покинув Бьюкока, Юлиан направился к зданию, занимаемому Законным правительством Галактической Империи, чтобы поприветствовать адмирала Меркатца, утверждённого министром обороны правительства в изгнании. Здание оказалось не чем иным, как перестроенным отелем, в данный момент наводнённым беглыми аристократами.

Меркатца нигде не было видно, но по счастливой случайности Юлиану повезло наткнуться на лейтенант Шнайдера прямо у двери.

– Это место кишит гиенами в смокингах. Они борются за звания и положение даже в правительстве без граждан и флоте без солдат. Я удивлюсь, если они ограничатся шестью или семью членами кабинета министров. Поторопись и присоединяйся уже к имперскому флоту, Юлиан. Ты сможешь стать помощником капитана 3-его ранга.

Юлиан не мог сказать, был ли язык Шнайдера столь остёр изначально или его испортил год, прожитый на Изерлоне.

– Адмиралу Меркатцу, должно быть, приходится трудиться изо всех сил.

На это Шнайдер со скандальными нотками в голосе поведал, что «законное правительство» намеревается присвоить Меркатцу звание гросс-адмирала. Правда, в настоящее время у него не было ни единого солдата, которым он мог бы командовать. Поэтому он должен был начать с того, чтобы получить провизию из столицы Союза, старые списанные корабли от правительства, а также набрать солдат из числа беженцев, создав флот фактически с нуля.

– Неужели они и вправду верят, что могут собрать достаточно сил, чтобы бороться с таким политическим и военным гением, как герцог Райнхард фон Лоэнграмм? Если это так, то они либо слишком амбициозны, либо просто не в своём уме. И лично я бы поставил на второе. Как бы то ни было, окунуться во всё это далеко не весело.

Если Меркатц станет гросс-адмиралом, Шнайдер поднимется до капитана 2-го ранга, но это не слишком его радовало.

– Если и есть что-то утешающее, так это мысль о том, что хоть Лоэнграмм и гений, но история знавала немало примеров, когда гении проигрывали обычным людям. И всё же я не представляю, как мы можем победить, если только не случится чуда.

Юлиан и сам не смог удержаться от погружения в этот водопад пессимизма. Юноша понимал, что Шнайдеру не с кем поговорить об этом, ведь подобные высказывания не приведут ни к чему хорошему. Но несмотря на то, что его воспринимали как сосуд для излияния жалоб, он, по крайней мере, был уверен, что верность Шнайдера Меркатцу была подлинной. И он испытывал огромное сочувствие к Меркатцу, который не мог получить достойного его таланта положения. Одна мысль о том, чтобы Ян оказался с такой же ситуации, как Меркатц, заставила сердце Юлиана заледенеть. Но, разумеется, он остался бы рядом с ним.

В конце концов, Юлиан попросил Шнайдера передать его наилучшие пожелания Меркатцу и покинул Хайнессен, так и не получив возможности повидаться с ним.

II

Когда корабль приблизился к месту назначения, Феззан принял форму нежно-голубого шара, настоящей отрады для воспалённых глаз. Позади них в пространстве танцевали бесчисленные огоньки, планета же впереди напоминала музыкальную пьесу, визуализированную при помощи различных тонов переплетающихся света и тьмы.

Юлиан Минц разглядывал планету на экране наблюдения, когда при воспоминании о лейтенанте Фредерике Гринхилл перед его взглядом внезапно словно наяву предстали её светло-карие глаза. Она была на восемь лет старше него, как раз на полпути между ним и Яном Вэнли. Если бы не было так очевидно, что объектом её привязанности является адмирал Ян, собственные чувства Юлиана к ней могли бы стать сильнее и хотя бы немного яснее. Сейчас он вспоминал их последний разговор перед его отъездом. Начался он с её истории о первой встрече с Яном на планете Эль-Фасиль.

– Адмирал Ян был тогда младшим лейтенантом. И никак не мог привыкнуть к своему чёрному берету.

У граждан Эль-Фасиля не было никаких причин уважать этого заурядного молодого офицера или доверять ему, но всё же их неприкрытая ненависть вызвала во Фредерике праведное негодование. Она чувствовала себя обязанной сделать всё возможное, чтобы помочь ему.

– Я много думала об этом. Он был ненадёжным человеком, который спал на диване, не снимая формы, не умывался по утрам, жевал хлеб, даже не намазав на него масло и всё время что-то бубнил себе под нос. Я знала, что если я не полюблю его, то никто не полюбит.

Фредерика рассмеялась. Звон её смеха никогда не был монотонным. Многое произошло за прошедшие десять лет, и каждое из этих событий отбрасывало свою тень.

– Я влюбилась в него не потому, что он был героем или знаменитым командиром. Возможно, я просто умею делать инвестиции в будущее.

– Это точно, – ответил Юлиан, хотя и не знал, тот ли это ответ, который хотела услышать Фредерика. Может, мнение Фредерики о Яне изменилось?

– Нет, Ян Вэнли не изменился. Окружение поменялось, но сам он остался прежним.

Будучи младшим лейтенантом, Ян чувствовал себя столь же неподходящим для работы, как и став адмиралом. Когда и если он станет гранд-адмиралом, он наверняка будет чувствовать себя всё таким же некомпетентным. У Яна сложилось впечатление, что вне зависимости от звания, он никогда не привыкнет к обязанностям своего положения. В конце концов, он никогда не хотел быть военным и в душе даже сейчас мечтал стать историком. Но, представляя его учителем, Фредерика подумала, что он будет так же выделяться своей необычностью на кафедре, как и на поле боя. Юлиан прекрасно понимал её мысли и был согласен с ними. А вот понять ход мыслей Яна было сложнее, но юноше очень хотелось знать, что именно в этом умственном лабиринте заставило его не обращать внимания на явные проявления чувств со стороны Фредерики…

Видеофон запиликал, и юноше сообщили, что они скоро прибудут на Феззан.

По стандартному времени Феззана был полдень, и впервые в своей жизни Юлиан Минц собирался ступить га поверхность этой далёкой планеты. Начиналась его новая жизнь.

III

Хотя Юлиан и слышал, что капитан 1-го ранга Виола, старший офицер в представительстве Союза на Феззане, высок и грузен, увидев его своими глазами, он решил, что это определение было неверным. Он был огромным и скорее пухлым, нежели грузным, под его бледной кожей не видно было ни мышц, ни жира, словно он был надут газом. Юлиан даже упрекнул себя за дерзкую мысль, подумав о нём, как о шагающем дирижабле, но на следующий день узнал, что прозвищем капитана как раз и было «Наземный Дирижабль».

– Вам предстоит многому научиться, мичман Минц. Я понимаю, что вы добились некоторых успехов на поле боя, но здесь это ничего не значит. И сразу предупреждаю: никаких поблажек тебе не будет.

Смысл этого заявления был ясен: любые преимущества, полученные им от Яна Вэнли, больше не действительны.

– Так точно! Я приму это во внимание! Я полностью осознаю свою неопытность и надеюсь на вашу помощь.

Юлиан чувствовал, что капитан Виола станет крепким орешком, который доставит ему немало трудностей. В крепости Изерлон у него тоже случались трудные разговоры, но пустой дипломатический этикет был для юноши практически чужд. Возможно, в теплице было слишком много полевых цветов, а за её пределами поджидала суровая реальность, но Изерлон сам по себе был отдельным миром.

– Хм, а язык у тебя неплохо подвешен для твоего возраста.

Хотя эти слова лишь показывали узость мыслей капитана, Юлиану стало больно от их очевидной неискренности. Высоковатый голос и узкие монголоидные глаза Виолы подчёркивали скрытую в его высказываниях злобу. Казалось бессмысленным тратить энергию, пытаясь завоевать его расположение.

Одно можно было сказать наверняка: Феззан был вражеской территорией. В представительстве Союза и за его пределами воздух был наполнен не имеющей запаха враждебностью, которая могла вспыхнуть в любой момент. Поэтому Юлиану пришлось смириться с тем фактом, что единственным человеком, которому он может доверять, являлся прапорщик Машенго.

Любая враждебность, направленная на Юлиана, была отражением чувств сторонников Трунихта к Яну Вэнли. Если к этому и примешивалось что-то личное, то это была ревность к его репутации самого молодого военного атташе в истории. Но, в любом случае, он был всего лишь мичманом, который никогда не получит возможности оказывать влияние на своё окружение. Кроме того, Юлиан понимал, что со стороны выглядит собственностью адмирала Яна и, если он допустит ошибку, это скажется и на адмирале. Так что ему следовало быть вдвойне осторожным.

Но он не мог свернуться в шарик, подобно ежу, изолировавшись от мира. На нём лежали обязанности военного атташе, и даже если козни людей Трунихта будут мешать их выполнению, это не значило, что он мог ими пренебречь.

Юлиан никогда особо не заботился о своей одежде. В официальных случаях его вполне устраивала форма. Всякий раз, когда Ян с Юлианом шли за покупками, отсутствие чувства стиля побуждало Яна втянуть подопечного в магазин и оставить дело более знающему продавцу. Сам он довольствовался дешёвыми вещами, но всегда старался найти для Юлиана что-то качественное. Возможно, это был его способ показать восхищение тем, как одежда сидит на юноше. Алекс Кассельн по этому поводу говорил, что Ян и Юлиан принадлежат к разным классам. Но Юлиану и не нужно было производить на кого-то впечатление, поэтому он и не придавал внимания одежде, в случае же Яна это всегда было большой неприятностью.

Военным атташе поручались важные задания по сбору и анализу информации и наблюдению за жизнью людей на Феззане. Это была работа, требующая доверия. Одетый как гражданское лицо в джинсы и кремового цвета водолазку и со своими длинными льняными волосами, Юлиан, как и Ян, не был похож на военного. Сопровождавший его Машенго безуспешно пытался скрыть под одеждой внушительную мускулатуру и в целом выглядел как гигантская чёрная черепаха, укрывающая мифического беглого принца, но взгляд его круглых глаз был полон уважения, а его присутствие помогало рассеять часть витавшей в воздухе опасности.

Закончив все дела, связанные с работой, они вместе вышли на улицы Феззана. Офисные здания тянулись в обе стороны от места, где начальство и коллеги воспринимали их как помеху. Будучи изгоями, им не приходилось рассчитывать, что в ближайшее время кто-то пригласит их на ужин.

Юлиан и Машенго неторопливо прогуливались по шумным улицам. Однажды им навстречу попалась стайка из полудюжины девушек примерно одного возраста с Юлианом. Оценив его внешность, они принялись шушукаться между собой, но, когда он поднял на них взгляд, они взвизгнули и со смехом убежали.

– А он миленький, правда? – спросила подруг одна из них. – Хотя, похоже, он к такому не привык.

Юлиан резко повернул в их сторону голову. В отличие от тонкостей политики, в женщинах он совсем ничего не понимал. Окажись сейчас рядом Поплан, он бы наверняка прочитал ему лекцию.

Обнаружив боковую улочку, они вошли в магазин одежды. Продавец подбежал к ним и услужливо порекомендовал несколько вещей, проследив за взглядом Юлиана.

– Это будет отлично смотреться на вас. Не каждый сможет носить такую одежду, но, с вашей внешностью и чувством стиля, вам такое идеально подойдёт.

– Стоит довольно дорого…

– Вы, должно быть, шутите? Продавать этот свитер за подобную цену – убыток для нас.

– А мне казалось, в прошлом месяце цена была на двадцать марок дешевле, – попробовал схитрить Юлиан.

– Думаю, вы ошиблись. В любом случае, можете проверить электронную газету. Там отслеживают индекс колебания цен до последнего цента.

Юлиан кивнул, видя, что у продавца есть и другие аргументы.

– Тогда я куплю её, – с энтузиазмом сказал он. – Могу я получить чек?

Он заплатил девяносто феззанских марок и подхватил купленный свитер. Неожиданно экстравагантный способ оплатить кое-какую информацию о жизни на Феззане. Позже, в летнем кафе, он просмотрел несколько электронных газет, чтобы проверить утверждение продавца.

– Цены стабильны, а качество товаров высокое. Финансовые проблемы редки, что означает крепкую экономику.

– Да уж, совсем не то, что у нас, – не стесняясь, заявил Машенго.

По сравнению с рушащимся на глазах Союзом, экономика Феззана казалась прочной на всех уровнях, вплоть до последнего маленького магазинчика.

– Те, кто проливает кровь, те, чью кровь проливают, те, кто приказывает проливать кровь и те, кто богатеют на пролитой крови… как много разных видов людей существует, верно?

Голос Юлиана дрожал от сдерживаемой ненависти. Он никогда не слышал, чтобы Ян предвзято высказывался о Феззане, но сравнивая тех, кто приносил себя в жертву на поле боя с теми, кто хвастался процветанием и прибылью, полученной от этого, Юлиан не видел причин для снисходительного отношения к последним. Как он ни старался, ему не удавалось наложить на свою чувствительность военный фильтр.

Покинув кафе, Юлиан и Машенго направились к представительству Империи на Феззане. Внутрь они, конечно, не входили, лишь посмотрев на его фасад.

– Странно, не правда ли? Селить врагов рядом друг с другом.

Юлиан кивнул в ответ на замечание Машенго и бросил ещё один взгляд на скрывающееся среди деревьев белое здание. Возможно, за ними тоже наблюдала система инфракрасных камер, делая объектом насмешек каких-нибудь феззанцев.

IV

На следующий день в отеле «Батавия» состоялся приём в честь нового атташе. Юлиан слышал, что здание представительства решили не использовать, чтобы избежать возможности того, что посетители установят жучки. Но разве в отеле не могут быть также заранее установлены жучки? Таким вопросом задавался Юлиан, но не посетить приёма, устраиваемого в его честь, конечно, не мог. Формальности необходимо было соблюдать.

На примере Яна он уже знал, что быть почётным гостем означает изображать статую, причём голодную статую. Кроме того, из-за необходимости всё анализировать, приходилось прикладывать большие усилия, чтобы просто улыбнуться. Но, как однажды со вздохом сказал Ян, жизнь, в которой можно обходиться безо всего, что не хочется делать, встречается столь же редко, как чистый металлический радий.

Если кто-то наблюдал за ним, то и самому Юлиану нужно было использовать возможность для наблюдения. Кроме того, как представителю Яна, ему необходимо было начать распространять вирус беспочвенных слухов об оккупации Феззана флотом Империи. У него не было иного выбора, кроме как привить этим вирусом собеседников, позволить ему проникнуть в сердца людей, неся свои мощные токсины, а потом ждать, пока проявятся симптомы. Если бы вирус достиг своего максимального эффекта, то вызвал бы раскол между народом и правительством доминиона. И правительство, под давлением народа, с неохотой разорвало бы этот тайный договор – в том случае, если он существовал, – с Империей, позволив Союзу предотвратить вторжение через Феззанский коридор. И даже если подобного договора не существовало, юноша должен был удостовериться, посеют ли слухи подозрение по отношению к Империи среди народа Феззана и недоверие к собственному правительству, что также не позволит в будущем предоставить имперскому флоту проход через коридор. Союз от этого выигрывал в любом случае.

Яна беспокоило то, что феззанцы могут запаниковать и попытаться блокировать коридор своими силами, в результате чего между правительством доминиона и имперцами произойдёт кровопролитие. Такова вершина макиавеллизма: периферийные страны оказываются обмануты и приносят себя в жертву ради целого. Помогло Яну преодолеть это колебание осознание того, что, когда проход имперцев превратится из гипотезы в реальность, жители Феззана так или иначе что-то предпримут, но постараются избежать кровопролития, а наличие или отсутствие слухов не сыграет особой роли.

Так он писал об этом в своём письме Бьюкоку:

Хотя, как указывалось выше, я считаю, что правительство Феззана заключило тайный договор с герцогом Лоэнграммом из Империи, собираясь продать возможность прохода через коридор, но как на это отреагирует гордый своей независимостью народ доминиона? Я бы предсказал, что вооружённого столкновения ни с Империей, ни с собственным правительством не возникнет. Хотя у них будет шанс предпринять действия, это не значит, что они сделают невозможное возможным. В конце концов, они те, кто они есть. Кровь прольётся только если они не смогут этого избежать. И в этом случае никакой мирной оккупации не получится. Проблема в том, что имперцы также могут воспользоваться моментом, когда жители Феззана начнут действовать. Это имело бы для нас самые неприятные последствия. Тем более, что имперский флот уже пришёл в движение, а разрабатывать безопасные контрмеры слишком поздно.

Последняя часть заставила Бьюкока и читавшего это письмо Кассельна почувствовать, что иногда Ян слишком уж хорошо видит будущее. И видит самый худший из возможных сценариев.

Ян, несомненно, был наделён талантом стратега, но, по его мнению, намерения и успех в реализации своих стратегий сами по себе мало что значили. Он считал, что главное – это не гнаться за личной или государственной выгодой. И это была весьма необычная позиция для профессионального военного, в столь молодом возрасте достигшего такого высокого положения. Как всегда, находились те, кто критиковал Яна за недостаток убеждённости и прямоты, отмечая, что, хотя он не видел в войне ничего праведного, его успехи и карьера напрямую были связаны с количеством убитых врагов. Юлиан, разумеется, не разделял этого мнения, а сам Ян лишь горько улыбался в ответ, думая, что даже за это его могут подвергнуть критике, ведь он пренебрегал своим человеческим долгом отстаивать правильность своей позиции.

Юлиан стоял посреди толпы, одетый в белую парадную форму, предназначенную для офицеров. Его длинные, немного непослушные льняные волосы, тонкие черты лица, живые карие глаза и прекрасная осанка привлекли внимание многих собравшихся.

Будь здесь Райнхард, он бы поражал всех своим великолепием, словно был единственной хроматической нитью в ахроматическом гобелене. Юлиан, возможно, не оказывал столь сильного воздействия, но производил впечатление человека, который находится именно там, где он должен быть, незаменимого углового элемента большой головоломки.

Феззанские господа и леди бурлили разговорами вокруг самого молодого военного атташе в истории, и то тут, то там по комнате проносились волны смеха, словно лопались пузыри на кипящей жидкости. Как и предвидел Юлиан, постоянно держать улыбку становилось всё труднее.

– Как вам показался Феззан, мичман?

– Ну, я впечатлён здешней чистотой, чисто даже на задворках. А ещё количеством домашних животных и их ухоженностью.

– О, так у вас есть некоторые эклектические интересы?

Юлиан мысленно вздохнул. Его ответ был метафоричен. Чистота на задворках была способом сказать, что феззанское общество работает слаженно, а многочисленные и сытые домашние животные – что жители Феззана имели материальный достаток и даже избыток средств. Хотя Юлиан намекнул, что оценил совершенную экономическую и государственную мощь Феззана, этого, похоже, никто не понял. Юноше показалось, будто он выстрелил в пустоту. Окажись рядом Ян, он бы наверняка подмигнул ему и назвал позёром, заставляя подопечного покраснеть и отвернуться.

– А что вы думаете о здешних девушках, мичман?

Его собеседник, достаточно опытный в таких разговорах, чтобы помочь почётному гостю-новичку, сменил тему.

– Все они очень красивы. И полны жизни.

– Весьма тактичный ответ с вашей стороны.

Говорить правильные слова, пусть и неискренне, позволило бы ему пережить этот вечер.

– У Феззана есть всё: от прекрасных девушек до систем терраформирования. Всё, что только может понадобиться. И, имея нужные ресурсы, всё это можно получить. В вашем случае, мичман, вы наверняка могли бы заполучить сердце девушки бесплатно, с помощью одной лишь улыбки. Я так завидую…

– Я посмотрю, что я смогу сделать, – резковато ответил Юлиан, что заставило его чувствовать себя ещё больше не в своей тарелке. Он не мог не думать, что переусердствовал.

– Кстати говоря, насчёт покупок, – юноша сменил тему и поджёг фитиль на своей бомбе. – Я обеспокоен слухами о том, что имперцы купили право прохода через коридор вместе с независимостью Феззана.

– Прошу прощения?

Это был избитый способ отвечать вопросом на вопрос. Юлиан последовал этому примеру, перефразировав свой. Феззан хочет продать Империи свой коридор как товар?

– У юного мичмана богатое воображение! Продать независимость Феззана, да ещё Империи! – голос мужчины дрожал от смеха. – Хотите сказать, что имперский флот пройдёт через Феззанский коридор и вторгнется на территорию Союза? Нет, история, конечно, отличная, но… – человек перешёл на проповеднический тон: – Разве это не слишком надумано? Феззанский коридор – это настоящий океан мира. Через него проходят только пассажирские и торговые суда. Военным же судам нет сюда хода.

– И кем же это установлено? – не слишком вежливо спросил Юлиан.

– Кем установлено? – переспросил мужчина, попытавшись рассмеяться, но ему это не удалось.

Остальные собравшиеся вокруг них поняли, что юноша спрашивает всерьёз. Стоя среди напряжённых взглядов, Юлиан поднял голос, чтобы его услышали все.

– Если люди установили закон, люди могут его и отменить. Учитывая то, как агрессивно действует герцог Райнхард фон Лоэнграмм, мне не кажется, что он собирается следовать всем старым традициям. И я никогда не слышал, чтобы император сбегал со своей родины.

Аудитория ошеломлённо молчала.

– Герцог Лоэнграмм спокойно нарушает традиции и неписаные законы, чтобы побеждать и завоёвывать. Не думаю, что кто-то может поспорить с этим утверждением.

Начались тихие перешёптывания. Даже если у кого-то и были возражения, он не решался озвучить их.

– Предположим, что у герцога Лоэнграмма действительно есть такие амбиции. Однако я сомневаюсь, что люди Феззана так легко продадут свою гордость.

Юлиан говорил небрежно, но сердце его трепетало. Не зная, как будет воспринята его провокация, он плавал в тёмных водах.

Стройный молодой человек, беседующий с соседней группой, бросил острый взгляд на юного почётного гостя.

«Какой проницательный мальчик, – подумал помощник правителя Руперт Кессельринг. – Тем не менее, было странно, что юноша сам пришёл к такому выводу. Наверняка за ним стоит Ян Вэнли.»

Кессельринг коротко поклонился своим собеседникам и перешёл к группе, окружавшей Юлиана. Не прошло и минуты, как он уже стоял рядом с ним, готовый взять в свои руки управление беседой.

– И всё же, даже в этом случае Феззан, продающий свою независимость Империи – это слишком уж смелое предположение, вам не кажется, мичман?

– Правда? Я не думаю, что независимость, пусть даже формальная независимость, является высшим приоритетом для Феззана.

– Но близок к тому. Не стоит недооценивать этого, мичман Минц.

То, как Руперт Кессельринг сделал акцент на имени Юлиана, вызвало у того дрожь. Его презрительное превосходство распространилось в воздухе.

Между Кессельрингом и Юлианом было семь лет разницы в возрасте, но другой разрыв был ещё больше – не в интеллекте, а в независимости. Молодой помощник Рубинского видел, что Юлиану всё ещё не удалось уйти из-под направляющей его руки Яна.

К счастью, в этот момент вмешался капитан Виола, своим громким классическим голосом рассеяв ядовитую атмосферу.

– Мичман Минц, вы пришли сюда познакомиться со всеми, а не спорить. Вы забыли своё место? Я приношу всем свои извинения. Прошу не сердиться на нашего нового атташе. Боюсь, он позволил юношескому пылу взять верх над собой.

Иногда даже подобный снобизм мог быть эффективным. Заиграла музыка, и пустые разговоры вновь вспыхнули между гостями.

V

Руперт Кессельринг вздохнул, сидя на водительском сиденье своего лэндкара. Вздох был вызван скорее алкоголем, растёкшимся по его венам, нежели реакцией на разочарование. Интерьер машины был тусклым, освещённым лишь светом четырёхсантиметрового экрана его визифона, на котором всё ещё светилось лицо энергичного лысого человека, слушавшего рассказ Кессельринга о прошедшем приёме: Адриана Рубинского.

– Всё это может означать лишь то, что Ян Вэнли, по всей видимости, разгадал стратегию имперского флота. И что теперь?

– Даже если это правда, он ничего не сможет поделать.

– Разве?

Кессельринг притворно рассмеялся, но и сам никак не мог вытащить муху подозрения из супа своего разума. Мичман Юлиан Минц не представлял проблемы, но он не был настолько самонадеян, чтобы хоть на миг отвернуться от Яна Вэнли.

– Как бы то ни было, этот мальчик действительно произнёс несколько весьма определённых слов на приёме. Конечно, все были пьяны, но мне интересно, многие ли вспомнят сказанное им утром. И если их интерес превратится в политические спекуляции, то что тогда?

– Слишком поздно. Какие бы сомнения их не охватили, нет времени что-либо предпринять. Я бы не стал беспокоиться об этом.

Выключив визифон, Руперт Кессельринг ещё некоторое время продолжал смотреть на него, а потом пробормотал себе под нос:

– Даже если я беспокоюсь, то не о тебе.

Выйдя из лэндкара на улице Кобург, Руперт Кессельринг быстрым шагом вошёл в старое здание. Бесполый механический голос подтвердил его личность. Голые бетонные ступени, ведущие под землю, были крутыми, но идеальный контроль над скоростью движения удерживал его от того, чтобы споткнуться. Коридор сделал поворот, за которым Кессельринг упёрся в дверь. Когда он открыл её, то его тело оказалось омыто болезненным оранжевым свечением. Он посмотрел вниз на фигуру, скрючившуюся на диване, словно умирающее животное.

– Как вы себя чувствуете сегодня, епископ Дегсби?

В ответ раздался жалкий хрип. Уголок рта Кессельринга поднялся в насмешливой улыбке. В плохо проветриваемой комнате носился пьянящий дым.

– Алкоголь, наркотики, женщины... Вы потворствовали каждому существующему греху, несмотря на то, что вы религиозный человек, проповедующий воздержание. Интересно, отнесётся ли со снисхождением его святейшество Великий Епископ Земли к вашей распущенности?

– Это ты заставил меня принять наркотики! – прохрипел молодой епископ. Капилляры в его глазах полопались, создавая впечатление, будто бледные радужки плавают в красном море. – Разве не ты подсыпал мне их, а потом толкнул в бездну разврата?! Богохульник! Со дня на день настанет время, когда ты осознаешь глупость своих действий!

– Так сделай это со мной! Что это будет? Молния с чистого неба? Или, может быть, метеорит?

– Ты совсем не боишься правосудия?

– Правосудия? – молодой помощник правителя сардонически рассмеялся. – Рудольф Великий не стал правителем Вселенной благодаря избытку правоты. Да и Адриан Рубинский получил место правителя Феззана не за свой безупречный характер. Они достигли своего положения благодаря тому, что оказались сильнее других. Правит самый сильный, а не самый праведный, – в его голосе звучало равнодушие. – Да и не существует такой вещи, как абсолютная справедливость, поэтому судить о чём-либо на этом основании бессмысленно. Многие миллионы людей, погибших от рук Рудольфа Великого, умерли потому, что настаивали на своей правоте, несмотря на отсутствие у них власти. Если бы у вас было сила, вы могли бы жить, не боясь гнева епископа. Что подводит нас к тому, о чём я хотел сказать…

Он перевёл дыхание.

– Меня не волнует религиозная власть. Можешь забрать себе её всю, если пожелаешь. Если каждый из нас станет гуру в своём собственном мире, у нас не будет причин завидовать друг другу.

– Я не понимаю, о чём ты…

– Не понимаешь? Я говорю, что отдам тебе Землю вместе с Церковью Земли.

Епископ молчал.

– Я свергну Рубинского. А ты займёшь место Великого Епископа.

Дегсби продолжал молчать.

– Это больше не их эпоха. Восемьсот лет ненависти на Земле могут отправляться к дьяволу. С этого момента мы с тобой… – он закрыл рот и, нахмурившись, посмотрел на внезапно расхохотавшегося Дегсби.

– Ты забыл своё место, глупец!

Глаза Дегсби горели доменной печью, раскалённой от необузданных эмоций. Его тонкие губы изогнулись, а из горла слышался гневный рык. Молодой епископ, одетый в чёрное, дрожал всем телом.

– Ты, с твоими неуёмными амбициями и поверхностным мышлением, хочешь бросить вызов его святейшеству Великому Епископу? Это просто смехотворно! Мечтай своими собачьими мечтами, святотатец, но не пытайся бороться со слоном. Это для вашего же блага.

– Мне кажется, вы уже достаточно посмеялись за мой счёт для одного дня, епископ.

Руперт Кессельринг не привык к насмешкам и не хотел привыкать. Только победители имеют эту привилегию, а он хотел быть победителем.

– У меня есть записи всех твоих порочных игрищ с женщинами, наркотиками и выпивкой. Если ты откажешься от сотрудничества, я использую их по своему усмотрению. Понимаю, что это клише, но оно проверенное и верно. И поторопись с ответом.

– Грязный пёс!.. – ответил ему епископ, но голос его к этому моменту стал слабым и лишённым рвения.

Юлиан Минц в ту ночь много ворочался в своей постели, что было для него необычно. После приёма во рту остался горький привкус, так что он один раз даже встал, чтобы прополоскать его водой. Он перебирал свои воспоминания, задаваясь вопросом, мог ли сделать что-то лучше. Юноша очень остро чувствовал свою неопытность, и это заставило его краснеть, лёжа в темноте.

Существует много различных видов сражений. Это ему было прекрасно известно. Но было кое-что другое, что он знал ещё лучше: вид сражения, порождённый его небольшой стычкой с Рупертом Кессельрингом ему очень не нравился. Если уж ему вообще придётся сражаться, он бы предпочёл, чтобы битва происходила на просторе космоса, среди звёзд, где он мог бы применить свои храбрость и изобретательность в противостоянии с героическим Райнхардом фон Лоэнграммом. Конечно, это были возмутительные амбиции. У Юлиана не хватало сил, чтобы перечислить все черты, в которых Райнхард превосходил его. Даже адмирал Ян совсем не обязательно был способен встать вровень с гением Райнхарда фон Лоэнграмма. А он, Юлиан, едва ли был достоин целовать ноги адмирала Яна. Но, как сказал лейтенант Шнайдер, иногда, чтобы победить самого умного, требовался обычный человек. Этот клубок мыслей никак не давал ему уснуть.

Юлиану внезапно захотелось выпить. Только теперь он начал понимать источник вредной привычки Яна. Возможно, это оказалось самым большим его прозрением за эту ночь.

За пределами кровати Юлиана мир продолжал бесшумно грохотать…