Онлайн чтение книги Легенда о героях Галактики Ginga Eiyuu Densetsu
3 - 4

I

Был конец февраля, когда Руперт Кессельринг, помощник правителя Феззана, посетил Леопольда Шумахера в долине Ассинибойе, расположенной примерно в девяти сотнях километров к северу от столицы. В государстве, сосредоточенном на торговле, этот обширный кусок пахотной земли долго оставался заброшенным, но в прошлом году группа поселенцев под предводительством Шумахера заняла её под коллективное хозяйство и начала обрабатывать.

Леопольд Шумахер до прошлого года был капитаном имперского флота, когда он присоединился к силам дворянской коалиции во время Липпштадтской войны, где служил офицером штаба при бароне Флегеле, одном из самых ярых сторонников жёсткой линии. Барон, однако, постоянно игнорировал советы и предложения Шумахера, а под конец пришёл в ярость и попытался убить его, но в итоге сам был застрелен солдатами, больше доверявшими советнику, чем командиру. После этого Шумахер взял на себя ответственность за судьбу команды и вместе с ними бежал на Феззан. Здесь они решили оставить прошлую жизнь позади и начать всё с начала. Конечно, у тридцатитрёхлетнего Шумахера была многообещающая карьера в армии, но теперь он устал от войны и интриг и искал спокойной жизни.

Поэтому он избавился от систем вооружения линкора, на котором они прилетели на Феззан, а потом продал корабль одному из торговцев. Полученные деньги он разделил между всеми членами экипажа и собирался уйти, оставив судьбу каждого в их собственных руках. Однако его подчинённые не захотели расходиться. Хотя они покинули родину и прилетели сюда после поражения в битве, они не были уверены, что смогут выжить в беспощадном мире феззанского общества, где сообразительность и хитрость являются обязательными условиями жизни и где нельзя ни на минуту ослаблять бдительности. В Империи ходило немало преувеличенных рассказов о талантах феззанцев в погоне за прибылью, поэтому члены команды, состоящей из простых солдат, не знакомых с этим миром, не чувствовали, что их способностей хватит, чтобы выжить в нём. Единственное, во что они верили – это осторожность Шумахера и его чувство ответственности. И Шумахер, в свою очередь, не мог бросить тех, кто спас его из под прицела оружия разгневанного барона Флегеля.

 Солдаты оставили Шумахеру вопрос о том, как лучше использовать их сбережения, и мудрый бывший офицер, тоже сомневающийся, что сможет вести торговые дела с феззанцами и не остаться обманутым, решил пойти в сельское хозяйство. Работа не слишком привлекательная, зато дающая стабильность. Даже столь сосредоточенные на торговле люди, какими были феззанцы, не могли жить без еды, и, по большому счёту, готовы были платить хорошие деньги за свежие и качественные продукты. Шумахер решил, что поставляя таковые торговцам, знающим, как наслаждаться жизнью, они смогут закрепиться на Феззане.

Шумахер смог эффективно использовать средства, полученные от продажи линкора. Он приобрёл землю в долине Ассинибойе, установил простой, но хорошо оборудованный передвижной дом, а также закупил семена и саженцы.  Для дезертиров долгая и требующая терпения битва с землёй только начиналась.

А потом появился Кессельринг.

Бывший штабной офицер, казалось, рассматривал неожиданного посетителя не более чем досадное и нежеланное вмешательство в их дела. Когда помощник правителя сказал, что у него есть важное сообщение по поводу их родины, Шумахер ответил ему:

– Прошу вас, не стоит больше тратить на меня ваше время, – его вежливый тон не смог полостью скрыть неискренности. – Что бы ни происходило с Империей и династией Голденбаумов, это не имеет ко мне никакого отношения. Я занят строительством новой жизни для меня и моих друзей, и у меня нет времени на размышления о чём-то, связанном с прошлым, которое я отбросил.

– Вы можете, если желаете, отбросить своё прошлое, – сказал Кессельринг, – но не стоит при этом отбрасывать и будущее. Капитан Шумахер, вы ведь не из таких людей, кто стремится провести остаток жизни, копаясь в земле и удобрениях. Если бы вам выпал шанс изменить ход истории, разве вы не воспользовались бы им вместо этого?

– Прошу вас, уходите, – Шумахер начал приподниматься с кресла.

– Пожалуйста, постойте! Успокойтесь и выслушайте меня. Наверное, вы все могли бы выращивать продукты на своей ферме. Долина Ассинибойе была заброшена и не использовалась, но здешняя земля обладает неплохим потенциалом. Однако, к сожалению, урожай ничего вам не даст, если вы не сможете продать его. Уверен, что такой разумный человек, как вы, это понимает.

В душе Кессельринг был весьма впечатлён тем, что на лице Шумахера не дрогнуло ни единого мускула. Молодой помощник правителя понял, каким сильным и умным человеком был его собеседник. Однако эта игра с самого начала была подстроена против него. У Шумахера была всего лишь одна пешка, в то время как его противник обладал полным комплектом фигур.

После долгого молчания, Шумахер произнёс:

– Так вот как ведутся дела на Феззане? – нотка гнева в его голосе не была направлена на Кессельринга. Это был просто сарказм, вызванный собственной беспомощностью.

– Верно. Таков наш путь, – на лице Кессельринга не отразилось ни малейшего стыда, когда он заявил о своей победе. – Мы меняем правила, когда ситуация требует этого. Можете презирать меня, если пожелаете… Хотя презрение проигравшего к победителю, на мой взгляд – одна из самых бесполезных эмоций в мире.

– Вы так думаете только пока побеждаете, – небрежно вернул удар Шумахер, а потом раздражённо уставился на Кессельринга. Помощник правителя был чуть не на десять лет младше него. – Что ж, давайте послушаем. Чего вы от меня хотите? Убить герцога Лоэнграмма или ещё чего-то в этом духе?

– Феззан не любит кровопролития, – улыбнулся в ответ Кессельринг. – В конце концов, мир – это единственный путь к процветанию.

Было очевидно, что Шумахер не поверил ни единому слову, но молодому помощнику требовалось от него подчинение, а не вера. Он сказал ему то же, что и графу фон Ремшейду до того, и с удовлетворением заметил выражение шока на лице Шумахера.

Граф Альфред фон Лансберг тоже находился на главной планете Доминиона Феззан, досадуя на свою неудачу потерпевшего поражение. В свои двадцать шесть лет ему пришлось пережить больше изменений в стиле жизни, чем его прадеду за вчетверо больший срок. Прадед провёл всю жизнь в пирах, охоте и распутстве, а Альфред, не успев набраться опыта в какой-нибудь из этих областей, оказался вовлечен в восстание, разделившее Империю надвое, и в результате лишился всего своего наследства. Его единственной удачей был тот факт, что он был ещё жив.

Альфреду едва удалось выбраться живым из битвы, после чего он и бежал на Феззан. Там он продал запонки со звёздным сапфиром, подаренные ему прежним императором, Фридрихом IV, чтобы на время обеспечить себя средствами для проживания, а затем приступил к написанию труда под названием «История Липпштадтской войны». В конце концов, его стихи и короткие рассказы всегда хорошо принимали в салонах аристократов.

Закончив первую часть, Альфред с триумфом отнёс её издателю… но получил вежливый отказ.

– Работа вашего сиятельства, несомненно, не лишена привлекательных черт, – сказал редактор возмущённому Альфреду. – Но она слишком субъективна, в ней много неточностей, так что я сомневаюсь, имеет ли она какую-либо ценность как хроника событий… Вместо того, чтобы использовать такой напыщенный стиль и писать то, что диктует ваша страсть или романтизм, вам следовало бы придерживаться более сдержанного стиля и писать спокойно и объективно…

Молодой граф вырвал рукопись из рук редактора, собрал остатки растоптанного самоуважения и вернулся в своё временное жилище. В тот вечер ему пришлось выпить немало вина, чтобы уснуть.

На следующий день его настроение было совсем другим. Он был не каким-то хроникёром событий! Он был человеком действия. Поэтому разве не должен он не записывать прошлое на листах бумаги, а действовать в настоящем и своими руками строить будущее?

Как раз в то время, когда в его голове бродили такие мысли, его посетил молодой помощник правителя Феззана Руперт Кессельринг.  Он вежливо спросил:

– Граф Лансберг, не хотели бы вы приложить свои верность и страсть на благо своей родины? Если да, то граф Ремшейд возглавляет один проект, в котором я бы хотел, чтобы ваше сиятельство приняли участие…

Услышав, в чём именно состоит этот проект, Альфред был удивлён и взволнован. Он сразу же согласился принять в нём участие, и вскоре его представили Шумахеру, отвечавшему за реализацию плана.

Бывший имперский капитан прекрасно знал, что Альфред был другом покойного барона Флегеля. «Это может обернуться нехорошо», – забеспокоился Шумахер, готовясь к худшему.

Однако Альфред встречал множество капитанов, во время восстания и ничего не помнил об этом конкретном.

– Я знаю, что мы с вами были товарищами, – сказал он. – И с сегодняшнего дня мы вновь станем братьями по оружию! Рад познакомиться с вами!

На лице Альфреда не было ни сомнений, ни предрассудков, когда он протягивал руку Шумахеру. Пожимая её, капитан чувствовал смесь облегчения и беспокойства.

Альфред фон Лансберг был достаточно неплохим парнем, чтобы иметь с ним дело, а также обладал энергией и храбростью, но при этом зачастую смешивал реальность с домыслами. Думая над тем, что может получиться из их плана, Шумахер был настроен не слишком оптимистично.

Может ли план вообще сработать? Шумахер не мог не сомневаться. А если они добьются успеха, к чему это приведёт? Выйдет ли из этого хоть что-то, помимо нового распространения пожара войны и создания препятствий на пути к миру? Но, хоть Шумахер и думал так, у него всё равно не было иного выбора.

Таким образом, Руперт Кессельринг уверенно продвигался в сборе людей, необходимых для выполнения плана. Времени и денег у него хватало, и он был уверен, что план сработает. И когда это произойдёт, всю человеческую расу охватит ошеломлённое неверие. А ещё ему было очень интересно узнать, как отреагирует на этой герцог Райнхард фон Лоэнграмм, который был на год моложе самого Кессельринга.

Когда этот день настанет, даже Рубинский будет вынужден признать его способности…

II

Хильда, Хильдегарде фон Мариендорф, теперь помогала Райнхарду в роли секретаря канцлера Империи. Райнхард высоко оценивал политический, дипломатический и стратегический вклад, вносимый ею.

Однако, по мнению гражданских и военных подчинённых Райнхарда, дело было не только в её таланте. Двадцатидвухлетний Райнхард и двадцатиоднолетняя Хильда отличались редкой красотой, и когда они стояли рядом, то были похожи на Аполлона и Минерву из древнеримских мифов. Хотя публично этого никто не говорил – в Империи слово «миф» применялось лишь по отношению к древнегерманскому наследию.

Хильда не очень соответствовала тому образу благовоспитанной леди, который ожидался от дочери графа. Её русые волосы были коротко подстрижены, а когда она шла своей лёгкой упругой походкой, то выглядела столь яркой и полной жизни, что была больше похожа на мальчишку. Отец Хильды, граф Франц фон Мариендорф, души не чаял в дочери и считал её настоящим чудом. Она росла, не ограниченная аристократическими рамками, и это позволило её разуму развиться далеко за пределы её возраста и положения. Поэтому графу не приходилось сожалеть о том, что у него нет сына. Именно благодаря Хильде и её предвидению в разгар Липпшатадтской войны их семье удалось избежать трудностей, которые постигли многих дворян.

 У Хильды не было родных братьев. Был только кузен, барон Хайнрих фон Кюммель. Со своими серебристыми волосами, привлекательным, хоть и бледным, лицом и тонким телом, он выглядел даже не стройным, а слабым и хрупким. Его здоровье действительно было плохим, и как раз потому, что большую часть времени ему приходилось проводить в постели, он не присоединился к Липпштадтскому Соглашению, благодаря чему избежал гибели.

Ещё до его рождения ему был поставлен диагноз «врождённое метаболическое заболевание». В его организме было недостаточно ферментов, и неспособность правильно расщеплять и поглощать сахар и аминокислоты препятствовало его развитию. Помочь могло бы кормление в течение нескольких лет особым молоком, но оно было чрезвычайно дорого.

Согласно Закону о ликвидации генетической неполноценности, принятому Рудольфом Великим, детей с врождёнными заболеваниями не стоило оставлять в живых. Из этого следовало, что, с юридической точки зрения, о производстве молока для спасения слабых детей не могло быть и речи. Однако реальная проблема заключалась в том, что дети с физическими недостатками рождались как в аристократических, так и в простых семьях. И если небольшое количество целебного молока всё же производилось, чтобы удовлетворить спрос среди дворян,  продавалось оно по столь высоким ценам, что обычным людям невозможно было его купить. Для правящего класса Империи обычные люди не имели значения помимо того, что они должны были трудиться и платить налоги, обеспечивающие жизнь аристократов. Конечно, трудолюбивые работники заслуживали похвалы, но  слабые и инвалиды, которые ничего не вносили в общество, а лишь обременяли других, не заслуживали права на жизнь.

В обычных обстоятельствах Хайнрих умер бы во младенчестве. Единственной причиной, почему он до сих пор жил, было то, что он родился в аристократической семье среднего достатка. В зависимости от внешних факторов и характера, люди, оказавшиеся в таком положении, могут найти в этом пищу для глубоких размышлений, а могут просто принять всё как данность. Пауль фон Оберштайн, с рождения имеющий искусственные глаза, много думал об этом и пришёл к решению пойти против системы, которую считал злом. Но Хайнриху для подобного не хватало физических сил. Когда он родился, врачи говорили: «Он доживёт лишь до трёх лет», когда ему исполнилось пять: «Он проживёт ещё не более двух лет», а в двенадцать: «Вряд ли он протянет до пятнадцати». Его кузина Хильда, на три года старше мальчика, не могла не чувствовать себя его защитницей и делала всё, что было в её силах, чтобы помочь кузену.

Для Хайнриха же Хильда была не просто старшей кузиной. Красивая, живая и не по годам мудрая девушка была объектом его восхищения, граничащего с поклонением. Потеряв обоих родителей ещё в детстве, он стал главой семьи, а его дядя граф Франц фон Мариендорф – его опекуном. Самому Хайнриху не хватало ни возраста, ни опыта, ни здоровья, так что граф управлял всем его наследством. Если бы он только захотел, то легко мог бы присвоить себе имущество семьи фон Кюммель, однако среди имперского дворянства было очень мало столь же честных и заслуживающих доверия людей, как граф Мариендорф.

Пожалуй, тенденцию Хайнриха к поклонению героям можно было считать вполне естественной. Его восхищали люди, в течение одной жизни добившиеся очень многого: Леонардо да Винчи; политический реформатор, воин и поэт Цао Цао; солдат, революционер, математик и техник Лазарь Карно; император, астроном и поэт Рукн аль-Дунья ва ад-дин Абу Талиб Мухаммед Тогрул-Бег ибн Микаил.

Как-то раз Хильда попросила адмирала Эрнеста Меклингера, одного из подчинённых Райнхарда, навестить Хайнриха. В глазах мальчика Меклингер был, в каком-то смысле, идеалом человека.

Как и Ян Вэнли из Союза Свободных Планет, Меклингер вступил в ряды вооружённых сил не по собственной воле. Но, в отличие от Яна, в чьём досье, в колонке «Интересы и хобби», было написано «поспать», Меклингер был щедро одарён творческими способностями. В Имперской Академии Искусств он выигрывал соревнования в стихосложении и рисовании акварелью, а его игру на фортепьяно критики оценили как «идеальное сочетание смелости и деликатности». В военном же деле он зарекомендовал себя как надёжный офицер, достойно проявив себя в битве при Амритсаре и Липпштадтской войне, где совершил немало подвигов. По манере ведения боя он был скорее стратегом, наблюдающим за всей картиной боя и вовремя реагирующим на изменения обстоятельств. Он мог хорошо командовать большим флотом, но его умения советника были ещё более выдающимися.

Приняв просьбу Хильды, адмирал-художник приехал вместе с ней в дом Хайнриха, взяв с собой собственноручно написанную картину, и провёл с молодым человеком около часа за приятной беседой. Хайнрих сильно разволновался, отчего у него поднялась температура, и им пришлось закончить общение и позвать доктора. Хильда, отправившаяся провожать Меклингера, поблагодарила его и спросила:

– Когда вы зашли в комнату Хайнриха, на вашем лице мелькнуло удивление. Мне любопытно узнать, с чем это связано?

– О, так это отразилось у меня на лице? – спросил Меклингер, мягко улыбнувшись под своими аккуратно подстриженными усами. В свои тридцать пять лет он мог считаться старым на фоне остальных адмиралов Райнхарда. – Вообще-то, я знаю нескольких людей с похожим состоянием и обратил внимание, что люди, которые не могут свободно двигаться, часто держат домашних животных. Кошек, птиц и прочих. В комнате же барона Кюммеля я не увидел никаких признаков, что у него кто-то есть, и подумал, с чем это может быть связано. Вот и всё.

Хайнрих действительно никогда себе никого не заводил. Может, ему просто не нужна была психологическая компенсация в виде радости – а может, зависти – от вида активно передвигающегося животного?

Сказанное Меклингером напомнило Хильде о её собственных сомнениях, которые она когда-то испытывала на этот счёт, хотя в тот раз она быстро забыла об этом.

И Хильда, и Меклингер были наделены ярким умом и чувствительностью. Вероятно, именно поэтому она и испытывала тогда сомнения, пусть так и оставшиеся нераспустившимся бутоном. Много, много позже дочь графа, служившая секретарём канцлера Империи и адмирал флота, бывший художником и поэтом, вспомнят этот мимолётный разговор. Когда это случится, воспоминания будут окрашены горечью.

План перемещения крепости Гайесбург, предложенный генералом Шафтом и отданный на исполнение адмиралам Кемпфу и Мюллеру, не был тем, что Хильда безусловно поддерживала. Скорее, девушка резко критиковала его. Она верила, что сейчас человечество более нуждается в умениях Райнхарда как строителя, а не завоевателя. Хотя Хильда, разумеется, не была приверженцем пацифизма. Против врагов реформ и объединения, таких как конфедерации аристократов под руководством герцога Брауншвейга, можно и нужно применять военную силу. Однако военная мощь государства не всемогуща сама по себе, она опирается на политическое и экономическое благополучие, и, если ослабить хоть один из этих факторов ради увеличения военной мощи, не стоит ожидать, что победы продлятся долго. Можно сказать, что силовой метод – это последняя попытка обратить вспять политическое или дипломатическое поражение и наиболее ценен, когда его вообще не приходится применять.

Хильда не могла понять, зачем нужно вторгаться на территорию Союза Свободных Планет именно сейчас. Это вторжение не было неизбежным.

Тем не менее, план быстро развивался под энергичным руководством Карла-Густава Кемпфа. Одновременно с ремонтом крепости, вокруг неё в кольцевом порядке строились двенадцать подпространственных двигателей и двенадцать двигателей для обычной навигации. Первый тест подпространственного прыжка был назначен на середину марта. В данный момент над проектом трудились шестьдесят четыре тысячи военных инженеров, и Райнхард решил удовлетворить прошение Кемпфа о мобилизации ещё двадцати четырёх тысяч.

– Я раньше не понимал, насколько сложная вещь это подпространственное перемещение, – как-то за обедом сказал Райнхард Хильде. – Если масса окажется слишком мала, то не удастся добиться нужной мощности для прыжка, а если наоборот, слишком велика, – то мощность двигателя превысит предел. И даже если использовать несколько двигателей, они должны работать с идеальной синхронизацией, а не пойти вразнос, иначе крепость Гайесбург может навсегда остаться в подпространстве или оказаться распылённой на атомы. Фон Шафт полон уверенности, но сложность этого проекта заключается в выполнении, а не в планировании. Поэтому я не думаю, что у него есть повод для самодовольства.

– Хотя адмирал Кемпф делает хорошую работу.

– Но успех пока не достигнут…

– Надеюсь, что он преуспеет. В противном случае вы потеряете способного адмирала.

– Если Кемпф умрёт таким образом, это лишь покажет, каким человеком он был. Даже если он выживет после провала, это будет означать, что он бесполезен, – в этот момент тон Райнхарда вышел за границы холодной оценки, в нём прозвучала бессердечная жестокость.

«Сказали бы вы то же самое, если бы Зигфрид Кирхайс был жив?» – подумала Хильда, но не осмелилась произнести этого вслух. Во всей Вселенной остался лишь один человек, который мог бы открыто сказать это Райнхарду. Это была молодая женщина, живущая на горной вилле во Флорене, обладающая такими же золотыми волосами, как и у её младшего брата, улыбкой, подобной осеннему солнцу, и носящая титул графини фон Грюневальд.

Райнхард с беспечной грацией поднёс к губам бокал. Глядя на него, Хильда ощутила некую опасность, исходящую от этого элегантного молодого человека. Словно в нём жил и был его движущей силой дикий крылатый жеребец. И его поводья – держал ли их сам Райнхард, или же они были в руках у покойного Зигфрида Кирхайса? Эта мысль преследовала Хильду и не хотела отпускать…

III

– С технической стороны нет никаких препятствий к тому, чтобы крепость двигалась. Проблема, которую мы должны решить, заключается в соотношении между массой и мощностью двигателя. Это единственный камень преткновения, – уверенно закончил свою речь генерал-полковник технической службы Шафт, не оставляя слушателям повода для беспокойства.

Масса крепости Гайесбург составляла около сорока триллионов тонн. Как повлияет на пространство уход в подпространство, а потом возвращение такого огромного тела? Не случится ли при этом локального сотрясения пространства-времени, ведущего к гибели всех находящихся поблизости? Можно ли вообще добиться идеальной синхронизации двенадцати двигателей? А если будет допущена ошибка даже в долю секунды, что случится с более чем миллионом людей, находящихся внутри? Они окажутся распылёнными на атомы или навсегда сгинут в подпространстве?

Эксперименты меньшего масштаба проводились одни за другим, исследовательские корабли заполнили участки космоса, где крепость должна была войти в подпространство и выйти из него. Когда проект был только запущен, Райнхард требовал делать всё с точностью, «близкой к совершенству, насколько это возможно для человека», и, поскольку Кемпф и Мюллер были отличными руководителями, они использовали все доступные средства, чтобы повысить шансы на успех. Хотя, естественно, даже это не могло гарантировать идеального результата.

Сам Райнхард тем временем полностью погрузился в исполнение обязанностей канцлера. Он работал по шесть дней в неделю, первую половину дня проводя в адмиралтействе, а вторую – в кабинете канцлера. Обед в час дня служил границей. За этими обедами к нему часто присоединялась Хильда, и Райнхарду доставляло удовольствие общение с этой привлекательной молодой женщиной. Хотя было похоже, что его больше интересует её ум, а не красота.

Однажды, кода разговор коснулся прошлогодней Липпштадтской войны, Хильда сказала:

– У герцога Брауншвейга было больше войск, чем у вашего превосходительства, но он потерпел поражение, так как ему не хватало трёх вещей.

– Вот как? Прошу, расскажите. Я бы хотел услышать, о каких трёх вещах вы говорите.

– Конечно… Его сердцу не хватало спокойствия, его глазам не хватало проницательности, а ушам не хватало готовности прислушаться к мнению подчинённых.

– Понятно.

– А если говорить о вас, ваше превосходительство, то вы добились победы над могущественным врагом как раз потому, что обладали всеми этими качествами.

Райнхард отметил, что она использовала прошедшее время, и взгляд его сверкающих льдисто-голубых глаз слегка затвердел. Он поставил на стол кофейную чашку из тонкого как бумага фарфора, и внимательно посмотрел на своего симпатичного секретаря.

– Похоже, вы хотите мне что-то сказать, фройляйн.

– О, это всего лишь разговор за чашкой кофе. Не стоит смотреть на меня столь пугающим взглядом, ваше превосходительство.

– Вам не стоит бояться меня… – Райнхард криво усмехнулся, и на мгновение в его лице проявились мальчишеские черты.

Хильда кивнула и начала говорить:

– Государства, организации, союзы – называйте как хотите, но есть кое-что абсолютно необходимое для объединения групп людей.

– Да? И что это?

– Враг.

Райнхард издал короткий смешок.

– Вы говорите правду. И как всегда прямы, фройляйн. Итак, что же за враг нужен мне и моим подчинённым?

Хильда дала Райнхарду ответ, который, он, наверное, и ожидал услышать:

– Династия Голденбаумов, разумеется, – сказала она, глядя прямо в глаза молодому канцлеру Империи. – Новому императору всего семь лет, и его возраст, таланты, способности и всё прочее в данный момент не представляют для вас никакой опасности. То, что он нынешний глава императорской семьи и мог бы стать символом для объединения консервативных сил – единственная связанная с ним проблема, никаких других нет.

– Вы абсолютно правы, – сказал Райнхард, кивая.

Какими качествами сможет обладать в будущем Эрвин Йозеф было пока неизвестно никому. Помимо некоторой раздражительности, он казался обычным мальчиком, не проявляющим особого ума или талантов и не обладающим внешностью и внутренним светом, которые отличали Райнхарда в том же возрасте. Тем не менее, даже среди великих встречалась такая вещь, как «поздний расцвет», так что было трудно предполагать, каким человеком он вырастет в итоге.

Райнхард ни в чём не ограничил императора материально, хотя и сократил расходы на содержание дворца и количество камергеров по сравнению со временем правления Фридриха IV. Тем не мене, оставались ещё десятки людей: репетиторы, повара, специально обученные няни и медсёстры, даже собаководы… Еда, одежда и игрушки императора были роскошны и выходили далеко за рамки доступного простому человеку. Ему разрешалось делать всё, что он пожелает, и никто не мог его отругать… Возможно, это и был лучший способ пресечь на корню всё великое, что он мог бы в себе развить. Даже человек, обладающий потенциально великим умом, был бы развращён подобной средой.

– Не волнуйтесь, фройляйн, – мягко сказал Райнхард. – Даже я не хочу становиться убийцей детей. Я не буду убивать императора. Как вы и говорили, мне нужен враг. А я хотел бы быть более великодушным, чем мои враги, и настолько праведным, насколько это возможно…

– Неплохо сказано, ваше превосходительство.

Хильда не испытывала симпатии к династии Голденбаумов. Ей самой казалось странным, что она, рождённая в аристократической семье, обладала мышлением, присущим скорее республиканцу. И всё же она не хотела, чтобы Райнхард стал убийцей детей. Самой узурпации стыдиться нечего. На самом деле, это было бы поводом для гордости, доказательством того, что  чьи-то способности взяли верх над власть предержащими. Но убивать ребёнка? Вне зависимости от обстоятельств, будущие поколения никогда не простят этого…

IV

Прежде, чем приступить к испытаниям работы двигателей, адмирал Карл-Густав Кемпф ненадолго вернулся на Один, чтобы доложить о ходе работ гросс-адмиралу Райнхарду фон Лоэнграмму, главнокомандующему Космической Армады Империи.

– Думаете, это будет работать?

– Обязательно будет, – по-солдатски чётко ответил Кемпф на вопрос Райнхарда. – Можете рассчитывать на это.

Райнхард окинул взглядом своих светло-голубых глаз высокую и мощную фигуру подчинённого, кивнул, а потом, со смягчившимся выражением лица, порекомендовал ему провести одну ночь дома с семьёй. Кемпф планировал возвращаться в Гайесбург незамедлительно, но сменил маршрут и вернулся в свою официальную резиденцию. У него были жена и двое детей. Им впервые за несколько месяцев удалось собраться вместе, и Кемпф с признательностью подумал о молодом главнокомандующем, придя домой.

– Ваш папа скоро отправится в космос, чтобы разобраться с плохими парнями. Вы оба мужчины, поэтому я хочу, чтобы вы вели себя хорошо и заботились о маме.

Кемпф прекрасно знал, что всё совсем не так однозначно, но считал, что в общении с детьми нужно говорить просто и ясно. Когда они подрастут, то сами осознают, насколько сложен и уродлив этот мир. Быть может, тогда они станут возмущаться тем мировоззрением, которое передал им отец, но он верил, что, когда они сами станут родителями, они поймут его.

– Мальчики, попрощайтесь с отцом.

По подсказке матери, старший из сыновей, восьмилетний Густав Исаак, обхватил руками тело отца и, подтянувшись так высоко, как только мог, сказал:

– До свиданья, папа. Возвращайся скорее.

Пятилетний Карл Франц подбежал к ним, и, запрыгнув на спину брату, тоже подтянулся поближе к отцу.

– Пока, папа. Привези мне подарок, ладно?

Старший из мальчиков развернулся и стал ругать его:

– Глупый! Папа отправляется работать. У него не будет времени покупать подарки!

Но их добрый отец лишь рассмеялся и погладил каштановые волосы заплакавшего младшего сына своей большой ладонью.

– Я привезу подарки, когда приеду… Или нет, постойте, как насчёт такого? Мы давно не навещали вашу бабушку. Давайте поедем к ней все вместе, когда я вернусь?

– Дорогой, ты уверен, что стоит давать такие обещания? Дети обидятся, если ты нарушишь их.

– А? Да ничего, всё будет хорошо. После успешного выполнения нынешнего задания, я точно получу возможность отдохнуть. И мы даже сможем отправлять больше денег твоим родным.

– Это не то, о чём я… дорогой, просто постарайся вернуться целым и невредимым. Это всё,  чём я прошу.

– Про это не стоило и упоминать. Я вернусь.

Кемпф поцеловал жену, легко подхватил обоих детей и снова улыбнулся.

– Разве я когда-нибудь не возвращался, отправляясь на битву? – спросил он с оттенком деревенского юмора.

Хильда была не единственной, кто критически относился к идее вторжения. Вольфганг Миттермайер и Оскар фон Ройенталь, прозванные «Двойной Звездой», придерживались того же мнения. Хотя поначалу они были разочарованы тем, что кому-то другому поручили эту миссию, это сожаление быстро превратилось в шокированное неверие, когда они узнали, что весь план операции изначально исходил от инспектора Научно-технического отдела Шафта. Было совершенно очевидно, что тем руководили лишь личные мотивы.

Однажды ночью, в клубе для высокопоставленных офицеров, они вдвоём пили кофе и играли в покер в отдельной комнате. При этом они на все лады ругали Шафта.

– Даже если он и придумал какую-то новую тактическую теорию, то всё равно глупо думать, что это повод настаивать на атаке. Это мумеи-но-ши, позорно предлагать такое командующему, – жёстко сказал волевой и честный Миттермайер, критикуя Шафта.

«Мумеи-но-ши», древнекитайский термин, означающий «напрасная жертва 2500 солдат», обычно использовался для описания беззаконных войн, не имеющих высокой цели, и был самым резким из терминов для критики войны.

Кемпф был назначен командовать операцией, и Миттермайер сдерживался от  публичного высказывания своего мнения. Во-первых, дело уже вышло за рамки того, когда допустима критика, а во-вторых, он не хотел, чтобы люди подумали, будто он завидует возможным успехам Кемпфа. Так что он сказал одному лишь Ройенталю:

– Конечно, рано или поздно мы должны разгромить Союз, но нынешняя затея бессмысленная и ненужная. Для государства вредно устраивать мобилизацию без особой нужды и становиться заносчивым только из-за своей военной мощи.

На поле боя Миттермайер был храбрым командиром – настолько, что заработал прозвище «Ураганный Волк» – но это отнюдь не означало, что он был агрессивен. Напротив, он был очень далёк от того, чтобы совершать бессмысленные акты жестокости или излишне гордиться военной силой.

– Если бы Зигфрид Кирхайс был жив, уверен, он смог бы отговорить герцога Лоэнграмма от этого, – со вздохом добавил Миттермайер.

Все любили этого рыжего парня. Он был до крайности самоотверженным, и его смерть стала ударом для многих. С течением времени горе и шок приуменьшились, но чувство утраты только углубилось. Всем, кто знал его лично, казалось, что в их сердцах возникло пустое место.

«И если уж даже я чувствую это, то насколько же хуже приходится герцогу Лоэнграмму?» – подумал Миттермайер, не в силах сдержать сочувствия.

Он и его друг и коллега Оскар фон Ройенталь познакомились с Райнхардом четыре года назад. В то время будущему главнокомандующему было восемнадцать, и он служил в должности коммодора. Двадцатишестилетний Миттермайер и двадцатисемилетний Ройенталь были капитанами 1-го ранга, а Зигфрид Кирхайс, тенью следовавший за Райнхардом, ещё не поднялся выше капитана 3-го ранга.

Райнхард в то время ещё не вошёл в ряды высшей знати вместе с новой фамилией, а носил свою прежнюю фамилию фон Мюзель. Он только что вернулся из звёздного региона Флота Вана, где захватил в плен офицеров Союза, и солдаты почувствовали лёгкое потрясение, увидев его. Он был невероятно красивым молодым человеком, на спине которого вполне уместно смотрелись бы белые крылья. Но при этом все подспудно чувствовали, что во взгляде его пронзительных голубых глаз больше напора, чем доброты, больше ума, чем невинности и больше резкости, чем дружелюбия.

– Что думаешь? – спросил тогда Миттермайер. – Об этом белобрысом отродье или как называют его старшие офицеры?

– Это прозвище уже устарело, – ответил Ройенталь. – Не стоит путать тигрёнка и кота. Этот наверняка скоро вырастет в тигра. Он действительно младший брат наложницы императора, но враги бы не стали проигрывать ему только из-за этого.

Миттермайер решительным кивком выразил согласие с этими словами. Молодого человека по имени Райнхард фон Мюзель в то время сильно недооценивали. Одной из причин этого было то, что его старшая сестра Аннерозе являлась наложницей императора, что заставляло многих думать, будто Райнхард достиг всего лишь благодаря ей. Другой причиной, немного странной, было то, что за прекрасной внешностью мало кто видел его подлинный характер. Люди обычно считали, что острый ум плохо сочетается с внешней красотой. Кроме того, сама мысль о том, что Райнхард мог продвинуться так высоко за счёт собственных талантов, была неприятна для завистливых аристократов, и они хотели верить, что незаслуженно подниматься наверх ему помогает влияние сестры.

Поскольку Ройенталю и Миттермайеру с самого начала удалось точно распознать способности Райнхарда, они впоследствии никогда не удивлялись тому, скольких новых успехов добился «белобрысый щенок» и сколько повышений он получил. Но даже им потребовалось время, чтобы понять истинную ценность Зигфрида Кирхайса. Тот всегда держался на шаг позади Райнхарда, но присутствие этого рыжего здоровяка терялось за блеском Райнхарда, несмотря на то, что и сам он был весьма ярок.

– Он из тех, кого называют верными сторонниками, – сказал Ройенталь, хотя в то время он имел в виду лишь то, что Зигфрид был обычным человеком, чьим единственным достоинством была верность тому, кому он служил. Но справедливо было бы добавить, что Ройенталь отличался от прочих аристократов, с уважением относясь к верности. Остальные же, если не игнорировали Кирхайса, то насмехались над ним, говоря что-то вроде: «Если сестра – звезда, то брат – планета… и посмотрите – у неё даже есть спутник».

Не стараясь добиться чего-то для себя, Кирхайс молча играл роль тени Райнхарда, помогая и поддерживая его. Когда он руководил операцией во время восстания Кастроппа, многие впервые узнали о его выдающихся способностях…

Ройенталь, возможно, относился к новой мобилизации даже более резко, чем Миттермайер. По его словам, в предложении Шафта не было ничего принципиально нового, а просто возрождалась старая доктрина про «большой корабль с большими пушками», вытащенная на свет и раскрашенная по-новому.

– Кого труднее убить? Одного огромного слона или десять тысяч мышей? Очевидно, что вторых. Но чего ещё можно ожидать от болвана, не видящего ценности действия группой во время войны? – слова молодого адмирала сочились презрением, а глаза разного цвета зло блестели.

– И всё же они могут добиться успеха. Даже если дальше всё пойдёт так, как ты говоришь.

– Хмф… – Ройенталь с недовольным видом пригладил свои каштановые волосы, явно не желая соглашаться.

– Меня в этой ситуации больше беспокоит герцог Лоэнграмм, чем этот сноб Шафт, – произнёс Миттермайер, делая глоток кофе. – Я ловлю себя на мысли, что он немного изменился после гибели Кирхайса. Не могу сказать конкретно, где и в чём, но…

– Когда люди теряют то единственное, что не могут позволить себе потерять, то не могут не измениться.

Кивком соглашаясь со словами Ройенталя, Миттермайер подумал:

«А как бы изменился я, если бы вдруг потерял Евангелину?»

Затем он поспешно выгнал из головы эту зловещую и неприятную мысль. Он был мужественным человеком, которого всегда славили за храбрость на поле боя и за его пределами, а также за здравый смысл. Наверняка он ещё не раз даст повод для таких похвал. Но и у него было то, о чём ему не хотелось даже думать.

Его друг бросил на него взгляд, наполненный сложными чувствами. Он высоко ценил Миттермайера как друга и как солдата, но просто не мог понять, почему тот, несмотря на личное обаяние и статус, стремится связаться себя лишь с одной женщиной. А может, Ройенталь только говорил себе, что не может понять этого. Может, он просто не хотел этого понимать.

V

Утром того дня, когда должны были состояться испытания, в крепости Гайесбург находились двенадцать тысяч человек, большую часть которых составляли технические специалисты. Два адмирала, Кемпф и Мюллер, естественно, тоже были там, но среди их подчинённых ходили весьма своеобразные теории насчёт того, почему к ним присоединился генерал-полковник Шафт, инспектор Научно-технического отдела. Одна из историй гласила, что Шафт изначально надеялся наблюдать за ходом эксперимента вместе с гросс-адмиралом Лоэнграммом, но молодой главнокомандующий холодно сказал ему: «Командная рубка Гайесбурга гораздо более подходящее место для вас в данной ситуации», и отправил его в крепость. Многие верили в эту историю. Хотя не было никаких подтверждающих её доказательств, но все легко могли представить, что такой человек как Шафт предпочёл бы наблюдать за опасным экспериментом со зрительских мест для привилегированных персон. Впрочем, в случае неудачи, оказаться рядом с Райнхардом тоже было бы небезопасно.

Райнхард, сопровождаемый высшим офицерским составом в лице Миттермайера, Ройенталя и Оберштайна, а также Валеном, Лютцем, Меклингером, Кесслером, Фаренхайтом и тремя штабными офицерами Карлом-Робертом Штейнметцем, Гельмутом Ренненкампфом и Эрнстом фон Айзенахом, сидел в центральном командном зале своего адмиралтейства, пристально глядя на огромный экран. В случае успешного завершения эксперимента, крепость Гайесбург должна была появиться на нём – серебристо-серая сфера, внезапно возникшая на глубоком синем свете небес, покрытом множеством серебряных и золотых точек. Это было бы поистине драматическое зрелище.

– Однако это случится лишь при успешном завершении эксперимента, – голос Ройенталя, прошептавшего эти слова Миттермайеру, был скорее бессердечным, чем ироническим. В отличие от своего коллеги, считавшего Кемпфа лучшим командующим, чем он сам, оценка Ройенталя была пренебрежительной. Хотя и относилась больше ко всей этой ситуации в целом. Конечно, Кемпф всего лишь выполнял приказ, но вкладывать сердце и душу в столь бесполезное дело Ройенталь считал глупостью

Три члена адмиралтейства, Вернер Альдринген, Рольф Отто Браухитч и Дитрих Сокен, входили прежде в штаб Кирхайса, но после его гибели перешли под прямое командование Райнхарда. Все они были вице-адмиралами. Кроме них, контр-адмирал Хорст Зинцер перешёл под командование Миттермайера, а контр-адмирал Ханс-Эдуард Бергенгрюн – под командование Ройенталя. Эти адмиралы тоже смотрели на экран из глубины зала, где стояли вместе с другими контр– и вице-адмиралами.

В общем, в главном командном зале адмиралтейства собрались сливки имперского военного командования. Одним небрежным жестом они могли отправить десятки тысяч линкоров в путь через пустоту космоса.

«Здесь и сейчас, – подумал Ройенталь, – можно было бы изменить весь ход истории Галактики, просто сбросив одну фотонную бомбу на это здание».

Хотя это было не совсем верно – вовсе не обязательно было умирать всем. Достаточно было исчезнуть одному из них, белокурому молодому человеку несравненного ума и красоты, этого было бы достаточно для изменения судьбы человечества. Это предположение заставило его почувствовать смутное беспокойство, но в то же время и интерес. Ройенталь подумал о том, что случилось полгода назад – о словах Райнхарда, сказанных им после получения доклада о захвате канцлера Лихтенладе: «То же относится ко всем вам. Если у вас есть решимость, и вы готовы рискнуть всем, то действуйте. Можете бросить мне вызов в любое время». Такая уверенность! Взгляд карего и голубого глаз Ройенталя чуть сместился, обращаясь к его молодому командиру. Затем, вздохнув так тихо, что никто больше не услышал, он снова переключил внимание на экран. Его ушей достиг голос, ведущий обратный отсчёт:

– …три, два, один…

– Ооо! – среди адмиралов пронёсся удивлённый вздох. На долю секунды изображение вздрогнуло, но прежде, чем они успели осознать это, картинка на экране сменилась. Теперь в его центре, на фоне моря звёзд, висела серебристо-серая сфера, окружённая двадцатью четырьмя огромными двигателями.

– Сработало! – послышался тут и там возбуждённый шёпот. Адмиралы с различными эмоциями на лицах глядели на экран.

Переход удался. Крепость Гайесбург, способная нести два миллиона солдат и шестнадцать тысяч кораблей, появилась на внешней границе системы Вальгалла. После этого было принято официальное решение отправить её в путь, чтобы вернуть Изерлон. Это было 17-го марта 489-го года по имперскому календарю.

Герцог Лоэнграмм, канцлер Империи, неожиданно сказал:

– Пожалуй, я посещу Гайесбург.

На следующий день он взошёл на борт «Брунгильды», своего флагманского корабля, вместе со своим секретарём, Хильдегардой фон Мариендорф, и адъютантом, контр-адмиралом Штрейтом. Спустя полдня полёта на обычной скорости, «Брунгильда» добралась до Гайесбурга, и капитан 2-го ранга Нимеллер, капитан корабля, завёл её в порт с мастерством, близким к настоящему искусству.

Адмиралы Кемпф и Мюллер вышли поприветствовать главнокомандующего. Райнхард поздравил их, потом помахал рукой команде и сразу же направился в Большой зал.

Кемпф и Мюллер обменялись удивлёнными взглядами.

В Большом зале крепости Райнхард в прошлом году праздновал победу в Липпштадтской войне в прошлом году, и именно в нём несравненная преданность Зигфрида Кирхайса привела его к гибели.

– Я хочу побыть здесь один какое-то время. Не впускайте никого внутрь, – с этими словами Райнхард открыл двери и исчез внутри.

Сквозь узкую щель в тяжёлых дверях была видна стена с проломом, оставленным выстрелом из ручной пушки. Он так и не был заделан. Практичный администратор Кемпф решил, что в распространении ремонта на декоративную отделку нет никакой надобности. Это, конечно, было правдой, но теперь, когда Райнхард был здесь, казалось бесчувственным, что работа оказалась невыполненной.

Неужели только мёртвым Райнхард может открыть своё сердце?

Хильда ощутила, как её грудь резанула боль. Если всё действительно так, то его одиночество слишком велико для любого человека. Зачем тогда Райнхард положил конец старой Империи и зачем пытался начать править всей Галактикой?

«Это неправильно», – подумала Хильда. Несомненно, Райнхард мог бы вести куда более полноценную жизнь, подходящую для молодого человека вроде него. Что же она должна сделать, чтобы добиться этого?

В этот момент двери окончательно захлопнулись, словно отвергая всё живое.

За этими дверями Райнхард сидел на давно заброшенных ступенях, ведущих к помосту. Сцены полугодичной давности проносились перед его льдисто-голубыми глазами. Зигфрид Кирхайс, лежащий в луже собственной крови и из последних сил произносящий: «Пожалуйста, возьмите всю Вселенную в свои руки… И скажите госпоже Аннерозе…. Скажите ей, что Зиг сдержал обещание, данное в детстве…»

«Ты сдержал своё обещание. Так что и я сдержу слово, данное тебе. Во что бы то ни стало, я сделаю эту Вселенную своей. А потом увижусь с сестрой. Но мне холодно, Кирхайс. Из мира, где не осталось ни тебя, ни Аннерозе, исчезли тепло и свет. Если бы я только мог перемотать время назад на двенадцать лет, если бы я только мог вернуться в те дни… если бы я только мог делать это снова и снова… тогда мой мир был бы немного теплее и ярче…»

Райнхард сжал в руках серебряный медальон, который до этой минуты носил на шее. Он прикоснулся пальцем к часто нажимаемому месту, и медальон открылся, являя на свет прядь слегка вьющихся рыжих волос, словно окрашенных расплавленными рубинами. Белокурый юноша долго сидел неподвижно, глядя на неё…

***

В кабинете правителя Феззана его помощник Руперт Кессельринг докладывал Адриану Рубинскому о последних новостях. В первую очередь сообщив о том, что тестовый переход крепости Гайесбург прошёл успешно, он перешёл к действиям Союза Свободных Планет.

– Правительство Союза временно вызвало адмирала Яна Вэнли на Хайнессен и, по всей видимости, решило провести в отношении него следственную комиссию.

– Следственная комиссия? Значит, не военный трибунал…

– Будь это военный трибунал, понадобилось бы официальное обвинение, чтобы его начать. Ответчику должны были бы предоставить адвоката, а весь процесс был бы открыт для общественности. Однако следственная комиссия никак не прописана в законе. Иными словами, она полностью произвольна по форме. И это куда эффективнее, чем трибунал, если поставленная цель – психологическое давлении, основанное на подозрениях и спекуляциях.

– Подобное как раз в стиле нынешнего руководства Союза. На словах они превозносят демократию, а в действительности – игнорируют законы и правила, превращая их в пустые оболочки. Это опасный способ ведения дел, и так не может продолжаться долго. Как раз из-за того, что их власти сами не уважают закон, общественные нормы в Союзе столь непрочны. Государство на грани краха.

– Даже если так, они должны сами решать свои проблемы, – кисло произнёс Руперт Кессельринг. – Нам не стоит о них беспокоиться. Когда кто-то наследует состояние, не имея собственных способностей, он должен пройти соответствующее испытание. И если не выдержит его, то его ждёт разрушение. Это относится не только к династии Голденбаумов…

Рубинский, ничего не говоря, постучал пальцами по столу.